- Вот с тебя, дорогая, и начнем. Расскажи о себе, - прервала я ее недовольство.
      - А разве у вас не написано? - возразила она.
      - Написано, но бы хотелось, чтобы другие девушки тоже знали друг о друге больше. Начинай.
      И я улыбнулась как можно дружелюбнее.
      - Меня зовут Галья, - ответила шатенка и встряхнула непокорными кудряшками. - Мне двадцать лет, и три месяца назад я демобилизовалась. Служила в погранвойсках. Мои родители приехали со мной из Болгарии пятнадцать лет назад.
      Я с интересом взглянула на нее. Ведь только в погранвойсках девушки наравне с мужчинами несут боевую службу.
      - Кем ты хочешь стать?
      - Манекенщицей. Причем исключительно международной. Мне очень нравятся "от кутюр" Валентино. И у меня есть диплом школы манекенщиц.
      - Замечательно! - я сделала заметку в блокноте. - Теперь пусть твоя соседка расскажет о себе.
      - Яэль Бар-Леви, - сказала она. Это была тонкая хрупкая брюнетка с огромными миндалевидными глазами и смуглой кожей. Вылитая Суламифь, принцесса Карфагена. - Мои родители из Йемена, мы даже в родстве, правда, в дальнем, с Офрой Хазой. Мне девятнадцать лет, сейчас, вместо армии, служу волонтером в больнице.
      - Похвально, - я и перевела взгляд на соседний диванчик. Пышненькая брюнетка открыла рот:
      - Меня зовут Катя, я с Украины, из Харькова, приехала восемь месяцев назад, - девушка говорила на иврите с ошибками, и я поняла, что это одна из тех, кому надо будет переводить на шоу. Хотя, судя по сегодняшнему эпизоду на палубе, недостаток языка совершенно не мешал общению с противоположным полом.
      - Сколько тебе лет?
      - Восемнадцать. Сейчас учусь в студии иврита. А сюда попала по объявлению в газете. Мне Мири помогает с языком, - и она кивком указала на свою соседку.
      Ею оказалась та самая платиновая Барби, которую отверг Денис. Она сидела, откровенно любуясь собой. Ножки перекрещены, носочки вытянуты, на пухлых вишневых губах презрительная гримаса. Эта девица ощущала себя королевой.
      - Мири, а что ты нам расскажешь? Есть ли у тебя планы в жизни?
      Она деланно улыбнулась, обнажив меленькие, как у ребенка, зубки:
      - Победить на этом конкурсе, потом выиграть мисс Израиль, потом стать мисс мира.
      - Всего-то... - усмехнулась зеленоглазая девушка.
      Она пробормотала это себе под нос, и сидящая рядом с ней кофейная красавица удивилась:
      - Что ты сказала, Шарон?
      - Ничего...
      - Между прочим, - вступила в разговор девушка справа от меня, - хоть ты, Мири, и хочешь стать первой, это не дает тебе права занимать Адольфа!
      - Сколько хочу, столько и занимаю, - огрызнулась "Барби". Она даже позы не переменила. - Тебе, с твоими волосинками, все равно у Адольфа делать нечего!
      - Подождите, подождите, - остановила я их. - Какой Адольф? О чем это вы?
      - Наш парикмахер, - пояснила девушка справа. - Он, по контракту, занимается нашими прическами, но Мири постоянно заставляет его работать только над ее головой. У нее просто патологическая страсть к этому напомаженному гомику. Она думает, что если он подольше будет над ней виться с горячими щипцами, то она станет Мерилин Монро...
      - Как тебя зовут? - спросила я, удивленная сарказмом в голосе девушки.
      - Линда, - ее голову действительно украшал светлый ежик с реденькой челкой, но девушку стрижка совершенно не портила, наоборот, придавала ей стильность и изящество.
      - Как вы успели уже не поделить Адольфа?
      - А она себя так вела уже на отборочном туре. Думает, если ее Шуман привел, так ей все можно?
      - Подожди, - остановила я ее, - мы здесь, чтобы познакомиться, а не выяснять отношения.
