- Миссис Эмерсон, я Рональд Фрейзер. Мы недавно встречались...
      - Знаю. Не вы ли случайно проделали сегодня дыру в шлеме моего сына?
      - Надеюсь, не я.
      Улыбка еще больше увеличивала его сходство с братом. Я невольно оглянулась, но Дональда не было видно. Зато в дверях стоял, едва помещаясь широкими плечами в проеме, Эмерсон, и нельзя сказать, что его лицо лучилось радушием.
      - Надеетесь? - буркнул мой ненаглядный супруг. - Я тоже на это надеюсь, молодой человек. Если бы сия оплошность была на вашей совести, вам бы пришлось держать ответ передо мной!
      - Именно с целью все объяснить и попросить прощения за случившееся я и взял на себя дерзость предстать перед вами и вашей очаровательной супругой, - пропел Рональд на одном дыхании. - Вы позволите?..
      - Пожалуйста, - указала я на перевернутое Дональдом кресло. - Могу предложить вам чаю, но, боюсь, он уже остыл.
      Рональд поднял кресло и уселся. Он был более элегантен и менее мускулист, чем его братец. Теперь я бы их ни за что не спутала. В лице младшего брата сквозила слабость характера - тонкие губы, безвольный подбородок, редкие брови. Даже глаза, тоже голубые, были не столь яркими. И смотрели они на меня с такой искренностью, что невольно наводили на подозрения.
      Рональд с безупречной учтивостью отверг мои попытки за ним поухаживать, даже не позволил налить чаю.
      - Я лишь хотел убедиться, что мальчик не пострадал. Уверяю вас, он выскочил так внезапно! Я действительно не знаю, чья именно пуля выбила из его руки шлем. Не успели мы опомниться, как он подобрал шлем и удрал. Мы искали сорванца, но никого не нашли. Правда, я заметил человека, - судя по одежде, араба...
      Я проигнорировала его вопросительный тон: не говорить же, что он чуть не столкнулся с родным братом! Ответ Эмерсона оригинальностью не отличался. Он разразился страстным монологом о молодых остолопах, беззащитных птичках и своих надеждах, что рано или поздно остолопы перестреляют друг друга. Рональд по-прежнему улыбался.
      - Я не обижаюсь, профессор. На вашем месте я бы тоже пришел в ярость.
      Эмерсон надменно вскинул подбородок:
      - Сомневаюсь! Если вы считаете себя равным мне в умении оскорбить ближнего, то сильно ошибаетесь.
      - Я готов искупить свою вину. Мальчик получит от меня подарок и искренние извинения...
      Больше всего меня удивляло отсутствие Рамсеса. Интересно, почему он пренебрегает такой блестящей возможностью перебивать взрослых? Из дома больше не доносилось ни звука, утомительный бубнеж нашего чада и тот стих.
      - В этом нет необходимости, - ответила я. - Хорошо, что вы заехали.
      В мои намерения не входило так быстро отпускать Рональда, но и свернуть разговор на интригующую меня тему тоже было не так-то просто. Вряд ли годилось ляпнуть: "Это, случаем, не вы подделали подпись брата?" или "Как вы думаете, это мисс Дебенхэм зарезала Каленищеффа?". Тем более что мне не полагалось знать ни братца нашего гостя, ни мисс Дебенхэм.
      Но молодой человек сам разрешил мою проблему.
      - Я приехал не только за этим... Э-э... можно мне поговорить с мисс Дебенхэм?
      - Мисс Дебенхэм? - Я округлила глаза. - А кто это? Что-то не припоминаю...
      - Неужели ей удалось обвести вокруг пальца вас, миссис Эмерсон?! Вы слишком проницательны, чтобы позволить себя одурачить. В то же время о вашем добросердечии ходят легенды. Вы приютили мисс Дебенхэм, за что я навечно останусь вам благодарен. Миссис Эмерсон, неужели вы полагаете, будто я способен предать ту, кого боготворю?! Позвольте же мне ее увидеть! Поговорить с ней, убедиться, что она жива и невредима, понять, чем я могу быть ей полезен...
