Глава 6

Поскольку до сих пор моя детективная деятельность проходила на Ближнем Востоке, я не имела удовольствия посетить Скотланд-Ярд, хотя и разглядывала его с профессиональным интересом всякий раз, когда случалось бывать поблизости. Должна сразу отметить, что не согласна с критикой его архитектуры. Здание из красного кирпича с белой отделкой и закругленными углами прекрасно смотрится, напоминая замок в стиле барокко. Возможно, его облик и противоречит мрачному назначению — так что ж? Почему бы, спрошу я вас, тюрьмам, крепостям и прочим местам заключения не выглядеть привлекательно?

На собственном опыте убедившись в разгильдяйстве и бюрократизме египетской полиции, я была приятно удивлена расторопностью британской. Первый же дежурный констебль не только ответил на мой вопрос, но и провел меня к ответственному за дело об убийстве мистера Олдакра. Кабинет ответственного лица выглядел жутковато, хоть и выходил окнами на набережную Виктории. Занимали кабинет двое — личность в форме полицейского и тощая персона с длинным и морщинистым лицом мумии. Услышав мое имя, мумия выпрыгнула из кресла и поспешила навстречу.

— Миссис Эмерсон! Не стоит и спрашивать, та ли вы самая миссис Эмерсон! Не раз видел ваши фотографии в газетах. Рад, очень рад. Прошу вас, садитесь. Чашку чая?

— Не откажусь. — Разве не занятно взглянуть, чем потчуют в Скотланд-Ярде? Я села, предварительно смахнув с предложенного стула пыль, а констебль помчался исполнять распоряжение начальника.

— Позвольте представиться. Инспектор Кафф, — сообщила до крайности изнуренная персона, вернувшись на свое место за письменным столом. — А я, знаете ли, ждал вас, миссис Эмерсон. Ждал и даже надеялся, что вы гораздо раньше окажете честь своим присутствием.

Тонкие губы, несмотря на все усилия Каффа, так и не сложились в улыбку, но от уголков глаз разбежались очень даже симпатичные смешливые морщинки.

— Благодарю. И прошу прощения за задержку. Дела, инспектор. Домашние хлопоты, профессиональный долг... сами понимаете.

— Понимаю, мэм, понимаю. Как не понять. Но нельзя забывать и о своем долге перед британскими подданными, перед Скотланд-Ярдом. Ваш признанный талант детектива нужен нам всем, миссис Эмерсон!

— Ах, инспектор... Вы преувеличиваете...

— Не скромничайте, миссис Эмерсон. Мне все известно от одного общего знакомого и горячего поклонника вашего таланта. Помните мистера Блэкни Джонса, бывшего заместителя главы каирской полиции?

— Мистер Джонс?... Как же, как же! Отлично помню. Бывший, говорите? Он вернулся в Лондон?

— Год назад. Сейчас в отпуске. Вот, должно быть, расстроится, что вас не застал!

— Передайте от меня мистеру Джонсу самый сердечный привет. — Я сняла перчатки и устроилась поудобнее — насколько это возможно на жестком стуле. — Довольно комплиментов и досужих разговоров, инспектор. Перейдем к делу.

— С удовольствием, мэм. Чем могу помочь? О! Прошу прощения! Наверное, вы пришли предложить помощь мне?

— Надеюсь, смогу быть вам полезной, инспектор. В данный момент, однако, мне недостает информации. Будьте любезны изложить существо дела. И поконкретнее, со всеми деталями.

Мистер Кафф зашелся в кашле. К счастью, констебль как раз вернулся с двумя гигантскими кружками какой-то мутной жидкости. Одну из кружек я немедленно протянула инспектору:

— Вот, глотните, мистер Кафф.

— Благодарю, мэм... Это все распроклятый... тысяча извинений... лондонский туман. Можете идти, Дженкинс. Вы мне пока не нужны.

Как только за констеблем закрылась дверь, мистер Кафф откинулся на спинку кресла и обратил на меня серьезный взгляд.

— Что касается убийства, уважаемая миссис Эмерсон... боюсь, полиция знает не многим больше читающей лондонской публики. Самоубийство исключено: слишком велика сила удара, да и орудие убийства не найдено. Часы, кошелек и прочие ценности жертвы исчезли...

