Борис Письменный
      СУБУРБИЯ
      (глазами новичка)
      У нас тогда останавливались очередные гости из России, прибывшие на рекогносцировку местности.
      Просыпаюсь - от света,потустороннего, наоборотного, как в фильмах Спилберга, и, когда полностью открываю глаза, - вся спальня дрожит, точно под водой.
      Состояние - шиворот-навыворот: кисло, горько, все не так - как верхом на корове.
      Соображаю - сплю или опять вчера намешали с гостями 'Баллантайн', какое-то 'Шато', привезенный в подарок горькотравный 'Рижский Бальзам'?
      Сглотнул горечь, глянул в окна - и ах! - будто марлей затянуто долгожданным снегом. Русские привезли зиму точно под Рождество.
      Выезжать из дому надо было минимум за час, чтобы к девяти добраться до городка в соседнем графстве Эссекс, где я работал в страховой Компании. Пригород наш, обычная северо-американская 'субурбия', был за ночь укрыт пышным, ещё чистым и легким новеньким снегом. Я с удовольствием раскопал дорожку от гаража и в приподнятом настроении катил, вспоминая ставшие экзотикой имена подмосковных станций лыжного наклонения - Опалиху, Раздоры...и слушая музыку.
      В снег американцы исключительно осторожны. Скорость падает до пешеходной.
      Стоит одному водителю струсить, а таких - пропасть, и вот - длинная колонна машин плетётся, как оступающая армия. От страха начинают тормозить, где не надо; машины буксуют; их заносит; всеобщий испуг растёт.
      Как раз в это утро у нас в Компании созывалось собрание с обязательным присутствием. Предчувствуя задержку, я начинал Нервничать. Музыка по радио кончилась. Пошли рекламы - витамины, геркулесовые кашки, обычная дребедень. У каждого американца есть своя, особо ему ненавистная реклама, которую он не в силах терпеть. Как на зло, попалась личная для меня отрава, про то, как - "ой, утром не приближайтесь ко мне, у меня изо рта пахнет. 'Джаст-е-сек'..., прополоскал фирменным средством и - пожалте меня целовать". Потом адвокат местных гомосеков взывал к любви-уважению для своих подопечных. И, наконец, в новостях сообщили, что заледеневший кусок мочи с самолёта проломил где-то крышу, тяжело ранив домовладельца, кстати, страхового брокера. К сожалению, прослушал, в каком городке приключилось, не из нашей ли Компании потерпевший?
      Двигаясь в колонне машин, в час по чайной ложке, я ругал соседних водителей, свирпел, никак не мог вспомнить, как по-английски 'трус'. Когда что забыл - пиши пропало, лучше и не стараться. 'Ковард' - вдруг проклюнулось слово.
      'Ковардс!'- выпал снежок и - катастрофа. Кто начнёт войну против Штатов в снег или дождь, тому успех гарантирован. На новеньких, рубчатых шинах, по широким шоссе - ну от чего тут дрожать! В России перелатанный мой '3апорожец' на лысых скатах летал по ледяным буграм; не работала печка; черный глазок был прокарябан в ветровом стекле.
      Я чертыхался, приводя соседей в ужас, газуя, обходя по кромке одного, второго...
      Пока, вскоре, не выбрался на свободный хайвей и тогда пошел ровно, без задержек вдоль энергоцентрали, похожей на бесконечный ряд Эйфелевых башен. Парижу хватит одной, но тут - Америка! На холмистом снежном просторе я принялся декламировать незабываемое место из письма Ленина Крупской: ...и непгеменно станьте на лыжи. С горки на горку-кгасота!
      Как раз, когда я шёл под горку, машину крутануло; загремела пустая банка в багажнике; портфель взлетел к потолку; что-то хрустнуло у заднего вала. Я ясно видел, как наш отдел собрался на совещание; все с ужасом уставились на меня.
      Опоздал...
      КАРПУЛ
      Обычно я езжу на работу не один, а с Бобом. День на его машине, день - на моей.
