Стоило паломникам высадиться с корабля где-нибудь в Яффе, как они сразу подвергались нападениям сарацинских головорезов и воинственных бедуинов, которые укрывались в пещерах, расположенных среди Иудейских холмов. Пилигримы, имевшие хоть какое-нибудь оружие, могли себя защитить, но большинство были абсолютно беззащитны перед вооруженными мусульманами. Войска же самого короля Балдуина были сосредоточены в главных стратегических пунктах и в средиземноморских портах.
      В 1104 году в Святую землю с большой свитой рыцарей прибыл граф Гуго Шампанский. Из своей резиденции в городе Труа в верховьях Сены он управлял большими и весьма богатыми землями, входившими в состав Западного Франкского королевства Карла Лысого. Гуго был очень набожен и несчастлив в браке – у него имелись сомнения, является ли он настоящим отцом своего старшего сына. Среди его вассалов был рыцарь по имени Гуго де Пейн, поместье которого располагалось в нескольких километрах от Труа, ниже по течению Сены. Приписан он был к церковному приход Монтиньи; граф Шампанский был его законным сюзереном и Пейн входил в его рыцарскую дружину.
      В 1108 году граф Гуго на время вернулся в Европу, а шесть лет спустя снова отправился в Иерусалим. Не известно, сопровождал ли Гуго де Пейн своего сеньора в первом путешествии или же отправился в Святую землю только сейчас, но он там остался, когда граф Шампанский снова вернулся в Европу. К этому времени Балдуина I на иерусалимском троне сменил его кузен Балдуин Буржский, а патриарха Даймбера – преподобный Вармунд де Пикуньи. Именно к ним Гуго вместе с другим рыцарем, Готфридом де Сен-Омером, обратились с предложением создать рыцарское братство, подчиняющееся уставу религиозного ордена, но занимающееся защитой паломников. 3а основу они собирались взять устав, разработанный когда-то Блаженным Августином из Гиппона, и канонические правила церкви Гроба Господня в Иерусалиме.
      Предложение Гуго было одобрено и королем, и патриархом; в день Рождества Христова в 1119 году Гуго де Пейн и восемь других рыцарей – в том числе Готфрид де Сен-Омер, Аршамбуа де Сен-Аньян, Пайен де Мондидье, Жоффруа Бизо и еще один крестоносец по имени Россаль, или Роланд, – дали обет бедности, целомудрия и торжественнс поклялись патриарху в церкви Гроба Господня. Они назвались «бедным братским воинством Иисуса Христа» и поначалу не носили какой-то особой одежды, а продолжали одеваться сообразно своей особой профессии. Дабы обеспечить их необходимыми для существования средствами, патриарх и король выделили им средства из своей казны. Балдуин II уступил им замок в Иерусалиме, возле места, где, по преданию, находился храм Соломона, на южном склоне Храмовой горы. Поэтому их вскоре стали называть бедным рыцарством Христовым и храма Соломонова, рыцарями храма Соломона, рыцарями Храма или просто храмовниками.
      Не исключено, что первоначально Гуго де Пейн и его соратники просто хотели создать очередной монастырь или же рыцарское братство, аналогичное ордену иоаннитов, то есть госпитальеров, занимавшихся организацией и охраной странноприимных домов. Орден госпитальеров, основанный торговцами Амальфи, заботился о богомольцах еще до 1-го Крестового похода. Средневековый летописец Михаил Сириянин, например, считал, что именно король Балдуин, прекрасно понимавший непрочность своей власти в Иерусалиме, настоял на том, чтобы Гуго де Пейн и его товарищи остались в сане рыцарей и не постригались в монахи, дабы они могли «не только заниматься спасением душ, но и защищать эти места от грабителей». Другой средневековый историк крестовых походов, Жак де Витри, отмечает двойственную природу этого «рыцарского братства», призванного, с одной стороны, «защищать паломников от бандитов и насильников», а с другой – соблюдать «обет бедности, воздержания и послушания в соответствии с монашеским кодексом».
