1

Джин отнеслась к вопросу Жаклин спокойно. Казалось бы, ей следовало возмутиться, запротестовать или, по крайней мере, прийти в ужас. Но по сути дела Жаклин произнесла только то, о чем Джин, не признаваясь себе самой, давно уже думала.

— Не знаю, — ответила она.

Удивленная Жаклин опустилась на стул.

— Ну, слава Богу, спасибо и за это.

— За что? За то, что не знаю?

— Нет, нет — за то, что не отвергаешь саму мысль. Я боялась, что ты сочтешь меня истеричкой. Все время забываю, что хоть ты и кажешься Алисой в Стране чудес, голова у тебя работает четко. Смотришься ты неприлично молодой...

— Ох, Жаклин, а я думала, что мне это все мерещится. Но ведь не такая уж я растяпа, поверьте мне. Один несчастный случай я допускаю, даже два... но три подряд...

— Ты и правда ничего не помнишь о сегодняшнем? — Жаклин закурила очередную сигарету. Только по этому беспрерывному курению и можно было догадаться, что она взволнована, руки у нее не дрожали, а лицо выражало лишь крайнюю сосредоточенность. — Я подыгрывала тебе в том, что ты ничего не помнишь, из осторожности, понимала, тебе не хочется, чтобы кому-то показалось, будто ты догадываешься, кто на тебя напал. Догадываешься?

— Нет, честное слово, нет. Это мог быть кто угодно. Игра в бассейне была сумасшедшая. Вряд ли кто-нибудь видел, что делали другие... Да! Вы сказали, Хосе...

Жаклин неохотно покачала головой:

— Не скидывай со счетов Хосе. Он ненадолго уходил в дом. И после этого я увидела его, только когда он выхватил тебя у меня из рук, бросил на землю и начал вдавливать тебе ребра.

— Выхватил у вас из рук... Вот оно что! Так это вы вытащили меня из воды?

— А чего ради я, по-твоему, восседала на краю бассейна, будто старая зануда компаньонка? — огрызнулась Жаклин. — Я следила за тобой, а при всеобщем мельтешении это было не так-то просто. Слава Богу, у меня хватило ума сообразить вовремя, что в маленьком бассейне ты будешь в большей безопасности, чем в море в Остии.

— Разумно, — медленно проговорила Джин. — Жаклин, вы не старая зануда компаньонка, вы — ведьма! И давно вы заподозрили неладное?

— С тех пор, как Майкл упомянул о первом «несчастном случае» с тобой, когда я заклеивала ссадины, оставшиеся после второго. Конечно, я сомневалась, не могла не сомневаться. Но все время ощущала в животе противный холодок и, когда вы собрались в Остию купаться, сразу подумала, что это превосходная возможность для нового несчастного случая. Предупреждать тебя я не решилась, боялась, что ты подумаешь, будто я спятила. Единственное, что я могла, — организовать купание в таком месте, где ты была бы у меня на глазах. Простить себе не могу, что даже здесь я чуть не прозевала...

— Вы спасли мне жизнь, — сморкаясь, сказала Джин.

— Ну, допустим. Что же, нам теперь сидеть и реветь по этому поводу? Во всяком случае, — мрачно сказала Жаклин, — лучше побереги свои благодарности. Ты еще не в безопасности. И не будешь, пока мы не вычислим, кто на тебя покушается и почему.

— Почему — достаточно очевидно. Разве нет?

— В известной степени. Хотя, с другой стороны... нет, черт побери, совершенно непонятно! Ты думаешь, из-за смерти Альберта? Я тоже так считаю, эта догадка напрашивается сама собой. Но разве не ясно, что это предположение влечет за собой другое, еще более скверное? Альберта нашла ты. И он не только был способен что-то сообщить, но и сообщил на самом деле. Ситуация настолько классическая, что даже смешно. Во всех триллерах я читала, что свидетель преступления находится в опасности, даже если молчит. Убийце необходимо заткнуть ему рот прежде, чем тот прольет свет на важную улику. Но ты-то уже рассказала все! Давай вспомним: ведь Альберт не сказал и не написал ничего, помимо того, что ты уже сообщила мне, а также всем своим друзьям и даже полиции. Верно?

— Верно.

— И в том помещении, где произошло убийство, не было ничего такого, что могло бы послужить ключом к разгадке. Никаких предметов, никаких несоответствий или перемен, которые не бросились в глаза полиции, но могли бы иметь значение для кого-то еще?