      У нас с ним - карпул'. До офиса от наших с ним соседних городков миль 30, то есть 80 км туда и обратно. Сегодня отдыхает моя 'Хонда', завтра его 'Бьюик'. Сначала я упирался, не желая связывать себя, но Роберт деликатно убедил, что мы сбережем 'хорошенькую сумму' как на бензине, так и на долгожительстве наших автомобилей. Когда подъезжаем к автостоянке, видим, что не одни мы такие умные - отовсюду группы карпульщиков подтягиваются к подъезду. Бывают карпулы на троих, на четверых... сколько влезет в машину.
      Пресловутый карпул 'по-польски' обходится без втомобилей - все встречаются прямо в офисе.
      Приятно, когда за тобой заезжают, отвозят, привозят. Приятно посидеть пассажиром, листать газету или глазеть по сторонам. Мы тут не родились и, по-существу, туристы по гроб жизни, если, конечно, шторка в голове не заскочит раньше времени и не пропадёт любопытство. Пока глазеется, в Америке не соскучишься. Почитай хоть наклейки на бамперах: - 'В помойку Флорио' (губернатор), 'Теща в багажнике', 'Быть чёрным - прекрасно!', 'Ура! - только что развёлся', 'Я не причём - я голосовал за республиканцев'... Из одной машины торчат наискосок доски, из другой голые ноги или псиная морда. В одной - хасид в чёрном едет и молится, в другой, так же качаясь, - слушают рок. Рок, бит, стук гремят из отдраянных окон.
      Когда Боб за рулем, я могу поделиться с ним наблюдениями: вон задавленная белка или енот, вон - засохший лист ветром прыгает через шоссе, будто жаба.
      Когда машину веду я, Боб чаще дремлет, и мне просто неудобно его беспокоить. Я предпочитаю дни, когда Бобу не надо подбрасывать до автобусной остановки свою жену. Не то, когда она в машине, мы с ним молчим от 'Хелло' до 'Бай'. Всю дорогу передо мной её траченный крашенный перманент с просвечивающей кожей. Жена маленькая, властная. Боб же почти двухметровый. Если он по неосторожности скажет, например, что сегодня солнечно, Милли (Милиция - зовут жену) может взорваться, крикнув, Сколько тебе надо солнца, сколько! Вообще, Боб может пожалеть, сказав под горячую руку что-нибудь о погоде или задав невинный вопрос.
      Впрочем, временами кажется, что он привык; это только мне обычная их беседа слышится скандалом.
      На остановке Милли выходит, приказав нам 'иметь хороший день' и глянув на меня напоследок милицейским взглядом. Второй раз за всю поездку. На Боба она не смотрит. Он и не нарывается. Как только за ней хлопает дверца, машина явно летит веселей; и Боб, на радостях, чего-нибудь мне да скажет такое. - Вот, - говорит, - вчера подстриг у себя, что осталось. И крутит своей головой. - Десять зеленых и доллар на чай, неплохо?
      Пролетают зеленые щиты-указатели, конторские комплексы, склады, бензоколонки. За зеленью, подальше от шоссе - игрушечные башенки молельных домов; в Лейквуде попадаются русские луковки, приделанные прямо поверх обычного жилого строения.
      Сами дома в нашем пригороде - 'субурбии', по виду как прибалтийские дачки на кавказской природе, а по ценам - российские сравнения не годятся.
      Сравнительно новый иммигрант, я ловлю себя на том, что смотрю на ландшафт уже, как на прейскурант, будто ценники пришпилены на фронтоне каждого дома: этот - тысяч двести, а этот - за полмиллиона.
      - ...Хвей зэр, я не артист, чтобы стричься дороже десятки, - продолжает Боб.
      Даже, не зная английского, я бы его понял.
      Так, пожимая плечами, говорили мой отец, его друзья, дядя Фройм из Брагина.
      Кажется, что бы Боб не сказал, он огрызается и петушится, будто бы повторяет в подтексте один и тот же мотив, ту же фразу: - Хвей зэр! А я знаю?
      Скоростной парквей, по которому мы едем, я переименовал в честь Боба в 'Азохунвей Парквей'.
