Виталий Пищенко,
      Михаил Шабалин
      НЛО из Грачевки
      Тем, кто хорошо знает Сосновск, наверное, знакомо старое кирпичное здание, выстроенное невесть когда купцом Акуловым. Раньше, когда город был небольшим, первый этаж и обширные подвалы купеческого дома занимал магазин. Второй этаж был отдан почте и телеграфу, а на третьем размещались банк и строительное управление.
      Но время шло, город рос и шагнул за реку. Учреждения перебрались в новые, куда более удобные здания из стекла и бетона. Кирпичный дом с узкими окнами пустовал, пока его не облюбовали ученые. Видимо, их устраивала тихая окраина, в которую превратился бывший центр Сосновска. Дом подновили, очистили подвалы. Вывезли весь мусор, привезли вещи, очень порой удивлявшие жителей окрестных улиц. Ну, к чему, например, были нужны огромные бронеплиты? А зачем такая уйма бетона? Но мало-помалу строительство заканчивалось. Сад, о существовании которого как-то забывали предыдущие владельцы дома, восстановили и обнесли кирпичной стеной. Над парадным входом здания появилась солидно поблескивающая табличка:
      НИИИТ
      Научно-исследовательский институт
      измерительной техники
      Здесь-то и начались события, о которых пойдет речь.
      Лаборатория АСИ
      1
      Пыльный августовский день подходил к концу и обещал перейти в грозовую ночь. Красное закатное солнце еще только тонуло в дымном мареве, стоявшем над городом, а с востока уже заходили черно-синие тучи и, пока еще беззвучно, молнии торопливо ощупывали горизонт.
      На втором этаже института, со стороны сада светились три окна лаборатории аналоговых систем интеллекта. Сам заведующий лабораторией, доктор физико-математических наук Константин Тимофеевич Волков сидел за столом и, близоруко щурясь, листал книгу "Техническая эстетика". Книга была французская, подписи Волков понимал с трудом, поэтому, просматривая ее, полагался в основном на свое чутье. Стиль "ретро" в оформлении оргтехники ему не понравился, зато школьный кабинет физики "Летающая тарелка" приятно удивил.
      "Черт возьми... правильно-то как! Вот где знание психологии подростков. Вообще, точка приложения усилий педагогики должна лежать в сфере эмоционального".
      Поймав себя на том, что он опять перешел к психологии, Волков невесело усмехнулся: в последнее время у сотрудников лаборатории АСИ стали появляться совершенно неожиданные интересы.
      Старший инженер Гракович, например, "подался в йоги". Диковинные диеты, невероятные асаны стали его страстью. Ярым оппонентом Граковича был техник Семен Вынер, воспылавший интересом к медицине научной. Это было тем более удивительно, что еще месяц назад Сеня - человек совершенно здоровый, едва ли знал, где у него находится, скажем, печень. Аспирант Игорь стал крупнейшим в городе коллекционером и знатоком научной фантастики. Нет, фантастику он, конечно, почитывал и раньше, но чтобы вот так уйти в нее "с головой"...
      - Это у вас от безделья, - мрачно подшучивал над сотрудниками заведующий лабораторией, но в один прекрасный день общее поветрие захватило и его.
      Физик по образованию, Волков стал испытывать почти патологический интерес ко всему, что начиналось со слов "психо..."
      Начав с классики, он перешел к школе Узнадзе. Переварив фундаментальные труды, глотал периодику так, что библиотекарь едва успевала поставлять ему кипы журналов, и никак не мог удовлетворить жгучее желание разобраться наконец в сути происходящего в человеческом сознании.
