Тут девочка подошла к столу и стала развязывать узелок с едой: "Наверное, пора нам завтракать...". Но тут взгляд ее случайно упал на окно, и она увидела далеко внизу двух слуг - по-видимому с кухни. Вообще-то она любила смотреть за мирской суетой с высоты своего положения, люди в это время сновали туда и сюда постоянно, но что-то насторожило Фуксию, заставило прекратить терзать неподатливый узел и подойти к окну поближе. Что-то определенно тревожило ее душу, и девочка неприятно поежилась - самым противным было то, что она не могла понять причины беспокойства. Ведь глупо же было просто предположить, что ее встревожил вид слуг. А уж когда к слугам подошло еще несколько человек, и они стали отчаянно жестикулировать, Фуксия окончательно утвердилась во мнении, что произошло нечто необычное. Девочку тревожило еще и то, что к стоявшим внизу присоединялись все новые люди. Этого было достаточно, чтобы Фуксия окончательно потеряла благодушное настроение и ощутила тревогу.
      - Что-то случилось, - забормотала наследница рода Гроунов, - да-да, что-то определенно произошло. Что-то такое, о чем мне не сказали. Не захотели сказать. Ах, как я не люблю их. Собрались, как муравьи, чешут языками. Уж лучше бы работали - за что их только кормят? Ах, будь оно неладно.
      Разом осознав, что теперь на целый день не удастся отделаться от неприятного предчувствия, Фуксия повернулась к столу, вытащила из узелка грушу и механически вонзила зубы в сочную мякоть плода. Чем бы заняться? Ну, посидит она в кресле, помечтает, если будет настроение - даже мысленно разыграет какую-нибудь сценку... Потом - как заведено, спустится вниз, попросит у нянюшки чаю и сытный полдник. А пока... И все-таки виденное внизу не давало девочке покоя. Там определенно что-то случилось...
      Фуксия рассеянно обвела взглядом комнату. Стены тут были увешаны картинами - она сама рылась в пропыленных корзинах, отбирала найденные пейзажи и натюрморты, батальные сцены и пасторали. На перегородке висит большая картина, которую можно рассматривать каждый день, и все равно найдешь для себя что-то новое, что упустил прежде. Вот и сейчас девочка залюбовалась картиной, изображавшей горный пейзаж, в центре которого располагалась широкая дорога. На переднем плане картины изображено войско. Солдаты одеты в малиновые кафтаны. Чуть поодаль безвестный художник изобразил второй отряд, в желто-золотистых кафтанах - те, безусловно, оборонялись от наступавших. Фуксию всегда поражало мастерство живописца из прошлого - на картине было много деталей, но он тщательно вывел не только мелкие, едва заметные глазу кинжалы или, положим, рисунки гербов на спинах воинов, но и постарался придать лицу каждого участника сражения свое выражение. Картины, развешенные на других стенах и перегородках, были уже не столь впечатляющи, но все равно притягательны: голова ягуара, портрет двадцать второго герцога Гроуна с ровно расчесанными седыми волосами, групповой портрет - дети забавляются с кошкой. Вообще-то в комнате, где стояло больше всего корзин и ларей с рухлядью, было много и малых картин, но они были до однообразия скучные - потому что изображали в основном живших когда-то в Горменгасте знатных и не очень знатных людей с почти одинаково постными лицами. Ну скажите, какое настроение могут навевать ребенку подобные люди? То-то, именно потому Фуксия и оставила те картины там, где они были. Картины же, что подходили взыскательному вкусу дочери лорда Гроуна, были водворены на стены вовсе не из склонности хозяйки чердака к старинной живописи, а потому, что она любила удобно расположиться за столом, представляя, как изображенные на картинах люди и вещи начинают рассказывать ей различные истории. Причем один и тот же, к примеру, человек, мог излагать совершенно разные рассказы. С помощью этих картин Фуксия переносилась далеко за пределы Горменгаста, переживала бури и кораблекрушения, нападения врагов и страшные эпидемии. У девочки был свой мир, в который никто другой не имел доступа.
