Горло мое все еще саднило, но что значила эта боль по сравнению с душевной! Я, Амелия Пибоди Эмерсон, потерпела поражение в схватке с преступником! Ревность затуманила мне мозги. Вот что бывает, если не следовать заповедям Священного Писания, осуждающего это разрушительное чувство.

Никогда!... До конца дней никогда больше не впущу в свое сердце ревность! Прильнув губами ко лбу Эмерсона, я повторила эту клятву несколько раз.

Однако довольно сантиментов, как сказал бы мой любимый. Успокоив душу, я, кажется, вернула себе способность рассуждать здраво.

А подумать-то было над чем. Лица убийцы, который вынудил Айшу заманить меня в ловушку, я так и не увидела. Бедняжка, наверное, возбудила подозрения негодяя, и он последовал за ней... возможно, даже подслушал наш разговор.

Противник себя выдал. Это обнадеживает. Он взвинчен настолько, что решился напасть на меня. Да, но что его насторожило? Понятия не имею, чем именно я заслужила такую честь. Не исключено, правда, что моего визита к Айше оказалось достаточно, чтобы у него земля загорелась под ногами. Нет, вряд ли. Скорее, сама не зная того, я напала на какой-то след.

Английский лорд... Айша случайно проговорилась, и я посчитала это слово ключевым. А почему, собственно? Если цветистый арабский позволяет называть мужа «хозяином», то любой мало-мальски приличный представитель мужского пола для Айши мог превратиться в «лорда». К тому же она наверняка привыкла льстить мужчинам... Черт! Эдак я ни к чему не приду! Первое ощущение, как правило, и самое верное. Вот из этого и будем исходить.

В любом случае все факты за то, что фальшивый жрец и убийца Олдакра — одно и то же лицо. Остается доказать, что это либо граф Ливерпуль, либо его дьявольский наставник...

Кажется, я уснула. Нет, точно уснула... когда на минутку прилегла рядом с застонавшим во сне Эмерсоном. Первой моей мыслью, едва я открыла глаза, была мысль о муже. Эмерсон дышал глубоко и ровно, жара не было. Но что-то же меня разбудило?

— Рамсес! — позвала я. — Ты что здесь делаешь?

Из-за кровати вынырнула черноволосая головенка.

— Я старался не шуметь, мамочка. Хотел проверить, спишь ли ты...

— Уже нет, большое спасибо. Но папа, слава богу, спит, так что...

— Не сплю, — пробормотал Эмерсон.

— У тебя глаза закрыты.

— Подумаешь! — Он распахнул глаза. — Черт побери! Который час?

— Два часа десять минут, — сообщил Рамсес. — Прошу меня простить за вторжение, мамочка. Узнав от Гаргори о смертельной опасности, которой вы с папочкой подверглись этой ночью, я взял на себя смелость...

— Два часа! — взревел папочка. — Два часа дня?! Ясное дело, солнце-то светит! Ты почему меня не разбудила, Пибоди?

Никакие силы не удержали бы его в постели. Спрыгнув с кровати, Эмерсон протопал в ванную. Рамсес, поколебавшись, двинулся следом. Он обожал наблюдать, как папочка бреется. Более того, в свое время наше чадо едва не перерезало себе горло в попытке скопировать этот увлекательный процесс, после чего ему строго-настрого запретили прикасаться к бритвенным принадлежностям.

— Так-то лучше! Ну и ночка, верно, Пибоди? — Эмерсон с наслаждением крякнул, плеснув пригоршню воды в лицо, а заодно и на повязку.

— Эмерсон, осторожнее! Теперь придется менять...

— Если не ошибаюсь, папочка, твое замечание относится к событиям этой ночи, — завел свою песню Рамсес. — Позволь поинтересоваться...

Может, папочка и позволил бы, но тут на мой звонок в спальне появилась горничная с подносом, в сопровождении еще одной горничной, с тазом горячей воды... и миссис Уотсон в качестве наблюдателя... и Гаргори — вовсе безо всякой цели.

— Как профессор?! — с порога чуть ли не завопил Гаргори.

