Глава 2

Его слова ворвались в нее как легкий летний ветерок. Эти слова звенели и пели. Но сомнения все же закрались.

— Ты? Принц? А где же твоя корона?

— Моя корона?

Она заметила смущение в его поразительных синих глазах. Она знала, что настоящий принц не смутился, если бы у него спросили про корону. Настоящий принц сходил бы, достал бы корону и показал бы ей, если бы это был настоящий принц. Она отступила от него, высвободив свою руку.

— У тебя не никакой короны, не так ли?

— У меня их даже три.

— Ха!

— Я говорю правду. Она покачала головой.

— А если у тебя их так много, то что, они растут на царских деревьях? А может у тебя и палок с золотыми мячами на конце тоже много?

— Не мячи, а шары, — поправил он ее. — Боюсь, что у меня нет собственных скипетров с мячами, как ты говоришь.

— Нет? — ее глаза расширились. — В чем дело? Царские деревья плохо плодоносят в этом году?

— Только король может иметь державу и скипетр. И они не перейдут ко мне до тех пор, пока меня не коронуют Королем Авентины.

Пичи заулыбалась, а затем разразилась громким смехом.

— О, Боже, приятель, какого черта тебе нужно мне врать! Я готова быть Принцессой Пичи! Неужели ты не можешь понять, что, как только я стану принцессой, я прикажу бросить тебя в пасть крокодилу за твое вранье! Пойми, Сенека будет на моей стороне!

Сенека уже не знал, что ему делать: смеяться или плакать.

— Я — Се-не-ка, — произнес он.

Хихикая, Пичи, повернулась к полке над камином, провела по ней рукой, но не обнаружила ни пятнышка пыли.

Она продолжала:

— Я уже слышала однажды эту сказку. Это была сказка о принцессе, которая пришла в королевский замок во время дождя. Никто не поверил, что она — настоящая принцесса и ей предложили переночевать на сотне перин. А под одну перину подложили маленькую горошину, чтобы узнать, действительно ли она была настоящей принцессой. Потому что только настоящие принцессы способны почувствовать горошину через множество перин. А когда она проснулась, она была вся в синяках. Это была самая настоящая принцесса.

Сенека постарался вспомнить, не слышал ли он когда эту историю. Но единственные сказки, которые ему вспоминались, были рассказы из греческой и римской мифологии. А для себя Сенека заметил, как сказка о принцессе-на-горошине закончилась.

— Ты предлагаешь мне, чтобы я проспал ночь на горошине, чтобы доказать, кто я есть на самом деле? — вспыхнул он и рассердился на нее за то, что она ему не верила.

Он сердился на себя за то, что попусту тратит время, слушая ее глупый рассказ. Пичи взяла локон волос и закусила его губами.

— Ну что, тебе не понравилась сказка, что я тебе рассказала? Только вот, я думаю, что для принцесс подходяща горошина, а вот для испытания принцев нужно взять что-то другое. Возможно — пятнистый боб.

— Я не буду спать на бобе! — Эти слова сами вылетели из его рта, он даже не поверил, что произнес такое!

Какие нелепости он говорит: «Спать на бобе!»

— А почему бы и нет? — осмелев, спросила Пичи. — Что, боишься проснуться весь в синяках?

Но все же она решила дать ему хороший совет.

— Скажу тебе вот что, парень! Позови своих слуг, да скажи им, чтобы сходили и принесли все твои короны сюда!

Сенека не знал, как еще заставить ее поверить ему. Он не привык, чтобы им так бесцеремонно командовали, но все же бросился к своей роскошной кровати и дернул золотой шнур, свисающий с потолка. Очень скоро в дверь гостиной постучали.

— Оставайся здесь, — приказал он Пичи. Когда он покинул спальню, она стала подглядывать украдкой из арки. Она увидела, как он открывал дверь в другую комнату. В коридоре стоял красиво одетый мужчина.