      Бобу два года до пенсии. Дети - взрослые; с таким трудом заработанный домик, вдруг, стал ненужно большим и вся большая жизнь ненужной... К выходу на пенсию в Америке готовятся, казалось бы, всю жизнь; и всякий раз она - горькая неожиданнность. Так что, мы не особенно распространяемся с моим попутчиком на пенсионные темы.
      Недавно у подъезда комфортабельного кондоминиума я видел похожего на Боба пенсионера. Без адреса, не обращаясь ни к кому в частности, он сообщал в пространство: - До чего прекрасный денек. Что за день! Не знаю только, что делать сегодня с моей жизнью. 0 работе мы тоже говорим не много. Я знаю, что Боб - редкий специалист по анализу риска в бизнесе, иначе держать бы не стали, но разговоры про работу - разве что о сменах руководства и о тутошней перестройке - как правило, о неожиданных сокращениях.
      - Вы слышали, Грэг, вице-президент по Юго-Востоку, тю-тю...с понедельника. И Крис - уж такой всегда был везунчик!
      - Меня увольняли дважды, - вздыхает Боб. - В 1971 году местное отделение прогорело, а у меня - дети в школе, высокий взнос за дом. И раньше, в 1964-м, за профнепригодность. - Иес, сэр! - Батюшки, - думаю, - 1964 - это же Мезозойская эра, когда для нас заграница была лишь нарисована на географической карте.
      Незаметно трогаю брючину Боба - кусочек старой доброй Америки, настоящей Америки. Ведь, когда тут живешь, это уже не то.
      Может показаться, что мы беседуем в карпуле взахлёб. Никак нет. Я и в других составах ездил; люди чаще сидят,помалкивают. Каждый свою думу думает. Боб, я уже говорил, препочитает дремать. Разве что, когда в особо приподнятом настроении духа: удачно отаварился на скидочный газетный купон или передают танцевальные ритмы его молодости (нам знакомые под именем песен советских композиторов); тогда Боб делает пуф-пуф губами и щелкает пальцами в такт музыке.
      Другой полюс его настроения, когда он заявляет, вроде бы ни с того ни с сего: - Вы мне только не рассказывайте, я знаю, что значит потерять работу... - Да, - думаю, - уж и я это знаю. И знаю, что такое - работу найти. Когда на интервью тебе говорят - Окей, начинаете через две недели. А тебе слышится - Окей, ты не фунт с изюмом, чего-то стоишь.
      Теперь удержись. Вот американцы и поздравляют друг дружку с пятницей:СБСП - Слава Богу Сегодня Пятница! Не столько из-за самих выходных, сколько с тем, что пронесло, до следующей недели ты ещё человек на зарплате. Дальше - там будет видно.
      ИНТЕРВЬЮ
      Какую чепуху мог я придумать себе об Америке и американцах в той дали-далёкой, которая теперь разве что на старых снимках в альбомах - наша черно-белая жизнь.
      Мог сказать про человека: - Вот этот - вылитый янки, а тот - нет. Что прежде казалось Америкой? Джинсы, ковбои, небоскрёбы, 'грустные беби', рубашечные пуговички 'в четыре удара'. Ясно, и многое другое, но сейчас мне было бы смешно быть таким самоуверенным. Расхожие клише хороши тем, что сделаны мастерами мифотворчества, не тобой. Чужую выдумку держим за свое мнение и - порядок.
      Повседневная жизнь проветривает мозги. Когда сам окунёшься в легенду,нечего сказать, не видишь ничего особенного; в руках - лягушачья шкурка. При слове 'Америка' назвать - джаз, Голливуд - неплохая догадка для иностранцев и попугаев. А в Италии - гондольеры, а в России - медведи пляшут вприсядку...
      Постоянная нота в последних письмах иммигранта перед полным прекращением переписки (уезжая, божились доложить всё как есть): - А что, собственно-то, писать? У нас всё обыкновенно, по-прежнему...
      Короче, я очень сомневаюсь, что у меня хватило бы наглости теперь так запросто определить американца. Может быть, скажу я - это тот, кто в Америке терял работу. Находил, терял и находил опять.