— Отлично, отлично! — докрасна натирая щеки полотенцем, крикнул Эмерсон. — Доброе утро, дружище Гаргори. А-а! И миссис Уотсон здесь? Замечательно! Я бы не возражал против основательного завтрака, ленча или что там по времени полагается. Прошу прощения... э-э... Сьюзан. — Он попятился, дав дорогу Мэри Энн с тазом.

За спиной Гаргори толпилась вся челядь, включая тех, кому вообще не положено подниматься из кухни в комнаты, — четыре лакея, кухарка и еще три горничных.

— Надеюсь, вы убедились, Гаргори... и все остальные тоже... что с профессором все в порядке. Он жив, относительно здоров и уж определенно полон энергии.

— О, миссис Эмерсон! — всхлипнула миссис Уотсон. — Простите! Не понимаю, что это с ними такое!

— Вы тут ни при чем, дорогая, — успокоила я экономку. — Мне не привыкать.

— Прошу прощения, мадам, — подал голос Гаргори.

— Да?

— Не сочтите за назойливость, но мы хотели бы узнать и о вашем здоровье, мадам. Вы охрипли. Не прикажете ли послать за доктором?

Ну не прелесть ли?

— Крайне признательна вам всем за заботу. А теперь, если позволите...

Не так быстро, как хотелось бы, но мне удалось развеять их сомнения и отправить всех из спальни. Впрочем, от мысли поговорить с мужем все равно пришлось отказаться. В присутствии Рамсеса, сами понимаете...

Одним словом, пока Эмерсон заканчивал туалет, а сыночек без умолку трещал, я спокойно напилась чаю. Наконец мужчины рука об руку выплыли из ванной, и мы поменялись местами. Понятия не имею, в каких словах папочка описал Рамсесу наши приключения, — из-за закрытой двери доносился приглушенный рокот, но я особенно не прислушивалась.

— Кто такая эта леди, папочка? — зазвенел голос Рамсеса, когда я, уже умытая и причесанная, вернулась в спальню. — И как случилось, что ее постигла столь печальная участь? Из твоего рассказа следует, что ты не принимал участия в завершающем этапе схватки. Однако, зная мамочку, я не сомневаюсь, что она не обратилась в бегство, чему подтверждением является ее покалеченное горло...

— Я понял, мальчик мой. — Скосив на меня глаза, Эмерсон поинтересовался: — Ты... э-э... ты что-то сказала, Пибоди?

— Нет.

— Ну еще бы! — бодренько воскликнул мой любимый, снимая Рамсеса с коленей. — Дорогая моя Пибоди! — Он подскочил с кресла и открыл объятия. — Тебе же трудно говорить! Бедная лебединая шейка! Она похожа на картину кисти Тернера! Кухарка! Где кухарка? Кажется, она предлагала чудодейственное средство...

Рамсес поскакал в ванную, приговаривая:

— Необходимо прибегнуть к большому количеству холодных примочек, чтобы предотвратить...

— Нет. — Я схватила его за руку. — Не нужно, Рамсес. Премного благодарна за заботу, но у меня хватает неприятностей и без твоих водных процедур. Иди к себе. Мама должна переодеться.

— Да, мамочка. Не позволишь ли сначала...

— Не позволю. Позже. Все вопросы позже, договорились?

Эмерсон, как обычно, предложил свою помощь. Увы, увы. Я успела лишь натянуть платье, когда вернулась экономка.

— Обед готов, мадам... профессор!

Эмерсон озабоченно уставился на часы:

— Да-да, в самом деле пора. Идем, дорогая моя Пибоди?

— Разумеется. Одна маленькая загвоздка: платье, видишь ли, не застегнуто. Не будете ли вы так любезны помочь, миссис Уотсон?

Эмерсон напустил на себя оскорбленный вид. Я притворилась, что не заметила.

Кухарка, дай ей бог здоровья, приготовила холодный обед из разнообразных закусок вроде рыбных и мясных студней и пудингов, которые не могли повредить моему «покалеченному», как выразился Рамсес, горлу. Похоже, меню и Эмерсону пришлось по душе. Он глотал все подряд, не прожевывая, то и дело косясь на часы. И при этом без остановки сыпал вопросами на самые невиннейшие темы:

— Как тебе нравится погода, дорогая моя Пибоди? Прелестная, не правда ли? Ты знаешь, что я уже заканчиваю работу над рукописью? Надеюсь, я не забыл поблагодарить тебя за твою неоценимую помощь? Что пишет крошка Эвелина? Как там Уолтер? А наши дорогие племянники Рэдди, Джонни, Вилли и малышка Амелия?

