- Это любовница Вольфа. Бывшая.
      Невольно обернувшись, я заметила, что приветливое выражение, с которым она поздоровалась с Линой, сошло с ее лица и она непрерывно смотрела в одну точку. Я тоже туда посмотрела. Вольф сидел за главным столом и громко хохотал. Видно было, что он хорошо поднабрался.
      - Почему он ее оставил? - спросила я. - Вроде такая интересная женщина...
      - Реноме надо поддерживать, - ответила мне Лина. - Когда Руби стал кандидатом, то не хотел, чтобы его репутация была подмоченной. Хотя мы не в Америке, а Руби - не Клинтон. У нас на эти дела смотрят проще.
      - Согласна, - я кивнула и вспомнила, что когда на том же самом застукали нашего бывшего премьера, Биби Нетаниягу, то он выступил по телевидению и сказал, что он повинился перед женой и она его простила. Вот и все. Все-таки хорошо, что мы - не Америка.
      - А потом, когда Руби выбрали, то он решил к Кристине не возвращаться, уж очень дорого она ему обходилась, - продолжила Лина. - Видишь на ней жемчуг? Натуральный. Думаешь, на свою зарплату искусствоведа в музее античности она сможет такое себе позволить?
      - И все-то ты знаешь! - я действительно была поражена. Ведь Лина говорила все это будничным тоном, словно читала информацию с экрана компьютера. - Каким образом?
      - Хочешь жить..., - она пожала плечами. - Тебе нравятся мои интервью? Так вот: для того, чтобы сделать их интересными, нужно человеку такой вопрос задать, чтобы всю его защитную скорлупу сковырнуть. А для этого, моя дорогая, нужно владеть информацией... - Лина тряхнула выбеленной челкой.
      Мы стояли около эстрады и наслаждались свежестью позднего вечера. "Элвис" пел одну песню за другой и не только из репертуара своего оригинала. Причем и современная эстрада, и песни на идиш у него получались великолепно.
      - Какой прекрасный голос! - сказала я Лине, не сводя глаз с певца. Странно только, что он поет в ресторанном ансамбле.
      - Ничего странного, - возразила она мне. Из-за Леона Ковалло Руби пригласил этот оркестр. С тех пор, как в "Ностальжи" появился этот певец, дела ансамбля пошли в гору.
      - Что ты сказала? - переспросила я. - Ковалло? Он кто, итальянец? Тогда почему идиш?
      - Он такой же итальянец, как мы с тобой, - рассмеялась Лина. Просто его зовут Лева Коновалов, а Леон Ковалло - это его сценический псевдоним, - и моя подруга махнула певцу рукой.
      Не прерывая пения, он церемонно поклонился.
      - Парень бредит театром песни, - понизив голос, сказала мне Лина. Он не без таланта, собой хорош, как видишь... Вот и старается быть на виду у сильных мира сего. Хотя с его данными он мог бы и в опере петь...А здесь... Понравится нашим богатеньким Буратинам, авось и отсыплют на развитие культуры.
      Певец закончил петь и спрыгнул с эстрады. Вытирая взмокшее лицо, он направился в сторону туалетных комнат. Гитарист объявил небольшой антракт.
      Публика потянулась с длинному столу, на котором возвышался трехэтажный торт, украшенный фонтаном из застывшей карамели и фигурками жениха и невесты. Вокруг торта на тарелочках был разложен десерт, а гора фруктов, выложенная на панно позади стола, изображала рог изобилия.
      Перерыв закончился, оркестранты вновь взялись за инструменты, и полилась знакомая рапсодия в стиле блюз.
      Но чего-то не хватало. Раскрытый футляр с саксофоном так и остался лежать на помосте, а музыканта нигде не было видно. Я залюбовалась сверкающими бликами на раструбе благородного инструмента. Было заметно, что он видал виды, бархатная обивка внутри футляра истерлась, от черного мундштука отломился кусочек с краю, но, несмотря на это, саксофон выглядел великолепно
      - Пустите меня! - раздался громкий голос Руби. - Я сыграю...