      Кто забудет поиски работы! Взять хотя бы - составление жалкой странички резюме.
      Такое понапишешь - впору Нобелевскую давать или приглашать на директорский пост.
      Сам же готов на все, лишь бы взяли. Главное в резюме - практический опыт.
      Для вновь прибывшего вечный заколдованный круг: пока на работу не возьмут, не будет опыта, а без опыта не возьмут на работу. Опыт должен быть не из Николо-Урюпинска, а проверяемый (если пожелают) здесь, в США.
      Тут вам уготован непременный 'пятый угол', по здешнему - 'уловка 22', которой не избежать. Даже банк дает взаймы деньги, если у вас уже имеются средства.
      Даст, чтобы эти средства вместе с долгом вернулись в тот же банк через троянский кредит. Так США и Россию дразнят: - Встаньте на ноги, тогда и поможем.
      Опустим для ясности рассказы о том, какими дурачками должны прикидываться наши, чтобы размагнитить эту железную логику. Вот лучше случай из практики.
      Брали меня в одну финансовую корпорацию, столь близкую к большим деньгам, что требовалось пройти Полиграф Тест - Детектор Лжи. Либеральная Америка продолжает протестовать против этой унизительной процедуры: как можно допустить, чтобы машина читала ваши мысли - последний оплот свободного человека. В Америке уже нет нужды шпионить по-мелкому: всякая квитанция от кредитной карточки, телефонный звонок - любые следы вашей жизни и без того накапливаются в сводном банке информации, откуда их распродают оптом и в розницу.
      Новичок, я живу себе тихо в пригородном домике и думаю, что мало кому знаком; а меня с потрохами давно сортируют сотни компаний, чтобы знать какую именно рекламу посылать мне по почте, что уговаривать купить, как вернее заиметь мой выборный голос. Доллары и голос, что им ещё от вас нужно?
      Нет, говорят протестанты, последнее не отдадим: читать мысли и кровь, искать СПИД, наркоманию, генетические дефекты...
      Впрочем, мне в то время было не до принципов, не до борьбы за права человека.
      Мне нужно было попасть на работу.
      Час и место и место экзекуции были указаны в направлении Отдела Кадров. В одном из небоскрёбов даунтауна я взлетел к месту проверки на скоростном лифте.
      Меня поместили в полутёмную комнату. Некто седой, мускулистый, похожий на отставного полковника с кафедры марксизма, участливо спросил - Как я добрался? Как мое самочувствие и какая снаружи погода? - Стандартные здесь вопросы служителей медицины и полиции для обнаружения вменяемости субъекта.
      Самочувствие моё было неплохое, потому что с утра я успел, побывал у зубного; этой экзекуции я опасался по-настоящему, больше чем детектора лжи. Ещё раз убедился в безболезненности американского врачевания, и мой зуб перестал ныть.
      Итак, поразмяв меня отвлекающими вопросами, полковник прикрепил контакты к моим рукам и голове. Щелк - раз, другой... оставил в углу синий ночник; щелк опять - началось. Из полутьмы вопросы следовали один за другим, безразличным, возможно, заранее записанным голосом:
      - Уносили что-либо с работы, вам не принадлежащее?
      А карандаш считается? - думал я, пробуя языком подлеченный зуб. На всякий случай сказал: - Нет.
      - Выпиваете? Случались ли на службе конфликты личного характера?
      Неприязнь?
      Обида?
      На каждый из таких вопросов я был бы непрочь пуститься в часовую беседу, как у нас заведено, но тут от меня ждали ответа быстрого 'да' или 'нет', без объяснений - чуткий аппарат сам заметит малейшие 'сосудистые признания'. У кого не бывало конфликтов, кто не выпивал, скажем, по случаю праздника? Чепуха какая-то. Мне было смешно. Смешно и радостно, оттого, что мой зуб совсем уже не болел. Лаская его языком, я механически отвечал - Нет, нет, нет...