Честное слово, я снесла пытку. Даже отвечала на всю эту галиматью — пусть односложно, но отвечала. Боюсь, правда, что надолго меня бы не хватило. Продлись обед еще четверть часа — и Эмерсону не поздоровилось бы. Давать клятвы куда легче, чем их исполнять, любезный читатель... Ревность, терзавшая мою душу, не исчезла со смертью Айши. Напротив. Геройски погибшая, соперница стала еще опаснее...

— Ты такая бледненькая, дорогая моя Пибоди! — Эмерсон с тревогой заглянул мне в лицо. — Ложись-ка сразу в постель, отдохни как следует...

— А ты тем временем втихомолку улизнешь из дому?! — Смяв салфетку, я швырнула ее на пол. — Куда собрался, Эмерсон? Заказывать торжественные похороны? Нанимать скульптора, чтоб изваял ее в мраморе в натуральную величину? Торопишься припасть в последний раз к ее прекрасным мертвым устам? Кто она, Эмерсон? Что она значит для тебя?!

Вцепившись в подлокотники, Эмерсон оцепенел с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. Реакция Гаргори была более шумной: он уронил поднос на пол, и шедевр кухарки — великолепное трехцветное желе на десерт — добавило красок ковру в гостиной.

— О-о-о, мадам! — ахнул дворецкий.

— Сек... секундочку... У м-меня нет слов, Пибоди... — выдавил Эмерсон. — Ты решила, что я... По-твоему, мы с ней... Так вот почему... А я-то, идиот, думал, что ты шутишь!

— Шучу?! Какие могут быть шутки, когда речь идет о священном союзе?! О клятве верности перед Богом и людьми, о...

— Дьявольщина! Погоди минутку, Пибоди...

— О-о-о, мадам! — опять взвыл Гаргори, шлепая ко мне прямо по сладкому месиву из желе. — Да профессор бы никогда... Да разве ж он... Он же душой и телом вам...

— Довольно! Всему есть предел, Эмерсон! Мне крайне лестна привязанность Гаргори к нашей семье, но...

— М-да... Пожалуй... Ты уж нас прости, дружище Гаргори. И не волнуйся. Уверяю тебя, все в порядке.

Он предложил мне руку. Я ее приняла. С достоинством, размеренным шагом, мы прошествовали мимо безмолвного дворецкого. Захлопнув дверь библиотеки, Эмерсон моментально подхватил меня на руки и понес к дивану.

— Дорогая моя Пибоди, — промурлыкал он.

— Даже и не думай! — Я забарабанила кулаками по его груди. — Никакие нежности тебе не помогут.

— В самом деле? Да ты и впрямь ревнуешь, Пибоди! Как это чудесно! Я польщен, ей-богу, польщен!

— Не смей, Эмерсон. Не смей, слыши...

Вняв, хоть и не сразу, моим просьбам, Эмерсон поднял голову, усадил меня на колени, заглянул в глаза.

— Надеюсь, ты не забыла прошлую зиму в Египте, Пибоди?

Я отвела взгляд.

— Нет, конечно.

— Не стану утверждать, что у меня было больше оснований для ревности. Напомню лишь твою собственную речь, дорогая моя Пибоди: «Прожитые вместе годы и моя неизменная преданность должны были убедить тебя в том, что мне не нужен никто другой. Если этого не случилось — слова тут бессильны». Лучше не скажешь, ты согласна?

Всхлипнув, я спрятала пылающее лицо у него на груди.

