Монашеские воззрения Ефрема, его отношение к аскетизму, постничеству и девству более соответствовали тем примитивным представлениям об отказе от мира и воздержании, которые были известны Афраату, чем новым и строго монашеским идеалам, проявившимся в "Истории Лавсиака" 321. Такая точка зрения была высказана авторами последних исследований на основании соответствующих, материалов, содержащихся в сочинениях Ефрема 322.
      Литературное наследие Ефрема грандиозно. Созомен сообщает, что оно насчитывало 3 миллиона строк 323. Оно состоит из прозаических и стихотворных произведений, песен с повторяющимся припевом. Проза Ефрема в целом ряде его творений ритмична, составлена как белые стихи. Среди его прозаических произведений следует особо отметить толкования на книги Ветхого и Нового завета. Сохранившиеся комментарии на книги Бытия и Исход 324 послужили основой для других его произведений.
      Обзор литературного наследства Ефрема важен для того, {135} чтобы получить представление о широте его таланта, поразительной трудоспособности и прилежании, но такой обзор позволяет сделать выводы и относительно общего уровня образованности и объема знаний, особенно теологических, у сирийцев. Сочинения Ефрема представляют интерес как по содержанию, так и по форме, разнообразной и выразительной, получившей широкое распространение в греческой и других восточных церквах.
      Кроме толкования Писания Ефрем составил большое число так называемых "слов", своего рода проповедей. Большое значение имеют его полемические "слова", направленные против ересей Мани, Маркиона и Бардесана 325. Они дают материал для более ясного представления о гностических учениях, о дуализме, о предопределении, которые характерны для этих ересей, и говорят о большой осведомленности Ефрема в современных ему философских течениях. Одни проповеди истолковывают отдельные события, другие посвящены праздникам, разъяснению церковных догматов.
      Темы стихотворений или песнопений Ефрема относятся к тому же кругу идей, в них говорится о вере, о церкви. Цикл о рождестве трактует вопрос о воплощении и крещении. Замечательно, что среди тем, которым посвящена поэзия, есть и такие, которые отражают стремление проникнуть в самую гущу повседневной жизни, христианизировать ее. Так, "благословение трапезы" содержит призыв, чтобы люди ели не как звери, а воздавали хвалу Творцу, а затем и тому, кто пригласил их к своему столу 326. Духовные песнопения должны насытить, утолить жажду души, как трапеза удовлетворяет потребность плоти 327. Стихи, написанные в нисибийский период жизни Ефрема, его "Carmina Nisibena", сочинены по поводу отдельных событий в жизни города. В них отражена тяжкая осада Нисибина в 350 г. (песни 1, 2, 3). Песни 4-7 говорят об уничтожении садов и полей вокруг города и относятся ко времени похода Шапура 359 г. 328. Песни 14-17 того же цикла посвящены епископам {136} Нисибина, которые "терпеливо и мудро" один за другим брали на себя воспитание паствы 329.
      Если в споре с "лжеучителями" Ефрем обнаруживает понимание вопросов философии, всей остроты полемики с арианством, то в Нисибийских гимнах он разбирает вопрос, к которому постоянно обращались средневековые деятели самых разных направлений. Он сопоставляет духовную и светскую власть, подчеркивая разницу между назначением на должность и получением церковного звания, и приводит примеры, сравнивая епископа Иакова и императора Константина, епископа Вологеша и императора Констанция, епископа Авраама и императора Иовиана. Песни 29, 31, 33, 34 посвящены городам Эдессе и Харрану. В последнем язычество сохранило все свои позиции. Кроме того, церковь Харрана отделилась, она должна была принести покаяние, и тогда между епископами обоих городов произошло бы примирение 330. Эдесса обратила Харран в христианство, как врач, должна она излечить его от болезни язычества,- чтобы они вновь стали по отношению друг к другу, как мать и дочь 331. Интерес представляют песнопения Ефрема на тему о рае. Они вошли в полное собрание его трудов, изданное И. Ассемани 332; недавно обнаруженные рукописи дали возможность их переиздать и дополнить неизвестными ранее песнопениями 333. Ефрему принадлежат и песнопения всенощной, сохранившиеся лишь в армянском переводе 334.