— Латимер, — сказал ему Сенека, — принеси мне мои короны. И поторопись.

— Тотчас же. Ваше Королевское Величество, — ответил Латимер.

Сенека продолжал стоять спиной к Пичи (он знал, что она подглядывает за ним из спальни) до тех пор, пока слуга не принес большой золотой поднос. Сенека взял поднос, отпустил слугу и понес бесценный груз в спальню к кровати.

На подносе были три прекрасные короны. Затем он повернулся к камину и стал ожидать реакции Пичи. Ее взор был прикован ко множеству сверкающих в коронах камней. Она даже не смогла издать удивленного вздоха. С изумлением она прошла к балдахину кровати, взошла по ступенькам и дотронулась до одной из корон. Ее пальцы потрогали алмаз, который был настолько велик, что его можно было сравнить только с большим орехом, который растет у подножия Голубого Хребта.

Она сняла свою енотовую шляпку и почтительно подняла корону с кровати. Пичи была загипнотизирована блеском драгоценных камней. Дрожащими руками она надела корону себе на голову. Корона съехала ей на переносицу, но пальцем она поправила ее.

— Посмотри-ка на меня, Селоу Водсворт Макги, — пробормотала она своей белке, которая сидела в изголовье кровати. — Я ношу корону. Она абсолютно вся из чистого золота и сияющих драгоценностей, и я… я, действительно, и по правде ношу ее. Ношу ее на…

И тут Пичи сообразила. По команде этого человека короны были принесены в комнату слугой.

— Ваше Королевское Величество, — обратился к нему слуга.

— Величество, — прошептала она. Медленно и нерешительно она повернулась и взглянула на него.

«Его Королевское Высочество, принц Авентины», — пронеслось у нее в голове.

Их взгляды встретились.

— Теперь ты мне веришь? — спросил он.

Она кивнула головой, не произнеся ни слова.

— Принцессе нельзя сомневаться в своем муже. Ты никогда больше этого не сделаешь, — сказал он.

Дрожащими руками она сняла корону. Но только тогда, когда она хотела положить корону на поднос, только тогда до нее дошел смысл сказанных слов. Сказанное так поразило ее, что корона выпала из рук и покатилась по огромному бугристому ковру.

— Принцесса… Ты… — Ее губы стали влажными. Она взглянула на него снова.

— Ты… ты… женишься на мне?

На минуту он задумался над тем, какие изменения могут произойти в его жизни в связи с его женитьбой на ней: с одной стороны, он больше не будет спать один, а его отец не будет приставать к нему по поводу выбора невесты. С другой стороны, женитьба на Пичи сулит много волнений.

Он совсем ничего о ней не знает и нужно потребовать, если он решит жениться на ней, чтобы она научилась хорошим манерам.

— Ты дашь согласие, что станешь леди, достойной носить титул Принцессы Авентины? — спросил принц Сенека.

— Я… Я обещаю носить мою корону каждый день.

Принц уставился в пол, стараясь не засмеяться. Он подыскал слова для того, чтобы задать свой вопрос так, чтобы ей было понятно.

— Обещаешь ты обучиться всем манерам леди? Дашь ты мне слово, что ты постараешься овладеть надлежащим этикетом?

— Этикетом? — пожала она плечами.

— Манерами, — пояснил он.

— Я никогда не кладу локти на стол и пользуюсь салфеткой, а не рукой, — бросилась она доказывать ему. — Я никогда не сморкаюсь, не чихаю и не кашляю, не закрыв рот рукой. Также не имею привычку стучать костяшками пальцев и плеваться.

Сенека был очень рад услышать, что она не любит плеваться.

— Все это хорошо, но я хочу, чтобы ты пообещала мне выучить и другие правила поведения.

— Я… Я обещаю быть самой манерной принцессой на этом острове.

Сенека заглянул ей в глаза. Они сияли от радости.

— Ну, хорошо. Тогда я собираюсь жениться на тебе, — сказал он.

