- Будто? - сказала Анна Юрьевна недоверчивым голосом.
      - Уверяю вас!
      - Что вы влюблены - в этом... je ne doute guere!..* Но чтобы и вам не отвечали тем же - не думаю! - проговорила она.
      ______________
      * я почти не сомневаюсь!.. (франц.).
      - Что я не влюблен и что мне ничем не отвечают, могу доказательство тому представить.
      - Пожалуйста.
      - Скажите, когда бывают влюблены и им отвечают взаимно, то пишут такие письма? - проговорил барон и, вынув из своего бумажника маленькую записочку, подал ее Анне Юрьевне. Письмо это было от княгини, писанное два дня тому назад и следующего содержания: "Вы просите у меня "Московских ведомостей"{170}, извините, я изорвала их на папильотки, а потому можете сегодня сидеть без газет!"
      - Пишут в таком тоне? - повторил барон.
      - Пишут во всяком!.. - проговорила Анна Юрьевна, и при этом ей невольно пришла в голову мысль: "Княгиня, в самом деле, может быть, такая еще простушка в жизни, что до сих пор не позволила барону приблизиться к себе, да, пожалуй, и совсем не позволит", и вместе с тем Анне Юрьевне кинулось в глаза одно, по-видимому, очень неважное обстоятельство, но которое, тем не менее, она заметила. Барон сидел к ней боком, и Анна Юрьевна очень хорошо видела его рыжий затылок, который ей весьма напомнил затылок одного молодого английского лорда, секретаря посольства, человека, для которого некогда Анна Юрьевна в первый раз пала.
      Часу в четвертом барон, наконец, встал и хотел было отправиться в Останкино.
      - Куда же вы?.. Dinez avec moi... le diner sera bon!* - сказала ему Анна Юрьевна.
      ______________
      * Пообедайте со мной... обед будет хорош! (франц.).
      - О, нисколько в том не сомневаюсь! - отвечал барон и, разумеется, не отказался от этого приглашения.
      Когда они сели за стол, барон сказал:
      - Я завтра хочу ехать в Москву на целый день погулять там, посмотреть... Я почти совсем не видал Москвы.
      - Да и видеть особенно нечего, - подхватила Анна Юрьевна. - Я сама тоже завтра еду туда на целый день.
      - Изволите ехать?
      - Да, et pour des raisons desagreables!..* Там у меня какие-то процессы глупые затеваются; надобно ехать к нотариусу, написать одному господину доверенность.
      ______________
      * и по неприятному поводу!.. (франц.).
      - Какого же рода процессы у вас? - спросил барон.
      - Да там с мужиками по размежеванию земель; я их всех на выкуп отпустила, у меня очень большое имение, тысяч двадцать душ по-прежнему было!..
      При этих словах барон даже пошевелился как-то беспокойно на стуле.
      - Ну, а мужики все эти, говорят, ужасно жадны: требуют себе еще что-то такое больше, чем следует; управляющие мои тоже плутовали, так что я ничего тут не понимаю и решительно не знаю, как мне быть.
      Барон, слушая все это, по-видимому, мотал себе на ус.
      - De quelle maniere vous rendez vous a Moscou, - en voiture de place?* - спросила его Анна Юрьевна.
      ______________
      * Как вы возвращаетесь в Москву - в наемной карете? (франц.).
      - Oui, - en fiacre!* - отвечал барон.
      ______________
      * Да, в экипаже! (франц.).
      - Хотите, я заеду за вами? - сказала Анна Юрьевна.
      - Si vous le voulez, bien!* - проговорил барон, вежливо склоняя перед ней голову.
      ______________
      * Если вам угодно, пожалуйста! (франц.).
      - Хорошо, похищу вас, так и быть!.. Только мне надобно ехать в мой дом; вы не соскучитесь этим?
      - Нисколько.
      На другой день Анна Юрьевна в самом деле заехала за бароном и увезла его с собой. Дом ее и убранство в оном совершенно подтвердили в глазах барона ее слова о двадцати тысячах душ. Он заметно сделался внимательнее к Анне Юрьевне и начал с каким-то особенным уважением ее подсаживать и высаживать из экипажа, а сидя с ней в коляске, не рассаживался на все сиденье и занимал только половину его.