      Решение остаться при оружии могло быть продиктовано растущей нестабильностью жизни в заморских территориях и постоянной угрозой жизни латинян. В пасхальную неделю 1119 года на группу из 700 невооруженных паломников, направлявшуюся из Иерусалима к реке Иордан, напали вооруженные сарацины: 300 человек они убили на месте, а 60 продали в рабство. Свои разбойничьи набеги турки совершали у самых стен Иерусалима, поэтому стало смертельно опасно даже ненадолго покидать город без надежной охраны. Позднее в том же году по королевству распространились слухи о несчастье, случившемся в соседней Антиохии: Рожер, двоюродный брат Боэмунда, бывший регентом при его сыне Боэмунде II, был убит вместе со всей свитой мусульманскими головорезами; место, где это произошло, народ назвал «полем крови». Это заставило обратиться за помощью к папе римскому Калликсту II, венецианским дожам и даже к архиепископу Компостельскому – там в бывшем испанском королевстве Галисии для охраны паломников и защиты христианских земель от мусульман был создан рыцарский орден святого Иакова Меченосца. Как всегда, обрушившиеся на христиан беды были восприняты как наказание свыше, считалось, что некоторых добравшихся до Святой земли паломников увлекла сладкая восточная жизнь, что они погрязли в грехах, забыв о спасении души. В январе 1120 года собравшиеся на совет в Наблусе светские и духовные лидеры христиан одобрили проект Гуго де Пейна, оценив его гуманную направленность и очевидную прагматичность.
      Трудно сказать, проявил ли инициативу в создании этого рыцарского братства сам папа Калликст II. Однако, являясь сыном графа Гильома Бургундского, он скорее всего симпатизировал рыцарским устремлениям. Хотя в проекте предусматривался довольно радикальный отход от традиционных норм того времени, в целом орден выглядел довольно удачной конструкцией – она позволяла соединить профессиональные военные навыки и религиозную идею. Мы уже знаем, как поддержка идеологами католицизма вооруженного ответа на конкретное событие внезапно переросла в освящение целого крестового похода. В связи с этим практически неизбежно должны были возникнуть «кочевые монастыри» в виде особых воинско-христианских братств.
      В 1120 году еще один могущественный французский магнат, Фулько Анжуйский, отправился паломником в Святую землю, вступив в ряды бедного рыцарства Христова. Судя по всему, он высоко оценил волю и талант первого магистра ордена Гуго де Пейна и по возвращении пожаловал ордену регулярные денежные выплаты. Его примеру последовали и другие французские вельможи. В 1125 году граф Шампанский вернулся в Иерусалим в третий и последний раз. Он расстался с распутной женой, лишил наследства сына, который оказался ему неродным, и переписал завещание в пользу племянника Тибальда. После этого он отказался от своего состояния и, дав обет бедности, целомудрия и воздержания, стал в ряды бедных рыцарей Иисуса Христа.
      Но это было не самое яркое из деяний графа Гуго, совершенных им в знак покаяния. Примерно за десять лет до того он в одиночку преодолел шестьдесят километров по диким лесам к востоку от Труа, чтобы присоединиться к монашеской общине во главе с преподобным Бернаром Фонтен-ле-Дижонским. Этот монастырь, расположенный в городке Клерво, был основан монахами из аббатства Сито, по имени которого они и стали называться цистерцианцами. А Сито, в свою очередь, основал в 1098 году бенедиктинец Роберт Молезмский, с горечью наблюдавший, как знаменитое Клюнийское аббатство отходит от строгих и простых предписаний благоверного Бенедикта Нурсийского. Избалованные крупными дарами местных правителей, обретя власть и богатство, клюнийские настоятели и приоры постепенно погрязли в светских делах и интригах, забыв о главном своем предназначении. Переложив всю работу на крепостных, монахи напрочь забросили ручной труд и выполняли только административные функции или «пели в хоре», исполняя невероятно изощренные литургии, перегруженные придуманными ими новыми обрядами и церемониями. Главный собор в Клюни, один из самых величественных в Европе, был великолепно украшен и отделан. Деньги в монастырь поступали не только в виде земельной ренты, крестьянской десятины и платы за феодальные права, но и от множества паломников, которые либо испрашивали благословения, чтобы отправиться в далекое странствие, либо проходили через монастырь, направляясь в Компостелу, где в соборе в честь святого Иакова, по преданию, он и был погребен.
