Ликование мешалось с беснованием и предсмертными воплями задавленных, избиваемых, терзаемых.
      Но не всем удавалось вдоволь насладиться свободой.
      Очередной выброшенный из высотного нутра небоскреба рухнул прямо на синемордого дебила в красных штанах, в миг превратив его в груду еще шевелящегося липко-парного мяса, а заодно ломая шею хлипкому желтолицему парнишечке-панамцу и калеча прочих соседей заводилы-негра. Это и утвердило в мысли мнительного Крузю.
      - Расступись, гниды! - выкрикнул он истошно.
      И сиганул с фонаря вниз, на головы.
      Под его ногами что-то хрустнуло, треснуло, хрипнуло, упало. В бока ударили сразу с трех сторон. Он не остался в долгу, всадил нож в ближнего своего. Тут же выдернул. И дал волю локтям.
      - Поубиваю, гады-ы!!! - завопил он.
      Кричать было бесполезно. Эта дикая и алчная толпа рвалась к крупным магазинам, к банкам, к закрытым ювелирным лавкам, музеям, еще оставшимся в этом прогнившем городе.
      Нью-Йорк встал на дыбы и ходил ходуном. Население его пресытилось разбоем по супермаркетам и забегаловкам, ларькам и магазинчикам - все это было давно перевернуто, взломано, разбито, растащено, разграблено, развалено, разорено и раскрадено. Но хмельной и пьянящий азарт гнал толпу на крупную, обороняющуюся дичь. И это надо было видеть. Где-то там, в недрах еще неразгромленных зданий и витрин таились сверкающие множеством граней бриллианты, сапфиры, изумруды, агаты, тускло поблескивали груды всемогущего золота, лежали тугие и бессчетные пачки хрупких новеньких ассигнаций, стояли бесценные кубки и изваяния, висели картины, стоящие больше межзвездных лайнеров... и все это можно было достать, взять, унести!
      Закона не было! Власти тоже! Возможность получить все сразу, завладеть несметными сокровищами, дающими рай на земле, сводила с ума. Город разом разделился на жалкие тысячные, сотенные кучки обороняющих, защищающих свое и не свое нажитое, и на прочих, на сорок семь миллионов рвущихся в рай. Да, это надо было видеть!
      Если бы Арман-Жофруа, проторчавший всю жизнь на иных планетах и на орбите, знал, что дело обернется эдаким вселенским бедламом, он никогда бы не взялся за него. Крузю просто тошнило от этой гнуси и гадости.
      Разбой и разгул длились вот уже третий день, непрекращающимся кошмаром. Полиция сразу же, почуяв, что пахнет жареным и можно получить сполна за все дела, испарилась, пропала, попряталась, только скинутые форменки, разодранные в раже толпой - больше ничего за исключением, разумеется, двух-трех замешкавшихся и растерзанных копов, про которых в таком людском водовороте и поминать грех. Частная охрана еще держалась. Кое-где. Но и ее сметали. Толпа гнала саму себя, подобно муравьям, гасящим огонь и засыпающим реки своими телами.
      Толпа не щадила никого, в том числе и тех, из кого состояла, кто был ее плотью и кровью, ее мясом. Толпа была жестока и беспощадна, тысячелика и безглаза, безудержна и скора на расправу. Никто в одиночку не осмелился бы на такое. Но все вместе... Крузя хорошо помнил, как и Иван с Дилом говорили чего-то про отвлекающие маневры и прочее, про их особую и нужную роль принимающих огонь на себя. Но они ничего не говорили про то, что будет так хреново, так погано и подло. Родиться человеком, жить среди людей, пускай и далеко от них, верить, жалеть их, любить... и вдруг узреть их без грима, без белил и румян - дикими, алчными, похотливыми скотами, хуже скотов, ибо ни одна скотина не ведет себя так, подобно "раскрепощенному и свободному"
      человеку, рвущему глотку собрату, созданному по Образу и Подобию. Нет, это невозможно!
      - Пусти-ите-е!!! Я сама-а-а!!!
