Ускорение мягкими лапами вцепилось в Павла, и тому пришлось ухватиться за угол пульта.
      Сначала нерешительно подрагивая, но затем все смелее и увереннее тарелка, снижаясь, входила в вираж.
      Тихон окончательно освоился с удивительно легким управлением тарелки, и облака понеслись на них снизу так стремительно, что Пашку оторвало от пола.
      - 3-з-зем-ля же... - сквозь зубы начал он, едва держась за округлый выступ пульта. Но падение уже замедлилось. Тарелка полого скользнула к приветливо мигавшим огням Грачевки, проплыла над прудом, перескочила через улицу и медленно опустилась на мокрую траву во дворе Пашкиного дома.
      Пузырилась под дождем лужа. Тускло отсвечивали окна дома. Беззвучно шевелил листьями огромный тополь во дворе. Все было рядом - рукой подать. Если б рука эта не упиралась в прозрачную броню купола.
      - Вулкана уволю, - сказал Пашка, глядя на будку, в которой, свернувшись калачом, спал пес. - Совсем мышей не ловит. Хозяин не в своей тарелке прикатил, а он, понимаешь, ни гугу.
      Тихон молчал, обдумывая положение.
      Как-то так сложилось в их отношениях, что принимать решение в трудных ситуациях было делом Тихона. Внешне неторопливый, даже производящий впечатление тугодума, он неизменно оказывался прав в ситуациях, допускавших выбор. Бессменный судья всех спортивных соревнований, диспетчер в драке, умеющий видеть сразу за всех. Причем драк, в отличие от Пашки, он не выносил. Считал последним делом решать проблемы "вручную". "Надежный", однажды охарактеризовал его любитель психологических портретов Левка. "А я? Я - какой?" - поинтересовался тогда Павел. "Ты у нас, Паша, парень на "два О", - сказал с усмешкой Лев. "Как это?" - опешил Пашка. "Обидчив, но Отходчив", - пояснил Левка.
      - Купол впустил? - неожиданно спросил Тихон.
      - Кого? - испугался Пашка.
      - Нас с тобой.
      - Ну... - почувствовал подвох Павел.
      - Выпускал?
      - Выпускал... - неуверенно согласился Пашка.
      - Это я к тому, что если бы им надо было нас того... то они бы сразу это сделали.
      - Правильно! - обрадовался Пашка.
      - А что ты сделал, после чего он нас выпускать перестал?
      - Чего я такого сделал? - возмутился Павел.
      - Глобус! Все началось с глобуса! Навалился и давай оси гнуть...
      - Да где оси? Какие оси? Нету у него...
      Пашка оказался около пульта.
      - Стоп! - рявкнул Тихон. - Убери лапы.
      Пашка обреченно махнул рукой и отодвинулся.
      Тихон стал осторожно покручивать глобус.
      - Это не глобус, - заключил он.
      - Правильно! - с готовностью поддержал его Павел. - Не глобус. Нет, нет... Дурак поймет, что не глобус это, - изощрялся он. - Не похоже даже.
      Тихон молча ждал, пока утихнет оскорбленное Пашкино самолюбие.
      - Это... материализованное изображение нашей Земли.
      - Сам придумал? - не глядя на Тихона, поинтересовался Пашка.
      - В инструкции к летающим тарелкам прочитал, - съязвил Тихон. Смотри, одна половина его темнее другой.
      - Ну?
      - Граница света ползет.
      - Что-о? - не выдержал Пашка и уставился на шар.
      - Раньше она не тут была, - отодвинул его плечом Тихон. - К тому же какой резон облака на глобусе рисовать? Вот, видал... циклон. Кстати, ты не помнишь, как повернут был глобус, когда мы сюда забрались? Вернуть бы его в то же положение.
      Но Пашка уже ничего не слышал. Он глядел на две клавиши, расположенные неподалеку от глобуса, и сам себе удивлялся: как это он не попробовал нажать на одну из них, на левую, которая, это точно знал Пашка, могла освободить их из плена? Надо было нажать на нее еще там, в воздухе, над Таранькиной Гарью. Но тогда словно мешало что-то взять и нажать. Теперь же это стало необходимостью.
