Я боялась, что эта сцена окажется последней каплей для Джудит, но она вела себя молодцом, совсем как взрослая, как любящая и добрая сестра. В такси мы говорили о делах — я как-то не могла заставить себя разговаривать о чем-нибудь другом. В своей школьной одежде Джудит выглядела очень элегантно, но совсем по-новому, и у меня даже возникло странное чувство, будто я везу в школу какую-то чужую девочку, а не свою собственную дочь. Она значительно и резко повзрослела за последние недели и очень помогла мне со всеми приготовлениями и сборами. Какая ирония судьбы: долгие годы растишь ребенка, а когда он наконец станет тебе другом и ровней, приходится с ним расстаться. Четыре года сейчас, в эту минуту, кажутся мне вечностью. На корабле, по пути в Коломбо, меня, вероятно, все это уже не будет так угнетать, просто сейчас я переживаю тяжелый период.

Что касается «Святой Урсулы», то предполагалось, что я зайду в школу вместе с Джудит, провожу ее в дортуар, помогу разобраться с вещами, а потом выпью чашку чая сдиректрисой мисс Катто. Но когда мы ехали в такси, уже на полпути к Пенэансу, Джудит вдруг заявила, что не хочет ничего этого. Она решила, что наше прощание будет простым и как можно более кратким, потому что, по ее мнению, в противном случае я стану частью школы, а она не хочет, чтобы два мира — тот, в котором она жила, и тот, в котором будет жить, — соприкоснулись, столкнулись друг с другом. Меня это немного смутило: я-то как раз чувствовала, что должна быть сней рядом и показать свою заинтересованность, но не стала ей противоречить, подумав, что лучшее, что я могу для нее сделать, это уступить ей.

Таким образом, все заняло считанные минуты. Мы выгрузили багаж, и подоспевший с тележкой привратник взял на себя заботы о сундуке и чемодане. Были и другие машины прибывших в школу на новый триместр. Все девочки выглядят одинаково в своей зеленой форме, и Джудит неожиданно стала одной из них, слилась с остальными, как будто потеряла свое лицо. Трудно сказать, стало ли от этого наше расставание легче или, наоборот, тяжелее. Я взглянула в ее дорогие черты и увидела в них предвестие красоты, которая уже полностью расцветет к тому времени, когда мы наконец-то увидимся снова. У нее в глазах не было слез. Мы поцеловались и обнялись, пообещали писать друг другу и опять поцеловались, и потом она ушла — отвернулась от меня, пошла к крыльцу, поднялась по ступеням а исчезла в открытых дверях. Она ни разу не оглянулась. В руках у нее был портфель, хоккейная клюшка и маленький несессер, который я купила ей для хранения писчей бумаги, почтовых марок и дневника. Я знаю, ты посчитаешь это глупостью, но япроплакала в такси всю обратную дорогу и не могла успокоиться, пока Филлис не приготовила мне чашку горячего чая. Потом я позвонила мисс Катто и попросила извинения за то, что не зашла в школу и к ней в кабинет. Она сказала, что все понимает, и заверила меня, что будет держать нас в курсе насчет успехов Джудит. Но мы будем так далеко! А письма идут так долго!..»

Молли остановилась, положила ручку и прочла написанное. Письмо показалось ей чересчур эмоциональным. Они с Брюсом редко бывали откровенны друг с другом. Она старалась понять, будет ли он расстроен ее очевидным материнским горем, и раздумывала о том, не разорвать ли ей исписанные страницы и не начать ли все заново. Но письмо, в том виде, в каком оно написалось, облегчило ей душу, и у нее не хватило ни решимости, ни сил хладнокровно притворяться, что все в порядке.

Она взяла ручку и продолжила.

«Итак, все кончено, и яразыгрываю бодрость духа ради Джесс и потому, что рядом Луиза. Но в душе ясловно скорблю об умершем ребенке. Об утраченных возможностях и о предстоящих годах, которые нам суждено прожить врозь. Я знаю, что тысячи других женщин проходят через то же самое, но почему-то мне от этого нисколько не легче.