      Крузя вздернул голову, не забывая бить локтями и кулаками направо и налево, продираясь к переулку. Чуть левее, на балконе второго этажа три разгоряченных типа в драных рубахах насиловали тощую девицу лет четырнадцати, насиловали, беспрестанно избивая ее, ломая руки и ноги, выдавливая глаза, выдирая волосы и рыча, хохоча, визжа.
      - Жи-и-ть! Я хочу...
      Крик оборвался лопнувшей струной, оборвался с перехваченным или сломанным горлом. Крузя рванулся сильнее, подмял под себя жирного мужика в оранжевом пиджаке на голом теле, оттолкнулся. С его широкой спины вскарабкался на плечи сразу двух парней, лягнул их, чтоб не цеплялись за ноги, полосанул ножом, ухватился за край балкона, рывком выбросил могучее тело на перила.
      - Не надо! - раззявил пасть ближний.
      И упал с проломленным виском.
      Второму, вихрастому ражему парню лет тридцати пяти, Крузя свернул голову - одним взмахом руки, профессионально, так он расправлялся с нугагами за тридцать световых лет от Земли, в созвездии Бурбона. Свирепых и подлых нугагов не было жалко. Этих тоже. Но там у Крузи были крепкие нервы, там он работал. А здесь он сорвался, разнюнился.
      Третьего он тихо, не обращая внимания на вопли и мельтешащие кулаки, положил спиной на перила. Выждал, увидел дикий, животный страх в глазах, а потом легким движением переломил хребет.
      Кем они были раньше? Клерками в конторах? Или мелкими делягами-предпринимателями? А может, продавцами или массажистами...
      плевать. Теперь они трупы. И эта тоже - труп. Крузя перешагнул через изуродованное девичье тело, вышиб ногой дверь и вошел в комнату. Так он быстрее выберется из сумасшедшего дома, из этого безумного мира.
      В комнатенке, убогой и грязной, в которой наверняка жила эта дрянная девчонка, стоял большой засаленный диван. Крузя плюхнулся на него. Прикрыл глаза. Надо немного расслабиться, сюда никто не полезет, здесь уже нечего брать.
      Три дня назад, почти три дня, их было всего ничего - он, полтора десятка надежных ребят из "длинных ножей" - у десантной лихой братии везде кореша сыщутся. Свои, родимые, братки, с которыми на серьезные дела хаживали, - да вокруг шушеры с полтысячи, за каждым еще малость - желающих хоть и невеликий, но свой куш сорвать. Арман-Жофруа, постаревший и расплывшийся, больной и усталый, даже прикинуть не мог, сколькие решатся, а кто в кусты сбежит. А оказалось, только искорку поднеси. Полыхнуло вон как!
      До сих пор полыхает.
      В комнату ударило гарью - небоскреб напротив горел. Черные клубы валили в небо. Крузя поморщился, не разжимая век. Долго не засидишься, запросто сгореть можно, в самом прямом смысле.
      А ведь они начали с крох - вырубили сети по шести кварталам. Побили витрины. Сами и не совались никуда, ничего не брали, наказ был строгий кто сорвется, на нож поставят, а ребятки закон уважали. Начало лихое было и забавное. Но Иван с Дилом все верно рассчитали, вон во что вылилось-то! Уже армейские части к Нью-Йорку подтягивают. Скоро и правых и виноватых, всех подряд пачками мочить начнут. Хорошо, ежели пачками, а то ведь могут и газами травить, у этих парнишек в камуфляже дело не задержится: дан приказ - пускаем газ! Нет, надо бежать, рвать когти... Крузя и сам не заметил, пообщавшись с "длинными ножами", как усвоил их говор.
      А еще Иван говорил, мол, святое дело делать будем, нужное, очистительное и спасительное, иначе не просто все сдохнут на Земле и в окрестностях, но и погублены будут - то есть, душ своих бессмертных лишатся... Бессмертных душ?! Крузя чуть на ноги не вскочил. Да разве у этих скотов, у этих гадов-нелюдей есть души? Бессмертные?! Не-е-ет!!! У гнид, мокриц, червей и тараканов нет душ, и погубить их нельзя! Их надо просто травить! Отравой! Газами! Вот и пришел к тому, с чего начал. К газам. Стало быть, ничего иного человек и не заслуживает, как существо низкое, грязное, жадное, трусливое, жестокое и подлое. И нечего себя винить, были б ангелы, да что там ангелы, были б люди простые, нормальные, не дали б себя завести, нормальный, он грабить и насиловать не пойдет... а это скоты! Жирные, лощеные, холеные, балованные, изнеженные, алчные скоты. Лучше было помереть в запое, помереть на орбите, на старом заправщике, сдохнуть от беспробудного пьянства... чем прозреть?!