      - А мы уже давно знакомы, - пожала плечами девушка, сидящая рядом с Линдой. - Только вы нас не знаете. Я - Ширли, ученица двенадцатого класса, из Иерусалима. Линда из Тель-Авива. Мы с ней еще на прошлом конкурсе познакомились.
      И она тряхнула пышной копной темно-каштановых кудряшек.
      - Тогда позвольте, я задам еще несколько вопросов. Только для себя. Хорошо? - улыбнулась я.
      - Меня зовут Рики, - тихо сказала эфиопка. Она посмотрела на меня глазами лани. - Меня привезли во время "операции "Соломон". Я хочу быть учительницей.
      Десять лет назад израильские ВВС вывезли из осажденной Аддис-Абебы несколько тысяч эфиопских евреев. Люди в белых бурнусах шли в темноте по летному полю, заходили внутрь огромных военных транспортировщиков, чтобы прибыть на землю обетованную. Они не знали грамоты, не видели никогда в жизни самолетов, жили в саманных хижинах в пустыне, но знали: происходит чудо, и скоро они будут в стране, где нет смерти, и где все счастливы. Где царь Соломон познал их прародительницу - царицу Савскую и она родила первого царя Абиссинии, и от которого ведет род их свергнутый монарх.
      Действительность оказалась совсем не такой ласковой и счастливой, как им верилось. Эфиопских евреев расселили по общежитиям, их учили ивриту и пользованию электроприборами, но переход из каменного века в двадцатый для многих оказался непосильным. Не находящие себе места в этом новом мире люди втянулись в наркотики, участились случаи самоубийства от тоски, а также насилия над близкими. Из районов, где государство покупало им квартиры, стали убегать жители, продавая свои дома за копейки - цены стремительно ползли вниз.
      Апофеозом стал случай с "эфиопской кровью". Во время массовой сдачи крови солдатами, один парень заметил, что на пакете с только что сданной им кровью, медбрат написал "Эфиопия" и отложил порцию в сторону.
      Солдат рассказал об этом члену Кнессета от эфиопской общины, и разгорелся скандал. В Иерусалиме произошло кровавое столкновение десятков тысяч эфиопов с полицией. Горели машины, демонстрантов разгоняли из брандспойтов.
      На телевидении шли нескончаемые дебаты на тему: прав или нет министр здравоохранения, что отдал приказ уничтожать кровь эфиопов. Приводились страшные данные о том, что четверть общины заражена СПИДом и ботулизмом. Министр, защищаясь от нападок, в прямом эфире предложил перелить желающим эфиопскую кровь. На вопрос одному из членов Кнессета, особенно активно громившего расистское постановление министра, хотел бы он, чтобы его дочь вышла замуж за эфиопа, тот воскликнул "Я был бы горд!". И тем самым показал свою сущность: если человек не расист, то ему абсолютно все равно, какого цвета избранник его дочери.
      После этого случая общество встрепенулось. То, что Израиль погряз в противоречиях, и теория "плавильного котла" себя не оправдала, догадывались давно, но именно сейчас у всех общин появился чувство осознания корней. Если раньше все считали себя нивелированными "строителями нового общества", то сейчас на первое место вышла гордость за свою непохожесть на других. Как грибы росли разные землячества и кружки любителей испанского, болгарского и других языков. Русский театр стал лучшим в Израиле, а молодые эфиопы обоего пола заплели волосы в мелкие косички и начали подражать в одежде и манере поведения афро-американцам, также идеализирующим культуру черного континента. Никто не хотел быть просто евреем. Каждый хотел показать свою индивидуальность. Поэтому девушки и добавляли при рассказе о себе, откуда они, или их родители, родом.
      - Это замечательно, Рики, что ты хочешь стать учительницей, - искренне ответила я ей и обратилась к рыжеволосой красавице. - А ты? Что ты расскажешь о себе?
      - Меня зовут Шарон, - ответила она и замолчала.
      - Это мы знаем. Продолжай.
      - Не хочу, - спокойно сказала она.
      "О, - подумала я, - в этом кино мы уже были. Метод профессора Преображенского действует на все сто!" Поэтому я не спросила, почему Шарон не хочет говорить. Это за меня сделали девушки.
