Исторический роман - Моонзунд

Балтика шумела рядом. Гельсингфорс был прекрасен.

Раз-два. Вдох-выдох… Ого-го-го!

– Полундра… брошу!

3

Гарольд Карлович фон Грапф – новый командир эскадренного миноносца «Новик» – плотный белобрысый человек, выходец из культурной семьи с юга России… Грамотный. Сдержанный. Тактичный. После фон Дена осталось на столе салона кровавое пятно, случайно не стертое при уборке. Грапф вызвал к себе вестового, сказал:

– Пожалуйста, вытрите… вот это!

Артеньеву казалось (и вряд ли он ошибался), что фон Грапф придерживается сугубо монархических воззрений. Хотя – надо признать – Сергей Николаевич не слышал от командира и восхвалений монарху. Новый командир «Новика» невольно импонировал кают-компании и команде почти академической образованностью во всех тонкостях морского дела. И еще тем, что не залезал перчатками в самое рыло торпедным аппаратам, тщательно проверяя – не завалялась ли там пылинка? Когда палуба бывает забрызгана человеческими мозгами, перемешанными с мазутом, тогда к чистоте относятся как к дурной привычке мирного времени. Грапф это понимал…

Неожиданно он пригласил старлейта в салон:

– Я только что от начдива Трухачева. Сейчас я дал расписку в том, что буду расстрелян без суда, ежели распространю тайну совещания командиров кораблей. Вам, как старшему офицеру, имею право сказать… Садитесь же, Сергей Николаич.

Грапф сообщил, что 31 июня в Кильской базе состоится императорский осмотр всех германских сил в присутствии кайзера. А следовательно, часть немецких кораблей отводится с театра.

– Об этом нас информировала либавская разведка. Нетрудно догадаться, что наш флот использует эту выгодную ситуацию. Нами будет совершен набег крейсерами и эсминцами на… на…

– На Либаву?

– Нет. Дальше. На Мемель. Может, выпьем?

Артеньев пил вино равнодушно. Грапф смаковал его, лелея бокал в розовых ладонях. Под палубой прогревали механизмы, и «Новик» от работы котельных установок медленно наполнялся живым, почти ощутимым теплом большого железного тела. В свете ослепительных солнечных зайчиков, бегавших от переплеска воды за бортом, нежились на переборках безобидные тараканы флота его величества, которые непонятно откуда рождались – среди стали и меди, будто корабль это деревенская избушка с печкой и полатями.

– Сергей Николаич, у вас есть мечта?

Артеньев никак не ожидал этого вопроса и буквально напоролся на него всей душой, словно на острый нож. Подумал.

– Есть, – ответил. – Как и у каждого.

– Не секрет? – допытывался фон Грапф.

– Я хотел бы вернуться в Либаву.

– А что, – спросил Грапф, – остались вещи там? Мебель?

– Нет. Женщина.

– Не скоро вы ее повидаете. Не скоро мы вернемся в Либаву…

– Жаль! – вздохнул Артеньев, крутя липкий от вина бокал в узловатых приплюснутых пальцах.

– Да, жаль… У меня в жизни было так мало женщин, что она, кажется, это поняла. Не знаю, собственно, зачем я понадобился этой женщине. Но она сильно задела мое мужское воображение, весьма, очевидно, тусклое.

Грапф вдруг громко щелкнул языком, будто хлыстом:

– Завидую вам. А вот моя мечта почти неосуществима. – Он резко наклонил бутыль с вином, разлил по бокалам его остатки. – Выпьем, чтобы наша мать Россия, давно несущая большое пузо, не родила бы случайно анархии… Пусть что угодно, даже поражение, из которого будем вылезать на карачках, но… только бы не это! Революции хороши только в книжках… для дураков!

Разом стало для Артеньева ясно, каков есть фон Грапф.

