Сергей Смирнов
      Лесник
      Нельзя идти в лес в плохом настроении.
      Эту истину Троишин усвоил давно, лет пятнадцать назад, когда еще был "профессиональным горожанином".
      Лес - сложнейшая система биополей - чутко следит за каждым шагом пришельца. Если тот в бодром расположении духа, все в порядке: пришел друг, с миром, добротой, сочувствием. И лес встретит его как своего. Конечно, он не сделает гостя счастливым на всю жизнь; зато еще долго после прогулки тот не станет злиться и волноваться по всяким досадным пустякам, как случилось бы, не пойди он по грибы или просто подышать свежим воздухом. Но если гость в плохом настроении - лесу будет больно. Он отпрянет поначалу, но затем, чтобы защититься, начнет осторожно обхаживать человека, вытянет из него, как промокашка чернила, все недовольство и неприветливость, наверняка успокоит, но сам поплатится: где-то не прорастет желудь, не выведется птенец в гнезде, засохнет ветка...
      Быстрые шаги пронеслись вверх по крыльцу. Кто-то решительно толкнул в дверь, на миг замер, соскочил вниз... И вот, обежав террасу, торопливо, взволнованно застучал по стеклу ладонью.
      - Геннадий Андреевич! Проснитесь, пожалуйста!
      Троишин отбросил одеяло, босиком подскочил к занавескам. Утренний избяной холод сразу разбудил его и взбудоражил сильнее, чем перепуганный голос за окном.
      - Геннадий Андреевич! Скорее поедемте! - Варя дышала с надрывом видно, бегом прибежала за лесником. - Такая беда! Они всех убили... Скорее, пожалуйста...
      Холод от половиц вдруг разом поднялся по ногам и колко прокатился по спине, как порыв зимнего сквозняка.
      Троишин кинулся одеваться.
      За стеной слышались громкие всхлипывания - Варя, дожидаясь его, плакала.
      ...После трехдневного обложного дождя, притихшего за ночь, в воздухе клубилась сыпкая морось. Дорогу развезло, грязь блестела гладкими водянистыми комками, в колеях стояла мутная вода.
      Машину мотало по сторонам, и удерживали ее на дороге только глубоко разбитые колеи - березовые стволы у обочин при каждом рывке колес обдавало жидкой слякотью.
      Троишин вспомнил про время - глянул на часы: еще семь утра, а показалось, что дело к вечеру и уже целый день прожит в тягостном ожидании беды.
      Варя от резкой качки немного успокоилась, только держала пальцы у губ и покусывала краешек платка. Троишин ни о чем не говорил, не спрашивал ее, чтобы опять не расплакалась. Однако на подъезде к лосиной ферме Варя вновь стала всхлипывать.
      Уже издали ферма напоминала опустошенное чумою селение - потемневшие от сырости деревянные строения и ограды стояли в зыбкой, тяжелой дымке.
      Выскочив с затопленной дороги, "газик" остановился у ворот, распахнутых, даже раскиданных, настежь. Придерживаясь за дверцу, чтобы не поскользнуться при выходе, Троишин ступил на землю. Первое, что бросилось ему в глаза, - свежие, вызывающе угловатые следы покрышек тяжелого грузовика; они вели по прямой от ворот через смятый кустарник, по просеке, к болоту. А сразу за воротами, у бревенчатой ограды, на земле лежали два мертвых лося, оба с пробитыми шеями. Огромные туши казались странно плоскими, усохшими, словно частью погрузились во влажную мягкую землю.
      - Двух старых бросили... А остальных увезли... Чуть меня не застрелили... Заперли в избе и сказали: если высунусь, убьют... А потом я через окно вылезла - и к вам... Еле добежала... Господи, они же к людям привыкли... Морды тянули, думали, угостят... А эти... в упор били... Геннадий Андреевич, слышите?
      - Варя, Варя... - Троишин обнял девушку за голову. - Я понимаю, Варя.
      И вдруг сам себе стал омерзителен - тряпка, муха сонная.
      - Варя! - крикнул он так, что в горле резануло. - Ты вызвала милицию? Где рация?
      Девушка сразу притихла, подняла опухшее, испуганное лицо.
      - Идиот! - со стоном обругал себя Троишин. - Какая у них машина?..
