Валерий Михайлович ПИСКУНОВ
      ПРЕОДОЛЕЙ ПУСТОТУ
      ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ
      Вторая книга молодого автора включает рассказы, объединенные цельным идейно-тематическим замыслом. Они относятся к той разновидности психологической и лирической фантастики, проблематика которой всецело связана с человеком, кругом актуальных конфликтов и ситуаций нравственного свойства.
      Книга адресована широкому кругу любителей фантастики, и прежде всего молодежи.
      СОДЕРЖАНИЕ
      Преодолей пустоту
      Немая часть спектра
      Тень принца
      Фотовыстрел
      Lupus amicus
      Мимикрия
      Древо на скале
      Боль их боли
      Мы знаем их, сынов вселенной,
      творцов немыслимой игры,
      над нами плавают миры
      по Кларку, Брэдбери и Дему...
      Не отвергай их, мать Природа,
      они твоих семян цветы
      Как соблазнительна свобода
      свобода мысли и мечты .
      Весь этот свет рассчитанных мгновений:
      осенний свет звезды,
      весенний свет звезды
      не расстоянья зримой пустоты,
      а время обрывающихся длений.
      И в этом звездном бесконечном
      свете единственно, что можно ощущать,
      что ты один на всю длину луча,
      на всю длину один и... смертей.
      ПРЕОДОЛЕЙ ПУСТОТУ
      Сентябрь на земле он решил провести с дочкoй. Сдав документацию, поспешил в интернат. Минут двадцать, до конца урока прошагал у подъезда, любуясь верткими на ветру ярко-желтыми листьями.
      Прозвенел звонок, и вестибюль наполнился криками и суетой. Вадим нетерпеливо выискивал дочку, путаясь в лицах и бантах, и радостно улыбнулся, когда увидел знакомую головку, круглые черные глаза, большегубенький рот,
      - Здравствуй, девочка!
      - Папа!
      Раиса повисла у отца на шее, болтая нотами и целуя в ухо. .
      - Ты привез мне сувенир? Покажи скорее, а то Любка и Анька не верят!
      Он хотел ее поправить-мол, не Любка и Анька, а Люба и Аня, но оставил эти мелочи на потом.
      Все же нужно было и повоспитывать, и он спросил, беря не очень уверенно нужный тон:
      - Сувенир само собой, но как ты учишься?
      - Хорошо, - беззаботно ответила девочка и продолжала рассказывать о чем-то своем - об Аньке и Любке, о каких-то препирательствах, в которых не последнюю роль играл обещанный Вадимом сувенир. И через каждую фразу:
      - Ну покажи, покажи, папочка!
      Он даже обиделся немного:
      - Ты что же, не рада мне?
      - Но ты же уже здесь!- безмятежно заметила Раиса.
      - Я-то здесь,- сказал он, грустно кивая головой,- но ты ничего обо мне не спрашиваешь.
      - О!- Раиса округлила глаза.- Ты герой! Ты летаешь так долго и все время в космосе! Там везде пусто, даже кусочков нет! И ты один, один! Я знаю, там очень трудно! Нужно быть смелым и находчивым! Жизнь в космосе полна отваги - вот!
      Вадим усмехнулся, представив свои рабочие будни в ракете, полные однообразного труда и изнуряющей легкости, - плаваешь, кувыркаешься в проклятой невесомости. И только ждешь ускорения, когда можно хоть ненадолго встать на ноги. Да, только двигаясь о ускорением, ты стоишь на ногах, как человек, все остальное время кувыркаешься, как обезьяна. Неплохой афоризм, черт возьми!
      Он вынул из кармана кусочек меркурита внутри искусно выточенного сфероида каталась серебристая пара фигуристов.
      - Ой-ё-ё-ё-ёй! - восхищенно прошептала Рая.
      Вадим заметил, что на них обращают внимание. И Рая заметила - взяла его за руку. Восторженно заглядывала в глаза и - "папочка, папочка!". На виду у всех она была занята только им, хотя сувенир не убирала, держала в руках.
      "Ах, мартышка!"-подумал он.
