Нанятые им люди дожидались в том месте, где королевская дорога сворачивала на север, к Оксфорду. Повозки и всадники сгрудились в предрассветной мгле; люди кутались в плащи, пытаясь защититься от надоедливого дождя. Заслышав цокот копыт приближающихся всадников, старший кучер, шлепая по лужам, вышел вперед и принялся размахивать фонарем. Не теряя времени, Хью приказал отряду выстроиться на манер военной колонны: впереди и сзади – вооруженные верховые, в середине – повозки и коляска с женщинами. Заскрипели колеса, и повозки стали выстраиваться друг за другом; всадники, разбрызгивая грязь и сталкиваясь в темноте, занимали свои места.
      Крики людей и лошадиное ржание врывались в глухую тьму, царившую в коляске, перекрывая немолчный шум дождя, барабанившего по деревянной крыше. Все эти звуки болезненно отдавались в голове, и Санча заткнула уши, чтобы ничего не слышать. В ее глазах стояли слезы, но она не позволяла себе расплакаться. Она неподвижно сидела на обитом красной кожей сиденье, терзаемая стыдом за то, что случилось ночью, ошеломленная, не понимающая, что с ней происходит.
      Она тщилась разобраться в нагромождении тех невероятных событий, которые столь круто изменили ее жизнь. Если бы она только могла все вспомнить, сокрушалась Санча. Тысячи вопросов, на которые не находилось ответа, роились в ее измученной голове. Она чувствовала себя потерянной, одинокой, преданной всеми, не способной полагаться даже на собственные чувства. Она пребывала в полном замешательстве, и ни на минуту ее не отпускал леденящий страх.
      Коляска неожиданно дернулась, заставив обеих молодых женщин откинуться на спинки сидений.
      – Ох! – удивленно воскликнула Алиса, ударившись затылком о мягкую кожаную спинку. – Пресвятая Дева! – И тут же, вспомнив о своих обязанностях, заботливо осведомилась: – Вы не ушиблись, миледи?
      – Нет, – заставила себя ответить Санча, понимая, что упорное молчание ничем не поможет ей.
      Ей отчаянно хотелось схватить пухлую руку добродушной служанки и поведать о всех своих несчастьях. Но как она могла открыть душу девушке, которую приставил к ней он, после его бесчестного поведения прошлой ночью? Как признаться в удручающем неведении того, что происходит между мужчиной и женщиной в брачную ночь? «Нет, – решила она, – лучше молчать обо всем».
      – Скоро рассвет, миледи, – весело сказала Алиса, желая приободрить госпожу. Помолчав немного, девушка улыбнулась в темноту и доверительно сообщила: – Ох, и не люблю я, когда темно!
      – Я тоже, – отозвалась Санча негромко и сухо.
      Алиса ждала, что госпожа продолжит разговор, поскольку казалось, что она расположена поговорить, но Санча опять погрузилась в молчание. Немного погодя, когда начал заниматься рассвет и в коляске стало чуть светлей, Алиса увидела, что госпожа спит глубоким сном и голова ее безвольно качается в такт движению коляски.
      Прошло довольно много времени, и заскучавшая Алиса решила раздернуть шторы, чтобы наблюдать за дорогой. В окна коляски хлынул серенький, водянистый свет дождливого утра, но госпожа по-прежнему крепко спала.
      Внутри поскрипывающего кузова было сумрачно; зелень полей, мимо которых они проезжали, потеряла свою изумрудную свежесть в тусклом свете, лившемся с низкого хмурого неба. Казалось, мертвенное оцепенение ненастной погоды охватило все видимое пространство: мокрые поля, деревья с потемневшими стволами, затопленные водой придорожные канавы. Давно уже стоял день, а леди все так же крепко спала. Алисе показалось очень странным, что молодая женщина спит столь непробудным сном.
      В конце концов, убаюканная равномерным покачиванием коляски, Алиса задремала сама и продремала довольно долго, хотя, когда проснулась, ей показалось, что она лишь на минуту закрыла глаза. Коляска не двигалась; снаружи доносились громкие голоса.
