- У Хозарова.
      - Да разве я вас ночевать туда посылала?.. Что я вам говорила? Что поручила? Помните ли вы это?.. Отдали ли по крайней мере письмо, которое я с вами посылала?
      - Письмо?.. Письмо отдал.
      - А узнали ли, что я вам говорила?
      - Известно, что узнал.
      - Ну, рассказывайте!
      Как ни ломал Антон Федотыч свою странную голову для того, чтобы изобресть какой-нибудь приличный ответ, но ничего не мог придумать.
      - Что рассказывать-то?.. - произнес он.
      - Господи боже мой! - воскликнула, всплеснув руками, Катерина Архиповна. - Это превосходит всякое терпение: человек вы или нет, милостивый государь? Похожи ли вы хоть на животное-то? И те о щенках своих попечение имеют, а в вас и этих-то чувств нет... Подите вы от меня куда-нибудь; не терзайте по крайней мере вашей физиономией. Великое дело поручила отцу семейства: подробнее рассмотреть, как живет, где, и что, и как? Так и этого-то не сумел и не хотел сделать.
      - Я вам говорю, что я рассмотрел... - возразил Антон Федотыч.
      - Что же вы рассмотрели?
      - Все рассмотрел, все отлично.
      - Велика квартира?
      - Велика.
      - Сколько комнат?
      - Одна.
      - Как? Велика - и одна? Да что вы такое говорите? С ума, что ли, вы сошли? Или еще не проспались?
      - Ну, ладно-с! - возразил Антон Федотыч, встал и пошел.
      - Постойте!.. Куда же вы идете?.. Скажите по крайней мере, будет ли Сергей Петрович сегодня?
      - Будет, непременно приедет, - отвечал Антон Федотыч и вышел.
      Странная голова его мало того, что ничего не понимала, но начала еще кружиться, так что Ступицын почувствовал необходимую потребность выйти на свежий воздух.
      - Этакой отвратительный человек, - говорила Катерина Архиповна, вероятно, тот обрадовался и послал за шампанским, а этот безобразный урод и напился.
      Часов в десять Мари проснулась, и первый ее вопрос, который она сделала матери, был: возвратился ли папенька, и приедет ли сегодня Сергей Петрович?
      - Приедет, друг мой, непременно приедет, - отвечала старуха.
      Мари тотчас встала, спросила себе чаю с белым хлебом и потом начала одеваться. Она потребовала себе свое любимое шелковое платье и вообще туалетом своим очень много занималась; Пашет и Анет, интересовавшиеся знать, что такое происходит между папенькой, маменькой и Мари, подслушивали то у тех, то у других дверей и, наконец, начали догадываться, что вряд ли дело идет не о сватовстве Хозарова к Мари, и обе почувствовали страшную зависть, особенно Анет, которая все время оставалась в приятном заблуждении, что Хозаров интересуется собственно ею. Катерина Архиповна ушла к себе в комнату, затворилась и начала молиться. Антон Федотыч, чем более странная голова его приходила в нормальное состояние, тем яснее начал сознавать, в какой мере он дурно исполнил возложенное на него поручение, и что ему непременно последует от супруги брань, и брань такого сорта, какой он никогда еще не получал, потому что дело шло об идоле, а в этом случае Катерина Архиповна не любила шутить.
      Пораздумавшись, он решился на целый день дать куда-нибудь тягу и явиться домой в то время, как у Катерины Архиповны поуходится сердце.
      В одиннадцать часов все дамы, в ожидании торжественного представления жениха, были одеты наряднее обыкновенного и сидели по своим обычным местам. Все они, конечно, испытывали весьма различные ощущения. Старуха в своей комнате была грустна, Мари сидела с нею; она была весела, но взволнованна; в сердцах Пашет и Анет, сидевших в зале, бушевали зависть и досада.