— Ничего такого не было. — Джин покачала головой, которая все еще болела, но физическая боль сейчас, во время этого разговора, казалась сущим пустяком. Джин испытывала громадное облегчение — ведь теперь она могла обсудить все, что таилось в глубине ее сознания. Еще бы ей не быть страстно заинтересованной — ведь речь шла о ее жизни и смерти. — Думаете, я не ломала над этим голову? И сейчас, стоит мне закрыть глаза, я вижу это помещение — абсолютно пустое, там только Альберт. Он ничего не говорил, ничего не писал, кроме того, о чем, как вы правильно выразились, я сообщила чуть ли не всему Риму. А мне никто не поверил, — мрачно заключила она.

— Есть еще одно соображение в нашу пользу. Пытаясь заставить тебя замолчать, убийца рискует привлечь внимание к тому, что ему необходимо скрыть. А убийца явно человек сообразительный. Убийство Альберта было хорошо продумано. Станет ли преступник так рисковать, если ты не представляешь для него реальную опасность?

— Вы все время говорите «он».

— Традиционное местоимение в устах мужененавистницы для обозначения неизвестного лица, — сказала Жаклин с улыбкой, казавшейся не очень убедительной.

— А мне бы хотелось, чтобы злоумышленницей оказалась Дейна, — мечтательно произнесла Джин.

Жаклин расхохоталась.

— Слава Богу, ты не из робких, — сказала она одобрительно. — Представляешь, как бы все усложнилось, если бы ты совершенно раскисла от страха.

— Я и правда боюсь, — прошептала Джин. — Сегодня я отчетливо поняла, как мне... как мне хочется жить.

— Значит, наша задача сохранить тебе жизнь, — бодро отозвалась Жаклин. — И начинать надо с самого начала. Джин. Убийца — кто-то из наших шестерых друзей. Но я даже представить не могу кто, даже подозрений у меня нет.

— Вы уверены, что это кто-то из наших?

— Давай рассуждать логически. Предположим, Альберта убил некто посторонний, с кем у него были личные счеты. Двери в церкви оставались открытыми какое-то время после убийства, так что преступник, до того как поднялась тревога, мог спокойно выйти на улицу и затеряться в толпе. Оставаться там ему было ни к чему, если только убийца не один из Семи Грешников, которые должны были следовать намеченной программе. Поэтому туристов, задержанных в тот день, я не принимаю в расчет. Лейтенант совсем не такой легкомысленный, каким кажется. Он, конечно, проверил их всех.

— Логично. Но убийца ведь не рассчитывал, что на Альберта наткнусь я. Альберт мог пролежать там несколько часов, прежде чем его найдут. К тому времени мы все уже убрались бы из катакомб.

— Справедливо, но это ничего не меняет. Рано или поздно Альберта все равно опознали бы. Проследили бы его связь с вами, и полиция узнала бы, что вы все были там в момент убийства. Убийца старался создать видимость, будто Альберт покончил с собой, и это ему блестяще удалось.

— Пожалуй.

— Все это никак не исключает, что его убил кто-то посторонний. Но тогда почему покушаются именно на тебя? Конечно, можно допустить, что тебя преследует кто-то неизвестный — и под машину толкнул, и в опасном месте свет потушил. Но сегодня-то вечером никого, кроме твоих друзей, в бассейне не было.

— Только доктор Сковил.

— Да, доктор, — повторила Жаклин. — Доктор Сковил... нет, это уж слишком.

— И все же, если учитывать всех, кто имел возможность напасть на меня, надо не забывать и про него. Ведь алиби придумать нетрудно. Послушайте, Джеки, профессор что-то такое говорил, будто должен на другой день куда-то уехать на поезде, но мы же не знаем, так ли это? Может, вместо этого он улетел самолетом? И доказать ничего нельзя — для путешествия по Италии паспорт ему был не нужен.

— Ну а какой мотив?

— Черт с ним, с мотивом! До него еще очередь не дошла.

— Ну ладно, включаем в число подозреваемых и профессора, — хладнокровно согласилась Жаклин. — Таким образом, наш список опять будет состоять из семи человек. Я не допускаю мысли, что ты нарочно чуть не потопила себя с единственной целью придать правдоподобие малоубедительному повествованию.

— Плешивому, малоубедительному повествованию...[26] — подхватила цитату Джин.