      Постояв у картин, Фуксия опустилась на продавленный кем-то из ее далеких предков диван. Он был еще вполне пригоден для отдыха, а уж если не замечать облупившейся и отслоившейся позолоты, то тонкая резьба с инкрустацией чешуйками перламутра делала сей предмет мебели величественным произведением искусства. Растянувшись на диване, девочка перевела взгляд на стоявший чуть поодаль от стола невесть как оказавшийся на чердаке причудливо изогнутый корень неведомого дерева. Корень был отшлифован до блеска. Можно было предположить, что его вырыли из земли в Дремучем лесу, но вот о назначении этого предмета можно было только бесконечно строить догадки и вволю давать простор фантазии. На полу у дивана располагался небольшой пестрый коврик, изукрашенный причудливыми цветами и грифонами. Подобные рисунки Фуксия уже видела в книжках о жизни в далеких восточный странах, где, как говорят, даже не бывает зимы. Однако сегодня ни ковер (хоть такого нет ни у кого в замке), ни загадочный корень, ни диван уже не могли по-настоящему порадовать Фуксию. Нахмурившись, она медленно повторила, вслушиваясь в звуки собственного голоса:
      - Определенно что-то произошло... И все кажется каким-то не таким, как всегда... Что будем делать?
      Зябко поежившись, девочка решительно соскочила с дивана и вприпрыжку подбежала к окну. Так и есть - люди внизу продолжали стоять и что-то оживленно обсуждать. Только теперь толпа стала еще больше. С чердака хорошо просматривались все кварталы предместья, так что Фуксия могла видеть собравшихся кучками людей не только во дворе замка. Девочке даже показалось, что она слышит их резкие возбужденные голоса. Вообще-то толпы всегда мало интересовали девочку - у них свои дела, у нее свои - но теперь, ранним утром, безделье этих людей было явно вызвано чем-то очень необычным, что, без сомнения, имело отношение и к ней.
      Еще с прошлого раза Фуксия оставила на столе большую книгу стихов с замечательными рисунками. Книга словно сама просила открыть ее и углубиться в чтение. В самом деле, подумала девочка, в очередной раз вспомнив о книге, какое ей дело до происходящего внизу? Рано или поздно все равно она узнает о случившемся. Почему бы пока не почитать? Наконец Фуксия решилась - усевшись за стол, она раскрыла книгу. Читать-то она читала, даже старалась делать это с выражением, однако мысли по-прежнему блуждали где-то... явно не на чердаке.
      ВЕСЕЛОЕ ПИРОЖНОЕ
      Веселое пирожное по озеру плывет,
      А может, и по морю?
      Плывет и плывет по волнам себе вдаль,
      Без беды и горя.
      Плывет пирожное по морю,
      И завывают ветры так,
      Что выпрыгивает рыба
      В фиолетовые небеса.
      Вся рыба играет, блестя чешуей
      Творение хитрой природы,
      А синее небо ветрами свистит
      Творением ненастной погоды.
      Резвится пирожное с рыбами вместе,
      На волю к безумству - хвала вам и честь!
      Несемся на гребне волны мы к свободе,
      Наперекор ненастной погоде!
      Несется пирожное, пена летит,
      И нож, что в пирожном, от ветра дрожит,
      Весельем напоен воздух морской,
      Навстречу свободе, преграды - долой!
      По берегам Островов Блаженства,
      Где рыбы-кошки сидят,
      Играют кораллами, и возбужденно
      Глаза их зеленым горят.
      О, синее небо, силы природы,
      Не нам страшиться бурной погоды!
      Но синим глазом неба смотрит она
      Строго, как будущая жена!
      Пирожное вольно скользит по волнам,
      И ветер свистит, и ревет океан,
      Но только стихия напрасно грозится:
      Пирожное - рыба, воды не боится!
      О, сказочный остров, о, чудо природы!
      Для нас ты прекрасен в любую погоду!
      Пирожное-рыба воды не боится!
      С ножом на спине оно в волнах резвится!