Не позднее чем через месяц мы с Джесс будем у тебя. Жду дальнейших известий о нашем переезде в Сингапур. Ты молодец, я так рада за тебя.

С любовью,

Молли.

P. S. Твой рождественский подарок для Джудит все еще в пути, я поручила миссис Саути, которая служит в пенмарронском почтовом отделении, переслать его в «Святую Урсулу», как только он прибудет».

Перечитав письмо еще раз, Молли сложила его, запечатала в конверт и надписала адрес. Дело сделано. Она сидела, прислушиваясь к нарастающему ветру, что завывал и стучал в окно за плотно задернутыми шторами. Судя по звуку, снаружи разыгралась настоящая буря. Маленький письменный стол, за которым она сидела, был залит светом стоявшей на нем лампы, но за спиной Молли спальня была погружена в полумрак и тишину. На одной из двух сдвинутых вместе кроватей спала Джесс, прижавшись щекой к Голли. Молли встала, поцеловала дочь, подоткнула одеяло. Потом подошла к зеркалу над туалетным столиком, поправила прическу и складки шелкового платка на плечах. Ее бледное отражение мерцало в темном зеркале, словно привидение. Она вышла из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь, пересекла лестничную площадку и стала спускаться по ступенькам.

Молли давно пришла к выводу, что Уиндиридж, как говорится, ни пава ни ворона. Построенный сразу после Первой мировой войны, он был недостаточно современен, чтобы обеспечить обитателям комфортное существование, но и не настолько стар, чтобы привлекать очарованием старины. Располагаясь на вершине холма, возвышающегося над полем для гольфа, он находился на перекрестке всех возможных ветров. Однако самой удручающей особенностью дома была гостиная, которую злополучный архитектор спроектировал как гостиничный вестибюль или холл, так что передняя входная дверь открывалась прямо в нее, и сюда же спускалась ведущая на второй этаж лестница. Следствием подобной планировки явились завывающие сквозняки и неуютное ощущение «проходного двора», какое испытывает человек, сидящий, к примеру, в привокзальном зале ожидания.

В этой-то гостиной и ожидала ее Луиза, удобно устроившись в мягком кресле у загруженного углем ревущего очага. Для полного удобства здесь же, у нее под рукой, находились сигареты и виски с содовой, а на коленях лежало вязанье — шерстяные «охотничьи» чулки. Луиза вечно вязала «охотничьи» чулки. Закончив очередную пару, она клала ее в комод до ближайшей церковной распродажи или благотворительного базара и начинала следующую, включая ее в счет своих Добрых Дел.

Услышав шаги Молли на лестнице, она подняла голову.

— А, наконец-то! Я уж думала, что ты заблудилась.

— Извини. Я писала Брюсу.

— Джесс спит?

— Да. И крепко.

— Налей себе чего-нибудь.

На столике у стены выстроилась целая батарея бутылок, чистые стаканы и сифон. Эта очень мужская черточка интерьера напоминала о покойном Джеке Форрестере. Впрочем, в доме ничего и не изменилось со дня его смерти. Каминную полку по-прежнему украшали награды, полученные им в соревнованиях по гольфу, на стенах висели его армейские фотографии времен пребывания в Индии, и повсюду можно было видеть его охотничьи трофеи: слоновья ступня, ковры из тигриных шкур, оленьи рога.

Молли плеснула себе хереса и села в кресло по другую сторону камина. Луиза оторвалась от вязания и протянула руку к своему виски. «Твое здоровье», — сказала она, отпила большой глоток и взглянула на Молли поверх очков.

— У тебя не очень-то веселый вид.

— Я в порядке.

— Для тебя это тяжелое испытание — разлука с Джудит. Я понимаю. Но не переживай так. Время — лучший лекарь. Твоя рана заживет.

— Надеюсь, — откликнулась Молли слабым голосом.

— По крайней мере, теперь уже все позади. Дело сделано. И точка.