      Плененная его красноречием, я молча слушала. Не знаю, надолго ли хватило бы молодого человека, если бы не вмешательство самой Энид. Чтобы выбежать из дому, ей пришлось сдвинуть с места гору, то есть оттолкнуть Эмерсона, слушавшего излияния гостя со смесью недоверия и отвращения.
      - Видишь? Это я, - сказала она ледяным тоном. - В целости и сохранности. Сам знаешь, чем ты можешь быть мне полезен. Полагаю, я ответила на все твои вопросы.
      - Энид! - Юноша бросился к ней, снова опрокинув злополучное кресло. Я услышала треск: одна из ножек кресла не выдержала очередного удара судьбы.
      Энид величественно вскинула руку.
      - Энид! - с упреком воскликнул Рональд. - Как ты могла? Я страдал, не зная, где ты, что с тобой...
      - Опять эти твои страдания! - Девушка презрительно улыбнулась. - Не знаю, как ты меня выследил, но нам нечего друг другу сказать. Разве что ты решишься поступить по-мужски и сознаться в содеянном.
      - Сколько можно повторять одно и то же, Энид? Я бы с радостью сознался в чем угодно, если бы это спасло беднягу. Видит небо, он столько раз принимал на себя в детстве мою вину, что я попросту обязан...
      - ...благородно взять на себя вину за преступление, которого ты якобы не совершал? Прощай, Рональд! - И она гневно отвернулась, словно собираясь вернуться в дом.
      - Подожди, Энид! Чего ты хочешь?
      Энид резко обернулась на месте, глаза ее полыхнули.
      - Чего я хочу? Что ж, слушай. Ты должен явиться к командиру полка и сказать правду! Постарайся, чтобы тебе поверили.
      - Моя дорогая...
      - И не называй меня своей "дорогой"!
      - Прости... Но так трудно молчать о чувствах, переполняющих сердце! Клянусь, Энид, я выполню твое требование. Но сперва я должен отыскать брата. Я ищу его день и ночь, не брезгуя местами, которые стыжусь упоминать в присутствии дам... Но он всегда исчезает у меня из-под носа. Ужасно боюсь, что он совершит что-нибудь непоправимое, что до меня дойдет весть о трупе, выуженном из Нила или подобранном в каком-нибудь мерзком притоне...
      Он поперхнулся и закрыл лицо руками. Однако Энид осталась невозмутима.
      - А ты не бойся, Рональд, - произнесла она холодно. - Вернее, не питай напрасных надежд. Я жду тебя с документом, подтверждающим, что твой брат признан невиновным.
      - И что тогда? - Он поднял голову. В глазах у него стояли слезы. - Что тогда, Энид?
      - Я ничего не обещаю, - проговорила она дрожащим голосом. - Но тогда ты можешь прийти.
      - О, Энид!.. Я приду! Дорогая моя Э...
      Девушка юркнула в дом, захлопнув дверь перед носом кавалера. Дверь вряд ли остановила бы Рональда, не окажись на его пути моего дорогого супруга.
      - Нет-нет, - проворковал Эмерсон тоном, который легковерные на свою беду принимают за признак добродушия и симпатии. - Если вы запамятовали, я вам напомню: джентльмен не навязывается леди, ежели та не жаждет его знаков внимания. У нас тут с приличиями строго, знаете ли.
      - Она жаждет! - возразил Рональд, лихорадочно сверкая глазами. - Еще как жаждет! Вы не знаете Энид, профессор! Она всегда меня оскорбляла. Это повелось с самого детства. Так она демонстрирует свое расположение.
      - Какой экстравагантный способ! Никогда о таком не слыхивал.
      - Надеюсь, меня поддержит миссис Эмерсон. - Рональд оглянулся, по лицу его гуляла дурацкая улыбка. - Вы ведь знаете, миссис Эмерсон, что некоторые молодые особы обожают мучить тех, кого любят. Точно так же Энид обращается с Дональдом. Вы наверняка были тому свидетельницей.
      - Будь у меня возможность наблюдать их вдвоем, я бы непременно обратила на это внимание, - ответила я не очень любезно. Этот нахальный юнец явно считал меня своей союзницей. - А теперь, мистер Фрейзер, рискуя показаться невежливой, я предлагаю вам удалиться.
