' "Троицкий листок объявлений" выходил в г Троицке в 1908 г., позже -- под названием "Троицкий вестник" Варламка досказать не дал:
      -- Дяинька, да я, да Пушкина... Да штоб прирвать? Пушкина? Ни в жизнь!
      О. Э. Озаровская рассказывала о встречах с неграмотными пушкинистами на Пинеге. Пришла О. Э. Озаровская в избу к крестьянину-бедняку,-- крестьянин, зная ее, поднялся навстречу и, указывая на беспорядок в избе, сказал:
      -- Извините, Ольга Эрастовна. Не прибраны "пожитки бедной нищеты".
      В гостях у О. Э. этот же крестьянин отказывался от чаю:
      -- Боюсь, "как бы брусничная вода мне не наделала вреда",-- как сказал Александр Сергеевич Пушкин. О. Э. все-таки подала стакан чаю и спросила: -- Вы много Пушкина читали?
      -- Я неграмотный, где мне читать, а вот брат у меня грамотной, дак он наизусть без запинки отчеканивает и "Медново всадника", и "Евгения Онегина" и много знат стихов Александра Сергеича Пушкина, а я с голоса заучиваю.
      Озаровская рассказывала мне, как была свидетельницей подготовки спектакля под открытым небом. Крестьяне одной из деревень на Пинеге готовили "Русалку". Выбрали подходящее место у мельницы. Руководил подготовкой студент, приехавший в родную деревню на каникулы (это было после 1920 года). Озаровская уехала накануне спектакля. Боялась, что река обмелеет, а пароход последний, придется ехать на лошадях. Хотелось сказать ей сердито: "Хотя бы пешком!" Лишить себя такой радости! "Русалка" под открытым небом, в светлую северную начь, в исполнении крестьян, из которых едва ли кто бывал в театре!..
      Пушкина крестьяне знали даже в условиях прошлого темного времени.
      Теперь и среди колхозников Северного края, и среди зимовщиков Новой Земли, и всей Арктики, как и по всему СССР, А. С. Пушкина будут знать полнее, шире, любовь к нему, издавна живущая в народе, вспыхнет еще ярче в нашу эпоху.
      НЕНЕЦКИЕ СКАЗКИ
      Как-то приходит старик ненец. Поговорил о том о сем попил чаю и спрашивает:
      -- Скази, худозник, ты знас, посему у тех людев, сто приезжают, две правды, а у нас одна? Пробую не понять: Как две правды, тоже одна.
      Нет, сто ты, у них И хоросо быват нехоросим, и нехоросо хоросим, а у нас нехоросо -- нехоросо, хоросо--- хоросо.
      Много говорили, и в том ли году или в 1907 году, когда снова жил до осеннего рейса, рассказывали мне сказки. Две из них, как мне кажется, я запомнил. В себе хранил, как дорогой подарок. Теперь уже много лет прошло, можно и передать, как тогда записал.
      Больше мне нравится мечта о счастливом крае, где нет злобы, вражды, где только любят:
      "Если пройдешь льды, идя все к северу, и перескочишь через стены ветров кружащих, то попадешь к людям, которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы. Но у тех людей по одной ноге, и каждый отдельно они не могут двигаться, но они любя^ и ходят обнявшись, любя. Когда они обнимутся, то могут ходить и бегать, а если они перестают любить, сейчас же перестают обниматься и умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса. Если надо за зверем гнаться или спасаться от злого духа, те люди рисуют на снегу сани и олени, садятся и едут так быстро, что ветер восточный догнать не может", Вторая сказка.
      "Герой сказки нашел в лесу могильный сруб: четыре столба невысоких, вбитых в землю и околоченных досками, как ящик. Около сани с возом, опрокинутые, и олени в упряжке. Оглянулся герой, нет никого, стал звать:
      Есть ли здесь кто-нибудь? Голос из могилы откликнулся: --Здесь я, девка, похоронена. -- Зачем же ты похоронена? -- Да я мертвая.