      Краткое описание нового обновления монастырей показывает возникновение духовного направления, объединившего первых тамплиеров с Робертом Молезмским, который, как и Гуго де Пейн, родился в окрестностях Труа. Роберт стал бенедиктинским монахом в шестнадцатилетнем возрасте, а позднее был избран настоятелем одного из клюнийских монастырей в Сен-Мишель-де-Тоннерр, что примерно в 45 километрах от местечка Шатильон-на-Сене, где преподобный Бернар когда-то учился в школе. По просьбе живших в окрестных лесах отшельников, Роберт оставил свой высокий пост и стал проповедовать основы учения святого Бенедикта. Позднее он привел эту христианскую общину на земли, принадлежавшие его семье, основав там новый Молезмский монастырь.
      Через Молезм прошли еще два монаха, искавшие тернистый путь к духовному совершенству. Один из них, по имен Бруно, родом из Кельна, сначала учился, а затем и преподавал в кафедральном училище в Реймсе. Среди его учеников был и знатный бургундский дворянин, Одон Ланжерийский, который сначала постригся в монахи в Клюнийском монастыре, а позднее – став папой римским под именем Урбана II – призвал к 1-му Крестовому походу. Поссорившись с архиепископом Реймсским, Бруно удалился из монастыря, сделался пустынником в глухом лесу неподалеку от Молезма, однако, сочтя такое уединение недостаточным, отправился на юг, в Савойю, гле собрал вокруг себя христиан-отшельников и организовал новую монашескую общину в Шартрезских горах. На основе этого братства позднее возник самый строгий из всех монашеских орденов – картезианский, имевший отделения по всему миру.
      Другим знаменитым монахом, посетившим Молезм, был англичанин Стефан Хардинг, выходец из англосаксонских дворян, чей род был фактически уничтожен в результате на-шествия норманнов во главе с Вильгельмом Завоевателем Направившись вначале в Шотландию, а затем во Францию где обучался богословию в Париже, в 1085 году в возрасте двадцати пяти лет Стефан совершил паломничество в Рим и стал монахом ордена бенедиктинцев. Затем он снова пересек Альпы и присоединился к Молезмскому братству.
      Благодаря высокой репутации Роберта этот монастырь привлекал обильные пожертвования, которые, как водится, способствовали возникновению среди монахов атмосферы праздности, что, по мнению настоятеля, противоречило основным бенедиктинским принципам. И в 1098 году, за год до освобождения Иерусалима крестоносцами, Роберт Молезмский с двенадцатью сторонниками, среди которых были Альберих де Обри и Стефан Хардинг, покинул монастырь и после короткой остановки в Лангре направился на юг, где в двадцати километрах от Дижона основал монастырь Сито. Здесь они получили возможность жить согласно «Уставу Бенедикта». Все время Роберт и его товарищи проводили в страстных молитвах и богослужениях, не поддерживая никаких связей с местной знатью. Поскольку община должна быть самодостаточной, в ежедневные обязан-ности монахов-затворников входил тяжелый ручной труд. В знак духовной чистоты и целомудрия они переменили цвет своих сутан с черного на белый. И также отказались от использования детей-служек и крепостных крестьян, однако принимали добровольный труд местных жителей, обрабатывавших монашеские .тодья и нередко живших общиной неподалеку от монастыря.