      Фуксия дочитала последнюю строчку стихотворения и, убедившись, что смысл уловить не сумела, резко отодвинула книгу в сторону. Еще не понимая, что делает, девочка направилась к двери, оставив узелок с едой на столе. Спустившись по лестнице и пройдя несколько шагов, она оказалась в той самой комнате, что была заставлена корзинами с вышедшими из употребления вещами. Ноги сами несли ее вниз по винтовой лестнице, в мозгу билась пойманной птицей одна и та же тревожная мысль: "Что же случилось? Что?". Едва оказавшись в своей комнате, Фуксия принялась дергать за шнурок колокольчика с такой силой, будто намеревалась вообще вырвать язык изделия местного златокузнеца.
      Тут же прибежала нянюшка Слэгг - видимо, колокольчик в ее комнате звонил столь бешено, что она успела подумать Бог знает что. Фуксия опередила старуху:
      - Что там? Что случилось? Нянюшка, скажи, скажи мне!
      - Тихо, деточка, тихо, успокойся, - забормотала нянька. - Ах, как ты меня напугала. Тебе нельзя так волноваться.
      - Нянюшка, ты должна мне все рассказать. Скажи, а то я ударю тебя, - не помня себя, закричала Фуксия.
      Выходит, в замке что-то действительно произошло. Девочка ощутила самый настоящий страх. Кажется, нянька восприняла ее угрозу всерьез, потому что схватила ее правую руку и крепко сжала.
      - Деточка, деточка, - бормотала нянюшка, - у тебя родился братик. Он тоже появился на свет... Как и ты... Но только он... Он такой необычный...
      - Нет! - закричала Фуксия, чувствуя, как краска приливает к ее лицу. Нет, не нужно мне брата! Зачем? Нет, он мне вовсе не нужен!
      В следующий момент девочка с плачем бросилась на кровать и зашлась в рыданиях...
      ГОСПОЖА СЛЭГГ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ
      Все эти люди - лорд Сепулкрейв и его супруга Гертруда, дочь хозяев замка Фуксия, доктор Прунскваллер, смотритель деревянных скульптур Ротткодд, Флей, Свелтер, нянюшка Слэгг, Стирпайк и Саурдаст - все они были взбудоражены, поведение их в точности отражало атмосферу, в которой и появился на свет младенец, нареченный Титусом.
      Почти сразу же было решено отдать ребенка на попечение нянюшки Слэгг. Впрочем, старая женщина не только не тяготилась подобным поручением, но даже приняла его с безумным восторгом, поскольку могла теперь найти достойное применение своим силам - во всяком случае, на ближайшие несколько лет уж точно. За короткое время после рождения малыша произошли два грандиозных события, имеющие большое значение для последующей жизни Титуса. Впрочем, ребенок не осознавал ни важности крещения, состоявшегося на двенадцатый день его жизни, ни искренности пожеланий гостей, собравшихся на устроенный родителями званый пир по случаю появления на свет будущего хозяина Горменгаста. Больше всех радовалась госпожа Слэгг - она теперь была при деле, и все остальное происходящее ее как бы не касалось.
      В тот памятный вечер старая нянька шла по вымощенной булыжником дороге, обсаженной по обеим сторонам пышно разросшимися кустами акации. Дорога вела к воротам в стене замка, от которых, в свою очередь, начиналась дорога, разрезавшая надвое предместье Горменгаста. Солнце уже садилось за гору, что мрачной громадой возвышалась над Дремучим лесом. Вообще-то выход за пределы замка был для нянюшки большим событием - обычно она не покидала не то что замок, но даже западное крыло, в котором обитала с некоторых пор. Именно потому старуха с большой тщательностью готовилась к выходу - она, основательно порывшись в сундуке с нарядами, придирчиво выбрала платье и шляпку. Одежда была темных тонов, только на шляпке была приколота брошь из поблескивающих стекляшек в виде виноградной грозди. Правда, штук пять стекляшек давно выпали из гнезд и потерялись, но кто будет смотреть на брошку, да еще вечером?