      Его супруга, сидящая рядом, пыталась было остановить его, но он отбросил ее руку и, кланяясь налево и направо, поднялся на эстраду. Музыканты прекратили играть. Публика, оторвавшись от десерта, с интересом следила за происходящим.
      - А что? - голос Лины неожиданно прорезал наступившую тишину. Она сама не ожидала, что заговорит так громко. - Вольф в молодости играл в ресторане на саксофоне. Он мне рассказывал...
      Ее слова ослабили напряженность, возникшую вследствие поступка Руби. Музыканты осклабились, заиграли вступление, публика зааплодировала, послышались крики "Просим! Просим!". Вольф открыл футляр, его пальцы резво пробежали по клапанам, и было видно, что он не новичок в этом деле.
      Оркестранты снова заиграли вступление, и Руби начал плести затейливую вязь популярной мелодии. Первые такты рапсодии потонули в криках "Браво!" и "Молодец, Руби!"
      Руби уверенно вел за собой музыкантов, и они, оправившись от первого шока, подыгрывали ему ничуть не хуже, чем в первый раз. В конце пьесы Вольф взял высокую ноту, долго ее держал, буквально на грани фола, и, когда он оторвал саксофон от губ, публика взорвалась аплодисментами.
      Руби поморщился, дотронулся пальцем до рта(мне показалось, что с непривычки у него устали губы) и легко спрыгнул с эстрады. К нему тут же подбежали разгоряченные зрители и принялись его обнимать и целовать.
      Мы с Линой стояли все там же, сбоку от эстрады, и лица гостей я видела очень хорошо. Выражение одного лица настолько резко отличалось от остальных, что у меня даже мурашки побежали по коже: роскошная блондинка, которую Лина охарактеризовала мне как бывшую любовницу Вольфа, смотрела на него с неприкрытой ненавистью, полагая, что на нее никто не смотрит.
      Ко мне подошел Денис:
      - Ну что, наговорилась?
      Я кивнула.
      - Пойдем пройдемся, а то я чувствую себя позабытым- позаброшенным, сказал он, и мы выбрались из толпы, окружавшей Вольфа.
      На травяной лужайке перед бассейном, отвернувшись от всего мира, стояли фигуры и что-то шептали в сотовые телефоны. Мне почудилось, что они ищут спасения от одиночества в своих черных трубках с выдвинутыми усиками антенн.
      Пройдя мимо этой сюрреалистической картины, мы с Денисом вышли на тропинку, вымощенную разноцветными кусками гранита. На ней была искусно выложена мозаика: олени на водопое. Конец дорожки упирался в невзрачное строение - подсобку.
      - Нет, и не проси меня! - раздался громкий голос из домика. Я инстинктивно отпрянула и сошла с тропинки в густую тень. Денис последовал моему примеру.
      - Я - иностранный гражданин и не намерен вмешиваться в ваши разборки! гремел тот же голос.
      Ему возражал другой, говоривший по-русски с характерной ивритской протяжностью, появляющейся у репатриантов уже через пару лет после приезда на историческую родину:
      - Леня, как ты не понимаешь? Я не могу останавливаться. Мне нужны деньги!
      - Никаких денег! Отстань! Как вы, евреи, мне все надоели!
      Дверь домика распахнулась, и оттуда решительно вышел тот самый мужчина в черном костюме, которого я сразу определила как иностранца. Я даже мысленно похвалила себя за догадливость. Он быстро прошел мимо нас, не заметив никого.
      За ним выскочил знакомый худущий мужичонка в джинсах и футболке. Он машинально сделал несколько шагов и растерянно остановился прямо напротив кустов, в тени которых мы прятались.
      Оглядевшись, он наткнулся взглядом на нас и улыбнулся, всем своим видом как бы говоря: "Все о'кей, ребята!"
      Делать было нечего, мы с Денисом вышли, словно тати, из кустов и встали около худого. Меня больше всего удивило, что мой спутник, обычно крайне нелюбопытный, в данном случае не сделал попытки утянуть меня отсюда побыстрей.
      - Вот такие дела... - сказал худой и развел руками.
      - Плюшками балуетесь? - Денису вдруг захотелось разрядить атмосферу, но собеседник его не понял.
      - Что?