      К последнему периоду жизни, проведенному Ефремом в Эдессе, относятся его гимны о вере 335. Они дошли в трех рукописях VI в., из которых Ватиканский кодекс датирован 521 г., а рукопись с семью избранными песнопениями - 519 г. Гимны направлены против арианства и развивают идеи богочеловечества. Ефрем утверждает, что человек не может подняться до Божества, он для этого слишком слаб, но Бог мог снизойти с неба, облечься в плоть и принять образ человека. Из сокровища, данного свыше, каждому от-{137}дельному человеку доступна какая-то частица. Молитва может быть безмолвна, она творится в тишине, в глубине человеческой души, но вера внешнее, умственное состояние человека 336. Ефрем неоднократно возвращается в этих гимнах к учению о Святом Духе, которое отсутствует 337 в его "Слове о вере", написанном в нисибийский период. Это - новая фаза развития его догматических взглядов.
      Разнообразие самих форм творчества Ефрема поразительно. Прозаическая проповедь, речь, слово (мимра) часто имеют известную музыкальную четкость, ритм, которые возникали благодаря использованию им приема параллелизма, как по сходству, так и по контрасту.
      Песнопения, или гимны (мадраше), составлялись Ефремом по слоговой системе, при которой принималось в расчет лишь самое число слогов, независимо от долготы и краткости гласных. Эти лирические песни состояли из строф с повторяющимся припевом. Тематика их разнообразна, наряду с другими в них наличествует и дидактический элемент. Ряд песнопений Ефрема посвящен монашеству и девству, часть из них сохранилась лишь на армянском языке 338.
      Ефрем сам был музыкантом, он установил разные напевы, соответственно которым исполнялись его песнопения; в тексте прямо указывается, по какому именно напеву их следует воспроизводить. Например, о 26-м гимне о церкви сказано: "По мелодии: О мой ученик" 339. И во многих случаях имеются ссылки на уже знакомый мотив, которому надо было следовать. По своей форме такие песнопения были прообразом ранневизантийского кондака 340. В частности, это справедливо для той формы поэзии, которая носила название согита (мн. ч.согиата). При простом метрическом построении согиаты часто имели алфавитный акростих и нередко составлялись в форме диалога, речей, произносимых разными лицами.
      Вопрос и ответ, спор, взаимные возражения в творчестве Ефрема приобретают новое звучание драматических эпизодов. Диалог осложняется, иногда ему предшествует ввод-{138}ная часть, а сам он приобретает трагедийный характер, сцена следует за сценой, и разыгрывается целая пьеса. Если диалог Архангела и Марии написан в мягких тонах уверений, с одной стороны, смиренного несогласия и удивления - с другой, то песни, с которыми Мария обращается к младенцу Иисусу 341, уже содержат элемент действия. Драматическая завязка и развязка производят особенно сильное впечатление в диалоге дьявола и смерти 342, который те ведут, объятые ненавистью к Христу: жалобы смерти и преисподней на его мощь и славу, речь смерти во время крестных страданий 343. Эти мадраше составляют часть Нисибийских песнопений Ефрема (35-42).
      Влияние творчества Ефрема огромно. Оно определило в значительной мере музыкальную сторону восточного богослужения, для которого характерно пение, мелодия живого человеческого голоса.
      В сирийской литературе у Ефрема были предшественники - поэты Бардесан и его сын Гармоний, но Ефрем превзошел их и остался для восточных культур одним из самых ярких, творческих писателей. Как форма, так и содержание его прозы и поэзии на века определили развитие литературы. Достаточно напомнить о традициях, связанных с поэзией Ефрема, сохранившихся и у несториан, и в монофизитской литургике, и в православном сирийском богослужении.
      Замечательны результаты глубокого и тщательного исследования греческих переводов сирийского писателя, которые позволили К. Эмеро прийти к выводу, что переводы произведений Ефрема с сирийского на греческий были сделаны с соблюдением стихотворного ритма. В качестве образца приведен рифмованный греческий текст "Другого слова на умерших отцов", переведенный с сирийского 344. Тот же автор дал сирийский текст слова "Об Ионе" и параллельно его греческий перевод. Они точно соответствуют друг другу, однако метрическое их построение различно 345. К. Эмеро {139} пришел далее к выводу, что сборник "слов" - ????? Ефрема на греческом или восходит к одному переводчику, или принадлежит одной школе, той же, что и энкомии: In Ваsilium Magnum, In Quadragenta Martyres 346. Это подтверждается тем, что все они имеют общую метрику, отмечается употребление одних и тех же грамматических греческих форм, общей лексики. Все переводы с сирийского датируют последними десятилетиями IV в. 347.