      -- Как ты узнала, или кто тебе сказал, что ты мертвая? -Я всю жизнь была мертвой, у меня не было души, но я об этом не знала и жила, как и все живые. А когда была невестой и сидела с женихом и родными у костра накануне свадьбы, из костра выскочил уголь и упал на меня Я и родные мои, и жених узнали, что у меня нет души, а только видимость одна. Меня и похоронили, и со мной все, что было мое Герой сказал:
      Хочешь, я сломаю могилу и ты будешь жить. Нет, у меня нет души, мне нечем жить. Я дам тебе половину моей души, и ты будешь моей женой!
      Девка согласилась. Герой сказки сломал могильный сруб, освободил девку и увез с собой".
      ДВОЕ В ПОЛЯРНОЙ НОЧИ
      Пришлось быть в экспедиции по установке радиосвязи Югорский Шар, Вайгач, Маре-Сале. В первый год постройка не была закончена. На Югорском Шаре оставили двух сторожей, двух закадычных друзей. Оставили также обильный запас продуктов.
      Оставшиеся вдвоем сторожа тяжело пережили зиму. Им многое казалось пугающим: и осенние ветры выли не по-хорошему, и снег о чем-то шуршал-говорил и будто сам переходил с места на место. Все ужасы, накопленные с детства из рассказов-сказок, оживали и тесно стояли кругом дома. И весной при солнце страх не ушел Рассказывали позднее:
      -- Идем по снегу и слышим -- кто-то след в след идет за нами. Светлынь, солнце во всей силе, а кто-то идет и идет; остановимся -- и тот, кто идет, тоже остановится. А то еще как кнутом большим щелкает с присвистом . Сторожа стали бояться один другого. За несколько дней до парохода стали охотиться друг за другом.
      Чтобы не называть по именам, обозначу сторожей "добрый" и "злой". Оба схватили ружья. Злой выбежал из дому, ждал доброго, ходил около дома.
      По счастью, ружье злого оказалось незаряженным. А добрый так и не смог прицелиться в своего бывшего друга. Размахивать ружьем -- это одно дело, а чтобы выстрелить -- руки не подымались.
      Показался пароход -- и разом пропали-ушли все стра хи. Друзья помирились, обнялись и даже вместе приготовили обед для гостей.
      -- Как стены раздвинулись! Широко стало. Зимой-то нас как крышкой накрыло. Когда разговаривали -- еще ничего, жили, а как говорить промеж себя перестали -- вот тут худо стало. Думается о многом, о доме вспоминается и слышится такое, что хоть на стену лезь. И теперь вспомнишь, так страшно становится. А на людях и свет-то стал другим.
      По ненецким суевериям дурная примета.
      ПАМЯТНИК ЖЕРТВАМ ИНТЕРВЕНЦИИ В ИОКАНЬГЕ
      В 1927 году я участвовал в этнографической экспедиции к лопарям. Наш путь был в погост Иоканьга. С тем же пароходом ехал художник Давыдов Иван Афанасьевич. Его задача была поставить памятник на месте тюрем в Иоканьге. С И. А. Давыдовым ехали и рабочие.
      Мрачные камни, редкий мелкий кустарник, немного травы, цветные лишаи на камнях...
      Выгрузили багаж. Главный груз был для памятника. его верхняя часть из полированного гранита. Основную, нижнюю часть предполагали собрать из местного материала -- кругом камни и камни.
      Закладку памятника назначили на воскресенье. Пробовали начальник станции и Давыдов говорить, что здесь и народу мало и никто не видит,-- лишние хлопоты. Но настоять было не трудно.
      -- Мы, здесь оказавшиеся, видим. Видят рабочие приехавшие, учительница, ребята. А ребят всюду полно. Согласились.
      В воскресенье утром все собрались у скалы, на которой при интервентах стоял часовой. С этой скалы видны все тюремные помещения - самые страшные из бывших в истории. Это не подземелья, не каменные мешки. Бараки тюремные -- из тонких досок наскоро скодочеиные длинные шалаши, как двускатные крыши, поставленные на камни. В бараках справа и слева длинные ящики во всю длину.
      Сначала памятник мне не понравился подобие тюрьмы и цепи.
      Вечером я вышел к памятнику. Ветер разбивал о берег волны, далеко бросал холодные водяные брызги, и цепи от ветра позванивала. Я понял замысел художняка Давыдова: от интервенции в памяти остались тюрьмы я цепа.