      Ярчайшая вспышка света заставила Тихона пригнуться. Он ожидал боли, грохота и еще невесть чего. Но был только свет.
      Тихон открыл глаза.
      Тарелка висела над пустыней.
      - Привет, - дружелюбно сказал Пашка и на всякий случай отодвинулся. Пустыня никак не входила в его планы.
      "Тоже мне... марсиане... - с обидой подумал он, -...нажми, нажми"... - и поежился под взглядом друга.
      Тихон, так и не решив, что ему следовало сделать с Пашкой, осмотрелся. Насколько глаз хватало, кругом простирался песок. Ни кустика, ни деревца, ни даже маломальского миража не было поблизости. Только песок, покрытый мелкой рябью волн. Высоту определить было трудно. Не было ориентиров. Тихон приподнялся на коленях и тут же испуганно сел. Рука, протянутая к куполу, не нашла привычной уже опоры. Пашка, перехватив взгляд Тихона, с гордо-независимым видом принялся смотреть по сторонам. Его поведение свидетельствовало о том, что он, конечно же, с самого начала знал, что купол снова стал проницаем, и такие вот леденящие взгляды друзей, вроде того, которым одарил его Тихон, прощать не намерен.
      Убедившись, что купол выпускает, Тихон улегся на пол и свесил голову за край тарелки. Рядом немедленно пристроился Пашка и плюнул в пустыню.
      - Может, это сон такой, а, Тихон?
      - Может... Коллективный сон. Слышь, Павел, - Тихон втянул голову под купол, - сядь сюда. Да, да... подальше.
      Когда Пашка перебрался подальше от пульта, Тихон медленно опустил тарелку на песок.
      - И попробуй только двинуться с места, - пригрозил он, выбираясь из тарелки.
      Жар шел отовсюду. Песок был раскален, и воздух, едва заметно колышущийся, был сух и зноен. Пот почти сразу же проступил на лбу.
      "Останься здесь без транспорта..." - подумал Тихон и на всякий случай оглянулся на тарелку. Все было в порядке. Тарелка поблескивала куполом, а под ним, безучастный ко всему, лежал, закинув руки за голову, Пашка.
      То, что с воздуха казалось мелкой рябью, оказалось крупными волнами. Идти по песку было трудно. Особенно сложно было подниматься на песчаные кручи. С виду они казались монолитными, а на самом деле состояли из мелкого сыпучего песка, непрерывно ползущего под ногами. Тихон почти на четвереньках одолел бархан и стоял на вершине, истекая липким потом. Пустыня один на один казалась еще более величественной. Бесконечной чередой барханы уходили к горизонту и терялись из виду в дрожащих струях нагретого воздуха.
      Тихоном овладело странное ощущение нереальности происходящего. Все это: и ночная гроза в Грачевке, и невероятная находка, а теперь еще и раскаленная печь пустыни - показались ему каким-то фантастическим фильмом, невольным персонажем которого он стал. Казалось, стоит только выйти из зрительного зала или выключить телевизор, как все происходящее немедленно исчезнет.
      - Ну, что? - раздалось совсем рядом.
      В двух шагах от Тихона в воздухе висела тарелка. Пашка, наполовину срезанный куполом, лежал, опершись локтями на выступающее основание, и смотрел в ту же сторону, что и Тихон.
      Тихон вытер пот со лба.
      - Странное что-то получается, - сказал он. - Значит, дома выйти из-под купола нельзя, а тут, в пустыне, - пожалуйста...
      - Разобрался я, - сказал, зевая, Пашка. - Все проще пареной репы. Залезай, домой поедем. Теперь и дома можно будет выйти.
      Тихон забрался под купол и вздохнул облегченно: техника кондиционирования тарелки действовала безупречно.
      - Вот, видишь, где мы? - Пашка ткнул пальцем в глобус. - Точка вот... видишь?
      - Ты мне скажи, откуда она взялась? Не было ведь никаких точек?
      - Знаю, что не было.
      Пашку разморило на солнышке. Он зевал и клевал носом.
      - Так откуда?
      - Заказал я. Понимаешь, заказал... Она так может, - поведя рукой, пояснил Павел.
      - Ерунду говорит какую-то...