      Алиса высунула голову в окошко экипажа и увидела, что кучеры слезают с козел, всадники спешиваются и ведут коней под мокрыми деревьями к неширокому потоку, чьи быстрые воды были желты от ила. Несколько кучеров, вооружившись ведрами, шли мимо коляски за водой для лошадей.
      – Что это за место? – крикнула Алиса.
      Могучий детина с двумя ведрами, казавшимися игрушечными в его ручищах, обернулся к ней.
      – Откуда мне знать! – отозвался он и, толкнув шагавшего рядом бородача, спросил: – Может, ты, Моул, скажешь?
      – Я-то? – засмеялся тот сквозь густую жесткую бороду. – Откуда мне знать! – За ним, как эхо, отозвался третий, а там и остальные подхватили шутку.
      – Дептфорд, или что-то в этом роде, – раздался голос под окошком.
      Алиса испуганно вздрогнула и увидела устремленные на нее глаза орехового цвета, принадлежащие Мартину Симзу.
      – От Виндзора нас отделяет добрых пятнадцать лиг. Сомневаюсь, что рука начальника стражи дотянется сюда, – заметил он сухо, откинув назад гриву спутанных светлых волос.
      Алиса мрачно взглянула на него. Уж не думает ли он, что она настолько глупа, чтобы замышлять побег? Она уж было собралась ответить должным образом, как увидела их господина, направлявшегося к коляске с конем в поводу.
      – Где твоя госпожа? – обратился Хью к Алисе, передавая поводья Мартину со словами: – Проследи, чтобы его напоили.
      – Спит, милорд, – ответила Алиса, быстро оглянувшись на Санчу, убедилась, что это так, и озабоченно добавила: – Она весь день проспала, истинная правда.
      Хью, пригнув голову, забрался в коляску. От него пахло дождем, травой, лошадиным потом, и в тесноте коляски он казался слишком большим.
      – Оставь нас, – приказал он Алисе.
      Та протиснулась мимо него и вылезла наружу. Сквозь низкие ветви деревьев она видела, как Мартин ведет к воде коня господина.
      Некоторое время Хью внимательно всматривался в бледное лицо спящей Санчи, потом протянул руку и легко коснулся ее хрупкого плеча.
      Санча широко раскрыла глаза и сдавленно вскрикнула от испуга.
      – Я не хотел тебя напугать, – извиняющимся тоном произнес Хью. Он улыбнулся ей и, нагнувшись еще ниже, чтобы лучше видеть ее лицо, взял жену за руку. – Мы сделали привал, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. Не хочешь ли выйти подышать свежим воздухом?
      Санча бросила на него взгляд, полный отвращения, и отняла руку. Забившись в угол мягкого кожаного сиденья, она отвернулась к окну, не желая его видеть, ненавидя и презирая всей душой.
      Хью был почти уверен, что встретит подобную враждебность, и, ничуть не обескураженный поведением супруги, мягко улыбнулся.
      – Может, ты чем-то недовольна? – предположил он, любуясь чистой линией ее лба, нежной кожей щеки, окрашенной слабым румянцем, и подрагивающими пушистыми ресницами. – Надеюсь, путешествие не доставляет тебе слишком больших неудобств. Ты уверена, что не хочешь выйти? Дождь прекратился… Не мешало бы тебе размять ноги.
      Алиса ждала неподалеку от экипажа, зябко обхватив руками плечи. Немного погодя она оглянулась вокруг и, не видя поблизости ни души, подошла к коляске, желая услышать, что происходит внутри. Если она надеялась подслушать их разговор, то ее ждало разочарование. Говорил один Хью Кенби, госпожа не проронила ни слова. Алиса, снедаемая любопытством, подошла еще ближе, но тут дверца неожиданно распахнулась, и Хью спрыгнул на дорогу.
      – Мартин принесет еду и вино. Проследи, чтобы госпожа съела чего-нибудь.
      – Хорошо, милорд, я позабочусь об этом, – ответила Алиса.
      Не прошло и четверти часа, как в дверцу коляски постучался Мартин и вручил Алисе мех с вином и корзинку со скромной провизией: куском сыра и ковригой хлеба. Алиса отдала должное нехитрой снеди, как если бы то были изысканные яства, поскольку изрядно проголодалась. Но госпожа сидела, молча уставившись в окно, и не притронулась к еде.