— Но истинный мотив — вовсе не ограбление! — не удержалась я.

— Абсолютно справедливо, миссис Эмерсон. Один из тех бродяг, что в последнее время расплодились на улицах Лондона, наткнулся на тело и обчистил карманы жертвы. Бродягу мы поймали, но... Не думаю, чтобы он был убийцей.

— Вы повторили общеизвестные факты, инспектор. А кое-что и утаили. О клочке бумаги, например. Том самом, что был зажат в скрюченных, окоченевших пальцах жертвы.

— Какой слог! — восхитился мистер Кафф. — Верно, мэм, записка была. У меня есть копия. — Он опустил ладонь на груду бумаг — одну из многих, сваленных на столе.

Если я где и встречала больший кавардак, чем у мистера Каффа, так только на столе многоуважаемого профессора Эмерсона. Но точно так же, как Эмерсон, инспектор знал, где что лежит. Нужный листок он выудил в мгновение ока.

— Прошу, миссис Эмерсон!

— Иероглифы выписаны правильно, — отметила я. — Но подобного текста в древнеегипетской литературе не существует. «Смерть на стремительных крыльях унесет того, кто осквернит мою могилу» — таков приблизительный перевод.

— Да, мэм. Так мне и перевели.

— Зачем же вы ко мне обратились? — Листок полетел на стол.

— Мне показалось, это вы ко мне обратились, мэм, — кротко возразил инспектор. — К тому же... один специалист хорошо, а два лучше. Мнение же такого известного в египтологии ученого, как вы, миссис Эмерсон, для нас особенно ценно. Не хотите ли взять копию с собой и показать профессору?

— Пожалуй. Но предупреждаю, инспектор, в общении с профессором вам придется проявить максимум такта. Впрочем, я не уверена, что мне удастся уговорить его вам помочь. К полиции он относится... м-м... слегка предвзято.

— Наслышан, наслышан, миссис Эмерсон.

Больше я ничего существенного из инспектора не вытянула. Полиция, как обычно, оказалась в тупике. Версию свидетеля о проплывающей по набережной фигуре в белых одеждах мистер Кафф отверг начисто:

— Разве это свидетель! Горький пьяница, миссис Эмерсон. Ему регулярно мерещатся всякие ужасы — змеи, драконы, гол... э-э... скажем, фривольно одетые дамочки.

— Понятно. А вам не приходило в голову, инспектор, что мы имеем дело со вторым Джеком-потрошителем?

— Н-нет, — протянул мистер Кафф. — Признаться, не приходило.

Под впечатлением от моих слов, он твердо обещал рассмотреть факты в свете этой теории.

— Непременно, миссис Эмерсон, непременно. Однако позвольте заметить, что это маловероятно. Если... упаси господи... в ближайшее время произойдет еще одно убийство... тогда конечно... Поживем — увидим, миссис Эмерсон. Таков наш с вами девиз. Поживем — увидим.

Расстались мы по-дружески, пожелав друг другу всяческих успехов. Милый джентльмен этот инспектор Кафф, размышляла я, шагая к выходу из Скотланд-Ярда. Но если он решил, что при помощи комплиментов и чашки кошмарного чая обвел меня вокруг пальца, то сильно ошибся. Ему известно гораздо больше тех крох, которыми он со мной поделился. Полицейский есть полицейский. Так же как и все остальные, не желает признавать за женщиной таланта детектива. Что ж. Поживем — увидим, инспектор Кафф!

На набережной я остановила кеб, потому что время поджимало, и очень скоро уже стояла на Рассел-стрит. Хотелось бы сказать, что при виде Британского музея я исполнилась гордостью за это средоточие знаний и археологических сокровищ. Очень хотелось бы... но ложь, как вы уже поняли, читатель, противна моей натуре. Сама по себе задумка была неплохой. Выполненное по образу и подобию греческих храмов, здание поначалу выглядело внушительно, но за тридцать с лишним лет лондонский смог окрасил его стены в унылый грязно-серый цвет. Ну а внутри... Музей всегда ломился от экспонатов, вот только относятся здесь к этим сокровищам с безобразной, совершенно непростительной халатностью. Чего стоят безграмотные надписи на стендах! А невежественные гиды, изо дня в день повторяющие те же ошибки посетителям! Женская рука — вот чего не хватает нашему музею. Если бы место мистера Баджа занимала дама...