      Нет, (не б о л и т), - заладил я; в вопросы, честно сказать, даже вслушиваться было лень. Когда зажегся свет, меня, как после серьезной операции, проводили в комнату отдыха; поинтересовались - способен ли я сам добраться домой? В той же комнате находились другие пациенты; пили таблетки, утешали друг друга. Сидевший рядом человек, закрыв глаза, щупал пульс у себя где-то на шее. Я поискал свой там же, не нашел и поехал домой.
      Ответ приходит в Компанию по закрытой почте, через две недели, после тщательного анализа начерченных аппаратом кривых. Короче, на работу меня взяли без заминки, Теперь я не прочь бы узнать - от чего я там так упорно отнекивался?
      Интересно,правда.
      На одно из своих самых первых интервью я катил на любезно одолженном автомобиле - попробуй в субурбии доберись иначе из пункга 'А' в пункт 'Б'. Ещё свежи были в памяти недавние этапы эмиграции, залипшая в ящике открытка ОВИРа, как всегда, неожиданная, похоронноподобные наши посиделки, прощания-провожания в гулкой опустевшей комнате...
      Машина неслась по хайвею, а я еще не мог поверить, что уже в США, сам рулю на свою американскую деловую встречу. Прикидывал в уме, что во мне осталось советского - носки, трусы, блокнот во внутреннем кармане. Нутро, думал, ещё советское. И, в добавок, забубенные мотивы-куплеты советских шлягеров продолжали упорно морочить голову.
      Не спеть бы, опасался, на интервью какую-нибудь Етку-Ленку или про Ленина, который в тебе и во мне...
      В таких размышлениях проскочил я нужный съезд с хайвея; разворот же назад, из вредности, мне долго не попадался. Замечательная скорость машины и гладкость шоссе вместо радости в таком случае наводят тоску. Местность была незнакомая; положившись на одну интуицию, я взял первый попавшийся выход. Не знаю был это 'кленовый лист' или 'морской узел', только, чувствую - заплутал я серьезно, и к месту назначения мне едва ли успеть. На хайвее ведь некого спросить, не встанешь полистать карту. Так что мне ничего не оставалось - давил на педали, бубнил Етку-Ленку.
      ...Холодная струйка сползала между лопатками, когда чудом я оказался в вестибюле нужной мне фирмы, где мрамор, бронза, фонтанчики, дизайнерская мебель.
      - Вы назначены? Располагайтесь, ждите...
      Я бы рад отдышаться, остыть. Не тут то было - из-за угла на меня уже летел с распростёртыми объятиями некто незнакомый, сладко улыбающийся без определенного лица - эдакий Манилов:
      - Сюда, милости прошу вас... здесь чуточку налево, тут наш новый конференц-зал... тут ещё будет зимний сад и оранжерия, а тут как раз и мой скромный уголок...
      И вот, как старинные друзья, мы - в глубоких креслах друг против друга.
      Чего только не поведал мне новый друг: и про блестящие планы фирмы и про мои завидные перспективы. Открыл пару невинных секретов: - Напротив кабинет Глории, вы непременно её увидите на предстоящем рауте в Золотом Дворце. Боже - как она танцует джитебаг!
      Незаметно перешли на профессиональные темы. Чего я не скажу, Манилов пожирал меня глазами и, шевеля губами, с уважением повторял мои слова.
      Жизнь научила нас ничему не доверять; иногда подозрительны мы аж черезчур.
      Я недоверчиво ловил его проговорки, намёки, знаки; взвешивал, сопоставлял.
      Вот он вскольз проговорился о нашей скорой с ним партии в теннис (если погода позволит); вот вздохнул, вспомнив свои проблемы и решив посоветоваться со мной.
      Я понимал, что всё это входит в задачи собеседования, но, видя, как ответы мои его действительно радовали; как он с неподдельным энтузиазмом согласно кивал и стал потирать руки, я не мог оставаться равнодушным. Говорил я всё более уверенно и к месту, убеждаясь, что фирме позарез нужны люди, перестал сомневаться; понял, что на этот раз мне улыбнулась фортуна. Главное - наконец попался человек, который оценит меня по-человечески и профессионально. Нет, так для одной проформы не делается. Интервьюер не выдержал даже - пригласил под конец двух соседей полюбоваться на меня, на его находку: - Это Джек, а это - Джим; как раз около них и будете располагаться. Все трое они провожали меня до лифта; и остальные сотрудники, вытянув над перегородками шеи, не без зависти смотрели мне вслед.
