Прямые шелковистые светлые волосы с золотистым отливом подстрижены коротко, почти как у мужчины, и это, хотя и шло вразрез с модой, выглядело чрезвычайно стильно. К тому же, на ней были… уже просто из ряда вон! — брюки, «слаксы», как их называли. Серые, фланелевые, они туго обтягивали ее узкие бедра и раздавались книзу, достигая у лодыжек ширины знаменитых «оксфордских мешков»[17]. На плечи наброшен темно-коричневый меховой жакет, нежнейший и легчайший из всех нарядов, какие только можно себе вообразить. Пальцы миссис Кэри-Льюис с ярко-красными ногтями небрежно держали поводок из красной кожи, который тянулся к неподвижно лежащему поодаль мохнатому созданию кремового цвета.

— Ну что ж, похоже, это все. — Ее руки скользнули в рукава жакета, и ей пришлось выпустить поводок. — Пойдем, дорогая, нам пора. На это ушло не так много времени, как я опасалась. Пойдем выпьем по чашечке кофе, и я куплю тебе мороженое, или пирожное, или какую-нибудь другую гадость.

Освободившись от привязи, лежавшая на полу лохматая бестия вдруг ожила — подтянулась на четырех бархатистых лапках, широко зевнула и обратила в сторону Джудит пару темных выпуклых глаз. Над спиной поднялся завитком пушистый хвост. Существо встряхнулось, некоторое время принюхивалось к окружающей обстановке, после чего, к восторгу Джудит, важно направилось по ковру прямо к ней, волоча за собой пурпурный поводок, словно королевский шлейф.

Собака. Джудит обожала их, несмотря на то что ей никогда не позволяли, по вполне понятным причинам, завести себе собаку.

Пекинес. Само очарование. На мгновение Джудит позабыла обо всем на свете. Она соскользнула со стула псу навстречу и присела на корточки.

— Привет! — Она положила ладонь ему на голову — его шерсть была мягкой, словно кашемир. Он поднял к ней мордочку и снова задвигал ноздрями, принюхиваясь. Джудит просунула пальцы ему под подбородок и нежно потрепала мохнатую шею.

Очень широкие фланелевые брюки, вошли в моду в 20-х гг.

— Пеко! Ты чем там занимаешься? — Подошла хозяйка пса, и Джудит смущенно выпрямилась. — Он терпеть не может ходить по магазинам, — сказала миссис Кэри-Льюис, — но мы не любим оставлять его одного в машине. — Когда она наклонилась и подобрала с пола поводок, на Джудит повеяло ее духами, запах был густой и сладкий, как памятный аромат цветов «храмового дерева» в садах Коломбо, что начинают благоухать только после захода солнца, с наступлением ночной темноты. — Спасибо, что приласкала его. Ты любишь пекинесов?

— Я люблю всех собак.

— Но это — собака особенная. Собака-лев. Не так ли, мой дорогой?

Ее немигающие, ослепительно синие глаза, окаймленные длинными черными ресницами, зачаровывали. Джудит не могла отвести от них взгляда и молчала, не зная, что сказать. Как будто понимая ее состояние, миссис Кэри-Льюис улыбнулась и, повернувшись, пошла к выходу. За ней, как свита за королевой, последовала процессия, состоящая из ее пса, дочери и Уилла, который слегка пошатывался под тяжестью взваленных на него коробок. Проходя мимо Молли, миссис Кэри-Льюис на мгновение задержалась.

— Вы тоже снаряжаете ребенка в «Святую Урсулу»? Молли несколько растерялась.

— Да. Да, я тоже…

— Скажите, вы видели когда-нибудь столько отвратительного тряпья? — Она рассмеялась и не стала ждать ответа. Только взмахнула рукой в неопределенном жесте прощания и повела свою маленькую свиту дальше, вниз по лестнице, пока все они не исчезли из виду.

Молли, Джудит, пожилая продавщица молча проводили их глазами. Этот уход оставил после себя какую-то пустоту, какой-то странный вакуум. Как будто внезапно потух свет или солнце скрылось за тучей. Джудит пришло в голову, что такое, вероятно, происходит всякий раз, когда миссис Кэри-Льюис выходит из комнаты. Она унесла свои чары вместе с собой, и осталась лишь серая повседневность.