      - Чего ты... - сонно сопротивлялся Пашка. - Ерунду, сразу. Я и клавиши заказал. Эта вверх, думаю, тогда эта - вниз, думаю.
      - А в лоб какая будет, ты не думаешь? - взъярился Тихон. - Он, понимаешь, заказывает и молчит!
      - Да не знал я... Не знал! Думаю, ну как мы определяться будем? Хоть бы точка, там, где мы... А она - раз и появилась. И про клавиши сразу понял.
      Пашка принялся вращать глобус.
      - Что-то тут речек много, Тихон... Которая наша? Поставить надо хоть приблизительно.
      Точка плясала где-то в верховьях Лены.
      - Уйди, троглодит!
      Тихон, полагаясь на чутье, повращал глобус, подведя под точку то место, где должен был находиться Сосновск.
      - Давай... - отстраняясь от пульта, сказал он. - Раз ты такой любимец марсиан.
      Ускорение, в который раз за сегодняшний день, навалилось на плечи ребят, и пустыня оказалась далеко внизу.
      3
      Над слякотными грачевскими улицами, ныряя и раскачиваясь, беззвучно плыл неопознанный летающий объект, проще говоря, летающая тарелка. И именно бесшумность транспортного средства вывела из себя бдительных дворняг.
      Метнулась в подворотню, заливаясь лаем, первая. Глухо забрехала спросонья другая. Вскоре вся деревня была заполнена разноголосым воем и лаем. Захлопали двери домов. В темноте послышались голоса.
      - И с чего это они, черт их дери? - спросил первый.
      - Сам не пойму, - ответил второй.
      - Тьма кромешная, - молвил первый голос.
      - Хоть бы звездочка на небе, - поддержал его второй.
      - Опять дождь будет, - поддержал разговор кто-то в исподнем с противоположной стороны улицы.
      Как-то сам собой разговор перескочил на сенозаготовку, потом на события в Африке и на проблемы энергетического кризиса.
      В темноте засветился огонек папиросы.
      В самый разгар беседы в конце улицы появился некто в белой рубахе. Разговор, дошедший тем временем до советско-американских отношений, прервался.
      - Это, никак, Волков сын? - спросил первый голос.
      - Вроде он, - согласился второй.
      - Ты чего это среди ночи шастаешь? - обратился к Тихону третий.
      Тихон, не останавливаясь, дружелюбно сказал:
      - Сено сгребали... Вот и задержались.
      Позвольте, но...
      1
      Тяжелая августовская зелень листьев была усыпана сверкающими каплями воды. Весь сад носил следы ночного ливня. Асфальт дорожек был засыпан песком и сбитыми ветками. В лужах лежали розовые облака, и капли, падающие с деревьев, разбивались о них. Неподвижный утренний воздух вобрал в себя запахи грозы, мокрого песка, листьев и был так плотен, что у Константина Тимофеевича перехватило дыхание, и он остановился, привыкая к оглушительному гомону птиц и буйству утренних красок.
      Каждый раз после ночи, проведенной в подземелье, он бывал поражен контрастом этих двух миров - подземного, лишенного запахов, красок, звуков, в котором даже эмоции были строго регламентированы, и этого - настоящего, жившего по своим извечным законам.
      Улыбнувшись, Константин Тимофеевич закинул руки за голову, потянулся и зашагал к институту, в стеклах которого сияло утреннее солнце.
      Вахтер встретил Волкова испуганно-сочувственным взглядом. Константин Тимофеевич истолковал это по-своему:
      "Вот видишь, - обратился он к себе, - тебя уже люди жалеть стали. Доработался. Два года без отпуска!"
      Внезапно он почувствовал необыкновенную усталость. Захотелось немедленно, сейчас же, не заходя в лабораторию, бросить все и катить куда глаза глядят. Например, в Грачевку к брату.
      Сейчас так хорошо, в Грачевке! Можно будет захватить удочки и махнуть на остров. А там бездумно валяться на песке целый день. И болтать с племянником о чем угодно. Хоть о Бермудском треугольнике, хоть о достоинствах новой модели "Москвича".