      - Ну, почему? - допытывали они ее.
      - Не хочу, - повторила Шарон с той же интонацией.
      - Это нечестно, - Катя надула губы. - Мы все рассказывали, а она что, лучше других?
      - Кэт, либо ты неумна, либо считаешь себя хуже меня. В обоих случаях твоя позиция ведет к провалу, - Шарон встала, показывая тем самым, что встреча закончена.
      Поднялись и остальные девушки. Все разбрелись по своим каютам. Пошла и я.
      Разбирая вещи, я не переставала гадать: кто она эта Шарон, откуда, чем занимается? Видно, что она старше остальных девушек. Нет, Линде, наверняка, больше лет. И в том, что она смотрела "Собачье сердце" я сильно засомневалась. Иврит у рыжеволосой незнакомки был великолепный.
      x x x
      - Вот вы где! - вдруг послышались голоса, и в наш тупичок в конце коридора ввалилась целая группа журналистов и фотографов. - Нехорошо, Валерия, прячете от нас таких девушек!
      - Можно подумать, если бы я прятала не таких, а других, вы бы отстали, - фыркнула я.
      Мои подопечные уже вовсю позировали, призывно глядя в объективы, и отвечали на идиотские вопросы: "Любите ли вы фисташковое мороженое?", "Что вы будете делать с главным призом?"
      - Куплю на него мороженого и сделаю ванну, - ответила Шарон назойливому журналисту. У него на шее висела бирка с фотографией и надписью "Константин Блюм".
      Костя Блюм обладал орлиным носом и прической а-ля Николай Васильевич Гоголь, только более длинной и растрепанной. Кроме визитки на худой шее, торчащей из воротника рубашки-поло, болтались очки, кошелек на веревочке и шариковая ручка. Он постоянно хватался за них, отчего казалось, что не миновать беды - веревочки врезались в шею со страшной силой.
      - Как вы себя чувствуете? - услышала я за спиной голос. Обернулась и увидела знакомого фотографа. На его визитке стояло "Михаил Глинский".
      - Спасибо, Миша, вашими молитвами...
      Он удовлетворенно кивнул и тут же отошел от меня. Нацелив на девушек объектив, более напоминающий стробоскопический телескоп, он принялся непрерывно нажимать на вспышку, отчего у меня тут же заслезились глаза.
      Смотреть на работу Глинского было очень интересно. Он ничего не говорил, не заставлял девушек принять определенную позу, и, казалось, он был везде: выныривал из-за чьей-то спины, нависал над банкеткой, чтобы схватить удачный ракурс, а то и передвигался гусиным шагом, стараясь поймать в объектив чью-то ножку до бедра. В общем, работал на совесть.
      Невысокого роста чернявый корреспондент русской редакции радио "Наши Палестины" (именно так было написано у него на груди) приставал к хорошенькой Рики:
      - Ну, еще раз "Калинка, калинка, калинка моя..." - резким козлетоном измывался он над эфиопочкой, дирижируя у нее под носом микрофоном в поролоновом колпачке. Рики старательно подпевала.
      Из угла лобби, где двое журналистов, оба чем-то неуловимо похожие - с бородками и в очках, - обхаживали Мири и Катю, раздался громкий смех. Все обернулись. Один из очкариков, с именем "Эли Ройзман" на визитке, держал в руке пластмассовый муляж мороженного, который стащил, вероятнее всего, из концертного зала, старательно его облизывал. А девицы громко смеялись.
      Это переполнило мою чашу терпения.
      - Все, господа! - рявкнула я. - Хватит! Скоро обед, девушкам нужно переодеться. После обеда пресс-конференция, вот тогда милости просим!
      В этот момент мне в лицо ударила вспышка Мишиного стробоскопа, и я инстинктивно оттолкнула его в сторону.
      - Имей совесть! - прошипела я. - Что тебе неймется?!
      x x x
      По внутреннему радио на трех языках объявили о начале обеда. Когда я вошла в небольшой уютный обеденный зал, большинство столиков, покрытых белыми хрустящими скатертями, были уже заполнено. Найдя свою табличку, я коротко кивнула жующим соседям.