Ни в читальне, ни в так называемом кабинете Эмерсона не было. А кто, собственно, рассчитывал найти профессора за работой? Из подсобного крыла я прямиком направилась в Египетскую галерею.

Зал мумий был наполнен до отказа. Разношерстная публика оказалась еще и многоязычной — помимо классического английского здесь звучал не только хинди, но и шотландский, йоркширский диалекты, которые с английским мало схожи. Светские дамы в шляпках и перчатках толкались среди простоватых торговцев и худосочных клерков в протертых на локтях пиджаках и брюках с пузырями на коленях. Кое-кто пришел с детьми. Не обошлось и без личностей, в которых любой с легкостью распознал бы репортеров; был даже фотограф — точнее, его нижняя часть, выглядывающая из-под черного чехла камеры. Со свойственной мне проницательностью я сделала очевидный вывод: в зале полным ходом шли приготовления к какому-то немаловажному событию.

Ни увидеть, ни тем более приблизиться к саркофагу зловредной мумии не было ни малейшей возможности. Работая локтями и ручкой своего незаменимого зонтика, я проложила путь через толпу... к статному румяному джентльмену в малиновом тюрбане, чья угольно-черная борода с порога привлекла мое внимание.

— Привет, Пибоди, — пробасил бородач. — Ты что здесь делаешь?

— Позволь и тебе задать тот же вопрос, Эмерсон.

— Я-то... Я-то увидел в газете объявление. Думаю, ты его тоже не пропустила, Пибоди? Мистер Бадж намерен осчастливить нас лекцией. Мои познания в египтологии, Пибоди, требуют постоянного совершенствования. Разве я мог прозевать такой уникальный шанс?

Едкий сарказм профессорского тона на бумаге передать невозможно.

— Твой глубочайший интерес к лекции мистера Баджа меня не удивляет, но к чему этот маскарад — вот вопрос. Борода слегка... гм... пышновата, тебе не кажется?

Эмерсон любовно огладил густую растительность. Когда-то, еще в дни нашего романтического знакомства, он носил почти такую же, а позже расстался с ней по моей просьбе. Скучает, наверное, бедняжка...

— Борода в самый раз, Пибоди. Не потерплю насмешек!

— И в мыслях не было. Ты не ответил на вопрос. От кого прячешься? От мистера Баджа?

— Да ладно тебе, Пибоди! — прорычал профессор. — Сама знаешь, что меня сюда привело... тебя, кстати, тоже. Наш неуловимый приятель в леопардовой шкуре как пить дать сегодня объявится. Столько народу! Пресса! Фотограф! Держу пари, он не устоит. Моя задача — поймать стервеца и положить конец всей этой ереси.

— Бог в помощь. Без бороды, уверена, ты бы не справился.

От очередной шпильки Эмерсона меня спас прокатившийся по залу шумок и явление мистера Баджа народу. Хранитель ценностей Британского музея шествовал в окружении охраны, которая немедленно расчистила пространство между легендарной мумией и камерой фотографа. Мистер Бадж ступил в центр и принял нужную позу; яркая вспышка, дымок... Исторический снимок сделан; благодарные потомки будут в восторге.

Правда, для этого фотографу придется как следует подретушировать запечатленный на снимке облик. Мистер Бадж, не достигший еще и сорока, выглядел гораздо старше. Позволю себе повторить слова нашего американского коллеги, одного из наиболее перспективных, по мнению Эмерсона, молодых египтологов: «Бадж? Толстый, рыхлый, несуразный. Пожимать ему руку — все равно что трясти рыбу за хвост». Прелестная характеристика, не правда ли?

Рыбьи глаза с подозрительным прищуром взирали на мир из-за толстых стекол очков. За свою деятельность Бадж заслужил уважение коллег, густо замешенное на неприязни. Уважение — за существенный вклад в музейную коллекцию; неприязнь — за подлые способы добычи экспонатов и неискоренимую страсть к плагиату. Подкуп, шантаж, элементарное воровство — эти эпизоды его гнусной деятельности не раз становились темой для сплетен среди востоковедов.

Надеюсь, читатель, у вас сложилось впечатление о человеке, который предстал перед нами с лекцией об истории мумифицирования в Древнем Египте.