      Рональд округлил глаза:
      - Что ж... Я убедился, что Энид в безопасности. Отныне у меня одна забота - мой брат, мой бедный, страдающий брат. Энид всегда принимала его сторону. Она нежна с ним, как сестра. Он совершил дурной поступок, но уже понес суровое наказание. Теперь я должен найти его и вернуть домой. Мы вместе будем отражать невзгоды, на которые так щедра жизнь. Мне бы только с ним поговорить! Я бы напомнил ему о счастливых днях детства, о наших невинных играх, о том, как мы прятались на заре в камышах, наблюдая за птицами...
      - Нет, это невыносимо! - простонал Эмерсон как бы про себя. - Сначала он блеет, как овца, всхлипывает и пускает пузыри, потом что-то лепечет про детство и про птичек, причем не стесняется самых затасканных, слюнявых штампов! Спокойной ночи, мистер Фрейзер. Скатертью дорога!
      Даже Рональд Фрейзер не сумел бы превратить этот афронт в обычное вежливое напутствие. Однако все же попытался: наклонившись к моей руке, он прочувственно поблагодарил за приют, который мы предоставили его нежной, хрупкой крошке...
      Услышав последнюю фразу, Эмерсон не выдержал и перешел от слов к делу. Если бы не проворство молодого человека, его бы оторвали от земли и швырнули на седло, как куль.
      Когда Рональд Фрейзер умчался прочь, Эмерсон гневно потребовал, чтобы Абдулла наконец запер ворота.
      - Если сюда еще кто-нибудь сунется, целься в голову и жми на курок, распорядился мой ненаглядный, после чего вспомнил обо мне: - Долго ли до ужина, Пибоди? Я чудовищно проголодался.
      - Да, денек получился хлопотный. Сядь, Эмерсон, и выпей-ка еще чаю. Я мигом вскипячу воду.
      - Нет уж, предпочитаю виски. Составишь мне компанию, Пибоди?
      - Да. А куда все подевались?
      - Фрейзер - наш Фрейзер, - наверное, бездельничает где-нибудь в укромном уголке. - Эмерсон подобрал искалеченное кресло и подверг его внимательному осмотру. - Ножка сломана... Далась этим братцам наша мебель!
      - И не говори, Эмерсон!
      - Юная особа, если я хоть немного разбираюсь в юных особах, безутешно льет слезы в своей комнате. Надо сказать, любимое занятие юных особ в состоянии душевного смятения... Не знаю, говорил ли я тебе, Пибоди, что одна из причин, почему я тебя обожаю, - это твоя склонность дубасить кого ни попадя зонтиком, вместо того чтобы упоенно рыдать в подушку. Привычка заливаться слезами крайне действует на нервы.
      - Совершенно с тобой согласна, Эмерсон. Значит, нам осталось проверить, что делает Рамсес, и спокойно...
      - Я здесь, мама! - крикнул Рамсес, выскакивая из дома с бутылкой виски и рюмками на подносе. Вручив поднос Эмерсону, он продолжил: - Я все слышал через трещину в двери, но не показывался, чтобы не прерывать вашу интересную беседу. Но раз я здесь, мы можем обсудить все последствия недавнего разоблачения и их значение для главной беспокоящей нас проблемы. Я имею в виду, конечно...
      - Господи, Рамсес! Значит, в дополнение к остальным твоим проказам, ты еще и шпионишь? - вскричала я. - Подслушивать под дверью недостойно.
      - Зато как полезно! - возразил Рамсес, подавая Эмерсону рюмку. Его никогда не покидает надежда, что отец по рассеянности нальет и ему рюмочку, а я по рассеянности позволю выпить. Вероятность, что то и другое произойдет одновременно, крайне мала, но Рамсес давно познакомил меня со своим девизом - "Попытка не пытка".
      В этот раз его опять ждало разочарование. Эмерсон протянул рюмку мне.
      - Не пойму, - сказал он задумчиво, - как Рональд Фрейзер догадался, что его пассия находится у нас. Он не показался мне человеком больших умственных способностей.
      - Может, заметил ее вчера?
      - Не исключено. Ну, Пибоди, кто, по-твоему, виноват - Дональд или Рональд?