      В основу греко-христианской поэзии Византии был положен новый принцип стихосложения - одинаковое количество слогов, в отличие от греческого античного стихосложения, основанного на чередовании долгих и кратких гласных. Есть основания предполагать, что переводы с сирийского трудов Ефрема сыграли в этом случае большую роль и что такая новая греческая форма была заимствована, явилась калькой с сирийского. Более того, греческий контакион - кондак, кантилены связаны с традицией Ефрема, вдохновившей Василия Великого. Роман Сладкопевец (конец V - начало VI в.), которому православие обязано многими песнопениями и акафистом Богородице, находился под обаянием трудов великого иерарха Кесарии Каппадокийской, а тем самым и "пророка сирийцев". В Милане Амвросий воспевал церковь "secundum morem orientalium partium" 348.
      Влияние Ефрема было огромно. Оно отразилось на многих, чтобы не сказать на всех, сторонах жизни церкви. Экзегеза и гомилетика носят глубокие следы влияния его прозы, поучений, мимр. В богослужении, его песнопения стали образцом для бесчисленных подражаний во всем христианском мире. Поэтический талант Ефрема, образы, которыми он жил, глубоко вошли в сознание последующих поколений. Его нежная лирика, грозные образы зла, трагические конфликты, сладкогласные хвалы вызывали живые эмоции, рождали новые идеи и мысли, развивая и обогащая сознание. Все отрасли литературного и поэтического творчества, в которых проявил себя талант сирийского поэта, дали блестящие произведения и в дальнейшем своем развитии. Его темы определили на многие века развитие литургической поэзии и музыки христианских церквей на Востоке и на Западе. {140}
      6. Переводы греческих философов
      Одновременно с развитием сирийской философии и параллельно с этим велась работа по переводу греческих философских сочинений. Деятели сирийской культуры, особенно в византийский период, как правило, хорошо знали греческий язык и пользовались трудами философов непосредственно, без переводов. Но переводческая деятельность была необходима для расширения круга читателей, для распространения достижений античной науки.
      Философские сочинения греков были нужны как основа для теологии, гомилетики и особенно для апологетики. Полемика с язычеством, в частности с зороастризмом, и позднее с мусульманством требовала логической последовательности приемов, аргументации, строящейся в строгом порядке. Логика была орудием, которым было необходимо овладеть для этой цели. "Органон" Аристотеля, как и "Исагога" Порфирия, занял большое место в ученых занятиях сирийцев. Переводы этих сочинений привлекали внимание исследователей, которых особенно интересовали вопросы, что именно, кем и когда было переведено, а также принципы переводов и их качество. В центре работ по освоению античной философии стояли труды Аристотеля, их истолкование, комментарий к учению о категориях, герменевтика и аналитика. Освоение Аристотелевой логики, возможно, в известной мере началось еще до несторианских споров, которые породили новый интерес к философии, вызвали повторные переводы, а также захватили другие области литературы греков. Однако, по мнению некоторых ученых, в этот первый период сирийцы освоили лишь логику и философскую пропедевтику, тогда как более глубокая гносеологическая основа Аристотеля привлекла их внимание лишь с IX в. 349.
      Одним из первых переводчиков греческой философской литературы на сирийский был Ива, поддерживавший взгляды Феодора Мопсуестского, что послужило предметом резкого спора между Ивой и Раббулой, епископом Эдесским. Однако с 435 г. Ива занял епископский престол Эдессы. Являясь сторонником того направления в толковании писаний, которое было развито и получило наиболее законченный вид в учении Нестория, Ива был осужден в 449 г., а затем оправдан Халкидонским собором 451 г. и оставался епископом Эдессы до 457 г., года своей смерти 350. {141}
      Ива, защищая свои положения, пользовался диалектическими приемами и известными логическими построениями Аристотеля 351. Современники Ивы, профессора Эдесской академии Куми и Проб переводили не только толкования Феодора Мопсуестского "О вочеловечении" (Куми), но и труды Аристотеля ???? ???????, '????????? ??????? 352. Эти переводы сохранились и в несторианской и монофизитской передаче. Последнее говорит о том, что оба направления интеллектуальной жизни сирийцев искали опору в логических положениях, выработанных греками. Проб перевел "Исагогу" и часть "Органона" и один из первых составил комментарий к этому труду Аристотеля.