      Всё-таки ждёте подвоха? Бывали на интервью? Ну что тут особенного, что мой новый друг мне не перезвонил, как обещал, а я ему звонить не имею права. Ну, закрутился человек, перепутал меня с другими кандидатами, вон его стол - весь был завален бумажками.
      Понаторев, я уже не ломаю себе об этом голову; выйдя с интервью, стараюсь тут же забьпъ о нём.
      Дышите глубже: если вас захотят - отыщут из-под земли.
      ОФИС
      Наступил долгожданный день. Первый раз являюсь на работу. Тоскливая беспризорнось, хорошо известная новым иммигрантам, уже позади. В учереждении всё распрекрасно; кругом - сплошные американцы. Это почти, как если бы на международной выставке в Сокольниках какому-нибудь приезжему счетоводу из Вязьмы, мечтающему максимум добыть пару глянцевых проспектов, дать шанс переодеться иностранцем и расположиться в группе самоуверенных янки.
      Глядите - вот мой кабинетик, моё вращающееся кресло, прохлада в жару, множество разноцветных канцелярских штучек - фломастеры, блокноты, календари...
      Правда, немного боязно: что я тут буду, собственно говоря, делать?
      Однако - первый день - взятки гладки. Водят по этажу знакомиться:
      - Добро пожаловать на борт нашего корабля.- Рукопожатия, шутки: - Тут наш кафетерий, а тут - наоборот.
      На ланч босс свозил в ресторан персонально. Так полагается. Потом сунули в руки объемистый том стандартов делопроизводства и бросили в одиночестве. Не надолго.
      Прибежал некто розовощёкий, почти мальчик, проблеял 'кеегеебее...' Сверху глянули двое через перегородку, сказали - 'Товарыш'. Не спеша вошел местный знаток мировых культур, сел, осмотрелся, спросил: - Кто был русский поэт и одновременно - чёрный?
      Честно говоря, сначала очень поражало, что платят деньги. Доллары! Да что я такого сделал или сделаю за такие деньги! Сидишь, листаешь справочники и получаешь круглый чек. Каким топором, сверлом, зубилом смог бы я заработать эту валюту?
      Логика моего размышления была такова: за впервые получаемые настоящие деньги (не деревянные рубли), это должен быть какойто настоящий труд. Какой?
      К счастью недомогание быстро исчезло. Заменилось чем-то совершенно противоположным: - Могли бы платить и больше. Пора повышать, джентельмены!
      Знать зарплату сослуживцев-соседей не полагается, но, кто очень интересуется, - узнает. На свою голову, потому что - только расстроится. Разглядев сотрудников вблизи, не поверишь во много большие суммы ими получаемые. Поглядите, как они распивают свой бесконечный кофе, послушайте их вялый трёп! Почему мой сосед такими безумными глазами вперился в свой экран? - да у него телефонная трубка намертво вклеена между плечом и ухом! То он сюсюкает с детками, то с женой, то слушает байки ему подобных делков. Это же карикатуры из журнала Крокодил, а не цитадель капитализма.
      Ломаю себе голову - почему они так богаты - американцы?
      Знатоки гипотетически отвечают, что в каждом бизнесе, по-существу, важны два человека: один знает как делать, другой - как продавать (иногда оба в едином лице); всю прочую муравьиную кучу в больших компаниях можно в расчет не принимать. Другое дело - в мелких.
      Мне случалось работать в семейной фирме, где патентный адвокат-владелец и его жена-администратор буквально торчали за моей спиной, следя бесстрастно и молча - сколько минут я листаю словарь или точу карандашик. Точно кафкианский герой, я спиной понимал и чувствовал время.
      Я помню полуразрушенное здание бывшей шоколадной фабрики, где обосновались отчаянные изобретатели автоматов-роботов. Четверо в ковбойках, они делали всю работу от начального проектирования до пайки, думаю, в объеме двух советских НИИ, плюс мастерские. Там я увидел Америку. Один из партнеров сказал мне, что их продукцию заказывают такие гиганты, как Ай Би Эм и Дженерал Электрик.