      Члены нашей команды были рассажены так, что рядом с каждой конкурсанткой оказались парочка журналистов и еще кто-то, скорее всего из служащих фирмы "Шуман и сыновья". Девушки были в других нарядах, заново накрашены и с преувеличенным вниманием смотрели на своих собеседников. Я немного покрутила головой, пересчитывая их. Двоих не хватало.
      - Нет, я вам расскажу другой случай! - громко сказал сидящий напротив меня Костя Блюм. - Я был в Штатах, и мои родственники захотели на память подарить мне видео. Мы зашли в магазинчик и они обратились по-английски к владельцу. Ну, вы же знаете, кто торгует в Бруклине электротоварами? Наши израильтяне! - при этом Костя посмотрел на меня, ожидая подтверждения своим словам. Будто я только и делала, что покупала в Бруклине фотоаппараты. Не дождавшись от меня ободрения, он продолжил:
      - Мой дядька и говорит продавцу на своем жутком английском с русским акцентом: "Подбери нам хороший видяшник, мой племянник домой едет, хотим ему подарок сделать." Тот, не отведя взгляда, крикнул на иврите: "Йоси, принеси тот магнитофон, что вчера вернули!". И начал нам его нахваливать. Я стою, молчу. И когда мои предки уже собрались его заворачивать, говорю этому хохмологу: "Сладкий мой, возьми это видео и засунь его себе подальше в задницу!". На иврите, разумеется.
      - И что потом? - спросил его грузный мужчина, сидящий рядом со мной.
      - Как что? Получили мы другой видеомагнитофон, с огромной скидкой и извинениями!
      Мой третий сосед за столиком спросил:
      - Мне ваше лицо знакомо. Но вы не работаете у нас в фирме?
      - Временно, - засмеялась я, - вот, пасу курочек.
      - Разрешите представиться: Соломон Барнеа, начальник отдела безопасности фирмы, - церемонно произнес он, и отложил в сторону вилку.
      - Валерия, - улыбнулась я. Главный охранник был хорош. Слегка тяжеловат, но мускулы проглядывались даже сквозь отличный пиджак. Каменная стена, а не мужик.
      - А я журналист газеты "Новости дня", Генрих Кушнер, - кивнул грузный. - Вот, послали, а я качку не переношу. Ем плохо.
      По нему это совершенно не было заметно. Он опустошил большую тарелку супа и принялся за антрекот.
      - Вам подпасок, случаем, не нужен? - подмигнул мне расхристанный "Гоголь" Костя Блюм. - Сумки поднести, или полотенца подержать? А то мы со всем нашим старанием...
      - Нет, спасибо, мне уже делали заманчивые предложения, - я вспомнила Дениса. - Это непростое занятие. Кстати, двух моих подопечных до сих пор нет.
      Не успела я это сказать, как в зал вошли Мири и Шарон. Обе насупленные и сосредоточенные. Интересно, какая кошка пробежала между ними?
      Мири прибавила шаг, и быстро села за центральный столик, за которым обедал сам господин Шуман. Шарон презрительно усмехнулась, и проскользнула за соседний стол, рядом с Мишей Глинским. Тот сразу завладел ее вниманием и принялся что-то с жаром рассказывать. Шарон косилась в сторону главного стола.
      Блюм смешил нас все время обеда. Каким-то образом он умудрялся и есть, и рассказывать, и изображать нечто с помощью ножа и салфетки. Соломон подливал мне вина, а толстый Генрих доедал вторую вазочку крема-мусса.
      Пресс-конференция начиналась через час после обеда, и поэтому никто не задерживался ни в зале, ни в примыкающем к нему баре. Девушки спешили в очередной раз переодеться, чтобы предстать во всем великолепии перед фотообъективами, а репортеры - приготовить эти самые объективы.
      В коридоре меня догнали две девушки, Катя и Ширли:
      - Валерия, вы будете делить платья и комбинации перед конкурсом?