      Крузя встал. Плюнул под ноги.
      На балкон, в окно, в дверь лезли визжащие, орущие, хрипящие хари. Так, снаружи, рушился прямо на головы и спины горящий домина. Рушился огненными, полыхающими балками, стенами, обивками и обшивками, всей той дрянью, о которой Крузя не имел ни малейшего представления. Вой стоял там вселенский - безумолчный и страшный.
      Ну что ж, они получают то, чего заслужили.
      Он выломал дверь. Разбросал с десяток прущих на него скотов. И прямо из окна лестничной клетки выпрыгнул наружу, в загаженный, замусоренный двор.
      Два наполненных кровью близ(копосаженных глаза смотрели прямо на Ивана мутным звериным взглядом. Еще два недоверчиво и злобно щурились с висков, высматривали невесть что, то ли жертву, то ли опасность. Вместо носа поднималась и опадала при шумном дыхании толстая морщинистая перепонка. Но самое неприятное впечатление производил безвольный полуоткрытый рот с вислыми серыми губами и неровным рядом проглядывающих желтых зубов - это были даже не зубы, а зубища, такие могли быть только у животного...
      Впрочем, не человек же это! да, уже не человек!
      Иван коснулся пальцами бронестекла - и оно тут же вздрогнуло от удара, ответного удара. Чудовищный трехметровый и четырехглазый монстр с такой силой саданул своей волосатой лапищей, что запросто мог бы сбить с копыт шестиногого исполинского зангезейского быка, не то что Ивана.
      - Лучше их не дразнить, - тихо посоветовал служитель.
      - Нервные?
      Лысоватый и невзрачный старичок угодливо заулыбался, закивал торопливо, но не ответил, видно, и впрямь считая, что слово - серебро, а молчание золото.
      - Ну и чего там про него прописано? - поинтересовался Иван.
      Служитель быстренько набрал код на своем ручном пультике. И прямо на стекле ячейки вычернилось четкими буквами: "Коротеев Александр Артурович, 2420 года рождения, родственников не имеет, поступил в октябре 2468 года с диагнозом локальная парамнезия после возвращения из Дальнего Поиска..."
      - Сволочи! - сорвался Иван. - И нашего брата не жалеют!
      - Не жалели, - поправила его Светлана,- теперь все будет по-другому.
      Она была бледной, кончики пальцев подрагивали. Но Светлана не отворачивалась, она пристально вглядывалась в обитателя каждой ячейки это жуткого подземного паноптикума... нет, не паноптикум! это совсем иное заведение, и недаром Иван выкроил полчаса, оставил все на Глеба Сизова, чтобы заглянуть в тайные лаборатории генетических фабрик, недаром! такого Светлана не видывала ни в Системе, ни в Осевом... там что, там призраки. А здесь звериная, невыносимая явь, кошмары наяву!
      "...перестройка тела и мозга начата в мае 2469 года, завершена в сентябре 2477-го". Черная вязь исчезла, будто ее и не было.
      А служитель добавил:
      - Один из первых, неудачных образцов. Мы... они сохранили его для истории, как музейный экспонат. Отработанная же модель зверочеловека не превышает двух метров ростом и практически не отличается внешне от обычных человекоособей, но по силе и ярости значительно превосходит данный образец, а кроме того обладает исключительной послушностью и исполнительностью. Пройдемте, я вам покажу его.
      - Нет уж, - не согласился Иван, - поглядим всех по порядку, у меня нет времени возвращаться к пройденному.
