ГЛАВА 19

Шел уже десятый час вечера, количество машин на дорогах значительно убавилось, и шофер смог показать все, на что был способен. Он разогнал свой огромный «мерседес» — сплошное разорение, на взгляд Аргайла, — до пугающей скорости, зато доставил их в Париж в максимально короткий срок.

Единственной проблемой оказалось то, что водитель плохо представлял, куда они, собственно, направляются. Флавия и Джонатан, сами плохо разбиравшиеся в географии Парижа, взялись ему помогать: Флавия вооружилась картой, а Джонатан призвал на помощь свою память, пытаясь восстановить маршрут, которым он в прошлый раз добирался к Рукселю. Втроем они неплохо справились с задачей, сделав всего два ошибочных поворота, причем один из них — не критический. Водитель, весьма довольный собой, однако разочарованный тем, что его заманили в роскошный квартал, где практически невозможно подцепить клиента, высадил их на улице, параллельной той, что была им нужна. Флавия попросила его об этом сама — на всякий случай. Осторожность никогда не помешает, даже если в ней нет необходимости.

Она оглядела улицу и убедилась, что пока оснований для волнения нет. Французские полицейские, наверное, уже сопоставили все факты, разобрались, каким способом пленникам удалось убежать из аэропорта, и отправили им вдогонку целый отряд, но сюда они еще, как видно, не добрались.

На этот раз калитка оказалась не заперта и открылась с тихим скрипом.

— Флавия, прежде чем мы войдем, объясни — в чем дело? — попросил Аргайл.

— В датах.

— В каких датах?

— Даты провала группы «Пилот» не совпадают.

— Я тебя не понимаю, но все равно, какое это имеет значение?

— Мы должны задать несколько вопросов Рукселю.

Джонатан мрачно засопел.

— Ладно, действуй как знаешь. Будь моя воля, я бы вернулся в аэропорт. Только безграничная вера в твой интеллект удерживает меня от этого шага.

— Прекрасно. Тогда, может быть, перестанем разговаривать и войдем?

Отрезав последнюю возможность к отступлению, Флавия поднялась по ступенькам дома и позвонила. Подождав немного, она снова надавила кнопку звонка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Потом, решив, что обстоятельства позволяют пренебречь светскими условностями, толкнула дверь внутрь. Уже второй раз за последние два дня она входила в дом без разрешения.

В коридоре горел свет. Они подошли ближе и обнаружили, что в коридор выходят три комнаты. Все двери были плотно закрыты. Под одной из них виднелась полоска света. Флавия толкнула ее и вошла.

Комната оказалась пустой, но по некоторым признакам Флавия определила, что совсем недавно в ней кто-то был: на ковре валялась раскрытая книга, у очага стоял недопитый бокал бренди.

— Мне кажется, я что-то слышу, — тихо предупредил Аргайл. В принципе они могли разговаривать в голос, но ему показалось, что лучше вести себя тихо.

— Да? — сказала Флавия.

Они снова вышли в коридор и приблизились к двери комнаты, откуда доносились звуки.

Конечно, смешно было стучаться после того, как они уже проникли в дом, но Флавия все-таки постучалась. Ответа не последовало. Тогда она снова толкнула дверь и заглянула.

— Кто вы? — спросил кто-то в углу комнаты.

Флавия разглядела Рукселя, затерявшегося в лесу разнообразных растений. Он опрыскивал их каким-то составом. Флавия вспомнила, что Аргайл упоминал страсть Рукселя к комнатным растениям.

Комнату освещали два небольших бра: одно над рабочим столом и одно возле кресла, в котором сидела Жанна Арманд. В этом кабинете Руксель принимал Аргайла несколько дней назад.

Флавия осмотрелась. Одну стену целиком занимали полки темного дерева с книгами в кожаных переплетах. По обеим сторонам камина стояли большие удобные кресла. Она продолжала осматривать комнату, пытаясь выиграть несколько секунд на обдумывание. Флавия не знала, как начать разговор. На одной чаше весов была ее уверенность в том, что она наконец все поняла, а на другой — внезапное отвращение к тому, что она поняла.

— Кто вы? — повторил вопрос Руксель.

— Флавия ди Стефано. Я являюсь сотрудником римской полиции.

Руксель никак не отреагировал на ее слова.

— Я занималась расследованием похищения вашей картины…

— Мне уже вернули ее.

— … а также расследованием двух связанных с нею убийств.

— Да, мне говорили. Но, как я понял, с возвращением картины все закончилось.

— Боюсь, тут вы не правы: ничего не закончилось.

