Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дядюшка Наполеон

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Пезешк-зод Ирадж / Дядюшка Наполеон - Чтение (стр. 21)
Автор: Пезешк-зод Ирадж
Жанр: Юмористическая проза

 

 


Получив твердые обещания и заверения по этому поводу, Практикан наконец удалился. Асадолла-мирза и Маш-Касем проводили его до калитки, потом Асадолла-мирза вернулся и радостно сказал:

— Ну, про парик тоже договорились. Решили, что после обеда он зайдет, и мы с ним поедем на проспект Лалезар, подберем для него красивый парик, чтобы Гамар не разочаровывать. Надо и о костюме подумать. Кстати, Дустали, давай деньги на парик!

— И за парик я должен платить?

— Не хочешь — не плати. Тогда Гамар не согласится выйти за Практикана. Придется нам еще раз пускаться на поиски подходящего папаши для ребеночка, папы, который согласился бы жениться на маме.

Дустали-хан, дрожа от гнева, завопил:

— Асадолла, душой отца клянусь, если ты еще раз про это скажешь, я тебе покажу!..

— Моменто, я не понял, что тебя так задело? Я сказал, пойдём разыщем этого отца—подлеца, негодяя, ублюдка этого! А тебе с чего кровь в голову бросилась? Не дай бог…

Под общие крики протеста Дустали-хан схватил склянку с лекарством, оказавшуюся у него под рукой, и швырнул ее в голову насмешнику. Склянка со звоном разбилась о стену, а Асадолла-мирза, громко хохоча, выбежал из комнаты.

Когда я пришел домой, отец, отсутствовавший с утра, уже вернулся и расхаживал по двору. Он подозвал меня и повел в задние комнаты.

— Что там сегодня приключилось? Говорят, пока меня не было, приходил инспектор Теймур-хан.

Услышав, что Практикой Гиясабади согласился сочетаться браком с Гамар, отец довольно рассмеялся:

— Красиво, ничего не скажешь! Сливки, можно сказать, аристократии — в объятиях Практикана Гиясабади. Хвала аллаху, они нашли жениха еще менее знатного, чем я. Мои поздравления!

Смех отца звучал весьма ядовито. Долгие годы он терпел попреки и вот наконец изведал сладость мести, ростки которой были взлелеяны дядюшкой и его семьей. Он пробормотал:

— Эта свадьба не должна пройти незаметно… Надо пригласить всех почтенных и благородных господ.

Тут он, к моему изумлению, принялся, как мальчишка, скакать по комнате:

— Новости! Новости! Экстренный выпуск!!! Аристократия запятнала себя!!!

Ненадолго он задумался, потом, видимо, приняв какое-то решение, не обращая больше на меня внимания, вышел из дома и направился к калитке.

— Куда вы, папа?

— Я сейчас вернусь.

Я с беспокойством сделал несколько шагов за ним и остановился, проводив его взглядом до поворота улицы.

Вскоре возвратился из полицейского участка Шамсали-мирза вместе с чистильщиком. Чистильщик опять занял свое место. Дядюшка, просветлев, подошел к нему:

— Мы очень рады, что недоразумению положен конец.

— Да умножит господь вашу доброту, этот подлый индиец хотел мне воровство пришить! У, безбожник проклятый!

— Не сомневайтесь, господь воздаст ему за это!

— Я и сам с ним рассчитаюсь, — продолжая раскладывать свое имущество, пробормотал чистильщик. — Подождите, вот придет срок — я уж знаю, какую беду на него напустить.

Сверкнув очами, дядюшка вполголоса повторил:

— Придет срок, придет…

И, помолчав мгновение, произнес как можно значительнее;

— Не обращайте на них внимания, у вас другие дела. Продолжайте свою работу.

Чистильщик, не вникая в скрытый смысл его слов, ответил:

— Конечно, ага, я свое дело делаю.

Дядюшка одобрительно закивал:

— Да, дело прежде всего, а подобные помехи и срывы — их следовало ожидать.

Чистильщик, все так же не поднимая головы, ответил:

— Да ведь если одному индийцу спустить, свалять дурака, эти мерзавцы еще больше обнаглеют.