      Вот ужас! Совершенно забыла, что Гарвиц предупредил меня еще и об этом. Великолепные вечерние платья из прозрачного шифона должны были украсить девушек на заключительном этапе конкурса. Большой чемодан с нарядами принесли в мою каюту два матроса. Потому мне и выделили двухместную каюту багаж конкурсанток, оплаченный фирмой, занимал много места.
      - Что вы так волнуетесь? Все получат платья, разных цветов, все будут красивыми.
      - В том-то и дело, - грустно сказала Ширли, - мне совершенно не идет желтый цвет. Я бы хотела синее или сиреневое платье.
      - А я - розовое, - подхватила Катя. - А если другие захотят? Особенно эта примадонна!
      - Ты о ком говоришь? - спросила я.
      - Неужто вы ничего не заметили? - наперебой заговорили они. - Эта Мири строит из себя! И платье себе первая выберет, а нам - что останется!
      - Почему это она выберет? Платья же у меня в каюте?
      - Ей Шуман все разрешает. И конкурс этот ради нее устроил. Все равно она выиграет, а нас так, для кордебалета взяли. Она же с Шуманом...
      Разговор мне не понравился.
      - Ладно, девочки, идите к себе, переодевайтесь, а за платья не волнуйтесь, Меня еще отсюда пока никто не увольнял. Я вспомнила слова Гарвица про "особые полномочия".
      Зайдя в каюту, я со злости пнула огромный чемодан, и бросилась на койку. Вот он, гадюшник! Не зря тебе такие деньги платят, Валерия! А ты думала, красотами островов насладишься, заодно и поработаешь? Не выйдет!
      Я поискала глазами по сторонам. Куда же могла подеваться папка с данными девушек и расписанием мероприятий? Без нее как без рук!
      Времени ни на что не оставалось... Наскоро умывшись и накрасившись, я пошла собирать девушек.
      В каюте у Линды было так накурено, что понятие "сиреневый туман" обрело свое истинное значение. Она сидела, зажав в зубах сигарету, и смотрела на стену. Больше никого в каюте не было.
      - Линда, разве так можно? - укоризненно сказала я и включила кондиционер. - Ты себя не жалеешь. От этого цвет лица портится.
      - У меня сейчас на цвет лица сил не хватает! - ответила она, не вынимая сигареты. - Каблук сломался на босоножках. А нога, сами видите какая. Сорок первый.
      - Может быть, у девочек попросишь? У кого-нибудь наверняка есть лишняя пара, - предложила я, видя, как она ожесточенно тыкает окурком в пепельницу.
      - У всех маленькие размеры, - возразила Линда - Я зашла к Мири, попросила ее босоножки. Только на конференцию, а завтра куплю или здесь в магазинчике, или когда на острова придем. У нее ведь тоже большая ступня. Так эта стерва передо мной дверь захлопнула! Не то что не пустила, а даже разговаривать не стала. Просто закрыла дверь. Подстилка начальника!
      - Может, ей самой надо?
      - Так бы и сказала. А то, что за манеры - дверью хлопать! - Линда вытащила следующую сигарету из пачки и нервно закурила.
      - Знаешь, у меня есть босоножки. Я купила на размер больше. Очень приличные. Возьмешь? - предложила я.
      - Правда? - удивилась Линда.
      - Ну, да! Пойдем.
      Мы вернулись ко мне в каюту, и я отдала ей свои босоножки с высокими каблуками. Линда осталась довольна:
      - Обязательно отдам их вам сегодня вечером. Не сомневайтесь!
      Оставив Линду, я направилась в каюту Шарон и Рики. На мой стук никто не ответил.
      - Шарон, открой, пожалуйста! Это Валерия!
      - Не открывают?
      Сзади меня стояла Рики и грустно улыбалась.
      - Как? Ты здесь? - удивилась я. - А почему не готовишься к пресс-конференции?
      - Шарон попросила меня погулять немного. Да я, в общем, собралась.
      Нет! Это совсем никуда не годилось! Я снова постучала.
      И чуть не упала. Дверь внезапно отворилась вовнутрь, и я еле-еле удержалась на ногах.