      На шлифованных камнях написано на русском, немецком, французском и английском языках:
      ЖЕРТВАМ ИНТЕРВЕНЦИИ ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
      Иностранцы, проходящие мимо, могут прочесть и будут знать, что МЫ ПОМНИМ!
      НА ЗЕМЛЮ ФРАНЦА-ИОСИФА
      Ледокол "Седов" шел навстречу волнам. Волны, разбиваясь, рассыпались мелкими брызгами, и над баком подымалась радуга, бежала до мостика. Снова волна -- и новая радуга.
      Так нас встретил Океан. Помню, как отошли от берега,-капитан сказал, что не надо запирать каюту. В море за весь длинный путь -- от Архангельска до Александ-ровска, оттуда мимо Новой Земли к Земле Франца-Иосифа и обратно через Карское море -- каюты не запирались.
      Из Архангельска отходили в ясную погоду, но только отошли -- туман и дождь мелкий как с привязи сорвался.
      -- Пройдет скоро, погода временная -- Федосья-рыскунья'. Отшумит -- и тихо будет,-- пояснили мне.
      Отшумела Федосья-рыскунья, тихо стало, но хотелось скорее ко льдам.
      В Александровске -- этом почти брошенном и как будто вымирающем городе -- брали уголь. А из города не только жители ушли в Мурманск, но и дома увозят -- местами остались только каменные фундаменты от домов. Достопримечательностью города за Полярным кругом был
      ' II июня (29 мая) -- день имеви Федосьи. В это яесеяввв я* Севере время часто дует (рыщет) холодный, резкий, перемеячивый ветер. мороженщик. Он стоял около кооператива, или около Народного дома. Весь город (около ста человек) приходил-"освежиться" мороженым.
      Наконец отошли от Александровска. Пароход вымылся после погрузки угля. Теперь мы идем ко льдам! Чайки долго летели с нами.
      9 июля. Идем льдом. Лед серый -- может быть, усыпан береговым песком,-- а местами белый, сверкающий. Источенный водой лед очень причудливых форм.
      Ледокол медленно раздвигает лед, колет, давит своей тяжестью. Лед оседает, раскалывается длинными трещинами и раздвигается, унося с собой краску с ледокола,-- будто красные раны на льдинах.
      Ледокол полным ходом двинулся на толстый пласт льда, смял, расколол и остановился -- подводная часть не пустила дальше. Короткие команды: -- Лево на борт! -- Задний ход! -- Полный вперед!
      Прошли. Вывернулся ярко-зеленый край льдины, а в воде в глубине льдина темно-зеленая. Из сплошного льда вышли.
      На воде появляются тюленьи морды, утки проносятся мимо. А Михаиле в бочке высматривает зверя.
      Промышленники надели малицы. Туман. Мелкий лед кажется неподвижным. Тихо. Постукивает паровое отопление в трубах.
      А в тумане, во льдах своя жизнь идет: то льдина прошуршит или слегка прозвенит рассыпаясь, то птица прокричит, и еще какие-то звуки.
      II июля. Сегодня солнечно. Снег блестит, и кажется, что светится. Показалась льдина -- поле. Подошли, а она дырявая и для подъема самолета мала.
      13 июля. Кругом лед почти сплошной. Под солнышком сверкают маленькие озерки воды, как дорога для "Седова". Показалось большое пространство воды. Блестит. А по краю мираж строится.
      Радио принесло весть о спасении двух спутников Нобиле. Радиограмма висит около камбуза. Известие всех всколыхнуло. Много разговоров. За вечерним чаем, вернее полночным, долго и возбужденно обсуждали новость.
      Чувствовалось, что все горды тем, что русские спасли.
      14 июля. Девять часов утра. Туман остался на горизонте, тяжелый, темный и освещенный, очень похожий на береговые горы и по виду и по очертаниям.
      17 июля. Медведь. Лед почти сплошной задерживает пароход, а медведь пустился бегом, и ветер к нему -- пугает. Ранили. На льду полоска крови. Долго бежит медведь, уже думалось -- уйдет, но полынья большая. Плывет медведь куда тише, чем бежит. Вчера взяли двух медведей.