Дядюшка с довольной улыбкой повторил:

— Да, эти мерзавцы… заважничали они… Эй, Маш-Касем! Принеси-ка стакан шербету Хушанг-хану — освежиться.

Маш-Касем возился недалеко от меня, так что я услышал, как он буркнул себе под нос:

— Хоть бы это его последний стакан был!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Вечером дядя Полковник и несколько ближайших родственников на извозчике отправились на вокзал встречать Пури, который, как удалось установить, приезжает около девяти часов. Полковник весьма огорчился, тем, что не поехала вся семья, но делать нечего: дядюшке Наполеону и Азиз ос-Салтане пришлось остаться, чтобы принять Практикана с его матерью и сестрой, которые должны были прийти свататься.

Асадолла-мирза явился вскоре после отъезда дяди Полковника. Он выглядел очень довольным и, войдя, сообщил:

— Мы с Практиканом прошвырнулись по магазинам, купили ему роскошный парик. Он прямо как Рудольфе Валентино стал… Вот придет — сами увидите.

Азиз ос-Салтане давала последние наставления Гамар:

— Заклинаю тебя твоим светлым личиком, веди себя как благородная барышня. Не говори ни слова! Если что спросят — мы сами ответим.

Асадолла-мирза потрепал Гамар по щеке:

— Да, детка, лучше ничего не говорить. Людям нравится, когда девушка молчит. Если ты начнешь разговаривать, муж твой уйдет и ребеночек без отца останется. Поняла, душенька?

Гамар, которую одели в красивое зеленое платье, с невинной улыбкой отвечала:

— Да, поняла. Я своего ребеночка очень люблю, хочу ему рубашонку связать.

— Но помни, дорогая, если ты начнешь при них распространяться про ребенка, они уйдут, и ты останешься одна… Ни слова об этом не говори, они не должны знать, что ты ребенка ждешь. Поняла?

— Да, поняла, дядя Асадолла. Я при них совсем не: буду говорить про младенчика.

Затем Гамар, Азиз ос-Салтане и дядюшка перешли в залу. Дустали-хан, ковыляя, добрался туда еще раньше и боком пристроился на диване. Мы с Асадолла-мирзой стояли во дворе, когда к нам подбежал Маш-Касем:

— Ох, голубчики вы мои! Идут, да только земляк-то мой — без парика.

— Что? Как без парика? А в чем же он?

— Да все в той своей шляпчонке.

— Ну и болван! Маш-Касем, беги, задержи на минуту женщин и вышли вперед Практикана, пусть он один зайдет, я посмотрю, какая муха его укусила.

— А еще мамаша у него больно страшная… Боюсь, как бы Гамар-ханум не напугалась.

— А что такое? Лицом нехороша?

— Она, конечно, в чадре… Но все одно — ужасть берет.

— Какая еще «ужасть»?

— Ей—богу, зачем врать?.. Ведь собственными глазами видел, сохрани бог, сохрани бог, — у нее усы и борода, как у проповедника Сеид-Абулькасема.

Асадолла-мирза с досады даже стукнул себя кулаком по голове:

— Ну, теперь уж такую королеву красоты обратно не отправишь! Маш-Касем, беги, вышли вперед этого осла, я выясню, почему он, подлец, плешь свою прикрыть не желает.

Маш-Касем рысью выбежал за ворота, и через секунду появился Практикан. Шляпа его была низко надвинута на уши. Асадолла-мирза, бросив взгляд на окна залы, схватил Практикана за руку и увлек в переднюю.

— Практикан, что это за вид? Где парик?

— Очень извиняюсь, — повесив голову, ответил Практикан, — мамаша сказали, если парик надену, они меня проклянут.

— А так невеста тебя проклянет. Куда девал парик?

Практикан похлопал по внутреннему карману пиджака:

— Здесь он.

Асадолла-мирза немного подумал:

— Господин Практикан, прошу вас, — несколько минут займите здесь в саду вашу матушку и сестрицу, пока я не выйду за вами.

Потом он повернулся к Маш-Касему:

— А ты принеси дамам сладкого чаю. Пусть посидят в беседке, пока я не приду.