      - Господина, которому вы даете доверенность, вы хорошо знаете? спросил он ее, когда они подъехали к самой уж конторе нотариуса.
      - Нисколько!.. Он адвокат здешний и очень хороший, говорят, человек.
      - Ну, это... особенно если доверенность будет полная и при таком большом имении, дело не совсем безопасное.
      - Очень может быть, даже опасное! Mais que devons nous faire, nous autres femmes*, если мы в этом ничего не понимаем!
      ______________
      * Но что мы, женщины, должны делать (франц.).
      - В таком случае не повременить ли вам немножко, и не поручите ли вы мне предварительно пересмотреть ваши дела? - проговорил барон.
      - Ах, пожалуйста! - воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей:
      - У вас дел очень много, так что желательно было бы, чтобы ими занялся человек, преданный вам.
      - Но эти адвокаты, говорят, очень честны!.. Il songent a leur renommee!* - сказала на это ему Анна Юрьевна.
      ______________
      * Они заботятся о своей репутации! (франц.).
      - Не всегда! - возразил ей барон. - Честность господ адвокатов, сколько я слышал, далеко не совпадает с их известностью!
      - Вы думаете? Но к кому же я в таком случае обратиться должна? воскликнула Анна Юрьевна.
      - Позвольте мне, хоть, может быть, это и не совсем принято, предложить вам себя, - начал барон, несколько запинаясь и конфузясь. - Я службой и петербургским климатом очень расстроил мое здоровье, а потому хочу год или два отдохнуть и прожить даже в Москве; но, привыкнув к деятельной жизни, очень рад буду чем-нибудь занять себя и немножко ажитировать.
      - Mille remerciements!* - воскликнула Анна Юрьевна, до души обрадованная таким предложением барона, потому что считала его, безусловно, честным человеком, так как он, по своему служебному положению, все-таки принадлежал к их кругу, а между тем все эти адвокаты, бог еще ведает, какого сорта господа. - Во всяком случае permettez-moi de vous offrir des emoluments**, - прибавила она.
      ______________
      * Тысяча благодарностей! (франц.).
      ** позвольте предложить вам вознаграждение (франц.).
      Барон при этом покраснел.
      - Я сам имею совершенно обеспеченное состояние и желаю вашими делами заняться ad libitum*, - проговорил он.
      ______________
      * в угоду (лат.).
      Состояния у барона собственно никакого не было, кроме двух-трех тысяч, которые он скопил от огромных денежных наград, каждогодно ему выхлопатываемых Михайлом Борисовичем.
      - Но как же это так?.. - произнесла Анна Юрьевна, конфузясь в свою очередь.
      - Я вас буду настоятельно просить об этом! - сказал барон решительно.
      Анна Юрьевна на это ничего не отвечала и пожала только плечами; она, впрочем, решила в голове через месяц же сделать барону такой подарок, который был бы побогаче всякого жалованья.
      Сделавшись таким образом l'homme d'affaire* Анны Юрьевны, барон почти каждый день стал бывать у ней; раз, когда они катались вдвоем в кабриолете, она спросила его:
      ______________
      * поверенным (франц.).
      - Вы, переехав с дачи, у князя будете жить?
      - Не знаю, - отвечал протяжно барон, - мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать себе где-нибудь квартиру.
      Анна Юрьевна некоторое время как бы недоумевала или конфузилась.
      - Возьмите у меня низ дома, - сказала, наконец, она и при этом как-то не смотрела на барона, а глядела в сторону.
      - Но мне с мебелью нужна квартира! - возразил барон, как бы не зная, что у Анны Юрьевны весь дом битком набит был мебелью.
      - У меня там мебель есть, - отвечала Анна Юрьевна, - но только одно: je n'accepte point d'argent*, так как вы не удостоиваете меня чести брать их за мои дела.
      ______________
      * я вовсе не принимаю денег (франц.).
      - В этом случае, как вам угодно, - согласился барон.
      - И потом я буду просить вас не держать повара, мой стол будет всегда к вашим услугам.
      - Очень благодарен! - согласился и на это барон. - Ваш обед так заманчив, что его можно предпочесть всем на свете обедам, - присовокупил он.
      - Вы находите?! - спросила Анна Юрьевна и сильно ударила вожжами по лошади, которая быстро их понесла.