      - Ты еще сомневаешься? Ведь Энид говорила...
      - Говорила. Но это всего лишь слова девушки против слов обоих братьев. Куда такой пушинке против тяжеловесов?
      С точки зрения логики Эмерсон был прав, не со всех остальных точек зрения - нет. У меня не было рациональных доводов, зато я всегда вооружена глубоким знанием человеческой натуры, а это куда более эффективное оружие, чем логика. И сие знание подсказывало мне, что при разговоре с Эмерсоном лучше не размахивать своим излюбленным оружием.
      - Конечно, любовные дела в треугольнике - любопытная и трогательная тема, но поиски - только не сердись, Эмерсон! - Гения Преступлений куда важнее. Ключом к разгадке могут стать признания отца Теодора. Вдруг в деревне найдется кто-нибудь, способный поведать кое-что интересное?
      Рамсес незамедлительно потребовал разъяснений. Эмерсон рассказал ему о соблазнении отца Теодора, ограничившись, правда, упоминанием коньяка и ни словом не обмолвившись о прочих грехах.
      - Гм... - Рамсес задумчиво поджал губы. - Это происшествие бросает интригующий свет на личность преступника, но я не усматриваю в нем полезной информации. Если бы я сам допросил священника...
      - ...то узнал бы не больше, чем мы, - закончила я за него. - Такому юному собеседнику отец Теодор постеснялся бы сознаться даже в том, в чем сознался нам. Твой папа прав: Гений Преступлений...
      Эмерсона передернуло.
      - "Гений"!.. От этого словечка так и несет благоговением!
      - Ничего благоговейного в этом имени не вижу! Но если оно тебя так раздражает, согласна называть его Сети. Кстати, очень любопытная кличка... Вот бы понять, почему он ее выбрал!
      Эмерсон презрительно фыркнул:
      - Лично мне на это наплевать!
      - Тем не менее мамочка подняла очень важную тему, - встрял Рамсес. - Мы знаем, что этого человека отличает своеобразное чувство юмора и желание подразнить соперника. Что, если и кличка - шутка и одновременно вызов? Тогда...
      - Вряд ли, Рамсес. Скорее прозвище говорит о поэтичности натуры, о богатом воображении. Мумия Сети Первого очень красива (для мумии, конечно). Вспомним и сравнение Сети со львом в долине...
      - Какие глупости, Пибоди! - не вытерпев Эмерсон.
      - Склонен согласиться с папочкиным определением, - поддакнул Рамсес. Но только по сути Языковое оформление оставляет желать лучшего. Я проявил бы сыновью непочтительность, если бы отозвался в подобных выражениях об умственных способностях одного из родителей, тем более...
      - Рамсес!
      - Конечно, мама. Я как раз собирался напомнить вам о важности золотого кольца с царским картушем. Откуда у Сети такая диковина? Может быть, он сохранил ее со времени первого ограбления усыпальницы как символ имени, которое тогда же себе избрал?
      - Что ж... - проговорил Эмерсон задумчиво. - Очень может быть, мой мальчик. Но даже если ты прав, что нам делать с этой догадкой? Кажется, мое первое предположение заслуживает больше внимания. Рыжие волосы! У нас теперь целых двое рыжих. И один из них - Сети!
      * * *
      Стемнело, пустыню озаряла слабым светом ущербная луна. Вслед за последним утверждением Эмерсона наступила тишина. Радостные голоса египтян, собравшихся у костра, казались нам сейчас неуместными.
      - Ничего подобного! - опомнилась я. - Ведь именно ты, Эмерсон, сказал, что Дональд исключается.
      - Один из них - наш злодей, - упорствовал Эмерсон. - Либо Дональд, либо его братец.
      - А как же быть с цветом глаз? - удивился Рамсес.
      - Это неважно! - ответили мы с Эмерсоном дуэтом.
      А я добавила:
      - Можно спросить у Энид, кто из братьев покидал Англию прошлой зимой. Только бы не оба... Рамсес с готовностью вскочил:
      - Сейчас же спрошу!
      - Лучше не торопиться, сынок, - остановил его отец.
      - Но надо успокоить Энид, папочка! Она так горюет...