      Нельзя не отметить того факта, что исследователи в значительной степени преувеличивают представление об исключительной роли аристотелизма, не придавая должного значения платонизму и неоплатонизму. Удельный вес этих направлений был весьма значительным в тех философских учениях, которые распространялись и усваивались византийскими греками и сирийцами. Путь традиций платонизма может быть прослежен. Плотин (род. в 205 г. н. э.), воспитанник Александрийской философской школы Аммония, был хорошо знаком с гностической и герменевтической литературой. Из Александрии Плотин переехал в Рим, где стал главой школы неоплатоников. Он умер в 270 г., не "издав" своих сочинений, которые он посылал своему ученику Порфирию, обязав его распространять его трактаты. Несмотря на то, что Порфирий оказался не единственным "издателем" Плотина, сочинения последнего стали широко известны именно в его редакции 353.
      В Византии греки и сирийцы опирались на Аристотеля, толковали его, но восприняли они его через призму александрийского учения, на котором отразилось глубокое влияние неоплатонизма. Толкования на Аристотеля носили следы философии Плотина, чему неизбежно способствовали труды его ученика Порфирия, имевшие широкое хождение и у греков и у сирийцев 354. Это обстоятельство и послужило причиной того, что сирийцы передали другим народам Ближнего Востока в своих переводах и комментариях не только философию Аристотеля, его формальную логику, но и теории неоплатонизма, которые получили дальнейшее развитие, в частности у арабов. {142}
      Порфирий и его "Исагога" сыграли большую роль в истории средневековой образованности. Сириец по происхождению, уроженец Тира (233 г.), он носил имя Малка, которое сменил на греческое ????????, измененное в Порфирия. Он учился в Афинах у платоника Лонгина, а затем в Риме - у Плотина, последователем которого и стал. Часть жизни Порфирий прожил в Сицилии, затем вернулся в Рим и умер в 304 г. Основное значение его деятельности заключалось в истолковании, комментировании и распространении учения, сформулированного и развитого его учителем Плотином 355. Очень существенным вкладом в философские теории было его "Введение" ("Исагога"). В краткой форме оно давало представление об основных понятиях, которые были предметом изучения философии, ее фундаментом.
      На сирийский язык "Исагога" переводилась неоднократно, новые понятия обогащали язык, уже известные слова осмыслялись в их особом философском значении, осваивались греческие термины, создавались новые отвлеченные представления, которые совершенствовали и уточняли язык.
      Еще в V в. сирийские теологи Проб и Куми переводили сочинения Аристотеля, в частности его "Логику" 356. Проб перевел "Исагогу" и составил к ней комментарий, рукопись которого заключается словами: "Окончено определение и истолкование Исагоги Порфирия, философа, что составил Проб, мудрый священник (sys'), архиатрос и архидиакон Антиохии в Сирии" 357. В начале текста говорится, что переписчик, не найдя первой части "Исагоги", дал текст и комментарий Проба, начиная со второй половины 358. Деятельность Проба протекала отчасти в Антиохии, что подтверждается и другими данными, а временем расцвета его творчества следует считать середину V в. 359; он был современником Ивы, профессора школы и епископа Эдессы. Интересно отметить, что Проб занимал видное положение одновременно и как светское, и как духовное лицо. Его официальный статус архиатра (старшего врача) города Антиохии был чрез-{143}вычайно высок. Как архидиакон, он был лицом, близким патриаршему престолу.
      Перевод и истолкование Пробом "Исагоги" было первым трудом, предназначенным объяснить текст, "до того не комментированный греками и не переведенный сирийцами" 360. Его перу принадлежат и другие философские сочинения.