      Когда они потом стали возвращаться с своей прогулки, Анна Юрьевна снова заговорила об этом предмете.
      - Тут, конечно, - начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, - по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не боюсь.
      - А я еще и меньше того! - подтвердил барон; но передать своим хозяевам о переезде к Анне Юрьевне он, как мы видели, едва только решился за последним обедом на даче, а когда перебрались в город, так и совсем перестал бывать у Григоровых. Известия об нем княгиня получала от одной лишь г-жи Петицкой, которая посещала ее довольно часто и всякий почти раз с каким-то тихим азартом рассказывала ей, что она то тут, то там встречает барона на лошадях Анны Юрьевны. Чтоб объяснить все эти последние поступки барона, я, по необходимости, должен буду спуститься в самый глубокий тайник его задушевнейших мыслей: барон вышел из школы и поступил на службу в период самого сильного развития у нас бюрократизма. Для этого рода деятельности барон как будто бы был рожден: аккуратный до мельчайших подробностей, способный, не уставая, по 15 часов в сутки работать, умевший складно и толково написать бумагу, благообразный из себя и, наконец, искательный перед начальством, он, по духу того времени, бог знает до каких высоких должностей дослужился бы и уж в тридцать с небольшим лет был действительным статским советником и звездоносцем, как вдруг в службе повеяло чем-то, хоть и бестолковым, но новым: стали нужны составители проектов!.. Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них - самое большое, останется чернорабочим. Все это страшно грызло барона, и он, еще при жизни Михайла Борисовича, хлопотал, чтобы как-нибудь проскочить в сенаторы, и тот обещал ему это устроить, но не успел и умер, а преемник его и совсем стал теснить барона из службы. Только немецкий закал характера и надежда на свою ловкость дали барону силы не пасть духом, и он вознамерился пока съездить в Москву, отдохнуть там и приискать себе, если это возможно будет, какую-нибудь выгодную для женитьбы партию.
      Барон в этом случае, благодаря своему петербургскому высокомерию, полагал, что стоит ему только показаться в Москве в своих модных пиджаках, с дорогой своей тросточкой и если при этом узнается, что он действительный статский советник и кавалер станиславской звезды, то все московские невесты сами побегут за ним; но вышло так, что на все те качества никто не счел за нужное хоть бы малейшее обратить внимание. Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней, барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить. Все прежние планы в голове барона мгновенно изменились, и он прежде всего вознамерился снискать расположение Анны Юрьевны, а потом просить ее руки и сердца; она перед тем только получила известие из-за границы, что муж ее умер там.
      - Теперь вам надобно замуж выходить! - сказал ей барон по этому поводу.
      - Ни за что на свете, ни за что! Чтобы связать себя с кем-нибудь никогда!.. - воскликнула Анна Юрьевна и таким решительным голосом, что барон сразу понял, что она в самом деле искренно не желает ни за кого выйти замуж, но чтобы она не хотела вступить с ним в какие-либо другие, не столь прочные отношения, - это было для него еще под сомнением.
      Ухаживать за женщинами, как мы уже видели, барон был не мастер: он всегда их расположение приобретал деньгами, а не речами, и потому привык обращаться с ними чересчур нахально и дерзко. Такой прием, разумеется, всякую другую женщину мог бы только оттолкнуть, заставить быть осторожною, что и происходило у него постоянно с княгиней Григоровой, но с Анной Юрьевной такая тактика вышла хороша: она сама в жизнь свою так много слышала всякого рода отдаленных и сентиментальных разговоров, что они ей сильно опротивели, и таким образом, поселясь при переезде в город в одном доме а видясь каждый день, Анна Юрьевна и барон стали как-то все играть между собой и шалить, словно маленькие дети.
      В один, например, из сентябрьских дней, которые часто в Москве бывают гораздо лучше июньских, барон и Анна Юрьевна гуляли в ее огромном городском саду по довольно уединенной и длинной аллее. Барон сломал ветку и стал ею щекотать себе около уха и шеи.
      - Что вы это делаете? - спросила Анна Юрьевна, устремляя на него смеющийся взор.
      - Щекочу себя!.. Ужасно щекотно, - отвечал барон. - Посмотрите! прибавил он и пощекотал у Анны Юрьевны шею.