Неимоверно нудной, должна признать, лекцией, щедро пересыпанной чужими цитатами и бахвальством о собственных, весьма сомнительных, достижениях. Публике, пришедшей в надежде послушать сказки о египетских принцессах и древних проклятиях, заумные разглагольствования лектора быстро наскучили. Дамы вновь зашушукались, дети затеяли возню под ногами...

— Сердце умершего подвергалось... — бубнил Бадж. — Эта процедура происходила...

Эмерсон в кои-то веки держал язык (или, скорее, жало) за зубами и не осыпал Баджа ядовитыми стрелами своего сарказма. Запустив пятерню в бороду, — видно, клей попался едкий, — профессор лишь стрелял глазами по сторонам. С его ростом это было несложно; мне же, к сожалению, оставалось только любоваться спинами слушателей. Правда, мистера О'Коннелла я разглядела даже в этой толпе — как ни прикрывал ирландец свои огненные лохмы кепкой, веснушки и небесная голубизна глаз его все равно выдали.

В двух шагах от О'Коннелла затаилось горчичное — или шафрановое? — облако с оборками. Похвально, мисс Минтон, похвально... Настойчивость и усердие необходимы в любой профессии. Юная леди могла бы, конечно, и поделиться со мной своими планами, но, с другой стороны, я тоже не была с ней до конца откровенной.

Бадж все вещал; публика внимала вполуха. Кто-то пробирался к выходу, кто-то присоединялся к толпе. В битком набитом зале было жарко, и с каждой минутой жара и духота усиливались. Стража привычно впала в столбняк, — вероятно, сберегая силы для охраны бесценной персоны после лекции.

Нечеловеческими усилиями, но мистеру Баджу удалось-таки распутать хитросплетения египетских похоронных ритуалов, и он приступил к описанию методов бальзамирования. Публика оживилась. Набившие оскомину цитаты из Геродота были выслушаны в благоговейном молчании. Кое-кто содрогнулся от ужаса.

— Первый и наиболее дорогостоящий способ заключался в извлечении мозга через носовые отверстия посредством железного щупа. Тело освобождалось от внутренностей, каковые затем опускались...

Проследить до конца эту малоприятную процедуру нам не удалось. Слушатели не сводили остекленевших взоров с лектора; Бадж красовался перед камерой... Каким образом в зале возник призрак в белых одеждах и леопардовой накидке, для меня, как и для всех остальных, осталось загадкой.

Я вцепилась в руку мужа. Эмерсон напрягся, но не двинулся с места. Умница, дорогой... Пусть этот клоун подойдет поближе... Не так-то просто будет растаять в воздухе среди десятков зевак. А выходов здесь только два, в противоположных концах зала.

Бадж, едва ли не последним заметив леопардового визитера, зашелся в визге и отпрыгнул к стене.

— Схватить! — судорожно взмахнув короткими пухлыми ручонками, заверещал хранитель. — Чего ждете, болваны?! Не подпускайте его ко мне!!!

Обращенный, по-видимому, к страже приказ повис в воздухе. Мистическое явление «жреца» подействовало на охранников не самым лучшим образом: вместо того чтобы выйти из ступора, дюжие парни бесповоротно окаменели. К счастью, не все.

Самый отважный из них встрепенулся и шагнул к нарушителю спокойствия.

— Стой! — громовым раскатом прокатилось по залу.

Рамсес непременно отметил бы, что «жрец» репетировал свою роль. Его актерское мастерство с последней нашей встречи заметно выросло. Голос звучал глубже и увереннее, повелительность жестов сделала бы честь даже королевской особе.

— Прикоснись — и умрешь! — грозно раздалось из-под маски. — Того, кто осмелится поднять руку на посланца богов, ждет страшная смерть.

Гробовую тишину нарушал лишь скрежет со стороны камеры — у фотографа тряслись руки, но он не оставлял судорожных попыток заменить фотопластину.

— Не зло несу я, но защиту, — торжественно продолжал «жрец». — По доброй воле пришел я, чтобы отвести древнее проклятие от каждого... каждого, кто находится в этом зале!

— Ну все, довольно! — Эмерсон выдернул руку, освобождаясь от моей хватки. — Конец представлению.