      Абдишо в своем каталоге объединяет Иву Эдесского, Проба и Куми в одну группу. "Ива, Проб и Куми перевели с греческого на сирийский книги Толкователя и сочинения Аристотеля",- пишет он 361. И. Ассемани считал Проба и Куми "докторами" Нисибийской академии 362. По его словам, они вместе с Ивой, эдесским епископом, переводили книги Феодора Мопсуестского, "Толкователя, или вселенского комментатора", учение которого легло в основу несторианской доктрины, как ее приняли сирийцы. В развитии философских идей несторианами Проб занимает определенное место. Его комментарии на "Исагогу" и особенно на ??? ???????? свидетельствуют о самостоятельной деятельности в области философии на основе греческих трудов. Хотя сохранились неполные списки толкования Проба 363, но и они дают возможность судить о содержании этого сочинения.
      Труд разделен на пять частей, или глав; чтобы отличить перевод текста ??? ???????? от комментария, текст отмечен буквой алеф, а толкование буквой ne. Имеется следующая подпись: "Окончено с помощью благости Господа нашего это толкование на dpr 'rmnyws, что составил Проб" 364.
      "Исагога" была переведена также Сергием Решайнским, как предполагают исследователи на основании характера перевода. Это сочинение было озаглавлено так: "Слово, составленное одним из философов, называемое по-гречески Исагогой, что переводится на сирийский как введение в познание m'llt' dywlpn'" 365. Содержание его раскрывается в словах, подчеркивающих, что этот труд служит для объяснения "книги о категориях Аристотеля" и деления понятий. Сергий Решайнский (ум. в 536 г.) был, таким образом, вторым переводчиком "Исагоги"; имеется еще один перевод "Введения" Порфирия, приписываемый Афанасию Баладу (ум. в 686 г.) 366. {144} Таким образом, в течение 300 лет через каждое столетие появлялся новый сирийский перевод "Исагоги"; сравнение их дает возможность сопоставить греческие и сирийские философские термины. Это сопоставление наглядно показывает попытки переводчиков подыскать слова, более точно выражающие отвлеченные понятия, их стремление придать тому или иному слову новое значение, эквивалентное греческому. В ряде случаев дана лишь транскрипция греческого термина, который затем осваивался и употреблялся в сирийском как свой 367. С первых строк "Исагоги" речь идет о ????? ?????, пяти словах, или терминах, которые играли основную роль в логической системе Аристотеля. Приводим составленную нами таблицу:
      gns' - ? ?????, genus, род
      'ds' - ? ????, species, вид, свойство
      dylywt' - ? ????, ??????, proprietas, свое, собственное, особенность
      pwrsn' - ??????, diversitas, различие
      gds' - ? ??????????, - evenit, случайное.
      Небезынтересно отметить, что Проб и Афанасий Балад употребляли иногда различные слова для перевода с греческого. Так, для ???????? Проб дает swtpwt', а Афанасий - gwny', а для понятия ??????? Проб употребляет эквивалент pwrsn', а Афанасий - swlp' 368. Сирийский перевод Афанасия Балада, представленный кодексом 248 Парижской Национальной библиотеки 369, не отвечает какой-либо одной из известных греческих рукописей "Исагоги", а, скорее, воспроизводит некий общий сводный текст и в ряде случаев подтверждает чтение Боэция 370.
      Остановившись более подробно на судьбе "Исагоги" в сирийской среде, мы имели возможность убедиться в том, как воспринимались философские знания, служившие основой для занятий в высшей школе, для толкования Писания, для гомилетики, для теологических дискуссий.
      В общем развитии философских взглядов несториан несомненную роль сыграл католикос мар Аба I (540-552), в течение ряда лет бывший профессором Нисибийской академии. В годы с 525 по 530 он совершил путешествие в сопровождении некоего Фомы, уроженца Эдессы, хорошо знавше-{145}го греческий язык. Мар Аба и Фома побывали в Палестине, Египте, в областях Византии и в Константинополе. Во время своих странствий они встретились с Козьмой Индикопловом, позаимствовавшим теорию "мироздания несториан у божественного мужа", будущего католикоса Абы I. Несмотря на жизнь, полную тревог, семилетнюю ссылку в Азербайджан и трехлетнее заключение (549-551), мар Аба сумел сделать переводы с греческого древнейшей несторианской литургии, написать экзегетические труды и юридический трактат о браке, в котором он особенно восставал против единокровных брачных союзов, принятых у персов 371.