      Жених подъехал в щегольской парной карете, из которой проворно выскочил и, взбежав на крыльцо, сбросил свою шубу сопровождавшему его лакею и вошел. Пашет и Анет сухо ему поклонились; он прошел к Катерине Архиповне. При появлении его Мари вся вспыхнула; старуха силилась улыбнуться. Герой мой был тоже несколько взволнован и даже сел на предлагаемый ему стул не с обычною ему ловкостью и свободою. Катерина Архиповна посмотрела на дочь; та поняла и вышла. Несколько минут мать и жених сидели молча. Хозаров, очень хорошо уже поняв, что в семействе решено дать ему слово, решился не начинать первый; а старухе, кажется, было тяжело начать говорить о том, чего она не желала бы даже и во сне видеть.
      - Вы сердитесь на меня, Сергей Петрович? - проговорила она.
      - Напротив, я считаю за счастье, - отвечал Хозаров.
      - Вы так меня тогда удивили, что я даже вдруг хорошенько сообразиться не могла и, как мать, даже испугалась.
      - Я очень понимаю, Катерина Архиповна, ваши чувства - и даже сам бы на вашем месте поступил точно таким же образом. В настоящем случае позвольте мне, Катерина Архиповна, попросить у вас извинения в моей дерзости. Что делать. Любовь заставляет нас иногда забывать общественные условия.
      - Скажите мне одно, Сергей Петрович, вы любите Мари? - спросила Ступицына.
      - Катерина Архиповна! - отвечал Хозаров, прижав руку к сердцу. - Есть чувства, которых человек не в состоянии выразить словами. Мне не выразить моих чувств словами, я могу только сознавать их в сердце.
      - Да постоянно ли вы будете любить ее, не переменитесь ли?
      - Перемена во мне может произойти тогда только, когда из этой груди вынут мое сердце и вместо него поставят чье-нибудь другое.
      - Это все женихи, Сергей Петрович, говорят так, а как женятся, так и выходит другое.
      - Зачем же смешивать себя с толпою? Почему же не быть исключением? Я, Катерина Архиповна, не мальчик; я много жил и много размышлял. Я видел уже свет и людей и убедился, что человек может быть счастлив только в семейной жизни... Да и неужели же вы думаете, что кто бы это ни был, женясь на Марье Антоновне, может разлюбить это дивное существо: для этого надо быть не человеком, а каким-то зверем бесчувственным.
      - Нет, Сергей Петрович, это и не звери, а люди делают; мало ли мы видим примеров: мужья разлюбляют прекрасных жен и меняют их бог знает на кого.
      - Клянусь моей любовью к Марье Антоновне, которая, конечно, для меня дороже всего, клянусь этою любовью, что я всю жизнь буду любить их! произнес Хозаров.
      Разговор на несколько времени прекратился.
      - Вот еще что я хотела сказать, Сергей Петрович, - начала старуха, - мы небогаты: у Мари всего бабушкина усадьба с какими-нибудь...
      - Бога ради, Катерина Архиповна, не говорите мне об этих вещах, которых я и знать не хочу, - перебил Хозаров, очень, впрочем, довольный, что услыхал о бабушкином состоянии, - я женюсь только на вашей дочери и желаю только владеть ими, а больше мне ничего не надобно.
      - Очень верю, Сергей Петрович, вашему благородству, и поверьте, что я награжу Машеньку и награжу больше, чем даже следует по нашему состоянию, но достаточно ли это будет для семейной жизни?.. Имеете ли вы сами состояние?
      - Я имею и свое состояние... вы видите, я живу - и живу в столице, отвечал Хозаров, - но этого мало: имею же я некоторые способности, которые могу употребить на службу?.. И, наконец, у меня, Катерина Архиповна, две здоровые руки, которые готовы носить каменья для того только, чтобы сделать Марью Антоновну счастливою.
      - Не обманывайте меня, Сергей Петрович, вся моя жизнь, все мое счастье только в ней. Я не знаю, что со мною будет, если увижу, что я ошиблась; она еще молода, она сама не понимает, какой делает теперь важный шаг, но я мать; я должна ее руководить.