      ...Где-то хлопнула форточка. Оставив книгу, Волков встал из-за стола, подошел к окну и, устроившись поудобнее на подоконнике, попытался определить - далеко ли гроза. Но, хотя вспышки молний следовали одна за другой, гром на таком расстоянии был неотчетлив и едва слышен. Налетел ветер, и яблони испуганно залопотали листвой. Опять все стихло, и в открытую дверь кабинета донеслись из лаборатории щелчки самописцев. Звук этот вновь все вернул на круги своя, и Константин Тимофеевич тяжело вздохнул, глядя на "резиденцию Агафона" - невысокое кирпичное здание в углу сада. В официальных отчетах, конечно, не фигурировало имя, придуманное лабораторным остряком Игорем, а лишь СПС-2: самообучающаяся плазменная система, модель вторая. Модель первая именовалась Филимоном и просуществовала шесть месяцев и четыре дня. А потом... Волков вспомнил, как выглядело здание резиденции после того, как Филимон "приказал долго жить". До этого Константину Тимофеевичу и в голову не приходило, что обычный кирпич тоже может гореть...
      Взрывом вышибло крышу, как пробку из бутылки с шампанским. Институт лишился почти всех стекол. Константин Тимофеевич был дома, когда это произошло, - отсыпался после ночного дежурства. Проснулся, будто кто под бок толкнул. Еще ничего не понимая, сел, прислушиваясь к тому, как где-то внутри защемило вдруг от страшной пустоты. Поднял трубку телефона и, подержав, осторожно опустил ее на рычаг. Сгорбясь, ждал звонка. И когда телефон взорвался длинной трелью, не удивившись, поднял трубку, выслушал дежурного, голос которого срывался в крик, оделся и вышел на улицу...
      Специальная комиссия, разбиравшая причины аварии, пришла к выводу, что произошло невероятное совпадение целого ряда случайностей. Один шанс на миллион. И этот шанс выпал.
      Уроки были извлечены. Агафон, в отличие от предшественника, помещался глубоко под землей. По настоянию комиссии было обеспечено даже резервное питание, в пользу которого, впрочем, создатели установки не особенно верили.
      - Сохранность стекол гарантирована, - невесело шутили они.
      В случае аварии структуру СПС-2 ничто не могло бы спасти. За сотые доли секунды, которые требовались автоматике, чтобы перевести установку на резервное питание, весь труд лаборатории аналоговых систем пошел бы прахом.
      Константин Тимофеевич вздохнул тяжелее прежнего. Обстановка последних дней была напряженной. Агафон отказывался решать задачи. Установка исправно поглощала энергию, автоматические считыватели по-прежнему загружали память СПС-2 разнообразной информацией, а толпа математиков - в основном аспиранты - как и раньше топталась в саду, около металлической двери "резиденции". Но туда их теперь не пускали.
      - Не решает! - отвечали создатели Агафона и щелкали автоматическим замком перед носом тех, кто не терял веры в детище Волкова.
      Об аналитических способностях Агафона в институте ходили легенды. СПС-2 производила расчеты в десятки раз быстрее своих собратьев. Ответы ее отличались безупречной логикой и (если такие определения применимы к машине) находчивостью и остроумием. Об этом говорили в толпе ожидающих. Говорили также и о том, что Агафон-де свихнулся на теореме Ферма, подсунутой каким-то шутником. Начал быстро, без раздумий бить текст, а потом споткнулся, выдал россыпь точек, затем четыре коротенькие формулы. Три из них были известны и представляли из себя последовательные ступени освоения энергии вещества: обобщенная формула химических превращений, затем дефект массы, классическая полная энергии вещества, зато четвертая являла нечто несуразное, со значком, который не мог быть расшифрован иначе, как плотность вакуума.
      Математики выслушивали эти полусплетни, понимающе трясли головами и замолкали, глядя на дверь резиденции. В центре двери красовался зеркально-желтый глазок, к которому достаточно было приложить палец, как замок тут же щелкал и дверь распахивалась. Горестным для аспирантов обстоятельством являлось то, что давно определенная вероятность повторения дактилоскопического узора у различных людей составляла бесконечно малую величину. А цену бесконечно малому аспиранты-математики хорошо знали.