— Да, дело сделано. — Какое-то мгновение Молли размышляла над этими словами. — Мне кажется…

Но ей не удалось продолжить свою мысль. Ее внимание привлек звук, донесшийся сквозь вой ветра с улицы. Хруст шагов по гравию.

— Кто-то идет.

— Это, должно быть, Билли Фосетт. Я пригласила его пропустить стаканчик. Подумала, он поднимет нам настроение.

Передняя дверь открылась, и на них обрушился шквал холодного воздуха: ковры захлопали по полу, а из камина в комнату вырвалось облако дыма с копотью. Луиза повысила голос:

— Билли, закройте же скорее дверь. — Дверь с грохотом захлопнулась. Ковры мирно улеглись на место, пламя очага успокоилось. — В такой вечерок лучше носа не высовывать на улицу. Проходите к нам.

Молли была захвачена врасплох и раздосадована этим несвоевременным вторжением. В данный момент она меньше всего нуждалась в компании. У нее не было ни малейшей охоты беседовать с незнакомыми людьми, и она сердилась на Луизу, которой вздумалось пригласить своего друга не когда-нибудь, а именно сегодня, в этот вечер. Однако ничего другого не оставалось, как смириться с этой неприятностью, и она, придав лицу любезное выражение, повернулась в кресле, чтобы поприветствовать гостя.

— Молодец, что зашли, Билли! — прокричала Луиза,

Он предстал перед ними не сразу — очевидно, снимал пальто и шляпу. Но когда наконец появился, потирая озябшие руки, вид у него был такой, будто он оказывал им неоценимые благодеяния.

— А вот и я, дорогая Луиза… Потрепанный бурей. Взгляду Молли предстал мужчина невысокого роста, сухой, жилистый. На нем был костюм в крупную, яркую клетку — пиджак с брюками гольф. Худощавые, обтянутые ярко-желтыми вязаными чулками голени, торчащие из широких штанин, походили на тоненькие цыплячьи ножки. «Уж не Луиза ли связала ему чулки, — подумала Молли, — и если это так, интересно, кто из них выбирал расцветку?» Седые волосы Фосетта начинали редеть, а щеки покрывала сеточка красных вен. Он щеголял в галстуке армейского стиля, его усики бодро топорщились, а в голубых глазах горел веселый огонек. На вид Молли дала ему около пятидесяти.

— Молли, это мой сосед Билли Фосетт. Или полковник Фосетт, ежели по всей форме. Билли, познакомьтесь с моей невесткой Молли Данбар.

Молли растянула губы в улыбку, подала ему руку и проговорила: «Здравствуйте». Она ожидала, что он пожмет ей руку, но он схватил ее пальцы и низко склонил к ним голову. Испугавшись, что он собирается поцеловать ей руку, Молли чуть было не вырвала ее из пальцев полковника. Однако это был лишь низкий поклон, демонстрирующий высшую степень галантности.

— Счастлив познакомиться… много наслышан о вас. — Эта фраза, как водится, гарантированно убивала всякую возможность непринужденной беседы.

Но Луиза оставила свое рукоделие и, поднявшись с кресла, приступила к обязанностям гостеприимной хозяйки.

— Присаживайтесь, Билли. После ваших трудов вам не помешает капля виски с содовой.

— Не откажусь. — Он, однако, не сел, а подошел к камину и встал напротив огня, похлопывая себя по бедрам, — так близко, что от его мешковатого твидового костюма пошли легкие облачка пара, и вокруг распространился когда-то давно впитавшийся в ткань слабый запах тлеющего костра.

Молли вновь уселась в кресло и взяла свой херес. Билли Фосетт послал ей сверху обворожительную улыбку. Зубы у него были ровные и желтые, как у здоровой лошади.

—Я слыхал, вы последнее время в хлопотах — приводите в порядок дом перед возвращением на Восток.

— Да. Скоро мы снимемся с места, как перелетные птицы. Луиза любезно пригласила нас провести пару дней под ее кровом до отъезда.