— Да, дорогая, мы были знакомы с Айшей. Не просто знакомы. Мы были близки. Я впервые приехал в Египет — не археологом, а едва оперившимся птенцом, только-только выпорхнувшим из Оксфорда, наивным, как наш с тобой малыш. Стоит ли удивляться, что зеленого юнца закружил водоворот столь доступных в Каире наслаждений? К счастью, такая жизнь не для меня. Уже очень скоро я порвал с так называемыми друзьями и занялся делом. Если бы ты знала, дорогая моя Пибоди, как я презирал себя, как ненавидел весь мужской род, обрекший этих несчастных женщин на рабское существование! Прежде я не задумывался над тем, что значит быть женщиной в этом мире... Айша открыла мне глаза. Глядя на прелестную, умную, наделенную многими талантами женщину, ставшую игрушкой в мужских руках, я впервые осознал свою ответственность... Словом, я предложил ей другой путь. Она отказалась. Слишком поздно. На ней уже стояло клеймо парии, Пибоди, и она это понимала. Еще несколько раз, уже занимаясь раскопками, я заглядывал к Айше — в то время самой известной и дорогой... из этих женщин. Года через два Айша исчезла из Египта. До меня доходили слухи, что она жила в Париже с каким-то очень богатым поклонником, который не только содержал ее, но даже помог открыть свое... гм... дело. Грустная история, Пибоди... Не знаю, правда ли то, что Айша предала своего покровителя... Возможно, ее оговорили, только он вышвырнул ее вон, оставив на память чудовищный шрам, навсегда изуродовавший несчастную. По-видимому, кое-какие средства у нее остались. Айша переехала в Лондон и уже здесь продолжила свой... бизнес. Но клянусь тебе, Пибоди! Клянусь всем, что для меня дорого! Я не видел Айшу много лет, не искал с ней встреч, и сам был потрясен, когда мы столкнулись в опиумном притоне.

— Да-да... Она мне сказала то же самое. Бедная заблудшая душа...

— Пибоди... — Любимый приподнял мне подбородок и заглянул в глаза. — Ты в самом деле предложила ей переехать в деревню?

— А что? Она заслуживала лучшей... Ой, больно! Отпусти, Эмерсон, я же задохнусь!

— Ах, Пибоди, Пибоди! — Он разжал объятия. — Ты у меня — восьмое чудо света. Да разве может кто-нибудь сравниться с тобой?

— Все мы равны перед Создателем. Да, кстати! Прости меня за то, что я наговорила там, за столом, в присутствии Гаргори. Похороны, памятник... Но раз уж речь зашла... Мне кажется, это самое меньшее, что мы можем для нее сделать, Эмерсон. В конце концов, она отдала за тебя жизнь...

— Как это? Нет, я не возражаю против памятника, но при чем тут...

— Господи, ты ведь и не можешь этого знать! Ты уже был без сознания, когда...

Выслушав мой рассказ о последних минутах жизни Айши, Эмерсон долго молчал.

— Мы поставим ей самый лучший памятник, какой только... Черт побери! Ты что, не понимаешь? Она не меня спасала! Тебя, Пибоди!

— Дорогой мой...

— Со мной уже было покончено — так, по крайней мере, считала Айша. Убийца и стрелял-то, скорее всего, в тебя, но промахнулся. Ты должна была стать следующей жертвой. Она тебя спасала, Пибоди! Ты увидела в ней человека, предложила свою помощь, готова была встать на ее защиту...

— Ладно, дорогой... — Я на миг прильнула щекой к его плечу. К чему споры? Пусть остается при своем мнении. Я же навсегда сохраню в сердце память о женщине, которая спасла его жизнь ценой своей. — Можно еще вопрос? Последний?

— Последний? — Эмерсон чмокнул меня в макушку. — Верится с трудом.

— Ты говоришь, что у меня не было причин ревновать. Тогда почему ты так себя вел? Так... странно, как будто был виноват! Сам на себя не был похож! Воплощение любезности, предупредительности... тьфу! Даже не наорал на меня за рукопись...

— Ну точно, — вздохнул Эмерсон. — Восьмое чудо света. Дорогая моя Пибоди! Ты что, не видела надписи на этой распроклятой ушебти?

— Мен-маат-Ре Сет... Эмерсон! Ты тоже ревновал?

— Безумно. Отчаянно. Беспробудно, если хочешь! — провозгласил любимый, стиснув меня в объятиях с такой силой, что кости хрустнули. — А ты чего ожидала? Чтобы я сразу поверил в совпадение?... Это ведь совпадение, правда, Пибоди?

— Ну конечно. Вернее... надеюсь. Могу поклясться всем, что мне дорого...

— Не нужно. Прочь сомнения, Пибоди!

— О, дорогой мой Эмерсон!