Впрочем, офицеры на кораблях – это не супруги. Тут разводов не бывает. Приходится жить под одной палубой. Сейчас между ними не пробежала черная кошка, хотя Артеньев придерживался иных взглядов на судьбы отечества. Ему казалось уже давно, что все равно – каким путем, но Россию надо продуть ураганом насквозь, как засоренное сопло в машине. Если при этом царя вынесет в грязеотстойник, то и жалеть не придется…

* * *

Командовал набегом контр-адмирал Михаил Коронатович Бахирев, перед которым была поставлена задача: в связи с ростом в Германии недовольства затяжною войной, а также учитывая забастовки рабочих, которые всколыхнули всю Германию, следует дерзким налетом на Мемель оказать влияние на общественное мнение в немецком народе и в… рейхстаге!

Этим приказом русская Ставка надеялась убить сразу двух зайцев. Экономические забастовки в Германии – факт. Но политические забастовки в России – тоже факт. Набегом кораблей на Мемель высшее командование желало Германию устрашить, а Россию воодушевить, заодно гася недовольство русских стачечников боевой удачей славного Балтийского флота… Так-то вот политика властно диктовала свои условия тактике!

Отовсюду – от Гангэ и Ревеля, из Аландских шхер и прямо из рукавов Моонзунда – собирались корабли. Рандеву – возле банки Винкова; после соединения кораблей в эскадру через большие глубины близ Готланда выходить прямо на Мемель. Инструкция гласила: при случайном обнаружении противника (как бы он силен ни был) бой принимать… Операция строго секретна. Общение команд с берегом пресечено заранее.

Дни перед боем всегда торжественны, всегда священны…

Эсминцы – во главе с «Новиком» – снимались с якорей ровно в час ночи с рейда Куйваста. Вокруг нависала плотная пелена тумана. В надежде, что туман рассосется, 2 часа и 20 минут шли на малых оборотах, после чего вынуждены были встать на «плехт», и правые якоря хорошо задержали миноносцы за илистый грунт.

– Мне это не совсем нравится, – морщился фон Грапф. – Начало, во всяком случае, не сулит нам ничего путного…

Туман едва распался в половине пятого утра, и эсминцы тронулись дальше. Над водой плавало густейшее «молоко», которое, судя по всему, скоро собьется в «сметану». Бахирев по радио приказал: эсминцам отойти обратно на Куйваст, исключая «Новик», который, используя большую скорость, должен пытаться нагнать крейсера в тумане. Таким образом, игра началась, но эсминцы уже были выбиты из этого кегельбана… Грапф ворчал, что ему это все ужасно не нравится. Плюс к туману еще одна гадость – пошел дождь. Эсминец легко вспарывал волну, хотя с мостика «Новика» не было видно даже гюйс-штока. В такой «сметане» напороться днищем на что-либо – пара пустяков. Изредка туман чуть-чуть разрежало, и в один из таких моментов сигнальный старшина Жуков испуганно крикнул:

– По левой раковине мелькнула тень!

Вскинулись бинокли. Туман, туман… только туман.

– Ты не пугай нас, – заругались офицеры. – Скоро прямо по носу чертей зеленых усмотришь.

– Была тень. Зачем бы я стал ее выдумывать?..

Старшина не ошибся: почти впритирку бортами сейчас прошла курсом норд германская эскадра, вахта которой не заметила русского корабля, и к часу дня «Новик» благополучно обнаружил свои крейсера… Грапф неуверенно спросил Артеньева:

– Сергей Николаич, а ваш «Новик» когда-нибудь ходил, пристроясь в кильватер другим?

– Нет. Мы привыкли быть головными, за нами шли другие…

Артиллерист Петряев меланхолично заметил:

– Ах, боже мой! Вон же ползут «Богатырь» с «Олегом», наверняка они хуже слепых котят. На первом до войны была Школа юнг, а на «Олеге» гардемарины к девкам ревельским шлялись… Не понимаю, зачем волноваться? Мы не хуже их и как-нибудь в строю удержимся.