Едва Практикан и Маш-Касем вышли за дверь, Асадолла-мирза знаком вызвал из залы Азиз ос-Салтане и с беспокойством сказал:

— Ханум, возникла новая трудность: мать жениха ему заявила, что проклянет его, если он наденет парик. Как вы думаете, если он покажется без парика, Гамар будет очень…

— Ой, смерть моя пришла! — прервала его Азиз ос-Салтане. — Асадолла, ты только подумай, эта чертова мамаша еще о волосах спорит!.. Ну, как бы там ни было, уговори их обязательно нацепить на его паршивую голову парик!

— Попытаюсь, если осенит господь… Дай бог, чтобы удалось только.

— В ножки тебе поклонюсь — придумай что-нибудь! Ты ведь умеешь с женщинами разговаривать — нет такой бабы, чтоб тебя не послушала. Ну, улести ты ее как-нибудь!

— Да, но, по словам Маш-Касема, родительница жениха и не женщина вовсе — у нее усы и борода, как у Сеид-Абулькасема.

— Век за тебя бога буду молить, Асадолла, сделай что-нибудь! Ты и со старухами обходиться умеешь, и никакая борода тебе не помеха.

— Моменто, моменто, до сих пор я с бородатыми дамами дела не имел — надо еще поглядеть, что получится. А вы, пожалуйста, помните — Гамар нельзя надолго оставлять в зале. Минутки две посидит — пошлите кого-нибудь позвать ее, и довольно, снова к гостям не пускайте. Я больше всего опасаюсь, как бы она чего не ляпнула.

Асадолла-мирза устремился в сад. Я за ним. Заметив это, он сказал:

— Дружок, ты тоже должен помочь! Если мои стрелы в цель не попадут, значит пришел твой черед… Этим бородатым теткам обычно нравятся молоденькие мальчики.

— А что мне делать, дядя Асадолла?

— Так, покривляйся немного ей в угоду. Кожу похвали — нежная, мол, очень.

— Дядя Асадолла, как же я буду хвалить нежную кожу, когда у нее на лице борода? Она подумает, что я издеваюсь.

— Моменто, нет, правда, моменто, — ну почему ты такой лопух? Не кожу, так другое похвали — Открой глаза пошире, небось хоть что-нибудь найдется…

Но когда мы собственными глазами увидели — издали! — мать Практикана, то оба на мгновение просто остолбенели.

— Ох, Мортаза-Али! Откуда такой бегемот взялся?.. — невольно пробормотал Асадолла-мирза. — Подобного чудища я ни в одном зверинце не встречал.

Хотя из-под черной чадры нам было видно лишь пол-лица старухи, мы оба ужаснулись. Асадолла был прав — действительно, ни один зверь не мог сравниться с этой уродиной. Даже бегемот. Ее борода и усы чернели уже от ворот, скрипучий, словно немазаная телега, голос тоже был слышен издали. Однако Асадолла-мирза шагнул вперед — как в омут головой:

— Приветствую вас, ханум… Добро пожаловать — от всей души говорю!

— Это Нане-Раджаб, моя матушка, — представил Практикан старуху, — а это моя сестра Ахтар.

Глаза Асадолла-мирзы блеснули. Сестра Практикана была смазливая молодка, только слишком дородная, грудь у нее так и выпирала, на губах лежал толстый слой помады.

Едва мы уселись на скамье в беседке, Нане-Раджаб, мать жениха, одним глотком осушив свой стакан, хриплым голосом сказала:

— Должна вам доложить, что мне эти фокусы совеем не по душе. Сынок у меня вырос словно цветочек, ни сучка, ни задоринки, ни изъяну какого. И собой хорош, и гордость тоже имеет — ведь шесть классов закончил, а ежели сейчас кудри повылазили — что ж тут особенного… Да за такого парня сотня девушек благодарны будут. Так что все эти номера с париком вы оставьте, слушать ничего не хочу.

Она говорила так резко и решительно, что я было подумал, сорвется все. Но Асадолла-мирза вкрадчиво начал:

— Моменто, ханум, когда вы говорите «сын у меня вырос», просто смех берет. Ей-богу, готов чем угодно поклясться: трудно поверить, что вы мать Практикана… Конечно, если вы шутите, дело другое…

Бородатая старуха, у которой и груди-то, казалось, служили только для устрашения мужчин, вращая глазами, свирепо спросила:

— Это почему же? Что я — уродка шестипалая, у которой дети не родятся?