      Внезапно вспыхнувшее желание ехать в Грачевку было настолько сильным, что Константин Тимофеевич остановился посредине лестничного пролета, готовый повернуть обратно. Мысленно он уже видел себя стоящим в очереди за билетами на автовокзале. Он даже несколько шагов вниз по лестнице сделал, но опомнился.
      "Что это со мной?"- мелькнула мысль.
      Представив себя со стороны, бормочущего и топчущегося на лестнице, Константин Тимофеевич устыдился и медленно пошел вверх, налегая рукой на перила. Но желание съездить в Грачевку не оставляло его.
      "А что, в самом деле? - думал он. - Возьму я денька три, отдохну".
      Решение успокоило Волкова, и он бодро зашагал по коридору. Перед дверью мельком взглянул на часы, вошел... и увидел всю лабораторию в сборе. Вновь взглянул на часы. Может, ошибся? Нет... шесть часов утра. Что за черт... Может...
      Волков почувствовал, как на лбу выступил пот.
      "Агафон!"
      Не сводя глаз с сотрудников, Константин Тимофеевич сделал два шага, посмотрел на экран монитора. Экран полыхал ровным зеленым светом. Все было в порядке.
      - В чем дело? - хрипло спросил Волков.
      Закашляли, заскрипели стульями, запереглядывались. Заговорил Гракович:
      - Агафон коротнул сеть. Сначала два броска... Системы сразу на аварийный... Тут он и коротнул.
      Константин Тимофеевич впервые видел старшего инженера подавленным.
      Пожевав губами, Гракович продолжил:
      - Сначала началась чехарда с графиками прироста информации. По всем составляющим... По инструкции вас положено снимать... Связь не работает. Включаю аварийную, и та молчит. На экране вижу, что у вас все в порядке...
      - Погоди... - не дослушал Волков. - Он что, на резерве, что ли?!
      Не веря собственным глазам, он смотрел на щит управления. Приборная группа основной сети мертво высвечивала нули.
      - Но ведь... установка действует?!
      Пальцы Волкова забегали по пульту монитора. На экране стала видна внешняя спираль, потом внутренняя, еще одна... Вот и конец шнура, мягко и неровно дрожащий, словно заячий хвостик.
      "Целехонек... Рванул в импульсе энергию основной сети, спалил все, что было можно, и переехал на резервное питание. Как на такси из автобуса пересел. На ходу причем..."
      Константину Тимофеевичу стало жаль Граковича. Ночью, один-одинешенек, он увидел это первым. Понятно, почему он послал за всеми сразу.
      Волков ткнул кнопку прироста информации. Запело счетное устройство. На экране дважды мигнуло изображение координатной сетки, после чего загорелась еще одна шкала.
      "Порядок не тот", - отметил Волков и вновь нажал кнопку.
      Цикл повторился, и на шкале появилась та же самая цифра. Лишенная эмоций электронная система пыталась убедить ученого в том, что Агафон за одну ночь получил чуть ли не в сто раз больший объем информации, чем когда-либо...
      "Но это же чушь..." - растерянно подумал Волков. Взгляд его упал на лежащий рядом тест-блок.
      "Значит, не поверили тоже... Кто в это поверит?"
      - Графики на столе, - безучастно произнес Гракович.
      Константин Тимофеевич внимательно всматривался в ленты самописцев. Линии прироста информации. Две ушли в нуль. Одна проходит. Что это за поток? Та-ак... ясно. Гуманитарная составляющая. Позвольте, но, если информация практически не поступала к Агафону, откуда же такой колоссальный прирост ее уровня?!
      Волков медленно поднялся с кресла оператора.
      - Ну-ну...
      - Что вы сказали? - перестал грызть ногти Сеня Вынер.
      Был он человек простодушный и какой-то не от мира сего. Говорил всегда очень искренне и очень непонятно. Все, что слышал, воспринимал буквально. "Все твои беды, - частенько вразумлял его Игорь, - происходят от того, что буква в фамилии у тебя не та. Если бы была "и" вместо "ы" - быть бы тебе доктором наук. Ну, сам подумай, разве в Академии устояли бы перед такой фамилией?"
      Волков долго смотрел в голубые добрые глаза Вынера, пока до него дошел смысл вопроса.