      Позже, когда коляска, подпрыгивая на колдобинах, катилась по заросшей травой главной улице какой-то безымянной деревни, где в лужах копошились свиньи с поросятами, мимо крестьян, оторопело глазевших на проезжающую кавалькаду, Санча наконец нарушила молчание и обратилась к служанке:
      – Ты не знаешь, куда мы едем?
      Ее жалобный, как у обиженного ребенка, голос тронул Алису.
      – Да на Север, миледи, в Эвистоунское аббатство. – У Алисы сердце разрывалось при виде печального лица госпожи, и она виновато добавила: – Честное слово, сударыня, я очень мало знаю об этом месте. – Но тут же, противореча себе, призналась, что ей все же кое-что удалось узнать, подслушав разговор господина и Мартина.
      Страсть Алисы всегда обо всем знать ни в коей мере не удовлетворялась одним лишь подслушиванием. Вот и сейчас в запасе у нее оказались разные будоражащие слухи, которыми она и поделилась со своей госпожой, понизив голос до свистящего шепота:
      – Один возчик рассказывал, что там схоронен какой-то святой или, по крайней мере, чудотворец, это уж точно. Он говорит, стены у аббатства такие толстые, как в лондонском Тауэре, и язычники нас там не достанут. – Для Алисы говорить было таким же естественным делом, как дышать, и она трещала без умолку.
      Слушая оживленную бесхитростную болтовню служанки, Санча прониклась к ней если не доверием, то некоторым расположением. Время от времени Санча вставляла слово или осторожно спрашивала о чем-нибудь.
      Вдохновленная пробудившимся интересом госпожи, Алиса не жалела сил, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей. Она рассказала о своей жизни в Суррее, о том, как отправилась в Виндзор, чтобы честным трудом заработать на хлеб насущный, и о том, как Хью Кенби избавил ее от жизни, полной лишений, и возродил в ней надежду на будущее. В своем рассказе она следовала не столько истине, сколько собственному воображению. Так, Алиса умолчала о том, что для того, чтобы выжить, ей приходилось спаивать мужчин, а потом обчищать их карманы. Но ее благодарность молодому лорду была глубокой и искренней, и она не жалела добрых слов в его адрес.
      Сначала Санча с недоверием и изумлением слушала болтовню розовощекой Алисы, превозносившей до небес Хью Кенби, человека, поступившего с ней так грубо, так бесчестно. Разве не он украл ее приданое, не он завладел ее телом, воспользовавшись ее бессознательным состоянием? Он вор, нет, гораздо хуже вора. Хуже, потому что молод, привлекателен и хладнокровен, и у нее нет оружия против него.
      Все, что оставалось Санче, – это молчать и слушать. Даже в своем теперешнем положении она не могла отрицать того, что ее участь всегда была в руках короля: многих молодых леди, обладающих крупным приданым, отдавали его фаворитам в качестве награды за услуги или желая купить их преданность. Она ясно понимала, что Ричард давно отдал бы и ее какому-нибудь своему фавориту, не прояви маленькая Изабелла такой настойчивости и не будь король так уступчив, когда речь заходила о ее желаниях.
      Но Ричард больше не был королем. И хотя Санча не могла вспомнить большую часть того, что произошло недавно, ей живо помнился тот день, несколько месяцев тому назад, когда гонец принес известие об аресте короля. Она не забыла толп народа, запрудивших улицы Лондона, выражение боли в глазах маленькой королевы. Лица, сцены, обрывки разговоров всплывали в ее памяти, сменяя друг друга. Но за мелькавшими обрывками воспоминаний оставалось что-то неуловимое, что ее сознание, казалось, вот-вот восстановит, вырвет из тьмы, что-то необъяснимо тревожившее ее, вызывавшее у нее смутный безотчетный страх.
      Алиса продолжала говорить, найдя в лице госпожи благодарную слушательницу. Она рассказала о своей жизни в Виндзоре, о том, как однажды видела короля Ричарда и маленькую королеву-француженку.