— Конечно, дорогая ханум, у вас могут быть дети, но не настолько взрослые… Ну, как это возможно, чтобы у вас в ваши годы был такой большой сын?

Из-под старухиной щетины показались редкие желтые зубы, взгляд ее стал масленым, она затрясла головой:

— Ох, чтоб вам… Мужчины всегда такого наговорят!.. Конечно, я совсем дитем была, когда меня замуж отдали… Лет тринадцати — четырнадцати Раджаб-Али родила. Да и сыночку моему, Раджаб-Али, годков не много — только забот ему с лихвой досталось, вот он и постарел…

— Тем не менее… Ну, пусть даже господину Практикану двадцать лет — все равно не верится. Вы ведь всякую там пудру-помаду не употребляете…

Старуха так и расцвела. Она отвесила Асадолла-мирзе дружеский шлепок и прохрипела:

— Ох, заешь тебя мухи за такой язык! А кто вы есть, невесте-то кем приходитесь?

— Двоюродные мы.

Через несколько минут ситуация полностью изменилась. Нане-Раджаб впереди, сын и дочь — за ней, а в хвосте и мы с Асадолла-мирзой вступили в дом. Практикан шествовал со шляпой в руке, на голове у него был парик.

Когда сваты вошли в залу, дядюшка и особенно Дустали-хан на мгновение просто оцепенели — Дустали-хан даже зажмурился, — потрясенные отталкивающим видом старухи. Гамар же уставилась на Практикана, не обращая особого внимания на его мать и сестру.

Новоприбывшие уселись, и тут появились мои отец с матерью — очевидно, дядюшка посылал за ними.

Едва мать Практикана задала первый вопрос насчет Гамар, Азиз ос-Салтане принялась пространно расписывать

достоинства своей дочки. Дядюшка и Дустали-хан хранили молчание. Теперь Дустали-хан не спускал глаз с сестры Практикана: похоже, что он взвешивал, стоит ли удовольствие от общества сестрицы тех неприятностей, которыми ему грозило житье в одном доме с ее мамашей.

Мать Практикана в свою очередь ни на миг не отводила оценивающего взора от нелепой фигуры, боком восседавшей на диване.

Потом дядюшка повел речь об исключительном положении своего семейства с точки зрения общественного престижа. Но не успел он произнести несколько слов, как появился запыхавшийся Маш-Касем:

— Ага, сейчас Фаррохлега-ханум придет!

При этом сообщении все, особенно дядюшка и Азиз ос-Салтане, изменились в лице, испуганные внезапным появлением этой злоязычной ханжи. Дядюшка, стараясь говорить спокойно, чтобы не спугнуть сватов, сказал:

— Касем, мы же заняты… Скажи, дома никого нет.

— Эта дама всегда невпопад является, — пояснил отец. — Обязательно выберет для своего визита такой момент, как сейчас, когда у нас чисто семейные дела… Неизвестно, как ей удалось пронюхать…

После этой тирады мне все стало ясно. Я понял, кто наслал на нас Фаррохлега-ханум. Теперь отец мог быть уверен, что в течение двадцати четырех часов всему городу станут известны мельчайшие подробности про свадьбу и про женихову родню.

Дядюшка обратился к Практикану:

— Это одна из наших родственниц, но она женщина с дурным глазом, несчастье приносит.

В этот момент у дверей прихожей послышались уговоры Маш-Касема:

— Ханум-джан, зачем врать? До могилы-то… Все уехали барчука Пури встречать… Вам бы тоже не мешало на вухзал заглянуть.

И сразу же раздался резкий голос Фаррохлега-ханум:

— Ну-ка пусти, я сама погляжу… Я же слыхала, что они там разговаривают.

Я выглянул из оконца, выходившего к наружной двери, и увидел, как, оттеснив Маш-Касема в сторону, разъяренная Фаррохлега-ханум в своем неизменном черном платье и черном платке ворвалась в дом. С ее появлением в зале воцарилась мертвая тишина. Фаррохлега-ханум бросила в рот засахаренный орешек и изрекла:

— Ну, будем надеяться, что бог благословит. Я слыхала, вам предстоит радостное событие. Эта госпожа, конечно, мать жениха?