      2
      На улице быстро темнело. В подступившей духоте деревья поникли черным воском листьев. Шелест их стал почти неразличим за рокотанием грома. Послышались шаги. "Гракович", - подумал завлаб и сполз с подоконника. Действительно, через минуту на пороге возник Гракович. Сказать в отношении старшего инженера "пришел" как-то язык не поворачивался. Гракович именно "возникал". Да и к тому, как он работал, более всего подходило слово "стремительно". Особенно удивляла Константина Тимофеевича способность Граковича обходиться без декларации цели. Многие из тех, кого знал Волков, исходили на слова, не оставляя сил для достижения того, о чем говорили и к чему стремились. Гракович был их противоположностью.
      Поздоровавшись, старший инженер указал на "Техническую эстетику".
      - Никак новое увлечение у вас, Константин Тимофеевич?
      Волков улыбнулся. Гракович помимо своего "основного хобби" обзавелся еще одним - вел летопись увлечений своих коллег.
      - Нет, Володя, на этот раз ваша коллекция останется без пополнения. Принес кто-то из ребят, а я вот решил полистать.
      Волков помолчал, потом добавил:
      - Что-то Быстров запаздывает сегодня.
      - Я за него отдежурю, Константин Тимофеевич. У Кирилла сегодня праздник- "День рыбьего новоселья".
      Увлечение младшего научного сотрудника Кирилла Быстрова началось с того, что он притащил в лабораторию трехлитровую банку, в которой лениво шевелили плавниками толстые золотые рыбки.
      - Главное для рыбок - это простор! - говорил Кирилл, любовно поглядывая в сторону банки. - Вот сделаю аквариум... Большой, снизу подсветка... Это будет сказка!
      Через два дня Гракович увидел, как Кирилл безуспешно пытался протолкнуть в дверь автобуса огромный канделябр.
      - А это-то зачем? - удивился Гракович.
      - Для подсветки.
      И Быстров с кряхтеньем взвалил канделябр на плечо...
      - А-а, "сказка"? - оживился Волков. - Надо будет посмотреть.
      - Ну, зрителей там и без нас хватило. На соседей новоселье большое впечатление произвело. Из ЖЭУ звонили, интересовались, действительно ли гражданин Быстров у нас работает.
      - А в чем дело? - не понял Волков.
      - Да лопнула "сказка". На двести четырнадцатом ведре. Так что прийти сегодня Кирилл едва ли сможет.
      ...Грохнули распахнутые порывом ветра двери лаборатории, и створки окна угрожающе-стремительно потянулись за сквозняком. Волков дернулся по направлению к окну, но Гракович опередил его.
      - Буря будет, - сказал он и тщательно задвинул шпингалет.
      - Пожалуй, - согласился Волков. - Пойду я, пока дождя нет.
      Он снял с вешалки плащ.
      - Программа без изменений? - спросил Гракович.
      - Минут через сорок начинайте изменять все три потока информации. Графики на столе.
      Волков еще хотел что-то добавить, но передумал.
      - Константин Тимофеевич... а вы-то сами неужели всерьез полагаете, что причина неполадок в непрохождении потоков?
      - Не знаю. - Волков никак не мог попасть в рукав плаща. - Во всяком случае - это один из вариантов.
      - Раньше все было в порядке...
      - На то и машина, чтобы в ней что-нибудь ломалось, - неуклюже пошутил Волков. - Впрочем, сегодня это прояснится. А что это вы, Володя, засомневались? Новые идеи есть?
      - Увы! - Гракович развел руками, улыбнулся. - С идеями у нас последнее время туго...
      3
      Дорожка вывела Волкова к "резиденции". Поскрипывая песком на каменных ступенях, Константин Тимофеевич опустился на площадку лифта, прижал указательный палец к глазку и стал ждать, когда бдительная система электронной охраны обшарит тайники своей памяти.
      Круг лиц, работавших с СПС-2, был невелик, но почему-то на этот раз электронный сторож не торопился пропускать Волкова.
      - Э-э... Сим-сим, не узнаешь, что ли? - пробормотал Константин Тимофеевич.
      Самообучающаяся плазменная находилась глубоко под землей. Наверху были только системы "жизнеобеспечения" привередливого творения Волкова: мощная подстанция, питавшая энергией Агафона и насосы системы охлаждения вакуумного колпака, под которым сатанели стиснутые магнитным полем миллионы градусов звездного пламени.
