Валентин Саввич Пикуль
Господа, прошу к барьеру!
Все началось в доме композитора Серова, который по четвергам принимал у себя гостей — любителей камерной музыки.
Нахохлив плечи, Серов взъерошился за роялем, как воробей в весенней лужице, и вдруг, растопырив бледные пальцы, он с силой обрушил их на клавиатуру. И сразу же, похорошев и даже загордившись, встряхивая копною неряшливых волос, он одарил гостей потоками чудной музыки… Александр Федорович Жохов, столичный публицист и чиновник Сената, никогда не мог слушать музыку на людях. Это ему казалось так же невыносимо и нелепо, словно обнимать женщину при свидетелях. Тихонько вышел он в соседнюю комнату, присел перед шандалом возле курительного столика и, блаженствуя, окунул свое рыхлое лицо в пухлые короткопалые ладони… Пробудил его резкий шорох дамского платья.
Молодая невзрачная женщина, склонясь над столом, раскуривала от свечи дешевую копеечную пахитоску. Небрежно выпустив дым, она угловатым жестом подала ему руку, и по ее неопрятным ногтям, незнавшим ухода. Жохов сразу определил в женщине нигилистку худшей формации («нигилье» — как с презрением говорили тогда в чиновных кругах столицы). Впрочем, Валентина Семеновна, жена композитора, и сама была близка к радикальным кругам; можно полагать, эта женщина пришла сюда не ради серовской музыки…
— Я племянница известного вам Лаврова, — резко заявила она. — Того самого! Вы, конечно же, знаете, о ком я говорю.
П. Л. Лавров, полковник и математик, убежденный враг монархии, был слишком хорошо известен в столичном обществе; сосланный под Вологду, он недавно совершил побег за границу.
— Прасковья Степановна, я знаю не только вашего дядю, но и вас тоже. И достаточно извещен о вашем супруге Гончарове, что ныне арестован за распространение прокламаций… Если не ошибаюсь, он студент-технолог?
— Да! Мне нужно ваше содействие в розыске адвоката… Жохов не удивился подобной просьбе: революционеры, невзирая на видное положение, занимаемое им в Сенате, частенько обращались к его помощи, и Жохову иногда удавалось облегчить им судьбу. К тому же он имел славу защитника мужиков в печати, и русские революционеры считали его «почти своим» человеком.
— В чем же дело? — ответил Александр Федорович. — Выбор адвокатов велик: Спасович, Турчанинов, Арсеньев, Потехин… Они никогда не откажут вашему супругу в защите. И даже бесплатно!
— Вы меня не так поняли, — возразила Гончарова. — Мой муж согласится на защиту в том случае, ежели адвокат будет разделять его политические взгляды. Ежели адвокат, как и он, верит в справедливость нашего дела…
— О-о, это, мадам, труднее! — Жохов давно отвлекся от музыки и над пламенем свечи долго раскуривал сигару. — Из числа таковых, — произнес он, окутываясь дымом, — я знаю лишь Ольхина, но он…, простите, Ольхин не совсем гибок. Однако вот Евгений Утин весьма и весьма симпатичен для этого дела.
— Вы думаете, он согласится на защиту моего мужа?
— У меня с господином Утиным отношения несколько натянутые. Я его недолюбливаю, и он сам знает об этом. Но…, не вижу веских причин, чтобы ему отказываться. Обещаю поговорить с ним.
Сын богатого банкира-выкреста, Евгений Исаакович Утин был тогда популярен в кругах молодежи как бойкий журналист и адвокат-либерал; его интимная дружба с французским республиканцем Гамбеттой придавала Утину особый заманчивый колорит.
Он дал согласие на защиту Гончарова в суде!
Скоро в тюрьме на Шпалерной состоялась его встреча с подсудимым, еще молодым человеком. Присутствовала и Прасковья Степановна, больше молчавшая и позволившая себе даже всплакнуть.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