      - Ничего-ничего, - вступила я в беседу, - меня зовут Валерия, это Денис, а вы кто?
      - Перчиков, - буркнул худой.
      - А имя у вас есть, господин Перчиков?
      - Мика. Мика Перчиков.
      Ну что ж, Мика так Мика, хотя худому мужику на вид было не менее пятидесяти лет. Он еще не пришел в себя после шумного разговора с иностранцем в черном костюме и поэтому еще не спросил, с чего это мне вздумалось приставать к нему с расспросами.
      Поэтому, памятуя, что нужно ковать железо, я напрямик спросила:
      - Этот ваш приятель, он что, антисемит?
      - Кто? - удивился он. - Лешка? Да у него жена еврейка!
      - А почему вы тогда спорили? - глубокомысленно спросил Денис, словно спорить можно было только о еврейском вопросе.
      - Эх... - махнул рукой Мика. Мы втроем побрели по мозаичной тропинке обратно на поляну, заполненную публикой. Перчиков славно поднабрался и хотел излить душу. Мы первые и попались. - Мы все учились вместе в институте горных инженеров, на геологоразведочном. Я, Руби, его тогда звали Рудольф Вольфсон, и Лешка... То есть Леонид Горелов.
      - И дружили, - поддакнула я.
      - Ага, - кивнул он. - Рудик среди нас самый заводной был. Гитару в экспедиции таскал. Пел...
      И Мика попытался было исполнить нам "А я еду, а я еду за туманом...", но закашлялся и прекратил.
      - А Леонид?
      - Лешка? Да что он... Он свое дело туго знал, - нахмурился Перчиков. У него нюха на разведку нет и никогда не было. Никогда! Мы его за геолога и не считали. А он, дурачок, обижался... А зачем? - Мика остановился и вперил взгляд в Дениса. - Мы же по-дружески, любя...
      - Согласен с вами, - невозмутимо сказал Денис. - Несмотря на ваши подначки, Леонид не потерял с вами связь, приехал в гости на свадьбу.
      - А как же! - Мика гордо подбоченился. - Мы - друзья! А он - не геолог, хотя очень хорошо искал руду там, где нас и на дух не было...
      - Это как? - поинтересовалась я.
      - Знаешь, сколько он на цветном ломе заработал? Все военные базы обчистил. На такие залежи у него нюх! - Перчиков многозначительно ткнул пальцем куда-то вверх. - Олух-геолух... - злобно бросил он.
      Мы уже вернулись к свадебным столам, и Перчиков нас покинул. Оказалось, что гости уже начали прощаться, и вновь родительская четверка получила очередную, на этот раз прощальную порцию объятий и поцелуев. Руби был совсем пьяным. Он еле стоял и бессмысленно улыбался. Когда он потянулся к Тишлерам, чтобы облобызать и их за компанию, Клара непроизвольно отшатнулась.
      Решив исполнить долг вежливости, мы поблагодарили хозяев за прекрасный вечер. Я обнялась с Эстер, а Денис поцеловал руку Кларе. А потом мы, как и оставшиеся редкие гости, поспешили к стоянке. Когда Денис выезжал из Оленьего парка, навстречу нам на большой скорости спешила скорая.
      - Смотри! - я показала на мигающий микроавтобус, - кому-то плохо стало. Может, вернемся?
      - Без нас разберутся, - ответил недовольно Денис и прибавил газу.
      x x x
      У меня появилась новая проблема, правда, приятная. Двенадцать лучших учеников Ашкелона отправляли в Англию на две недели. В их число вошла и моя Дарья. Она прошла интервью на английском, и теперь активно готовилась к поездке: отбирала вещи, интересовалась погодой в Лондоне и составом английского кабинета министров.
      - Звонить-то хоть будешь? - волновалась я.
      - Не-а... - задумчиво произнесла она, разглядывая карту Лондона.
      - Это почему же?
      - Мам, ну ты, право, какая... Мы же не только гулять едем! Каждый день после обеда мы будем заниматься в компьютерной лаборатории, - Дашка оторвала голову от карты и добавила. - Так что буду каждый день мыло слать.
      "Мылом" на интернетовском сленге называют электронную почту.