— Рада удостовериться, что ваше поколение читает не только Леонарда Коэна[27] и «Степного волка»[28]... Итак, мы свели число подозреваемых к семи?

— Я понимаю, трудно поверить, что сегодня к нам мог подкрасться кто-то чужой, — упрямо стояла на своем Джин. — Но ведь у бассейна было темно. Разве это невозможно, Джеки?

— Ты забываешь об одном. — Жаклин снова потянулась за сигаретой. — Конечно, тебя может преследовать чужой. Но почему? Ведь кроме твоих друзей и полиции никто не знает, что Альберт был еще жив, когда ты его нашла.

Джин молчала. Жаклин продолжала уже более мягко:

— Я понимаю, что тебе не хочется допускать это. Ты любишь своих друзей и даже Дейну — по-своему. Но от фактов никуда не денешься.

— Да, конечно. И спасибо вам, что вы подходите к этому как к своеобразной интеллектуальной игре. Только это не игра.

— Игра, но опасная. Как только наступит утро, я позвоню нашему другу лейтенанту.

— Не надо.

— Почему, скажи на милость?

— Они вам не поверят. Лейтенант уже решил, что Альберт покончил с собой, и такое заключение вполне его устраивает. Из-за того, что со мной случилось сегодня, он возобновлять дело не станет. Мы можем быть стопроцентно уверены, что эти происшествия не случайны, но он поднимет нас на смех. Да и что он может предпринять?

— Полиция может проверить все алиби, — упрямо возразила Жаклин. — На тебя нападали трижды. Установив, кто, где и когда был, полиция, конечно, может выявить подозреваемого.

— Что они могут выявить? Вот вы сегодня сами присутствовали при нашем купании, вы можете кого-нибудь заподозрить? То, что случилось на лестнице, вообще так неясно, что можно счесть это совпадением. Мы же не знаем, когда потушили свет, когда игрушку оставили на ступеньке. А взять случай с машиной — мы и сами знаем, что Майкл в это время был где-то неподалеку. Дейна и Тед находились в центре — она собиралась походить по магазинам, а Тед потом завтракал с кем-то, живущим около площади Испании. Это только в двух кварталах от площади Барберини. Уверена, что и алиби других будет так же трудно проверить.

— Интересно, — заметила Жаклин. — Представители моего поколения, чуть что случится, сразу обращаются к полиции, а вы, молодые, инстинктивно ей не доверяете. Но в чем-то вы правы.

— Полиция не может сделать ничего, что не можем мы, — настаивала Джин, она села в кровати, ощутив прилив энергии. — Джеки, надо начинать со смерти Альберта. Если мы сможем доказать, что это не самоубийство...

— Как?

— Надо подумать! Наверняка можно за что-то зацепиться.

Жаклин села поудобней.

— В обстоятельствах его смерти мы ничего не найдем, — задумчиво сказала она. — Нож лежал рядом, он мог упасть, когда Альберт выпустил его из рук. Характер раны тоже подтверждает, что он мог нанести ее сам. Допытываясь, левша был Альберт или правша, ди Кавалло удовлетворенно кивал, значит, ответ его устраивал.

— Он был правша, — сказала Джин. — А это значит, что его мог зарезать тоже правша, стоявший сзади. Если задумаете перерезать кому-нибудь горло, вставайте сзади жертвы, тогда не запачкаетесь в крови.

Жаклин поглядела на Джин с восхищенным удивлением:

— А ты, малютка, жестко стелешь!

— Я могу быть, какой захочу, — могу быть наивной, могу расчетливой, — угрюмо ответила Джин. — Но мы уже говорили, что это не игра... Убийца определенно стоял за спиной Альберта. Никто не пойдет навстречу жертве, размахивая ножом, подойдут сзади. Тогда сработает элемент внезапности, и кровью не запачкаешься, а вид раны будет свидетельствовать о самоубийстве. Если уж мне это ясно, то умному убийце и подавно.

— Но ведь должна была остаться кровь! На руках убийцы.

— Стояла жара, на всех была одежда с короткими рукавами или вообще без рукавов. А там, где его убили, бежит вода из трубы в стене.

— Господи Боже! — пробормотала Жаклин. — Об этом я не подумала... Считала, что убийца выбрал эту комнату из-за ее отдаленности, но, возможно, была и другая причина. А как насчет отпечатков пальцев?