Флавия приблизилась к дальней стене, противоположной той, что вела в сад.

— А где же картина?

— Какая вас интересует?

— «Казнь Сократа» — та, которую вам подарил ваш покровитель Жюль Гартунг.

— Ах, эта… она причинила столько неприятностей, что я решил ее уничтожить.

— Что?!

— Это была идея Жанны. Она сожгла ее.

— Зачем?

Руксель пожал плечами:

— Не думаю, что обязан объяснять свои поступки в отношении принадлежащей мне собственности.

— Ладно, — легко согласилась Флавия. — Зато остались другие картины. Например, вот эта. — Она указала на небольшой холст, висевший рядом с книжным шкафом из красного дерева. Размеры совпадали с остальными картинами, входившими в серию. Аргайл любит такие вещи: Христос в окружении апостолов. Расположение фигур заимствовано из «Тайной вечери» Леонардо; все апостолы сидят с серьезными лицами, в глазах некоторых угадываются сострадание и печаль. Перед ними тянется длинная очередь, ближайший к ним человек опустился на колени в ожидании приговора.

Руксель не проронил ни слова. Он не пытался заставить ее замолчать, не задавал встречных вопросов, не возмущался внезапным вторжением. Он вообще не проявил никакого интереса к визиту непрошеных гостей.

— «И судимы будете по делам своим», — процитировала Флавия. — А вы готовы ответить за свои деяния, месье?

— Разве кто-то бы пет к этому готов? — со слабой улыбкой заметил Руксель.

— Интересно, скоро сюда прибудет кавалерия? — задумчиво протянула Флавия, бросив взгляд на часы.

— Кто? — не понял Джонатан.

— Монталлу со своими ребятами. Пора бы им уже быть здесь.

— И что тогда?

Флавия сделала безразличное лицо.

— Меня это не волнует. А что вы скажете, месье Руксель? Мне следует объясниться?

— Вы, похоже, относитесь к тем молодым женщинам, которые полагают, что все на свете можно объяснить. Вы думаете, что, разложив все по полочкам, можно разобраться в любом деле. Я, прожив много лет, уже не так в этом уверен. Зачастую поступки людей и причины, побудившие их к этим поступкам, оказываются непостижимыми.

— Но не всегда.

— По-моему, они приехали. — Джонатан отодвинул занавеску и вглядывался в темноту за окном. — Да, Монталлу и с ним еще несколько человек. Одному, кажется, дали указание стоять на воротах, другому — охранять входную дверь. Двое вошли.

Через несколько секунд они были в кабинете. Спутника Монталлу Джонатан видел впервые.

В помещении аэропорта представитель разведки старался быть вежливым, однако сейчас он отбросил все светские любезности, не считая нужным церемониться с беглецами.

Его спутник — немолодой, с коротко стриженными седыми волосами и острым носом, не бросал по сторонам яростных взглядов и не кипел от негодования, но чувствовалось, что он внутренне напряжен. Одним взглядом окинув всех присутствующих, он моментально оценил обстановку.

— Я обещал не выдвигать обвинения против мистера Аргайла и не портить вашу карьеру, — отрывисто бросая слова, начал Монталлу, с трудом сдерживая бешенство. — Полагаю, вы понимаете, что после вашего поступка я беру свои слова обратно.

Флавия слушала его с олимпийским спокойствием. Возможно, она избрала не лучший способ остудить его гнев, но ее это нисколько не волновало. В конце концов, какого черта?

— Здравствуйте еще раз, инспектор Жанэ, — сказала она. — Как приятно увидеть вас снова.

Седовласый мужчина натянуто кивнул ей. Аргайл присмотрелся к нему внимательнее: он впервые видел его воочию. Пожалуй, из всех собравшихся он был единственным человеком, кому они могли более или менее доверять. Но, как бы ни развернулись события дальше, франко-итальянские связи еще не скоро восстановятся в прежнем объеме.

— Здравствуй, Флавия, — ответил Жанэ, улыбнувшись, и в его улыбке Аргайлу почудились сожаление и чуть ли не просьба о прощении. — Мне в самом деле очень жаль, что все так получилось.

Она холодно пожала плечами.

— Зачем вы приехали сюда? — продолжил Жанэ. — Какой в этом смысл?