      Наконец двери распахнулись, и Волков вошел в кабину лифта. Листы корабельной брони мягко сомкнулись и отрезали подземелье от лучей звезд, которые несли свою бессменную вахту где-то там, над ватными одеялами облаков, выше молний, в звенящей черной пустоте. За стеной проскочили три слоя железобетона.
      "Взрыв сверхновой можно переждать", - шутили в лаборатории, знакомясь с проектом "резиденции Агафона".
      Волкову предстояло свидание со своим детищем. Не в буквальном, конечно, смысле. Никто из создателей не видел СПС-2 воочию. Даже защищенные телекамеры время от времени выходили из строя, глядя на скрученный спиралью плазменный шнур, в котором хаос ядер и электронных оболочек представал порядком более высокого содержания: структурами памяти с их немыслимыми комбинациями.
      Свидания, о которых идет речь, внешне выглядели довольно странно: шаркая большими войлочными туфлями, сотрудники лаборатории аналоговых систем шли к особому аппарату, стоявшему в центре небольшой комнаты. Аппарат внешне напоминал сушилку для волос в парикмахерской. Это был блок интуиции.
      Основную массу информации Агафон получал с обычных считывателей. Новые сведения тремя потоками: точные науки, естественные, гуманитарные постоянно поступали в электронную память машины. Но просто обладать знаниями мало. Надо еще уметь быстро и безошибочно выбрать из их массы единственно необходимые. У человека это качество называется интуицией. Этому же хотели научить СПС-2 ее создатели, для этой цели и предназначалась "сушилка". По инструкции севшему в кресло полагалось читать художественную литературу. Можно было смеяться и плакать. Можно было даже вздремнуть, если подлежащая прочтению книга казалась неинтересной. Для создателей Агафона важным было даже не то, что читали сидящие под "сушилкой", а то, как читали: чувства и переживания людей. Предполагалось, что механизм эмоций и интуиция связаны между собой и что наиболее сильные из процессов, происходящих в мозгу человека, Агафон был способен улавливать. Но все это только предполагалось. С определенностью сказать о том, как влиял блок интуиции на работу машины, не решился бы никто. СПС-2 была моделью экспериментальной.
      В лаборатории быстро сформировались литературные вкусы. Игорь всегда умудрялся попадать на фантастику. Причем на самую лучшую. Представление о мирах, созданных Брэдбери и Ефремовым, Агафон получал только от Игоря. Волкову уступили Шекспира и Толстого. Сеня не единожды всплакнул, читая "Консуэло". Кирилл был "всеяден" - читал первые две страницы и засыпал.
      Константин Тимофеевич помнил, как специальным рейсом блок интуиции доставили в Сосновск из Ленинграда.
      Сотрудники тихо стояли перед стендом, на котором красовалась гнутая полость. Техник-виртуоз Сеня Вынер пересчитал число нулей перед цифрой, означавшей массу платиновой сеточки-паутинки, охнул и ушел к другу в соседнюю лабораторию делиться впечатлениями...
      Сеточка плавала в особом органическом масле и должна была по замыслу конструкторов регистрировать очаги возбуждения внутри человеческого мозга. Всем четырнадцати миллиардам нервных клеток ставилась в соответствие картина конвективных токов в масле, прошедшем такую очистку, что в сравнении с ним дистиллированная вода показалась бы Нилом в период половодья.
      Вернувшийся Сеня осторожно ткнул пальцем в ту сторону, где предположительно находилась сеточка, и философски молвил:
      - С позиций здравого разума, ее здесь нет.
      Долго еще в лаборатории существовала расхожая шутка - начинать все словами: "С позиций разума"...
      Вечный же скептик Игорь, прохаживаясь мимо бетонных оснований для лазерных сканеров, презрительно цедил сквозь зубы:
      - Эмпирика...
      В устах выпускника матфака университета слово "эмпирика" было ругательным.