— Ну, я не придаю этому большого значения, хотя думаю, полиция их искала.

— И нашла только отпечатки Альберта. Правда, вряд ли убийца надел перчатки, это привлекло бы к нему внимание.

— Он мог спрятать их в кармане, а потом выбросить. Нас ведь не обыскивали.

— Да, не слишком мы успешно продвигаемся, — заметила Жаклин. — А как алиби на момент смерти Альберта?

— Безнадежно. Все мы находились в разных местах. И потом, никто же не знает, когда на Альберта напали. Он умер гораздо позже.

— И все же над этим надо потрудиться. Я могу прикинуться, что любопытствую от нечего делать. Энн и Тед, по-моему, много времени были вместе.

— Да, но подобное алиби мало что дает. Майкл и Дейна тоже тогда были вместе, но они могли бы и наврать, чтобы выгородить друг друга. Кстати, на самом нижнем уровне они были за минуту до того, как я нашла Альберта.

— А вот у меня есть что-то вроде алиби, — сказала Жаклин. — И не смотри так удивленно, очень глупо с твоей стороны, если ты меня не подозреваешь. Я тогда устала от этих ваших мерзких руин и пошла посмотреть прелестные фрески в капелле Святой Екатерины. Священник, продававший билеты, должен был видеть, как я поднялась, да и те, кто спускался, должны были пройти мимо него. Когда я возвращалась, чтобы узнать, куда ты делась, Энн и Тед беседовали с другим священником. Если они пробыли там сколько-то времени...

Джин покачала головой:

— Мы на ложном пути. Полиция добьется тут результатов гораздо скорее. Я уверена, что нам так и не удастся отбросить всех и сузить поиски до единственного подозреваемого. Надо искать мотив. Кто мог желать смерти Альберта? Вот это действительно легче выяснить нам, чем полиции. Мы знаем всех, кто связан с этим делом.

— Но мотив как раз самый уязвимый момент. Если ты интересовалась убийствами, настоящими или вымышленными, то знаешь, что людей убивают по причинам, которые нам с тобой показались бы смехотворными. Потому-то, и совершенно правильно, при полицейском расследовании мотивом интересуются не в самую первую очередь.

Они молча смотрели друг на друга. Потом Жаклин поднялась и подошла к балконным дверям. Она распахнула тяжелые деревянные ставни. Солнце как раз начало подниматься над горизонтом. -Над сонным миром стояла тишина, но вдруг прохладный утренний воздух прорезала птичья трель.

Несколько секунд Жаклин, все еще подняв руки, постояла у дверей. Джин вглядывалась в нее глазом профессионального искусствоведа, отдавая должное линиям и цвету. В слабом свете солнца распущенные волосы Жаклин казались расплавленным золотом.

Но вот статуя ожила, повернулась и сказала устало:

— Мы обе выдохлись. Может, если мы немного поспим, думать будет легче? Здесь еще одна кровать, ты не против, если я...

— Почему я могу быть против?

— Надеюсь, что так. Но все равно, возражаешь ты или нет, я теперь не отлипну от тебя, подобно банному листу из поговорки. Раз уж ты оказалась в этой квартире, то без меня никуда ни шагу.

— Может быть, мы глубоко ошибаемся, — сказала Джин. — И все обстоит совсем не так?

— Может быть. Но я больше не желаю рисковать. С завтрашнего дня мы начинаем искать.

— Знать бы только, что искать!

— Не беспокойся, — невозмутимо отозвалась Жаклин. — Что-нибудь прояснится.

2

— "Семеро святых"? — переспросил Хосе. — Где вы это слышали? Ах да! — Его голос чуть заметно дрогнул. — От Альберта, конечно.

Они стояли перед алтарем в церкви Святой Цецилии, любуясь знаменитой статуей работы Мадерно.

В последние двое суток Жаклин затаскала всех свободных членов семерки по достопримечательностям. В этот день с ней было только четверо. Дейна наотрез отказалась осматривать еще что-нибудь, а Энди залег у себя дома, запасшись пузырями со льдом и кофе. Энн преданно ему служила. Подать реферат нужно было через два дня.

Джин знала, зачем Жаклин затеяла эти походы. Во всяком случае, знала о ее побуждениях, хотя логика поступков Жаклин от нее ускользала. Церковь Святой Цецилии была старая, и в ней сохранилось много интересного, но она не принадлежала к числу главных городских достопримечательностей.