      Эмерсон покачал головой:
      - Твои намерения похвальны, но поверь своему многоопытному папе: горюющих юных особ лучше не трогать. Пусть с ними возятся те, кто причинил им горе.
      - Ты согласна, мама?
      - Целиком и полностью, Рамсес! - отчеканила я.
      Наше чадо нахмурило брови:
      - И все же я полагаю, что проявление участия и, возможно, небольшая лекция о бессмысленности избыточных чувств возымели бы благотворное действие...
      Я окаменела от страшного предчувствия. От меня не ускользнуло терпение, с каким Рамсес принимает ласки Энид. А если он позволял такие вольности чужим людям, то только с какой-то задней мыслью, и в данном случае его задняя мысль связана с Энид. Прикидываясь обыкновенным восьмилетним мальчиком, этот хитрец втирается к ней в доверие. Сейчас же тон родного дитяти навел меня на еще более страшные подозрения. Конечно, это было бы слишком, но раз Рамсес так скоропостижно созрел в одном отношении, то почему бы ему не... Кошмарная перспектива! Я почувствовала, как зашевелились волосы на голове, но Амелия Пибоди никогда не позволяет малодушию взять верх. А потому слегка дрожащим голосом я спросила:
      - Ты и раньше позволял Энид тебя обнимать?
      - Знаешь, мамочка, я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. Когда мисс Дебенхэм накинулась на меня сегодня с объятиями, я испытал очень странное чувство. Отчасти оно напоминало то, что я испытываю к тебе, а также к тете Эвелин. Однако в этом странном ощущении было что-то еще... Я не находил слов для его определения, пока не вспомнил строки из поэмы Китса "Канун дня святой Агнес", которые возбудили...
      - Боже! - простонала я.
      Эмерсон, наивная душа, весело присвистнул:
      - Уверяю тебя, сынок, ощущение самое нормальное. Первое, еще детское пробуждение чувств, которые в положенное время расцветут и превратятся в самые благородные из всех, какие только может испытывать мужчина...
      - Я тоже так думаю, - важно кивнул Рамсес. - Поэтому и хочу с вами посоветоваться. Раз это нормальные, естественные чувства, то мне надо побольше о них узнать.
      - Но, Рамсес... - возразил его папаша, догадавшись, куда ветер дует.
      - По-моему, мамочка часто повторяет, что отношения между полами приобретают в нашем ханжеском обществе уродливый характер и что молодежь надо учить правде жизни...
      - Я действительно так говорила, - подтвердила я, кляня себя за то, что вообще открываю рот в присутствии своего чада.
      - Итак, я готов к уроку, - сообщил Рамсес. Он пристроил подбородок в ладонях и уставился на меня широко распахнутыми глазами.
      - Справедливое требование, - вздохнула я. - Приступай, Эмерсон.
      - Что?! - взвился любящий родитель. - Почему это я, Амелия?!
      - Отцу сподручнее говорить с сыном на такие темы.
      - Да, но...
      - Вот и действуй. - С этими словами я встала.
      - Минуточку, папа, - восторженно зачастил Рамсес, - я должен взять бумагу и карандаш. Буду делать записи.
      Я еще не дошла до кухни, а Эмерсон уже забасил. Слов было не разобрать, но одно я угадала. Это было словечко "амеба".
      II
      Кухня являла собой выложенный из камней очаг и свалку из котлов, сковород и горшков. Впрочем, Хамид, кузен Абдуллы, отлично знал, где что лежит. Честно говоря, его внешность не вызывала ни малейшего доверия: катастрофическая худоба, тоскливо обвисшие усы. Но внешность обманчива стряпал Хамид божественно.
      Сейчас, помешивая варево в котле, он сообщил, что ужин готов, но я уговорила его немного отложить трапезу. Коли Эмерсон начал с одноклеточных, то ему потребуется время, чтобы добраться до приматов. Рабочие-египтяне, радуясь моему появлению, затеяли со мной веселый разговор. Но уже скоро усы Хамида повисли еще тоскливее прежнего, а речь утратила смысл. Неважно, что у повара на голове - белый колпак или тюрбан, он не стерпит, если любовно приготовленные им кушанья перестоятся. Сжалившись над беднягой, я отправилась собирать едоков.