      НЛО, или двое не в своей тарелке
      1
      Таранькина Гарь осталась позади и до Грачевки было уже рукой подать, когда гроза догнала ребят. Молнии одна за другой раскалывали небо. Гром, утратив бархатистость звучания, тяжело падал на озаренный сиреневым светом лес.
      - Говорил, остаться надо было! - крикнул Пашка.
      Тихон размеренно шагал впереди.
      - Счас бы в сене лежали... - прибавляя ходу, ворчал Пашка. - А то как молния в вилы те звезданет, так... Та-а-а... - повторил он и с удивлением понял, что стоит на четвереньках в густой траве, а ночь наполнена оглушительным звоном. Недоумевая, Пашка поднялся: метрах в десяти стоял... или стояло, мерцал... или мерцало. Непонятное такое. Аппарат... Светлый купол покоился на более широком и темном основании. Больше всего непонятная штуковина походила на громадный дождевой пузырь, который почему-то не лопается. Через прозрачную оболочку была видна странного вида панель с клавишами. Над ней висел светившийся голубоватым светом шар, похожий на глобус. От "пузыря" не исходило ни звука.
      Вытирая руки о рубашку, Павел осторожно двинулся к таинственному предмету. Краем глаза он видел Тихона, заходившего с другой стороны. Ребята остановились, в любой момент готовые сорваться с места.
      - Что это? От молнии, что ли? - Пашка крутнул головой, словно надеялся увидеть еще пару подобных пузырей.
      Тихон молчал. Ничего подобного он никогда не видел.
      Так и не дождавшись ответа, Пашка медленно приблизился вплотную к куполу. Тихон опередил друга. Вот он протянул руку и тут же отдернул ее.
      - Что?! - окаменел Пашка. - Долбануло?
      Его не оставляла мысль о грозовом происхождении "пузыря".
      Тихон молча разглядывал руку. Убедившись, что с ней все в порядке, осторожно поднес ее к куполу и погрузил в странное неосязаемое вещество по локоть.
      Пашка понял, что дышит ртом. Тряхнув нечесаными патлами, он тут же внес посильный вклад в дело исследования - сопя полез под купол. Опустившись на мягкое основание странного аппарата, он после секундного колебания попробовал, как в нем дышится. Дышалось легко. На Пашкином лице появилась блаженная улыбка. За куполом шевелил губами Тихон. Беззвучно, как фотовспышка, полыхнула молния. Тихон вытащил слегка упиравшегося Пашку из-под купола.
      - По системе надо, - оказал он и сам полез в аппарат.
      Павел, предпочитавший любой системе бессистемность, немедля забрался следом.
      - Ух ты! Пульт! - восхитился он и на коленях направился к странному устройству, напоминавшему электроорган и стол учителя географии одновременно. Вдруг он застыл на месте и испуганно обернулся к Тихону:
      - Слышишь? - шепотом спросил он и поднял палец.
      Тихон прислушался, но под куполом царила абсолютная тишина. Пашка напрягся и вытянулся, словно спаниель на стойке.
      Тихон только хотел сказать, что ничего не слышит, как вдруг волна неясных звуков обрушилась на него. Здесь было все: и шум волн, и крики чаек, и чей-то торопливый разговор, тревожные интонации которого постигались раньше, чем сознание могло уловить смысл слов. Вся эта какофония, почти физически ощутимая, обрела ясность, и Тихон понял, что его спрашивают. Кому-то позарез нужны были ответы на все вопросы, мыслимые и немыслимые, и этот кто-то вцепился в его сознание. Особенно неистовствовал вопрос "Зачем"? Он пронесся в сознании, унося за собой жалкие вскрики-ответы. Что-то вроде: "Зачем жить?" или "Зачем жизнь?", потом об отце, о матери, внезапно о давно умершем деде. Какие-то нелепые воспоминания: крахмальная скатерть, залитая чернилами, урок в школе, как с Люськой целовался, и все это - зачем? почему? как? что?