      Перед тем, как покинуть комнату, нянька долго стояла, приложив ухо к двери - ей очень не хотелось столкнуться с кем-нибудь в коридоре. Хотя бы даже и со слугами - сплетен потом не оберешься. Наконец, когда госпожа Слэгг окончательно удостоверилась, что в коридоре никого нет, она, надвинув на всякий случай шляпку почти на самые глаза, тихо прикрыла дверь и выскочила в коридор, стараясь как можно скорее миновать самый опасный участок пути и выбраться на улицу. Это ей удалось. Стремясь не терять времени, нянюшка бросилась вперед. Преодолев первые двадцать метров в сторону ворот, старуха обернулась и посмотрела на серые стены западного крыла. Мелькнула мысль - а чего, собственно, пугаться? Да, путешествие ее необычно, но ведь она действует по просьбе самой леди Гертруды, кто имеет право помешать ей? Но все-таки очень не хотелось встретить на пути кого-то из знакомых. Все, хватит глупостей. Нянька повернулась и заторопилась дальше - дело нужно завершить как можно скорее. Предстояло подыскать младенцу хорошую кормилицу. Госпожа Слэгг натянула теплые шерстяные перчатки - сейчас было тепло, но в перчатках старуха почему-то чувствовала себя увереннее.
      Кусты акации казались вырезанными из черной бумаги силуэтами сказочных существ. Сердце старухи начинало биться всякий раз, как только каблук ее туфли неожиданно громко стучал по отшлифованному многими поколениями пешеходов и колесами сотен телег камню. Глупости, повторяла снова и снова нянюшка, нужно только идти вперед и не забивать голову ничем, кроме как рассуждениями - как отыскать будущему герцогу самую достойную кормилицу.
      Обсаженная акациями дорога оказалась довольно длинной - нянюшка всегда думала, что она гораздо короче. А потом нянька и сама не заметила, как стена Горменгаста оказалась позади нее.
      Конечно, время поиска кормилицы для Титуса тоже было выбрано не случайно. Но прикидкам госпожи Слэгг, именно в это время бедные обитатели предместий замка - сплошные оборванцы - должны были вкушать ужин. Тут же нянюшка вспомнила, как когда-то точно в такое же время отправилась искать кормилицу для новорожденной Фуксии. Только тогда, возможно, она вышла на час раньше. Тогда ей пришлось трудно - ведь не скажешь же прямо этой черни, для чего именно она пришла. А тонких намеков те напрочь не понимали, и когда нянюшка упомянула, что пришла пора "ставить на ноги наследницу", те по простоте душевной даже подумали, что его сиятельство скончались.
      И еще три раза после поиска кормилицы для Фуксии пришлось нянюшке выходить этой дорогой в предместье. Однажды ей даже пришлось взять с собой девочку, чтобы та не хныкала и убедилась - за стенами замка не так уж хорошо, как это кажется из окна. "Хорошо там, где нас нет, убедись еще раз", - наставляла нянюшка воспитанницу, пользуясь случаем. Фуксия не нашла, что возразить - как известно, наглядный пример - еще и самый убедительный.
      Госпожа Слэгг с болью подумала, что ее ноги уже отходили свое - время ушло, и силы уже не те... Тем не менее нахлынувшие воспоминания не мешали старухе то и дело настороженно озираться по сторонам - в таких местах нужно держать ухо востро. И сейчас, шагая мимо нестройных рядов глинобитных домиков с черепичными и соломенными крышами, старая нянька радовалась, что так удачно выбрала момент. В это время как раз принято ужинать, а с незапамятных времен повелось так, что летом большие бедняцкие семьи ужинали прямо на открытом воздухе, вынеся серые столы со скудной провизией на небольшой пятачок свободной земли перед домом. Предместья славились своим неудобством для нормальной жизни - зимой и осенью тут была непролазная грязь, поздней весной и летом - удушающая пыль, от которой не спасали даже самые плотные занавески и покрывала. Возможно, потому-то здесь почти не было зелени.