      - Нет, нет... ничего.
      Снова белые ленты диаграмм ползли перед глазами Константина Тимофеевича, и он, как охотник по следам на пороше, пытался определить, что же именно сделал Агафон. Вот отдал энергию. Много... Хватило бы, чтобы котлован под дом вырыть. И с этого момента берет больше, чем обычно. Куда ему столько? И что же это у нас получается? Энергия уходит неизвестно куда, информация поступает неизвестно откуда... Увидел бы старик Ломоносов... На неисправность аппаратуры не списать - все проверено сотни раз. В чем же дело?
      Ответа на этот вопрос не было.
      - Что случилось с сетью? - спросил, ни к кому не обращаясь, Волков. Что-то не вяжется тут. - Он ткнул пальцем в графики.
      - Проверим! - с готовностью вступил в разговор Сеня Вынер. Он чувствовал угрызения совести: на рванувшихся в аварийном режиме графиках линии выглядели блекло. Сеня понимал, конечно, что и этого достаточно, но ему казалось, что его профессиональная честь задета.
      Мало-помалу обстановка в лаборатории разрядилась. В затылок шефу дышали, сопели и покашливали. Притащили Волкову груду лент с другого стола. Заговорили наперебой.
      Посыпались предположения. Игорь принялся убеждать всех, что Агафон, узнав об энергетическом кризисе, стал приторговывать энергией. В ход пошли ручки. Кирилл, не умевший говорить нормальным голосом, начал кричать.
      Это уже было знакомо. Это была его, Константина Тимофеевича, лаборатория. И ребята были его - родные.
      2
      Мурзик терся о глобус рыжей спинкой.
      - Кыш! - крикнул Тихон и попытался дотянуться до котенка. - Брысь!.. Тебе говорят или нет?!
      Мурзик, скособочась, прыгнул в черный экран на дне тарелки и стал тонуть. Он вытягивал одну лапу, а другие в это время успевали увязнуть.
      Тихон сделал отчаянную попытку дотянуться до Мурзика и проснулся.
      На кухне звякали посудой и вкусно пахло пирогами. Тихон перевернулся на другой бок, чтобы досмотреть, что же стало с Мурзиком, но вдруг подскочил на кровати с одной-единственной мыслью: "Тарелка! Или... это был сон?"
      Взгляд его упал на джинсы. На левой штанине был вырван огромный клок...
      "Не сон!"
      В комнату заглянула мать.
      - Проснулся, полуночник? Я уж думала будить. Одевайся скорее, сбегай к Надежде Яковлевне, пока не уехала. Отнесешь ей деньги и записку.
      - Какие еще деньги? Что за записки?
      Тихон тянул время, чтобы избежать вопросов о порванных джинсах.
      - Одевайся давай, все расскажу.
      Мать ушла на кухню, а Тихон, выдернув из занавески иголку с ниткой, через край залатал штанину.
      - Какие деньги, мам? - спросил он, усаживаясь за стол.
      - Деньги Надежде Яковлевне. В записке написано, что купить.
      - Она что, едет куда?
      - А Левка не говорил тебе разве?
      - Не-е.
      - В Кисловодск едет сегодня. Непонятно, о чем вы говорите между собой, чтобы не знать, что у друга мать уезжает. Может, ты не знаешь, что и мы с отцом уезжаем сегодня?
      - А вы-то куда? - теперь уже совершенно искренне вытаращил глаза Тихон.
      - Да ты что?.. - опешила мать. - Совсем уже голову потерял со своими гуляньями? Ты смотри, ты у меня догуляешься... Вот отец узнает, до скольки ты ходишь!
      И тут Тихон вспомнил. Точно ведь! Собирались в гости к дяде Саше.
      "Так, так... - быстро жуя, соображал Тихон. - Это что у нас выходит? Это же можно на полюс! Хоть на один, хоть на другой. А там пожить в свое удовольствие в палатках! А если ружье отцовское захватить, так это же невозможно описать, что это такое получается. И Левка тоже свободен! Ну бывает же в жизни счастье!"