      В продолжение этой речи у старухи навернулись на глазах слезы. Хозаров тоже был, кажется, растроган и прижал к глазам платок.
      - Я ничего не могу говорить и только благоговею перед вашими материнскими чувствами, - отвечал он.
      - Поклянитесь мне еще, что вы сделаете ее счастливою, - сказала Катерина Архиповна, взяв героя моего за руку.
      - Еще раз клянусь моею любовью сделать вашу дочь счастливою! - произнес Хозаров.
      - Берите ее - она ваша, - сказала старуха и, зарыдав, упала на диван.
      Хозаров между тем взял руку будущей маменьки и несколько раз поцеловал ее с чувством. Далее затем призвана была Мари. Катерина Архиповна, не переставая плакать, объявила дочери о предложении Хозарова. Мари сконфузилась и бросилась обнимать мать, а потом подала жениху руку, которую тот, как водится, страстно поцеловал. В следующей затем беседе Сергей Петрович был нежен с невестою, в то же время старался как можно более изъявлять почтения и глубокого уважения к Катерине Архиповне и начал ее уже именовать belle-mere*. Он не позабыл также и своих будущих belles-soeurs** и с ними, по-родственному, очень мило шутил, обещаясь на будущее время подмечать, кто им нравится, и нынешнею же зимою выдать их замуж. На это обе девицы объявили, что они еще не хотят замуж; но Хозаров, по правам близкого родственника, обещал, как делалось это в старину, выдать их насильно и уморительно описал эту сцену, как повезет он их с связанными руками в церковь венчать. Обе девицы, несмотря на чувствуемую зависть, расхохотались и утвердительно сказали, что не дадут себя связывать; одним словом, в это утро герой мой успел до невероятности всем понравиться. Невеста, как мы и прежде еще знали, его обожала; Пашет и Анет остались весьма довольными его любезностью и вниманием; даже сама Катерина Архиповна начала его понимать в другом смысле; из предыдущей сцены она убедилась, что будущий зять очень любит Мари, потому что он не только сам не спросил о приданом, но и ей не дал договорить об этом предмете. Заискав таким образом во всех членах семейства, Сергей Петрович начал просить позволения - съездить на несколько времени домой и распорядиться по некоторым экстренным домашним делам, обещаясь в шесть часов вечера явиться на приятнейшее для него дежурство у ног невесты.
      ______________
      * теща (франц.). Здесь - мамаша.
      ** своячениц (франц.).
      Откровенно говоря, Хозаров не имел никаких экстренных дел; но ему хотелось побывать у Варвары Александровны, рассказать ей, что с ним случилось, и порисоваться перед нею своими пылкими чувствами.
      Мамилова очень обрадовалась приезду друга.
      - Где вы и что с вами? - спросила она гостя, подавая ему руку.
      - Судьба моя решена - я женюсь, - отвечал тот.
      - Право? Каким же образом это случилось?
      - И сам не знаю; вчера получил пригласительную записку, а сегодня дано и слово.
      - Слава богу, опомнились; это было бы с их стороны просто сумасшествие - отказать вам. Ну, что же вы, счастливы теперь?
      - Я не понимаю еще хорошенько, что со мною; у меня как-то замерло сердце, и я ничего ясно не могу ни чувствовать, ни понимать.
      - Вот вы мужчина, а говорите, что у вас замерло сердце; что же должна чувствовать женщина в эти страшные для нее минуты! Что ваша невеста весела?
      - Да, она очень весела: она еще очень молода и потому беспечна.
      - Нет, это не потому что молода, но она любит вас... Ах, как это первое время тяжело для тех женщин, которые идут не по любви! После как-то свыкнешься с этою мыслью, но вначале - это ужасно.
      - Что вы, Варвара Александровна, чувствовали в это время?