Первой молчание нарушила Молли. Она откашлялась, прочищая горло.

— Кто это такая?

— Это? Миссис Кэри-Льюис, из Нанчерроу.

— Где это — Нанчерроу?

— Недалеко от деревни Роузмаллион, по дороге на Лендс-Энд. Очень красивое место, у самого моря. Я раз бывала там, в сезон цветения гортензий, мы ездили туда на пикник, когда я еще училась в воскресной школе. Ехали на автобусе, с воздушными шарами, пили чай на открытом воздухе, в общем — повеселились на славу. И нигде не видела я такого сада, как там.

— А эта девочка — ее дочь?

— Да, это Лавди, ее младшенькая. У нее еще двое детей, дочь и сын, но они уже почти взрослые.

— У нее есть взрослые дети? — В голосе Молли звучало недоверие.

— Глядя на нее, в это невозможно поверить, правда? Стройна, как девочка, и на лице ни единой морщинки.

Лавди. Лавди Кэри-Льюис. «Джудит Данбар» — это звучало, как тяжелая поступь человека, страдающего плоскостопием — один шаг вперевалку, другой… А «Лавди Кэри-Льюис» — удивительное имя, легкое как пух, как бабочки, кружащиеся на летнем ветру. Человеку с таким именем не о чем беспокоиться: удача сама идет в руки.

— Она идет в «Святую Урсулу» на полный пансион? — спросила Джудит у дамы в мрачном черном платье.

— Нет, не думаю. По-моему, она будет на выходные уезжать домой. Полковник и миссис Кэри-Льюис отправили ее в большую школу около Винчестера, ко она пробыла там только полсеместра, а потом сбежала. Приехала домой на поезде и заявила, что назад не вернется, потому что скучает по Корнуоллу. Ну, они и решили отправить ее в «Святую Урсулу».

— Судя по всему, она — довольно-таки избалованный ребенок, — заметила Молли.

— Самая младшая, к тому же всеобщая любимица — ей всегда во всем потакали.

— Понятно. — Молли немного замялась. Пора было вернуться к насущным делам. — Итак… На чем мы остановились? Блузки. Четыре хлопчатобумажные и четыре шелковые. Кстати, Джудит, иди-ка в примерочную и посмотри, как на тебе будет сидеть это платьице.

К одиннадцати часам они все необходимое приобрели. Пока лежащую горой одежду аккуратно складывали и упаковывали в коробки, Молли выписала чек на огромную сумму. Однако никто не предложил им доставить покупки на фургоне или послать за кем-нибудь из младшего персонала, чтобы донести коробки до машины и погрузить их. Может быть, подумала Джудит, если имеешь собственный счет в «Медуэйз», то ты более важный клиент, чем прочие, и к тебе относятся не только с уважением, но даже с некоторым подобострастием? Но ведь миссис Кэри-Льюис выкидывала все свои счета в корзину для мусора, поэтому не могла быть особенно желанной покупательницей. Нет, дело в том, что она просто была сама собой — миссис Кэри-Льюис из Нанчерроу, важная дама и потрясающая красавица. Пусть у Молли был бы свой счет в дюжине магазинов, но как бы своевременно ни оплачивала она покупки, к ней никогда не относились бы, как к королевской особе.

И вот, нагруженные, точно пара вьючных лошадей, Джудит и ее мать вдвоем потащили свои коробки на Гринмаркет, где с облегчением свалили их на заднее сиденье «остина».

— Хорошо, что мы не взяли с собой Джесс, — заметила Джудит, захлопывая дверцу, — Для нее в машине не осталось бы места.

Итак, с «Медуэйз» они покончили. Но им предстояло еще посетить обувной магазин, магазин спорттоваров (хоккейная клюшка и щитки для ног), канцелярских принадлежностей (набор почтовой бумаги и конвертов, карандаши, ластик, готовальня, Библия) и кожаной галантереи (несессер для письменных принадлежностей). Они просмотрели немало несессеров, но, разумеется, Джудит захотела тот, что стоил в четыре раза дороже остальных.