— Да, ханум, вы правы, это его мать, — вынужден был ответить дядюшка. — Вы зашли очень кстати… то есть я хотел сказать, что наши уважаемые гости пришли неожиданно… А Маш-Касему мы говорили, что… Словом, мы думали, что это кто-то посторонний. Вот и поручили Маш-Касему чужих…

— Ничего, ничего, не имеет значения, — прервала его Фаррохлега-ханум. Тут она повернула голову к матери Практикана:

— Ханум, да поможет вам бог, такой хорошей девушки во всем городе не сыскать! Добрая, красивая, домовитая, благородная… Кстати, жених-то чем занимается?

Вместо старухи ответил дядюшка:

— Господин занимает пост в уголовной полиции,

— О-о, ну поздравляю, помогай ему бог. А его лицо мне вроде знакомо… Так какой же это пост?

— Ханум, это неуместный вопрос, — отрезал дядюшка.

Асадолла-мирза, чтобы переменить тему, тут же вступил в разговор:

— Да, Фаррохлега-ханум, я слышал, этот бедняга, как его… скончался?

Это была благодатная мысль, так как «траурную даму» больше всего на свете интересовали похороны, поминки и тому подобное. Она тотчас приняла скорбный вид:

— Ах, не время сейчас об этом… Да, бедняжку хватил удар. Знаете, а ведь он был с нами в родстве — дальнем, правда. Поминки состоятся завтра. Неплохо бы и вам показаться. И ага тоже мог бы пожаловать.

Все было вздохнули свободно, но Фаррохлега-ханум без промедления вернулась к свадебной тематике и опять обратилась к матери Практикана:

— А что — отца жениха нет в живых?

— Нет, ханум-джан, сынок еще маленький был, когда он скончался.

— А чем он занимался?

Дядюшка опять выступил от лица будущей родни:

— Он принадлежал к землевладельцам Кума, поместье в Гиясабаде…

Но тут мать Практикана прервала его речь:

— Нет, ага, лучше уж я правду скажу, чтобы не было потом с нас спроса. Его отец вареной требухой торговал.

Дядюшка закрыл глаза рукой, Азиз ос-Салтане, стиснув зубы, издала какой-то нечленораздельный звук. Я посмотрел на отца. Глаза его странно светились. Я догадался, что он безмерно рад всему происходящему, но старается не показать этого.

Все пребывали в полной растерянности, не зная, каким образом заткнуть рот Фаррохлега-ханум. Она же, умело нанеся свой первый удар, видно, решила не давать собравшимся передышки, так как, кивнув головой, сказала:

— Лавочник, значит, был… Ну, это занятие неплохое. Что же тут темнить — торговал, не воровал!

Азиз ос-Салтане бросила на Асадолла-мирзу умоляющий взгляд, как бы прибегая к его защите, заклиная его любым способом обезвредить Фаррохлега-ханум. Однако та не унималась. Оглядев с ног до головы молча сидевшего в уголке Практикана Гиясабади, она заявила:

— А все-таки я вас где-то видела!

Жених уже раскрыл было рот, однако отчаянные знаки дядюшки и Дустали-хана заставили его промолчать. Но Фаррохлега-ханум вдруг воскликнула:

— А, вспомнила! Не вы ли это…

Тут Асадолла-мирза внезапно бросился к Фаррохлега-ханум и, сильно хлопнув ее ладонью по заду, завопил:

— Мышь!.. Мышь, будь она проклята!

Фаррохлега-ханум пронзительно взвизгнула, сорвалась с места и кинулась в коридор. Все вскочили. Азиз ос-Салтане и сестра Практикана громко вопили. Церемония приема была нарушена. Пока все растерянно топтались по гостиной, а Маш-Касем с веником преследовал мышь, Асадолла-мирза выскочил в коридор, подхватил под руку Фаррохлега-ханум и прошептал:

— Благоволите выслушать, дорогая ханум, у меня есть к вам срочное дельце.