Грапф велел сигнальщикам отщелкать запрос на флагмана, чтобы тот указал им место. Скользкий луч прожектора с большим трудом пробивал туман, едва нащупывая мостик «Адмирала Макарова». Бахирев велел «Новику» держаться в струе за «Рюриком».

– Прекрасно! – воскликнул Мазепа-Щирый. – «Рюрик» ходил под флагом Эссена, а там штурмана – чистое золото. Держите, Гарольд Карлович, эсминец под самым хвостом «Рюрика», и пока он там будет нюхаться, нам бояться нечего…

Ближе к вечеру Бахирев указал всем по радио: «Время: 18.10 к исполнению поворота на циркуляции… исполнительный курс 133° в направлении Мемель». Все уже ясно, но Грапф еще сомневался:

– Если бы я шел головным, ведя других! А тут я должен вкатываться на циркуляцию поворота вслед за «Рюриком».

Артеньеву это наконец надоело, и он авторитетно сказал:

– Что вы так переживаете? Мы держимся за подол «Рюрика», «Рюрик» держится за хвост «Баяна», «Баян» – за кормушку «Богатыря», и эта старинная карусель еще никого не подводила…

Минут за десять до поворота на крейсерах были включены гакабортные огни, чтобы сосед лучше видел в тумане своего ведущего. Часы отщелкали нужное время, штурман велел:

– К повороту!

– «Рюрик» уже повалило в циркуляции, – доложили сигнальщики.

– Держимся в струе «Рюрика», – констатировал фон Грапф…

Но далее крейсер повел себя как-то странно: лежа в циркуляции, он уже не выходил из этого колеса; потом «Рюрик» зачем-то стал выписывать в тумане «восьмерку», а доблестный «Новик» старательно повторял за ним все его маневрирования. Наконец на крейсере вспыхнул прожектор, сигнальщики тут же прочли по проблескам:

– «Рюрик» – нам: «Я потерял эскадру на повороте».

– Ну, вот мы и в дураках, – отпрянул от телеграфа Грапф. – С этими крейсерами только свяжись, сам не рад будешь.

– Надо искать, – заволновался Артеньев. – Эскадра все-таки не иголка.

– В таком тумане нам ширинки не расстегнуть! – отвечал ему Грапф раздраженно. – Курс в сто тридцать три исполнительный. Но мы, следуя за этим эссенским болваном, потеряли свое место и теперь можем высадить «Новик» прямо на минную банку… Нет уж! Увольте. Я за чужую дурость идти под трибунал не желаю.

В десять часов вечера двое несчастных горемык, крейсер и эсминец, легли на обратный курс, кляузно обругивая один другого за случившееся. Наконец «Новик» своими упреками до того осточертел «Рюрику», что с крейсера передали на эсминец: «Прощайте. Ложусь на курс 08°, а вы как хотите…»

Грапф привел эсминец обратно на рейд Куйваста. Когда телеграф отработал в машины «стоп» и его закинули чехлом от сырости, Гарольд Карлович побрел к трапу, стягивая мокрую кожу перчаток.

– Стыдно, но что делать? Едва выбрали якоря, как я уже знал, что это добром не кончится. Боже, как матерится сейчас Бахирев!

* * *

Крейсера между тем продолжали движение на Мемель, все больше залезая в уплотненный туман. Даже матросы понимали, что операция проваливается, и Бахирев отдал приказ к отходу. А когда вернулись к Готланду, туман распался, вовсю брызнуло солнце. Штурмана, пользуясь такой счастливой минутой, тут же навели пеленгаторы на шведский маяк Фамунден, точно обсервировав свое место…

– Может, солнце так же наяривает и над Мемелем? – сказал Бахирев. – Господа, нам ли отступать? Ляжем вторично на исполнительный курс и оставим от Мемеля то, что остается обычно после съеденного яйца.