      - Воля ваша, - покорно согласился старичок. Следующая ячейка была заполнена мутным желтоватым газом. И сидел в ней за стеклом какой-то скелет, обтянутый синей нечеловечьей кожей. Огромные базедо-вые белки выпирали из-под надбровий голого черепа. Зрачки, напротив, были крохотные - черно-красные точки.
      Светлана не выдержала застывшего и лютого взгляда, отвела глаза.
      - Эта особь может работать в любой атмосфере и без таковой. Сейчас она сидит в ядовитой метановой смеси, такая смесь даже при малой концентрации способна отравить...
      Ивану не надо было рассказывать про ядовитые смеси и метановые атмосферы, он вволю наглотался всякой дряни в Дальнем Поиске. До сих пор при воспоминании о Сиреневом Болоте - огромном метаноагазоновом океане Тругазанды, семнадцатой планеты созвездия Двойной Гаги, его бросало в озноб. Он еле выплыл тогда из этого сжиженного ада... Конечно, там здорово пригодился бы такой малый, такой неприхотливый и работящий скелет. Но всегда остается это проклятое "но"!
      - Он сам пошел на генную перестройку? - спросил Иван.
      - Вы шутите, - служитель испуганно-снисходительно улыбнулся и тут же заморгал, понимая, что допустил непозволительную вольность. - Нет!
      Разумеется, нет. Кто же пойдет на такое добровольно?!
      - Сволочи! - повторил Иван супА и злее. В следующей ячейке сидел восьмирукий и восьмипалый бледный голован. Ничего кроме жалости и брезгливости он не вызывал. Голован с потухшими очами и полупрозрачным брюшком предназначался для управления какими-то процессами на каких-то шахтах. Иван не стал вникать. А у Светланы выкатилась из левого глаза крохотная хрустальная слезинка - в ней несчастное существо отразилось еще более жалким и нелепым... отразилось, и тут же скатилось вниз, в небытие.
      Еще шесть ячеек были заполнены водой разных оттенков и обитали в них русалкообразные, чешуйчатохво-стые и плавникастые нелюди с человечьими головами и руками. Они таращились из-за стекла, вглядываясь выпученными рачьими глазищами в лица непрошенных гостей, пускали пузыри, будто хотели сказать что-то. Их руки с длинными водянисто-прозрачными пальцами вызывали ужас. А бледностью тел эти рыбочеловеки были подобны мертвецам.
      - Они разумны? - спросил Иван.
      - Да, - коротко ответил служитель. И тут же добавил: - Но если они проявляют животную непокорность, возмездие следует немедленно. Генетика генетикой, но под черепа им кое-чего вживляют для надежности. Внутренние системы психометрии и контроля корректируют поведение сами, так что не извольте беспокоиться, все эти создания, как бы страшны и неприглядны они ни были, находятся на службе у человечества.
      - Корректируют... - в задумчивости повторил Иван. Служитель говорил шаблонами, так его обучили, так запрограммировали. Создания! Не люди, а создания! Что ж, в чем-то он прав, это, конечно, уже не люди. Но в то же время они - пока еще и люди, раз полностью не утратили разума и осознания себя личностями. Страшный сон! И он ничего не знал про это. Ничего! Нет, вранье, не надо оправдываться - генная инженерия штуковина старинная и общеизвестная, перестроечная инженерия и биомоделирование тоже невесть какие тайны... но не до таких же кошмаров доходить! Не до таких? Наука не знает границ и пределов. Экспериментаторов не остановишь, так ему говорили там, в Системе, и в Пристанище, так говорил Сихан Раджикрави, когда Иван знал его Первозургом, так говорили другие, посвященные-посвященные?!
      властители жизни и мира?! нет, выродки! так говорили все эти выродки, им нужно было какое-то оправдание, какая-то красивая цель, прикрытая красивыми словами - и поэтому они говорили именно так! Но почему все это здесь?! В Великой России?! Здесь, всего лишь в полутора верстах от Золотых Куполов, почти под Святынями Русскими?!