      Вытащил из джинсов доллар, с плакатной гордостью произнёс: - Вкалываю, чтоб было вот это, чтоб был хлеб на столе!
      Зато, чем крупнее американская компания, не говоря уже о федеральных совершенно разбухших службах, тем более схожести с привычной нам подсоветской рутиной:
      боссы - такие же служащие, как все; можно затеряться, развести демагогию, повторять, как попугай, излюбленное: - Меня не трожьте! Я тяжело работаю, плачу налоги, делаю своё маленькое дело.- Это и есть та священная скороговорка, которую первым делом выдаёт вам тихий американец, когда возникают дилеммы или когда его значимость ставится под вопрос.
      Итак, я числился в штате крупнейшей страховой компании, а что, в самом деле, я знал про этот род бизнеса? Я хорошо помню горящие в московской ночи буквицы ГОССТРАХ. Вот и весь мой доамериканский страховой опыт. Сознаться, я воспринимал это слово как совершенную абракадабру, странное городское украшение, разрешенное властями, чтоб попугать детей. На Западе, по латинской семантике, это звучит легче; их корень ШУР (иншуранс) означает уверенность и защищенность. И никакого тебе СТРАХА, упаси Господи. Наша фирма как раз и продавала уверенность от полюса до полюса, включая Микронезию, Самоа и Новую Гвинею, где папуасы. В списках среди подписчиков мне попадались АЭРОФЛОТ и ИНТУРИСТ. Мы, как правило, имеем дело только с крупными клиентами, и отдельно взятый папуас едва ли может рассчитывать на наши услуги. Мы страхуем от землетрясений и ураганов, терроризма и саботажа, от модного ныне похищения заложников и выплаты выкупа. Ещё в моде - защита от компыотерных вирусов и от взлома банка информации. Кому не попадался стандартный уже сюжет, когда малолетний хакер, вундеркинд, играя, со своего домашнего терминала проникает в святая святых Пентагона или Уолл-Стрита? В последнюю минуту, по законам детективного жанра, ребёнку не дают насладиться запуском смертельной ракеты или крахом на мировой бирже.
      Очень меня также интригует предусмотренное у нас страхование от государственных переворотов, и, представляя себя на месте владельца нашей Компании, я дебатировал сам с собой '3а' и 'Против' дачи такой защиты факирам на час в Африке, Латинской Америке или России.
      Чтобы не было недоразумений, ещё раз напомню, что мое личное отношение к страхованию - было весьма отдаленно. Компания, где мне платили деньги, страховая, не я! Приведенные выше общие сведения я подчерпнул из наших фирменных глянцевых брошюр, которые самый раз листать, когда за пару часов до конца рабочего дня время, как известно, имеет подлость останавливаться, хоть кричи караул.
      Вот сижу я, перебираю бумаги, войди сейчас ко мне десять боссов сразу, ничего, кроме хорошего, про меня сказать не смогут. А я, может быть, в эти самые минуты блаженно витаю по пляжу города Гагры летом 1972 года. Плещет Черное море, загорелые купальшицы вкушают виноград и, вдруг, доносится такой неуместный в подобной идиллии голос моего столоначальника: - Куда, к лешему, подевалась сводка за второй квартал! Несу ему сводку.
      Сосед мой по кубику, Адам из Лодьзи - тот решил в период невыносимо медленного времени заняться физкультурой. Он отжимается в проходе за болышим принтером и думает, что никто об этом не знает.
      Увы, все знают. Что ты делаешь в американском учереждении, рано или поздно, выясняется. Немедленно донесут. Не стоит пытаться стыдить американца, переводить на английский - 'ябеда-корябида-турецкий барабан' не поймёт. Их в школе учат 'информировать'; дело это для них без запаха и вкуса - принятая норма поведения. Я не параноик, но подозреваю, что и о моих витаниях в эмпиреях им было известно.