— Я понимаю, это звучит глупо, — с невинным видом заявила Жаклин, — но знаете, я попробовала подсчитать, и оказалось, что святых девственниц действительно семь.

— И одна из них святая Цецилия? — Тед с интересом глядел на статую. — А знаете ли вы, что после того, как ей отрубили голову, она в полном сознании пролежала три дня на полу своей ванной, радостно ожидая мученического венца?

Джин прыснула, а Хосе, хоть и покачал укоризненно головой, улыбнулся.

— Тед, ты поступаешь нечестно. Цитируешь жизнеописание святой из популярной детской книжки. А то, что пишут для детей, всегда звучит по-дурацки, если пересказывать это умным взрослым.

— К тому же ты цитируешь неверно, — строго заметила Жаклин. Она вынула из сумки маленькую книжку и потрясла ею. — Это «Словарь святых», и составитель его весьма сомневается в таких легендах.

— Можно взглянуть? — Хосе протянул руку, и Жаклин дала ему книжку. Он полистал ее. — Вот-вот, как раз это место: «Ее приговорили к смерти от удушья в ванной комнате собственного дома, но ни жара, ни пар не возымели действия, так что пришлось послать солдата, чтобы он обезглавил ее. Он ударил ее трижды, но не убил и ушел, оставив Цецилию умирать. Она прожила еще три дня». Конечно, неправдоподобно, но совсем не так смешно, как рассказываешь ты, Тед.

Джин взглянула на Майкла, стоявшего немного поодаль. Он не сводил глаз со статуи, лежавшей у алтаря в застекленном футляре.

— А мне эти истории нравятся, — примирительно сказал Тед. — Они трогательные, надо только отбросить всю эту фрейдистскую муру насчет девственности... — Он увернулся от кулака Хосе и продолжал: — Больше всего мне нравится рассказ о том, как нашли тело святой.

— В моей книжке этого нет, — отозвалась Жаклин.

— Ладно, тогда я расскажу. В 1599 году гробницу святой, находившуюся в катакомбах, вскрыли. Уж не знаю зачем. Эти наши предки были суровые ребята. При вскрытии гробницы присутствовало много знатных персон, в их числе и Стефано Мадерно. И представьте, тело святой ничуть не пострадало от времени; она лежала словно живая в аккуратной скромной одежде, как на этой статуе, повернутое лицо было закрыто вуалью. Тело перенесли сюда и перезахоронили, а Мадерно побежал домой и создал статую — буквально скопировал тело святой, каким оно было спустя пятнадцать столетий после ее смерти.

Все разом повернулись к мраморной фигуре. Это была молодая женщина, лежащая на боку, поджав колени и грациозно вытянув руки. Черты лица были почти неразличимы, но линии на шее, оставленные мечом палача, выделялись отчетливо.

— Очень трогательно, — нарушил молчание Майкл. — Слащаво, слюняво — одним словом, китч! Пошли, а то здесь холодно.

Все последовали за ним. На выходе, щурясь от солнца, Тед повернулся к Жаклин:

— Что у вас за цель? Коллекционируете святых девственниц? Мы уже в шести церквах побывали... да, в шести... — Он смотрел на Жаклин большими невинными глазами. — А какая будет седьмой?

— Санта Приска, — спокойно ответила Жаклин.

Майкл взвыл:

— Боже милостивый! Это же на Авентине. Незачем туда тащиться, Джеки. Такая даль! И может, она закрыта. А кроме того...

— День прекрасный. — Жаклин решительно утвердила очки на переносице. — И Авентине в такой день — прекрасное зрелище. К тому же...

— Что?

— Если ты опять без денег, а я подозреваю, что так и есть, лучше тебе от нас не отставать — иначе останешься без ленча.

— Слава Богу, у меня нет такой проблемы, — елейно заметил Тед. — Увидимся завтра у Джузеппе?

— Вряд ли, — сказала Жаклин. — Мы опять отправимся на экскурсию.

— Неужели опять по церквам? — взмолился Майкл.

— Вот именно. Завтра пойдем по семи церквам пилигримов. Ведь их тоже семь? — вкрадчиво осведомилась Жаклин. — Я не ошибаюсь?

3

— Вы треплетесь? — спросил Энди. — Или свихнулись на цифрах? С чего такой страстный интерес к септетам[29].