      Час назад Иван узнал от очнувшегося Правителя про существование этих тайных лабораторий, про шесть огромных подземных "перестроечных" фабрик три на Севере и три за Уралом. Каждая могла вырастить за восемь лет начального цикла по восемь миллионов зверолюдей и "перестроить" из уже существующих "человеко-особей" всемеро больше. Никогда и нигде Иван не встречал сообщений об этой чудовищной индустрии - ни в инфопрессе, ни в видеоинформах. Ни один из его многих друзей и знакомых, работавших в самых секретных отраслях, никогда не рассказывал об этих экспериментах, превратившихся в отлаженный технологический процесс, в конвейер, не везде еще запущенный, но полностью готовый к запуску. Подготовленный в считанные годы! Эти монстры зверочеловеческой индустрии проектировались, закладывались и строились в обход всех Советов, всех контролирующих органов. Народ, огромный многомиллиардный народ ничегошеньки не знал про них! Невероятно!
      Лететь на заводы не было никакой возможности. Но спуститься в московскую подземную лабораторию, в сердце "перестроечной" системы Иван счел необходимым. Отложил важные дела, передоверил управление Глебу. И спустился вниз - всего на полтора километра, чуть ниже той спецпсихбольницы, в которую его бросили на верную смерть. Правда, бронированная тайная психушка была заложена в конце двадцатого века, а лаборатория "перестройки" не так уж давно - лет пятнадцать назад. Но судя по всему, кто-то работал в этом направлении и раньше, да еще как работал!
      Лаборатория, по сути, была огромным научно-исследовательским институтом с опытным и предсерийным производством - двухсотметровый в диаметре шар с двенадцатью трубопереходами к огромному "бублику"-кольцу, поделенному на сто восемьдесят сегментов-камер с сотнями ячей и биоинкубаторов. Все обойти было невмоготу. Но главное пропустить Иван не имел права. Пристанище! Голову сверлила одна пронзительная мысль. Он не желал верить Аввацону, не желал верить прочей нечисти Пристанища, само естество его не могло принять их страшной и открытой лжи: "Земля - это лишь часть Пристанища, малая часть..." Не могло этого быть, и все тут! Но ведь было? Но ведь есть! Так, вот так, именно так - Пристанище закладывалось не в тридцатом веке, а значительно раньше, и Первозург говорил об этом. Что?
      Он намекал, будто слуги Пристанища всегда были на Земле, всегда работали на Черное Благо... нет, бред! Черное Благо появилось значительно позже, это просто секта, колоссальная секта-спрут... и говорил про все про это не Сихан, а Авварон Зурр бан-Тург, проклятый и подлый оборотень в Шестом Воплощении какого-то Семирожденного Ога! Земля часть Пристанища? Земля - часть, или, точнее, капля непомерного, черного Океана Зла? Нет! Земля - это свеча во мраке Вселенной! Свеча Господа Бога?! Так ли? Черная свеча. Почерневшая от творимого на ней зла... Прав Авварон, прав гнусный негодяй и подлец! И не прав. Ему хочется, чтобы было так, он все делает для того, чтобы было так. Но так еще не стало! Да, так пока не стало!
      - Иван! Тебе плохо?! - заволновалась Света, потянула за рукав. - Ты совсем белый!
      - Нет, мне хорошо, - тихо ответил Иван. - Мне очень хорошо.
      Он хотел добавить, что ему очень хорошо по одной причине лишь - он больше не странник. Он воин! Он не даст заморочить себя, сбить с толку, запутать! Он не позволит бесам вселиться в себя и вновь бросить в пропасть блужданий, сомнений, мрака. Они роятся роем. Они пришли по его душу. Но он воин. Воин!
      - Здесь просто плохой воздух, - робко вставил служитель.
      - Да, - Иван улыбнулся, - дух тут витает нечистый. Старичок потупился.
      Голова его затряслась, руки, старческие и немощные, задрожали. Сто шестьдесят четыре немалый возраст. Осталось совсем немного, от силы пять, может, десять лет. Капля, малюсенькая капелька жизни. Но своя. Другой уже не будет. Удержать бы в трепещущем, больном сердце хоть эту... Страшные дела! Черные! Он простой служитель. Он ничего такого не делал, он как надзиратель в тюрьме, как библиотекарь в книгохранилище, как служитель в зоопарке... Зоопарк?! Зверочеловеческая тюрьма. Страшно. Могут не простить.