      Раису робко окликнули, но она отозвалась рассеянно и небрежно:
      - Да, мы с папочкой уходим, у него отпуск от космоса.
      Потом они ехали в метро, и Рая болтала без умолку:
      - А куда мы - домой, правда? И вместе будем жить? И ночевать? Ой, как хорошо! А знаешь, мама-воспитательница назвала меня "моя хорошая девочка"... Ты женишься на ней?
      - Ну, не так сразу,- смеясь, ответил он.
      - А что у тебя в портфеле?
      - Тайна!
      - Покажи, ну покажи!
      Дома устроили праздничный ужин, и он преподнес дочке коробку конфет, перевязанную голубой ленточкой.
      - У, они только сверху шоколадные,- надулась Рая.- А вот мама моя приносила мне конфеты,- они были все шоколадные - и сверху, и изнутри.
      Вадим не любил, когда дочь вспоминала о матери. Ему хотелось бы, чтобы она забыла ее, как забыл он. Но как-то так получалось, что Рая вспоминала о ней в самый неподходящий момент-только что занята всецело им, и вдруг!.. Но лучше не заострять на этом внимание.
      - Конфеты плохие, папка плохой! - сказал он, посмеиваясь.
      Раиса подумала и буркнула:
      - Хороший.
      - Превосходно! - Он подбросил ее к потолку.
      Раиса завизжала в восторге. И, вертя ее, визжащую, красную, счастливую, он испытывал радостную нежность.
      Однако уже на другой день Вадим, как обычно, ощутил изматывающую нервозность детского мирка. Раисе все чего-то хочется, чего-то надо; смех и слезы сменяют друг друга с обескураживающей быстротой, счастье и разочарование - тоже, десятка игр хватает едва на час, вопросов - сотни, и они повторяются, словно ты не отвечал только что на них с исчерпывающей, как тебе казалось, доходчивостью. Когда хочется отдохнуть, от тебя требуется ласка, когда хочется приласкать, от тебя рассеянно отодвигаются. И вдобавок на тебе заботы о здоровье, о питании, о режиме, об одежде, и то, что ты считаешь нужным, вызывает досаду и протест. И каждый новый день это целый комплекс проблем.
      Нет, все же Земля - суета сует, не то что суровый, спокойный космос.
      К счастью, у Раисы целая программа развлечений. Можно было отдохнуть вместе с ней.
      В кибернетическом кукольном театре он так же увлекся, как дочь. Помогая Рае справиться с инструкцией, тыча ее пальчиками в клавиатуру, он и сам не без счастливого страха смотрел на еще не ожившую куклу.
      - Научи Бурагино петь! - восторженно шептала Рая и подбирала какую-то смешную мелодию.
      "Оживший" Буратино, смешно шевеля длинным тонким носом, пищал мелодию и взмахивал членистой ручкой.
      - Научи его петь, папка!- закатывалась смехом Рая и бешено била по клавишам. - Научи его! Ой, какой носатенький пискун!
      В следующей кабинке - "Потанцуй со мной, Пьеро" - Рая притихла. Осторожно обошла неподвижную куклу со всех сторон, потрогала пышный кружевной воротник.
      - Он правда будет танцевать?- недоверчиво спросила она.
      - Будет, только его надо оживить.
      Когда Пьеро шевельнулся, она сначала вздрогнула, потом, закусив губу, пытливо посмотрела в его широкие глаза.
      - Ты будешь до мной танцевать? - полушепотом спросила она.
      Пьеро слегка поклонился, коротко дернул скользкой, в черном башмачке, ножкой.
      - Позвольте пригласить вас на вальс? - спросил он девически твердым голосом.
      Рая замерла. Вадим видел ее растерянные глаза и приоткрытый рот.
      Пьеро поклонился еще раз, еще раз дернул ножкой.
      - Позвольте пригласить вас на вальс? - с той же интонацией повторил он.
      - Хи-хи-хи-хи! - тихо рассмеялась Раиса и протянула руки.
      Вальс был быстрый, Раиса старалась, но не всегда успевала за Пьеро. Иной раз, потеряв ее, Пьеро продолжал кружиться один, не замечая своей потери, и Раиса хохотала, глядя на его нелепо растопыренные руки, на его склоненную круглую голову.