      - Большая... Самосвал, кажется... Ой, Геннадий Андреевич! Их же трое. С ружьями. - Глаза Вари осветились новой тревогой, за него.
      - Номер запомнила?
      - Что вы, Геннадий Андреевич... Какой там номер...
      "Газик" выскочил на край болота и замер.
      Здесь они повернули направо, к развилке... Можно бы сразу по просеке, но побоялись. Значит, можно догнать еще в лесу... Выручай, Лес...
      Через полчаса "газик" пристроился в хвост тяжелому КрАЗу - тот грузно катил по дороге, разделявшей участки двух лесничеств, и поднимал в воздух фонтаны грязи, так что следом за ним путь оставался укатанным и незатопленным.
      Троишина быстро заметили - КрАЗ прибавил ходу, даже стал задевать краями бортов стволы деревьев, срывая кору и ветви. Перед Троишиным на дорогу сыпались листья и древесные обломки. Троишин держался позади метрах в сорока, чтобы не забрызгали грязью ветровое стекло и чтобы не оказаться застигнутым врасплох, если КрАЗ неожиданно тормознет.
      Минут двадцать колесили по лесу, потом выехали на шоссе. Троишин вновь разозлился на себя: по сути, он ничего не сможет с браконьерами сделать. У них и КрАЗ и ружья. Варя была права... Что придумать? Скоро лес кончится, и сил не будет даже затормозить...
      За этими мыслями Троишин едва не прозевал опасность: КрАЗ слегка сбавил ход, на правую подножку осторожно вылез один из браконьеров, с густыми пшеничными усами, и, ухватившись за угол борта, с левой руки прицелился в Троишина из карабина.
      - А, скотина! - Троишин вильнул влево и, тут же увеличив скорость, попытался обогнать КрАЗ. Но шофер разгадал уловку и сам перекрыл путь: грузовик понесся зигзагами. Шоссе поднималось на холм, перевалить его - и лес скроется позади, за пригорком... Глупо... Ничего не смог...
      Троишин стиснул руль так, что пальцы побелели. Страшная злость закипела в душе. Он приноровился к вилянию КрАЗа, подстроился к нему - и вдруг резко сорвался с ритма, выскочил сбоку от грузовика и нырнул передом "газика" прямо под кузов.
      Грузная туша КрАЗа начала сминать крыло и бампер, по ветровому стеклу рассыпалась паутина трещин. Грузовик стало разворачивать боком, потянуло в кювет, он натужно застонал, затрясся кузовом... Загремела по земле решетка радиатора... КрАЗ все наезжал на "газик" - и никак не мог наехать, заламывал ему капот, тащил за собой под откос.
      Последнее, что видел Троишин, как странно медленно переворачивался КрАЗ кверху брюхом, отчаянно вертя толстыми грязными колесами, а из кузова вываливались, судорожно дергая ногами, большие лосиные туши.
      Хирург глубоко затянулся и тут же брезгливо отбросил в сторону окурок папиросы, сгоревшей до гильзы.
      - Плохо... Плохи у него дела... Сильные повреждения позвоночника... Это паралич, Василий Николаевич... Полный паралич. Он вряд ли даже сможет опять говорить.
      Участковый снял фуражку, достал платок, вытер лоб. Постоял, помолчал, глядя перед собой в пол.
      - Гады... Такого человека покалечили...
      Хирург тяжело вздохнул.
      - Да, не каждый на такое решится... Даже на войне. Этим тоже досталось. До черта переломов... А усатый умер. Ночью. Весь череп был разбит.
      Участковый крякнул.
      - Веселая получилась охота...
      - И вот еще что. Я ведь вам главного не сказал, Василий Николаевич. Самое странное, что выходит, будто лесник сломал себе позвоночник давно, не менее десяти лет назад... Рентген показывает... И паралич - от этого... Тоже вроде как десять лет должен он параличом страдать... А ведь он за рулем сидел...
      Кроме этого, всего-то несколько ушибов и ссадин... И у него на руке... на правой, этот браслет был надет. С надписью.
      Хирург достал из кармана халата браслет с пластинкой, какие носят гонщики.
      Участковый надел очки.
      - "А.С.Кузнецов. Москва. Кутузовский проспект..." Адрес... и телефон... Подожди, Миша... Мне Троишин когда-то говорил: если с ним что случится, сразу вызывать... кажется, вот этого самого Кузнецова.