      - Что я чувствовала?.. - отвечала со вздохом и несколько смутившись хозяйка. - Я ничего не чувствовала; я была тогда глупа, слепа, нема; я выходила, или, лучше сказать, это выходила замуж не я, а кто-то другая; я не понимала, что я для жениха моего так, игрушка, временная забава, и уже после, гораздо позже, когда воротить было невозможно, я поняла, что такое мужчина, и особенно мужчина в сорок лет. Но, впрочем, не спрашивайте меня: зачем вам знать историю моего сердца, она скучна и неинтересна; я могу только сказать, что я не живу, а прозябаю.
      - Знаете ли, что я думаю? Вам, с вашей поэтической душой, не следовало бы выходить замуж.
      - Это почему вы так думаете?
      - Потому, что вы так умны; ваше сердце столько возвышенно, что вам из мужчин нет равного: они все ниже вас.
      - Ах, как вы ошибаетесь, Сергей Петрович! Как мало нужно для моего великого ума и для моего возвышенного сердца - одна любовь и больше ничего... Любовь, если хотите, среди бедности, но живая, страстная любовь; чтобы человек понимал меня, чувствовал каждое биение моего сердца, чтобы он, из симпатии, скучал, когда мне скучно, чтобы он был весел моим весельем. Вот что бы надобно было, и я сочла бы себя счастливейшей в мире женщиной.
      - Неужели же Лев Павлович не отвечает на ваши прекрасные требования? Неужели он вашим благородным стремлениям не сочувствовал?
      - Лев Павлович?.. Лев Павлович, как и все мужчины: он с самых первых пор или скучал, или даже смеялся над моими стремлениями. Он окружал меня богатством, удовлетворял мои прихоти, впрочем, всегда с оговорками, и потому полагал, что уже все сделал, что я даже не должна сметь ничего желать более. Но, бога ради, не спрашивайте меня: видьте во мне вашего друга... старуху, которая вам желает счастья... и больше ничего! Расскажите мне лучше что-нибудь про себя: когда вы думаете назначить свадьбу?
      - Я, с своей стороны, буду настаивать как можно скорее: знаете, любовь нетерпелива...
      - Да, кончайте эту скучную процедуру скорее, будут толки, сплетни, и зачем вам допускать подобные пошлости в вашем браке, который не должен походить на другие свадьбы? Где вы думаете после жить?
      - Без сомнения, в Москве, - отвечал Хозаров. - Неужели же ехать в эту ужасную провинцию?
      - Не забывайте ваших старых друзей, а в том числе и меня, - сказала Мамилова.
      Хозаров встал и поцеловал у ней руку.
      - То, что вы сделали для меня, - сказал он с чувством, - так заключено глубоко в моем сердце, так срослось с этим сердцем, что одна только смерть может уничтожить чувство благодарности... одно это одолжение деньгами...
      - Не говорите, пожалуйста, об этих пустяках, - перебила хозяйка. Знаете ли что? Я не люблю денег и считаю их решительно за какие-то пустяки: по-моему, кажется, отдать кому деньги или самому у кого-нибудь взять - это такая обыкновенная вещь, о которой не стоит и думать.
      - Я в этом не согласен с вами. Деньги - рычаг всего. При деньгах можно все сделать.
      Мамилова сомнительно покачала головой.
      - Не спорьте, Варвара Александровна, в этом, а лучше скажите мне: чего нельзя сделать для своего удовольствия на деньги?
      - А например, найти, милостивый государь, друга, - перебила резко хозяйка. - Найдите с вашими всемогущими деньгами друга!
      - Да, это другое дело; но, впрочем, есть пословица, что с деньгами и друзей много.
      - Не друзей, Сергей Петрович, а льстецов, вы хотите, верно, сказать. Но друга, истинного друга не купите вы на деньги.
      - Зачем же так углубляться в жизнь. Мы можем и льстецов считать за друзей; есть прекрасные на этот предмет стихи: "У дружбы есть двойчатка лесть: они с лица отчасти схожи".