И почти волоком увлек ее в одну из комнат цокольного этажа, расположенную поблизости от наружных дверей. Я пошел за ними и с удивлением услышал, как Фаррохлега-ханум приглушенно вскрикивает. Похоже, Асадолла-мирза, затыкая ей рот, настойчиво домогается ее благосклонности.

— Ни чести, ни совести, бесстыжий, — кричала она. — Да я тебе в матери гожусь! Помогите!.. Этот бессовестный… Помогите! Прикрой!.. Чтоб из тебя черти все кишки повытрясли!

Потом дверь комнаты с силой распахнулась, и Фаррохлега-ханум, белая как мел, дрожа от негодования, вылетела оттуда и бросилась к выходу, вопя:

— Бесстыдник, подлец… Глаза бы тебе выдрать…

Секундой позже в дверях появился Асадолла-мирза и, как бы все еще претендуя на добродетель Фаррохлега-ханум, устремился следом за ней. Когда она выбежала на улицу, Асадолла спокойно запер калитку и вернулся в дом. Подтянув галстук и стряхивая пылинки с костюма, он

сказал с усмешкой:

— Единственный выход оставался… Надо же было избавиться от нее.

— Дядя Асадолла, вы так добивались ее милостей — а вдруг бы она согласилась? Как тогда?

— Очень просто, съездили бы в Сан-Франциско.

— С такой старухой?..

Асадолла-мирза с улыбкой покачал головой:

— Не скажи, она недурна… Я раньше-то пальцем до нее не дотрагивался, а телом она, оказывается, в порядке.

Когда мы вернулись в залу, все еще были заняты охотой за. мышью. Асадолла-мирза вдруг подпрыгнул, присел, накинул платок на воображаемую мышь и крикнул:

— Поймал!

С этими словами он подбежал к наружной двери и распахнул ее, делая вид, что выбрасывает мышь в сад. Собравшиеся опять успокоились. Дядюшка Наполеон заговорил, стараясь сгладить впечатление:

— Вы, ханум, должны нас извинить, эта женщина, как вы заметили, не слишком умна. Одно беспокойство от нее.

— Осталась старой девой, — подхватил Асадолла-мирза, — жизненным сокам выхода не было, вот на рассудок и повлияло.

Мать Практикана добродушие сказала:

— Ничего, ага, такого сорта уроды в каждой семье найдутся. — Тут она вновь устремила оценивающий взгляд на Дустали-хана и заключила: — Коли среди ста роз один шип попадется, это не беда.

Я сидел на высокой скамеечке неподалеку от Асадолла-мирзы и Дустали-хана и слышал, как тот говорил:

— Асадолла, ты помнишь мою бельгийскую двустволку, она еще так тебе понравилась? Я ее тебе подарю, если ты устроишь, чтобы Практикан снял для своей мамаши отдельную комнату. Деньги я на это дам — только бы она не появлялась в нашем доме… Да и вообще, какой смысл Практикану из-за двух-трех месяцев оставлять прежнюю квартиру, всю жизнь ломать, таскать с места на место мать и сестру?

— Моменто, моменто, — вполголоса отвечал ему Асадолла-мирза, — что же это за картина получается? Практикан с сестрицей останется у вас, а мать свою упрячет куда подальше?

— Да пусть и сестру к ней в придачу забирает. Нет, ты представь себе, я целых три месяца буду по утрам видеть эту бородатую бабу — жуть берет! Асадолла, такого ружья ты ни у кого в городе не найдешь!

— Ну что ж, я попробую, но уговорить будет трудно. Сейчас эта Жаннет Макдональд тешится мечтой заключить тебя в объятия.

Асадолла-мирза знаком вызвал за дверь Практикана, но через несколько минут оба вернулись. После того, как разговор в зале вновь оживился, Асадолла-мирза негромко сказал Дустали-хану:

— Мне очень жаль, Дустали, но он ни под каким видом не желает разлучаться со своей родительницей. Сколько я ни убеждал его, что из-за двух-трех месяцев не стоит срывать с места матушку, — не клюет! Говорит, они все равно собирались переезжать и подыскивали себе квартиру.

— Асадолла, ты, верно, не так разговор повел, я тебя знаю, ты человек зловредный.