Она пристально и восхищенно уставилась на него и осмотрела с головы до ног всю его высокую фигуру.

Его движения были легкими. Она разглядывала смуглую кожу и плотные мускулы на его груди, темные завитки волос, падающие на виски. Она смотрела на его прекрасное лицо с такими совершенными чертами, что казалось его изваял из редкого дерева великий скульптор. В его синих глазах светилась только доброта и ничего коварного. Он был, несомненно, прекрасен. И он был ее суженым. Порыв восторга захлестнул ее. Она, едва не упав со ступенек, пробежала через комнату и прыгнула ему на шею.

— О, мой дорогой возлюбленный. Я знала, что ты скажешь «да»! Да, я это все знала. Приметы — никогда не врут! — Она взяла его руку и прижала к своему сердцу.

Ее правда, удивило, что он все же собирается жениться на девушке, которой так недолго осталось жить. Но, кажется, он не собирался передумывать, во всяком случае, ничего об этом не сказал.

Нет, теперь она не собирается плакать по поводу своей судьбы. Жизнь настолько хороша и прекрасна, чтобы проводить ее остаток в скорби!

— Клянусь богом, мой самый прекрасный и дорогой, — сказала она, — пока я жива, буду дарить тебе блаженство…

Он уже ни о чем не мог думать, а только ощущать. До сих пор она удерживала его руку между своих грудей. Желание вновь захватило его.

Боже, как она прекрасна!

Это, конечно, был лакомый кусочек и находиться с ней в такой близости было трудно.

— Я говорю, что буду любить тебя так, как никто другой тебя не любил, — пообещала Пичи, заглядывая в его страстно загоревшиеся темно-голубые глаза. — Я, конечно, не могу любить тебя прямо сейчас, потому что я не знаю тебя хорошо. Но я же когда-то узнаю тебя? И я буду обожать тебя как сливовый пудинг. И… И возможно, ты тоже полюбишь меня. Ты знаешь, мое единственное желание, чтобы ты любил меня, чтобы последние дни моей жизни были заполнены любовью — моей и твоей…

Ее просьба полюбить ее заставила его вздрогнуть. Он отступил на шаг от нее.

— Сенека? — произнесла она.

— Да, — ответил он рассеянно. Она надула свои губки.

— Настало время… Он нахмурил брови.

— Время? Для чего?

— Поцеловаться! Ну, больше мы ничего, пока что, не сможем сделать, как только совершить этот грех. Конечно, я никогда этого раньше не делала, но моя соседка миссис Макинтош… Но она говорила, что это очень хорошо. А вообще она говорила, что это — удовольствие для простаков. Но я не знаю, врала она или нет…

Сенека был в замешательстве. Стиль, в котором она пригласила его расцеловать ее, был настолько нелепым, что это его возмущало. А, с другой стороны, это было очень смешно, и он едва сдерживался, чтобы громко не рассмеяться.

Уже не в первый раз она вызывала в нем такие противоречивые эмоции. Практически с того момента, как она ввалилась в его комнату, она злила его, приводила в смятение, вызывала желание, потрясала и смешила.

— Конечно, я думаю, что все будет хорошо, — поправилась вдруг Пичи, заметив выражение его лица. — А может быть грех сразу целоваться? Я тебя совсем мало знаю, а самый ужасный грех, конечно, поцеловать мужчину, прежде чем его хорошо узнаешь. Жаль, Сенека, что ты не сможешь поцеловать меня сегодня. Я не знаю почему, но… но не сегодня…

Сенека опять чуть не рассмеялся.

— Значит, ты отказываешься меня поцеловать, — спросил он.

— Да, но только до тех пор, пока хорошо тебя не узнаю…

Больше всего на свете ему хотелось взять ее в объятья, расцеловать и… Но она смотрела на него своими сияющими зелеными глазами так наивно и доверчиво, что он сказал:

— Сейчас ты ляжешь спать!

— Лягу спать? С чего?