Прошло еще немало времени, прежде чем я, отдышавшись и более-менее приведя себя в порядок, нажала на звонок.

— Рановато, конечно, но мне бы не повредил глоток виски с содовой. Присоединишься, дорогой?

— Прекрасная мысль! А потом, если не возражаешь, скрестим копья на детективном поле. Идет? Поделимся своими догадками. Фактов-то, согласись, более чем достаточно. Начнешь первой, дорогая моя Пибоди?

— Нет, тебе слово, дорогой мой Эмерсон.

— Я так и думал. А, вот и ты, дружище Гаргори. Не сочти за труд принести виски с содовой.

— Думаю, вы будете рады услышать, Гаргори, — добавила я, — что у нас все в порядке. Как и обещал профессор.

— Вижу, мадам! — расцвел дворецкий. — Счастлив за вас, мадам.

— А знаешь что, Пибоди... — глубокомысленно протянул Эмерсон, когда сияющий Гаргори удалился, оставив поднос с напитками, — не обменять ли нам Уилкинса на Гаргори? В этом доме Уилкинсу будет спокойнее.

— Разумно, — согласилась я. — Стоит обдумать. Не отвлекайся, дорогой.

— Ах да. — Эмерсон прошел к письменному столу, сгреб в сторону одну стопку бумаг, разметал другую. — Где же этот распроклятый... Вот он!

Взглянув на протянутый листок, я расхохоталась.

— Ой, не могу... Прости, я не над тобой смеюсь. Видишь ли, в ящике моего стола лежит почти такой же!

— Неудивительно. Я всегда говорил, дорогая моя Пибоди, что мы с тобой — одно целое.

— Похоже, в главном мы сходимся. О-о! Да ты даже о мусоре вокруг тела сторожа не забыл. Признаюсь, я думала, что на такую мелочь ты не обратишь внимания.

— Ха! На тебя это похоже. И какой же вывод из этой мелочи сделала ты, Пибоди?

— К сожалению, мне не удалось поговорить с мистером Баджем. Вывод будет зависеть от того, насколько усердны в музее уборщицы.

— Интересно... — вскинул брови Эмерсон. — Тут ты меня обошла. Я об этом не подумал.

— Не страшно. Ум, как говорится, хорошо... Разумеется, осколки и увядшие цветы могли валяться в зале неделями, но есть кое-какие доказательства обратного.

— Первое — мумия, — кивнул Эмерсон.

— Второе — упоминание Исиды.

— Чьи «речи мудры, а жало языка поражает цель», — с ухмылкой добавил Эмерсон.

— Именно. Наш вчерашний противник — и есть убийца Олдакра. Согласен?

— Разумеется. Он же — фальшивый жрец. Согласна?

— И да и нет, Эмерсон.

— Дьявольщина! То есть...

— Оставим пока этот вопрос, как несущественный, Эмерсон. Важнее тот факт, что убийца — тот самый человек, который прислал ушебти и напал на Рамсеса. Но кто он такой, черт по... гм. Кто из наших подозреваемых является вдохновителем... так сказать, мозгом всего преступного предприятия?

— Ну-у... — качая головой, протянул Эмерсон. — Это-то как раз очевидно!

— Неужели? И для тебя тоже? В таком случае не назовешь ли ты...

— Ты первая, Пибоди.

— Еще чего! Рано, Эмерсон, слишком рано. Недостает одной-двух улик, без которых гипотеза развалится.

— Всего лишь? Каких же именно, Пибоди?

— Вот, к примеру, вопрос, на который мне очень хочется знать ответ. — Карандаш застрочил по бумаге, и я протянула листок Эмерсону.

Что за загадочная личность в тюрбане нанесла вчера визит профессору Эмерсону, после чего вышеупомянутый профессор полдня пропадал неизвестно где?

— Дьявольщина! — Скомкав листок, Эмерсон швырнул его в угол.

— Минутку! — Я подняла руку, чтобы остановить неизбежный поток проклятий. — Имей в виду, ревность тут ни при чем. Я не подозреваю тебя в неверности, но если ты скрываешь от меня улики — пеняй на себя.

— Виски подлить, Пибоди?

— Нет, мне достаточно, благодарю, дорогой.