      В отсутствие Роберта Молезм пришел в упадок, и папа Урбан II повелел ему вернуться. На посту настоятеля цистерцианского монастыря его сменил сначала Альберих де Обри, а позднее Стефан Хардинг. Впечатленные их аскетизмом и духовным рвением, папы освободили цистерцианцев зт выплаты десятины и поместных сборов.
      Однако суровый, изоляционистский характер ордена цистерцианцев настроил против них местную бургундскую знать, и аскетизм, так покоривший римских понтификов, отталкивал тех, кто поначалу желал к ним присоединиться. В первые годы аббатства Стефана Хардинга даже казалось, что общину ждет печальная участь. Но в 1113 году в Сито прибыл юный, но уже снискавший себе авторитет преподобный Бернард с тридцатью пятью соратниками и в общину влилась свежая кровь. А всего к концу XII века в Европе было около тысячи двухсот цистерцианских монастырей.
      Через три года после прибытия в Сито уже сам Бернард вместе с двенадцатью духовными братьями основал новый монастырь в лесистой и болотистой долине Вормвуд – давнем пристанище грабителей и разбойников. Этот участок им пожаловал граф Гуго Шампанский. После того как монахи осушили точву, она стала называться Сlaravallis – Ясная Долина. Монахи расчистили лес, возвели часовню, дом с кельями и хозяйственные постройки. Вскоре в Клерво потянулось множество юлодых людей, жаждущих посвятить себя Богу.
      В наше время – когда монахи кажутся весьма странными и маргинальными фигурами – очень трудно понять причину, по которой столько здоровых и энергичных мужчин, выходцев из знатных и обеспеченных семейств, добровольно выбирали самоотречение, да еще в таком юном возрасте. Отбросив сомнения в искренности намерений каждого из тех, кто откликнулся на призыв Всевышнего, необходимо понять, что в то время побег из дома знатных родителей и даже мелкого поместья означал решительный выбор между сражениями и молитвой, между воинской службой и служением церкви, между красным и черным.
      Таких молодых людей с чувствительной и взыскательно натурой или просто отвергавших насилие и кровопролити: могли подвигнуть на религиозную стезю их набожные и любящие матери; похоже, именно так случилось с Бернардом и его матерью Алетой де Монбар. Пребывание монаха в каком-нибудь аббатстве с необременительным режимом, тип: Клюни, могло вывести на высокие церковные или государственные посты управления, как, например, Одона Ланже-рийского, ставшего римским папой. Перед таким человекоу также была открыта дорога в науку, он мог стать ученым-теологом наподобие Стефана Хардинга, который тщательно пересмотрел текст латинской Библии и с помощью еврейских раввинов изучал древнееврейские тексты Ветхого Завета
      Решение Бернарда выбрать более узкий и крутой путь в небесное царство – то есть Клервоский монастырь – показывает несомненную чистоту и искренность его помыслов Одновременно это говорит и о его высоком самосознании по признанию Бернарда, его духовное рвение и мятущаяся натура могли принять только суровые условия общины цис-терцианцев. Одним из свидетельств непримиримого и требовательного характера молодого монаха является его спор с преподобным Петром Достопочтенным, аббатом Клюни. В своем письме к нему Бернард с насмешкой и презрением говорит о приятной, легкой и необременительной жизни обитателей Клюни, противопоставляя ей строгий и жесткий режим клервоской общины. Увлекшись собственной риторикой, Бернард договаривается до того, что обвиняет клюнийских монахов и их настоятеля в нравственном вырождении. Со свойственными ему горячностью и бескомпромиссно- стью он даже внешнюю красоту Клюни воспринимает как признак упадка и коррупции. В ответ на это дерзкое послание Петр, соблюдая необходимую вежливость, высказывается более сдержанно, придерживаясь консервативных позиций.