      - Ну, бог с ними - и с деньгами и с лестью, - все это не моего романа. Скажите лучше мне, как вы думаете вести себя с вашей будущей женой?
      - То есть как? - спросил Хозаров. - Как обыкновенно, я полагаю, обращаются люди образованные, когда они любят.
      - Бога ради, не обращайтесь так, как обращаются образованные и умные мужья. Это значит, с первого же раза, начать переделывать молоденькое и покорное существо на свой лад. Оно, конечно, будет повиноваться и подделываться под ваши понятия; но в то же время оно будет убивать самое себя. Ведите себя просто, как бог вас создал, занимайтесь с этим молоденьким созданием пустяками, которые ее занимают, болтайте с ней, играйте. Что вы смотрите на меня с удивлением? Если вы любите ее, то вам самим будет весело; а если нет, то и говорить нечего. Поверьте мне, что если вы хотите быть счастливым в вашем браке, то и не должны себя вести иначе.
      - Я люблю мою невесту, - и из этого слова можете ясно заключить, как я буду вести себя.
      Долго еще продолжалась беседа между женихом и Варварой Александровной. Брачные отношения были разобраны ими в самых мельчайших подробностях: много, конечно, Варвара Александровна, обладающая таким умом, высказала глубоких и серьезных истин; много в герой мой, тоже обладавший даром слова, сделал прекрасных замечаний; но я не решаюсь передать во всей подробности разговор их, потому что боюсь утомить читателя, и скажу только, что Хозаров отобедал у Мамиловой и уехал от нее часу в шестом. Домой заехал он на минуту для того только, чтобы, пользуясь свободою жениха, переменить свой фрак на, сюртук. Здесь, конечно, явилась к нему другой его друг - Татьяна Ивановна, и, конечно, Сергей Петрович поставил себе в обязанность и ей объявить весьма подробно о всем том, что касалось до женитьбы.
      - Вот ваше дело обделалось, слава богу, хорошо, - сказала Татьяна Ивановна грустным голосом, - а я все-таки осталась обижена; меня, может быть, не будут и в дом к себе пускать.
      - Вот пустяки, - кто из них смеет это подумать, я всех их заставлю вас уважать!
      - Нет, Сергей Петрович, это невозможно, - возразила Татьяна Ивановна.
      - А вот посмотрите, - отвечал Хозаров.
      В шесть часов он отправился на приятнейшее для него дежурство, где невеста и Катерина Архиповна ожидали его с величайшим нетерпением. Впрочем, герой мой, как следует влюбленному жениху, заехал первоначально к Люке и взял там фунтов десять различных сортов конфет. Приехав, он был непомерно мил; зная из прежних разговоров, что Катерина Архиповна очень любит грецкие орехи в сахаре, будущий зять не преминул в кондитерской отобрать для тещи штук тридцать конфет именно этого сорта; невесте были привезены целые пять фунтов и сверх того в прекрасном картоне; для Пашет и Анет у Хозарова тоже были приготовлены конфеты, но он им их не показал, а объявил, что привез им женихов, которых и держит покуда в кармане. Пашет и Анет сначала помирали со смеху, а потом приступили к нему, чтобы он показал и не держал бы несчастных женихов в кармане.
      Хозаров долго мучил любопытных двух девиц и, наконец, вынул и представил им женихов. Оказалось, что они были из красного леденца. Один из них, для Пашет, был, кажется, французский кирасир в шишаке и с руками, сложенными на груди крестообразно; для Анет же - в круглой шляпе и державший руки наподобие ферта. Кроме сего, к обоим женихам было приложено по целому фунту конфет.
      Посмеявшись и пошутив таким образом с своими belles-soeurs, Хозаров начал заниматься с невестою и вступил во все права жениха. Первоначально он увел ее в залу и, взяв за талию, начал с нею ходить взад и вперед по комнате. Разговор между ними был следующий:
      - Итак, Мари, наши желания увенчиваются успехом, - сказал Сергей Петрович, - теперь я могу вас спросить, давно ли вы меня любите?