      Та при этом съежилась всем станом.
      - Ни, ни, ни! Не смейте больше! - проговорила она, но барон еще раз ее пощекотал.
      - Voila pour vous!..* - вскрикнула Анна Юрьевна и, сломив ветку, хотела ударить ею барона, но тот побежал от нее, Анна Юрьевна тоже побежала за ним и, едва догнав, ударила его по спине, а затем сама опустилась от усталости на дерновую скамейку: от беганья она раскраснелась и была далеко не привлекательна собой. Барон, взглянув на нее, заметил это, но счел более благоразумным не давать развиваться в себе этому чувству.
      ______________
      * Вот вам! (франц.).
      - Велите мне дать воды, мне ужасно жарко! - сказал? Анна Юрьевна.
      Барон пошел и сам ей принес полный стакан с водою, из которого Анна Юрьевна, отпив до половины, не проглотила воду, а брызнула ею на барона.
      - А, так и я на вас брызну! - воскликнул он и, схватив стакан, тоже набрал из него воды. Тогда Анна Юрьевна уж побежала от него, но он, однако, в кабинете догнал ее.
      - Ну, бог с вами, брызгайте, пожалуй! - вскричала она, снова утомившись и падая на длинное кресло.
      Барон хотел на нее брызнуть, но не мог и захохотал при этом во все горло.
      - Нет, не могу; я проглотил воду! - сказал он, продолжая хохотать.
      - Стиксовали, значит! - проговорила Анна Юрьевна.
      - Да, стиксовал. А вы знаете это выражение? - спросил ее барон.
      - Еще бы! - отвечала Анна Юрьевна.
      Другой раз, это было после обеда, за которым барон выпил весьма значительное количество портеру, они сидели, по обыкновению, в будуаре.
      - Хороша ли у меня ботинка? - спросила Анна Юрьевна, протягивая к нему свою ногу, обутую, в самом деле, в весьма красивую ботинку.
      - А хорош ли у меня сапог? - отвечал ей на это барон, подставляя свою ногу под ногу Анны Юрьевны и приподнимая ту немного от пола.
      - Не смейте так делать! - прикрикнула уж на него Анна Юрьевна.
      Это занятие их, впрочем, было прервано приходом лакея, который стал зажигать лампы и таким образом сделал будуар не столь удобным для подобного рода сцен.
      Наконец, однажды вечером барон и Анна Юрьевна разговорились о силе.
      - Я очень сильна, - сказала Анна Юрьевна.
      - И я очень силен! - подхватил, не желая ей уступить, барон.
      - В руках я не меньше вашего сильна! - подхватила Анна Юрьевна.
      - Не думаю - померяемтесь.
      - Eh bien, essayons!..* - согласилась Анна Юрьевна, и они, встав и взяв друг друга за руки, стали их ломать, причем Анна Юрьевна старалась заставить барона преклониться перед собой, а он ее, и, разумеется, заставил, так что она почти упала перед ним на колени.
      ______________
      * Хорошо, попробуем!.. (франц.).
      На другой день после этого вечера барон, сидя в своем нарядном кабинете, писал в Петербург письмо к одному из бывших своих подчиненных:
      "Почтеннейший Клавдий Семеныч!
      Потрудитесь передать прилагаемое при сем прошение мое об отставке по принадлежности и попросите об одном, чтобы уволили меня поскорей из-под своего начальствования. В настоящее время я остаюсь пока в Москве. Этот город, исполненный русской старины, решительно привлекает мое внимание. Вы знаете всегдашнюю мою слабость к историческим занятиям (барон, действительно, еще служа в Петербурге, весьма часто говорил подчиненным своим, что он очень любит историю и что будто бы даже пишет что-то такое о ливонских рыцарях), но где же, как не в праматери русской истории, это делать? Карамзин писал свою великую историю в Свиблове, где я почти каждый день бывал нынешним летом!"
      Перечитав все это, барон даже улыбнулся, зачем это он написал об истории; но переписывать письма ему не захотелось, и он только продолжал его несколько поискреннее:
      "Будущее лето я поеду за границу, а потом, вероятно, и в Петербург, но только не работать, а пожуировать". Барон непременно предполагал на следующую зиму перетащить Анну Юрьевну в Петербург, так как боялся, что он даже нынешнюю зиму умрет со скуки в праматери русской истории.