— А разве не подойдет вот этот, на молнии? — спросила Молли без особой надежды.

— Мне кажется, в нем маловато места. А это — самый настоящий «дипломат». На крышке тут есть карманчики, туда можно что-нибудь положить. Посмотри: сюда уже вложена прелестная записная книжечка для адресов и телефонов! А главное — он с замочком, запирается на ключ, так что мои вещи будут храниться в надежном месте, и я могу не бояться, что кто-нибудь узнает мои секреты. Можно будет носить в нем мой дневник…

В конце концов несессер был куплен, и, выходя из магазина, Джудит сказала матери:

— Спасибо, ты такая добрая. Я знаю, он дорогой, но я буду беречь его и он прослужит мне всю жизнь. К тому же, у меня никогда не было собственной адресной книжки, она мне очень пригодится.

Еще одна прогулка на Гринмаркет и очередная погрузка коробок и свертков на заднее сиденье машины.

Часы показывали уже половину первого, и они направились по Чапл-стрит в ресторан гостиницы «Митра», где заказали роскошный обед: ростбиф с «йоркширским пудингом»[18], свежую брюссельскую капусту и жареную картошку с мясной подливой, а на десерт — шарлотку с корнуолльским кремом и по стакану яблочного сока.

— Что теперь? — расплачиваясь, спросила Молли у Джудит.

— Поедем в «Святую Урсулу» и все осмотрим.

— Ты действительно хочешь?

— Да.

Они проехали через весь город и выехали из него с противоположного конца, где кончались тесные скопления городских домов и начинались сельские просторы. Повернув на боковую дорогу, которая вилась вверх по склону холма, и взобравшись на вершину, они очутились перед открытыми воротами. Надпись на дощечке гласила: «Школа св. Урсулы. Посторонним вход строго воспрещен». С легкостью нарушив этот категорический запрет, Молли въехала через ворота в подъездную аллею, окаймленную широкими газонами и зарослями рододендронов высотой с порядочное дерево. Подъездная дорога оказалась довольно короткой, и на другом ее конце возвышалось здание школы, перед внушительным парадным входом которой располагалась посыпанная гравием просторная площадка. Если не считать двух небольших автомобилей, припаркованных у крыльца, место казалось совершенно безлюдным.

— Как ты думаешь, может, стоит позвонить в дверь и дать знать, что мы здесь? — стала советоваться Молли. Она всегда испытывала робость, когда приходилось нарушать границы владений, опасаясь, что перед ней внезапно вырастет грозная фигура какого-нибудь разгневанного служащего, и она получит по шапке.

— Нет, не надо. Если кто-нибудь спросит нас, что мы тут делаем, мы просто скажем все как есть…

Джудит окинула взглядом здание. Основная его часть, с каменными выступами наружных подоконников и одеревеневшими побегами дикого винограда, тянущимися вверх по гранитным стенам, построена в стародавние времена. К ней примыкало другое, гораздо более современное крыло с вереницей окон и каменной аркой в дальнем конце, ведущей в небольшой прямоугольник внутреннего двора.

Гравий тревожно хрустел у них под ногами, пока они ходили туда-сюда, время от времени останавливаясь и заглядывая в окна. Классная комната: парты с открывающимися крышками и углублениями-чернильницами, бледная от мела классная доска. Далее — кабинет с деревянными столами для проведения опытов и газовыми горелками.

— Не очень веселая картина, — сказала Джудит.

— Пустые классы всегда наводят тоску — сразу вспоминается зубрежка формул и французских глаголов. Хочешь зайти внутрь?

— Нет. Обследуем лучше сад.

И они начали свою экскурсию по саду, пройдя по извилистой тропинке, ведущей через заросли кустарника к паре травяных теннисных кортов. Неразмеченные и неподстриженные сейчас, в январе, они казались заброшенными и не вызывали в памяти картин живой, энергичной игры. И все же здесь было очень опрятно: гравий разровнен, бордюры аккуратно подправлены.

— Похоже, у них целый штат садовников, — заметила Молли.