— Я знаю, какой в этом смысл, — начал Монталлу. Жанэ поднял руку, приказывая ему замолчать. Жест не ускользнул от Флавии. Это уже становилось интересным. Она всегда знала, что Жанэ обладает большей властью, чем предполагал его официальный статус; в отличие от Боттандо он входил в ограниченный круг чиновников, коротко знакомых с самыми известными и влиятельными людьми Франции и многие вопросы мог решить по звонку или шепнув кому надо на ухо. Однако его связь с разведывательным управлением явилась для Флавии новостью. Монталлу безоговорочно признал его превосходство. Жанэ с самого начала дал понять Монталлу, что состоит в приятельских отношениях с итальянской полицией, и Флавия расценила это как хороший признак. Это давало надежду на то, что ее хотя бы выслушают.

— Я связала себя обещанием и намерена его выполнить.

— Ты можешь объяснить свое появление здесь? У тебя есть улики?

— У меня накопилось достаточное количество информации.

— Буду рад, если ты поделишься ею с нами.

— Не думаю. Я вообще не думаю, что в этом деле имеют какое-то значение доказательства. Это дело другого рода. Боюсь, оно не закончится предъявлением обвинения, экстрадицией или судом.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что двойное убийство в Риме — дело рук французской разведки? Я от души надеюсь, что это не так, — с тяжелым вздохом сказал Жанэ. — Действия месье Монталлу трудно назвать адекватными, но…

Флавия вновь покачала головой. Выпад Жанэ против представителя разведки был ей на руку. Судя по всему, они не испытывали друг к другу особой любви, и это обнадеживало.

— Нет, французская разведка здесь ни при чем, — сказала Флавия. — Просто он — и вы тоже — сделали все, чтобы помешать мне выяснить правду.

— Тогда кто убил этих людей?

— Она, — просто сказала Флавия, указывая на Жанну Арманд. — Вернее, она организовала первое убийство и сама совершила второе.

Ее заявление было встречено полным молчанием; женщина, сидевшая в кресле, даже не попыталась ничего возразить. Первым опомнился Аргайл.

— Нет, Флавия, это уж слишком, — сказал он. — Что за фантазия! По-твоему, она похожа на убийцу?

— Или у тебя есть против нее улики? — поддержал его Жанэ.

Итальянка покачала головой:

— Ничего конкретного. Но в тот день месье Руксель находился в Риме — он возглавлял делегацию, приехавшую по приглашению министерства внутренних дел. Телефонный звонок, после которого Эллман приехал в Рим, был сделан из гостиницы «Рафаэль». Напротив Эллмана проживала свидетельница, которую допрашивал детектив Фабриано, — некая мадам Арманд. Это были вы, не так ли?

Жанна Арманд посмотрела на нее и кивнула:

— Да. Но я сказала ему правду. Я не слышала ничего интересного. Это всего лишь ужасное совпадение — я случайно оказалась в той же самой гостинице…

— Совпадение ужасное, — согласилась Флавия. — Особенно если учесть, что вы сказали неправду. Зачем вы приезжали в Рим?

— Мой дед нуждается в опеке. Я…

— … вы не хотели, чтобы его имя появилось в газетах до того, как ему будет вручена международная награда.

— Да, разумеется.

— Это было простым совпадением, — тихо сказал Жанэ. — Если, конечно, ты не убедишь нас в обратном.

— Я повторяю: у меня нет доказательств. Но я могу рассказать вам, как все происходило. Принять мою версию или нет — дело ваше. После этого я ближайшим самолетом отбуду на родину.

Она ждала их реакции, однако никто — ни словом, ни взглядом — не поощрил ее, впрочем, и не сделал попытки остановить. Тогда она глубоко вдохнула и начала:

— Сейчас мы знаем имена всех участников этой истории, связавшей людей разных поколений и национальностей. Кто-то из них еще жив, кого-то уже нет на свете. Я назову их. Жюль Гартунг, который был уже немолод, когда началась Вторая мировая война. Жан Руксель, миссис Ричардс, Эллман — люди одного поколения, в сороковом году им было по двадцать лет. Артур Мюллер был во время войны ребенком. Самая молодая участница истории в наши дни — Жанна Арманд, присутствующая здесь. Все эти люди в разное время жили в разных странах — в Швейцарии, Англии, Канаде и, конечно, во Франции. Все они несут на себе отметины той войны и особенно событий, развернувшихся двадцать седьмого июня сорок третьего года. В тот день были арестованы все члены группы «Пилот», принимавшей участие во французском Сопротивлении.

Если вам будет интересно, я остановлюсь на этом факте подробнее несколько позже. А сейчас я хочу изложить ход событий.