      - Ты чего это засиял? - подозрительно заглядывая ему в лицо, спросила мать. - Ты чего это засиял, я спрашиваю? Уж не задумал ли чего учудить тут? Ты смотри мне! Дом на тебе остается. Вербу в загоне оставим. Тетя Клава доить будет. Молоко станешь брать у нее. Сколько надо, столько и бери. А гусей утром выпускай. Да не забывай кормить!
      Но Тихон уже не слушал. И есть он тоже не мог. Кусок прочно встал поперек горла. Тихон сгреб с тарелки пироги.
      - Ну, я пошел, мам... Чего там у тебя, давай.
      3
      Надежда Яковлевна встретила Тихона рассеянной улыбкой. Пакетик с деньгами и запиской она, не глядя, засунула в сумочку. Заходила по комнате:
      - Так, это я взяла. Это взяла. Господи, что же я забыла?
      - Очки... - Тихон вспомнил пустыню. - Очки вы, Надежда Яковлевна, забыли. Те, которые от солнца. Там, на юге, очки от солнца - первое дело.
      Надежда Яковлевна насторожилась.
      - Ты прав, конечно, Тихон. Очки там нужны будут. - Вернулась с очками, посмотрела на них, улыбнулась виновато, отложила в сторону.
      - Теперь такие не носят.
      Некоторое время она силилась что-то вспомнить. Что-то чрезвычайно важное. Так и не вспомнив, обратилась к Тихону:
      - Тихон, ты уж, пожалуйста, посматривай за Левой. Он у меня такой несобранный! Просто не знаю, как я буду там. Наверное, с полдороги вернусь.
      Такая перспектива не могла устроить Тихона, и он забеспокоился:
      - Да что вы, Надежда Яковлевна! Поезжайте себе спокойненько! Он же здоровый у вас мужик. Голова! Вон мои уезжают...
      Тихон понял, что сказал лишнее. К счастью, с улицы послышался автомобильный сигнал. Надежда Яковлевна стала сама не своя.
      - Ну вот! Уже приехали... Уже пора. А я... Тихон, вы... Лева! Лева!
      Из комнаты вышел взлохмаченный Левка и на ходу бросил:
      - Привет.
      Вдвоем с Тихоном они вытащили чемоданы и пристроили их в кузове школьного ГАЗика.
      Мотор машины нетерпеливо взревел. Шофер был знакомый - муж буфетчицы из школы, он же завхоз - Лексеич. Его красное лицо всегда потело, а глаза шныряли туда-сюда.
      - Ма-а-ам! - крикнул Лев, обратись к дому.
      - Ну, мужики... - улыбнулся Лексеич. - Теперь вам лафа! Денежки мама оставила. Гуляй - не хочу!
      Он радостно захихикал, потирая лысину.
      - Так мы и сделаем, - хмуро пообещал Левка. - Ну, ма-а-ам! - Надежда Яковлевна появилась на крыльце.
      - Левушка, обещай мне... газ... письма... сразу отвечай... Раздалось звучное чмоканье, и Тихон, чтобы не смущать друга, отошел, засунув руки в карманы. Наконец хлопнула дверка, взревел двигатель и ГАЗик укатил, нещадно дымя и лязгая разбитыми бортами.
      Ребята постояли, пока машина не скрылась за поворотом.
      - Пошли к Пашке, - сказал Тихон, - там новость сногсшибательная.
      Тихон произнес эти слова на редкость обыденным тоном. Он долго представлял себе, как скажет эти или другие слова, как многозначительно посмотрит на друга. Ведь слова эти, какими бы они ни были, означали приглашение посмотреть на чудо. А получилось совсем просто: "Пошли, там новость тебя ждет".
      - У вас с Пашкой сроду новость на новости, - недоверчиво усмехнулся Левка. - Приду... поем, вот...
      Свернув в переулок, Тихон прижал покрепче еще теплые пироги к животу и припустил, не разбирая дороги, напрямик через кусты, через свалку у мастерской, где они с Пашкой провели значительную часть жизни, собирая детали для своих конструкций. Единым махом перелетев кузов старой полуторки, поросшей травой, Тихон перевалился через забор и оказался в "объятиях" Вулкана. Друг человека настойчиво просил показать содержимое Тихоновой запазухи, контрабандно вносимое на охраняемую им территорию. Взятку в виде пирога принял с достоинством и, затянув на ноге Тихона петлю из цепи, удалился в конуру. Чертыхаясь, Тихон освободился от петли и подошел к открытой двери сарая.