      Еще одна сторона монастырской жизни, которая не только удивляет, но и оскорбляет современные нравственные нормы, касается той высокой цены, в которую обходилось в Средние века подлинное целомудрие. Трудно удержаться, чтобы не пожалеть молодых женщин-аристократок Бургундии и Шампани, которые лишились потенциальных супругов, уединившихся за стенами цистерцианских монастырей. Христос завещал своим ученикам «стать евнухами» во имя Царства Небесного; и апостол Павел писал на заре христианства, что женитьба – дело хорошее, но все-таки лучше оставаться девственником. Как мы уже знаем, преподобный Августин тоже считал, что полносердечное служение Христу несовместимо с женитьбой; и одной из главных задач римского патриархата того периода являлось беспрекословное соблюдение целибата всеми католическими священниками.
      Сопряженные с этим требованием явления, которые в наше время принято называть невротическими, определяются целым рядом факторов. Во-первых, смысл отшельнической жизни состоит в отказе от атавистических инстинктов, которые препятствуют духовному общению с Всевышним. Энергия и частота, с которой индивидуум занимается сексом, а также степень поглощенности этим занятием определяют высоту преграды на пути его души к спасению, а самого человека – к святости. Августин из Гиппона выдвинул еще одно объяснение, которое позднее все-таки было отвергнуто. Он считал, что причиной первородного греха Адама и Евы было их желание преодолеть половые различия, что вы-лилось в акт соития. Чувство брезгливости к органам размножения, в частности, проявляется у иудеев, которые женщину в период менструаций считают нечистой; такую же гадливость демонстрирует в своей «Исповеди» святой Августин, вспоминая о непроизвольном семяизвержении во время сна.
      Но значило ли все это, что занятие сексом – даже в законном браке – следует признать однозначно греховным? К XI веку в среде церковных схоластиков сложилось два противоположных подхода к этому вопросу. С одной стороны, ортодоксальные моралисты считали, что соитие двух людей противоположного пола можно оправдать, если оно происходит с целью продолжения рода; время получения плотского наслаждения ими признавалось сугубо греховным. Самым ярым поборником этих идей был Петр Дамиани, один из главных идеологов Григорианских реформ. Монах, долгое время служивший в Ватикане, он затем стал кардиналом и епископом Остии. Практически всю жизнь он вкушал скудную пищу – черствый хлеб и воду, носил железные вериги и часто подвергал себя жестоким бичеваниям. Петр рассматривал женитьбу как «сомнительное прикрытие для греха, а посему приветствовал любые средства, могущие оградить тех, кому действительно дорог святой образ Спасителя, от подобных унизительных занятий».
      В то время римские понтифики все больше склонялись к мнению, что брак, совершенный в христианской церкви и с согласия обеих сторон, является делом богоугодным. Выходец из Англии, папа Адриан IV в середине XII века постановил, что право на церковный брак распространяется даже на рабов. По мнению Кристофера Брука, «несмотря на то что на Западе еше долго не могли поверить этому, его указ в конце концов восторжествовал».
      Поскольку секс вне брачных уз признавался заведомым грехом и даже в законной семье оставался препятствием к духовному совершенству, то рекомендовалось всячески избегать этого искушения. Являлось аксиомой, что монахам следует избегать женщин, чьи колдовские чары погубили души многих праведников. С точки зрения Р. Садерна, «нигде, кроме цистерцианцев, религия не была столь сильно пропитана радикальным мужским духом – как по общему настроению, так и по уровню дисциплины; нигде столь рьяно не избегали любых контактов с женщинами и не воздвигали более крепких запретительных барьеров». Не меньшее искушение вызывали у самих женщин и девушек молодые мужчины, поэтому – не только для спасения их грешных душ, но также для сохранения девственниц среди монахинь – Бернард основал сестринские монашеские общины. В одном из монастырей, расположенном неподалеку от Молезма, настоятельницей стала его родная сестра Гумбелина.