— А я себе, если не возражаешь, плесну еще капельку, — пробурчал Эмерсон. — Послушай... Никаких улик я не скрываю. Этот человек не знает ничего такого, что представляло бы для нас интерес.

— Почему же ты не хочешь его назвать? Почему скрываешь, куда вы ездили и что делали?

— Да потому что... Я обещал, Пибоди! Клятву дал, что ни одной живой душе не скажу о нашей встрече. Не заставишь же ты меня нарушить клятву? Это в твоих силах. Одно слово...

— Нет, дорогой мой. Раз уж ты обещал... Я тебе верю — и больше не будем об этом.

Эмерсон привлек меня к себе. Мы долго стояли обнявшись, в молчании, думая каждый о своем и наслаждаясь близостью друг друга.

— Кажется... — я прислушалась к бою часов в гостиной, — уже и чай не за горами.

— Да, — со вздохом отозвался Эмерсон, — чай. И встреча с этими чертов... То есть... дети, конечно, тоже спустятся?

— Стыдно, Эмерсон!

— Знаю. Но они мне до смерти надоели, эти дети! Идея, Пибоди! У нас еще целых полчаса. Честное слово, мне легче будет пережить твою распрокля... гм... чайную церемонию, если мы поднимемся в спальню, побудем немножко наедине... Ты как, не против?

И где были, спрашивается, мои мозги? Знала ведь, чувствовала, что он что-то задумал, но после всех передряг и треволнений прошедших суток... Боюсь, я немного расслабилась.

Пока мы чинно, рука об руку, шли по коридору, я краем глаза заметила выглядывающего из-за портьеры Гаргори. Дурень сентиментальный! Расплывшись в ухмылке от уха до уха, он, кажется, готов был устроить нам овацию. А может, и устроил, когда Эмерсон подхватил меня на руки и, перепрыгивая через три ступеньки, понес наверх, в спальню.

— Эмерсон! — взмолилась я, уже оказавшись на кровати. — Дорогой, дверь! Не дай бог, кто-нибудь...

— Ах да! — опомнился любимый и метнулся через комнату к двери.

Я не видела, как он ее закрыл.

Я это услышала.

Даже ушат ледяной воды не охладил бы мой любовный пыл быстрее, чем скрип ключа в замке. Распахнув глаза, я подскочила на кровати.

Спальня была пуста. Из коридора донесся удаляющийся топот — Эмерсон не стал утруждать себя бегством на цыпочках. Я вмиг оказалась у двери. Заперто. Два прыжка — к окну. Вовремя.

Вовремя, чтобы увидеть улепетывающего по дорожке Эмерсона. Плащ он умудрился натянуть на ходу, а о шляпе, как обычно, забыл. За воротами этот коварный человек на секунду остановился, поднял голову, устремил взгляд на окно спальни.

Сомневаюсь, чтобы он мог меня разглядеть, — вечернее солнце стояло еще достаточно высоко, заливая фасад дома. Но Эмерсон знал, что я смотрю на него. Знал ведь наверняка, паршивец! Вскинув руку, он послал мне воздушный поцелуй — и был таков.

О черт! Представления не имею, сколько я простояла у окна, прижавшись лбом к стеклу и содрогаясь от злости.

— Мадам! — Гаргори дергал ручку двери. — Миссис Эмерсон! Вы там?

— Где ж мне еще быть, идиот! Открывайте дверь, да поскорее!

— Да, мадам. Сию минуту, мадам. Профессор так и велел. Только я не понимаю... — Дверь наконец открылась. — Не понимаю, что происходит, мадам, — продолжал лепетать дворецкий. — Профессор сказал, что замок заело. Он пошел за инструментами. Но я не понимаю, мадам... — как попугай твердил Гаргори. — Как это замок заело с этой стороны? Почему вы здесь, а профессор там?

— Вот именно — там. Там, Гаргори! — рявкнула я. — Полагаю, бесполезно и спрашивать, куда отправился ваш профессор?

— За инструмен... О, мадам! Он ведь не это... он что же...

— Неужели догадались? Он как раз то самое!

— Прошу прощения, мадам, — в ужасе простонал бедняга. — Может, догоним?

— Благодарю, Гаргори. Поздно. Профессора и след простыл. Вы уж простите, что я вас обозвала.