— Должен признаться, я вам завидую. Не отказался бы слегка погреться в лучах старого доброго солнышка… Ах, Луиза, дорогая, благодарю вас! Как раз то, что нужно.

— Садитесь-ка, Билли, а то на вас сейчас брюки загорятся. Сюда, на диван, между нами.

— Хочу прогреть немножко свои старые кости. Ну, леди, ваше здоровье! — Он отхлебнул из наполненного темной жидкостью стакана, испустил благодарный вздох, как будто предвкушал этот момент целую неделю, и только после этого отошел от обжигающего пламени очага, чтобы усесться на предложенное ему место и откинуться на диванные подушки. Молли невольно отметила, что он держится совсем как дома. Интересно, как часто он вот так запросто забегает к Луизе? А может, планирует обосноваться в Уиндиридже на более прочных правах, чем положение соседа и друга?

— Луиза говорит, что вы совсем недавно поселились в Пенмарроне, — сказала Молли.

— Три месяца назад. Увы, в арендованном доме.

— И вы играете в гольф?

— Да, люблю сыграть раунд-другой. — Он подмигнул Луизе. — Хотя до вашей золовки мне далеко. А, Луиза? Когда-то мы вместе играли в Индии. Еще при жизни Джека.

— И давно вы вышли в отставку? — Ей это было абсолютно безразлично, но она чувствовала, что ради Луизы обязана быть любезной и выказать хоть сколько-нибудь притворной заинтересованности.

Пapy лет тому назад. Выписался из полка и вернулся в родную Англию.

— Долго прожили в Индии?

Весь срок своей службы. — Нетрудно было представить, как он играет в поло или отчитывает подчиненных. — В девятнадцать лет я начал младшим офицером на северо-западной границе. Нелегкая это была работка, скажу я вам, — держать этих афганцев в ежовых рукавицах, чтобы они не забывали свое место. Никому не хотелось попасть кому-нибудь нз этих молодчиков в руки. А, Луиза? — Луиза промолчала, ей явно не хотелось продолжать разговор на эту тему, но Билли Фосетт нимало не смутился. — После Индии, — продолжал он, — я понял, что холод — это не по мне, и решил: а почему бы не попытать счастья в Корнуолльской Ривьере[20]? К тому же, знакомство с Луизой сыграло свою роль. Когда столько лет проживешь за границей, испытываешь, знаете ли, дефицит друзей.

— А жена разделяет ваши чувства?

Он малость опешил, как Молли и рассчитывала.

— Прошу прощения?..

— Ваша супруга, она тоже боится холода?

— Я холостяк, моя дорогая. Так и не встретил свою маленькую мемсаиб[21]. В тех местах, где я воевал, хорошенькие девушки были наперечет.

— Да, — согласилась Молли. — Конечно.

— Да ведь вы и сами испытали на себе все тяготы жизни на форпостах нашей обширной империи. Где вы жили? Луиза как будто говорила, в Рангуне?

— Нет, в Коломбо. Но мой муж получил новую работу, и теперь мы переезжаем в Сингапур.

— Да-да! Большой бар в отеле «Раффлз». Не жизнь, а сказка!

— По-моему, мы будем жить на Орчард-роуд.

— И у вас есть дочка-школьница? Будет гостить у Луизы на каникулах? С нетерпением жду встречи с ней. Нам здесь не хватает молодежи. Я бы мог познакомить ее с окрестностями…

— Она четыре года прожила в Пенмарроне, — холодно заметила Молли, — так что едва ли нуждается в экскурсоводе.

— Ну, да. Разумеется, вы правы. — Язвительное замечание Молли, похоже, ничуть не обескуражило толстокожего полковника, и он все не унимался: — Но все-таки неплохо, когда рядом старый друг.

При мысли о таком друге для Джудит Молли переполнило глубокое отвращение. Фосетт не нравился ей. Она не могла сказать почему, указать определенную причину — просто безотчетная антипатия. Очевидно, он абсолютно безобидный человек, к тому же—старый друг Луизы, а Луиза далеко не глупа, она — стреляный воробей. И все же, как она терпит его присутствие? Почему не возьмет за шкирку и не выкинет за дверь, как собачонку, наделавшую на дорогой ковер?