      По собственной ли воле эта молодая женщина постриглась в монахини? Со слов Бернарда Клервоского, приведенных в посвященной ему книге «Vita prima» («Первая жизнь»), Гумбелина вышла замуж и вела обычную светскую жизнь, потом по призыву брата решила покаяться и, с согласия мужа, ушла в монастырь. Тем же путем пошел и старший брат Бернарда – Ги, который был женат и имел двух дочерей. Его Бернард также убедил отречься от семьи и присоединиться к клервоскому братству. Вполне Очевидно – перед нами явный духовный дилер национального масштаба. В чем же суть харизмы преподобного Бернарда? Его биограф в «Vita prima» описывает Бернарда как человека приятной наружности, с тонкими чертами лица, стройного, среднего телосложения, с нежной и слегка розоватой кожей, светлыми волосами и рыжеватой бородкой. Однако влияние Бернарда Клервоского на окружающих определялось прежде всего его глубоким внутренним миром и невероятной убежденностью. «Его лицо светилось неземным благородством… а физический облик словно растворялся во внутренней чистоте и невероятной благожелательности». Бессмысленно пытаться себе представить, как бы он смотрелся в наше время с экрана телевизора; все, что нам следует знать о Бернарде Клервоском, сыгравшем огромную роль в судьбе тамплиеров, прекрасно сформулировал Дон Давид Нолес – наш современник, историограф ордена бенедиктинцев:
      «…Это представитель того узкого класса выдающихся людей, чьи таланты и сфера их приложения замечательным образом совпали. Его личный магнетизм и духовная сила – как вождя, как писателя, как проповедника и как святого – проявились чрезвычайно ярко и были просто неотразимы. В Клерво со всех концов Европы стекались люди, которые затем разносили его идеи по всему континенту… В течение сорока лет Сито-Клерво служил духовным европейским центром; через общину святого Бернарда прошли будущий папа римский, архиепископ Йоркский, а также целый ряд кардиналов и епископов».
      * * *
      В 1127 году король Балдуин II отправил Гуго де Пейна и Гильома Бурского с дипломатической миссией в Западную Европу. Они получили задание уговорить Фулько Анжуйского жениться на Мелисенде, дочери Балдуина, стать законным наследником иерусалимского трона и возглавить запланированный вооруженный поход на Дамаск. Помимо того, Гуго собирался, с разрешения папы, набрать кандидатов на вступление в свой орден рыцарей Храма. Трудно сказать, какова именно была в тот момент численность ордена храмовников – летописцы говорят о девяти рыцарях-тамплиерах. Однако тот факт, что именно магистр был выбран королем Балдуином для столь ответственной миссии – а тот прихватил свиту из нескольких вооруженных рыцарей, – позволяет предположить: по стан-дартам заморских латинских территорий, орден к тому времени уже был достаточно силен.
      Король Балдуин II, несомненно, понимал, что предложения, с которыми он обратился к Фулько – а в его лице ко всей европейской знати, – привлекли бы их внимание лет пять назад, когда его собственное положение было почти безнадежным. Сейчас же он мог говорить с позиции силы. После того как крестоносцы прибрали к рукам важную крепость Тир на побережье, латиняне уже всерьез подумывали о нападении на глубокие мусульманские тылы. В 1124 году Балдуин осадил город Алеппо; в 1125 году разгромил армию сарацин в сражении под Айзазао и совершил несколько рейдов на земли, подвластные эмиру Дамаска. В самом начале 1126 года он большими силами еще глубже проник на дамасские территории, совершив несколько успешных операций и захватив обильную до-бычу. Казалось, взятие самого Дамаска не за горами: еще одно усилие – и этот богатейший город падет, обеспечив рыцарей богатыми трофеями. А заодно будет ликвидирована постоянная опасность мусульманского вторжения и возникнет еще одно франкское государство на Ближнем Востоке.