Самая большая идиотка в этом доме — это я. Не волнуйтесь. Уверена, с профессором все будет в порядке. Дайте мне несколько минут, чтобы успокоиться, и пригласите детей к чаю. Я скоро спущусь.

Истерики не было. Глаза мои были сухи. Разумеется, я не собиралась сидеть сложа руки и дожидаться возвращения Эмерсона. Еще чего! Неизвестно, куда его черти... куда он умчался, но, судя по беседе в библиотеке, в своем расследовании мы с ним шли одним путем. Как он догадался? — вот в чем вопрос. Айшу он слышать не мог, а я, само собой, не открыла ему главного, что узнала со слов египтянки. С другой стороны, если Эмерсон смог сделать столь важный вывод, что впервые в жизни решился физически убрать меня с дороги... то уж я-то, располагая всеми фактами, тем более не ошибусь!...

Однако дедукция требует времени, которого у меня сейчас не было, — снизу уже неслись детские голоса. «Чайная церемония» радовала меня не больше, чем профессора, только в отличие от Эмерсона я никогда не позволяла себе манкировать хозяйскими обязанностями. Пора было спускаться, пока Виолетта не истребила все дневные запасы сладостей.

К моему появлению барышня успела-таки умять полблюда бисквитов. Положив конец обжорству, я быстренько рассадила детей по местам.

— Как прошел день? Чем занимались?

— Гуляли в парке, тетя Амелия, — отчитался Перси. — Я ловил бабочек!

— Пончики, — простонала Виолетта. — Там продавали пончики. Горячие пончики, сладкие пончики, вкусные пон...

— Ну и как? Повезло тебе с бабочками? — обратилась я к Перси. Справляться, повезло ли его сестре с пончиками, — только утруждать себя понапрасну. Девицу разносило буквально на глазах.

— Я очень доволен, тетя Амелия. Попались два махаона, но это так полезно — бегать с сачком по парку! Очень укрепляет здоровье.

— Рада за тебя. А ты, Рамсес? Помогал кузену?

— Трудно поверить, что ты задаешь такой вопрос, мамочка, поскольку тебе известны мои взгляды на бессмысленное уничтожение живых существ. Позволю себе сменить тему, которая меня ни в малейшей степени не занимает.

— Если ты о папе, Рамсес, то могу ответить сразу. Да — папа ушел. Нет — я не знаю куда. Он не обязан перед нами отчитываться за свои действия.

— С точки зрения закона — не обязан, — глубокомысленно кивнул мой отпрыск. — Но существуют моральные обязательства, мамочка, и я крайне удивлен, что папочка, будучи личностью столь высоких моральных...

— Рамсес!

— Да, мамочка. Я понял.

Недолгую паузу прервал Перси:

— Могу ли я спросить вас о чем-то, тетя Амелия?

— Слушаю, Перси. О маме беспокоишься?

— Нет, тетя Амелия. Я хотел задать... теоретический, как говорит Рамсес, вопрос. Вот если, например, один человек узнал, что другой человек сделал что-то такое, чего ему делать нельзя...

М-да. А я-то еще сетую на речи Рамсеса. Наш сын по крайней мере выучил больше полусотни слов и умеет связно излагать свои мысли.

— Если этот другой человек сделал что-то плохое, — продолжал Перси. — Что-то действительно плохое. То должен ли первый человек об этом рассказать?

— Непростой вопрос, Перси. Моральные проблемы всегда трудно решать. Ответ зависит от многих обстоятельств. К примеру, связан ли «первый человек» обетом молчания? Тайна исповеди...

— Совсем не исповедь, тетя Амелия, — быстро вставил Перси.

— Серьезность провинности тоже имеет значение. Если это безобидная шалость...

— А если нет? Если другой человек сделал что-то по-настоящему плохое? Очень, очень пло...

Рамсес соскочил с дивана и вцепился брату в глотку.

Боже, что это была за сцена! До сих пор без дрожи вспомнить не могу. Мальчишки катались по полу, точно разъяренные волчата. Я бросилась их разнимать — не тут-то было. Получив хороший пинок — уж не знаю, чьим именно ботинком, — я решилась на крайние меры. Вода в чайнике чуть подостыла, но все еще была достаточно горячей, чтобы драчуны с воем разлетелись по углам гостиной.