      - И этот тоже... - Света не договорила.
      Во мраке зеленеющей темной воды, на мшистом дне застыло в мерном шевелении нечто давящее, ужасное - бугристая огромная голова с двумя мутными глазами-бельмами, болезненно-кровавый клюв и полтора десятка толстых, изгибающихся отростков по три-четыре метра. Щупальца. Осьминожьи щупальца! Они свивались в клубки, вытягивались, липли к бронестеклу бледно-розовыми присосками, змеились и безвольно опадали. Зрелище было неприятное, невыносимое, ибо в бельмах глаз угадывался человеческий ум.
      - Да-да, и он разумен, - поспешно пояснил служитель, - но не извольте беспокоиться, он нисколько не опасен, полностью управляем. Применяется на огромных глубинах для самых разнообразных целей. Да-да, такой может в одиночку разбалансировать и уничтожить довольно-таки солидную базу в самых глубоководных впадинах...
      Даже на Гиргее, мысленно добавил Иван. Туда бы его - во мрак, под восьмидесятикилометровую толщу свинцовых вод! В памяти мелькнули бешенно вращающиеся сфероиды, черные тени, неуклюжие и стремительные донники, бледные щупальца... Нет, на проклятой подводной каторге Гиргеи не могло быть таких человеко-осьминогов, не могло! Ему показалось. Только вот глаза-бельма? Но разве все глаза упомнишь! Они преследуют его давно. Давно и повсюду. Эти черные тени, призраки тьмы и мрака. Нет, показалось. Гиргея слишком далеко. Слишком!
      - И как этого... как его звали? - пролепетала Светлана.
      - Одну минуточку! - служитель засуетился, щелкнул и затараторил вслух:
      - Ванюков Егорий Алкаменович, сорок второго года рождения, русский, не женат, детей не имеет, отец неизвестен, мать погибла в экскурсионно-иг-ровом круизе одиннадцать лет назад, в районе Крутой Горки, это созвездие...
      - Знаем! - осек его Иван. - Профессия?!
      - Хмы-мм, безработный, - облегченно выпалил старичок.
      - Обратная трансформация возможна? Служитель развел руками.
      - Ну, ладно, - Иван вновь встретился взглядом с чудищем многоруким, только бельма колыхнулись во мраке вод. - Ладно, Егорий Ванюков, пуощай!
      И отвернулся.
      Светлана будто завороженная прилипла к бронестеклу. Но она ничего не видела в эти минуты. Лишь ползущий живой и призрачный туман Осевого стоял перед ее внутренним взором. Да, она видела их всех - всех! - там, в Осевом.
      Значит, они погибали? Значит, они гибнут?! Значит, это не призраки, не чудища, не фантомы, а пусть и странные, не похожие на людские, но все же души искореженных, "перестроенных", невозможных людей? Зверолюдей?! Они умирают тут, на Земле, и на других страшных планетах Мироздания, чтобы обрести заключение в Осевом, обрести свободу страшных призрачных пут?! Как понять?! Как разобраться?! Но не это главное, не это... главное в том, что она и сама немного такая...
      какая?! Светлана в отчаянии и ужасе стиснула обеими ладонями виски, застонала.
      Чудовищно-жуткий Егорий протянул к ней два толстых и мягких щупальца, розовые присоски вдавились в невидимое бронестекло. Бельма приоткрылись и ее обожгло взглядом бледных зрачков, мерцающих посреди кроваво-пучащихся сосудами огромных глаз.
      - Не-е-ет!!! - закричала она. И отпрянула.
      - Пойдем! - Иван грубо рванул ее за руку. Не время впадать в истерику.
      Ныне иные времена. - Пойдем, Света!
      Одновременно он врубил внутреннюю. "Глеб?! Ты слышишь меня?"
      Отозвалось через миг: "Да! Здесь полный порядок! Мы контролируем ситуацию в стране. Что-то непонятное творится в Европе и Штатах!"
