СМЕРТЬ ПОСЛЕ БОЯ

Под навесом лавки Сотеро – пир победителей. Люди в белом никак не могут успокоиться после боя. Кислый запах пороха опьяняет сильнее, чем текила, особенно когда смешивается с тяжелым запахом крови. Вражеской крови.

Крис, проходя мимо лавки, невольно рассмеялся, услышав рассказы о воинских подвигах крестьян. Кто-то из них на самом деле принимал участие в бою. Крис сам видел, как Рохас ссадил бандита из винчестера. Мигель тоже действовал толково, перебегая от прикрытия к прикрытию вслед за Чико. Те, кто дежурили у сетки, подняли ее вовремя, остановив банду. Пока всадники, сталкиваясь друг с другом, разворачивали разгоряченных лошадей, О'Райли успел подстрелить с крыши нескольких из них.

Пара пожилых крестьян запомнилась Крису тем, как они голыми руками душили бандита, придавленного упавшим конем. Но всех этих гвардейцев не было в лавке Сотеро, потому что Гарри расставил их в дозоры, как людей проверенных. Здесь, под навесом, пировали другие герои, другие победители. Пока они победили только собственный страх.

Как только в деревне затихла стрельба и последний всадник скрылся за стеной пыли, уносясь к спасительным скалам, на площадь вышел Рохас. Он держал в руках свой винчестер, крепко прижимая его к груди, словно ребенка, и изумленно оглядывался по сторонам.

Вокруг него лежали в пыли окровавленные тела тех, кто еще недавно с презрительным спокойствием въезжал в его деревню и по-хозяйски вытаскивал из тайников припрятанные мешки с мукой. Сегодня вместо муки им достался свинец. И этим свинцом накормил их он, Рохас.

Доброе круглое лицо фермера светилось радостью, словно он любовался урожаем.

Из своих укрытий на площадь осторожно выходили его односельчане. Робко приближались они к трупам бандитов, не решаясь прикоснуться к ним. Даже мертвые грабители наводили ужас на жителей деревни.

Преодолевая страх и отвращение, крестьяне стаскивали с убитых патронные ленты, пояса и сапоги. Осмелев, они уже не брезговали и одеждой. Потом, перевалив раздетый труп на кусок холста, они вшестером уносили его в сторону кладбища. Трофеи пока не растаскивали. Их складывали в кучу перед лавкой Сотеро, чтобы потом разделить по справедливости.

Справедливость каждый понимает по-своему. И крестьянское понимание отличается от понимания лавочника. Чтобы как-то сгладить эти различия и достичь торжества справедливости, не нарушая при этом ничьих интересов, Сотеро выставил огромный кувшин текилы из своих подвалов.

И пока победители, дивясь неслыханной щедрости лавочника, радостно опустошали кувшин, Сотеро аккуратно рассортировал трофеи, отобрав то, что крестьянам наверняка не понадобится. А потом, вполне удовлетворенный результатами сортировки, присоединился к пирующим.

Могучее, освежающее и бодрящее действие текилы на человеческую память хорошо известно еще с древних времен. Каждому из жителей деревни было что вспомнить за праздничным столом, причем независимо от того, где он находился во время боя. Скоро выяснилось, что в этом величайшем сражении не принимал участие только дон Аугусто Алавес, царство ему небесное.

– Тебе-то что, ты дома сидел, – бил себя кулаками в грудь один человек в белом, обращаясь к другому. – А на меня они налетели прямо на улице! Вдесятером на одного!

– Ты же только что говорил, что их пятеро было? – напомнили ему с другого конца стола под одобрительный хохот компании.

– Быстро же они у тебя плодятся, прямо кролики какие-то!

– Ну, сделай скидку, зачем же сразу десять, сойдемся на восьми!

– Да какая разница? Главное, что мы им врезали как следует! Будут знать! Пускай только попробуют сунуться, с грязью смешаем!