Жар от камина вдруг сделался нестерпимым, в комнате стало нечем дышать. Молли ощутила, как горячая волна поднимается по телу вверх, добирается до лица и бросается в щеки пылающим румянцем. Она почувствовала, что не может больше выносить этого ни единой секунды, оттянула манжету и посмотрела на часики.

— Простите меня, я на минутку вас покину. — Нужно выбраться на улицу, на свежий воздух, или она, не дай Бог, упадет в обморок прямо у них на глазах. — У Джесс такой беспокойный сон, проверю, как она… — Молли встала и попятилась к лестнице. — …И сразу назад.

Луиза, к счастью, не заметила ее замешательстза и лихорадочного румянца на лице:

— Почему бы тебе не налить себе еще полбокала, когда вернешься, — предложила она.

Оставив их вдвоем, Молли поднялась наверх, в спальню, Джесс мирно спала. Молли достала из гардероба теплое пальто и накинула его на плечи. Выйдя из комнаты, спустилась по черной лестнице в столовую, где для них с Луизой уже был накрыт стол на двоих; Двустворчатая застекленная дверь в дальнем конце столовой вела в маленький садик с вымощенными дорожками, окруженный высокой живой изгородью из эскалонии, частично защищающей его от ветра. Здесь Луиза выращивала скальные растения и душистый тимьян, а в хорошую погоду устраивала непринужденные, неофициальные ужины или вечеринки на свежем воздухе. Отдернув тяжелые бархатные портьеры, Молли отодвинула задвижку двустворчатых дверей и вышла наружу. В ту же секунду на нее яростно набросился ветер, вырывая из рук тонкие створки, и пришлось с ним побороться, пока она осторожно закрывала за собой дверь, опасаясь громким стуком привлечь внимание. Потом она обернулась навстречу вечерней тьме и с облегчением отдала наконец свое разгоряченное тело пронизывающему холоду, словно встав под ледяной душ. Набрав полные легкие чистого, холодного воздуха, Молли уловила запах далекого моря. Ей было безразлично, что ветер растрепал ее прическу.

Стало получше. Молли закрыла глаза, ощущение удушья прошло. Она освежилась, остудилась, успокоилась. Открыв глаза, посмотрела в небо. В вышине мерцал, то угасая, то снова загораясь, лунный серп, неслись черные тучи. Над головой раскинулось звездное небо — бесконечное пространство, космос. Молли превратилась в ничто, в микроскопическую частичку разума, затерявшуюся в мироздании, и сердце ей сдавил невыносимый страх, знакомое паническое чувство. Кто я? Где я? Куда я иду и что меня там ждет? Она знала, что охвативший ее ужас не имеет отношения к этой ночи с ее разбушевавшимися стихиями. Ветер и мрак были явлениями знакомыми и привычными, а страх и неясные предчувствия коренились не где-то вовне, а внутри нее самой.

Она затрепетала от ужаса. «И призрак, вставший над твоей могилой…», — прозвучало у нее в памяти. Нащупав полы своего толстого пальто, Молли запахнула их на груди. Попыталась думать о Джудит, но это было тяжелее всего — словно вспоминать дитя, которого уже нет на свете, с которым никогда больше не свидишься.

Она заплакала, изливая в слезах свое материнское горе. Слезы подступали к глазам, переполняли их и скатывались солеными каплями вниз по щекам, тотчас осушаемые порывами ветра. Они дарили чувство облегчения, и она не пыталась их сдерживать. Постепенно ее ужас и растерянность растаяли, Молли снова стала сама собой. Она не имела представления, сколько времени прошло, но почувствовала внезапно, что очень замерзла и не может больше стоять на ветру. Она повернулась и вошла в дом, закрыв за собой створки дверей и задернув их портьерами. Поднялась наверх в спальню по черной же лестнице, ступая мягко, по возможности беззвучно. Повесила пальто в шкаф и, кинув взгляд на кровать, испытала искушение забиться под одеяло и уснуть в блаженном одиночестве. Но вместо этого отерла лицо смоченным в горячей воде хлопчатобумажным полотенцем, припудрилась и причесалась и тогда только, полностью приведя себя в порядок, вернулась в гостиную.