      Нянюшка спустилась по откосу вала, на котором стояли стены замка, и посмотрела на нестройную гряду деревьев, что росли у подножья стены - для предохранения вала от оплывания - все, кажется, тихо...
      Сколько помнила себя нянюшка, деревья всегда росли здесь. Конечно, в дни ее детства кое-какие были только тонкими прутиками, но были уже и большие начальник охраны всегда следил за растущими по периметру стены деревьями. Как только одно засыхало от старости, его тут же спиливали, пень выкорчевывали и на это место высаживали молодое деревце. Нянька прикинула - кажется, пятнадцать лет назад она точно так же останавливалась у подошвы вала и смотрела на эти деревья. И они были точно такими же, как и теперь.
      Постояв, старуха пошла дальше. Через пять минут она уже шагала по улице предместья. На перекрестке двух дорог ужинало сразу несколько семей. Столы стояли кучно, но не все вместе. Так, отдельно сидели старики, отдельно женщины с маленькими детьми и девушки, отдельно мужчины и юноши. Улица шла тут наклонно, так что под столы и скамейки были подставлены специальные деревянные чурбаки, чтобы ужинающие не испытывали лишних неудобств. Наметанным глазом госпожа Слэгг посмотрела на столы - негусто, отметила она, но зато о выпивке они не забыли. Впрочем, что это она остановилась? Конечно, люди эти - большие мастера, режут по дереву, но между ней и ими есть непреодолимая граница. Причем граница эта отлично видима глазу - стены Горменгаста и есть граница. Сжав губы, нянюшка направилась дальше.
      Обитатели предместья, раскрыв рты, смотрели за гостьей "с той стороны". Некоторые, поднеся ко рту ложки с едой, так и держали их, впившись глазами в пришелицу. Для них было в высшей степени необычно, что кто-то из обитателей замка пришел сюда в столь неурочный час. Но если старуха пришла, рассуждали они, значит - ей что-то срочно нужно. А поскольку ничего хорошего от людей "оттуда" ждать не приходилось, кроме как в день трех самых замысловатых скульптур, то люди напряженно ждали, боясь проронить лишнее слово.
      Госпожа Слэгг остановилась. Лунный свет поигрывал блестящими стекляшками на ее шляпке.
      Наконец один из стариков - самый почтенный с виду - встал из-за стола и приблизился к гостье. После чего к нему присоединилась и одна из местных старух. Тут же несколько матерей, узревших даже в темноте посетительницу "из-за стены", прислали своих малышей. Дети, встав рядом со стариками, просительно сложили ладошки и наклонили головы, вымаливая подаяние.
      Наконец старик раскрыл едва различимый за пышными седыми усами и бородой рот и сказал хрипло:
      - Горменгаст!
      Голос его был подобен рокоту катящихся валунов, но в то же время полон глубочайшего почтения. Нянюшка не удивилась такому приветствию - она давно знала, что именно так обитатели предместий здороваются со всеми пришедшими "из-за стены". Поймав на себе выжидательные взгляды бедняков, госпожа Слэгг спохватилась:
      - Блистательные резчики.
      Ну что же, смекнула старая нянька, для начала очень неплохо. Местные должны оценить ее манеру держаться - они терпеть не могли многословия и слишком утонченных фраз. К тому же, как говорили в замке, они мгновенно улавливали даже малейшую фальшь в интонации. Нянюшка была уверена - она ведет себя как надо. Пусть тешатся мнимой независимостью - хотя каждый год приходят, как последние просители, со своими скульптурами к балкону герцога. Приходят, чтобы выполнить введенную еще семнадцатым герцогом Гроуном процедуру выбора трех лучших работ из дерева.
      Пока местные продолжали молча разглядывать ее, нянюшка тоже не отказала себе в удовольствии констатировать, что образ жизни этих людей не изменился со времени ее детства - те же домотканые кафтаны серо-табачного цвета, те же пояски из пеньковых веревок, одеты все одинаково - и взрослые, и дети. Правда, между старшим и младшим поколением все-таки было одно отличие - в глазах детей и подростков горели огоньки, которые нянюшка называла про себя волей к жизни. Она как-то подметила, что глаза молодых людей светятся так примерно до девятнадцати лет, кое у кого даже до двадцати, но потом до самой смерти глаза становятся однообразно грустными, как у побитых собак.