      - Я же тебя просила!.. - услышала я.
      - Кого ты просила, Шарон? - как можно строже спросила я.
      - А, это вы...
      - Ты позволишь нам с Рики войти?
      Она молча посторонилась, и мы вошли в каюту.
      На застеленной кровати Шарон, между разбросанными платьями и нижними юбками сидел фоторепортер Глинский собственной персоной. Он ничуть не смутился, увидев нас.
      - Валерия, дорогая! - приветствовал он меня. - Рад тебя видеть! Присаживайся.
      Я чувствовала себя идиоткой. В конце концов, какого черта? Они, слава Богу, совершеннолетние, а корчить из себя моралистку совершенно не в моем стиле.
      И я постаралась представить дело по-другому.
      - Шарон, Рики гуляет одна в коридоре. Ты совсем не одета, готовься к пресс-конференции, до нее осталось двадцать минут. Ну, а вас, молодой человек, - я соизволила повернуться к фоторепортеру, - я попрошу выйти, чтобы девушки спокойно занялись собой.
      - Да-да, Валерия, я уже исчезаю.
      Он послал нам воздушный поцелуй и вышел за дверь.
      Спросив, не надо ли девушкам чего-нибудь и получив отрицательный ответ, я вышла тоже.
      x x x
      Пресс-конференция проходила в большом зале ресторана. Столы были собраны горкой в углу, стулья расставлены рядами.
      В воздухе стоял гул и треск от расчехленных футляров на липучках. Вздрагивали одинокие вспышки - фотографы готовились к съемке.
      Меня заметил Гарвиц и помахал рукой.
      - Валерия, как девочки? Все в порядке?
      - Да вроде бы все... - еще не хватало ему рассказывать о босоножках и Глинского в каюте у девушек.
      - Хорошо, хорошо, - покивал он, не слушая. - Сейчас Шуман придет, надо подготовиться.
      Чего ему не хватало? На полированном длинном столе - микрофоны и изящные бутылочки с водой, папки в ярких обложках.
      Внезапно шум в зале стих. Все, как по команде повернули головы. В зал вошли девушки. Семь стройных изящных фигурок. Все, как одна, в мини-юбках. Точеные ножки, как налакированные, смотрелись в лайковых колготках. Барышни улыбались изо всех сил.
      Мне стало не по себе. Где Шарон? Не девка, а коктейль Молотова! Бежать через весь зал, пробираться к ее каюте? А может она вот-вот войдет? Или подождать? А что скажет Гарвиц?
      Гарвиц, тем временем, беззвучно шевеля губами, пересчитывал девушек. Досчитав до конца, он поднял брови, и удивленно уставился на меня. Мне стало неловко, я поднялась с места, чтобы все же пойти искать пропавшую, но тут двери отворились, вошли двое парней из свиты Шумана, а потом, любезно пропустив Шарон перед собой, показался и сам владелец фирмы.
      Засверкали блики фотоаппаратов, но стражники Шумана сделали как по команде отрицательный жест рукой, пара заняла свое место за столом, и пресс-конференция началась.
      Девицы перешептывались, глядя на Шарон, сидящую рядом с Шуманом, а Мири смотрела невидящим взором перед, забыв об обязательной улыбке. Такой ее и сфотографировал Костя Блюм.
      Вздрогнув от вспышки, Мири словно очнулась, и вновь роскошная улыбка засияла на ее пухлых губах.
      Слово взял Гарвиц:
      - Господа! Приветствую вас на нашей пресс-конференции. Сначала я представлю вам девушек, а потом расскажу о распорядке нашего круиза. Пожалуйста, познакомьтесь...
      Началось официальное действие: девушки вставали, как роботы, улыбались во весь рот, и я лишь поражалась, как при таких улыбках у них оставались холодные оценивающие глаза. Скорей всего, они очень серьезно относились к действию и старались принять наиболее выигрышные позы перед непрекращающимися вспышками.
      Элиэзер сообщил, что первый тур пройдет сегодня вечером, завтра нас ждет увлекательная прогулка по острову, с посещением заповедника с водопадами и горными козлами, а вечером - второй тур с вручением призов и сюрпризами для девушек и публики.