— Потому-то, наверно, они и берут такую огромную плату за обучение — тридцать фунтов в триместр!

Спустя какое-то время они нашли в саду укромное, защищенное от ветра место, вымощенное камнем, где стояла скамейка с изогнутой спинкой, и решили отдохнуть здесь минутку, наслаждаясь слабым теплом зимнего солнца. Вдалеке перед ними виднелся залив, еще дальше, на горизонте — полоска океана и просвет бледного неба, обрамленные, словно рамой, парой эвкалиптов с серебристой корой и благоухающими листьями, дрожащими от неслышного, неощутимого бриза.

— Эвкалипты, — вспомнила Джудит. — Они росли на Цейлоне. От них пахло, как от душистого масла, которым натирают грудь при простуде.

— Верно, с лимонным ароматом. Они росли в центре острова, в Нювара-Элия.

—Я нигде их больше не видела.

— Наверно, им подходит здешний мягкий климат.Здесь, у моря, так тепло… — Молли откинулась на спинку скамейки, подняла лицо к солнцу и закрыла глаза. Через минуту-другую она спросила: — Ну, и что ты думаешь?

— О чем?

—О школе, о «Святой Урсуле».

— Сад очень красивый.

Молли открыла глаза и улыбнулась.

— Это тебя утешает?

— Конечно. Если уж тебя сажают куда-нибудь под замок, так пусть это будет хотя бы красивое место.

— Ах, не говори так! А то у меня такое чувство, будто я бросаю тебя запертой в какой-то тюрьме. Я не хочу уезжать и оставлять тебя одну, где бы то ни было. Я бы хотела взять тебя с собой.

— Все будет хорошо.

— Если… если ты захочешь съездить к Бидди, я не возражаю. С Луизой я поговорю, даю слово. Мы устроили бурю в стакане воды. На самом деле для меня главное — чтобы ты была счастлива.

— Не всегда так получается.

— Ты должна поступать так, чтобы получалось.

— И ты тоже.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не должна ехать в Сингапур в таком подавленном настроении. Может, случится так, что он понравится тебе даже больше, чем Коломбо. Это как будто тебя пригласили в первый раз на вечеринку к незнакомым людям. Ты не ожидаешь ничего хорошего, а в результате это время может оказаться самым приятным в твоей жизни.

— Да, — вздохнула Молли, — ты права. Я вела себя глупо. Сама не знаю, отчего я так разнервничалась. Меня вдруг такой ужас обуял… Наверно, просто устала. Я знаю, что должна относиться ко всему этому, как к увлекательному приключению. Твоего отца повысили, мы будем лучше жить… Но все равно не могу избавиться от панического страха. Все менять, ехать к чужим людям, заводить новых друзей…

— Не стоит заглядывать так далеко вперед. Думай только о том, что будет завтра, не пытайся решить все сразу.

Дымка, слишком легкая, чтобы назвать ее облаком, заслонила лик солнца. Джудит поежилась:

— Холодает. Пойдем.

Покинув свое убежище, они не спеша побрели обратно вверх по склону, по изрытой корнями кустов дорожке. Наверху участок сада был огорожен стеной, насаждения овощей и цветов уступили здесь место асфальтированной площадке для нетбола[19]. Они увидели садовника, сметающего листья с дорожки; он разжег несколько костерков, куда время от времени сваливал палую листву. Вкусно пахло дымом. Когда они приблизились, садовник поднял голову, прикоснулся рукой к своей шапке, приветствуя их, и поздоровался: «Добрый день». Молли остановилась.

— Чудесная погода.

— Да, сухо сегодня.

— Мы тут осматриваем школьную территорию…

— И ничего худого, по-моему, не делаете.

Они оставили его и вышли через калитку в высокой каменной стене к игровым полям, где возвышались стойки хоккейных ворот и деревянный павильон для спортивных игр. Покинув укромные уголки и тропинки сада, они почувствовали, что резко похолодало, ускорили шаг, сутулясь под неожиданными порывами ветра, пересекли игровые поля и оказались перед постройками и сараями фермы. Далее дорога вела мимо ряда коттеджей обратно к входным воротам «Святой Урсулы», расширяясь в подъездную аллею, а там виднелся уже и передний двор школы, где их заждался маленький «остин».