      - Давно... постойте... это именно с того вечера, как, помните, в Ко... на вечере я танцевала с вами польку.
      - Вообразите, Мари, что значит симпатия! В этот же вечер решилась и моя участь: увидя вас, я как будто переродился; во мне вдруг явилось желание жениться, чего мне прежде и не снилось... Вся моя прошлая жизнь показалась мне так пошла, так глупа, что я возненавидел самого себя.
      - Что это значит симпатия? - спросила Мари.
      - О! Это слово имеет большое в жизни значение, - сказал Хозаров. Симпатия значит родство душ; так что, если расторгнуть эти две души, между которыми существует симпатия, то жизнь их будет неполна; в каждой из них как будто бы будет чего-то недоставать. Возьмите этот билетик, - продолжал он, развертывая конфетный билетик, - тут написано: "Я знаю, ты мне послан богом, до гроба ты хранитель мой". Тут есть полная мысль, но разорвите его пополам: на одной половине осталось: "Я знаю, ты мне послан богом", а на другой - "до гроба ты хранитель мой". Хоть в каждой есть смысл, но неполный, - таков смысл и двух разрозненных душ, связанных симпатическим родством. - Здесь герой мой остановился, заметя, что уж чересчур забрался в отвлеченности, которые Мари совсем не понимала, да и сам он не очень ясно уразумевал то, о чем говорил.
      - Кто живет на луне? - спросила вдруг Мари. - Неужели и там есть люди? Им, я думаю, холодно.
      - Ну, Мари, этот вопрос могут решить только ученые.
      - Неужели же они знают, что там делается!.. Это очень далеко.
      - У них для этого есть трубы, в которые они наблюдают.
      - Кис, кис, кис!.. - вскрикнула Мари и, оставив жениха, бросилась к двери, в которой показался огромный рыжий кот. - Сергей Петрович, посмотрите, какие у него маленькие глазки - и какие он славные песни поет, прибавила она, взяв кота на руки и поднося его к Хозарову, который сначала погладил кота, а потом взял его за усы и потихоньку потянул. Кот оскорбился и царапнул дерзкую руку. Хозаров отдернул. Маша покатилась со смеху. Возня с котом продолжалась около четверти часа: Мари гладила его, заставляла танцевать, подняв на задние лапки, и, наконец, повязала ему голову носовым платком, отчего у кота действительно сделалась преуморительная физиономия, так что даже Сергей Петрович расхохотался.
      После истории с котом речь зашла о новой польке-мазурке, которую Сергей Петрович уже щегольски танцевал, но невеста еще не знала. Хозаров начал ее учить, и оказалось, что Мари весьма способна и понятлива для танцевального дела: с двух - трех раз она выделывала па правильно и отчетливо. От танцев щечки ее разгорелись; шелковая мантилья спала и открыла полную, белую шею и грудь; черные глазки разгорелись еще живее, роскошные волосы, распустившиеся кудрями, падали на плечи и на лоб. Герой мой затрепетал, созерцая свою невесту, и потому, на правах жениха, посадил ее с собою на диван, обнял и начал целовать ее ручки, щечки, глазки, шейку и грудь. Мари слабо сопротивлялась. В это время через залу прошла Катерина Архиповна. Жених и невеста сконфузились.
      Катерина Архиповна ничего им не сказала, но, пройдя в другую комнату, крикнула Анет и велела той идти сидеть в зале, и если куда нужно будет выйти, то послать туда сестру. Когда Анет пришла в залу, жених и невеста сидели все еще рядом, и Хозаров держал Мари за руку. Зависть, усыпленная на время любезностью Хозарова, снова закралась в сердце девушки: с серьезным лицом уселась она на дальний стул и уставила свои глаза на оконный переплет, чтобы только не видеть счастья другой - счастья, о котором она когда-то сама мечтала.