      БУДНИ
      Чернявый толстячок Джо в одиночку начинает рабочий день с обхода вышестоящих кабинетов. Хотя и сам он не рядовой сотрудник, а где-то своего рода бугор на ровном месте, никогда не ясно каким проектом он, в точности, занимается.
      Он отыскивает приоткрытые двери и ненавязчиво, кофе в руке, запускает пробные фразы: вчерашний бейзбол, сбрасывание веса, ожидаемый ураган...
      Если разговор завязывается, Джо в грязь лицом не ударит, найдет нужный тон, одним словом, отметится и последует дальше, оставив о себе приятное впечатление.
      Свой кофе себе Джо наливает сам.
      Директор отделения Винсент Ломбардо тяжко рушится в начальническое кресло.
      Ему уже несут кофе-декаф, как он любит, и припудренный сахарный донат-пончик.
      У Винса - постоянная свита: Рич, Рэм и Джина. Они последуют за ним в любом направлении, в любое Время. Во всяком случае, пока он босс. Они ходят за ним, когда Винс идёт в кафетерий или покурить. Они всегда тут как тут, когда Винс имеет что сказать массам. Картина эта мне напоминала живо один из анекдотов моего отца - про лису, которая всё ходила сзади за бараном: 'вот-вот у барана что-то отвалится'. Забегая вперед, отмечу, что свита ходила не зря - каждому что-нибудь отвалилось.
      Рэм - человек молодой, но сильно бородатый с задубленной шеей. Бывший плотник, стройподрядчик, что здесь называется 'синий воротничок'. Таких легко разпознать по бороде, ковбойкам, крепким, свиной кожи ботинкам на толстой подошве. Они водят удалой грузовичок, пыот 'Будвайзер' и курят, что покрепче. В противовес хлипким мозглякам, воротничкам 'белым', 'синие' символизируют мужественность и, по легенде, половой гигантизм.
      Каким-то чудом Рэм попал в этот офис; люди Винса помогают ему прижиться.
      Рэм явно недоумевает, как это можно делать деньги в чистой сорочке, не таская циркульной пилы и мешков с цементом. Он всеобщий приятель; в присутствии Рэма девушки даже в лифте начинают нервно хихикать, а это хороший признак.
      Не успел я подивиться конторскому энтузиазму Рэма, как до меня дошло, что на экране у него не наши страховые таблицы, а калькуляции его левого строительного бизнеса, который он и не думал бросать.
      Зачем? Пригодится - два дохода не помешают. В последнее время Рэм увлекся ещё и политикой. День-деньской размножает на новом офисном ксероксе горы листовок для очередной демонстрации или митинга. Не раз он приносил значки и прокламации, убеждая нас, сотрудников, купить это всё по-хорошему для финансовой поддержки, кажется, популистской партии. Рэм показал мне местную газетку, в которой его активность была косвенно упомянута; и на групповом снимке можно было различить его бороду. Не так ли рождаются политические деятели!
      У Рича честные, вдумчивые глаза с длинными ресницами; весь облик его положительный - типичный, еще скромничающий секретарь первичной комсомольской ячейки. Может быть неизвестно, за что любить Рича, но и придраться к нему невозможно - не помню случая, чтобы на него кго-нибудь пожаловался или разозлился. Не успеет мистер Ломбардо выкрикнуть его имя, Рич уже за спиной, готовый выполнить любое распоряжение.
      Когда Рича повысили до среднего управленческого уровня, он продолжал оставаться таким же положительным комсоргом и, перед моим переходом в другую фирму, Рич долго интервьюировал в группу, которую он только что возглавил, женщин и только женщин, стараясь, видимо, найти похожую на Джину из их ломбардовской свиты.
      Теперь - сама Джина. Полногрудая и знойная, она бывала чуть неряшлива, с размазанной помадой, наверное потому, что слишком близко принимала к сердцу производственные проблемы. Ей приходилось немало волноваться, принимать лекарства или накуриваться от обиды. Винс имел обычай закрываться с Джиной в своем кабинете для серьёзного разговора, откуда она выходила растрепанная, в пятнах от волнения. И снова она жадно курила и подкрашивала опухшие губы.