      Наш разговор прервал телефонный звонок. Я подняла трубку.
      - Алло...
      - Валерия! Это ты?
      - Я... Кто говорит?
      - Ты что, меня не узнала? Это Лина.
      - Вот теперь узнала, - ответила я. Вообще-то я ее не узнала, так как мы никогда не общались по телефону и, кроме того, Лина говорила в хрипящий сотовый. - Чего вдруг ты мне звонишь?
      - Ты что, еще ничего не знаешь?
      - Нет, а что случилось?
      - Вольф умер! - услышала я сквозь треск.
      - Как? - я была поражена. Ведь еще вчера вечером мы виделись с ним на свадьбе, а сегодня... - Лина, ты ничего не путаешь?
      - Стала бы я снова мотаться из Тель-Авива в вашу провинцию! - последние ее слова потонули в треске. - Слушай, Валерия, я что звоню... Составь мне компанию.
      - Куда?
      - К Вольфам. Мне нужно подробно расспросить их, а врываться в такое время, да еще с диктофоном...
      Невольно оглянувшись, я посмотрела на Дарью, на карту, расстеленную на столе. Выходить сейчас куда-либо, да еще по такому поводу, мне совершенно не хотелось. А с Вольфами я была не настолько близка, чтобы в такой жуткий момент явиться к ним, да еще привести с собой журналиста. Положение не из приятных.
      - Знаешь что? Давай заходи ко мне, а потом сориентируемся на местности.
      Коротко рассказав, как до меня доехать, я с досадой положила трубку и продолжила свои размышления... Что же произошло с Вольфом? Когда мы с Денисом уходили со свадьбы, он отвратительно выглядел - пить человек совершенно не умеет. Шатался, нес всякую чепуху. А ведь до выхода на сцену Руби был в вполне приличном состоянии, если, играя, он не ошибся ни в одной ноте.
      Скорей всего, у него не выдержало сердце. Эти пятидесятилетние мужики все на вид крепкие, а чуть малейшая перегрузка - хлоп и готово... Только вот причем тут Лина? Ради душераздирающего репортажа: "Вчера - самый счастливый день, а сегодня смерть вырвала из наших рядов..." Ерунда получается.
      И я пошла на кухню ставить чайник.
      Лина выглядела уставшей, с покрасневшими от недосыпа глазами. Войдя в дом, она спросила:
      - Кофе есть? Налей большую чашку.
      - И какая это чашка за сегодня?
      - Не спрашивай, - Лина обреченно махнула рукой. - Мне как в четыре утра позвонили, так я и не сплю, собираю информацию.
      - И много насобирала, подруга?
      - Представь себе! Не соберу - не выживу... - она, не спрашивая, достала пахитоску и закурила. Я поморщилась.
      Сделав глубокую затяжку, Лина продолжила:
      - Никакой это не приступ, не инфаркт и не инсульт. Мужика попросту отравили. И сделали это на глазах у всех на свадьбе. Полиция все бутылки на его столе опечатала.
      На кухню, где мы сидели, заглянула Дашка:
      - Мам, мы вот тут будем жить, - она ткнула пальцем в карту.
      - Познакомься, это моя дочь Дарья. На следующей неделе едет в Лондон и поэтому ни о чем другом думать не может.
      - Здравствуйте, - вежливо поздоровалась моя дочь. - Мама, ты скоро?
      - Не знаю, доча. Ты иди к себе, мне с Линой поговорить надо...
      Дашка вышла, а я спросила свою гостью:
      - Что еще тебе известно?
      - Счастье, когда Руби почувствовал себя плохо и упал, один из гостей оказался врачом. Правда, он все равно умер... Сначала все подумали, что перепил. Но врач подозвал охранника и принялся делать искусственное дыхание.
      - А скорая?
      - Что скорая? Скорая приехала, когда уже было поздно. И тогда они вызвали полицию.
      - Зачем?
      - А затем, что доктор вывернул Руби нижнюю губу и заглянул под веки. И сказал, что это отравление.
      - Ничего себе...
      Я была в шоке. Только вчера, несколько часов назад, Руби Вольф был живой, здоровый и полон жизни. А теперь...