      - Все понятно! - вслух сказал Иван и усмехнулся, отключая связь. Все очень даже понятно. Они там ждали его сигнала. И не дождались. И не дождутся! Это им для встряски - нечего чужим умом жить, пора давить все эти комплексы. Он их подтолкнул, научил, дал в руки их собственную силу, их ум, их волю и их честь. Чего ж еще?! Вот коли б он их вел будто беспомощных младенцев за ручку, сейчас ничего "непонятного в Европе и Штатах" не творилось бы. Но сигнал еще будет. Обязательно будет! Слава Богу, началось!
      - Вот что, ребятки, - Иван обернулся к охранникам, двум офицерам Глебова альфа-корпуса, - вы мне живенько доставьте сюда Правителя.
      - Прямо сюда? - переспросил один, рыжеватый, с большим кривым шрамом на скуле.
      Иван недовольно поглядел на вопрошающего - на приказ следует отвечать "есть!" и бодро выполнять его, а не дискуссии разводить. Но потом сообразил, что в холодных и сырых коридорах-траншеях, где и присесть негде, обессилевший и перепуганный, обезноживший Правитель, бывший Правитель, будет мерзкой и грязной ношей для этих в общем-то ни в чем не провинившихся парней.
      - Давайте-ка, лучше в шарик, там удобнее будет.
      - Есть! - рыжеватый испарился, будто его и не было. Прямо за подводным диверсантом-работничком сидели в прозрачных клетях три пернатых зверочеловека. Отличались они лишь количеством крыл: у первого таковых была лишь пара, у второго две, а у третьего - все три.
      - Ух ты, прямо серафим шестикрылый, - прошептал под нос Иван. - Да еще с руками. И не тяжко им тут, в неволе?!
      - Испытывали в полете, - доложил служитель, - по всем параметрам значительно превосходят естественных крылатых, природных. Тут, конечно, тесновато. Выпускать неположено. В серийное производство должны пойти по спецприказу... пока что такового не было, - старичок виновато развел руками.
      А Иван смотрел на нижние конечности этих птице-людей. Когда-то давным-давно, трех лет еще не минуло, ему довелось побывать в когтях у птичек на Хархане, тогда он был один над огромным, безбрежным океаном. И он навсегда запомнил лапы ящеров, их когти. Но эти были не хуже и не слабее - Мощные, изогнутые, костистые и когтистые. Птицелюди. Или звероптицы разумные. Не разберешь. А спросишь у служителя, он опять начнет твердить, что дескать, абсолютно послушные. Ясное дело, для того и выращивали, для того и "перестраивали", чтоб были покорными и исполнительными рабами. За такие дела надо... К расстрелу. Всех этих экспериментаторов к расстрелу. А руководство и идеологов - на виселицы!
      Морды у птицечеловеков были грустные, затравленные. Именно морды, не лица. У них не было клювов, их заменяли костистые наросты, идущие прямо из-под глаз. А в глаза и глядеть не хотелось - отчаяние и страх, боль и неосознанные надежды.
      - Они помнят о себе? ( - Нет. Почти не помнят, очень смутно, рассыпался в услужливом блеянии старичок. - Они просто тоскуют. Всегда. Так и заложено. Только на время выполнения задания приходит облегчение это было придумано гениально! - Старичок забылся, чуть не зашелся в своем восторге. Но тут же спохватился, едва не умерев со страху. - Я хотел сказать, все это очень бесчеловечно, я всегда был против, но кто меня послушает, старого пенька?!
      Ивану было плевать на этого человечка, на эту тень человека. Он не понимал и не хотел понимать его страхов и сомнений. Он думал о другом если эти гады, эти "исследователи"
      способны вернуть человечий облик своим жертвам, они будут жить, ничего не поделаешь, они проживут до тех пор, пока не возвратят к людской жизни последнего из зверолюдей, но коли нет - им не жить! не жить! таких нельзя миловать! таким нельзя прощать! вот они-то и есть выродки! они и есть нелюди! Четверых шу-стряков из местной администрации, пытавшихся преградить им путь, уже пустили в распыл, и слава Богу. Но с остальными придется повременить. Но только с научным персоналом, только с ними.
      Главарей-администраторов - в петлю! И никаких розовых слюней! никаких глебовых слез! Виноват, сукин ты сын, отвечай! Только так. Только так!