Артур Мюллер уговорил Бессона украсть картину. Для Мюллера — человека удивительно честного, порядочного и прямого — подобный поступок был из ряда вон выходящим. До сего момента он никогда не совершал противозаконных деяний. Однако в этом деле он выступил заказчиком преступления. Что толкнуло его на это? Он хотел исследовать картину — хорошо. Но почему он прямо не написал Жану Рукселю и не попросил у него разрешения осмотреть картину?

Ответ, как я подозреваю, простой. Он писал ему. И получил отказ.

— Неправда, — вмешался Руксель. — Я впервые услышал имя этого человека неделю назад.

— Потому что вашу почту просматривает мадам Арманд и передает вам только то, что считает нужным. Остальным корреспондентам она отвечает сама. Сначала я подумала, что мадам Арманд приняла Мюллера за сумасшедшего, — он не решился написать прямо, для чего ему понадобилась картина, и его доводы могли показаться ей неубедительными. Как бы там ни было, она пресекла его попытки связаться с Рукселем.

— Вам будет нелегко это доказать, — сказала Жанна.

— Не сомневаюсь. Когда вы убили Эллмана, вы захватили из его номера папку с материалами, которые собрал о своем отце Мюллер. Эллман, в свою очередь, вынес их из квартиры Мюллера. В этой папке наверняка были и ваши письма к нему.

— А может, и не было.

— Конечно. Как я уже говорила, это всего лишь моя версия произошедшего. Так вот. После ареста Бессона полицейские его допросили и передачи Монталлу. Тот позвонил Рукселю, чтобы навести справки о картине, однако нарвался на мадам Арманд. Правильно?

Монталлу кивнул.

— От вас она узнала, что картина предназначалась Мюллеру. К тому времени ей уже стало ясно, почему она представляет такую важность. Мадам Арманд хотела положить этому конец и сказала вам, что Мюллер — сумасшедший, одержимый идеей, будто Руксель сознательно оклеветал Гартунга перед судом. Она сказала, что Мюллер может выступить со скандальным заявлением в газетах. Именно мадам Арманд убедила вас, что необходимо конфисковать картину раньше, чем ее успеют вывезти из страны.

Монталлу снова кивнул.

— Вам не удалось завладеть картиной до того, как она покинула Францию. Но даже в случае успеха не было никаких гарантий, что документы, спрятанные в ней, не успели забрать. Жанна поняла, что Мюллер не остановится на достигнутом и попытается реабилитировать имя отца. Она принимает решение убрать Мюллера. Не спрашивайте почему — сейчас вам это станет понятно.

Дело было весьма деликатным, для него требовался человек, которому Жанна могла доверять. Поэтому она позвонила Эллману. Она позвонила ему из гостиницы «Рафаэль» и дала указания. Он согласился выполнить поручение.

Эллман прибыл в Рим и сразу отправился к Мюллеру. Мюллер сказал, что картины у него нет, поэтому Эллман начал пытать его, выясняя правду. Когда тот признался, что отдал картину Аргайлу, Эллман пристрелил его и, забрав папку с бумагами, ушел.

После этого Эллман встретился с мадам Арманд — Руксель к тому времени уже вернулся в Париж. Не знаю, что между вами произошло. — Флавия посмотрела на Жанну. — Возможно, он сам себя перехитрил, но в конце концов вы застрелили его из его же собственного пистолета. Бумаги Мюллера вы забрали с собой и уничтожили.

Через два дня Джонатан Аргайл вернул вам картину, совершенно бесплатно, и вы на всякий случай сожгли ее.

Флавия оглядела присутствующих, пытаясь понять, насколько правдоподобной им кажется ее версия — по большому счету, весьма шаткая. Много предположений и почти никаких доказательств. Она услышала, как за спиной у нее скептически хмыкнул Боттандо.

И в самом деле: реакция слушателей была предсказуемой: Аргайл смотрел на нее с легким разочарованием; в глазах Жанэ читалось недовольство, что ради такой ерунды его вытащили ночью из постели; Монталлу всем своим видом выражал пренебрежение, а Жанна Арманд, похоже, забавлялась. Руксель сидел в своем кресле, снисходительно поглядывая на Флавию, — так смотрит начальник на молодого зарвавшегося подчиненного.

— Надеюсь, вы простите меня, юная леди, если я скажу вам, что все ваши выкладки лежат в области фантазий, — сказал он, когда стало ясно, что желающих высказаться больше нет. И слегка улыбнулся ей, словно извиняясь за свою прямоту.

— Это еще не все, — сказала Флавия. — Только, боюсь, дальше вам будет очень неприятно слушать.

— Если все остальное так же неубедительно, думаю, мы выдержим, — заметил Монталлу.

— Месье Руксель? — повторила она, сделав над собой значительное усилие. — Как насчет вас?