Они залезли в машину и захлопнули двери. Молли потянулась к ключу зажигания, но не повернула его. Джудит ждала, что скажет мать, но та только повторила сказанное ранее, будто заклинание:

— Я действительно хочу, чтобы ты была счастлива.

— Ты имеешь в виду: счастлива здесь, в школе, или счастлива вообще, в жизни?

— И то и другое.

— Счастье на всю жизнь — это сказка, так не бывает…

— Я хотела бы, чтобы это не было сказкой, — Молли вздохнула и включила зажигание. — Пусть это и глупое желание.

— Нет, не глупое, а очень даже хорошее. Они тронулись в обратный путь.

Хороший был день, решила Молли, конструктивный. Обступившие ее со всех сторон проблемы перестали ужасать, уже не представлялись неразрешимыми, как прежде. С того самого времени, как они повздорили с Бидди, ее преследовало сознание мучительной вины — не только из-за того, что она уезжает на Цейлон и покидает Джудит, но, главное, из-за отсутствия взаимопонимания с дочерью, из-за собственной непроницательности и недальновидности. К тому же, она понимала, что у нее практически не осталось времени выправить их отношения, и это причиняло ей такие душевные муки, в которых она не осмеливалась признаться даже самой себе.

Однако, так или иначе, все уладилось. Им многого удалось достичь, и свою роль сыграли благоприятные обстоятельства, располагающие к общению и взаимной помощи. Молли осознавала, что обе они приложили максимум усилий, чтобы добиться взаимопонимания, это наполнило ее сердце благодарной радостью. Побыть с одной Джудит, без капризной, требующей постоянного внимания Джесс, было все равно что поговорить по душам с доброй подругой-сверстницей, и все маленькие удовольствия и безрассудные траты, наподобие обеда в «Митре» или покупки шикарного, единственно приглянувшегося Джудит несессера, стоили того, что ей удалось-таки подружиться со старшей дочерью. Вероятно, это произошло с большим запозданием, но лучше поздно, чем никогда.

На нее снизошли спокойствие и уверенность в себе. Не берись за все сразу, говорила ей Джудит; ободренная и воодушевленная участием дочери, Молли вняла этому совету и решила, что не позволит себе спасовать перед необъятной массой предстоящих дел. Она составила список задач и, разобравшись с какой-нибудь из них, помечала ее в перечне галочкой.

Таким образом, в течение нескольких дней удалось решить все, связанное с Ривервью-Хаусом и отъездом. Вещи, привезенные из Коломбо или приобретенные здесь, упакованы для отправки на хранение. Новенький отделанный медью баул, купленный специально для «Святой Урсулы» и уже помеченный инициалами Джудит, стоял с открытой крышкой на лестничной площадке, и по мере того как предметы школьной одежды снабжались нашивками с ее именем, их аккуратно складывали туда.

— Джудит, иди сюда, мне нужна помощь.

— Я занята, — доносится голос Джудит из-за двери ее спальни.

— Чем ты занимаешься?

— Собираю свои книги.

— Все? Ты возьмешь с собой к тете Луизе свои детские книжки?

— Нет, их я укладываю в отдельную коробку. Их можно сдать на хранение вместе с твоими вещами.

— Но тебе никогда больше не понадобятся твои детские книжки!

— Почему это не понадобятся? Я буду хранить их для своих детей.

У Молли, не знавшей, смеяться ей или плакать, не хватило решимости спорить. Да и в любом случае коробкой больше, коробкой меньше — особой разницы не будет.

— А… Ну, тогда ладно, — ответила она и поставила в своем бесконечном списке галочку напротив пункта «хоккейные бутсы».

— Я нашла место для Филлис. По крайней мере, надеюсь на это. Она идет на собеседование послезавтра.

— Где это?

— В Порткеррисе. Неплохо, правда? Она будет ближе к дому.

— И у кого?

— У миссис Бессингтон.

— Кто это такая?