      В следующее мгновение ребята уже сломя голову бежали под вспышками молний. Словно подгоняя их, грохотал гром, и так долго собиравшийся дождь хлынул наконец в полную силу, сбивая с сосен сухие ветки и наполняя воздух водяной пылью.
      За деревьями замелькали огни Грачевки, и ребята остановились, переводя дух. Бежать дальше расхотелось. Пашка, съежившись, разглядывал побелевшие под дождем носки кедов. Тихон, опершись о ствол сосны, тяжело дышал.
      - А чего это ты рванул? - спросил Пашка.
      Это было очень похоже на него. Если кто и "рванул", так только не Пашка.
      - Отстать боялся, - буркнул Тихон и вытер мокрым рукавом мокрое лицо.
      - Что это было, а?.. Чуть не разорвали. Как же это все сразу сделать? Уж хоть бы по очереди...
      - Что-о? - удивился Тихон. - Что ты говоришь?
      - Я говорю... - Пашка нерешительно начал и замолчал, сощурив глаза. Не-е... ты сперва. Ты тоже не можешь все сделать?
      - Я ответить не могу. Интересно выходит... Меня, значит, спрашивают, а тебе предлагают?
      - А о чем тебя спрашивали?
      Тихон вдруг понял, что он не может ответить на этот вопрос.
      - Как-то сразу обо всем. Зачем, мол, все? Я, мол, зачем? Живу, нет... даже не живу, а больше как-то... Зачем, мол, я есть?
      - Ты смотри... - Пашка задрал лицо к небу. - А мне говорят: разбери, давай, все.
      - Что все?
      - Ну, все... Понимаешь, что есть... А потом собери...
      - Да... - подвел итоги Тихон, - поговорили...
      Он посмотрел на свои джинсы. На левой штанине висел здоровенный клок.
      "Где умудрился только? - подумал Тихон. - Видно, когда через кусты продирался".
      Некоторое время они молчали, потом Тихон заправил выбившуюся рубаху под пояс и решительно сказал:
      - Пошли!
      - Куда? - напугался Павел, выдав себя. Он очень боялся, что Тихон не решится больше вернуться к странному аппарату.
      - Не домой же... Вилы. Понимаешь, вилы мы забыли, - сказал Тихон и зашагал к лесу, скользя по размокшей тропе.
      Обойдя купол стороной, они побрели по густой траве и вскоре нашли вилы там, где им и следовало лежать. Можно было возвращаться, но ноги сами собой подвели ребят к загадочному аппарату.
      Павел осторожно обошел купол и остановился, глядя на сияющий за прозрачной завесой бело-голубой шар. В неярком свете, исходившем от "глобуса", было видно, как от мокрой рубахи Тихона поднимался пар. Вспыхнула молния, озарив низкие облака, заливая голубым сиянием лес. В навалившейся черноте ночи заворчал гром. Утихший было дождь с новой силой обрушился на землю.
      - Воду не пропускает! - крикнул Пашка и показал на струи воды, стекавшие по куполу.
      Тихон, не выпуская вил, подошел поближе и осторожно погрузил руку в купол. Призрачно поблескивавшей под куполом руке было тепло. Ни слова не говоря, он засунул под купол голову. Пашка последовал примеру. Некоторое время они стояли так, прислушивались. Но под куполом стояла удивительная тишина, нарушаемая только Пашкиным пыхтением.
      - Ну что? Лезем, что ли? - спросил он и, не дожидаясь ответа, забрался под купол.
      Тихон потоптался на месте, оглядываясь по сторонам, потом ухватил вилы, словно копье, и забросил в кусты.
      - Нет, ты понял? - спросил его Пашка. В голосе его слышалось торжество. Потянув Тихона за рубаху, он снова повторил вопрос: - Понял, что ты сухой?
      Тихон с удивлением оглядел себя и убедился, что приятель не ошибся. В кедах, где только что хлюпала вода, также было совершенно сухо.
      Пашка, высунув руку за купол, набрал полную пригоршню воды. Втянув ладонь, счастливо засмеялся:
      - Не пускает!