      Эмерсон куда-то подевался. Рамсес сидел один и усердно строчил в блокноте.
      - Лекция окончена?
      Рамсес кивнул:
      - Папа объявил перерыв. Я задал еще не все вопросы, но он сказал, что уже исчерпал свои знания по данной теме.
      - Зато твои, видимо, сильно обогатились...
      - Должен признаться, - отвечал Рамсес, - мне еще трудно представить, как протекают некоторые процессы. Если они и осуществимы, то чрезвычайно утомительны. Я попросил папу начертить пару схем, но он отказался. Может быть, ты?..
      - Нет.
      - Папа настаивал, что эти темы не должны подниматься в беседах, так как в нашей культуре на них наложено табу. На мой взгляд, это странно. Насколько я знаю, другие общества подходят к вопросу иначе. Относительные культурные ценности...
      - Рамсес! Давай не отвлекаться на относительные культурные ценности. Не мог бы ты сосредоточиться на более насущных проблемах?
      - Например?
      - Например, на ужине. Хамид уже накрывает стол и сильно огорчится, если еда остынет. Приведи мистера Фрейзера и мисс Дебенхэм. Отца я позову сама.
      Эмерсона я отыскала на крыше, где он, уподобившись сфинксу, хмуро смотрел на звезды. Я поздравила его с успешным уроком, он взмолился в ответ:
      - Больше об этом не заговаривай, Амелия. Хватит с меня!
      А я-то воображала, что Эмерсон обожает беседовать с сыном по душам!
      Ужин удался не слишком. Рамсес то и дело заглядывал в свои записи и поминутно задавал вопросы, чем действовал Эмерсону на нервы. Энид игнорировала Дональда и обращалась в основном к Рамсесу. Зато блюдо "кавурмех" получилось восхитительным, хотя от перца пылал рот.
      - Почему вы не вышли к брату? - спросила я Дональда. - Наверняка ведь слышали его голос.
      - Слышал, - неохотно подтвердил Дональд.
      - И не откликнулись на зов крови?
      - Было бы странно, если бы после стольких старании избегать его я в одночасье передумал.
      Упрямо обращаясь к одному Рамсесу, Энид сказала:
      - Трусость, знаешь ли, не всегда выражается в дрожащих коленях, испарине на лбу и... И так далее. Нежелание посмотреть в лицо правде - еще большая трусость!
      От подобных заявлении атмосфера за столом веселее не становилась.
      На помощь Эмерсона тоже нечего было рассчитывать. Обычно после удачного рабочего дня он радостно расписывает свои достижения и планы на будущее, а в этот раз словно язык проглотил. Неужели обиделся на меня? Это же несправедливо! Щекотливую тему, между прочим, поднял Рамсес, я же лишь поступила так, как и подобает нормальной матери. Но сколько я ни старалась растормошить Эмерсона, спрашивая о руинах храма, ответа не было.
      Зато Рамсес, как и следовало ожидать, был очень даже расположен к болтовне. Нашему вниманию была предложена экзотическая мешанина из египтологии и свежего увлечения интимной стороной жизни. Наш отпрыск упорно зазывал Энид к себе в комнату, суля откровения из области египетской грамматики.
      В конце ужина Эмерсон буркнул, что на следующий день поедет в Каир.
      - У рабочих выходной. Я ничего не потеряю. Рассчитываю на вас, мистер Фрейзер, стерегите Рамсеса и дам.
      - Надеюсь, ты не числишь в последней категории меня? Я с тобой!
      - Прости, Пибоди, за неточность. Я надеялся, что ты тоже останешься и будешь нести караул. Ты ведь стоишь сотни мужчин!
      Такая чудовищная лесть была настолько не в духе Эмерсона, что я разинула рот, но не нашлась что ответить. На помощь пришел Дональд:
      - Можете положиться на меня, профессор. Я исполню свой долг, поможет мне миссис Эмерсон или нет. Даже закоренелый трус рад погибнуть, защищая слабых.
      Рамсес и Энид дружно встрепенулись. Девушка тотчас объявила, что ей не терпится заняться грамматикой. За парочкой увязалась и Бастет, предварительно куснув Дональда за ногу - в порядке профилактики.