      Самое положение сирийских христиан в государстве Сасанидов в результате их преследования зороастрийским клиром и вследствие раскола в самом христианстве на сторонников никейского вероисповедания и монофизитов было весьма сложным. В острой полемике против многочисленных инакомыслящих они оттачивали философские аргументы, развивали свои положения с логической последовательностью и в ряде случаев даже превосходили собственных учителей - греков.
      Павел, митрополит Нисибина (ум. в 571 г.), известный под именем Павла Перса, фигурирует как один из участников большого ученого спора в Константинополе 372. Именно ему приписывают положения и формулировки в споре с манихеем Фотином, сохранившиеся в "Disputatio". Возможно, речь идет здесь о другом лице, однако несомненно, что эти положения были результатом и развитием взглядов, господствовавших в Нисибийской академии. Это засвидетельствовано и Юнилием Африканом 373, который связывает свою "Instituta regularia divinae legis" с поучениями некоего мужа "по имени Павел, перса родом, который был обучен в школе в городе Нисибине". Далее он характеризует эту школу как центр ubi divina lex per magistros publicos, sicut apud nos in mundanis studiis grammatica et rhetorica ordine et regulariter traditur 374. Юнилий, следовательно, подтверждает, что в Нисибийской академии велись систематические занятия, включавшие такие светские предметы, как грамматика и риторика, наряду с толкованием Священного Писания, а занятия вели профессора, magistri publici. Возможно, что именно Павла Перса слушал Юнилий Африкан в Визан-{146}тии 375. Система его толкования и последовательного изучения Писания были освоены Юнилием и закреплены в его латинском трактате.
      Нельзя не отметить, что интерес шаханшаха Хосрова I к различным философским и религиозным учениям, несомненно, сыграл благоприятную роль для положения христиан в Иране. Что касается Хосрова II, то его толерантность и даже склонность к христианству допускали соперничество монофизитов и несториан при дворе, так как то одним, то другим покровительствовали жены и вельможи шаханшаха 376.
      В этой связи следует назвать трактат по логике, написанный Павлом Персом под воздействием "философа Аристотеля", посвященный "счастливому Хосрову, царю царей", "творящему добро людям" 377. Другой трактат того же ученого известен в переводе Севера Себохта "с персидского", т. е. с пехлевийского 378. Известно, что Хосров в своей библиотеке сосредоточил ряд книг по философии, а посвящение Павла указывает на благоприятное, снисходительное отношение со стороны Хосрова к сирийцам.
      В наши задачи не входит обзор богословской и экзегетической литературы сирийцев, но следует указать на высокий уровень многочисленных комментариев на книги Ветхого и Нового завета, толкований литургии, переводов и самостоятельно написанных проповедей, стихотворных мимр и восхвалений. Следует особо отметить значение сочинений исторического характера, таких, как биографии, жития, мученичества, которые дошли до нас в большом количестве и позволяют установить целый ряд исторических фактов, проследить развитие сирийской образованности, письменности, определить пути распространения и степень усвоения христианства в различных областях Востока. Мученичества сасанидского периода истории Ирана содержат неоценимые детали, бытовые подробности, характеристики отдельных лиц, которые дают возможность по-новому увидеть и описать жизнь разных слоев населения, начиная с крестьянства, ремесленников, торговых людей и кончая двором и гаремом {147} шаханшаха, и сделать некоторые выводы об экономическом и социальном положении классов-производителей.
      Такое же значение имеют хроники или истории отдельных областей, городов, монастырей, представляющие богатый по содержанию и разнообразный материал. Достаточно назвать "Хронику" Иешу Стилита, посвященную Эдессе, или историю Карка де Бет Селох, истории области Марги или монастыря Бет Абе. Обзор этих сочинений может быть темой особой монографии, посвященной историческим источникам на сирийском языке.
      Стремясь установить уровень развития науки у сирийцев, нельзя не обратить внимания и на развитие отдельных дисциплин, которые были предметом исследования преимущественно монофизитов, сыгравших меньшую, чем несториане, роль в распространении сирийской культуры. Общий язык, живые связи, даже полемика послужили основой для того, чтобы научные данные трудов монофизитских авторов, как и несторианских, стали общим достоянием как тех, так и других. Достаточно назвать в этой связи Филоксена Маббогского (ум. около 522 г.), страстного последователя Севера Антиохийского и доктрины монофизитов, и Симеона, епископа Бетаршама (ум. в Константинополе до 548 г.).