Обозрев поле брани и пощипанных противников, я, признаться, была приятно удивлена. Едва ли не на голову ниже своего кузена, Рамсес не уступил ему ни на йоту. Похоже, папочка исполнил обещание насчет уроков бокса. Если у моего чада был всего лишь расквашен нос и руки в ссадинах, то Перси досталось — будь здоров. На лбу уже вздулась громадная шишка, губа лопнула, перекошенная физиономия посинела.

Под шумок очистив блюдо с бисквитами, Виолетта с тем же рвением обрушилась на другой объект.

— Гадкий! — верещала барышня, дубася Рамсеса кулачками по груди. — Гадкий, гадкий, гадкий!

Одной рукой притянув к себе сына, который даже не пытался дать девице сдачи, лишь спрятал лицо в ладонях, второй я вцепилась в кружевной ворот Виолетты, оторвала от пола и запустила на диван.

— Довольно!

На помощь звать не пришлось. Привлеченные грохотом и криками, миссис Уотсон и Гаргори сами прибежали в гостиную. Поручив зареванную барышню экономке, а ее распухшего братца — дворецкому, я повернулась к сыну:

— Итак...

— Отправляться к себе в комнату и не сметь оттуда ни шагу. — Рамсес шмыгнул носом и вытер рукавом кровь с подбородка.

— Именно. — Я смахнула с черных кудрей чаинку. — Помощь нужна?

— Нет, мамочка. Мне не хотелось бы тебя утруждать. Как видишь, кровотечение прекратилось. Холодные примочки...

— И не жалей воды, Рамсес.

— Да, мамочка. — Он поплелся к двери, но на полпути остановился. — Если позволишь, один вопрос, мамочка.

— Сегодняшнее безобразие мы обсудим позже. В данный момент меня волнует...

— Понимаю, мамочка. Отсутствие папочки, учитывая, что тебе неизвестно его местонахождение...

— Рамсес!

— Да, мамочка. Но я хотел справиться о мисс Минтон. Она исчезла.

— Знаю. Мисс Минтон утром покинула наш дом.

— Мисс Минтон покинула наш дом ночью, мамочка. Кроме того, она оставила все свои вещи.

— Ничего удивительного. Видимо, решила, что пожитки горничной ей ни к чему.

— Наверное, ты права, мамочка. И все же я посчитал необходимым проинформировать тебя...

— Что ты и сделал. Благодарю. Отправляйся к себе.

Так-так. Любопытно. И что же предпринять в свете этих новых фактов? Я не долго размышляла. Черкнув несколько строк, вызвала Гаргори, попросила доставить письмо по адресу и дождаться ответа. Если ответ подтвердит мою догадку — а так оно, уверена, и будет, — то нужно заранее подготовиться.

Я потянулась к звонку:

— Миссис Уотсон! Будьте любезны, подайте мне ужин в спальню. Поскольку профессора нет, я могу лечь пораньше.

Экономка, добрая душа, одобрила мое решение отдохнуть после стольких неприятностей".

Оставалось только ждать. Я почти не сомневалась, что мои выводы верны, за несколько часов ничего не должно случиться... А пока неплохо бы лишний раз все взвесить и обмозговать план действий. Я достала из ящика листок с заметками — тот самый, на который Эмерсон так и не удосужился взглянуть.

Два пункта остались неисполненными. Что ж. На них уже нет времени. Однако в связи с последним пунктом возникает вопрос: вызывать полицию — или не вызывать?

Остановимся на компромиссе. Мне известен один-единственный полицейский, который, возможно... повторяю — возможно, примет во внимание более чем оригинальное мнение частного лица, да к тому же дамы. Записка мистеру Каффу заняла немало времени. Едва я поставила подпись, как в дверь постучали.

— Разрешите, мадам? — Встревоженный дворецкий протянул мне листок. — Надеюсь... Надеюсь, хорошие новости?

— Ничего особенного, Гаргори. Ответ как ответ. Благодарю вас. И спокойной ночи.

Итак, мисс Минтон дома не появилась. Отправилась в наряде горничной прямо к бабушке-герцогине? Маловероятно. Приняла руку помощи Кевина О'Коннелла или мистера Уилсона? Никогда!