      III
      Ночь было решено провести на крыше дома, чтобы не опоздать на первый поезд. Эмерсон сел заполнять на сон грядущий свой археологический дневник, я сортировала и снабжала ярлычками наши находки. Время от времени я отрывалась от своего занятия, поднимала глаза и видела, что муж сидит неподвижно, дырявя взглядом чистую страницу, словно его мысли заблудились где-то далеко-далеко.
      Спать я легла рано. Эмерсон припозднился и, вопреки обыкновению, не стал меня будить.
      Когда я проснулась, было еще темно, но снизу доносились какие-то непонятные звуки. Брезжущий свет на востоке предвещал скорую зарю. Я осторожно подкралась к краю крыши и посмотрела вниз. Разбудивший меня звук оказался скрипом двери. Я ожидала увидеть маленькую фигурку, отправляющуюся в немыслимую рань по невесть каким делам, но тень, скользнувшая к воротам, принадлежала взрослому мужчине. Звался мужчина Дональдом.
      Эмерсону было милостиво позволено поспать еще. Если резко прервать его глубокий сон, он имеет привычку падать с ложа, а сегодняшнее наше ложе было слишком высоко. За считанные секунды я натянула одежду и вооружилась своим неизменным зонтиком. Пояс-патронташ с незаменимой всячиной пришлось, правда, оставить на крыше, поскольку бряцанье разбудило бы Эмерсона и превратило тайное преследование в шумную и бесполезную беготню. Но и зонтик сыграл со мной злую шутку: спускаясь по стене, я зацепилась и последние три фута траектории преодолела не самым грациозным способом. К счастью, падение на землю редко сопровождается грохотом. Я дала себе слово, что при следующем спуске с крыши сперва брошу зонтик вниз.
      Дональд оставил ворота приоткрытыми. Оказавшись на улице, я огляделась, но его уже и след простыл. У меня, правда, имелись кое-какие соображения насчет места, куда он мог направиться. Недаром, одеваясь, я припоминала слова, произнесенные накануне его братцем. Сентиментальные речи Рональда оказались не настолько бессмысленны, как мне сперва показалось. Нет, якобы вспоминая детство, он на самом деле назначил Дональду встречу! Знал, должно быть, что тот его слышит. Оставалось гадать, как Рональд пронюхал, что его братец и Энид скрываются у нас. Впрочем, сейчас мне было не до загадок. Я рассчитывала, что братья встретятся на заросшем камышом берегу канала, неподалеку от того места, где Рональд палил по птицам.
      В тропиках светает быстро. Край солнечного диска на глазах поднимался из-за холмов. Я торопилась вдоль внешней стороны насыпи, защищающей деревню, полагая, что Дональд тоже избрал этот путь, чтобы никому не попадаться на глаза. Из деревни уже доносился горький запах дыма, слышались звуки, свидетельствующие о пробуждении людей и скотины. Подобно всем первобытным счастливчикам, деревенские жители просыпаются вместе с солнцем и вместе с ним отходят ко сну.
      Совсем скоро я увидела впереди Дональда. Его ничего не стоило перепутать с усердным феллахом, спешащим на заре к своим посевам. Видимо, он полагал, что улизнул из дому незамеченным, потому и шагал не скрываясь. На всякий случай я спряталась за навьюченным сахарным тростником осликом, трусившим в том же направлении.
      Наконец Дональд свернул в густые заросли между каналом и рекой. Мне пришлось расстаться с осликом, но высокая трава скрыла меня с головой, так что я смогла с облегчением выпрямиться.
      Внезапно Дональд остановился. Я осторожно раздвинула стебли и застыла.
      Молодой человек даже не пытался спрятаться, наоборот, расправил плечи и сорвал с головы тюрбан. Волосы полыхнули золотом в лучах накаляющегося солнца. Я не могла не вспомнить, с какой настойчивостью Эмерсон твердил о рыжих волосах бога Сета. Неужели я стала жертвой лицедейства талантливого актера, прикинувшегося простодушным англичанином-неудачником? Не может быть! И все же... Вдруг Сети - это не один брат, а сразу два? В этом случае можно не удивляться его сверхъестественной способности добиваться результатов, недоступных обычному смертному.