      Тарелка висела в метре от земли. Из-под нее торчали Пашкины ноги, обутые в старые кроссовки. Было что-то странное в том, как они торчали. Тихон присел и понял, в чем заключалась странность. Пашка лежал в воздухе. В ответ на его блаженную улыбку Тихон только головой ошарашенно покачал.
      Павел заговорил, странно придыхая:
      -...И лезь сюда. Не-евесомость... и попробуешь.
      Он крутнулся в воздухе. Уперевшись в дно тарелки рукой, прижал себя к земле и приглашающе подвинулся:
      - Залезай!
      Тихон встал на четвереньки и полез под тарелку. Внезапно он почувствовал, как сначала голову, а потом и спину начало с силой прижимать к земле.
      - Не бойся, - успокоил его Павел, - это вокруг тарелки ободок такой, где сила тяжести больше, а тут хорошо.
      Тихон уже миновал барьер и задышал тяжело, стараясь почему-то набрать побольше воздуха в легкие. Сначала у него возникло ощущение, будто голова стремится оторваться от туловища, а потом начало казаться, что он лежит вверх ногами.
      - Что, правда, здорово?
      - Угу, - ответил Тихон. - Только неудобно.
      Рубаха на нем вздулась пузырем. В промежутке между ней и голым животом плавали пироги.
      - Я тебе пожевать принес.
      Одобрительно заурчав, Пашка принялся уминать пироги, одновременно пытаясь говорить. Он поймал плавающую в воздухе бумажку и со словами: "Уо-ош а эла!" - протянул ее Тихону.
      Сказанное следовало понимать: "Чертеж я сделал".
      Тихон прочитал: "Чертеж летающей тарелки". Повыше, от руки, была нарисована дамская шляпа с короткими и толстыми полями.
      - "Тарелки" надо в кавычках, - сказал Тихон.
      - На чертежах не ставят кавычек, - достаточно внятно возразил Пашка. - Еще надо написать про пульт... - он посмотрел на проплывший в сторону пирог, -... про невесомость надо и про экран.
      - Какой экран? - не понял Тихон. - Не было же никакого экрана...
      - А вот! - Павел показал на ясно различимый овал в дне тарелки. - И в тарелке такой же... только поменьше. А клавиша та, отдельная, для него.
      - Опять заказал? - покачал головой Тихон.
      - Не... - оскалился Пашка. - Она сама...
      Рядом раздался звучный шлепок.
      - Ты глянь... - с сожалением проговорил Пашка, отколупывая от пола пирог. - Как с десятого этажа летел. А вкусный...
      - Вчера экрана не было, а сегодня я про него сон видел, - продолжал Тихон. - Вроде как в тарелку забрался Мурзик ваш и глобус повернуть хочет... думаю, ищи тебя потом в Сахаре где-нибудь... потом прыгнул в экран этот самый, а он, вроде как дыра в пространстве... - Тихон разглядывал овал в дне тарелки. - Что интересно, эта дыра вроде как бинокль. С одной стороны...
      Пашка, замерев, слушал Тихона, поглядывая то на темный овал, то во двор, через открытую дверь сарая.
      - Чего ты? - подозрительно спросил Тихон, заметив его лихорадочно горящие глаза.
      - Я сейчас... - умоляюще прошептал Пашка и попятился из-под тарелки. - Мурзик уйдет...
      Хлопнула калитка, и во дворе показался Левка.
      - Ошарашить бы его! - мигом переключился Пашка.
      - Левку ошарашишь, как же...
      - Лев! Сюда! - крикнул Павел направившемуся было в огород Левке.
      - Ну, где ваш сногсшибательный секрет? - проговорил Левка, втискиваясь в щель дверей. - Эй, где вы?
      Зайдя в полутемный сарай со света, он, похоже, ничего не видел.
      Привыкнув к темноте, Лева с интересом оглядел висящую в воздухе тарелку.