Конец? Я бы сказала — начало. Начало светопреставления. Угрозы «жреца» достигли цели: зрители запаниковали, заметались все разом — кто в поисках выхода, кто в попытке хотя бы подальше убраться от «посланника богов». Женский визг, плач детей, истерический смех некоторых слабонервных джентльменов... содом и гоморра! Одна из особо чувствительных дамочек закатила глаза в изящном беспамятстве. Несколько смельчаков (репортеры в том числе) отчаянно проталкивались к леопардовому призраку. Кто-то двинул локтем камеру; покачнувшись, трехногое чудо техники рухнуло на миниатюрную старушку в уродливой шляпке и златокудрого малыша. Эмерсон без устали сыпал проклятиями, но с места, бедняжка, сдвинуться не мог. Чувствительная дамочка оказалась еще и весьма толковой: прежде чем лишиться сознания, она подыскала себе достойную опору в виде широкой профессорской груди.

Стоит ли уточнять, читатель, что в этом хаосе я сохраняла спокойствие, а если и приросла к полу, то вовсе не от смертельного ужаса. Просто не нашла иного способа удержаться на ногах среди обезумевших людей.

Призрак метнулся к саркофагу Хенутмехит... и к Баджу, естественно, поскольку тот нашел убежище в углу рядом со злополучным экспонатом. Бадж дал было деру... поскользнулся... проехался внушительным брюшком по мрамору... и закатил истерику, требуя внимания к своей особе и незамедлительного спасения важного государственного деятеля.

А жрец-то, между прочим, его и пальцем не тронул. Притормозив перед саркофагом, он обратился с почтительной, но крайне невнятной речью к безмятежному лику древнеегипетской леди, отвесил поклон — и был таков. Скрылся за занавесом в углу зала!

Конец беспорядкам положил, разумеется, не кто иной, как мой доблестный рыцарь. Не сумев избавиться от любительницы обмороков, профессор галантно подхватил ее под мышку и двинулся к Баджу. Если бы не Эмерсон, клянусь, ничто не спасло бы хранителя от бесславной гибели под ногами ошалевшей публики.

— Тихо!!! — Египтяне не зря назвали обладателя этого баритона Отцом Проклятий. — Всем оставаться на местах! Он исчез! Опасности нет! — И так далее и тому подобное.

Толпа притихла, подчиняясь властному голосу разума. Эмерсон за шкирку поднял хранителя, встряхнул по привычке (на себе испытала) и поставил на ноги. Очки наш почтенный лектор потерял, концы шейного платка свисали с уха, а физиономия едва не лопалась от избытка чувств. Чувств, добавлю, недостойных христианина. Эмерсон вручил ему бесчувственную леди. Бадж сложился пополам, однако ношу не уронил.

— Кто здесь начальник, хотел бы я знать? — пробасил Эмерсон. — Принимайся за дело, олух царя небесного! Хвастать победами среди аборигенов ты мастер. Покомандуй-ка здесь ради разнообразия!

Не дожидаясь ответа (и правильно — Бадж надолго потерял дар речи), профессор зашагал обратно. Ах, мой дорогой Эмерсон! Он не забывал обо мне ни на минуту. Ни хитроумная леди, своим неуместным обмороком связавшая его по рукам, ни забота о никчемном хранителе, ни даже крах собственных надежд на поимку «жреца» не отняли у меня его внимания. Убедившись, что я цела, невредима, как всегда спокойна и с зонтиком наготове, Эмерсон похлопал меня по плечу:

— Молодец, Пибоди. Еще не все потеряно. Он не мог сбежать.

Занавес, за которым скрылся «жрец», на первый взгляд казался громадным сплошным куском тяжелого темно-коричневого бархата. На деле, разумеется, занавесей было как минимум два, но, чтобы в этом убедиться, Эмерсону понадобилось несколько минут и обойма проклятий.

— Черт! — Он наконец нащупал край и рванул занавес в сторону. Взглядам всех присутствующих предстала мраморная стена без единой трещины и уж тем более без двери.

Эмерсон отлично знал, что из зала невозможно выйти иным способом, кроме как через арочные проходы, расположенные друг напротив друга. Но он не был бы Эмерсоном, если бы с ходу признал очевидное. Наткнувшись на голую стену, профессор исчез за шторой — выискивать потайную дверь. Снаружи его путь отмечали вздымающиеся волны бархатных складок и густые клубы пыли.