      - Знаешь, Валерия, его жена не хотела вызывать полицию. Она всем твердила, что Руби слишком много выпил, у него не выдержало сердце! И что она его предупреждала!.. - Лина вздохнула и, повысив голос, зло добавила: "А этот гад, Сашка Беговой, решил заняться своей основной деятельностью. Он начал всех фотографировать!"
      - Ну, это его работа... - замялась я.
      Пауза возникла потому, что и я, и Лина - мы обе поняли, что и она, в сущности, занимается тем же самым - второй древнейшей профессией, да еще и меня просит ей помочь.
      Лина с силой вдавила окурок в блюдце:
      - В принципе, я такая же гиена, как и он! - рявкнула она, словно прочитала мои мысли. - Чего не сделаешь ради хорошего репортажа! Меня только утешает, что "секьюрити" отобрали у него фотоаппарат и засветили пленку.
      - Удар судьбы, - пробормотала я. Правда, я сама не понимала, к чему относится моя реплика - к смерти Руби или к потерянным кадрам Бегового.
      - Откуда тебе стало известно, что Вольфа отравили? - спросила я Лину.
      - У меня есть осведомители. Да-да, не удивляйся. Иногда билетерша или официантка могут дать очень ценную информацию, из которой получается яркая статья, а тебя почтительно величают профессионалом. Так что еще придется раскошелиться.
      - Успела завербовать прямо на свадьбе?
      - А почему бы и нет? - ответила Лина вопросом на вопрос. - Вот и пригодилась моя расторопность. Жаль только, что я узнала об этом не сразу. До приезда полиции никого не выпускали и не разрешали звонить. И меня вполне могут обогнать. Поэтому я прошу тебя, одевайся и давай поедем к Вольфам.
      Чего мне не хотелось сейчас больше всего, так это ехать в убитую горем семью.
      Но тут снова зазвонил телефон.
      - Валерия, здравствуйте, это Борнштейн беспокоит...
      Вместо ответа я закричала в трубку.
      - Михаэль, я знаю, вы насчет Вольфа звоните. Приезжайте ко мне. Пожалуйста... - меня совершенно не радовала перспектива отвечать одной на его нудные вопросы. Вот попала - из огня да в полымя! Ну, ничего, пусть Линка тоже отдувается. Не все же мне одной...
      Как ни странно, следователь по особо важным делам и мой хороший знакомый спорить не стал. Коротко произнес: "Еду" - и повесил трубку.
      - Вот так! - я обернулась к Лине и развела руками. - Кончаем отсебятину и махровый дилетантизм. Сейчас здесь будет следователь.
      Перспектива увидеть настоящего сыщика за работой Лину вдохновила. Она закурила очередную сигаретку и откинулась на спинку стула. Разговор о поездке к Вольфам больше не возникал.
      Михаэль Борнштейн появился через четверть часа. Представив его Лине, я усадила гостя за стол и налила ему кофе.
      - Валерия, передо мной список гостей, присутствовавших на свадьбе, Михаэль достал из кейса несколько страниц и положил их перед собой. - И, конечно, первое, что я вижу, это вашу фамилию.
      - А список что, не по алфавиту составлен? - невинно спросила я. Неужели-таки я первая?
      - Не паясничайте, - остановил он меня, - вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. В нашем городе ничто не может произойти без вашего участия. Вас как магнитом тянет на место преступления.
      - Это судьба... - ответила я ему и шмыгнула носом.
      - Хорошо, теперь давайте по делу, - когда Михаэль излил на меня все свое раздражение, он внезапно успокоился и заговорил будничным тоном. - Что вы можете рассказать о том, как это все произошло?
      - Откуда она знает? - вместо меня ответила Лина. - Ее же не было, когда Руби умер.
      - А вы где были, уважаемая?
      - А я еще раньше уехала.
      - Тогда откуда вы знаете о смерти Вольфа и о том, что госпожи Вишневской там уже не было?
      - Мне позвонила официантка и рассказала, - понимая, что потом последуют вопросы об официантке, Лина продала свою осведомительницу с потрохами. Борнштейн тщательно все записал и, обратившись ко мне, спросил:
      - Вы можете рассказать, как все было?