Когда она спустилась, Луиза взглянула на нее с недоумением.

— Молли, где ты так долго пропадала?

— Сидела с Джесс.

— Все в порядке?

— О да, — ответила Молли. — В полном порядке.

«Школа св. Урсулы. 2 февраля 1936 г.

Дорогие мама и папа!

Воскресенье у нас день переписки, и вот я пишу вам это письмо. У меня все отлично, понемногу привыкаю к новому месту. Выходные тут проходят интересно. По утрам в субботу мы готовим уроки, а днем играем на воздухе в игры. Вчера мы играли в нетбол и в «банку». Воскресным утром мы ходим в церковь, выстроившись парами в ряд, — очень скучное путешествие, и в самой церкви порядком скучно, приходится часто вставать на колени, там кадят ладан, и одной девочке от него стало плохо. Потом мы возвращаемся на обед, после чего опять променад (будто прогулки в церковь мало), и вот — время, отведенное для писания писем, и чай. После чая наступает самое приятное: мы идем в библиотеку, и мисс Катто читает нам вслух. Сейчас она читает «Овечий остров» Джона Бакана — очень интересно, дождаться не могу продолжения, так хочется узнать, что будет дальше.

С учебой все в порядке, я неотстаю от остальных, если не считать французского, но французским я занимаюсь дополнительно. По вторникам у нас занятия физкультурой, очень трудно лазать вверх по канату. Каждое утро мы ходим на молитву в спортзал и поем церковный гимн. Вообще, музыки много, и раз в неделю мы слушаем классику в грамзаписях. По пятницам целый час занимаемся пением — мне очень нравится. Поем песни вроде «Красавицы с Ричмонд-ского холма» и «Как-то раз рано утром».

Нашу классную наставницу зовут мисс Хорнер, она преподает английский и историю. Ужасно строгая. Меня назначила дежурной по доске: я должна следить, чтобы доска была чистой и чтобы всегда был мел.

Со мной в комнате спят еще пять девочек. Госпожа экономка ни капельки недоброжелательная. Надеюсь, что я не заболею и не попаду к ней в руки. Ты помнишь девочку, которая покупала школьную одежду вместе с нами? Ее зовут Лавди Кэри-Льюис, мы с ней в одной спальне, только она спит у окна, а я — у двери. Она единственная во всей школе уезжает на выходные домой. Она на год младше меня. Я с ней еще толком не общалась, потому что у нее есть подруга. Вики Пейтон. которая ездит домой каждый день. Они давно знают друг друга.

Я получила письма от тети Луизы и тети Бидди. И открытку от Филлис. Короткие каникулы в середине триместра начинаются 6 марта, мы будем отдыхать четыре дня, и тетя Луиза купит мне велосипед.

Сейчас здесь очень холодно и сыро. Только некоторые местечки в школе более или менее теплые, а вообще везде стоит холодина. Самое ужасное — этохоккей, потому что мы играем с голыми коленями и без перчаток. У некоторых девочек бывают даже легкие обморожения.

Папин подарок все еще не пришел. Только бы он не потерялся в дороге и миссис Саути не забыла переслать его сюда.

Надеюсь, что все вы здоровы и что морское путешествие было приятным. Я нашла на карте Сингапур. Это ужасно далеко!