      Лед полярный чистый, белый с синевой и с зелеными озерками. Празднично красиво полярное лето! Идем от севера Новой Земли к Шпицбергену. Без промысла все скучают.
      Два медведя идут навстречу друг другу, громко "переговариваются", .и оба идут к пароходу.
      18 июля. Радио теряет связь. Архангельск и Мурманск далеко, Югорский тоже, Матшар' -- горы мешают и слабая слышимость "Малыгина". И странно, стало хорошо. Освободились! Один среди бесконечных льдов.
      А радио так сближает, что кажется, вот тут за туманом, совсем рядом, и архангельский шум газетный, и вся мелочь сутолоки житейской... В давние поездки ко льдам на "Фоке" в Карском море
      Маточкин Шар.(с промысловым рейсом), в экспедициях по установке радиосвязи бродили без радио. Месяца по три без вестей. Чувствовалась дальность расстояния, и это давало полноту.
      Теперь же и среди льдов мы крепко связаны с внешним миром. Это слишком много внимания отнимает.
      Сейчас радио почти молчит. И больше внимания льдам и медведям, желтеющим на льдах, белым полярным чайкам, быстро снижающимся над водой, и неосторожной рыбешке, блеснувшей на солнце.
      20 июля. Цвет льда изменился: уже вместо холодно-зеленого (ближе к синему) стал изжелта-зеленый (почти цвета травы). Встречаются айсберги -- громадные темные кучи льда, запорошенные землей.
      2 август а. У Земли Франца-Иосифа. 80°30' северной широты.
      Полночь. Солнце, как и подобает ему, стоит высоко. Туман пробегает легкими полосами, а на тумане радуги, но не такие, как всегда,-- радуги белые, цветистость чуть улавливается. Одна, две, три... Лед торчками. Напоминает мусульманское кладбище или остатки каких-то городов.
      Хочется еще выше. Хочется ступить на Землю Франца-Иосифа. Водрузить наш флаг!
      Вспоминается, что в Архангельске уже темнеет. Сегодня маяки зажглись. А мы в солнечных ночах. Лето, солнце, а туман, оседая на снастях, замерзает. А на днях градусник на солнце за ветром показал 32° Цельсия.
      3 августа. Озерко на льдине казалось маленьким, а воды пресной взяли около 100 тонн. Качать воду все высыпали. Льдину утоптали в серое месиво. Зеленое, чуть синеющее озерко почти не убыло.
      4 августа. Встретили на льдине черную гору. Думалось -- не остатки ли дирижабля "Италия"? "Седов" с ходу налетел и остановился. Гора черная, похожая на каменный уголь. Капитан дошел до озерка, среди которого стояла гора. Она заметно колебалась от сотрясений льдины. Взять образец не удалось.
      5 августа. Подошли к земле Александры. Шли свободной водой. Встречались лишь изредка льды, да айсберги медленно проходили мимо.
      По распоряжению из Архангельска вернулись искать итальянцев. Идем самым тихим ходом. Якорь спущен на 30 сажен. Промеров здесь не было, и осторожность не лишняя. Подошли к прибрежному льду. "Седов" с ходу врезался в лед и остановился. Земля покрыта ледником, и лишь береговые скалы видны темными пятнами на розовеющем льду. Я остался на пароходе, чтобы написать этюд, но когда на берегу появились темные фигурки добравшихся до земли промышленников, я забыл все свои планы и с приятелем своим Василием Платоновичем (промышленник) спустился на лед и -- к берегу. Лед розовеет, вода тихая, бледно-зеленоватая, кажется, такую можно только придумать. Кругом такое богатство красок, такая сокровищница, что я засмотрелся и оступился в воду. Кое-как переобулся и с мокрыми ногами пошел вперед -- земля-то уже близко. Приятель пошел впереди и в трудных местах просто переносил меня. Слегка смущаясь, брал в охапку и ловким, точным прыжком перекидывался через воду.
      Дошли до глетчера. Край ровным обрывом, лед откололся и осел. Промышленники с помощью багров ловко забираются на глетчер. Сначала мой этюдник попал на глетчер, потом Василий Платонович поднял меня, а вверху подхватили. Шумят ручейки,-много их и разноголосые. А с края глетчера струйками водопадов блестят трещины -- иногда глубокие. Но тут нет широких, и идти легко. Обрывки водорослей по глетчеру делают узор.