      - Скажите, господин Гарвиц, каковы будут призы?
      Гарвиц развел руками, будто хотел показать величину призов и ответил, улыбаясь:
      - Не сомневайтесь, призы великолепны! Наша фирма никогда не экономит ни на рекламе, ни на качестве продукции. И, уверяю вас, призы будут отличного качества!
      - Что получат девушки, занявшие второе и третье места?
      Выражение лица председательствующего изменилось:
      - К сожалению, условия конкурса таковы, что все, я повторяю, все, получит только победительница! Будет определена еще и дублерша, но ей не достанется ничего. Только в случае отказа победительницы, или выяснения особых обстоятельств, по которым ее невозможно допустить к рекламе нашей продукции, все призы, а также контракт с фирмой переходят к дублерше.
      - Круто! - зашелестели в зале.
      Для девушек эта новость оказалась неожиданной. Они стали переглядываться, на лице Гальи застыло удивленное выражение. Она опомнилась, встряхнула кудряшками и уставилась на Гарвица. Яэль что-то жарко зашептала на ухо Ширли, а Мири обвела зал победным взлядом.
      Только Шарон не изменила позы. Она продолжала улыбаться по голливудскому стандарту, глядя прямо перед собой. По ее лицу невозможно было узнать, обеспокоена она этим сообщением или нет.
      - Тю-тю! - свистнул сидящий рядом со мной Глинский. - Ни тебе "Мисс очарование", ни "Мисс зрительских симпатий". Как в марафоне.
      - В каком марафоне? - очнулась я.
      - Как в старом фильме с Джейн Фондой "Загнанных лошадей пристреливают", - ответил он и навел свою лейку на Мири. - Посмотрите, Валерия, как хороша! Ничуть не сомневается, что выиграет.
      - Ну, если выиграет, значит, повезет девочке, - мягко заметила я.
      Тем временем пресс-конференция продолжалась. Девушки выступали, и на вопрос, каковы ваша планы на будущее, отвечали, что любят мороженое и мечтают работать в компании "Шуман и сыновья". Ни одна ни слова не сказала о том, куда денется в случае проигрыша.
      Господин Шуман, сидел, сложив пухлые руки на животе, и хмурился. Ему явно не нравилось, куда свернула пресс-конференция, но он не знал, как ее прекратить. Он выбивал пальцами дробь и теребил свой галстук. От этого занятия его оторвал вопрос Глинского:
      - Господин Шуман, не кажется ли вам, что такие условия конкурса представляют вас в невыгодном свете? Разве это хорошо: все одной и ничего остальным? Они же все красавицы! Каковы критерии правильности оценки?
      Шуман расцепил свои пальцы и встал:
      - Кто выиграет - решит жюри, составленное из представителей нашего руководства. Это коммерческое мероприятие, призванное улучшить имидж фирмы и обновить рекламу. Вы же не обижаетесь, когда из несколько претендентов на рабочее место выигрывает один, а другие не получают ничего? А в данном случае все девушки, невзирая на то, выиграли они или нет, получили прекрасную экскурсию, несколько нарядов, макияж. Что в этом плохого?
      - Это цинично! - выкрикнула дама-корреспондент женского журнала.
      Элиэзер Гарвиц попытался спасти ситуацию:
      - Господа, господа, не надо. У нас устав, мероприятие было подготовлено и согласовано...
      Но ему не дали договорить. Журналисты встали, и выхватывая сотовые телефоны, поспешили вон из зала. Девушки поднялись тоже. Гарвиц в микрофон объявил о закрытии пресс-конференции, но его уже никто не слушал.
      В коридоре я наткнулась на Костю Блюма. Тот захлопнул крышечку своего сотового, и подмигнул мне:
      - Ну, как вам этот балаган, дорогая?
      Пожав плечами, я направилась к своей каюте. Блюм не отставал.
      - Это скандал, Лера! Его распишут как пульку. Бедные несчастные девушки, жестокий и скупой хозяин. Публика любит такие темы.