Опять крейсера пошли в направлении цели. Однако тут же снова погрязли в непробиваемом тумане. В три часа ночи Бахирев повернул крейсера домой. При этом сигнал о повороте «Баян» и «Олег» поняли неверно, сбившись в курсе. Пропажа их за горизонтом напомнила оставшимся, что давненько уже не видели и «Рюрика» с «Новиком».

– Ну, господа! – возмутился Бахирев (и был прав). – Мало еще нас с вами били… Это позор! Все разбрелись, как бараны…

А пока он там бушевал на мостике, радисты приняли радиограмму немецкого адмирала Карфа, который точно указывал свое место, свой курс и свою скорость. Бахирев сказал, потрясая немецкой шифровкой, что это «боженькин дар свыше».

– Господа, сейчас мы не только примем бой. Сейчас наш флот впервые в морской практике мира проведет научный эксперимент использования радиопеленга на противника…

Стеньговые красные флаги взлетели на мачты, оповещая всех, что корабли Балтфлота принимают бой. Рано утром с крейсеров России разглядели по курсу дымы множества кораблей противника. Дымы эти были отклонены ветром назад и закручены к небу дугой, словно хвосты у бродячих дворняжек. Адмирал Карф только что закончил очередную минную постановку на русских коммуникациях и теперь, кажется, тоже собирался домой… Был виден минный заградитель «Альбатрос», который уже немало напакостил русским морякам. Не найдя слов для выражения своего восторга, Бахирев стал ругаться.

– Этому минзагу здесь и конец! – сказал он внятную фразу, а остальные надо писать на заборе, ибо бумага не все сносит…

* * *

Сейчас под началом Бахирева было всего четыре крейсера – «Адмирал Макаров» (на нем он держал свой флаг), «Баян», «Богатырь» и «Олег». Это были далеко не лучшие корабли Балтийского флота, которые имели несчастье состариться еще на заводских стапелях. Но первоклассный «Рюрик», увы, где-то пропал…

– В кильватере поворот последовательно влево – для охвата головы противника. Огонь – правым бортом, когда дистанция обнаружится в сорок пять кабельтовых… Бог нам в помощь!

Германский адмирал Карф, почуяв неладное, велел выплеснуть нефть на форсунки котлов: черное облако копоти закутало немецкие корабли. На «Адмирале Макарове» тут же перехватили еще одну радиомолнию Карфа: он призывал себе в подмогу крейсера от Либавы – «Роон» и «Любек». Обстановка у Готланда сразу осложнилась. Немецкие корабли стали ходить на острых углах, чтобы сбить русских с наводки. Это не помогало: русские крейсера отлично держали их в своих накрытиях. «Богатырь», стуча машинами, уже гнался за «Альбатросом», чтобы отомстить за гибель многих своих товарищей. Минзаг спешно удирал в сторону Готланда, ища спасения в нейтральных водах. Немцы струсили – сам флагман, адмирал Карф, позорно бежал, в панике увлекая за собой и эсминцы. Будучи на отходе, немецкие эсминцы трижды бросили торпеды в «Богатыря», чтобы спасти свой минзаг. Но русский крейсер, весь в извержении огня, словно вулкан, трижды отгонял их прочь. Комендоры-балтийцы работали на славу. Давно сорваны ветром бескозырки. Давно сброшены бушлаты. Казалось, что мускулы людей, напоенные живой и горячей кровью, воедино слились с металлом корабля. Вот уже лопнула на «Альбатросе» палуба, раскрывшись изнутри, словно лопнул назревший нарыв. Вот уже прошили борт в носу. Полыхнули над минзагом первые факелы огня. Разбили немцам рубки. С треском, описав дугу, рухнула в море фок-мачта.

– Давай, давай, ребята! – кричали матросы у пушек…

«Альбатрос» сделал последнее усилие перенапряженными машинами. Вот и Готланд – в цветочках белых козьи выгоны, видна церковь и кладбище, мирно пасутся, далекие от войны, шведские коровы. Со страшным грохотом германский минзаг полез черным брюхом на камни. С русских крейсеров видели, как по его развороченной палубе пробежал в корму офицер и… флаг Германии, дрогнув, пополз вниз. «Альбатрос» сдался.