      - Да... ребята... - протянул он. - Вы делаете явные успехи! Это уже не автожир из "Харлея", который не летает. Еще немного - и приз станции юных техников ваш!
      Услышав Пашкино шумное дыхание, Лев со словами: "Вот вы где, черти полосатые!" присел.
      На лице его появилось задумчивое выражение. Поправив очки, он оглядел лежащего в воздухе Пашку. Тот для вящей убедительности попытался скрестить руки на груди, но его завращало.
      Упершись в дно тарелки, Пашка без слов продолжал глядеть на Левку.
      Лев протянул руку под тарелку, и ладошка его звонко шлепнула по полу.
      Побледнев, Левка закрыл глаза и тряхнул головой.
      - Это не приз станции юных техников, ребята. Это - Нобелевская... Как вы сделали эту ступеньку?
      - Какую еще ступеньку? - забеспокоился Пашка.
      - В пространстве, - тихо ответил Левка. - Или... я что-нибудь не так понимаю?
      - Ты все не так понимаешь! - расстроился Пашка. - "Ступеньки в пространстве!.." А ну! Отойди...
      С кряхтением он преодолел барьер повышенной силы тяжести и встал, отряхиваясь от кусков пирога.
      - Вылезай, Волк! Нашли кого удивить! Это он кого хочешь удивит. Тарелка это! Обыкновенная летающая тарелка. Которая НЛО. В лесу нашли. Понимаешь? Бросили ее в лесу эти... Тау-Китяне. А мы с Тихоном нашли. Это вот - купол проникаемый, - Пашка ткнул в купол рукой. - Там вон - глобус с облаками. А это - клавиши, которыми управлять. Еще бинокль есть, прос... пространственный. Счас попробуем Мурзика туда затолкать. Тарелка так сегодня Тихону сказала, - пояснил он. - И ты, это... с призами брось со своими... Вылезай, Волк... Покатать товарища надо.
      - Не надо меня катать! - испугался Лев. - Вы меня и так уже укатали.
      Пашка с сожалением поглядел на друга.
      - Спе-циаль-но английский учить не буду, - пообещал он и ушел искать Мурзика.
      Тихон и Левка, сидя на выступающем из-под купола крае тарелки, смотрели, как Пашка пытается поймать котенка.
      - Кыс, кыс, кыс... - лживым голосом звал Павел.
      Котенок с интересом смотрел на протянутую сквозь забор грязную Пашкину руку. Когда Павел готов был уже схватить кота, тот, приподнявшись на задних лапах, передней ударил Пашку по руке и отскочил. Павел направился в огород. Но как только скрипнула калитка, Мурзик на всякий случай перебрался в ограду. Теперь они поменялись местами.
      - Чего расселись? - спросил Пашка через забор. - Кота не видите?
      - Видим, - сообщил Тихон.
      - А чего?
      - Пусть скажет, что он против английского имеет, - потребовал Левка.
      - А Мурзика ловить будете?
      - Посмотрим, - неопределенно пообещал Тихон.
      - Твоя мать всегда говорит, что человек столько раз человек, сколько языков он знает. Вот ты и боишься сразу за англичанина и за немца.
      - Я еще и по-русски понимаю, - улыбнулся Левка.
      - Во... Я и говорю. Лови кота!
      - Котов ловить не будем, - спрыгнув с тарелки, сказал Тихон. Работать надо по системе...
      Может, так, а может, и по-другому
      1
      Ночной океан был удивительно спокоен. Чернота водной глади незаметно переходила в черную стену тропической ночи, подступавшую со всех сторон. Только звезды, огромные незнакомые звезды, да узкий серпик месяца, повисшего рожками вверх в ночном небе, не давали заблудиться в безграничном мире мрака. Ребятам казалось, что они одни в холодной, равнодушной к заботам маленькой Земли Вселенной. Тихон лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел на перевернувшийся вверх дном ковшик Большой Медведицы. Мелькнул огонек падающей звезды. Метеорит? А может быть, космический корабль тех, кто оставил в лесу под Грачевкой эту удивительную тарелку? Кто они? Где живут? Как выглядят? И почему тарелка оказалась в сибирском лесу? Случайно? А может быть, с какой-то целью? Какой?