      - Куда же ты, Пьеро? Потанцуй со мной, Пьеро!
      Раиса догоняла куклу, хваталась за нее, торопилась попасть в шаг,
      Потом вдруг остановилась, отвернулась, уселась в углу. Закончил танец Пьеро в одиночестве. Уставясь в стену,-поклонился:
      - Благодарю вас! Мне было очень приятно с вами познакомиться!
      - Кукляшка-болвашка!- презрительно сказала Раиса и показала язык. И тут же: - Папочка, я хочу в кино!
      - Ты ведь устала - пора отдохнуть.
      - Ну папочка! Ну миленький! Ну родненький! Ну славненький!
      - Перестань, Раиса!
      Уже наступал вечер. Вадиму не терпелось позвонить Ольге.
      - Ну умоляю, папочка, умоляю, родненький, ну пойдем, умоляю тебя...
      Боясь, что Раиса раскапризничается, Вадим схватил такси и баюкал ноющую дочь, словно совсем маленькую, всю дорогу, пока она не уснула.
      Как-то застал Раису над фотографией Ольги.
      - Кто это?- Вопрос был явно враждебный.
      - Это мой очень большой друг, хорошая женщина.
      Раиса небрежно отодвинула фотографию.
      - Моя мамочка красивей. Эта вообще некрасивая.
      С трудом сдерживаясь - это он-то, космонавт, человек с железной выдержкой!-Вадим сказал:
      - Быть красивой - это еще не самое главное. Ты, кстати, некрасивая, я - тоже.
      - Я, когда вырасту, буду обязательно красивой. Как мамочка,
      - И не дай бог, останешься такой же... Глупой.
      - Неправда, моя мамочка умная. Ты сам глупый, я все маме расскажу! Уйди! Противный!
      Началась настоящая истерика, с потоками слез, капризами, упрямством.
      Был только один способ покончить с этим - подарок, и, коря себя, Вадим прибегал к нему. Покупал он дочке подарки и тогда, когда нужно было уйти на свидание с Ольгой.
      Однако сейчас и это средство не подействовало. Раиса отложила подарок в сторону, ушла в свою комнату и легла. Он сделал вид, что не замечает. Тогда она стала тихонько подвывать.
      Досада, раздражение, злость, жалость - все смещaлось в Вадиме. Подчиняться ей и дальше было невозможно, считал он. Или это в нем говорило желание увидеть Ольгу? Он подавил в себе жалость и ушел, но у Ольги сидел как на иголках, говорил только о дочери и был благодарен Ольге за серьезность и озабоченность, .за то, что она сама вытолкала его домой:
      - Иди-иди, я тоже волнуюсь!
      Дома его ожидал полный разгром. Всё: все его подарки, игрушки, платьица, шарфики, книжки - было разбито, разломано, разорвано.
      - Ну что ж, прекрасно,- сказал Вадим.- Я здесь только не вижу сувенира. Может, тебе его не под силу разломать, так дай я тебе помогу. Не сможем сами - снесем в мастерскую, там с ним быстренько справятся.
      -Я давно его потеряла... выбросила.
      Раиса забилась в угол - враждебная, несчастная, тощенькая. Право, из интерната он ее забирал в лучшем виде.
      -Собирайся -поедем в интернат.
      - Я не хочу в интернат - отвези меня к мамочке.
      - Маме сейчас некогда...
      И опять истерика, и - он, доказывающий, что отвозит ее не потому, что она мешает, а потому, что у него есть дела...
      Стоило два дня отдохнуть, позвонить в интернат и узнать, что там все в порядке, как ему уже казались преувеличенными тревоги этих дней. Они были с Ольгой в кафе, танцевали, первый раз за отпуск ему не нужно было спешить.
      Он любил Ольгу, ее приподнятое к нему лицо, искристо-каштановые волосы, слушал ее глубокий голос, и ему нравилось, что говорит она о Рапсе, о том, что он нетерпелив.
      Ольга замолчала, посмотрела на него вопросительно, и он ответил, наверное, невпопад: - Люблю тебя.