Он покачал головой:

— Раз уж вы взяли на себя этот труд, нет смысла останавливаться на середине. Вы сами это понимаете не хуже меня. Вам необходимо высказаться до конца, каких бы глупостей вы ни наговорили. И в данных обстоятельствах мое мнение вряд ли имеет значение.

Флавия кивнула.

— Очень хорошо. Теперь я попытаюсь обосновать некоторые свои предположения. Прежде всего: почему Монталлу и мадам Арманд так сильно переполошились из-за исчезновения картины.

Начнем с мадам Арманд. Хорошо воспитанная, интеллигентная женщина с университетским образованием, она весьма успешно начала самостоятельную карьеру, но потом на время оставила ее, чтобы помочь деду разобраться с делами. Я не верю ей, когда она говорит, что согласилась работать на него и дальше, исключительно поддавшись на его уговоры, а в действительности она будто бы хотела продолжить самостоятельную карьеру. Мадам Арманд уверяет, что дед не мог обходиться без ее помощи. Мне очень трудно в это поверить: несмотря на все ее многочисленные достоинства, дед почему-то обращается с ней как с простой секретаршей.

Месье Руксель женился в сорок пятом году, но жена его умерла молодой. Дочь месье Рукселя умерла родами, оставив ему внучку. Таким образом, мадам Арманд является его единственной близкой родственницей. Она уверяет, что очень любит деда и всячески заботится о его благополучии. По правде говоря, я не могу этого понять, зная, как он обращается с ней. Тем не менее мы принимаем как факт, что она работала на него, заботилась о нем и оберегала от жизненных невзгод. Верно?

Руксель кивнул.

— О такой внучке можно только мечтать, — сказал он. — Она абсолютно бескорыстна и замечательная помощница, и если вы собираетесь оклеветать ее, я могу рассердиться…

— Как я понимаю, она — ваша единственная наследница.

Он пожал плечами:

— Естественно. Это не секрет. Кроме нее, у меня никого не осталось. Кому же еще я могу оставить наследство?

— Например, сыну, — тихо сказала Флавия.

Наступило такое глубокое молчание, что она засомневалась, прервется ли оно когда-нибудь. Не было слышно даже дыхания.

— Артур Мюллер, жертва первого убийства, был вашим сыном, месье, — продолжила Флавия. — Сын Генриетты Ричардс, ранее — Генриетты Гартунг. Она еще жива. На протяжении нескольких лет она была вашей любовницей. Мюллер родился в сороковом году — к этому времени, по ее словам, она уже два года не состояла с мужем в близких отношениях. Его место заняли вы. Она сохранила в секрете имя отца ребенка. Во-первых, она не хотела, чтобы ее сын лишился наследства, а во-вторых, заботилась о репутации мужа. Генриетта Гартунг не смогла сохранить верность мужу, но считала необходимым соблюдать внешние приличия. По этой же причине она не разрешала вам требовать у Гартунга развода.

— Я и не собирался этого делать, — фыркнул Руксель.

— Простите?

— Чтобы я женился на Генриетте? У меня и в мыслях этого не было.

— Но вы же любили ее, — сказала Флавия, чувствуя, как в груди у нее закипает злость.

— Никогда, — пренебрежительно бросил он. — Она была забавная, симпатичная, смешная. Но любить ее? Нет. Жениться на бессребренице Генриетте? Чего бы она стоила без мужа? Абсурд. Да я никогда и не говорил ей об этом.

— Она любила вас.

Даже сейчас, несмотря на серьезность положения, Руксель не удержался от тщеславной улыбки и пожал плечами, как бы говоря: «Это естественно».

— Генриетта была глупой девушкой. Всегда. Она скучала в замужестве и жаждала приключений. Я всего лишь развеял ее скуку.

Флавия более пристально присмотрелась к нему и глубоко вздохнула, с трудом сохраняя хладнокровие. Как он сам же заметил, нет смысла останавливаться на середине. Она дала обещание Генриетте Ричардс сказать ему о ее любви и сдержала его. А теперь она выполнит свою работу.

— Генриетта Гартунг никому не рассказала о вас, кроме своего сына. Когда ей удалось переправить его в Аргентину, а потом в Канаду, она сказала ему, что его отец был героем. Артур был тогда совсем маленьким, но он запомнил ее слова и всю жизнь хранил веру в героическое прошлое своего отца. Даже когда ему рассказали о предательстве Гартунга, он не поверил. Его приемная сестра решила, что он тешит себя иллюзиями. Но его вера основывалась на словах матери.