      Женщины все казались на одно лицо - только те, у кого дети на руках были совсем крошечные, сумели сохранить на лицах отпечатки красоты. Но, как безошибочно знала нянюшка, ненадолго.
      Тем не менее, несмотря на неприглядный внешний вид, жили эти люди довольно долго - во всяком случае, никак не меньше тех, кто в замке. В среде резчиков по дереву бывало и много долгожителей. Некоторые объясняли это тем, что жизнь их, хоть бедная и однообразная, была тем не менее довольно спокойной все-таки кварталы лачуг находились под защитой герцогского замка, и потому желающих покуситься на них просто не находилось.
      Вдруг госпожа Слэгг подумала - а куда пропадает к двадцати годам жизнерадостность детей? В природе, как известно, просто так ничего не исчезает. Мелькнула догадка - потом жизнерадостность просто перерождается в усердие. Усердие резчиков по дереву. Впрочем, пора бы перейти к делу...
      Нянька подняла вверх сухую руку, решив на всякий случай еще раз приветствовать жителей предместья. Те медленно ответили поднятием рук. Старуха смекнула - кажется, она снова не прогадала. Тем лучше... А дети все смотрят и смотрят на нее просительно. Они что, неужели думают, что она пришла сюда раздавать им деньги? Эх, многому же в жизни им еще придется учиться.
      - Я пришла сюда, - заговорила нянюшка, внимательно глядя в лицо каждого из стоявших перед нею, - пришла, хоть и поздно, чтобы сообщить вам приятную новость.
      Тут госпожа Слэгг замолчала, наблюдая, какое впечатление на собеседников произведут ее слова. Чтобы скрыть свое намерение, она стала демонстративно поправлять шляпку.
      Между тем старик развернулся к столам и сказал соседям:
      - Она пришла сообщить нам добрую весть.
      Стоявшая рядом с ним старуха сочла нужным подчеркнуть:
      - Добрую.
      - Верно, верно, я действительно принесла благую честь, - заторопилась нянюшка, чтобы не дать пройти воодушевлению хозяев. - Я даже уверена, что вы испытываете прилив гордости.
      В подтверждение своих слов старуха скрестила руки на груди и слегка наклонила голову. Теперь ответ был за местными...
      - Мы уже чувствуем гордость. Все одновременно. Да будет славен замок! почтительно отозвался старик.
      - Вот и хорошо. Коли мы счастливы, счастье должно охватывать и вас. Ведь известно же, что вы зависите от замка во всем. - Вообще-то госпожа Слэгг никогда не отличалась особой тактичностью, и теперешний момент не стал исключением: - Ведь каждое утро вам сбрасывают со стены кое-какую провизию, насколько мне известно? Так ведь?
      Один из сидевших за столом - высокий черноволосый мужчина - поднялся и смачно сплюнул на землю. Однако нянюшка не придала значения подобному жесту:
      - Видите, хозяева замка заботятся о вас. Именно поэтому вы должны торжествовать, услышав от меня грандиозную новость.
      Госпожа Слэгг упивалась бы своим красноречием и дальше, если бы не заметила на лицах собеседников выражения, которое даже при большой доле фантазии нельзя было назвать счастливым. И старуха тут же осеклась. Только один мальчик улыбался ей. Нянюшка присмотрелась к нему повнимательнее длинные, до плеч, волосы, белые ровные зубы - несомненно, признак хорошего здоровья...