— С чего, — передразнил он ее. — Я полагаю, что тебе нужно выспаться.

— Это означает, что ты хочешь, чтобы я пошла спать?

— Да, — ответил Сенека.

— А почему ты так говоришь?

— Потому, что ты останешься спать здесь. Она раскрыла рот от изумления.

— Черта с два я останусь! Мы еще не поженились. Если ты думаешь, что я из тех девушек, кто сразу прыгает в кровать, ты ошибаешься, Сенека!

Это заявление говорило о ее девственности. Девственность — вот, что было необходимым условием невесты для королевской семьи Авентины. Конечно, потом она станет страстной женой, но это потом.

А сейчас он сказал:

— В будущем, пожалуйста, воздерживайся говорить о таких непристойностях. Ты будешь спать в моей кровати, а я расположусь на диване.

Она взглянула на огромный бархатный диван, а затем на кровать. Затканный золотыми узорами бархатный балдахин над кроватью был настолько длинным, что золотые концы кистей свисали до пола.

Предметом ее желаний было поспать в такой кровати.

— Хорошо, но только никаких фантазий в середине ночи, слышишь? — спросила она. — Ты самый коварный соблазнитель из тех, кого я встречала. А если будешь прилипать со своими штучками, я смогу сказать тебе «нет».

Ее отповедь его развеселила, но наивная честность и тронула, и смутила, и застала врасплох. Ему никогда не давалась такая откровенность. Опять показалось, что они уже где-то встречались.

Ему стало неловко, что он учил ее прятать свои эмоции. Она наклонил голо ну и сказал:

— Я даю тебе слово, что ты будешь в полной безопасности сегодня ночью.

Удовлетворенная его обещанием, она взяла сумку и прошла к кровати. По дороге она увидела, что за аркой есть еще одна комната. Ох, какая это была комната! В мраморном полу была вделана сверкающая золотом ванна. На стенах висели пушистые полотенца и лежали на полках белые куски мыла. И все это многократно отражалось в полностью зеркальных стенках.

— Боже, я никогда не представляла, что может быть такая ванна. Мы мылись дома в деревянной кадке, что стояла у очага. Потом она наполовину сгнила, а отец так и не сделал новой, и нам приходилось ходить мыться в ручье Макинтошей. Боже, какая холодная была там вода! А отец дразнился, что от ледяной воды на груди растут волосы! Но я не верила, что от ледяной воды растут волосы. А тем более у меня. Я ведь девушка…

Она оторвала взгляд от ванной и посмотрела снова на Сенеку. Ее глаза уставились ему прямо в грудь.

— Ты что, никогда за всю жизнь не мылся в ледяной воде? — спросила она. — У тебя такая гладкая грудь, как нос у моли!

Он невольно посмотрел на свою грудь, прикидывая про себя: насколько же гладкий нос у моли? Сравнение его груди с этим насекомым носило явно оскорбительный характер и он возмущенно сказал:

— Сохрани такие неприличные для леди сравнения, для себя. Ясно, Пичи?

Она, правда, совершенно не поняла, что в этом сравнении неприличного, но, на всякий случай, согласно кивнула головой. Затем, поставив поднос с коронами на стол, села на кровать. Сидя на кровати, отцепила с пояса свой большой кинжал, сняла с ног поношенные башмаки и красные носки и тут остановилась.

— Я всегда сплю раздевшись, — пояснила, проскользнув между портьер балдахина на кровать. — Но, так как ты остаешься здесь, я сегодня буду спать в одежде. Она уже вся высохла…

«Завтра, моя милая, я найду портных и ты не будешь носить домотканые юбки и старые башмаки. Да и охотничий нож ты также не будешь носить», — подумал про себя принц Сенека, но ее идея спать одетой все же ему понравилась.

— А почему ты не хранишь эти короны здесь, у себя?