— Ах, Джудит, да ты ее знаешь. Мы иногда встречали ее, когда ездили за покупками в город. Она всегда останавливалась поговорить. У нее белый скотчтерьер, и она ходит с корзинкой. Живет на вершине холма.

— Она такая старая…

—Ну… скажем, в годах. Зато необычайно живая. Служанка, которая работала у нее двадцать лет, наконец решила уйти. Она собирается поселиться у своего брата и вести хозяйство в его доме. Ну, и я предложила ей Филлис.

— А миссис Бессингтон держит кухарку?

— Нет, Филлис будет и за кухарку, и за горничную.

— Ага, это уже лучше. Она призналась мне, что хотела бы хозяйничать в доме одна. Ей не хочется быть на побегушках у какой-нибудь суки кухарки.

— Джудит, ты не должна употреблять такие выражения!

— Я просто повторяю то, что сказала Филлис.

— Ну, и она тоже не должна была…

— А по моему мнению, «сука» — нормальное слово. И означает всего-навсего собаку-девочку. Нет в нем ничего грубого.

Последние дни пролетели с устрашающей быстротой. Комнаты Ривервью-Хауса, к тому времени полностью лишившись фотографий, картин и декоративных безделушек, приобрели свой первоначальный, безликий вид, словно давно уже были покинуты своими обитателями. Гостиная без горшков с цветами и милых мелочей, дорогих хозяевам, являла собой унылое, безотрадное зрелище, все углы, казалось, были заставлены коробками и ящиками. В то время как Джудит и Филлис героически сражались на трудовом фронте, Молли большую часть времени висела на телефоне — звонила в разные конторы и договаривалась насчет транспортировки вещей, насчет паспортов, хлопотала о сдаче имущества на хранение, о железнодорожных билетах, а также беседовала со своим адвокатом, с управляющим банка, с Луизой, с Бидди и, наконец, со своей матерью.

Последний звонок был самым тяжелым: миссис Эванс последнее время слышала все хуже, кроме того, она не доверяла телефону, подозревая телефонисток в том, что они подслушивают чужие разговоры. Поэтому от Молли потребовалось серьезное напряжение голосовых связок и нервов, прежде чем настал долгожданный момент истины и до миссис Эванс дошла суть дела.

— О чем шла речь? — спросила Джудит, явившаяся к матери под самый конец переговоров.

— Ох, она невыносима. Но, кажется, мне удалось все утрясти. После того как я оставлю тебя в «Святой Урсуле», мы с Джесс проведем последнюю ночь у Луизы. Она пообещала — очень мило с ее стороны! — отвезти нас на вокзал на своей машине. А потом мы поживем недельку у бабушки с дедушкой.

— Но, мама, разве это так уж необходимо?

— Я чувствую, что обязана сделать для них хотя бы эту малость. Они уже такие старенькие, и одному Богу известно, когда я увижу их снова.

— Ты хочешь сказать, они могут умереть?

Ну, я имела в виду не совсем это. — Молли задумалась. — Хотя, конечно, могут… — признала она и закончила: — Но я и думать об этом боюсь.

— Да, понимаю. Но я все-таки думаю, что ты слишком безжалостна к себе… Ты не видела случайно мои резиновые сапоги?

К переднему входу Ривервью-Хауса подъехала запряженная лошадью телега возчика с вокзала, и на нее был погружен письменный стол Джудит и другие ее пожитки, которым предстояло отправиться к тете Луизе. Понадобилось некоторое время, чтобы надежно закрепить вещи веревками, и вскоре воз медленно двинулся в дорогу, в трехмильное путешествие до Уиндириджа. Джудит смотрела, как телега удаляется, подпрыгивая на ухабах. Потом приехал владелец деревенской бензоколонки и сделал предложение насчет продажи «остина». Не ахти какое предложение, но ведь и машина была не ахти какая. На следующий день он явился за покупкой, вручил чек на весьма скромную сумму и угнал машину. Поглядев на нее в последний раз, Джудит испытала такое чувство, будто прощается со своим старым псом, которого ветеринар увозит в лечебницу, чтобы усыпить.