      IV
      Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней был голубой капот, маленький утренний чепчик; лицо ее было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не было на свете куаферов и косметиков, то женщинам ее лет на божий свет нельзя было бы показываться. Барон тоже сидел с ней; он был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке.
      Лакей вошел и доложил:
      - Николай Гаврилыч Оглоблин!
      Анна Юрьевна взглянула на барона.
      - Принимать или нет? - проговорила она, как бы спрашивая его.
      - Отчего не принимать? Примите!.. Дайте только мне уйти, - отвечал барон и поднялся с своего места.
      - Проси! - сказала Анна Юрьевна лакею.
      Тот пошел.
      Барон между тем ушел в соседнюю комнату и оттуда, по особой винтовой лестнице, спустился вниз.
      Вошел Оглоблин: это был еще молодой человек с завитой в мелкие-мелкие барашки головой и с выпуклыми глазами, тоже несколько похожими на бараньи; губы и ноги у него были толстые и мясистые.
      По происхождению своему Оглоблин был даже аристократичнее князя Григорова; род его с материнской стороны, говорят, шел прямо от Рюрика; прапрадеды отцовские были героями нескольких битв, и только родитель его вышел немного плоховат, впрочем, все-таки был сановник и слыл очень богатым человеком; но сам Николя Оглоблин оказывался совершенной дрянью и до такой степени пользовался малым уважением в обществе, что, несмотря на то, что ему было уже за тридцать лет, его и до сих пор еще называли monsieur Николя, или даже просто Николя. Он обыкновенно целые дни ездил в моднейшем, но глупейшем фаэтоне по Москве то с визитами, то обедать к кому-нибудь, то в театр, то на гулянье, и всюду и везде без умолку болтал, и не то чтобы при этом что-нибудь выдумывал или лгал, - нисколько: ум и воображение Николя были слишком слабы для того, но он только, кстати ли это было или некстати, рассказывал всем все, что он увидит или услышит.
      За такого рода качества ему, разумеется, немало доставалось, так что от многих домов ему совсем отказали; товарищи нередко говорили ему дурака и подлеца, но Николя не унимался и даже год от году все больше и больше начинал изливать из себя то, что получал он из внешнего мира посредством уха и глаза.
      - А я, кузина, и не знал, что вы в городе, - зарапортовал он сейчас же, как вошел, своим мясистым языком, шлепая при этом своими губами и даже брызгая немного слюнями, - но вчера там у отца собрались разные старички и говорят, что у вас там в училище акт, что ли, был с месяц тому назад... Был?
      - Был!.. Что же? - сказала ему Анна Юрьевна довольно суровым голосом.
      - И там архиерей, что ли, какой-то был!..
      - Был и архиерей, - говорила Анна Юрьевна тем же суровым голосом.
      - И что там начальница училища какая-то есть... mademoiselle Жиглинская, что ли...
      - Есть, что же?
      - А то, что... - начал Оглоблин, и шепелявый язык его немного запнулся при этом, - будто бы архиерей... я, ей-богу, передаю вам то, что другие говорили, спросил даже: дама она или девица... Слышали вы это?
      - Нет, не слыхала.
      - Спросил, говорят, и потом у себя, что ли, или там в каком-нибудь интимном кружке своем и говорит: "что это, говорит, начальница в училище у Анны Юрьевны девица и отчего же elle est enceinte?"*.
      ______________
      * она беременна? (франц.).
      - D'apres quoi est-ce qu'il pense cela?* - воскликнула Анна Юрьевна, заметно обеспокоенная этим известием.
      ______________
      * Почему он так думает? (франц.).
      - Je ne sais pas*, - отвечал Николя, пожимая плечами.
      ______________
      * Я не знаю (франц.).
      - Ну!.. Il se trompe!.. Elle n'est pas enceinte, mais elle est malade!* - говорила Анна Юрьевна, желая как-нибудь спасти Елену от подобной молвы.
      ______________
      * Он ошибается!.. Она не беременна, а больна! (франц.).
      - C'est bien probable!..* - согласился и Николя. - Но ведь вы знаете, наши старички, - продолжал он, брызгая во все стороны слюнями, - разахались, распетушились... "В женском, говорят, заведении начальница с такой дурной нравственностью!.. Ее надобно, говорят, сейчас исключить!.."