Люблю всех вас и иелую Джесс,

Джудит»

Почетную должность «старшей ученицы» в «Святой Урсуле» занимала рослая девица по имени Диэдри Лидингем. Она заплетала свои каштановые волосы в две длинные косы и обладала великолепным бюстом, а ее темно-зеленое форменное платье-сарафан украшали многочисленные школьные спортивные награды и знаки отличия. По слухам, после окончания школы она собиралась поступать в Бедфордский колледж физической культуры — учиться на школьного игрового тренера. На опорные прыжки через «коня» в ее исполнении стоило посмотреть. Кроме того, Диэдри солировала в школьном хоре, и неудивительно, что она была предметом страстного обожания для многих впечатлительных девочек помладше, которые писали ей анонимные послания на выдранных из тетрадок листах и отчаянно краснели, стоило ей бросить им походя хотя бы одно словечко.

Обязанности ее были многочисленны и разнообразны, и она выполняла их с превеликим тщанием: давала звонки, сопровождала мисс Катто на утреннюю молитву, выстраивала девочек попарно в длинную, расхлябанную вереницу для еженедельного похода в церковь. Помимо прочего, выдавала адресованные ученицам письма и посылки, которые ежедневно доставлял почтовый автофургон. Это мероприятие происходило каждый день во время свободного получасового перерыва перед обедом. С видом многоопытного продавца за прилавком Диэдри вставала за большим дубовым столом в главном вестибюле и раздавала конверты и пакеты.

—Эмили Бэкхаус!.. Дафни Тэйлор! Дафни, приведи в порядок свои волосы к обеду — они выглядят ужасно… Джоан Бетуорти!.. Джудит Данбар!

Объемистая тяжелая посылка, обклеенная заграничными почтовыми марками и багажными ярлыками, была зашита в толстую мешковину и крепко перетянута бечевкой.

—Джудит Данбар! — повторно позвала Диэдри.

—Ее нет, — сказала одна из девочек.

— Где она?

— Не знаю.

—Так… Почему она отсутствует? Эй, кто-нибудь, сходите за ней и приведите сюда! Хотя нет, подождите. Есть здесь кто-нибудь из ее спальни?

—Я.

Найдя глазами девочку, стоявшую в задних рядах, Диэдри нахмурилась: это была Лавди Кэри-Льюис. Старшая уже успела настроиться против этой самоуверенной новенькой. Уже дважды Диэдри поймала девчонку с поличным, когда та бежала по коридору (тягчайшее преступление), а один раз была шокирована, застав ее в раздевалке с мятной конфетой во рту.

— Почему Джудит отсутствует?

— Я тут ни при чем, — ответила Лавди.

— Не груби! — Похоже, на эту Кэри-Льюис стоило сегодня наложить небольшую епитимью. — Давай-ка отнеси ей эту посылку. И скажешь: пусть присутствует на «письмах» каждый день. Посылка увесистая, смотри не урони.

— И где мне ее искать?

— Это меня не касается. Поищешь — найдешь… Розмари Касл! Тебе письмо…

Лавди подошла, забрала огромную посылку и, прижав ее к своей худенькой груди, направилась по натертому до блеска полу в длинную столовую, а оттуда — в коридор, который вел в классы. Зайдя в класс Джудит и увидев, что там никого нет, она повернула обратно и стала подниматься по широкой лестнице, ведущей в спальни.

Навстречу ей спускалась дежурная.

— Господи, что это у тебя?

— Посылка для Джудит Данбар.

— Куда ты ее тащишь?

Диэдри приказала мне отнести посылку Джудит, — с апломбом ответила Лазди, чувствуя себя в неприкосновенности, поскольку исполняла поручение начальства. Это охладило пыл дежурной. — А… ну, тогда ладно. Но чтобы ни один из вас не опоздал на обед!

Показав язык спине удаляющейся дежурной, Лавди продолжила свой путь. Ее ноша с каждым шагом становилась все тяжелее. Что же там такое? Вскарабкавшись на лестничную площадку, девочка свернула в очередной длинный коридор, добралась наконец до своей спальни, толкнула плечом дверь и ввалилась внутрь.

Джудит мыла руки, стоя у раковины, единственной на шестерых обитательниц комнаты.

— Наконец-то я тебя нашла! — выдохнула Лавди, свалила посылку на кровать Джудит и сама упала рядом, словно в полном изнеможении.