      Кузнецов прибыл наутро.
      - Все-таки попал ты в историю. Эх, Генка, Генка... - Он улыбался, но чувствовалось, что улыбка эта дорого ему стоит.
      - Ну, ничего. Сейчас мы тебя поднимем.
      - Кроме позвоночника, ничего не повреждено? Вы уверены? - обратился Кузнецов к хирургу.
      - Уверен, - немного растерянно ответил тот, пытаясь сообразить, что же дальше произойдет.
      - Прекрасно, - обрадовался Кузнецов. - Тогда доставайте носилки грузим его в "Скорую" и везем в лес... Тут у вас до леса километров шесть будет?
      - Семь... Но ведь... Я не понимаю...
      - Это трудно объяснить. Нужно увидеть... Делайте, пожалуйста, что я прошу. Раз уж вызвали.
      Хирург пожал плечами.
      "Скорая" остановилась на опушке, Троишина вынесли из машины. Прикрыли плащом - снова моросил дождь.
      - Сейчас попрошу вас в сторонку... Сядьте в машину, что ли... Не нужно, чтобы рядом было много народа... Так ему труднее.
      Кузнецов умоляюще посмотрел на хирурга, медбратьев и участкового, понимая их подозрительное изумление.
      Они подчинились. Кузнецов присел перед носилками на корточках и стал ждать.
      Минуты через три лицо Троишина покраснело, на лбу выступили крупные капли пота. Потом он тяжело приподнял одну руку, другую... Наконец сел словно медленно, с трудом просыпался от тягостного сна.
      - Ну и отлично! - облегченно выдохнул Кузнецов и осторожно тронул плечо друга.
      - Спасибо, Саша. - Троишин дотянулся до его руки, слабо пожал ее. - Я пока тут посижу, а ты пойди объясни.
      Зрители смотрели на Троишина во все глаза и, казалось, потеряли дар речи.
      - Ну как? - сказал Кузнецов громко, чтобы они немного опомнились. - Вы молодцы. Когда я впервые это увидел, чуть в обморок не упал.
      Хирург, участковый и медбратья ошеломленно глядели на Троишина.
      - Он ведь физик, у нас в институте работал, - продолжал Кузнецов. - Его группа занималась биоэнергетикой растительных сообществ. Ведь лес - это сложнейшая система биополей. Его элементы, отдельные растения, оказывают друг другу взаимную поддержку, помогают друг другу выжить. Именно поэтому, кажется, многие грибы растут только в лесу. Гена сумел настроить свое биополе в резонанс с энергоритмом леса...
      - Как это? - не понял хирург.
      - По принципу адаптивного биоуправления. Аутогенная тренировка: так учат больных эпилепсией предотвращать приступы. Механизм неясен, результат есть. Получилось. Лес как бы принял его за... часть самого себя. Гена никогда не был атлетом, но в лесу смог бы побить любой мировой рекорд. Я видел кое-что такое... Помню, были вместе на охоте. У лесозаготовителей трактор застрял. Так Гена взял и вытащил его вместе с грузом. Шесть толстенных бревен! Просто руками... А потом случилось несчастье. В бане поскользнулся - перелом позвоночника. А я вспомнил про его способности или свойства... Ну что значит - вспомнил: дошло до меня... Дай, думаю, попробую. Получил разрешение. Отвез его из больницы в лес... После неделю в себя прийти не мог... Такие вот дела. Без леса ему нельзя. Вез леса он конченый инвалид.
      Троишин встал, потянулся. Сложил носилки и понес к машине.
      - Все в порядке. - Теперь его лицо порозовело, выглядел он совсем здоровым. - Можете забирать... инструмент.
      Участковый вдруг обнял Троишина, даже фуражку уронил на мокрую траву.
      - Ну черт! С ума старика свел.
      Сквозь лица людей Троишин вдруг снова увидел отчаянно вертящиеся толстые колеса перевернутого КрАЗа и туши, вываливающиеся в грязь.
      - Ты что. Гена? - насторожился Кузнецов, заметив перемену в Троишине.
      - Лоси... Они в лесу не оживают... Странно. Ведь это их лес. Почему так, Саша?
      - Не знаю, Гена... Откуда нам это знать?
      - Странно, - угрюмо повторил Троишин.