      Она невольно улыбнулась, покачала головой:
      - Легкомысленный отец у Раисы.
      - Это есть - привыкаешь к невесомости.
      Но она не хотела принять его шутливого тона. Старая земная привычка все усложнять. И он едва не поддался этому. Он так и сказал:
      - Давай не будем усложнять: ты любишь меня, Раиса любит меня, я люблю вас - это главное, остальное мелочи, в которых вы, помоему, даже с наслаждением барахтаетесь.
      - Не знаю.
      - Ax, ты не веришь мне?!
      Она даже не улыбнулась.
      - Не знаю, как это все получится.
      - Пойми, вы погрязли в мелочах. Жизнь столько дает, и вместо того чтобы быть благодарными...
      - Жизнь не дает - она предлагает.
      - Так имейте смелость взять! - Невольно он начинал сердиться.
      - Тут мало смелости.- Ольга словно дразнила его - грустно, непонятно и, казалось ему, ненужно.
      Ему захотелось отдохнуть - уйти снова туда, вверх, в тишину, в однообразие пустоты, к своей привычной, трудной, но такой ясной работе, туда, к себе, где он мог бы обрести покой и точность, одиночество и простоту.
      Бисерный туман висел над ночными улицами. Зарева реклам рассыпали многочисленные тени. Мчались машиды, словно взрезая влажную мостовую.
      Обнимая Ольгу, он пошутил: - Но ты-то у меня в руках?
      - Не знаю.
      На следующий день они зашли в интернат. Ольга нервничала, но мужественно улыбалась.
      Раиса появилась обиженная и презрительная.
      - Вот тетя Оля! - сказал Вадим каким-то ненатуральным голосом.-Она хочет с тобой познакомиться. Ты не против?
      Он хотел, подтолкнуть ее к Ольге, но худенькие плечи Раисы вывернулись из его рук.
      Глядя на ее трагически полуприкрытые глаза, на зло подвернутые губы, он пошутил:
      - Играем в молчанку, да? Молодец, хорошая черта для будущей космонавтки.
      Он стартовал в 12.05 с околоземной станции. Грузовой "челнок" взял курс на Марс.
      Привычно ориентируясь в кабине, Вадим заполнил бортжурнал и пообедал, аккуратно выдавливая в рот из тюбиков "бифштекс" и "салат".
      Закрепился в кресле, проверил показания приборов. Развлекаясь, поднял авторучку и осторожно отпустил. Авторучка повисла перед глазами. Он крутнул ее вокруг продольной оси и некоторое время смотрел, как она, слегка покачивая концами, вращается. Легким прикосновением заставил ручку одновременно вращаться вокруг поперечной оси и, потянувшись в кресле, мечтательно прикрыл глаза. .
      Следующий отпуск они проведут втроем на Тиса-Рее, на этой удивительной планете. Три гигантских куска, три несоединившиеся части одного тела. Каждый кусок со своей неповторимой природой - стоя на одном, видишь над головой леса и реки другого. Но самое восхитительное - это "струи", или "горки", невесомости, по которым можно плавать с одной части планеты на другую. Они поднимутся на вершину и, взявшись за руки, кинутся вверх! Шесть часов упоительного полета туда, к другому телу планеты, к вертящимся над головой облакам- вверх, вверх, к приближающимся лесам, холмам, озерам и вдруг - уже вниз, словно птицы или пушинки!
      Вадим открыл гяаза. Авторучка кувыркалась у самого лица. Он качнул ее так, что концы завертелись в разных направлениях. От блеска на замысловато вертящейся авторучке закружилась голова. Он выключил бортовой свет и неожиданно уснул.
      За двенадцать часов до Надмарсовой Вадим начал тормозить и разворачиваться.
      Через час во время завтрака, почувствовал, что корабль "раскачивается". Завершить разворот не удалось - зажегся сигнал неисправности одного из двигателей. От нерегулярной работы двигателя "челнок" стал вертеться, клевать носом и вздрагивать.
      Часа два он возился с поломкой, но автоматика отказывала. Вадим совсем отключил питаниe, сообщил на Надмарсовую о неисправности. Оттуда посыпались советы, но все уже было испробовано.