Хранитель тем временем обрел не только дар речи, но и способность передвигаться. Не без помощи охранников, насколько я могла заметить.

— Какого черта! — завопил он, потрясая кулачками. — Что он там делает?! Миссис Эмерсон! Немедленно вытащите...

Из пыльных складок вынырнула всклокоченная борода, затем малиновый тюрбан. Синий взор профессора горел праведным гневом.

— Попрошу не выражаться в присутствии моей жены, Бадж.

Хранитель топнул ножкой:

— Вам там нечего делать, профессор!

Вслед за тюрбаном из-за портьер выступил весь Эмерсон.

— Ничего, — буркнул он. — Ровным счетом ничего, кроме глухой стены и приличного количества пыли. Вам, Бадж, следовало бы обратить внимание на...

Хранитель затопал обеими ножками:

— Вон!!! Все вон!!! Галерея для публики закрыта!!!

— А вот это разумно, — согласился Эмерсон, обратив ледяной взор на оставшуюся «публику» — двоих знакомых представителей журналистской братии и еще одну личность, мне неизвестную. — Репортеры... будь они прокляты. Вышвырните их к чертям, Бадж.

Как бы не так. О'Коннелл и мисс Минтон вовсе с места не сдвинулись, а незнакомец с самоуверенной улыбкой шагнул вперед. Элегантный черный сюртук как влитой сидел на его стройной фигуре. Развернутые плечи и широкая прямая спина выдавали отличную физическую подготовку, но если джентльмен и был атлетом, то далеко не первой молодости. Глубокие морщины избороздили лоб и щеки, а под глазами набрякли мешки. От моего наметанного глаза не укрылось высочайшее качество шелкового цилиндра, кашне и прочих аксессуаров джентльмена — в том числе и трости с золотым набалдашником, которую он небрежно вертел в затянутых лайкой пальцах.

— Надеюсь, приказ меня не касается, мистер Бадж, — вальяжно протянул незнакомец.

Боже правый! Что за метаморфоза! Баджа как подменили. Наш достопочтенный коллега расцвел, залопотал... ну разве что не распластался ниц.

— О чем речь, ваша светлость! Нет! Конечно, нет! Всегда рады приветствовать вашу светлость в этих скромных стенах. Надеюсь, ваша светлость будет снисходительна...

— Благодарю, Бадж, — отозвалась светлость со снисходительностью, к которой взывал хранитель. — Будьте любезны меня представить. Профессор и его супруга известны мне, как и всей Британии, но я не имел удовольствия познакомиться с ними лично.

Пока Бадж разливался соловьем перед своим высокопоставленным гостем, его светлость демонстративно изучал меня через монокль. Я вонзила ногти в руку профессора, который, как известно, на дух не выносит монокли, бесцеремонные взгляды и голубую кровь.

— Лорд Сент-Джон Сент-Саймон, если не ошибаюсь? — на удивление благодушно поинтересовался Эмерсон. — Младший сын их светлостей Кентерберийских?

Его светлость поклонился, приподняв цилиндр. Длинные нити напомаженных волос не справились с поставленной задачей, и искусная работа цирюльника пошла насмарку. На макушке откровенно просвечивала внушительная плешь.

— Польщен, профессор. Не ожидал, что вы проявите интерес к скромной деятельности такого дилетанта, как я.

— Ваша скромная деятельность занимает первые страницы всех уважающих себя британских газет, — ровным тоном объяснил Эмерсон. — Не вы ли поддерживаете... гм... очень близкие отношения с тем юным джентльменом, чей отец передал в дар музею эту мумию?

Вот так новость! Теперь понятно, почему Эмерсон тратит время на светскую болтовню, вместо того чтобы гнаться за жрецом-невидимкой.

— О да! — напыщенно вставил Бадж. — Граф Ливерпуль — прекрасный юноша и щедрый покровитель. Смею ли я надеяться, ваша светлость, что и он оказал нам сегодня честь своим присутствием?

— Граф Ливерпуль где-то поблизости, — с ленцой протянул Сент-Джон, пряча зевок за аристократически узкой ладонью.

— Неужели? О-о-о, неужели!!! Я непременно должен его увидеть. Выразить почтение...