      - Я не могу больше, - просипела в ухо Светлана. - Давай уйдем?!
      - Нет! - отрезал Иван. - Мы обязаны это видеть. Понимаешь, обязаны!
      Иначе все повторится.
      За стеклами ячей обитал сам ужас. Люди-змеи извивались на мраморных полах, пытались вползти по стенам, растопыривали крохотные лапки с человечьими пальцами, скалили клювастые рты... и падали вниз, в мокроту и нечистоты. Шестилапые рептилии с человечьим мозгом и нечеловечьим страданием в плачущих прищуренных глазах разевали клыкасто-зубастые пасти.
      Уродливые насекомые с мягкими брюшками и в поблескивающем хитине плели паутины, бились о стекла, царапали его когтями, коготками, лапами, лапками, хоботками и жвалами... и смотрели, смотрели, смотрели - жгли всепонимающими выпуклыми глазами.
      Светлана была в полуобморочном состоянии и уже жалела, что увязалась за Иваном. Да, в Осевом было погано, совсем плохо и гадко. Но там было знание, твердое и четкое - это мир нежити, этого нет. А здесь все живое, все настоящее, каждое из этих омерзительнейших и кош-марнейших насекомых имеет свое имя, свою фамилию. Их всех родили матери, родили обычные людские матери, родили на пытки, "перестройку" и мучения. Невыносимо!
      Дряблое тело шестнадцатилапого паука вывалилось из сетей паутины, распласталось на грязном мраморе. Жвалы подергивались будто от боли, из-под них сочилась черная сукровица. Тонкие, членистые конечности конвульсивно били по стеклу, стенам, полу.
      - Как его зовут? - Светлана встряхнула старичка за плечо, затормошила.
      - Как зовут этого мученика?!
      - Сейчас, сейчас! - запричитал тот. - Погодите же... Это - Сухолеева Марина Николаевна, шестьдесят третьего года рождения, с детства сирота, родители погибли при геизации Зенгоны. Она в полной памяти. Чувствует себя нормально. Пригодна для первичной проходки на планетах Левого Рукава метагалактики Гона.
      - Мои тоже погибли, - тихо, бессознательно вставил Иван, - оба. Давно.
      Я тоже сирота. Я тоже мог быть здесь.
      - Хватит! - заорала вдруг Светлана. - Хватит! Убейте ее! - Она схватила старичка за горло, встряхнула, сдавила. - Убейте ее немедленно!
      Сейчас же! Хватит ее мучить! Или я задушу тебя, гадина!
      Старик хрипел, зеленел на глазах, отчаянно вращал глазами, но ничего не мог поделать.
      -Убей!!!
      Иван силой оторвал Светлану от несчастного. Но она рвалась к нему, тянула к горлу свои тонкие руки... Так было! Он вздрогнул. Да, в Осевом уже было так. Она оборачивалась упырем, она вонзала в него, Ивана, свои когти и зубы, она тянула лапы к его горлу, а он из последних сил удерживал их, он не мог справиться с потусторонней силой, нечеловечьей силой. Нет, это видения, это призраки, это бред! А здесь все взаправду. Она убьет его.
      Убьет.
      - Все! Все-е! - выдохнул старикашка. Его дряблая, трясущаяся рука раздавила какое-то невзрачное стеклышко на ручном крохотном пультике, нажала малюсенькую кнопочку... и судороги, конвульсии прекратились, черная кровь хлынула из страшного насекомьего рта некогда сироты Марины Сухолеевой, студенистое тело расползлось неживой застывающей материей по полу, потухли и остекленели глаза.
      Светлана замерла. Закрыла лицо руками.
      - Что я наделала, - пролепетала она в тихом выдохе. Иван уставился на старичка.
      - Их можно всех так?! - спросил он.
      - Да, - служитель склонил голову.
      - Ладно, пойдемте дальше, - Иван обернулся к жене, - а ты можешь подниматься наверх. Уходи!
      - Нет! - она вцепилась в его плечо.
      Иван молча стряхнул ее. Но гнать от себя не стал. Истерика прошла, пусть остается. Они обязательно должны все видеть, все знать.