Лавочник Сотеро ликовал вместе со всеми, и у него были для этого веские причины. Он уже поставил в свою конюшню шесть лошадей. Не забыл он и вытряхнуть кошельки их покойных хозяев. Освободительная война начинала приносить ему весьма ощутимый доход, даже с учетом разбитой посуды и выпитой текилы. Он заметил Криса и торжественно провозгласил:

– Друзья! Внимание, амигос! У меня тост! Я хочу выпить за наших освободителей!

– Сеньор Крис! Сеньор Крис, просим вас выпить с нами! – люди в белом восторженно поднимали свои глиняные кружки. – За вас и ваших людей!

Сотеро протянул Крису кружку с текилой и прочувствование сказал:

– Друзья! Сеньор Крис и его люди, вот кто настоящие герои. Они пришли к нам в трудную минуту. Они дали нам оружие. И они сражались рядом с нами так, словно здесь их родной дом! Пусть же их обратный путь будет легким и счастливым! А мы никогда их не забудем.

– Никогда! Вива!

– В добрый путь, амигос! – с пафосом провозгласил Сотеро.

Торжественный момент внезапно был испорчен звоном разбитой посуды. Осколки кувшина разлетелись во все стороны, и в повисшей тишине грохнул далекий выстрел.

Доблестные герои застыли с кружками в руках. Второй выстрел сбил со стола миску.

Крестьяне попадали на пол, прикрывая голову руками, и Сотеро, скорчившись под прилавком, пробормотал:

– Неужели все сначала?

С улицы донесся женский крик:

– Убили! Убили! Роситу убили, девочку мою!

Крис осторожно выглянул в окно. У фонтана на опустевшей площади лежала на земле, раскинув тонкие руки, девчушка в длинной зеленой юбке и белой блузке, на которой расплывалось красное пятно. Рядом стояла на коленях, закрыв лицо ладонями и раскачиваясь, женщина в темном платье.

Что-то громко щелкнуло, и от сухого дерева за фонтаном отлетела щепка. Раскатистый звук далекого выстрела донесся чуть позже.

Крис оглянулся. На полу комнаты лежали люди в белом, прикрывая головы красными натруженными руками. В дверном проеме было видно, что и на веранде залегли те, кто только что так бурно веселился.

Женщина у фонтана продолжала причитать, раскачиваясь над телом убитой. Крис дождался еще одного выстрела, который высек сноп известковой крошки из бортика фонтана, и выбежал на площадь.

Пригибаясь, он подбежал к женщине, обхватил ее под мышками и, не говоря ни слова, поволок ее за угол ближайшего дома. Она не сопротивлялась, всхлипывая и вытирая мокрое лицо концами шали. Ее ноги безвольно вытянулись и оставляли в пыли две полоски, сандалии слетели с ног и остались на площади.

Крис осторожно усадил ее на землю за углом в тот самый момент, когда новая пуля гулко шлепнула по глинобитной стенке.

– Моя Росита… там… – проговорила женщина, поднимая к нему свое темное блестящее от слез лицо.

– Туда нельзя, – сказал Крис. – Пока нельзя.

– Лучше бы мы оставались в лесу, – сказала женщина. – Моя девочка…

Она сказала это без укора, но Крису больно было слышать ее слова. Женщин и детей нельзя было оставлять в лесу. Бандиты после боя на площади могли бы их там найти, и тогда… Но что он мог сказать женщине, которая только что потеряла девочку из-за того, что не осталась в лесу?

Крис выпрямился и вышел на площадь. Он Шел к лежащему в пыли ребенку, глядя прямо на далекий зеленый лесистый склон горы, выше которого стояла серо-бурая стена безжизненных скал.

Невидимый стрелок засел где-то там, в лесу. Сейчас он наверняка видел оттуда одинокую черную фигуру на площади. Почему же не стреляет? Наверно, слишком тщательно целится, понял Крис. На таком расстоянии попасть можно только случайно. И одной случайной смерти на сегодня хватит.