      Тогда он решил выйти за борт. Тщательно надел скафандр, проверил кислородные баллоны и расправил фал. Руками придерживая подвижное до непослушности тело, выглянул из люка. Привычно сжалось в груди от вида бездны.
      Прицеливаясь на вынесенное далеко в сто рону сопло двигателя, оттолкнулся. Ноги отошли от борта, корабль на глазах перевернулся. Туловище выпрямилось, и, когда ноги стали уходить из поля зрения, он взглянул нa люк и удивился; в овальной дыре покачивалась блестящая головка непристегнутогo к скафандру фала.
      Вадим вспотел от ужаса и напряжения. Извиваясь в скафандре, бессмысленно старался oстановить неудержимый отлет. Переворачиваясь второй раз, кинул ноги под себя, подался туловищем, головой вперёд и несколько минут парализованно ждал приближающееся сопло.
      Понимая уже, что очередной переворот относит туловище вниз от сопла, до боли в грудной клетке рвался удлинить руки, пальцы. И, когда сопло прошло далёко под ногами, закричал.
      Он хрипел, вертелся, ему казалось, что он задохнется не от недостатка воздуха, а от бесконечной податливости пустоты - тело, каждая мышца агонизировали в бессмысленном напряжении.
      Очнувшись, Вспомнил про универсальный ключ. Вынул его из кармана, примериваясь к вращению, к "челноку", швырнул от себя. Удаление от корабля еле заметно приостановилось, но вращение тела усложнилось. В поле зрения то появлялся, то пропадал корабль.
      Закрыв глаза, Вадим попытался спокойно оценить то, что знал уже отчаянием. Кислорода в двух баллонах хватит часа на два, c Надмарсовой раньше чем за восемь часов не успеть. Два часа пытки. Два часа каждый вдох-шаг к смерти... Опустеет один баллон, потом другой... и все дальше, и дальше будет тело корабля...
      Что он все же может? Можно отшвырнуть пустой баллон. Но это слишком малая масса, да и поздно будет - не поможет.
      Можно швырнуть полный баллон - это, пожалуй, погасит все посторонние вращения и, возможно, даже подтолкнет назад к "челноку".
      Но не слишком ли слабо?- И дотянет ли он на одном баллоне? Стоит лиизощрять пытку?
      Неожиданно его- настигли нежность и тоска - тоска по Ольге и по дочке. Он уперся мокрым лбом в стекло гермошлема а некоторое время заворожённо следил, как в поле зрения то появляется, то пропадает "челнок". Потом решительно уменьшил подачу кислорода.
      В шлемофоне послышался голос Надмарсовой:
      - Алло, как дела? Почему заминка?
      Он лихорадочно вспоминал лицо дочери, блеснувшие слезами глаза, уголки худеньких плеч, беспомощно-уязвляющий голосок...
      На повторный запрос Надмарсовой сухо ответил, что удаляется от корабля, и, кажется, навсегда. Даже сейчас, рядом со смертью, было стыдно такой ученической, такой непоправимой оплошности.
      Надмарсовая молчала, явно осознавая то, что уже знал он сам.
      Не успеют. Сейчас опомнятся и будут подбадривать. Но у него нет ни времени, ни сил. Он отключил связь. И, немного подумав, - не над тем, делать ли это, а как сделать, - потянулся отключать баллон.
      Он завороженно смотрел на стрелку манометра, суетливо отмечающую снижение давления.
      На ста тридцати лихорадочно спохватился. Отстегнул запасной баллон, открыл вентиль воздух, рванулся наружу. Манипулируя быстро замерзающей струёй, как газовым двигателем, погасил вращение, стабилизировал тело. С трудом дыша, собрал все силы и отшвырнул опустевший баллон в пустоту.
      Он теперь почти совсем не вращался, висел и медленно, очень медленно двигался назад, к "челноку".
      Он вдеь сосредоточился на циферблатах часов и манометра.
      В последнем баллоне кислорода осталось минут на тридцать-тридцать пять. А сколько времени он удаляется от "челнока"? Минут пятнадцать двадцать. Если развить импульс к кораблю, выпустив часть кислорода, хватит, чтобы дотянуть? Или нет? На сколько можно сократить подачу кислорода для себя?