— Как же ты собираешься отвезти меня в «Святую Урсулу», у нас ведь нет теперь машины?

— Мы вызовем такси. Все равно твой сундук не влез бы в «остин». А потом, после того как ты благополучно устроишься на месте, такси отвезет нас с Джесс обратно.

— Вообще-то, я не хочу, чтобы Джесс ехала с нами.

— О, Джудит! Почему?

— Она будет только мешать. Заплачет или еще что-нибудь. Если она заплачет, то и ты не выдержишь, а тогда и я тоже…

— Ты никогда не плачешь.

— Да, но это не значит, что я не умею. Проститься с ней я могу и здесь, когда буду прощаться с Филлис.

— По-моему, это будет не очень справедливо по отношению к ней.

— А я думаю, это будет нормально. В любом случае она вряд ли заметит мой отъезд.

Однако Джесс заметила. Она была неглупым ребенком и с большой тревогой наблюдала за тем, как разрушается уютная обстановка жилища. Все на глазах менялось. Исчезали знакомые предметы, в холле и в столовой появились упаковочные ящики, а ее мать была слишком занята и не уделяла ей обычного внимания. Кукольный дом, выкрашенная в красный цвет игрушечная лошадка, собачка на колесиках, еще вчера стоявшие на своих местах, сегодня бесследно пропали. Ей оставили одного только Голли, и, не вынимая пальца изо рта, она повсюду таскала его за собой, волоча за ногу.

Она не могла понять, что происходит с ее маленьким мирком, но одно знала твердо: все это ей не нравится.

В последний день, когда столовая уже стояла пустая, они обедали на кухне; сидя за выскобленным столом, ели тушеное мясо и запеченную в тесте ежевику с обитых по краям тарелок из той посуды, что сдавалась вместе с Ривервью-Хаусом. Крепко держа Голли, Джесс позволила матери покормить ее с ложечки — ей снова хотелось стать маминой любимой крошкой, — а после пудинга получила крошечный пакетик разноцветных леденцов. Пока Филлис убирала со стола, она раздумывала о том, с каких леденцов начать, и едва заметила, как мама с Джудит исчезли наверху.

Но вскоре Джесс увидела из окна, как в воротах показался незнакомый черный автомобиль, он медленно проехал по гравию и встал у переднего входа. С набитым ртом и раздувшимися щеками она пошла сообщить новость Филлис.

— Там машина!

Филлис стряхнула воду с покрасневших рук и потянулась к посудному полотенцу, чтобы вытереть их.

— Это, должно быть, такси…

Джесс пошла за ней в холл, и они впустили в дом приехавшего на машине человека. На голове у него была форменная фуражка, как у почтальона.

— У вас есть багаж?

— Да, все это.

Багаж был сложен у лестницы. Обитый медью баул, чемоданы и сумки, хоккейная клюшка, новый несессер Джудит. Шофер ходил туда и обратно, перетаскивая вещи к машине, где складывал их в открытый багажник, крепко привязывая веревками, чтобы по дороге ничего не вывалилось.

Куда он все это забирает? Джесс изумленно наблюдала за происходящим. Таксист улыбнулся ей и спросил, как ее зовут, но она не улыбнулась в ответ и не собиралась открывать ему свое имя.

А потом спустились мама и Джудит, и это было хуже всего, потому что мама была в пальто и шляпе, а сестра в зеленом костюме, которого Джесс никогда прежде не видела, с воротничком и галстуком, совсем как у мужчины, и коричневых туфлях на шнурках; все это выглядело некрасивым, жестким и неудобным, а Джудит смотрелась так странно, так чуждо, что бедная Джесс от неожиданности пришла в ужас и, не в силах сдержаться, залилась истерическим плачем.

Мама и Джудит уезжают навсегда и бросают ее одну. Она смутно ожидала этого, и вот самые страшные предчувствия сбывались. Обливаясь слезами, Джесс стала умолять маму не бросать ее, взять с собой. Вцепившись в мамино пальто, девочка пыталась взобраться на нее, как карабкаются на дерево.