      - Как вам сказать, Михаэль... - я задумалась. - Если бы я знала, что произойдет в тот момент, я бы, конечно же, вертела головой по сторонам, чтобы ничего не упустить. А так... - я пожала плечами. - Мы с Линой стояли вот тут, около эстрады, и разговаривали об общих знакомых. Заиграла музыка. Гершвин, по-моему, и я еще подумала, что сегодня эта мелодия уже звучала, и в первый раз исполнение было гораздо лучше.
      - Очень интересно... А почему вы так решили?
      - Там идет такое небольшое вступление. Та-тата-та-та... - пропела я, а потом вступает саксофон. Так вот, на этот раз саксофон не вступил, и я удивилась, как это можно играть "Рапсодию в стиле блюз" без сольной партии.
      - Да, действительно, - согласился со мной Михаэль, - некрасиво.
      - Этим музыкантам только деньги заработать, - встряла Лина. - А то, что их музыка уши резать будет, никого не касается.
      - Лина, ну, что ты... - мне не понравилась ее реплика, но я поняла, что она переживает из-за того, что не владеет инициативой.
      - С музыкантами я еще пообщаюсь, а вот от вас обеих мне точно нужно узнать, с точностью до минуты, кто где был и что происходило.
      - Когда мы с Денисом уходили, Руби еле держался на ногах, - вспомнила я. - Еще подумала: когда он успел так нализаться?
      - Что? - не понял следователь.
      - Это русский жаргон, обозначающий, что Руби выпил сверх меры.
      - Как он выглядел?
      - Шатался, лицо потемнело, нес всякую чепуху заплетающимся языком.
      - В котором часу вы ушли?
      - Без двадцати двенадцать, примерно через полчаса после его выступления... К тому времени его уже отравили?! - догадка озарила меня, и я ахнула.
      - Да, Валерия. Руби не был пьян. То есть он пил, но совсем немного, и того количества алкоголя, что был обнаружен в крови, недостаточно для потери координации движений.
      - Боже мой! - ужаснулась Лина. - Мы-то думали, что он пьян...
      - Мы проверили все бутылки и бокалы на его столе. Нигде нет и следов яда. Остается только одно: он выпил из чужого бокала, и этот бокал ему поднес убийца. Но кто? - Михаэль обвел нас глазами. - Поэтому мои работники опрашивают всех, кто был на свадьбе. Может быть, кто-то видел, что Вольф пил у чужого стола? Ведь многие бокалы к тому времени перекочевали в мойку... Михаэль покачал головой. - Вообще-то все выглядит странно. Ротовая полость у него синюшная и изъязвленная. А это указывает на то, что Вольф яд выпил. Но обнаружен этот чертов яд только в крови. А в желудке нет. Выходит, не выпил? - Михаэль встал и засунул руки в карманы форменных брюк. - Какая-то инъекция тропического алкалоида...
      И тут я почему-то вспомнила, как Руби, закончив играть, поморщился и облизал губы.
      - Саксофон! - закричала я. Лина с Михаэлем уставились на меня, как на полоумную. - Мундштук!
      Чтобы меня не перебили, я принялась быстро излагать свою версию:
      - Я видела Руби перед тем, как он полез на сцену. Он не был пьян. Просто лицо раскраснелось. Но это могло было быть и от жары, и от возбуждения. Он легко вскочил на эстраду. И когда играл, не сделал ни одной ошибки. Значит, все было в порядке. А вот когда закончил, то ясно было видно, что у него болят губы - он морщился и дотрагивался до них. Я еще подумала: это оттого, что с непривычки или мундштук чужой. Но это был яд! категорически закончила я.
      - Глупости! - брякнула Лина. - Яд горький, а Руби играл несколько минут. Неужели он не почувствовал горечь?
      - Если Михаэль говорит, что яд сильный, то его можно было нанести не на весь мундштук, - запальчиво отстаивала я свою версию. - Вполне достаточно небольшого пятнышка... Ищите у Руби во рту ранку, вроде укола! - заключила я.