      Он стал реже дышать, удерживая воздух в легких. Попытался подсчитать: его масса килограммов девяносто, Давление в баллоне сто десять... И тут же испугался - потому что, забывшись, стал дышать чаще. А надо было экономить. Разумно, на грани, экономить. И надо было высчитать...
      Он задыхался-заставлял себя сдерживаться, не вдыхать. Он высчитывал, но результат не доходил до сознания - хотелось дышать.
      Пересиливая себя, на несколько секунд открыл баллон в космос - тело качнуло к кораблю. Стрелка манометра резко упала.
      Он продолжал то открывать баллон в пустоту, то закрывать. При этом старался свести движения до минимума, вдыхать редко, но емко. Но чем меньше оставалось воздуха, тем чаще хотелось дышать. Он задыхался, сознание мутнело, и казалось, что он плывет, плывет, тянется к берегу, но волна все время относит его.
      Перед ним качался "челнок", на ярком боку его светилась черная дыра люка.
      Поворот вентиля, толчок. Удушье, туман...
      На берегу стоит Ольга и тонко, пронзительно кричит. Что она кричит, сжав кулачки? Почему? На нее невозможно смотреть-она стоит против солнца и вся очерчена оранжевым. Кричит... Или это в ушах звенит?..
      Что это закрыло полнеба? Ах да, корабль... На том берегу... Рядом, но не достать. Отвесная скала, пустота, пропасть. И на самом краю - осторожно, не свались! - сидит и швыряет в пропасть игрушки Рая. Вытирает Щеки ладошкой и швыряет.
      О чем она плачет? Жалко игрушек? Глупенькая, игрушками пропасть не заполнишь. Почему она одна, над пустотой, так близко от края? Почему плачет? Ах да, она ведь одна.
      Держись, девочка, я...
      Он очнулся от собственного хрипа. Очнулся испуганный. Оказалось, все время дышал.
      Поворот вентиля, толчок...
      Рот свело судорогой, пена кипят в горле. Сейчас сейчас...
      Поворот вентиля, толчок...
      Громада корабля быстро приближалась, вот-вот в него упрется рука, а люк - недосягаем.
      Слепит пронзительный блеск наконечника фала. Но сколькй же до него?
      На несколько секунд Вадим замер, прислушиваясь к себе, присматриваясь к приближающемуся, растущему телу корабля. Разглядел воронку наконечника она соединит его с кислородом.
      Тяжело вдохнул в последний раз и выпустил остаток воздуха в космос. Оттолкнуть пустой баллон не было сил. Сжался, пихнул баллон ногами.
      Плыл долго, долго ловил верткий, изворачивающийся фал. Судорогой удушья притиснутый к стеклу гермошлема, потерял сознание.
      Он был поражен, снова увидев дочку, - этой родной детской новизной, большеротой улыбкой, звонким криком. Ему показалось, что с тех пор, когда он бился в скафандре, прошла целая жизнь - не его, а вот эта, заново им понятая, заново почувствованная жизнь. Оказалось, что, пока там, в пустоте, он вел счет на секунды, здесь, на Земле, его терпеливо ждали.
      И, обнимая радостное тельце дочери, увидел в ее руках кусочек прозрачного минерала с серебристой парой фигуристов и чуть не расплакался от умиления - такими они были живыми.
      Короткой тени легкий миг,
      изменчивое озаренье,
      и бесконечное паренье
      каких-то нитей золотых.
      Короткой тени легкий миг прошел,
      и вытянулись нити и обозначили в зените
      сиянье знаков неземных.
      Ах, этот свет, межзвездный свет,
      живое смерти постоянство.
      Звезды давно, быть может, нет,
      а свет... он все еще в пространстве.
      Не знаю, что такое смерть.
      Возможно, просто удивленье.
      В меня нацелившийся свет
      не изменяет поправленья.