      Дошли до земли. Мыс Людлоф. Наконец-то я на Земле Франца-Иосифа! Много лет мечтал. В 1914 году в поисковой экспедиции за Седовым я надеялся быть здесь, но...
      Промышленники уже сложили из камней гурий (оппз^ навательный знак). Я красной краской написал на боль", щом камне Серп и Молот, СССР, а ниже на другом "" "л/п "Седов" -5/У111-1928 г.". А с другой стороны -- имена бывших на бер.егу.
      Мокрые ноги не позволяли остаться писать этюды. Набрали цветов: бледно-желтые маки. Приятелям я сказал, чтобы взяли по два камня плоских. Сообразили, в чем дело, и взяли не только по два. Обратно дорога короче. Спуск с глетчера был прост, я просто скатился на подставленную спину капитана. На пароходе переоделся -- и снова на лед. Написал этюд -- "Седов" у Земли Франца-Иосифа" и потом на камнях более 50 раз повторил. Писать было легко -- ведь все приятели!
      Солнце поднялось, и спины ледников засветились, будто свет идет из толщи льда.
      В салоне на тарелке цветы, взятые с корнями и с землей. 6 августа. Море тихое, как вчера, и так же легко зеленеет с синими полосами. В поисках итальянцев зашли в пролив между островами. Остановились у ледяного поля, занесли якорь. Птицы кружатся, бороздят воду. Ледники как спины спящих чудищ.
      Светло, ветра и в помине нет. Остановились на ночь. Течением в пролив двинуло айсберги, появился туман.
      Успели выскочить! Почти у самого берега узким проходом между глетчерами и берегом проскочили. На пароходе мало кто заметил, какой опасности мы подвергались. И много раз капитан выводил ледокол из ловушек, подстроенных льдами, туманом, ветром. Не заметили -- спали крепко. Прогулка по земле для всех была праздником, и теперь спят.
      Ушли от айсбергов. В тумане проплывают редкие льдины. 8 августа. Радио из Матшара. Радист беспокоится, спрашивает, куда, в какую дыру опять забрались, что такая плохая слышимость. Весь день идем в тумане.
      9 августа. Пробиваемся во льду. Сегодня взяли II медведей, четырех живыми. Не понимают медведи опасности или уж очень уверены в своей силе. Один, идя к пароходу, катался, чтобы показать свои мирные намерения. А медвежата на палубе едят охотно компот, хлеб.
      10 августа. Разбудил голос 2-го штурмана -- докладывает капитану: -- Лед нажимает, может затереть!
      Через час идем по свободной воде. Мы проходим в местах предполагаемого нахождения итальянцев. Но у нашего самолета колеса, лыжи, но не поплавни. А подняться можно только с воды. Ледяные поля все в проталинах.
      В вечере уже предосеннее. Облака тяжелеют. Небо на горизонте окрасилось желтой полосой.
      13 августа. Третий день стоим в тумане. Льдина заметно разъедается водой. И заметно на льдине, что стоим около трех суток -- банки, бумага, мусор.
      В кают-компании разговоры на тему -- Архангельск, Я же думаю, как бы еще выше побывать на берегу.
      Туман ушел. Двинулись. Подошли близко к острову Виктория. Остров выгнул ровную блестящую спину глетчера. Края старого облома с пятнами свежего снега. Большой медведь важной медленной поступью пришел почти к самому пароходу.
      Осторожный обычно капитан так увлекся желанием оказать помощь погибающим итальянцам и так усердно всматривался в берег, давал свистки, что мы попали в лабиринт неподвижных айсбергов. Смерили глубину -- три с половиной сажени. Айсберги на мели. Капитан дал сигнал в машину и в трубку тихо сказал: -Нажми, старина!
      Механик вышел на палубу, огляделся, сдвинул шапку на затылок, свистнул и ушел в машину. Выбрались благополучно. Опять почти никто не заметил.