      Филоксен широко известен как автор перевода на сирийский язык Евангелия, не совпадающего со старой версией Дешитты 379. Он много писал на догматические и аскетические темы и оставил большое число посланий, в которых проповедовал свои взгляды.
      Симеон трижды побывал в Константинополе, проповедовал христианство и монофизитские взгляды в восточных областях Ирана. Его перу принадлежит послание, в котором он описывает официальный переход персидской христианской церкви в руки несторианских епископов. Особенно замечательно его письмо 524 г. к Симеону, епископу Габулы, о химьяритах и гонениях, учиненных иудействующим царем Зу-Нувасом в Йемене против христиан 380.
      Литературная деятельность Иакова Серугского (ум. в 521 г.) дала монофизитам многочисленные стихотворные и ритмические мимры, посвященные истолкованию Писания, литургии, таинств. Его гомилетика и проповеди охватывают разнообразнейшие темы из истории раннего христианства. {148} Его литературное наследие необозримо, он обогатил сирийскую литературу и новыми догматическими положениями 381.
      Страстно проповедовавший доктрину монофизитов, Иаков Барадей (ум. в 578 г.) оставил богословские труды, и по его имени сирийские монофизиты стали называться яковитами. Им принадлежат многочисленные полемические трактаты, относящиеся к тому же VI в. 382. Духом воинствующего монофизитства проникнуты и сочинения Иоанна Эфесского (ум. в 586 г.) "История церкви", доведенная им до 585 г., и "Жития восточных святых". Они сохранили множество фактов и сведений, которые сообщил этот свидетель бурной идеологической борьбы в Византии и на Ближнем Востоке 383.
      Оригенистическая философия нашла свое выражение в сочинениях Стефана бар Судаили (ум. около 550 г.), эдесского монаха, воспринявшего в Египте учение Евагрия от его ученика Иоанна. Под псевдонимом Иерофея Стефан написал книгу "О сокрытых тайнах Божиего дома", в которой проповедовал идеи апокатастасиса и ярко выраженного пантеизма. Трактат, получивший широкое распространение не только у сирийцев 384, но и на всем Ближнем Востоке, привлек внимание исследователей и изучался детально 385.
      Для сирийской образованности VI век был временем расцвета не только в области теологии, но и других дисциплин, в частности алхимии и медицины; особое внимание им уделяли монофизиты, в числе которых в первую очередь следует назвать Сергия Решайнского.
      7. Сергий Решайнский
      История сирийской науки, сыгравшей значительную роль в раннем средневековье, является одним из интереснейших, но в то же время наименее изученных вопросов. Наряду с историческими сочинениями научные трактаты сирийских авторов говорят о высоком уровне культуры, о широте запросов и интересов сирийцев, занимавших передовое, ведущее положение среди народов Ближнего Востока.
      Богатая городская верхушка была заинтересована в рас-{149}пространении грамотности и знаний, необходимых для практической деятельности. Высшие клирики, в руках которых находилось образование, шли навстречу этим требованиям. Знания давали им возможность вести пропаганду, направленную на закрепление колоний за сирийскими торговцами, что, в свою очередь, упрочивало экономическое положение клира. Школьное образование, включавшее экзегезу, философию, медицину и другие науки, достигло у сирийцев высокого развития. Значение научной сирийской литературы и ее своеобразие все еще недостаточно признаны.
      Как уже отмечалось, наряду с клерикальным направлением образования развивались и светские науки, среди которых видное место заняла медицина. Медицина, так же как математика и география, с древнейшего времени была наукой, в которой практический опыт сочетался с теорией.
      Большое значение имели сирийские переводы греческой научной литературы для развития арабского знания. Редкий арабский перевод с греческого не восходит к сирийскому, и это касается как философских, так и медицинских сочинений 386.
      Научная мысль античного мира, достигшая во многих отношениях большой высоты, как наука "языческая" не была популярна ни в самой Византии, ни в ее сирийских провинциях. Властным деспотизмом Юстиниана из Афин были изгнаны в 529 г. "языческие" философы, но в Александрии и Константинополе академии продолжали свою деятельность.