. — Моменто, хоть я и зловредный, но твое бельгийское ружье моему злу не повредит. Правда, ничего не выходит! А ты не принимай этого близко к сердцу: ну, пусть у нее борода, зато шелковистая, мягкая.. И. потом я думаю к празднику купить ей в подарок бритву и помазок — надеюсь, это тебя совершенно успокоит.

Дустали-хан сквозь зубы прорычал:

— Чтоб ты провалился с твоей поганой княжеской рожей!

— Моменто, Дустали, ты выходишь за рамки! Будешь много разговаривать, я скажу Практикану — он еще и ребенка от первой жены с собой приведет.

Тем временем мать Практикана совсем разошлась.

— Поверьте, ага, я мечтаю женить Раджаб-Али, пока сама жива. Прошлый раз он женился без моего ведома. Вот отсохни мой язык, как я его тогда прокляла, так его и ранило в бою, чуть было совсем не убило, ей-богу, правда, разрази меня гром. Тогда я опять дала обет, богу известно, какой… И, слава господу, а шайтан чтоб ослеп, — бог вернул мне сыночка, а ведь он четыре полных месяца в больнице пролежал.

— Возблагодарим господа бога, — вмешался Асадолла-мирза, — он и вас не оставит своей милостью…

— Тому, у кого натура чистая и честная, господь завсегда поможет, — отвечала старуха, — бог даст, сынок мой женится, а под покровительством Дустали-хана еще и кое-какие дурные привычки свои забросит…

При этом намеке Практикан Гиясабади засуетился, пытаясь заставить мать замолчать, но она и слушать ничего не желала:

— Я знаю, Раджаб-Али недоволен, что я это говорю, но я простая душа, хочу, чтобы вы, коли выдаете за него дочку, все о нем знали…

Асадолла-мирза с улыбкой проговорил:

— Это хорошо. Так что же за привычка? Очень покрасоваться любит, что ли?

Старуха разразилась хохотом:

— Ой, вы меня уморите такими словами!

Отсмеявшись, она заявила:

— Нет, таких скверных замашек за ним не водится. Но года два-три, как он завел себе дружков бедовых, они его с толку сбили, стал опиумом баловаться…

— Опиумом?! — хором воскликнули дядюшка и Дустали-хан.

— Да. Много-то он не курит, но по полмискаля 32 в день… Ну, когда очень разойдется, — целый мискаль выкурит. Я его уж и к лекарю водила, тот полечил его, а потом мой дуралей начал все снова.

— Ну, невелика беда, ханум, — улыбаясь, сказал Асадолла-мирза. — Господин Дустали-хан сам по временам покуривает… Теперь у него будет хороший компаньон.

Дустали-хан, примостившийся на диване одним боком, так резко поднялся, что даже вскрикнул от боли:

— Ах!.. Асадолла, зачем глупости болтать? Когда это я терьяк курил?

Азиз ос-Салтане, которая, едва начался этот разговор, увела Гамар из комнаты, вернулась в залу. В глазах отца опять мелькнуло удовлетворение. Он понемногу знакомился с недостатками жениха, и сердце его радовалось. С невинным лицом он задал несколько вопросов о ребенке, которого родила Практикану первая жена. Мать Практикана огляделась вокруг и воскликнула:

— Ай-вай, а где же наша невестушка? Гамар-ханум, милая, иди сюда.

Гамар с ангельским видом опять вошла в комнату. Старуха посадила ее около себя и поцеловала:

— Богом клянусь, эта невеста мне по душе!

Гамар поднялась, подошла к матери и тихо, но так, что почти все услыхали, сказала:

— Мамочка, ее борода мне лицо исколола.

— С божьей помощью, после этой свадьбы надо будет отведать сластей на свадьбе Ахтар-ханум, — громко зачастил Асадолла-мирза, чтобы заглушить эти слова. Физиономия матери Практикана расплылась в улыбке.

— Ахтар ваша раба покорная, господин хороший… Бог даст, с вашей помощью и ее замуж отдадим.

— Конечно, ведь в нашей семье молодых людей много… Если господь пожелает, и для Ахтар-ханум подберем кого-нибудь. Нет, пока мы живы, Ахтар-ханум в одиночестве не оставим.