– Прекратить огонь! – перекатывалось по крейсерам.

На иных плутонгах офицеры силой оттаскивали комендоров от пушек. В горячке боя люди обезумели и желали продолжать эти заученные, сверхточные движения, которые вошли им в кровь, пропитали их плоть высоким искусством автоматики. Впрочем, битва у Готланда не закончилась – она еще только начиналась…

– Быстро, быстро! – порол горячку Бахирев. – Убрать все осколки. Пустые гильзы – за борт. Раненых – вниз. Подмести отсеки от стекол. Заменить лопнувшие лампы и разбитые плафоны…

Санитары бегом стаскивали раненых в кают-компании кораблей. Кидали их там на обеденные столы. В глаза стонущим от боли бил яркий свет абажуров. Эфирные маски… тазы с красными тампонами… Иногда в иллюминатор вылетает рука или нога… Вскрыта у одного черепная коробка, и в ней зябко дрожит, словно серый студень, безумный человеческий мозг… Раздаются ужасные взвизги хирургических пил, которые спешно вгрызаются в кость человека.

Здесь тоже порют горячку.

– Быстро, быстро! – кричали врачи. – Сейчас опять все начнется заново, и тогда топора не удержать – не то что скальпеля!

Через несколько минут русские крейсера опять засверкали, как перед императорским смотром. Ни пятнышка крови. Нигде ни стеклышка. Босые матросы, до колен засучив штаны, стремительно окатывали палубы из шлангов (на случай пожаров). С грот-марса «Адмирала Макарова» вахта уже докладывала флагману:

– Германские крейсера на подходе.

– Считайте дымы, – велел им Бахирев…

И опять перехвачена радиограмма адмирала Карфа: к месту боя он вызывал двух германских «принцев» – крейсера «Принц Адальберт» и «Принц Генрих». Судя по всему, катавасия предстояла солидная. Дымы наплывали с моря – вестниками опасности… Первым открыл огонь по противнику старенький крейсер «Баян», которому было не под силу тягаться с броненосным «Рооном». Но баяновцы проявили тонкое умение во всем находить выгоду для себя. Незаметно для немцев «Баян» так ювелирно «зигзагировал», что немцы, сколько ни старались, никак в него не попадали. Но зато первый же залп с «Баяна» своротил все радиоантенны на «Рооне», и тот на все время боя сделался глухим…

– Накрытие! Накрытие! – ликовали на дальномерах люди.

И все-таки один снаряд с «Роона» (один!) они получили.

Что такое одно попадание? Кажется, что это чепуха…

Вот точная картина одного попадания.

Сначала восьмидюймовая горячая кувалда рассекла борт правого шкафута. Она разбила там все, что могла. Снесла коечные сетки. Сбросила в море катер. Разорвала трубы мусорной лебедки в шахте кочегаров. Взломала командный камбуз. Покорежила вторую дымовую трубу на палубе… Конец?

Нет, снаряд с «Роона» на этом не успокоился.

Сам он уже исчез в ослепительной вспышке взрыва. Но снаряд пустил впереди себя свою головную часть. И «голова» снаряда продолжала крушить крейсер – уже отдельно от несуществующего «тела». Сея вокруг себя смерть, «голова» металась среди переборок, выгибая их, и только в бункере, зарывшись в кучу угля, она утихла, успокоенная своей чудовищной работой. Теперь корабельные воздуходувки, воя от небывалого усердия, старались как можно скорее вытянуть прочь из отсеков «Баяна» те ядовитые газы, которые принес этот одинокий снаряд… Нетрудно догадаться, что творится внутри корабля, когда в него попадает не один, а несколько снарядов сразу!

Вот «Роон» и получил от «Баяна» – сразу несколько, и потому, не выдержав, побежал… Радостно обнимались баянцы-матросы, а офицеры переживали этот бой как профессионалы:

– Господа, мы добились высокого процента попаданий. Отныне этот «Роонишко» может вставать на капремонт!