      ______________
      * Это весьма вероятно!.. (франц.).
      Анна Юрьевна не на шутку при этом рассердилась.
      - Дурная нравственность passe encore!* - начала она, делая ударение на каждом почти слове. - От дурной нравственности человек может поправиться; но когда кто дурак и занимает высокую должность, так тут ничем не поправишь, и такого дурака надобно выгнать... Так вы это и скажите вашим старичкам понравится им это или нет.
      ______________
      * еще может пройти! (франц.).
      Николя при этом самодовольнейшим образом захохотал.
      - Ей-богу, сказал бы, да рассердятся только; отцу разве скажу, отшлепал он своим язычищем.
      - Отцу скажите, - он из таких же!
      - Из таких же! - подтвердил и Николя, продолжая хохотать. - Там они еще говорили, - присовокупил он более уже серьезным тоном, - в газетах даже есть статья о вашем училище.
      - Какая статья? - спросила Анна Юрьевна. Сама она никогда не читала никаких газет и даже чувствовала к ним величайшее отвращение вследствие того, что еще во время ее парижской жизни в одной небольшой французской газетке самым скандальным образом и с ужасными прибавлениями была рассказана вся ее биография.
      - Я потом отцу и говорю: "какая, я говорю, статья?" Он меня позвал в кабинет и подал: "на, говорит, свези завтра к Анне Юрьевне!"
      И вслед за тем Николя вынул из кармана нумер газеты и подал его Анне Юрьевне. Та прочла статейку, и лицо ее снова запылало гневом.
      - Ах, какое негодяйство! - воскликнула она.
      Статейка газеты содержала следующее: "Нигилизм начинает проникать во все слои нашего общества, и мы, признаться, с замирающим сердцем и более всего опасались, чтобы он не коснулся, наконец, и до нашей педагогической среды; опасения наши, к сожалению, более чем оправдались: в одном женском учебном заведении начальница его, девица, до того простерла свободу своих нигилистических воззрений, что обыкновенно приезжает в училище и уезжает из него по большей части со своим обожателем".
      Весть об этом в редакцию сообщил Елпидифор Мартыныч, который пользовал в оной и, разговорившись как-то там о развращении современных нравов, привел в пример тому Елену, которую он, действительно, встретил раз подъезжающею с князем к училищу, и когда его спросили, где это случилось, Елпидифор Мартыныч сначала объяснил, что в Москве, а потом назвал и самое училище.
      "Печатая это, - гласила статья далее, - мы надеемся, что лица, поставленные блюсти за нравственностью юных воспитанниц, для которых такой пример может быть пагубен на всю их жизнь, не преминут немедля же вырвать из педагогической нивы подобный плевел!"
      - Вы господина, что издает эту газету, знаете? - обратилась Анна Юрьевна к своему гостю.
      - Знаю-с! - отвечал Николя.
      - Ну, так передайте ему, что я презираю его мнением et que je me moque de ses pasquinades* и учиться у него управлять моим училищем не буду!
      ______________
      * и что я не обращаю никакого внимания на его пасквили (франц.).
      - Хорошо-с, передам! - сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. - У нас после того Катерина Семеновна была, - бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. - "Что ж, говорит, спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает".
      - Это я, что ли, то же самое делаю?
      - Да, вы; она ужасно вас всегда бранит... У вас вот тут внизу барон Мингер живет! - прибавил Николя, показывая на пол.
      - Живет! - подтвердила Анна Юрьевна.
      - Катерина Семеновна говорит, что вы за него замуж выходите.
      - Выхожу, может быть... Ей-то что ж до этого!.. Завидно, что ли?
      - Должно быть, завидно, что ее никто не берет! - сказал Николя и снова захохотал своим глупым смехом.
      Наконец, выболтав все, что имел на душе, он стал прощаться с кузиной.
      - Мне во многих еще местах надобно побывать! - говорил он, протягивая ей свою жирную и пухлую руку.
      По уходе его Анна Юрьевна велела позвать к себе барона. Тот пришел.
      - Дуралей этот Николя множество новостей мне привез, - сказала она ему.