      Тем не менее вторая ипостась Гения Преступлений так и не появилась. Дональда отсутствие брата удивило не меньше, чем меня. Он озадаченно вертел головой.
      Неожиданно откуда-то сбоку донесся громкий шорох тростника. Дональд резко обернулся. Тростником шуршала вовсе не я, но Дональд почему-то уставился прямо на меня. Я пригнулась, надеясь укрыться за ширмой из стеблей, но тщетно. В два прыжка Дональд оказался рядом со мной и за ворот вытащил из мокрой травы. Я с интересом наблюдала за его озадаченным лицом. Судя по всему, встреча явилась для Дональда настоящим сюрпризом.
      - Миссис Эмерсон! Какого дьявола вам здесь понадобилось?
      - Могу задать вам тот же вопрос, - ответила я, расправляя перекрученную блузку. - Но не стану, потому что и так знаю ответ. Я догадалась, что брат назначил вам встречу. Кажется, он задерживается? Когда вы договорились встретиться?
      - В детстве мы ходили охотиться на болото на рассвете... Возвращайтесь, миссис Эмерсон. Если Рональд хочет поговорить со мной с глазу на глаз, то при вас ни за что не появится.
      Я уже собиралась подчиниться, - вернее, сделать вид, что подчиняюсь, потому что ни под каким видом не собиралась упускать возможность подслушать беседу братьев. Но не успела я покорно кивнуть, как произошло непредвиденное. В нескольких футах над моей головой что-то просвистело, грохнул выстрел, спустя секунду - еще один и еще.
      Дональд со сдавленным криком повалился в траву. Я была так ошеломлена, что на мгновение утратила проворство и оказалась в ловушке: Дональд придавил меня к земле своим весом.
      При падении я выдохнула весь воздух, а набрать новую порцию теперь было некуда. Пришлось на собственном опыте узнать, что выражение "не шелохнуться" - не преувеличение, а самая что ни на есть правда жизни. Щека моя была испачкана в чем-то влажном, боли я не чувствовала, а потому решила, что это кровь бедняги Дональда.
      Копошась под ним и пытаясь спихнуть с себя тело, я снова услышала шорох травы. К нам кто-то приближался, - скорее всего, подлый убийца, пожелавший удостовериться, что его пули попали в цель. Я завозилась еще отчаяннее, и тут до моих ушей долетел душераздирающий крик:
      - Дональд! Любовь моя, ответь же! Господи, он мертв. Его убили...
      С меня сняли груз, и я села. Рядом, прямо в жирной и зловонной нильской грязи, сидела Энид. Любовь и отчаяние придали девушке сил. Она приподняла безжизненное тело, прижала к груди златокудрую голову Дональда. Ее блузка и руки были выпачканы кровью, продолжавшей сочиться из раны во лбу молодого человека. Напрасно я думала, что такие сцены разыгрываются только в романах!
      - Немедленно положите его, дурочка! - рявкнула я.
      Энид невидяще посмотрела на меня. Громко стеная, она осыпала окровавленную рыжую голову поцелуями.
      Дыша, как загнанная кляча, я подползла к ним:
      - Сейчас же опустите ему голову, Энид! Не надо было вообще его трогать.
      - Он мертв, - повторила Энид, не знаю уж в который раз. - Это случилось по моей вине! Он уже не узнает, как я его любила...
      Глаза Дональда открылись, как по команде.
      - Скажи это еще разок, Энид!
      Ее залитое слезами лицо осветилось радостью. Правда, радость сочеталась с замешательством.
      - Я... Я... - несвязно залепетала она.
      - Лучше помолчи.
      И с резвостью, совершенно не соответствующей мертвенной белизне щек, Дональд освободился из объятий девушки, чтобы заключить ее в свои. Она попробовала вырваться, скорее для вида, но молодой человек на корню пресек эти фальшивые поползновения. Покидая их - а я устремилась прочь, как только сумела подняться, - я нисколько не сомневалась, кто выйдет победителем. Не сомневалась я и в том, что решающую роль в таком исходе сыграла моя лекция о важности мужской твердости. Если бы не я, эти двое еще долго морочили бы голову друг другу и всем окружающим.