Сразу две пули ударились о бортик фонтана и с визгом отскочили, вертясь в пыли.

Крис опустился на колено, бережно поднял безвольно обмякшее тело и отнес его за угол, к матери.

– Спасибо, сеньор, – прошептала несчастная женщина. Лицо ее было уже сухим, и она не причитала больше. Изогнутым гребнем принялась она вычесывать запылившиеся волосы девочки.

– Никуда не выходите отсюда, – попросил ее Крис. – Сейчас мы с ними разберемся, вы только никуда отсюда не выходите.

– Нам некуда больше идти, – устало и опустошенно ответила женщина.

ВИНСЕНТ КРОКЕТ, ФИЛОСОФ ОТ КАВАЛЕРИИ

Никто из нас не рассчитывал на легкую победу. Но в глубине души все же теплилась надежда, что мы покончим с бандой за один день. Не получилось. Противник оказался гораздо серьезнее, чем мы думали.

Кальвера смог вывести из засады почти всю свою компанию. Я насчитал всего лишь одиннадцать трупов, хотя огонь был плотный и прицельный. Возможно, кони унесли раненых. Возможно, кто-то из раненых бандитов не доживет до утра. Но это – не в счет. В счет идут только снятые скальпы.

Одиннадцать убитых – это очень много для первого боя. И это очень мало для двенадцати стрелков. Нашим, пускай и частичным, оправданием могло быть только то, что бандиты скакали по деревне, как угорелые. Попробуй, ссади такого всадника.

Итак, минус одиннадцать. Оставшиеся в живых представляли сейчас гораздо более серьезную угрозу, чем раньше. Если, конечно, они решат драться.

Чтобы отважиться на новый бой, нужны серьезные причины, а их не так и много. Например, месть за погибших родственников такой причиной не считается. О них можно со временем сложить песню или легенду, но совершенно не обязательно идти в бой, чтобы поскорее соединиться на небесах.

Серьезной причиной для нового боя может быть тщеславие вождя. Если Кальвера дурак, то за свой авторитет среди подчиненных он будет биться до последнего.

Для выработки решения бандитам нужно время, поэтому я был уверен, что до завтрашнего утра мы можем отдыхать. Единственное, чего я опасался, так это беспокоящего огня со стороны отступившего противника. Так оно и вышло.

Услышав выстрелы, все мы собрались на краю площади, укрывшись за церковной оградой. Все мы – это Крис, Брик, я и Рохас. Чико и О'Райли плюхнулись в пыль у колокольни.

Гарри остался со своими гвардейцами в дозоре. Мистера Ли Броуди почему-то не было видно. Наверно, он задержался в комнате, чтобы втайне от нас перебинтоваться. Он был слишком бледен после боя. Я только теперь догадался, что его, наверно, зацепила шальная пуля, но он не подавал виду. Завидное самообладание. Впрочем, эта черта свойственна многим карточным игрокам.

– Где Ли? – спросил Крис.

Никто ему не ответил. Точного ответа мы не знали, а высказывать мнения и предположения не хотели. Мы напряженно всматривались в ту сторону, откуда раздались выстрелы. А стреляли со склона горы, сквозь густую зелень высокого кустарника.

– Кто-нибудь засек вспышки? – спросил Крис.

И снова никто не ответил.

– Мне показалось, их там двое, – сказал Крис.

– Трое, – сказал Брик.

– Подождем нового выстрела, – сказал я. – Что-то блеснуло вон там, под парой отдельных тополей.

– Это не тополя, а кипарисы, – сказал О'Райли из-за колокольни.

Чико выскочил на площадь и, сгорбившись, метнулся к каменной арке. Со стороны склона ударил выстрел, и на площади взвился фонтанчик пыли. Чико перебежал к другой опоре арки и прижался к ней, и мы услышали второй выстрел, и от арки отлетел кусок известняка.