      Старая нянька вновь обвела взглядом присутствующих и трижды хлопнула в ладоши, словно призывая их к тишине, хотя на самом деле шума тут не было вовсе. И вдруг ей страстно захотелось уйти поскорее обратно в замок, забраться в свою комнату и никогда уже не выходить за пределы стен Горменгаста - как-то неприютно тут... Однако, коли уж пришла, нужно доделать работу, а потом отдыхать. И нянюшка заговорила:
      - В семье его сиятельства, герцога Гроуна, появился на свет младенец. Разумеется, его тут же отдали на мое попечение, и я, действуя всецело от имени его сиятельства, хотела бы прямо сейчас подобрать мальчику достойную кормилицу. Кормилица должна сейчас же идти со мной в замок. Вот это и есть моя новость.
      Две старухи, стоявшие чуть поодаль, отвернулись и зашептались. После чего, отлучившись на какое-то время в дом, они вынесли на деревянном подносе два пирожка и простой глиняный кувшин с ягодным вином. И тут же мужчины, выстроившись в круг, повторили слово "Горменгаст" семьдесят семь раз. А дети затеяли радостную беготню. Однако, подумала госпожа Слэгг, пора бы и к делу. Дело не заставило себя ждать - к няньке подошла молодая женщина и сообщила, что несколько дней назад у нее родился ребенок, но он умер спустя несколько часов, так что... Но она сильная, и хорошо себя чувствует, так что если она подходит сударыне, то готова идти в замок прямо сейчас... Нянюшка внимательно посмотрела на претендентку в кормилицы - на вид чуть больше двадцати, хорошо сложена, красота уже начала увядать, но в глазах еще сохранились остатки девичьего задора. В руках женщина держала корзинку - по-видимому, она была уверена, что ее предложение будет принято. Нянюшка собралась было задать несколько имеющих отношение к делу вопросов, но старухи, подавшие хлеб и ягодное вино, которые она тоже опустила в корзинку, не дали ей этого сделать. Нянюшка и сама не заметила, как направилась вместе с выбранной кормилицей обратно. Однако, пройдя с десяток шагов, тревожно оглянулась назад и остановилась: а правильно ли она поступила, не посмотрев всех кандидаток? Тем более что она даже не смогла и выбрать...
      КИДА
      Жители предместья снова уселись за столы - продолжать прерванную приходом гостьи "оттуда" трапезу. Теперь госпожа Слэгг не представляла для них интереса. Нянюшка искоса посматривала на свою спутницу - молчит все время, но это похвально. И идет ровно, не волочит ноги - вдвойне хорошо, значит, здорова. Женщина была закутана в обычное для жителей бедняцких кварталов длинное серое платье, подпоясана куском веревки. Нянюшка разительно отличалась от нее своим черным сатиновым платьем, черными ботами, чулками и перчатками. Едва только обе женщины приблизились к темному проему ворот, где-то поблизости раздался странный сдавленный звук - будто кого-то душили. Госпожа Слэгг испуганно вздрогнула и инстинктивно схватила девушку за руку. Старуха посмотрела назад - столы с ужинающими остались далеко позади. Но тут же ей показалось, что метрах в десяти стоит человек. Стоит и не шелохнется, точно готовится прыгнуть. Неужели нечисть какая?
      Однако странный звук, как оказалось, нисколько не испугал спутницу госпожи Слэгг. Бросив на старуху удивленный взгляд, она слегка подтолкнула ее в сторону ворот - дескать, нечего здесь стоять.
      Когда они уже ступили на обсаженную акациями дорогу, нянюшка все-таки не удержалась и спросила:
      - Что там такое было?
      - Ничего, ничего особенного, - последовал тихий ответ.
      Вскоре обе женщины уже оказались у дверей жилого крыла замка, из которых госпожа Слэгг вышла где-то час назад. И вдруг нянюшка вспомнила - она же ничего не знает об избраннице.
      - Как тебя зовут, красавица? - поинтересовалась нянька.
      - Кида, - ответила та.
      - Ну вот, Кида, иди за мной, не обращай ни на что внимания, и я проведу тебя к малышу. Я сама покажу тебе его. Он лежит у окна в моей комнате. - После чего старуха перешла на доверительный шепот. - Ты знаешь, дочка, у меня такая маленькая комната. Конечно, я могу позволить себе комнату и побольше - ее сиятельство не откажут мне, но мне не хочется переезжать на новое место. Знаете, в таком возрасте привыкать к новой комнате уже непросто... И потом, мне тут ближе до молодой барышни, до Фуксии...