      Убили зайца пудов на тридцать. На краю тонкой льдины лежит. Много народу пустить опасно. Двое, как акробаты, скатились с лестницы. На льдине каждое движение рассчитано, точно и грациозно. Багор пробует льдину Легкий прыжок. Льдинка покачнулась, но промышленник уже на другой, третьей, пока льдинка собралась перевернуться. Сняли шкуру, взяли и тушу для обитателей "медвежьего дома".
      Ночь, небо затянуто не темным, а многокрасочным пологом, на горизонте -- ярко-красочным. Кажется, не одно, а три солнца светят из-за облаков. Яркий предзакатный свет собрался в трех местах. А на другой половине неба бахромчатые занавеси шоколадного цвета на синеватом, слегка мутном фоне.
      14 августа. Туман несется полосами -- то редкий и посветлеет, то сдвинется почти к самому пароходу, и мы затериваемся в океане.
      16 августа. Туман. На большой льдине озерки пресной воды. Снова берем запас.
      20 август а. К пароходу из тумана выплыла медведица с медвежонком. Медвежонка взяли живым.
      Из тумана появляются и исчезают, проходя мимо, льдины причудливых форм -- очень похоже на карнавал...
      Оборачиваюсь. Рядом старик промышленник тоже наблюдает за льдами. А карнавал льдов все идет и идет. Между льдинами появляются нерпы, зайцы...
      Вечером по радио слушаем чей-то доклад о походе "Малыгина". Начало пропустили. Участник похода "старался": говорил, что они были "накануне прикосновения к неприкосновенным припасам", что "льда кругом больше, чем у них провизии и угля". И трогательно рассказывал, как встретили первые льды,-- они "ласкались, как ласковые собаки". Радио дало нам веселый вечер.
      21 августа. Получено распоряжение обследовать восточную сторону Земли Франца-Иосифа. Туман разнесло. Океан тяжелый, темно-стальной с белыми гребнями. Редкий снег.
      22 августа. Мокрый снег хлопьями облепил пароход. Стоим у льдины. Нет, не стоим, а с льдиной куда-то несемся. Можно попросить капитана показать на карте, где мы, но не все ли равно: лишь бы двигаться не на юг. а еще на север.
      Вечером встретили "Гобби". Идет на поиски итальянцев и Амундсена. Сравнительно небольшое судно, машина на корме. На палубе два гидроплана в собранном виде, стоят под стрелами, всегда могут быть опущены в воду. Подошли близко. Капитан "Гобби" и начальник экспедиции Ларсен приехали к нам. С "Гобби" нас усердно фотографировали и вели киносъемку. Чтобы не повредить крылья самолетов, "Гобби" носом подошел к борту "Седова". Иной мир. Чужая речь, костюмы. Хозяйка судна, американка Гобби, и ее спутница одеты по-мужски. По виду у них на судне все хорошо прилажено, но у нас как-то теплее, проще и уютнее.
      Туман поднялся, и на горизонте стала видна земля -- мыс Гранта, Стофан, Билль, места знакомые: здесь мы уже были. Но внизу еще осела полоса тумана, над ней -- темный с белыми полосами снега остров; на ровной площадке глетчера, будто искусственно, сделан конус. Туман развеялся, и остров оказался не так дико высок, каким выглядел до этого. Солнце за облаками, но еще не закатилось. Хорошо бы еще несколько солнечных ночей.
      23 августа. Стоим в Британском проливе. Туман сливается с глетчерами. Иногда куски тумана вытягиваются, отрываются и улетают, будто острова выкидывают в небо куски глетчера. В одном месте туман стал подыматься кусок за куском, как извержение. Стоим близко от мыса Флора.
      24 августа. Идем малым ходом мимо о. Хукер, где зимовал "Фока". Рядом о. Едзерайдис, низенький и без ледника -зеленеет. На нем, похоже, стоят две избы. Подошли ближе -- это только камни, а уже подумалось, что нашли итальянцев.
      Пароход ударил в льдину. На ней за ропаком спал медведь. Охотники его не видели и не приготовились. Медведь проснулся от толчка, вскочил, заорал и бежать! И ушел. А за кормой другой появился.
      Ночь солнечная. Вдруг из-за горизонта серым клином вытянулся туман, закрыл розовеющие облака и навалил ся на льды, на пароход. Идем к Новой Земле.