– Засек я одного, – раздался голос О'Райли.

– Чико! Хватит мелькать, добегаешься! – крикнул я как можно строже.

Но мой предостерегающий окрик, похоже, только подзадорил Малыша, и он встал в проеме арки, приплясывая на месте. Танец его длился ровно две секунды, на счет «три» он уже скрылся за каменной оградой, потеряв по дороге шляпу, сбитую третьим выстрелом.

– Трое, – сказал Брик.

– Да, трое, – согласился Крис. – Чико! Все, хватит! Замри, мы их засекли.

Чико, скрючившись в три погибели за невысоким заборчиком, со счастливой улыбкой подтянул к себе шляпу и просунул палец в дырку от пули.

– Они лежат под деревьями, вон там, над обрывом, – сказал О'Райли. – Отсюда к ним не подберешься, мы на виду.

– Ты сможешь их отвлечь выстрелами? Бей наугад, только сам не высовывайся, – сказал Крис. – Попробуем их отрезать от скал и окружить. Брик, постарайся хоть одного взять живым.

– Они застрелили девочку, – напомнил Брик.

– Мне надо знать их планы. Ты все же постарайся.

– Не обещаю, – сказал Брик.

– Чико! – скомандовал Крис. – Прикроешь нас с тыла! Винн, Рохас, идете справа, через кладбище. Мы с Бриком будем слева. О'Райли прикрывает. Готовы? Пошли!

О'Райли принялся палить из винчестера в сторону склона, и мы разбежались в разные стороны.

Рохас, сопя и присвистывая, как старый мерин, тяжело трусил за мной. Когда я залег, чтобы переползать между могил, он тоже с грохотом рухнул на землю, застонал и сквозь зубы выругался.

– Ты ранен? – спросил я, не оглядываясь.

– Ничего штрашного, – мужественно ответил он, и я понял, что он прикусил язык.

Пока все складывается на редкость удачно, подумал я. Когда крадешься к противнику, лучше иметь молчаливого партнера.

Сзади хлестнули еще два выстрела ирландца, и из леса ему ответил грохот солидной винтовки. Не хотел бы я получить пулю из армейского «маузера».

Кальвера не доверил бы серьезное оружие кому попало. Нам придется захватить, причем живым, опытного противника. Лучше всего было бы для начала найти его лошадь и подождать поблизости. Рано или поздно снайпер соберется возвращаться в лагерь, тут-то мы его и перехватим.

Мы доползли до края кладбища, до старых осевших могил, уже почти неразличимых под густой травой. Раздвигая руками упругие ветви кустарника, я протиснулся вперед и оказался в сухом русле ручья, который когда-то тек со склона горы. Я решил двигаться вверх по его песчаному руслу. Так мы наверняка приблизимся к позициям стрелков, хоть и не настолько быстро, как хотелось бы.

Время от времени мы слышали выстрелы. Сухой щелчок винчестера О'Райли, и в ответ ему два-три раскатистых удара чужих винтовок. По звуку можно было предположить, что это два «маузера» и один «спенсер» пятьдесят шестого калибра, излюбленное оружие охотников на бизонов. Радовало то, что, пока мы ползли, выстрелы противника становились все ближе. Наконец я понял, что мы зашли бандитам во фланг.

– Все, Рохас, теперь сиди тихо и смотри по сторонам. Прикрой свою шляпу ветками, вот так. И не шевелись.

– А говорить можно? – прошептал он.

Слева ударил выстрел «маузера». До стрелка было метров триста, и это был ближайший к нам стрелок. Как ни вглядывался, я не мог различить на фоне густой листвы ни вспышки выстрела, ни порохового дыма.

– Говорить? Если не можешь терпеть, говори, – сказал я. – Только не своди глаз вон с той линии кустов над обрывом. Удобная позиция.