      - Может, мне стоит увидеть ее? - поинтересовалась молодая женщина.
      Нянюшка даже остановилась на лестнице:
      - Не знаю, милая, не знаю... Понимаешь, она такая... э-э-э... странная. Вот я, почитай, с самого рождения вожусь с ней, а все равно не знаю, что она выкинет через минуту.
      - Как это? - не поняла Кида. - Матушка, о чем вы?
      - Да я насчет маленького Титуса, - опустила глаза старуха. - Просто не знаю, как Фуксия отнесется к брату. Когда я сказала ей, что у нее родился маленький братик, она пришла в такой ужас. Вообще она - гроза на весь замок.
      - Ну а вы-то чего боитесь? - допытывалась молодая женщина.
      - Мне кажется, что она возненавидела младенца. Понимаешь, она хочет быть одной, единственной в своем роде. Она любит представлять себя королевой, а окружающих мертвыми - чтобы никто не мог бы понукать ее в чем-то или просто представлять для нее опасность. Она даже на меня иногда ужас наводит, хотя считает вроде как самым близким человеком... Знаешь, что она выдала на днях? Говорит, стану хозяйкой Горменгаста и сожгу его дотла. Чтобы ей, видишь, жить не мешали. Говорит, достаточно ей хижины, кролика жареного на целый день, и все. Чтобы только не мешали ей. Людей она ненавидит, дочка, имей это в виду.
      Наконец лестница осталась позади, и женщины оказались на втором этаже. Еще десяток шагов - и они у двери комнаты. Госпожа Слэгг заговорщически приложила палец к губам и улыбнулась. Кида просто поразилась - она еще никогда не видела столь искренней и счастливой улыбки. Выходит, подумала она, не такой уж и сухарь эта бабуля, с нею тоже можно ладить.
      Тем временем нянька тихо, стараясь не скрипеть и не звенеть, повернула ключ в замке и вошла в комнату, на ходу снимая шляпу. Кида вошла в комнату, даже не делая попытки идти тихо - она была босая и потому при всем желании не могла производить на ходу много шума. Продолжая держать указательный палец у губ, старуха подошла к колыбельке и осторожно наклонилась - все в порядке: младенец безмятежно посапывал. И вдруг, словно почувствовав на себе взгляд няньки, Титус разом открыл глаза. Глаза его - фиолетовые, как сразу подметил доктор Прунскваллер - смотрели на мир с удивительной мудростью. У этого маленького человека все еще было впереди - слезы, радости, горести, любовь, ненависть...
      - Ах ты, мой сахарный, - заворковала госпожа Слэгг. - Ну что ты? Что ты?
      После чего старуха, повернувшись к Киде, спросила тревожно:
      - Как ты думаешь, когда я уходила - должна была оставлять его тут?
      Девушка внимательно посмотрела на малыша, и на ее глаза навернулись слезы. Потом она отвернулась к окну. Все, она сама выбрала судьбу. Высоченные стены замка навсегда отрезали ее от семьи, от бедных лачуг, где в каменистой земле несколько дней назад зарыли тельце ее собственного ребенка...
      Вообще-то для любого из обитателей предместья вход в пределы Горменгаста был событием из сказки - потому что ассоциировался с началом лета, когда трое счастливцев получали свободу в обмен на плоды своей фантазии, воплотившиеся в сухом дереве. Но сейчас замок больше не казался Киде чем-то сказочным. Она даже не задавала няньке никаких вопросов о предстоящем житье-бытье, хотя таких вопросов следовало задать много. Госпожа же Слэгг, украдкой посматривая на молодую женщину, отлично понимала ее - еще должно пройти время, когда Кида окончательно освоится с жизнью в Горменгасте, пообвыкнет, тогда и нужно вводить ее в тонкости жизни при дворе герцога. А пока пусть прощается с прошлой жизнью, к которой ей больше не суждено вернуться...