      - Ma belle-soeur! - сказал Хозаров. - Что поделывает ваш сладкий жених?
      - Не знаю, - отвечала сухо девушка, - я его куда-то засунула.
      - А Павлы Антоновны?
      - Она своему голову скусила, - отвечала с улыбкою Анет.
      Сергей Петрович и Мари померли со смеху.
      - О mon dieu, mon dieu*, - воскликнул Хозаров, - какая же жалкая участь ваших женихов! Вы своего затеряли, а Павла Антоновна даже скусила своему голову! Не поступайте вы, Мари, со мною так жестоко, - прибавил он, обращаясь к невесте, которая, с своей стороны, ничего не отвечала и только крепко пожала жениху руку.
      ______________
      * Боже мой, боже мой (франц.).
      Пашет в самом деле жестоко распорядилась с подарком Хозарова: наследуя от папеньки прекрасный аппетит ко всему съедобному, она первоначально съела все доставшиеся на ее долю конфеты, а потом принялась и за жениха; сначала откусила ему ноги, а потом, не утерпев, покончила и всего, и последний остаток - женихову голову в шишаке, вероятно, с целью продлить наслаждение, очень долго сосала. Анет не засунула своего жениха; она его, вместе со всеми подаренными конфетами, прибрала далеко, в самый потайной свой ящик, имея в виду со временем показать их какой-нибудь задушевной приятельнице и вместе с тем рассказать, что эти конфеты подарил ей один человек, который любил ее, но теперь уже не любит, потому что умер. Нам известно, что Анет, как и папенька, любила сказать красное словцо, то есть задушевные свои мечтания выдать за действительность.
      Далее в этот вечер ничего уже не случилось более достопримечательного, кроме разве того, что Анет была сменена с своего дежурства пришедшим папенькою и потому тотчас же ушла к себе наверх. Антон Федотыч явился домой с головой, окончательно приведенною в нормальное состояние, и потому сильно трусил предстоящего ему объяснения с супругою. Увидев Хозарова, он очень обрадовался, потому что по опыту уже знал, что Катерина Архиповна в присутствии посторонних не входила в крайности и ограничивалась только тем, что разве скажет ему небольшую колкость. Увидев, что Хозаров сидит рядом с Мари и даже держит ее за руку, - он сообразил, что дело уже покончено, вследствие чего и решился перед будущим зятем немного поважничать.
      - Здравствуйте, Антон Федотыч, - сказал жених довольно фамильярно.
      - А... наше вам почтение!.. Отчего не накрывают на стол: разве не знают, что я в одиннадцать часов ужинаю? - сказал Антон Федотыч, садясь на стул. - Нет ли, Сергей Петрович, с вами сигарок? Я свои захватил все с собою и потерял портсигар дорогой.
      Хозаров подал тестю сигару, которую Антон Федотыч тотчас же и закурил.
      - Ты не давай папеньке сигар, - сказала шепотом Мари, - маменька терпеть не может, чтобы он курил, потому что он все сорит.
      Ужин Ступицыных на этот раз не походил на обычные их ужины. Катерина Архиповна распорядилась, чтобы к нему были приготовлены котлеты из телятины, и вечно жареная говядина заменена тетеркою. Кроме того, перед ужином была подана водка и потом поставлена на стол бутылка с мадерою. Антон Федотыч, разумеется, воспользовался случаем: он почти залпом выпил две рюмки водки, заставя то же сделать и Сергея Петровича. За ужином Ступицын очень боялся того, чтобы жена не начала выговаривать, но все-таки сохранил присутствие духа и, вместе с Пашетой, уничтожил большую часть каждого блюда и выпил почти полбутылки вина. Прочие ничего не ели, Хозаров пил мадеру и разговаривал с невестой, которая, вероятно от волнения, тоже пила очень много воды Катерина Архиповна и Анет были скучны.
      VIII
      "Chere Claudine!