Пожалуй, на месте снайпера я бы выбрал именно эти кусты. Сразу за ними поднимались плотной стеной высокие деревья, и над ними кружила какая-то птица. Кружила, но не салилась. Значит, что-то ее отпугивало. Мне очень хотелось, чтобы Брик с Крисом тоже заметили птицу.

– Может, выстрелить по тем кустам? Винчестер достанет до них? – Рохас приложился к винтовке.

– Ты уж лучше говори, – сказал я, опуская его ствол книзу. – Стрелять не надо. Пусть он сам себя проявит, если он там.

– И долго нам ждать?

– Солнце начало опускаться, – сказал я. – Через пару часов оно будет у нас за спиной. И начнет просвечивать сквозь деревья и кусты. В косых лучах любое движение в лесу становится более заметным. Отблески, тень, понимаешь? Они же не каменные, им надо будет уходить в лагерь. И мы их увидим. Надо только подождать немного. Война вообще на три четверти состоит из ожидания.

– Это я понимаю, – сказал Рохас. – Ты воевал?

– Трудно сказать. Воевал мой дед, воевал отец. Мне довелось только немного поохотиться. И на меня охотились. Трудно назвать это войной.

– А с кем воевали твои родичи? – спросил Рохас. – С мексиканцами, наверно?

– Никогда, – отрезал я. – Мы воевали против юнионистов[9]. Слышал что-нибудь про нашу Конфедерацию? [10] Про Гражданскую войну? Даже о Реконструкции [11] ничего не слышал? Ладно, и хорошо, что не слышал. Надеюсь, ты в своей Мексике никогда не узнаешь, что такое гражданская война.

– А за что вы воевали? – не отставал Рохас. – Они хотели отнять вашу землю? Или забирали ваш урожай?

– Они хотели, чтобы мы жили так, как им хотелось. А мы хотели жить по-своему, – сказал я. – Да кто они такие, чтобы нас учить? Мы выращиваем табак, хлеб, хлопок, разводим скот. А они? Они выращивают доллары. Купи-продай, да проценты с долгов, вот и все, на что способны эти северяне. Да мы никогда не станем жить по их законам, Рохас, никогда.

– То есть вы воевали просто за свободу?

– Ну да, – сказал я, слегка обалдев от его сообразительности. – Можно и так сказать. Просто за свободу.

– И кто победил?

– Трудно сказать. Война-то еще не закончилась. Наверно, и не закончится никогда. Но… Пока счет в их пользу, Рохас, – пришлось признаться мне.

– Их солдаты были лучше, чем ваши?

– Нет, судя по рассказам отца. Не в солдатах дело. Как бы тебе объяснить? Ну, например, пока наши солдаты бились на фронте с их солдатами, они послали свою кавалерию в наши тылы, в Джорджию, где не было солдат, и кавалеристы генерала Шермана жгли наши дома, вытаптывали поля, ломали мосты. Как тут сравнишь, чьи солдаты лучше? Потом они ушли, оставив неграм оружие, и те уже сами начали доламывать то, что осталось после Шермана.

– Этот Шерман прямо как наш Кальвера.

– Примерно так, – усмехнулся я. – После войны эти негры еще много крови попортили и Шерману, и всем остальным. Дать-то оружие легко, а вот забрать…

– После войны? Значит, Шерман победил?

– Я же говорю, пока счет в их пользу. Они богатые, а мы бедные. А доллар – сильная штука. Они все покупают. Все. Вопрос цены.

– Почему тогда они не купят тебя?

– Пытались. Не получилось, – сказал я. – Нельзя купить дикого зверя, понимаешь? Нельзя купить лес, реку, небо. Вот мои братья шайены это понимают лучше всех этих северных мудрецов.

До нас донесся далекий хлопок револьверного выстрела. Лежа на земле, трудно определить направление звука, но мне показалось, что стреляли на том фланге, где сейчас должны были находиться Крис с Бриком.