      Но, убивая обобщеньем,
      свет продлевает лить мою
      кто удостоен быть мгновеньем
      не подлежит небытию,
      НЕМАЯ ЧАСТЬ СПЕКТРА
      Гравитационная лестница
      - Секвантор[ Секвантор (э с п.) - следователь.], вас просят к телефону космической связи,- доложил дежурный.
      Маленький, полный человек с ярко-розовой лысиной во всю голову нехотя поднялся из удобного кресла и проследовал к пульту.
      - Секвантор космической службы безопасности слушает.
      - Вас беспокоит космодром планеты Киса-Рея. Пилот ракеты "Астра", прибывший в шестнадцать часов по местному времени, оказался мертвым. Ракета посажена автоматически...
      - Хорошо, вылетаю:
      Секвантор прошел в кабинет, взял толстый справочник, нашел нужную страницу.
      - Киса-Рея... планета с гравитацией порядка... Ничего себе! Что еще? Так, так...
      Секвантор поднял трубку местного телефона и сказал:
      - Алло, космодром? Служебную ракету, пожалуйста.
      - Ну вот и прибыли. Теперь начнется самое главное - спуск, - сказал пилот служебной ракеты.
      - Что? - спросил секвантор.
      - Спуск, говори). Долгое дело! Сейчас вас заберут -и счастливого пути, секвантор.
      К ракете подрулил небольшой бот. Секвантор перешел в него, поздоровался с пилотом.
      - Добрый день, - отозвался тот. - В соседней каюте буфет. Пользуйтесь, секвантор, без стеснения. Рядом - ваша каюта. Телевизор, ванна пожалуйста.
      - Я как-то не собирался отдыхать, - хмуро сказал секвантор.
      - Отдохнуть придется! Спуск будет длиться тридцать два часа по местному времени.
      - Как?!-изумился секвантор.
      Пилот наслаждался его растерянностью.
      - Что это значит? - раздраженно спросил секвантор.
      - Прямое снижение опасно. Вы же знаете, гравитация на Киса-Рее повышенная. Спуск напоминает лестницу. На каждойступеньке мы привыкаем к нарастанию тяжести.
      - Почему нельзя сразу?
      - Смертельно опасно.
      Пренебрегая ванной и телевизором, секвантор на долгие часы погрузился в кресло, перебирая мягкими пальцами янтарные четки.
      Необычное в обычном
      После многочасовой скуки секвантoр наконец опустился на Киса-Рею и был принят Начальником службы порядка.
      - Добрый день! - приветствовал секвантора Начальник и тут же смутился. - Если можно, конечно, так выразиться в вашем печальном cлучае. Подумать только, какой насмешкой звучат зачастую самые...
      - Что-нибудь новое есть? - перебил его секвантор.
      - Нет. Пока нет. На месте происшествия мы ничего не трогали. Впустили только техника-программиста, чтобы определить, не было ли отклонения от программы полета.
      - А что говорит диспетчер?
      - Диспетчер утверждает, что никаких отклонений не было. Так что, видимо, это просто несчастный случай. Стечение, так сказать...
      - Какой случай?
      - Несчастный, секвантор. Пилот не выдержал перегрузки.
      - Но почему? Разве здесь при ступенчатом снижении возможна смертельная перегрузка?
      - Видите ли, секвантор... Не всё пилоты пользуются ступенчатой посадкой. Это и долго, и дорого. Люди, много лет прожившие на Киса-Рее, пилоты с большой привычкой к перегрузкам... Привычка, знаете ли, это действительно великий фактор. Загадочный даже...
      - Такие спуски разрешены?
      - В порядке исключения. Простите, секвантор, я по пунктам. Серафим, покойный Серафим, работал в отделе снабжения. Возил с орбитальных оранжерей скоропортящиеся овощи. Нежные плоды, понимаете, дорога каждая минута. Так вот, есть пилоты - а для отдела снабжения это просто клад, - которые привыкли, приспособились к прямому спуску. Выдерживают то, что не выдерживают другие...
      - Каким способом?
      - Да каждый по-своему. Но основной принцип - соответствующее расположение тела относительно действующей перегрузки. А в общем-то это люди крепкие костью и, пожалуй, духом. Согласитесь, не каждый на это пойдет.
      - Что же, Серафим был честолюбив или?..