      25 августа. Весь пароход покрыт ледяной коркой. Антенну опускали, чтобы отбить лед. Промышленники заканчивают плетение сетей. Путь длинный, времени много, и постоянно несколько человек занято сетями.
      26 августа. День ясный. Океан свободен ото льда, промышленники назвали его голым.
      Дошли до севера Новой Земли. Мыс Ледяной, за ним и мыс Желания... От Земли Франца-Иосифа это уже на юг. Тут больше земли, свободной от ледников. Мыс Желания длинной узкой полосой вышел в океан, и на нем зелень.
      7 часов вечера. По обе стороны от солнца на тонком слое тумана два кусочка яркой радуги.
      27 августа. Встретился лед, подводная часть зеленая, почти цвета желтеющей травы. Капитан объясняет это пресной водой из Оби. Туман.
      Ждем встречи с ботом Госторга "Новая Земля". "Седов" дает свистки. На 76° северной широты свистки создают впечатление населенности.
      Стало по-осеннему сумеречно, и часы в каюте стали громче тикать.
      30 августа. Обошли Новую Землю. Карские ворота кругом. Встретили последние льды. Отошли от Новой Земли. Тут уже дома. В полночь по горизонту над закатом полоса широкой усиленной радуги, переходящей в темно-синий прозрачный тон. А на другой стороне Неба луна над горизонтом в оранжевом треугольнике.
      НА СЕВЕРЕ ДАЛЬНЕМ
      ЛЕТНИЕ СОЛНЕЧНЫЕ НОЧИ
      Полные красоты, развертываются летние ночи за Полярным кругом. Там к полуночи солнце склонится к горизонту, как будто остановится, постоит -- и снова пойдет выше, чтобы, поднявшись, начать свой рабочий день. Вернее сказать, днем солнце светит обычно и тени падают, а ночью пропадают тени и свет кажется праздничным.
      Раз в Карских воротах мои спутники по экспедиции поехали бить ленных гусей (гуси, линяя, почти не летают, и бьют их палками -- назвать это охотой трудно). Меня оставили на островке-торче, площадью метров с двадцать, и забыли, увлекшись ловлей гусей.
      Океан был спокоен. Полночь. Солнце висит над горизонтом, а с другой стороны -- луна, чуть золотистая. Она не светила, а только светилась, отражаясь в океане. Из воды торчали маленькие островки.
      Свет ровный, ласковый окружил и меня, и островки, и все видимое пространство. Казалось, что все стало почти прозрачным. Я написал этюд. Сидел в свете, в тишине и рад был, что один среди этого великого молчания.
      Не заметил, как прошла ночь. Солнце поднялось высоко, упали тени. Пробежала рябью вода--как'буДто я откуда-то вернулся. Оглянулся... Красиво, светло, но исчезла золотая радуга, только что все наполнявшая. Лишь в душе осталась радость пережитого.
      Мои спутники вернулись на судно, а за завтраком вспомнили, что оставили меня на островке в океане. Вернулись.
      -- Ты не очень сердит на нас, что забыли тебя? Уж прости, заохотились.
      Жаль было уходить с островка. Куда там сердиться, я готов был благодарить их за эту забывчивость.
      БЕЛЫЕ МЕДВЕДИ
      Первого медведя на свободе я увидал в Карском море в летнюю солнечную ночь. Медведь спал на льдине. В ту ночь море было сиреневое, льды -- розоватые, подводная часть льдин, просвечивая в воде, была зеленая. Медведь, вырисовываясь на снегу желтоватой массой, спал к нам спиной. Мы подходили так, что ветер шел от медведя к нам. Он не слышал запаха людей, но услыхал шум парохода, приподнял голову, понюхал воздух и снова лег. .Но шум уже мешал. Медведь встал, обернулся на нас. Он был крупный и в прозрачном воздухе солнечной ночи казался громадным. Посмотрел на нас, почуял, видимо, опасность и бросился в воду: торопился добраться до ледяного поля, растянувшегося на километры. Тогда он еще мог бы спастись быстрым бегом. В воде медведю трудно удирать: плавает он тише, чем бегает, а жир мешает долго держаться под водой.