Мы сидели между двух сросшихся кустов. Рохас в своей белой рубахе был прикрыт высоким валуном. Я перевернул шейный платок и поднял его до переносицы, чтобы лицо не маячило белым пятном среди веток и листьев. Моя ладонь плотно прижималась к земле. Если кто-то побежит, я почувствую его шаги. Что-то говорило мне, что это будут шаги Криса. На пару с Бриком они не дадут убежать этим троим стрелкам. Нет, вношу поправку, уже двоим. По крайней мере, судя по выстрелу, один из них свое отбегал.

Рохас молчал, нервно поглаживая свой винчестер. Я заметил, что на ложе остаются темные мокрые следы от его ладоней. Он перехватил мой взгляд и смущенно спросил:

– У тебя перед боем руки потеют?

– У всех потеют, – ответил я шепотом и приложил палец к губам.

– А я думал, что заболел, – прошептал Рохас в ответ. – В горле пересохло, а руки мокрые.

– Все нормально, – сказал я. – Давай помолчим. Слушай и молчи.

– Нет, не все нормально, – сказал он, будто не слыша меня. – Если у человека сухо во рту, значит, он боится. Это страх, Винн. Мне просто страшно, и все.

– Всем страшно, – сказал я, чтобы успокоить его. – Только трусы не знают страха…

Мне очень не нравилось, что он напряженно смотрит в одну точку, и эта точка была где-то у него внутри. Мне бы хотелось сейчас иметь зрячего напарника. Я говорил тихо, но убедительно, и взгляд его постепенно становился более осмысленным.

Неужели это выстрел так на него подействовал? Наверно, сегодня бедняге Рохасу пришлось пережить слишком много. А день еще не кончился…

– Только трусы не знают страха, – сказал я ему. – Потому что убегают от него, только почуяв его запах. А нормальный человек идет навстречу страху, перешагивает через него, отталкивает его. И делает свое дело, пусть даже страх держит его по рукам и ногам. Человек сильнее своего страха. Иначе воевать было бы слишком легко. Показал нож, и враги разбежались. Красота…

– Не надо меня успокаивать, – сказал Рохас, высовываясь из-за камня и оглядываясь.

– А я не успокаиваю, – сказал я. – Просто объясняю. Мне хочется, чтобы ты ни о чем не жалел. Мне показалось, твои земляки уже жалеют, что начали эту войну.

– Я не жалею, – сказал Рохас. – Знаешь, почему? Потому что я видел, как Кальвера убегает от нас. Это такое чувство… Теперь можно умирать, понимаешь?

– Не торопись.

– Ты когда-нибудь чувствовал такое?

– Очень давно, – сказал я. – Завидую тебе.

И вдруг я увидел, что прямо перед нами, шагах в тридцати, качнулись верхние ветки кустарника. Еще раз, уже ближе. И еще…

Я не успел предупредить Рохаса. Наверно, он все увидел и понял это раньше меня. Он вскочил на ноги, приложился к винчестеру и выстрелил в сторону кустов. Шагнул вперед, на ходу лязгая рычагом затвора, и выстрелил снова и снова. В кустах прозвучал стон агонии, и, с треском подламывая ветки, повалилось человеческое тело.

Я похолодел от мысли, что там мог быть кто-то из наших. А Рохас торжествующе повернулся ко мне, вздымая винтовку над головой.

– Ложись, – прошипел я, дергая его за белую рубаху.

– Я убил его! – гордо сказал Рохас и ударил себя в грудь. – Я видел его сомбреро и стрелял ниже, как ты учил!

Едва я успел пригнуть его к себе, как из кустов грохнули выстрелы, и пуля срезала ветку над моей головой. Рохас повалился на меня, но я успел выхватить свой шестизарядник. И когда из кустов показалась незнакомая бородатая физиономия, я, лежа под Рохасом, разрядил в нее весь барабан. Листья и срубленные ветки разлетались во все стороны вместе с кусками одежды и брызгами крови.