Бой крейсеров у Готланда продолжался.

* * *

Радиограмму с «Баяна», ведущего бой, запеленговал вдали от места сражения «пропавший» в тумане крейсер «Рюрик» и тут же на полной скорости кинулся обратно… Бахирев радировал ему свое точное место: «квадрат № 408».

А пока «Рюрик» спешил в битву, крейсера-противники уже разошлись после жестокой дуэли. Сейчас – и русские, и немецкие – они ползали возле отмелей банки Глотова, все в дыму, сильно покалеченные, прибирая изуродованные палубы. Издали каждый недоверчиво ощупывал соперника линзами своих дальномеров. Автоматы стрельбы не выключались, готовые в любой момент возобновить работу орудий…

Эскадры не расходились. Возникла лишь передышка.

– Стеньговых флагов не спускать! – приказал Бахирев.

«Рюрик» на подходе к банке ударил в колокола громкого боя. Горнисты на звонкой меди выпевали призывы к мужеству и неизбежным жертвам. «Рюрик» шел – как на парад, подняв над морем полотнище кормового стяга (громадное – как щит рекламы, какие вешаются на стенах зданий). С мостика «Рюрика» офицеры обозрели обширную панораму битвы, и тут же управление крейсером перешло в боевые рубки. По кораблю глухо и часто бухали стальные пластины дверей, запечатывая команду в бронированные коробки постов. Люди взирали теперь на мир через узкие просветы смотровых прорезей.

Кажется, можно начинать. Возле орудий комендоры торопливо рвут клочья ваты, чтобы заткнуть себе уши. Наружная вахта опоясывалась жгутами Эсмарха, готовясь к перевязке раненых конечностей. Носовая башня «Рюрика» сразу взяла под обстрел «Любек». Ответные залпы немцев давали такие высоченные всплески, что заливали палубу крейсера, вскидываясь до мостика. Горе тому, кого увлечет за борт этот певный смерч (подбирать тебя не станут)!

– Дальномер скис, – вдруг послышалось с высоты.

– Что случилось, черт побери? – спрашивали с мостика.

– Залило на всплеске… Линзы в воде!

Такие случаи уникальны: гейзер воды, поднятой взрывом, сумел добраться до мачт. Теперь оптика центральной наводки отражала корабли противника в дрожащей мути, словно рыбок в аквариуме, в котором давно не меняли воду. А в борт «Рюрика» уже вцепились прицелами два германских крейсера, словно клещи в собаку. Издалека – на трусливых зигзагах! – подкрадывался с моря и флагманский «Аугсбург», на котором размещался штаб адмирала Карфа.

Сейчас, конечно, «Рюрику» крепко достанется…

Прямое попадание большого калибра вызвало резкое содрогание корпуса. По отсекам шла дикая пальба – это лопались электрические лампы. Трепеща развернутым знаменем, «Рюрик» – как на параде! – проходил сквозь мглу порохового угара, вязко раскисавшего под волнами. Три новейших германских крейсера исколачивали его снарядами.

– Но это им дорого обойдется, – решили на мостике.

Всю силу огня «Рюрик» неожиданно перенес на «Роон», который уже побывал в нокауте после встречи с «Баяном». Неожиданно в боевой рубке «Рюрика» стал надрываться телефон:

– Носовая башня – мостику: у нас все полегли!

– Прошу точный доклад, – сказал командир крейсера.

– Есть. Кто не ранен еще, те валяются – отравлены газами. Все вповалку. Командир плутонга без сознания… Что делать?

– Очухивайтесь, – ответил им командир.