      - О, он был яростно честолюбив, но не в обычном смысле. Он не гнался за чинами, не искал места получше. Он копил деньги, но не ради накопления. Он для всех был своим, но, мне думается, он добивался этого из честолюбия. Впрочем, если человеку удается быть своим для всех, имеют ли смысл тонкости?
      - И все же?
      - Не знаю, как вам сказать... Серафим был сильным. А ведь чем сильнее человек, тем меньше он знает, где лежит его предел. Быть может, он проверял, как близко этот предел. Впрочем, я вторгаюсь...
      - ВЫ сказали, он копил деньги. Много?
      - Вы подозреваете убийство? Но я очень и очень сомневаюсь. Деньги лежат в банке нетронутыми. Правда, там же лежит и доверенность на имя Начальника отдела снабжения Ками-Яллы, что в случае надобности тот может воспользоваться деньгами.
      Секвантор приподнял бровь, но Начальник службы порядка торопливо заверил:
      - Нет-нет, этот человек вне подозрений. Ему деньги не нужны.
      - Почему же доверенность на его имя? Разве у Серафима нет родных, близких? Начальник пожал плечами.
      - С отцом у него отношения были сложные... А что касается Ками-Яллы, то, может быть, именно рассчитывая на его честность...
      Помолчали. Секвантор был недоволен чем-то: тем ли, что все так просто, тем ли, что все так подозрительно?..
      - Кроме того, что он был честолюбивый, сильный, что еще вы можете о нем сказать?
      - Я, знаете ли, не психолог, - смущенно ответил Начальник,-хотя кто из нас не мнит себя... Едва ли вас заинтересует... Он... писал стихи.
      - Плохие? Хорошие? Публиковал? Можете что-нибудь припомнить?
      - Никогда не публиковал. Поэтому трудно сразу... Впрочем... Вот тут, по берегу, ручьем,
      шел человек легко и мимо. О чем он думал? Ни о чем. Чего желал? Невыразимо...
      - М-да, - усмехнулся секвантор, а Начальник смутился еще сильнее.
      - Может, я не то вспоминаю?.. Ну, вот еще:
      И тело стынет, не насытясь.
      Струится звездный кровоток...
      На берегу ночной цветок
      пыльцой космической осыпан...
      Как же там дальше?.. Нет, не припоминается.
      - М-да, космическая лирика, -разочарованно сказал секвантор. - Ну что ж! А теперь я хотел бы осмотреть место происшествия.
      Они вышли на поле. Черные, с потеками, бетонные плиты, несколько ракет и вдали горы, облака.
      Начальника окликнули. Подошел охранник:
      - Из травсморга поступила телефонограмма.
      Начальник прочел вслух:
      - "Напоминаем, что срок копирования тела, истекает через сутки по местному времени..." Уму непостижимо! Как получилось, что у них оказалось больше прав, чем у нас?
      - Вы против -копирования? - спросил секвантор.
      -Как вам сказать...
      -Ну вы же не против, например, библиотек?
      - Нет, конечно... Но если копирование будет и дальше так развиваться, не окажется ли человечество перед тем, что для человека станет важнее его смерть, чем жизнь?
      Секвантор не ответил.
      Они вошли в ракету. У приборов возился техдик-программист. Над креслом, в котором застыл скафандр с мертвым телом внутри, висела птичья клетка, прикрытая куском материи. Рядом, на стене, - орниплан.
      Секвантор сдернул с клетки покрывало, Желтый попугай встрепенулся, открыл глаза:
      - Здрравствуй, эдрравствуй, хррен мордастый!.. Зарруби на носу ррубин трри, ррубин трри!
      Секвантор накрыл клетку.
      - Что у вас? - спросил он у программиста.
      -- Ракета шла обычным курсом. Программа полета заложена давно и никаких корректив. Как всегда.
      - Благодарю вас. Вы свободны.
      Техник вышел.
      - Посторонние следы не обнаружены? - обратился секвантор к Начальнику. .
      - Нет. Только следы самого пострадавшего. - Начальник наклонился и приподнял магнитный ботинок скафандра - на подошве выделялся четкий узор тюльпанов.