После долгого обсуждения предстоящей церемонии и условий брачного договора было решено, что мать Практикана на следующий день придет к Азиз ос-Салтане и они решат все насчет перестановки вещей и убранства комнат. Когда жених с семейством отбыли, зала на несколько минут погрузилась в тишину.

Нарушил молчание Маш-Касем, до того неподвижно стоявший в углу:

— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Этот мой земляк, конечно, мужик хороший, но мамаши его я, по правде сказать, боюсь. Слыхали, какой голосина, чтоб ей пропасть?

По знаку Асадолла-мирзы он умолк, а сам князь, обратившись к Гамар, которая все так же тихо и скромно сидела в сторонке, спросил:

— Ну, дорогая, ты его хорошо разглядела? Понравился тебе твой муж?

— Да, дядя Асадолла.

— Ты его любишь?

— Да, дядя, очень люблю… Теперь можно мне про ребенка поговорить?

— Да, милая, говори. Молодец девочка, что при них ничего такого не сказала.

— Я этого ребенка больше мужа люблю, хочу ему красную распашонку связать.

— А его мать и сестра тебе тоже понравились?

— Да, дядя Асадолла. Только у матери его борода, лицо мне исколола.

— Ну, это не страшно, дорогая. Мы ей скажем, она сбреет бороду. Уже решено, что папа Дустали купит ей полный бритвенный прибор!

Из сада донесся стук в дверь. Маш-Касем воскликнул:

— По-моему, это барчук Пури приехал! Ага, с вас причитается за добрую весть! — и побежал к калитке.

Я и Лейли обменялись тоскливыми взглядами. Но, к счастью, это был не Пури… Маш-Касем вернулся с вечерней газетой. Отец, сидевший ближе всех, к двери, взял газету у него из рук и громким голосом прочел заголовок сообщения, помещенного на первой полосе: силы союзников вступили в Тегеран и заняли железнодорожный узел.

Дядюшка вздрогнул и сдавленным голосом спросил:

— Железнодорожный узел?.. Почему прежде всего железную дорогу?.. Помоги бог Полковнику!

— Ну надо же им было с чего-то начать, — сказал Асадолла-мирза, чтобы успокоить его.

— Асадолла, ты, разумеется, дипломат, но разбираться в хитросплетениях политики англичан ты еще не скоро научишься, — покачал головой дядюшка.

— Моменто, моменто! Вы хотите сказать, что, поскольку ваш братец изволил отправиться на вокзал, англичане прежде всего заняли железную дорогу?

— Ну, не только по этой причине, но и не без того, — процедил дядюшка. И опять заговорил, словно сам с собой: — Я беспокоюсь за эту ни в чем не повинную семью. Бедный мой брат Полковник за всю жизнь закона не преступил ни ногой, ни рукой, а теперь придется ему расплачиваться — за меня!

Асадолла-мирза, стараясь сохранить серьезность, заметил:

— Ну, если предположить, что они хотят посчитаться с ним за вас — откуда бы им знать, что господин Полковник сегодня вечером отправился на вокзал?

Дядюшка с презрительной усмешкой парировал:

— Лучше вообще об этом не говорить! Ты что думаешь — они не знают Пури? Не знают, что он мой племянник? Молод ты еще, зелен… Готов поклясться, что в этот момент на столе начальника Интеллиджент Сервис лежит досье Практикана Гиясабади и отчет о помолвке Гамар. Ты что думаешь, этот индиец и тысячи других их агентов зря время теряют?

Маш-Касем решил, что пришел его час выступить. Он закивал головой и разразился речью:

— Господин Асадолла-мирза не знают этих англичанов. Да и мы — я и ага, — когда в тридцатом году ихнего начальника захватили, англичанов хорошенько не знали, не ведали, что от них людям бывает… Вот у меня был один…

— Да если бы я только рассказал вам, что я претерпел от англичан! — перебил его дядюшка. — В сражении при Казеруне, когда английский командующий бросил свою саблю к моим ногам, — будто вчера это было! — он сказал: «Браво, вы с тысяча четырнадцатью солдатами одолели несколько английских полков. Это будет вписано золотыми буквами в военную историю». Верите ли, я просто рот разинул: ведь за день до этого я как раз пересчитал своих солдат — их оказалось тысяча четырнадцать человек.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31