— Они слишком ценны, чтобы храниться так просто. Во дворце есть специальная, постоянно охраняемая комната для корон и для всех остальных королевских принадлежностей…

— Все равно, зачем держать короны там, где их никто не видит? Когда я получу свою корону и принцесские драгоценности, я буду носить их, не снимая и каждый день. Ну, только что в ванной, и все…

Он пожал плечами, ничего не ответив.

— А вообще, мы с тобой можем поговорить немножко? — поинтересовалась она. — Мне необходимо рассказать тебе о своих мечтах, прежде чем я уйду из мира сего. Я ведь тебе уже сказала, что у меня осталось совсем немного времени. Наверно, часть их уже никогда не сбудется, но некоторые еще можно попробовать исполнить. Например, потанцевать с цыганами. С тех пор, как я увидела в своей книжке рисунок цыгана, появилось желание станцевать с живым цыганом. Они бьют в бубны во время танца. Ты видел такое, Сенека? Знаешь, ты похож на цыгана со своей черной шевелюрой, смуглой кожей. Может быть, ты родственник цыган?

— Нет, — ответил он. Его интересовало, когда же ее рот устанет говорить.

— Возможно, ты и не знаешь, — продолжила она. Улыбаясь, она вытащила клочок бумаги из сумки.

— Хорошо, мой цыганский принц. Здесь мой свадебный наряд, — сообщила она ему, показывая на рисунок, что был на клочке бумаги. — Я нарисовала свой свадебный наряд, пока плыла на корабле. Это платье — предел моих мечтаний, Сенека. И я мечтаю о нем с тех пор, как узнала о том, что я выйду замуж за тебя…

Сенека никак не мог понять, почему она так была уверена, что выйдет за него замуж. Ее вера в приметы была, конечно, такой же нелепой и смешной, как и ее уверенность в том, что она скоро умрет. В действительности же, она выглядела здоровее любой женщины, которую он когда-либо встречал.

— Сенека, — сказала она и показала ему свой рисунок, — эти маленькие точки, которые я нарисовала — алмазы. Посмотри, куда я хочу, чтобы они были пришиты. Их надо пришить от середины талии и дальше в низ по юбке до пола. Алмазы образуют твое имя, Сенека, видишь. Вот тут: С-Е-Н-Е-К-А. Мое самое дорогое, возлюбленное имя. Это будет такое романтическое платье! И конечно же, я хочу мою принцесскую корону, Сенека. Это будет то, чего желает моя душа.

— Ты можешь положить свой рисунок на столик рядом с кроватью, а завтра я посмотрю его, — сказал он, успокаивая ее, хотя у него уже были свои идеи относительно ее свадебного наряда. Став его невестой, она наденет платье, которое подобает принцессе: из шелка, кружев и цветов.

— Укладывайся спать, — распорядился он. Откинувшись назад, она утонула в мягких перинах. Вокруг нее было много шелковых подушек. Сонливость нахлынула на нее.

— Завтра, — начал Сенека, — ты встретишься с моим отцом. — Я с ним сначала поговорю наедине, а ты останешься здесь, в этой комнате до тех пор, пока я за тобой не приду. Это будет рано утром, где-то около восьми часов утра. Я думаю, что тебе надо будет встать пораньше, часов в семь, чтобы успеть одеться. Приношу извинения, что придется встать в ранний час.

Пичи слышала, как он говорил ей. Но ей стало так тепло, так уютно и ей так ужасно захотелось спать, что она совсем не могла сосредоточиться на том, что он говорил. Единственное слово, которое она четко поняла и услышала, было слово «завтра».

— Завтра, — пробормотала она. — Завтра на рассвете я пойду в зеленые поля, где пасутся овцы и буду играть с ними…

Сенека слышал ее бормотание и решил, что она все поняла и согласилась.

— После встречи с моим отцом, ты проведешь оставшиеся до свадьбы недели две с придворными портнихами. Конечно, времени будет маловато, чтобы поработать над твоими манерами, но… я начну уроки поведения сразу же после венчания, — сказал он.