      Опять я давно не писала к тебе и опять по той же причине, что нечего писать. Каждый день мой есть томительное повторение вчерашнего, а вчерашние дни мои ты знаешь очень хорошо. Последнее время меня развлекала и занимала свадьба Хозарова, о которой я тебе уже писала. Наконец, они женились. Стыдно сказать, Claudine, но я любуюсь и завидую их счастью. О, как должно быть полно это счастье! Они так любят, так стоят друг друга, они восторжествовали над препятствиями, которые ставили им свет и люди. Вот уже более недели, как они обвенчаны и живут в маленьком, но прелестном домике на Гороховом поле. Я у них провожу почти целые дни. Если хочешь, они немного смешны: представь себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них; холодные светские умы, может быть, назовут это неприличным; но - боже мой! неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые лучшие минуты нашей жизни!.. А сколько на свете людей, для которых даже и не существовало и не будет существовать этого поэтического времени! Я моим птенцам сочувствую. Для самой меня, как я ни желала, как я ни мечтала об этом, не существовало подобных минут. На самых первых порах я сама была, да и заставили меня быть, благоразумною и приличною.
      Прощай, мой друг!
      Твоя Barbe Мамилова".
      Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже переселилась к молодым и спровадила Антона Федотыча с двумя старшими дочерями в деревню.
      - Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно, наскучило сидеть в положении подушки.
      Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров наклонился и поцеловал жену.
      - Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.
      - Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно, - возразил Хозаров.
      - Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама природа требует.
      - Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.
      - Да, вот это справедливее, что вам самому скучно. Ну, это, Сергей Петрович, не большое доказательство любви.
      - Помилуйте, Катерина Архиповна, любовь доказывается не в подобных вещах.
      - К чему же вы все это говорите так громко?.. Вероятно, чтобы разбудить ее. Я этого, признаюсь, не ожидала от вас, Сергей Петрович!
      - Я не знаю, почему вам, мамаша, угодно таким образом перетолковывать мои слова.
      - Я не перетолковываю ваших слов, и очень странно, если бы я, мать, стала перетолковывать что бы то ни было... А я все очень хорошо вижу и все очень хорошо понимаю.
      - То есть вам угодно видеть и понимать все в дурную сторону.
      Катерина Архиповна хотела было возразить, но остановилась, потому что Мари проснулась и села.
      - Что ты, друг мой, видела во сне? - сказал Хозаров, беря жену за руку.
      - Ничего... снились только премиленькие черные котятки - и пресмешные: я их кормила все молоком, а они не ели.
      - Разве ты думала, друг мой, о котятках?
      - Нет, сегодня не думала.
      - Ты ужасное еще, Мари, дитя, - сказал Хозаров.
      - Сам ты дитя! Почему же я дитя?
      - Да так, мой друг, ты дитя; но только милое дитя, даже во сне видишь котят; это очень мило и наивно!
      - Сами вы наивный. Куда же ты встал?
      - Мне, друг мой, надобно съездить в клуб.
      - Вот прекрасно... не извольте ездить; я сижу дома, а он поедет в клуб - и я с тобой поеду...
      - Друг мой, это не принято.
      Катерина Архиповна, слушавшая всю эту сцену с лицом сердитым и неприятным, наконец вмешалась в разговор.
      - Я не знаю, Сергей Петрович, как вы поедете в клуб, - жена ваша не так здорова, а вы ее хотите оставить одну... тем более, что она этого не желает.
      - Но сами согласитесь, мамаша, что это странно.
      - Для вас, может быть, действительно это странно; но что же делать, если она вас любит и желает быть с вами.
      - Господи боже мой! Я сам ее люблю; но все-таки могу съездить в клуб.
      - Поезжайте!.. Кто же вас удерживает? - сказала, наконец, Мари. - Мне все равно; я и с мамашей буду сидеть.
      - Друг мой, нельзя же совершенно отказаться от общества! - возразил Хозаров.