      – Это случилось в первые дни после того, как я устроилась в Виндзоре. Я работала там на кухне, и вот мы, три девушки, залезли на стену и увидели маленькую королеву, которая гуляла со своими придворными дамами в саду. Как все странно, правда? Я, должно быть, видела вас, миледи, хотя не знаю, почему мне так кажется. Я тогда почти не глядела на лица дам, потому что не могла глаз отвести от их роскошных платьев. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: шелк и атлас, расшитые дивными камнями, переливавшимися и сверкавшими на солнце. Как это печально, – задумчиво вздохнула Алиса, – быть такой молодой и уже потерять мужа.
      Ее слова поразили Санчу в самое сердце.
      – Король Ричард! – воскликнула она, и вновь чувство странной тревоги стиснуло ей грудь.
      – Да, миледи, разве вы не знаете? Говорят, он умер от разрыва сердца, когда лишился трона.
      Санча больше не проронила ни слова, боясь неосторожной фразой выдать себя. Отвернувшись к окну, она молча горько плакала. Слезы струились по ее щекам, капали на грудь, сдавленные рыдания порою срывались с дрожащих губ. Она плакала по тщеславному и глупому Ричарду, по маленькой одинокой королеве, оплакивала свою участь.
      В наступающих сумерках отряд медленно тащился к Оксфорду. Дорога шла по гравийной насыпи посреди болот и к югу от города пересекала реку.
      У ворот святого Олдата выстроилась длинная очередь повозок. Наступил вечер, прохладный и сырой. Таможенные чиновники, вооруженные фонарями, расспрашивали купцов о товарах, которые те везли в город на продажу, щупали кладь, заглядывали в повозки и объявляли наконец размер пошлины.
      Каждый купец, когда подходила его очередь, неизменно протестовал, оспаривая назначенную цену, и после громкой перебранки чиновники иногда шли на уступки, но чаще нет. Все, похоже, зависело от того, насколько неуступчивым оказывался купец и насколько зычным голосом обладал.
      Очередь продвигалась невыносимо медленно. Когда небольшой отряд, предводительствуемый Хью, – всадники, коляска, повозки, – оказался наконец у ворот, чиновник потребовал уплатить купеческую пошлину. Он потребовал полденье с каждой повозки, два денье с коляски и по пять денье за каждый тюк товара, который будет провезен в город.
      – Я не купец, – принялся спокойно объяснять Хью. – Это все мои личные вещи: у меня нет намерения продавать их.
      Красноносый чиновник был непреклонен.
      – Сэр, вы не первый купец, который пытается сойти за путешествующего дворянина. Мы здесь повидали разных негодяев.
      – Уверяю вас, сэр, – сказал Хью, едва сдерживая гнев, – я не негодяй и не купец, я – путешественник. – В подтверждение своих слов он вытащил первое из рекомендательных писем. – Вот письмо к сэру Уолтеру Луту, который, полагаю, занимает у вас должность королевского бейлифа [Бейлиф – представитель короля, осуществлявший административную и судебную власть на местах.]. – Именно такой титул употребил его отец, адресуя письмо сэру Уолтеру Луту.
      Чиновник секунду размышлял, потом крикнул одному из помощников, чтобы принесли фонарь. Повернувшись к свету, он распечатал письмо и стал внимательно изучать размашистую вязь строк, выведенных черными чернилами. Поскольку чиновник сам состоял на службе у сэра Уолтера, его отношение к Хью мгновенно переменилось. Он рассыпался в извинениях и сказал, что с величайшим удовольствием объяснит, как короче проехать к резиденции бейлифа.
      Как оказалось, нужный дом было нетрудно найти. Он стоял среди высоких и роскошных домов, окружавших площадь перед храмом святого Эбба. Тем не менее трехэтажное строение с недавно оштукатуренными стенами сразу бросалось в глаза, отличаясь от соседних зданий колоннами по фасаду. В голубоватых сумерках оно казалось сияюще-белым и напоминало чудовищных размеров торт, который дожидается, пока его скушает на десерт какой-нибудь великан. Войдя во двор, Хью заметил поместительные конюшни и многочисленные хозяйственные постройки позади дома.