      - А что ж, это мысль... Где у вас телефон? - Михаэль набрал номер полицейского управления.
      - Виктор? Это Борнштейн. Проверь, пожалуйста, имеется ли во рту у Вольфа ранка, как от укола? Что? Да? Спасибо.
      Михаэль посмотрел на меня, и я поняла, что подразумевают под выражением "квадратные глаза".
      - Что? - подавшись вперед спросила Лина.
      - Есть след укола на внутренней стороне нижней губы. Вокруг него самая большая язвочка...
      - Ну, ты даешь, подруга! - сказала Лина и восхищенно выматерилась.
      Мне стало неудобно перед Михаэлем. Он как будто не знает русского языка. Но кто их разберет, полицейских?
      x x x
      С начала визита старшего следователя прошло около часа. Лина поднялась со стула.
      - Вижу, что у вас свои дела, а мне нужно срочно повидать вдову.
      - Я объясню тебе, как доехать, - сказала я с облегчением. Поездка к Вольфам для меня отменялась.
      - Конечно, вы понимаете, госпожа Коган, - со всей серьезностью произнес Борнштейн, - что в интересах сохранения тайны следствия вы должны весь наш разговор держать в секрете...
      - Вот так всегда, - вздохнула Лина, - как только узнаешь что-нибудь стоящее, вечно на свет божий вылезает или тайна следствия, или высшие интересы, или еще подобная хренотень. Обещаю, пока не найдете убийцу, ничего никому не скажу. Но потом - напишу первая!
      - Согласен, - невозмутимо отреагировал Борнштейн.
      Проводив Лину до дверей, я вернулась в салон.
      - Скажите, Валерия, музыканты из ансамбля на свадьбе говорили по-русски?
      - Да, - кивнула я.
      - Ничего не поделаешь, - развел руками Михаэль, - прошу вас составить мне компанию. Не возражаете?
      - Чего уж там... - и я пошла собираться.
      До Оленьего парка мы добрались минут за пятнадцать. На просторной стоянке, вчера вечером не вмещавшую все машины гостей, сегодня стояли на приколе лишь три машины. Одна из них, не первой молодости микроавтобус, была украшена по борту разноцветной надписью "Ансамбль Ностальжи".
      Банкетный зал выглядел уныло. Столы ощетинились ножками перевернутых стульев, со стен сняли композиции из цветов и листьев, а лампы светили в полнакала.
      В дальнем углу зала, на эстраде, репетировали музыканты. Слышалось треньканье гитары и приглушенный разговор.
      - Интересно, кто из них саксофонист? - шепотом спросила я.
      - А это мы сейчас узнаем, - Михаэль подошел к музыкантам, - можно вас?
      К нам на площадку перед эстрадой спрыгнул длинноволосый парень с маленькой золотой сережкой в левом ухе.
      - Я вас слушаю...
      - Следователь Борнштейн, - официально представился Михаэль, - а это госпожа Вишневская, она помогает мне с переводом.
      Парень с сережкой кивнул и протянул руку для рукопожатия:
      - Руководитель ансамбля Йоханан Кравец.
      - Скажите, Йоханан, почему вы вчера на свадьбе дважды сыграли одну и ту же мелодию? У вас что, репертуара не хватает?
      - Ну, зачем вы так... - нахмурился музыкант. - Мы до утра можем играть и ни разу не повториться. И джаз, и восточную музыку, и попсу...
      - Хорошо, хорошо, не обижайтесь, - остановил его Борнштейн. -Просто я профан в музыке и хотел прояснить ситуацию. Вы играете то, что хотите, или идете навстречу пожеланиям публики?
      - Нет, мы обходимся без самодеятельности, - серьезно сказал парень. Не хотим попасть впросак. Кто знает вкусы публики? Пусть уж лучше заказывают, а мы сыграем все в лучшем виде.
      - Как это обычно бывает?
      - За несколько дней до торжества, к нам приходит клиент и уточняет список произведений, - Йоханан так и сказал: "Произведений", с заглавной буквы, - которые он хотел бы услышать.
      - И что вам заказал Руби Вольф?