В этот вечер Энди казался близким к обмороку, если только нечто подобное может произойти с таким загорелым и крепким молодым человеком. Синяки у него темнели не только под глазами, но и вокруг них.

— Перестань болтать и ешь, — приказал ему отец.

Энди послушно запихал в рот большую порцию спагетти. Остальные с интересом наблюдали, как он на итальянский манер втягивал в себя длинные болтающиеся концы. Снова обретя дар речи, Энди мягко упрекнул друзей:

— Я, конечно, понимаю, что могу гордиться своим умением есть спагетти, но стоит ли так на меня таращиться? Я их ел, ем и буду есть, так что не такое уж это редкостное зрелище.

— Ты их ел, но уже давно не ешь, — возразила Энн, тревожно глядя на брата. — Спасибо Жаклин, что она заставила нас пойти поужинать. Нельзя заниматься без сна и еды. Сегодня я подкину тебе в кофе пару снотворных таблеток.

— Я тоже вам благодарен. — Сковил одарил улыбкой Жаклин. И у нее затрепетали ресницы, а на щеках показались ямочки. Она была без очков. — Но ты, Джинджер, должна была вызвать меня раньше. Я предпочту, чтоб этот молодой дурень лишился всяких стипендий, только бы не заболел.

— Так я тебе и поверил, — с полным ртом пробормотал Энди. — «Лучше умереть, чем лишиться ученой степени» — вот девиз нашего семейства... Ладно, червячка заморили. А теперь, пока ждем следующее блюдо, могу я перевести разговор на что-нибудь более интересное, чем мои личные дела? Повторяю, откуда такой страстный интерес к цифре семь, Джеки?

Жаклин рылась в сумке в поисках сигарет и ответила не сразу. Они ужинали в одной из тех немногих тратторий в Трастевере, которую еще не успели облюбовать туристы. Наступили сумерки — мягкие голубые сумерки римского лета. Друзья сидели под тентом на улице, от суетливых прохожих их отделяла густая зеленая изгородь. Между кадками, в которых росли составляющие эту изгородь кусты, шнырял тощий облезлый уличный кот, ожидая, не достанется ли ему какой-нибудь лакомый кусочек.

— Просто семь — мистическое число, — наконец отозвалась Жаклин. Она с победным видом извлекла из сумки пачку сигарет, и Сковил поспешно перегнулся через стол, чтобы предложить ей огня. Она продолжала: — Это число нас так и преследует. Семь святых, семь церквей, семь холмов...

— И семь грешников, — перебил ее Энди. — Не заговаривайте нам зубы. Все ясно. Вы стараетесь истолковать последние слова Альберта? Кстати, вот вам еще семерка — Семь Последних Слов Христа.

Он поглядел на Джин. И остальные перевели на нее глаза — трое Сковилов, Жаклин и Майкл. Майкла никто не приглашал сюда, но тем не менее он явился. Отделаться от него было не так-то просто. Физически не воздействуешь — слишком он крепкий, а намеками не проймешь — слишком толстокожий. К тому же если его навязчивость заметно усилилась, то о словоохотливости сказать этого было нельзя. Он сидел за столом в полном молчании, только переводил взгляд с одного говорящего на другого. Вытянув ноги, Майкл почти съехал под стол, насколько это позволяла прямая спинка стула. Он скармливал длинные макаронины коту — тощий черно-белый бродяга поглощал спагетти подобно истинному римлянину.

— А я думала, вы мне не поверили, — сказала Джин.

— Ну почему же, — немного чересчур поспешно возразила Энн.

— Значит, мне показалось, — вызывающе бросила Джин. — Кроме меня ведь никто ничего не видел. А когда появилась полиция, от написанного и следа не осталось.

— По полу прошаркало столько ног, — сказал Энди. — И ты же сама говорила, что знаки были едва различимы.

Джин бросила на него благодарный взгляд:

— Значит, ты поверил.

— Мы все поверили, — повторила Энн. — Другое дело, что ты, может быть, неверно поняла увиденное. Последняя рефлекторная судорога мышц...

— Хватит, Джинджер, — прервал ее отец. — Какая разница? Если этот жест и означал что-то, то теперь его смысл потерян навсегда. Причуда умирающего...

Официант подал следующее блюдо, и на некоторое время все замолчали, увлеченные едой. Затем Энди снова начал рассуждать:

— Может, это и был бред умирающего, но забыть его трудно, верно? Что он так страстно старался нам передать? Почему мы этого не можем понять?