      Поскольку у иерусалимского короля не было сына-наследника, а лишь три дочери, для сохранения стабильности Балдуину было жизненно важно выдать старшую дочь Мелисенду за какого-нибудь высокопоставленного вельможу. Что папы ни говорили по поводу обязательного согласия и невесты на брак, для удержания порядка в заморских колониях обязательным условием было наличие в каждом новообразованном государстве мощной правящей руки. Исходя из возможности ранней смерти владельца фьефа , феодальное право признавало его наследниками вдову и малолетних детей. Однако ни супруга, ни малолетний ребенок не могли повести рыцарей на войну. Потому после смерти барона вдове приходилось срочно выходить замуж за другого. Судя по всему, спрашивать об этом самих вдов считалось излишним, хотя изредка, как мы увидим в дальнейшем, их чувства тоже принимались во внимание.
      Поездка Гуго в Европу оказалась весьма успешной. В апреле 1128 года он посетил Фулько Анжуйского в Ле-Мансе. В июне того же года сын Фулько, Жоффруа, женился на Матильде, дочери Генриха I Английского, а у самого Фулько появилась возможность отправиться в Иерусалим и жениться на Мелисенде. Король Генрих I щедро одарил магистра тамплиеров, пожаловав ему «дорогие сокровища из казны, включая золото и серебро», которыми был буквально вымощен весь путь Гуго по Англии, Шотландии, Франции, Фландрии, где он принимал более мелкие подношения в виде оружия и лошадей от графов Блуа и Гильома, кастеляна Сен-Омера, что в Пикардии; сын последнего Готфрид вместе с Гуго де Пейном основал рыцарское братство Иисуса Христа.
      Не совсем ясно, предназначались ли собранные Гуго пожертвования исключительно на нужды ордена или же на более широкие цели – в частности, для осуществления намеченного королем Балдуином II похода на Дамаск. Один из летописцев утверждает – по-видимому, несколько преувеличивая, – что в ходе этого европейского визита Гуго сумел набрать больше добровольцев, чем сам папа Урбан II при организации 1-го Крестового похода. Как и тридцать с лишним лет назад, многие франкские дворяне продавали свои поместья или брали деньги взаем, чтобы присоединиться к магистру и отправиться на Ближний Восток.
      Полномочия, которыми Балдуин II наделил Гуго де Пейна, и готовность, с которой знатные рыцари становились под его знамена, чтобы отправиться в поход на Дамаск, позволяют предположить, что Гуго являлся более значимой и авторитетной фигурой, чем иногда принято считать. На первой печати тамплиеров изображены два рыцаря верхом на одной лошади, что символизирует их бедность; однако нет никаких свидетельств того, что сам Гуго путешествовал по Европе именно таким способом. Хотя неспокойная обстановка на континенте не позволяла владетельным монархам – например, королям Франции и Англии или графу Фландрскому – присоединиться к крестоносцам, они оказывали всемерную поддержку новому рыцарско-монашескому ордену.
      Дабы заручиться поддержкой аббата Бернарда Клервоского, Гуго написал ему из Иерусалима письмо с просьбой помочь в получении «апостольской конфирмации» (подтверждения) и составлении свода жизненных правил, или Устава. Это послание он передал с двумя рыцарями, Годемаром и Андреем (Андрей, похоже, приходился Бернарду дядей, а родственнику было трудно отказать). Не выразив особого восторга, Бернард тем не менее обещал посодействовать в созыве внеочередного церковного совета в Труа, с соответ-ствующей повесткой заседания. Писец этого собрания Жан Мишель писал в своих воспоминаниях, что он делал все «по приказу церковного совета и преподобного отца Бернарда, аббата Клервоского», к чьим словам с «одобрением прислушивались» все собравшиеся прелаты. Единственное возражение прозвучало из уст епископа Жана Орлеанского, которого один из летописцев, Иво Шартрезский, охарактеризовал как «сладострастного содомита», известного под недвусмысленным прозвищем Флора – по имени прекрасной римлянки, воспетой Овидием. Причина его несогласия так и осталась неизвестной.