Тут к ней подошла Джудит, подняла ее на руки и крепко сжала в объятиях, и девочка, с отчаянием утопающего, который хватается за последнюю соломинку, обвила руками шею старшей сестры и, захлебываясь от рыданий, уткнулась мокрыми щеками ей в лицо.

— Вы куда?!

Джудит и предположить не могла, что произойдет нечто столь ужасное, она поняла, что недооценивала младшую сестру. Они вели себя с ней как с младенцем, воображая, будто достаточно горстки конфет — и все обойдется, туча пройдет стороной. И ошиблись — подтверждением тому была эта мучительная сцена.

Не выпуская Джесс из объятий, Джудит стала ее тихонько укачивать.

— Ну, Джесс, не плачь. Все будет хорошо. С тобой останется Филлис, а мама скоро вернется.

— Я хочу тоже…

Джудит ощущала приятную тяжесть маленького тела, мягкие нежные пухленькие ручки и ножки. От малышки пахло грушевым мылом, ее шелковистые волосики щекотали Джудит щеку. Как часто она злилась на младшую сестру… Теперь все было в прошлом, ведь они прощаются друг с другом. Джудит поняла, что нежно любит Джесс, и осыпала поцелуями пухлые щечки.

— Не надо плакать, — уговаривала она. — Я буду писать тебе письма, а ты присылай мне свои рисунки и картинки, ладно? Ты только подумай, ведь когда мы снова встретимся, тебе будет уже восемь лет и ростом ты будешь почти с меня!

Рыдания поутихли. Джудит опять поцеловала сестру и, расцепляя обвившиеся вокруг ее шеи ручонки, шагнула к Филлис, передавая ей ребенка. Девочка продолжала всхлипывать, но уже не кричала и снова сунула большой палец себе в рот.

— Как следует приглядывай за Голли, не дай ему упасть за борт. Прощай, Филлис, прощай, миленькая!

Они обнялись, но Филлис не могла как следует прижать к себе Джудит, ее руки были заняты маленькой Джесс. Да и что сказать на прощание, она явно не знала и проговорила только: «Удачи тебе».

—И тебе тоже. Я буду писать,

— Смотри не забывай.

Все втроем они вышли из дома к такси. Поцеловав заплаканное личико Джесс, Молли пообещала:

—Я скоро вернусь. Будь хорошей девочкой, слушайся Филлис.

—Можете не торопиться, мадам. Не стоит нестись назад сломя голову. Все будет в порядке.

Молли и Джудит уселись в машину, таксист захлопнул за ними дверцы и уселся за руль. Двигатель завелся, и выхлопная труба изрыгнула облако едкого дыма.

— Помаши ручкой на прощание, Джесс, — сказала Филлис. — Помаши ручкой, как храбрая девочка.

Джесс помахала своим Голли, взлетевшим в воздух, точно флаг, гравий захрустел под колесами тронувшегося автомобиля, и они увидели прижавшееся к заднему стеклу лицо Джудит, которая тоже махала им рукой, махала, пока такси не скрылось за позоротом и звук мотора не замер вдали.

«Уиндиридж. Суббота, 18 январи 1936 г.

Дорогой Брюс!

Я пишу это письмо у себя в спальне в доме Луизы. Джесс уже спит, а я через несколько минут спущусь вниз к Луизе, и мы выпьем вина перед ужином. Ривервью-Хаус уже закрыт и пуст, мы распростились с ним. Наша любимая Филлис покинула нас, несколько дней она поживет у себя дома, а затем приступит к новой работе в Порткеррисе, В понедельник утром Луиза отвезет меня и Джесс на вокзал, и прежде чем отправиться в Лондон и сесть на корабль, мы проведем несколько дней у моих родителей. Отплываеммы тридцать первого числа. В среду яотвезла Джудит в «Святую Урсулу». Мы решили небрать с собой Джесс, и она закатила кошмарную истерику. Ее горе было для меня полной неожиданностью, я не думала, что она сообразит, что к чему, и воспримет все настолько серьезно. Очень досадно, но Джудит упорно не желала, чтобы Джесс ехала с нами в школу, впрочем, она была права. К лучшему, что все это случилось в интимной обстановке нашего дома.