Неожиданное появление Лавди, и знаменательный повод для него, и сам факт, что впервые они оказались вдвоем, без докучливых посторонних, — все это вызвало у Джудит приступ мучительной, нелепой застенчивости. С первой же их встречи Лавди очаровала ее, и Джудит очень хотела познакомиться с ней поближе. Поэтому самым большим разочарованием для Джудит за первые две недели пребывания в «Святой Урсуле» было то, что Лавди не обращала на нее никакого внимания, даже, по всей видимости, не вспомнила ее, из чего Джудит сделала неутешительный вывод о своей полнейшей никчемности.

«…У нее есть подруга, Вики Пейтон, которая ездит домой каждый день. Они давно знают друг друга», — обмолвилась она в письме к матери, но эти нейтральные фразы были призваны завуалировать истинные чувства Джудит, скрыть, как страдает ее природная гордость: вдруг мама подумает, что она обижена и расстроена безразличием Лавди! На переменах и после спортивных игр она тайком наблюдала, как Лавди и Вики, болтая и заливаясь смехом, вместе пьют утреннее молоко или возвращаются в школу с хоккейного поля, — и страшно завидовала их закадычной дружбе.

Нельзя сказать, чтобы Джудит осталась без подруг. Она уже познакомилась со всеми своими одноклассницами и знала по именам всех постоянных посетительниц школьной комнаты отдыха, но среди них для нее не нашлось настоящей, близкой подруги, какой была Хетер Уоррен. А довольствоваться вторым сортом Джудит не собиралась. Ее отец когда-то говорил: «Если ты попадаешь на многолюдную вечеринку, лучше держаться подальше от того, кто первым полезет к тебе с разговорами — он наверняка окажется главнейшим местным занудой». Эти мудрые слова запечатлелись у нее в сознании. В конце концов, в школе-интернате тоже попадаешь в компанию множества людей, с которыми у тебя мало общего, и требуется время, чтобы отделить зерна от плевел.

Но Лавди Кэри-Льюис, смутно ощущала Джудит, была не такой, как все. Она была особенной. И вот она говорит с нею.

— Мне велено сделать тебе выговор за то, что ты не явилась на «письма».

—Я заправляла ручку и запачкала ладони чернилами. А теперь никак не отмыть.

— Попробуй потереть пемзой.

— Я не выношу ее, она противная на ощупь.

— Да, я тоже терпеть не могу до нее дотрагиваться… Короче, Диэдри сказала, чтобы я нашла тебя и принесла тебе вот это. Весит целую тонну. Давай откроем — хочется глянуть, что там внутри.

Джудит стряхнула капли воды с рук, потянулась к полотенцу и принялась вытирать их.

— Вероятно, это рождественский подарок мне от папы.

— Рождественский подарок?! Но ведь уже февраль.

— Знаю. Шел целую вечность. — Она подошла и присела на свою кровать, внушительных размеров куб оказался между нею и Лавди. Увидев марки, почтовые штемпели и таможенные ярлыки, Джудит улыбнулась. — Так и есть. Я уж думала, никогда не придет.

— Почему он шел так долго?

— Он послан из Коломбо, с Цейлона.

— Твой отец живет на Цейлоне?

— Да. Он там работает.

— А мама?

— Она как раз недавно уехала к папе, теперь будет жить там. И моя младшая сестра поехала с ней.

— Так, значит, ты совсем одна? Одна как перст! Где же твой дом?

В данный момент — нигде. У нас больше нет своего дома в Англии. А живу я у тети Луизы.

— Кто это? Где она живет?

— Я же говорю — моя тетя. Она живет в Пенмарроне.

— У тебя есть братья или сестры?

— Только Джесс.

— Та, что уехала с твоей мамой?

— Да.

— Господи, какой кошмар! Очень тебе сочувствую. Я и не знала… Когда я увидела тебя в магазине…

— Так ты меня видела?!

— Ну конечно, видела. Что же я, по-твоему, слепая!

— Нет, конечно. Просто ты не говорила со мной. Я думала, может, ты меня не узнала.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.