Густой дым уже валил от германского крейсера, выбиваясь через щели в броне, из пазов люков и горловин. Блеснуло желтое пламя взрывов – сначала в кормовой башне «Роона», затем рвануло перед грот-мачтой, дымовая труба, подскочив, рухнула в море. Затравленно огрызаясь, германские корабли стали ложиться на разворот для отхода. Они искали спасения в бегстве. Им не повезло. Не повезло и дальше: спешивший на выручку «Принц Адальберт» напоролся на русскую мину и едва догреб винтами до Либавы…

Михаил Коронатович Бахирев велел подать кофе на мостик.

– Кажется, конец, – сказал он, принимая чашку с подноса. – Шли на Мемель, а затесались к Готланду… Иногда это бывает.

* * *

Битва крейсеров случилась на тех самых путях, где издревле к легендарному Висби плыли, груженные медом, пенькой и воском, торговые гости Господина Великого Новгорода. От прежней славы острова с тех пор остались «розы и руины» Висби, а в жилах готландцев сохранилась горячая кровь пиратов. По давней традиции, донесенной из глубины столетий, островитяне начинали день молитвой о ниспослании свыше кораблекрушения, дабы поживиться добычей. Но на этот раз, глядя, как в пламени корчится сталь германского «Альбатроса», готландцы никак не могли воздать благодарность всевышним силам. Их «добыча» была ужасной – вся в рвущихся минах. Осколки разлетались над хуторами, раня шведских коров и ловко срезая тяжелые ветви дедовских яблонь.

Швеция выразила протест… России!

– Но при чем здесь мы? – смеялись на Балтике. – Мы на шведские берега не выскакивали. Наши корабли если гибнут, так они тонут в море. Это немцы взяли моду искать спасения от мокру по суху!

Так говорили офицеры. Матросы рассуждали проще:

– Швеция сама же к немцам липнет, весь хлеб с маслом кайзеру отдала, а перед нами хвоста задирает. Давно не воевали – вот с жиру и бесятся. Да и что с них взять, ежели у них даже селедка не соленая, а пиво не горькое – все сахаром посыпают. Им кажется, что война – это тоже вроде компота. Пусть лизнут!

4

Победа русских крейсеров вызвала на Балтике большое воодушевление. Кто бы ты ни был – сторонник войны или противник ее, – но мужество всегда есть мужество, и оно покоряет любые сердца. Участников битвы у Готланда встречали на базах с оркестрами, о них писали тогда газеты, матросы зазывали их в кубрики, чтобы крейсерские рассказали, как им было в бою.

И вырастала зависть – линкоров к крейсерам! Особенно остро чувствовали свою бездеятельность гангутцы – измученные частыми переходами через залив, закопченные от угольных погрузок.

– Хоть в мясорубку башкой! – говорили на «Гангуте». – Только бы не дохнуть на приколе, будто удавленники… Что мы здесь видим? Одного Фитингофа, чтоб его, гада, клопы сожрали!

* * *

Накануне лейтенант фон Кнюпфер, сатрапствуя на пару с Фитингофом, дал одной салажне такого хорошего тумака, что тот – задом, задом, задом! – так и въехал в открытый люк, после чего был демобилизован, ибо калеки флоту не нужны. Отличился на днях и юный мичман-механик Шуляковский: избил вахтенного кочегара до такой степени, что человека отвезли в лазарет… Копился гнев!

А завтра – праздник: будет смотр матросских талантов.

– Смотри же, Трошка, не подгадь, – убеждал Семенчука Лопухин. – Коли положишь Безголового, тогда в Питер смотаешься.

– Я все понимаю, – соглашался чемпион линейных сил Балтфлота, – но пойми и ты, что борьба… Впрочем, я, Володя, постараюсь.

С полудня на линкор «Севастополь» подваливали катера, доставляя гостей с других кораблей и с берега. Приглашено было много дам, дамочек, девиц – жен, подруг и дочерей офицеров. На трапах работали на приемке гостей ловкие мастера-фалрепные. Их задача в обычное время – принимать с берега пьяных. А сейчас выпало дело деликатное – бабы!

Дамы, конечно, не упустят возможности показать перед мужчинами свою слабую женскую сущность.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.