      Внимание Павла переключилось на пульт. Подсев к нему, он по-хозяйски осмотрел все, что на нем находилось, пересчитал клавиши.
      - Девять штук, - сообщил он. - Две у глобуса, шесть посередке и еще одна.
      Тихон встал во весь рост, и голова его высунулась из-под купола. Влажный ветер ударил в лицо, заставив на мгновение закрыть глаза, и унесся в лес, запутавшись там в соснах.
      Тихон запрокинул голову так, что захрустели кости, и, счастливо улыбаясь, опустился на колени.
      - Купол - полтора метра высотой, - сообщил он, - а диаметр основания этого...
      Любитель бессистемности возился с глобусом.
      - Хм... вращается... Только что не вращался, а тут вращаться начал. Как они его подвесили? - недоумевал он, оглядывая глобус, который, ни на чем не держась, сохранял фиксированное положение в пространстве.
      - Кто это "они"? - спросил Тихон с легким оттенком раздражения. Ему не нравилась всегдашняя Пашкина манера начинать со сладкого.
      - Кто тарелку сделал, - рассеянно отвечал Пашка, пропуская глобус сквозь сцепленные в кольцо руки. Все его техническое мышление, воспитанное повседневностью и ею же проверенное, наотрез отказывалось понять способ подвески бело-голубого шара. Сопя, он уцепился за глобус и попытался сдвинуть его с места. Тихон не выдержал:
      - Да что эт-то за привычка такая, все крутить!? - взревев, он хлопнул себя по коленям и вскочил... но тут же присел, схватившись руками за голову.
      Пашка испуганно поднял руку. Она уперлась в жесткую невидимую преграду. Напрасно ребята лихорадочно ощупывали купол. Выхода не было.
      - Я все понял, - сказал Павел. - Это ловушка для дураков.
      Тихон, осознав всю безрезультатность поисков хоть какой-то лазейки в броне купола, молчал.
      Далекая вспышка молнии выхватила из темноты Пашкино лицо с круглыми совиными глазами.
      - Это марсиане подсунули тарелку, - продолжал он. - Сейчас повылазят из кустов: "Кто-то, кто-то нам попался в этот раз?"
      - Угу... А ты им: "Это я - Пашка Русаков".
      Пашка засмеялся:
      - Ерунда получается... Как-то же отсюда можно выйти...
      И прежде, чем Тихон успел помешать, Павел нажал первую попавшуюся клавишу.
      ...Лес прыгнул навстречу, завалился набок. Кто-то свирепый и сильный навалился на голову и плечи Тихону, стараясь скрутить его в кольцо...
      2
      Пашка постанывал и гладил ногу повыше колена, виновато глядя на подымавшегося Тихона. Тот покрутил головой, потрогал шею, кашлянул, проверяя голос, и наконец счел возможным говорить.
      - Ты вот что, марсианин... Ты, это...
      Тихон опять осторожно покрутил головой:
      - А то...
      Пашка виновато поежился.
      - Где лес? - Тихон постучал по куполу. - Это что? Где это мы?
      Вокруг не было видно ничего, кроме ровного серебристого сияния.
      - У тебя что, язык отсох?
      - А я откуда знаю? - огрызнулся Павел. - Я нажал только, а оно давай голову откручивать. И ногу вон...
      Пашка с преувеличенным страданием глянул на свое колено.
      - Тебе бы еще руки открутить! - кипятился Тихон. - Ну, что ты лезешь, куда не просят?! Какую нажимал?
      Пашка посмотрел на пульт.
      - Вон ту, вроде...
      - Вон ту, вон ту... - Тихон не решался притронуться к клавиатуре.
      Внезапно еще больше посветлело, и через какое-то мгновение ребятам открылась картина ошеломляющей красоты: яркая луна висела в черном небе, усеянном звездами, а вокруг!.. А вокруг и внизу громоздились без конца и края снежные горы облаков, залитые лунным сиянием!
      Павел от неожиданности со всхлипом втянул воздух и вцепился в непрозрачную панель пульта. У Тихона обмерло все внутри и закружилась голова.
      Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Вокруг снова стояло серебристое сияние.
      - Вот это да! - заорал Пашка. - Я же говорил! Говорил! Тарелка это! Забыли марсиане или бросили, может.
      - Ты не так говорил, - поправил его Тихон. - Ты говорил: "Подсунули".
      Павел пропустил замечание мимо ушей. Все его существо наполнилось неописуемой радостью. Казалось, еще немного и он начнет светиться от этой неистовой радости, переполнявшей его.
      - Ну, конечно! - продолжал кричать он. - Глобус у них заместо карты! А это, значит, чтобы управлять ей!
      - Чего ты кричишь? - отрезвляюще спокойно спросил его Тихон. - Ты что, с марсианами договорился? Тарелка эта твоя теперь? Ты, может, и выйти из нее можешь?
      Пашка постучал по куполу:
      - Нет, но я знаю, что эта клавиша "Вверх" была.
      - Об этом я и сам догадался.
      - Я просто не знал, что надо потихоньку нажимать, - оправдывался Павел. - Я думал, как на пианино... А оно потом само руку прижало.
      Тихон подсел к пульту и осторожно притронулся к той самой клавише, которую до этого так бесцеремонно нажимал Пашка.
      Тарелка дрогнула, и в ту же секунду опять стал виден бескрайний облачный простор.
      От необычности картины, от того, что возникало ощущение оторванности от всего и вся, у Тихона опять закружилась голова и сладко засосало под ложечкой. Пашка старательно выводил "первым голосом" что-то среднее между "э-э-э" и "и-и-и".
      Облачные горы громоздились одна на другую, таяли, вырастали из ничего и быстро плыли неразрывным фронтом.
      - Левку бы сюда, а, Тихон, - оборвал свое пение Павел, - он бы стихами загово...
      Тихон мрачно взглянул на Пашку. Увидев его жалкое и в то же время счастливое лицо, удивленно поднял сросшиеся на переносице брови:
      - Что это с тобой?
      - Левку бы сюда, - глупо улыбаясь, повторил Пашка, - он бы стихами заговорил... А, Тиш?
      - Я тебе сам петь буду, - пообещал Тихон, - если... твои марсиане нас живыми отпустят.
      Растопыря пальцы над клавишами, Тихон решал уже известную в истории задачу. Правда, у того, кто столкнулся с ней впервые, выбор был беднее. Не девять клавиш, как у Тихона, а всего две копны сена. Но, несмотря на некоторые различия в условиях задачи, результат мог оказаться тем же самым. Пашка интуитивно почувствовал опасность.
      - Жми любую, - храбрясь, посоветовал он и после паузы добавил: Потихоньку только...
      Справедливости ради следует отметить, что по части управления всякой техникой Тихон был виртуозом. Даже школьный, видавший виды, ГАЗик, как всегда казалось Пашке, узнавал Тихона. Пашка мог бы поклясться, что слышал, как старая машина покряхтывала от удовольствия, когда Тихон садился за руль. А уж строптивости ее при этом как не бывало. Куда исчезал натужный вой! Ветеран становился стремителен, как "Волга", а по плавности хода мог соперничать с "Жигулями".
      Вздохнув, Тихон поиграл в воздухе пальцами. На искрящемся фоне облачного покрывала черный силуэт его был карикатурно схож с пианистом, решившим сыграть на незнакомом инструменте. Дело осложнялось не только тем, что строй музыкального инструмента составлял для исполнителя тайну, но также и тем, что в случае неправильно взятого аккорда пианиста вместе со слушателем ждали последствия, которые никто не решился бы предугадать.
      То немногое, о чем сожалел в эти минуты Павел, - было отсутствие скобы в полу тарелки.
      - Угу... так, так... Ага... - раздавалось под куполом.
      Тарелка, мягко покачиваясь, исполняла замысловатый танец.
      - Готово, - неожиданно сказал Тихон. - Можем лететь.
      - Хм... И домой?
      - Можно и домой, - нарочито дежурным тоном отозвался "пианист" и возложил руки на клавиатуру.