      - Новостей? - спросил барон с некоторым вниманием.
      - Да, и ужасно какого вздору: прежде всего, что я за вас замуж выхожу... раз - враки.
      - Враки... - повторил за нею протяжно барон.
      - Потом уж газетная сплетня: статья там есть про мое училище.
      - Есть... читал... - произнес барон тем же протяжным голосом.
      - Что же вы мне не сказали о ней?
      Барон пожал плечами.
      - Во-первых, я полагал, что вы сами ее знаете и читали; а во-вторых, и спорить с вами не хотел.
      - Но в чем же вы спорить со мной тут думали? - спросила Анна Юрьевна.
      - В том, что я с этой статьей совершенно согласен: нельзя же, в самом деле, девушек, подобных Елене, держать начальницами учебных заведений.
      - А как же у вас, у мужчин, дураки набитые занимают высокие места?
      - И это очень нехорошо! - возразил ей барон.
      - Хорошо или нет, они, однако, занимают.
      Барон еще и прежде того пробовал Анне Юрьевне делать замечания насчет Елены, но она всякий раз останавливала его довольно резко, что сделала и теперь, как мы видим.
      - Ваше дело-с! - произнес он заметно недовольным тоном.
      - Чисто мое, и ни до кого оно не касается! - сказала Анна Юрьевна; но в эту самую минуту судьба как бы хотела смирить ее гордость и показать ей, что это вовсе не ее исключительно дело и что она в нем далеко не полновластна и всемогуща.
      Вошел лакей и подал ей пакет.
      - Казенный-с! - проговорил он каким-то мрачным голосом.
      Анна Юрьевна, взглянув на адрес, изменилась немного в лице и проворными руками распечатала письмо. Оно было, как и ожидала она, об Елене.
      "Милостивая государыня Анна Юрьевна! - писалось к ней. - Глубоко ценя ваши просвещенные труды и заботы о воспитании русских недостаточного состояния девиц, я тем более спешу сообщить вам, что начальница покровительствуемого вами училища, девица Жиглинская, по дошедшим о ней сведениям, самого вредного направления и даже предосудительного, в смысле нравственности, поведения, чему явным доказательством может служить ее настоящее печальное состояние. Будучи уверен, что в этом послаблении вами руководствовала единственно ваша доброта, я вместе с тем покорнейше просил бы вас сделать немедленное распоряжение об удалении сказанной девицы от занимаемой ею должности".
      Дочитав письмо, Анна Юрьевна сейчас же передала его барону, который тоже прочел его и, грустно усмехнувшись, покачал головой.
      - Печальная вещь, но которой, впрочем, надобно было ожидать, проговорил он.
      - De la part des fous on peut s'attendre de tout!* - произнесла Анна Юрьевна.
      ______________
      * От безумцев можно ожидать всего! (франц.).
      Барон на это ей ничего не сказал.
      - Что же вы, однако, намерены делать? - спросил он ее потом, помолчав немного.
      - Я сама не знаю!.. Должна буду удалить ее; но я и сама после этого выйду!.. Дайте мне перо и бумаги, я сейчас же это и сделаю.
      Барон пододвинул то и другое Анне Юрьевне. Она села и написала:
      "По письму вашему я сделаю распоряжение и велю бедной девушке подать в отставку. Какое неприятное чувство во мне поселяет необходимость повиноваться вам, вы сами можете судить, а потому, чтобы не подвергать себя другой раз подобной неприятности, я прошу и меня также уволить от должности: трудиться в таком духе для общества, в каком вы желаете, я не могу. Письмо мое, по принятому обычаю, я хотела было заключить, что остаюсь с моим уважением, но никак не решаюсь написать этих слов, потому что они были бы очень неискренни".
      - Позвольте!.. Позвольте!.. - воскликнул барон, все время стоявший за плечом у Анны Юрьевны и смотревший, что она пишет. - Так писать нельзя, что вы в конце приписываете.
      - Отчего же нельзя? - спросила настойчиво и капризно Анна Юрьевна.
      - Оттого что вас под суд отдадут за подобное письмо. Разве можно в полуофициальном письме написать, что вы кого бы то ни было не уважаете!
      - Ну, что ж из того, что отдадут под суд?.. Пускай отдадут: с меня взять нечего - я женщина.