      - А к нам не Руби приходил, а его зять. Он сказал, что Руби ему поручил составить список, - Йоханан недоуменно посмотрел на следователя и добавил. У нас почти всегда молодые музыку заказывают.
      - Было что-то необычное в списке?
      - Да нет, не было. Морис оказался любителем джаза, причем классического, старого. А для нас это хорошо, у нас, знаете, какой саксофонист классный Веня. Поэтому "Сент-луи-блюз" Армстронга и "Рапсодия в стиле блюз" Гершвина были заказаны дважды.
      - И в обоих сольная партия саксофона, - уточнила я.
      - Можно, конечно, сыграть и без саксофона, - заметил руководитель ансамбля. - У нас синтезатор есть, выкрутились бы. Но эффект, конечно, был бы уже не тот.
      - А почему вы не использовали синтезатор на этот раз? - спросил Михаэль. - Кстати, на нем играет другой музыкант?
      - Да, - кивнул Йоханан, - но мы думали, что сыграем так...
      - Так куда же делся ваш Веня? Не кажется ли это вам странным: уйти вот так, посередине выступления, бросить инструмент?
      - Ему позвонили на сотовый телефон и сказали, что звонят из больницы его мать срочно госпитализировали. Вот он и сорвался с места. Вы не думайте, у нас такой случай из ряда вон выходящий. Просто он знал, что у мамы плохое здоровье и недавно оно ухудшилось.
      - В какой больнице ее госпитализировали?
      - В "Сороке".
      - Как ее фамилия?
      - Ее? Не знаю. Но у Вени фамилия не из частых. Додельзон. Может, и у мамы его такая же фамилия?
      - Последний вопрос: почему Вениамин не взял свой саксофон? Это же дорогой инструмент.
      - Мы всегда возим инструменты в нашем микроавтобусе. Поэтому смысла таскаться с ним не было. А вот мундштук он взял. Мундштук - это как соска. Музыкант к нему привыкает и не может пользоваться чужим. Хороший саксофонист это делает машинально.
      - Очень интересно... - пробормотал Михаэль в недоумении. - А как же Руби играл без мундштука? Это возможно?
      - Вы что, смеетесь? - фыркнул Йоханан. - Вы в машине без колес когда-нибудь ездили?.
      - Значит, ваш Веня в спешке забыл мундштук на саксофоне.
      - Нет, - категорически заявил Йоханан, - мы с ним знакомы пять лет. За все это время он ни разу не расставался с мундштуком. Его же мыть надо после выступления.
      - Как же, в таком случае, играл вчера Руби? У него что - свой мундштук был? - озадаченно спросил Борнштейн. - Вы говорите: без мундштука играть невозможно. Ваш Веня уехал вместе с мундштуком... Могу я взглянуть на саксофон?
      Музыкант отошел от нас, чтобы принести требуемое, а я стояла и раздумывала, стоит говорить или нет... Наконец тихо произнесла:
      - Я видела мундштук
      - Как? Где? - спросили меня одновременно Михаэль и Йоханан, вернувшийся с футляром.
      - Когда мы с Линой стояли около эстрады, я загляделась на саксофон и ясно помню, что мундштук на нем был. А потом Руби начал играть.
      - Валерия, вы точно помните? Это очень важно!
      - Да что я, ослепла что ли? - обиженно сказала я. - Он же черный, заметный. Откройте футляр и убедитесь сами.
      Следователь встал, молча подошел к футляру, открыл его и, заглянув, продемонстрировал мне содержимое. Мундштука на саксофоне не было...
      x x x
      Михаэль морочил мне голову еще около часа. Я горько пожалела, что Лина избежала этой участи. Он выспрашивал, не видела ли я, кто стоял рядом с эстрадой за пять минут до происшествия, за минуту, через минуту после того, как закончил Руби, и так далее, без конца. Но я твердо стояла на своем: у эстрады в течение десяти минут, кроме нас с Линой, никого не было.
      Наконец, Борнштейн понял, что от меня больше ничего не добиться, и отстал. Он принялся расспрашивать музыкантов, а я, от нечего делать, пошла бродить по Оленьему парку. Ноги сами принесли меня в ту сторожку, около которой намедни мы с Денисом отсиживались в кустах.