Как всегда в таких случаях, едва начнешь вытаскивать себя из ямы, строя планы, так судьба преподносит тебе что-нибудь новенькое откуда не ждешь. В дверь позвонили, два коротких звонка и два долгих - значит, Джон.
      Первая мысль у меня была разбудить детей, пусть порадуются.
      - Нет-нет, - сказал он. - Пожалуйста, не утруждай себя. Вирджиния, я устал как собака. Как последний пес, - сказал он. - Проклятье какое-то эта работа, сплошная головная боль. Спасу нет. Дня не видишь из-за нее, по ночам точит мозги, а кому достается почет в конечном счете?.. Вирджиния, - сказал, - не знаю, смогу ли я приходить и дальше. Давно собираюсь сказать тебе. Просто не знаю. К чему это все? Можешь ты объяснить, если б я задал тебе такой вопрос? Как мне все это понимать, не разберусь.
      Я залила кипятком заварку чая, потому что почувствовала, когда здоровалась, какие у него холодные пальцы. И молчала. Старалась посмотреть на вещи с его, мужской точки зрения. Я думала, какой ему нужно проделать путь, чтобы повидаться со мной, - с автобуса на электричку, потом в метро, а после обратно: метро, электричка, автобус, и в час ночи - дома. Ему не стоило бы особого труда расстаться с нами навсегда. Я представила себе, как буду жить, я самым серьезным образом задумалась о своих детях. И решила, что если уж выбирать, то не выберу ту жизнь, в которой его нет.
      - Это что? - спросил он, показывая на бумажку с подробным перечнем моих напастей. - Письмо писала?
      - Да нет, - сказала я, - это для <Золотой жилы>. Вдруг да пробьюсь туда.
      - Вирджиния, опомнись, - сказал он, пробежав глазами мой список, - даже и не надейся. На смех поднимут, пулей вылетишь из студии. Это для тех, кто действительно пострадал.
      - Ты уверен, Джон?
      - То есть на сто процентов. Ты вообще видела эту передачу? Я хочу сказать, вдобавок к разной всячине - мелким житейским неприятностям, - он пренебрежительно махнул рукой на мою бумажку, - людей постигло настоящее бедствие. То ли живут в зоне торнадо, то ли жизнь порушена из-за наводнения словом, Господь наслал катастрофу. Что ты, Вирджиния.
      - Значит, так-таки уверен?
      - Я тебя умоляю...
      Я со вздохом убрала свой список. Все же приберегу на крайний случай, тогда, может, и пригодится.
      С этим разобрались; теперь я перешла от слов к делу в соответствии с принятым ранее решением. Я отодвинула в сторону его чашку с горячим чаем. Протиснулась между столом и жесткой пряжкой его ремня и села к нему на колени. Обняла его за шею и сказала:
      - Где это ты так продрог, Джон?
      У него доброе лицо, и он сумел изобразить крайнее удивление.
      - А знаешь, Вирджиния, - сказал он, - я уже согреваюсь.
      Мы оба прыснули.
      В тот вечер Джон стал моим любовником.
      У миссис Рафтери, как припадет к своему потайному источнику дешевого вина, так дурь шибает в голову и немочь - в суставы. Она убеждена, что Джон должен навещать ее чаще.
      - Почитай мать свою... Что с тобой, Джон? - сетует она. - Сказано почитай. Ну и почитай... Вирджиния, детка, - говорит она мне. - Вот ты никогда бы не утащила Джона в Джерси, не то что Маргарет. Какая жалость, что он женился не на тебе.
      - Меня вы не больно-то жаловали в те годы.
      - Враки, - говорит она.
      Известная мастерица лицемерить, а впрочем, не больше, чем остальные жители Земли.
      Меня поражает другое - что Джон как будто не слишком угрызается из-за наших с ним отношений, а я-то думала! До сих пор трудно поверить, что мужчина, который каждый год рассылает на Рождество открытки с десятью заповедями, может расстегиваться и застегиваться так запросто.
      Конечно, мы обязаны соблюдать сугубую осторожность, чтобы не разбудить детей и не потревожить соседей, которым приятно слушать чужие игры лишь до определенного предела, а дальше их начинает бесить, что люди получают удовольствие. Мы и между собой должны соблюдать осторожность, потому что, когда мой муж вернется и обнаружит, что дети ходят в школу и стало вообще полегче, он не простит мне, увидев, что я опять взялась за свое - множить шумливые росточки жизни, столь обременительные для мужчины.
      Уже два с половиной года, как мы не видим его. Я не хочу, хоть мне и подавали такую мысль, обращаться ни в полицию, ни к частному сыщику, ни в ЦРУ - ни к кому, чтобы его разыскали и вернули назад. Я знаю: если б он собирался никогда не возвращаться, он написал бы и известил меня об этом. А так он может объявиться в любой вечер, знать бы только когда. Бывает, окунешься ненароком в сон особенно взрывной силы - и просыпаешься среди ночи воображать себе отрадную картину его возвращения.
      Вот он открывает дверь своим старым ключом. Окидывает меня строгим взглядом и говорит:
      - Да, постарела ты, Вирджиния.
      - Ты тоже, - говорю я, хоть он ни капельки не изменился.
      Он располагается на кухне, так как по всему дому спят дети. Я распускаю на нем галстук, предлагаю сделать ему бутерброд. Он шлепает меня по мягкому месту, с одобрением отмечая его упругость. Я вьюсь вокруг него, точно он майское дерево в лентах, и обцеловываю со всех сторон.
      - Не слишком мне показалось в армии, - говорит он. - В другой раз, думаю, надо идти в торговый флот.
      - Это в какой, - говорю, - армии?
      - А там везде примерно одно и то же, - говорит он.
      - Не удивлюсь, если так, - говорю я.
      - Запонка закатилась куда-то к чертовой матери, - говорит он и опускается на пол искать.
      Я тоже опускаюсь на колени, хотя твердо знаю, что у него в жизни не было запонок. Не важно, чего только ради него не сделаешь.
      - Крепко я подкосил тебя тогда, - говорит он сквозь смех. - Да уж, подкосил под самый корень.
      И, не дав мне хотя бы устроиться поудобнее на этом нашем линолеуме в крупный горошек, он прямо тут же, на месте, очутился поверх меня, и это было, правду сказать, такое счастье, что мы забыли о мерах предосторожности.