      - А, собственно говоря, что произошло? - я была раздражена необходимостью защищать честь фирмы. Не зря же они платили мне зарплату. Или собирались платить. - Это нормальный выбор. Никто их силком не тянул, золотых гор не обещал. Выиграет девушка - получит работу. Не выиграет - не пропадет. Они молодые и здоровые. Найдут себе дело по душе.
      - О! - Костя поднял вверх указательный палец. - Наш дорогой айсберг Шуман - большой поклонник женской красоты! Говорят, однажды в Техасе он зашел в ночной клуб и запал на одну Лолиточку. Та сорвала с него неплохой куш, а когда у него кончились наличные, то потребовала кредитную карточку. Шуман отказался, и загремел в полицейский участок за "особо циничное оскорбление лица женского пола".
      - Зачем вы мне это все рассказываете? - я попыталась остановить поток костиных сальностей.
      - Просто он строит из себя хозяина-барина. Да он уже смотрит на девушек, как на свой личный гарем! И если победительница будет ломаться, тут же подберет новую. Здесь не Америка, помешанная на феминизме! И если я не прав, зачем ему формулировочка: "При выяснении непредвиденных обстоятельств"? Это какие-такие обстоятельства? Спидом заболеет?
      - Нет, сыпь на губах выскочит. Больно будет мороженое лизать, ответила я и скрылась в своей каюте.
      x x x
      До начала конкурса оставалось около двух часов. Отдохнуть мне так и не удалось. Как заведенная, я бегала из одной каюты в другую, проверяла, все ли в порядке у конкурсанток, раздавала наряды, советовала насчет макияжа и туфель, звала Адольфа, приглашала визажиста, и еще Бог знает кого. Если бы я знала, сколько разных разностей свалится мне на голову, сто раз подумалабы, прежде чем соглашаться на такую кратковременную работу.
      Потом все перешли в большую комнату, рядом с залом, ставшую примерочной на время конкурса. Там уже были установлены три больших зеркала и разложены веера с номерами. Эти веера девушки должны были держать на подиуме.
      Элиэзер забежал ко мне примерно минут за двадцать до начала.
      - Валерия, у вас уже все готово? Пересчитайте девушек - скоро начинаем, - и только я его видела.
      Девушек оказалось семь. Пропала Мири. Только минуту назад я видела ее, наносящую последний штрих на алые губы, и как в воду канула.
      - Кто видел Мири? - спросила я.
      - Да чтоб она совсем пропала! - в сердцах сказала Линда и отвернулась.
      Я выскочила из примерочной и понеслась по длинному коридору к каюте Мири.
      На стук никто не отозвался. Побродив еще немного и постучав в другие каюты, я решила вернуться назад через другой выход, надеясь встретить Мири по дороге.
      В самом конце коридора меня привлек какой-то шум. Понимая, что подслушивать нехорошо, но ничего не делая, чтобы не поддаться соблазну, я подошла к двери каюты и прислушалась.
      Голос Мири я узнала сразу, несмотря на противные визгливые нотки. Она кричала:
      - Ты, ты обещал! Обещал, что я буду "лицом фирмы"! И от жены уйти, и... и... - ее голос захлебнулся в рыданиях. Ей никто не отвечал, и она, плача, продолжала. - Я поссорилась с другом ради тебя, у нас уже свадьба намечалась! А ты пришел с этой рыжей, и теперь она глядит победительницей! Я убью ее! Я твоей жене все расскажу! Я открою все твои грязные делишки!...
      Ей отвечал тихий придавленный голос:
      - Только попробуй! Я не для того столько денег вложил в эту операцию, чтобы какая-то истеричка все разрушила. Не мешай, сделаешь все как надо и не останешься без награды. Но не зарывайся. Знай свое место, девушка...
      Отойдя немного от двери, я глянула на номер каюты. Все понятно, это была каюта Шумана.
      Я спешно отошла и правильно сделала. Дверь распахнулась и стукнулась о противоположную стену. Не заметив меня, оттуда выскочила Мири, закрывая лицо руками, побежала, нелепо ковыляя на высоких каблуках, уже полностью одетая для конкурса.