      Но две белые шлюпки с разных сторон, обойдя льдину, уже мчались за ним. Медведь оборачивался, ревел сердито, нырял. Когда медведь нырял -- увы, неглубоко,-- он был красивого зеленого цвета. Раздался выстрел...
      Через час медвежьи окорока висели, привязанные к вантам. Шкура на веревке полоскалась за бортом. Повар жарил медвежье мясо.
      Мимо плыли розоватые льдины с зелеными тенями. На льдинах встречались кровавые пятна -- тут медведь позавтракал. Встречались убитые, но несъеденные нерпы, оставленные про запас. Мы вторглись в медвежьи владения, нарушив их покой.
      Потом встречи с медведями стали чаще и сделались обыденными. На борт взяли трех маленьких медвежат. Убили медведицу. На льдине снимали шкуру, а два медвежонка не уходили, ревели и плавали около. Их поймали петлями и на воде втиснули в ящики. Ящики деревянные, обиты внутри железом. Подняли ящики на борт, сняли петли с медвежат, окатили их водой. "Пассажиры" очухались, им дали воды, угостили сахаром. Медвежата сразу полюбили сахар. Через несколько дней они освоились с заключением. Их можно было гладить. Медвежата и сами ласкались -- лизали руки и, высовывая из ящика морду, смешно оглядывали подходящих.
      Так с воды достали еще одного маленького медведя и одного подростка. Для подростка заготовленные ящики были малы. Торопясь, сколотили ящик и не обили его железом. Когда подняли на борт, медведь показал себя! Окатили его водой, освободили от петли. Он замотал головой, взревел дико, заметался в ящике, схватил пастью доску толщиной в два пальца и смял ее, как бумажную.
      Весело было! Кто куда рассыпался: кто на мостик капитана, кто на ванты вскарабкался повыше, но в каюту никто не ушел. Не шутка -- рукопашная с медведем, и ружья под рукой не оказалось, но интересно, и "шкуру" надо не упустить.
      Маленькие медвежата рев подняли в три глотки. Из-за их рева разговаривать стало трудно. Хорошо если бы медведь, вырвавшись, кинулся за борт,-- на воде его можно было бы опять взять. А если бы, разозленный, он бросился на людей, то трудно сказать, чем бы дело кончилось. Догадался механик -- сунул в ящик железный толстый прут. Медведь занялся прутом: грыз его, мял лапами и отчаянно урчал. А тем временем сколотили новый ящик, обили железом и привязали к первому -- дверь в дверь. Разом открыли -- подняли двери ящиков. Медведь приостановился настороженно. В новый ящик сунули мясо. Рванулся медведь за мясом его и заперли в крепком ящике. ;"
      Поймали моржонка живого. Убили моржа-самку, на отмели снимали шкуру. Моржонок все плавал и рвался к матери. Затащили шлюпку на отмель, уложили в нее снятую шкуру, а шлюпку на бок опрокинули. Моржонок забрался в шлюпку, прижался к шкуре и успокоился. Так его и привезли на пароход.
      ГАРПУНЕР
      Старик гарпунер промахнулся. Молодежь посмеивалась, а старик, если бы водка была, напился бы пьяным, а трезвый только отругивался. Он и сам был раздосадован промахом. Пришел ко мне в каюту.
      -- Эх, Григорьевич! Мне бы крови стакан выпить для поправления глаза, я показал бы им, как я бью. Пулю в пулю лепить буду!
      Остановились у берега, убили оленя. Прибежал ко мне старик.
      -- Попроси капитана, пусть меня пошлет шкуру снимать. Молодые испортят, изрежут.
      Капитан согласился. Я -- не охотник и не очень стремился смотреть, как снимают шкуру. Так хорошо почувствовать под ногами твердую землю после долгого плавания на воде! Встретилась громадная глыба заледеневшего снега, одним краем держалась у крутого склона горы. Под глыбой можно было встать во весь рост. Только холодно, и редкие капли падали. Я пошел под льдиной. Сыро, холодно, даже как-то могильно. Прошел. Меня ждали спутники: они не успели остановить меня, боялись окрикнуть и ждали, затаив дыхание. Едва я показался у края, меня подхватили ласковые руки. -- Как ты жив остался! Счастье, что не крикнул.