Этот снайпер был ценным солдатом. Он перехитрил Рохаса, притворившись, что получил от него пулю. И мог бы выиграть. Если бы знал, что нас тут двое и второй умеет стрелять из любого положения.

В наступившей тишине вдруг раздался скрипучий голос Брика:

– Обидно. Он шел ко мне в руки.

БРИК СЛЕДОПЫТ

Брик с самого начала знал, где сидит один из стрелков, но никому не сказал об этом, даже Крису. Потому что его никто не спрашивал. И потому что ему было бы сущим мучением объяснять, откуда он это знает. Да и не смог бы он это объяснить.

Брик и сам-то не понимал, как это у него получается. Но он всегда видел то, чего не видели другие. Даже среди ковбоев, немало поездивших по западным землям, Брик считался самым удачливым следопытом.

Однажды ему довелось преследовать конокрадов, которые увели с ранчо Баркера два десятка породистых племенных кобыл. Такое количество копыт оставляло в прерии хорошо различимый и долго хранящийся след, и Брик с друзьями уже готовили оружие и веревки, чтобы расправиться с ворами. Но после сухого русла след исчез. Словно все два десятка кобылиц и шестерка конокрадов ушли под песок вместе с пересохшей рекой.

Недолго поломав над загадкой голову, Брик понял, что конокрады, в надежде оторваться от погони, обмотали копыта лошадей мешковиной, а потом разбились на небольшие группы, которые не оставляют заметных следов. Каждая из групп поехала своим путем. Через какое-то время они должны будут соединиться. Но где? Никто не знал, куда могут направляться конокрады – на север, на юг, в горы или в пустыню? Вот тут-то в голове Брика прозвучал чей-то голос, и он повторил это слово вслух. «Сэнд-Крик», – сказал он.

На самом деле это только новичку кажется, что в прерии бесчисленное множество дорог и троп. Двигаться с краденым табуном можно вовсе не в любую сторону. Надо учитывать слишком многое. Например, конокрады должны избегать известных водопоев, где их может кто-нибудь увидеть. Не рискнут они уклониться и в индейские земли. Путь на запад отсекают зыбучие пески. И много еще чего придется учесть… В голове Брика за секунду промелькнули все возможные варианты, и верным оказался только один. «Двигаемся на Сэнд-Крик», – сказал он уверенно. «Почему ты так решил?» – спросили его ковбои-попутчики, но он надвинул Шляпу поглубже на голову и, ничего не объясняя, поскакал один. Те ковбои, кто давно знал Брика, последовали за ним.

Втроем они устроили на Сэнд-Крик засаду. Через день показался краденый табун, погоняемый шестеркой бандитов.

Противников было слишком много, чтобы вступать с ними в переговоры. Сам Брик никогда не любил лишних слов, и друзья у него были такие же, Четверых конокрадов они убили в короткой перестрелке, двоих повесили на сухом дереве.

Почему сейчас он вспомнил об этой истории? Причина была в шляпе Малыша. Как только пуля, выпущенная далеким стрелком, сбила шляпу с головы Чико, Брик привстал из-за ограды и, прищурясь, чуть сместился в сторону, вглядываясь в далекую зеленую курчавость леса. Через то место, где только что была голова Чико, и через то место, где сейчас лежала его пробитая шляпа, Брик словно выстроил невидимую стену. Она протянулась от него к лесному склону. И где-то в основании этой стены под кустами мескита на склоне лежал стрелок. Еле заметный блеск нового выстрела подтвердил правильность догадки Брика. И он еще раз вспомнил Сэнд-Крик и свою простреленную там шляпу.

Вместе с Крисом он перебежал вдоль кладбищенской ограды и нырнул в кусты. Им пришлось сделать изрядный крюк, чтобы незаметно добраться до обрыва, с которого по деревне стреляли люди Кальверы. Там уже было не до разговоров, и Брик жестом отправил Криса выше по склону, а сам ползком двинулся к тому дереву, под которым, скрытый густой порослью, мог находиться стрелок.