      Гуго де Пейн в присутствии пяти соратников-тамплиеров – Готфрид Сен-Омерского, Аршамбуа Сен-Армандского, Жоффруа Бизо, Пайена де Мондидье и некоего Роланда – изложил основы ордена и представил на суд иерархов разработанный устав братства бедных рыцарей Христовых. После скрупулезного прочтения и редактирования отцами церкви Жан Мишель начисто переписал этот документ, состоящий из 73 параграфов. В уставе отчетливо ощущалось влияние цистерцианцев. Во вводной части напрямую отмечалось, что светское рыцарство «презирает любовь к справедливости, которая является их прямой обязанностью, и не выполняет свой христианский долг по защите бедных, вдов, сирот и священников, а вместо этого предпочитает разбои, грабежи и убийства»; но теперь те из них, кто присоединится к тамплиерам, получат возможность не только «снять с себя проклятие» и «возродить» истинный дух рыцарства, но и спасти собственные души. Это означало полное самоотречение и, в отсутствие военных действий, строгую монашескую жизнь. «Вы, кто по своей воле отказывается от радостей жизни земной… ради спасения души… и чье главное желание состоит в том, чтобы слышать заутрени и остальные службы согласно канону…»; а если обстоятельства не позволят этого сделать, то «каждый обязан прочитать молитву «Отче наш» – тринадцать раз вместо пропущенной заутрени и девять раз – вместо вечерни».
      Аналогично отличию монахов бенедиктинского и цистерцианского орденов от мирян, существовала разница в одежде между рыцарем и сержантом или оруженосцем: «Повелеваем, чтобы все братья носили однотонную одежду – белого, черного или бурого цветов. Белая одежда полагается лишь полностью посвященным рыцарям, ибо те, кто оставил темную жизнь позади, должны через чистую и светлую жизнь вернуться к своему Творцу. Ибо что есть белизна, как не нетронутая чистота, спокойствие духа и полное воздержание». Целомудрие, то есть целибат, для рыцарей было одним из первейших требований: «Воздержание суть сердечное спокойствие и здоровье тела. Те из братьев, кто не примет обета воздержания, да не обретут вечный покой и не сподобятся лицезреть Всевышнего, ибо воззвал апостол: «Несите всем мир и храните чистоту», – а без сего никому не дано увидеть Господа нашего».
      Женатым мужчинам тоже дозволялось вступать в орден тамплиеров с разрешения жен, но без права ношения белых одеяний. Их вдовам, хотя и получавшим от ордена матери-альную поддержку за счет вкладов их бывших мужей, однако, как и другим родственницам женского пола, запрещалось посещать дома, где располагались рыцари.
      «Принимать слишком много сестер опасно, так как с участием женщины древний враг многих сбил с праведной дороги в Рай…
      Мы считаем, что опасно для всякого благочестивого человека обращать слишком большое внимание на лицо женщины; и потому пусть никакой брат не возжелает поцелуя ни вдовы, ни девицы, ни матери, ни сестры, ни тетки, никакой другой женщины. Итак, пусть Христово воинство избегает женских поцелуев, чрез которые часто люди подвергаются опасности, чтобы смогло оно идти пред очами Господа с чистой совестью и непорочною жизнью».
      Следуя уставу Бенедикта Нурсийского и, вероятно, во избежание других форм сексуального порока в спальнях, где располагались рыцари на ночлег, «до самого утра должны гореть светильники», а спать тамплиерам полагалось «в рубашке, штанах, обутыми и с поясом». Возможно, это делалось и для того, чтобы они могли быстро вступить в бой в случае внезапного нападения: «Мы приказываем иметь всем такие одежды, чтобы каждый мог спокойно сам одеваться и раздеваться, обуваться и разуваться».