Упорный взор Эмерсона в конце концов проделал брешь даже в непробиваемой надменности его светлости. Нервно крутанув трость, Сент-Джон изволил улыбчиво приподнять уголки рта:

— Итак, профессор? Что намерены предпринять? Откровенно говоря, я думал, что вы последуете за жрецом. Гонка на дилижансах, улюлюканье и все такое. Разве не занятно? Или вы склоняетесь к версии репортеров о сверхъестественном умении жреца растворяться в воздухе?

— Вздор, — отозвался Эмерсон.

— Согласен с вами, профессор. Тем не менее он исчез за портьерой и больше не появился. Двери там, как вы сами убедились, нет...

Настал и мой черед вступить в беседу:

— Ответ очевиден, ваша светлость. Ему достаточно было сорвать маску, сбросить накидку, платье — и смешаться с толпой. Тут такое творилось...

— Затем беспрепятственно выйти вместе со всеми, по Третьей галерее добраться до лестницы, которая ведет в зал скульптур, несколько шагов до главного выхода... и все! На Рассел-стрит полно кебов... Впрочем, мы можем хотя бы проследить его путь и расспросить охранников. Вдруг кто-нибудь из них заметил человека с объемистым свертком или сумкой...

— Где был спрятан костюм? Великолепно, профессор! — восхитился Сент-Джон. — Безукоризненная логика! Давайте проверим. Миссис Эмерсон, позвольте предложить вам руку?

— Не имеет смысла, ваша светлость. Я предпочитаю опереться на руку мужа.

Улыбка Сент-Джона наконец обрела полную силу.

— Очаровательно, миссис Эмерсон. А мисс Минтон не будет возражать?

— Мисс Минтон лучше вообще удалиться, — посуровел Эмерсон.

— Именно, именно, — поддакнул Бадж. — Отправляйтесь-ка восвояси. Вас это тоже касается, О'Коннелл. Я не возражаю против встречи с прессой после соответствующего ходатайства, но простым репортерам...

— Ну что вы, дражайший Бадж, — протянул его светлость. — Мисс Минтон — вовсе не простой репортер. Как вы могли подумать, что молодая неопытная женщина получит место в газете? Бабушка мисс Минтон...

— Не смейте! — выпалила девушка.

— ...не кто иная, как вдовствующая герцогиня Даремская, в далеком прошлом... э-э... близкая приятельница владельца «Морнинг миррор». Герцогиня горой стоит за права женщин и потому всячески поддерживает мисс Минтон... достопочтенную мисс Минтон в ее...

— Подлец! — Изящная ладошка с размаху припечаталась к аристократическим губам Сент-Джона. После чего мисс Минтон залилась слезами и выбежала из зала, чем сильно испортила великолепное впечатление от своего бунта.

— Да будут во веки веков благословенны прелестные дамы с их очаровательной непоследовательностью, — хохотнул Сент-Джон. — Отношения к себе требуют равного с мужчинами, а реагируют чисто по-женски!

— Очень бы не хотелось, но придется согласиться. — Я послала его светлости суровый взгляд. — Даже слезы гнева — а это были слезы гнева, уверяю вас, — унижают достоинство леди. Не беспокойтесь, ваша светлость, с мисс Минтон я поговорю.

— Черта с два! — рявкнул Эмерсон, добавил еще кое-что в том же духе и наконец переключился на притихшего ирландца, который так ошалел от новости о бабушке-герцогине, что, кроме невнятного «Вот это я понимаю, и точка!», больше не произнес ни слова. — Так-так, мистер О'Коннелл... Что это вы, друг мой, не поспешили утешить леди?

— Она ж меня зонтиком отделает! — в ужасе выпучил голубые глаза О'Коннелл.

— Очень даже возможно. Женщины бывают чертовски несговорчивы, верно?

— Да, сэр. Счастлив, что вы на меня не сердитесь, профессор. Понимаете, я всего лишь делал свою работу...

— Не сомневаюсь, — белозубо улыбнулся Эмерсон. — На здоровье, мистер О'Коннелл. Продолжайте заниматься своим делом и помните, что, как только мое имя или имя миссис Эмерсон появится на страницах вашего дрянного листка, я не оставлю от редакции камня на камне и вытрясу вашу репортерскую душонку из этой хлипкой оболочки. Прощайте, мистер О'Коннелл.