Странник. Пролог. Отчаянье

С самой гиблой каторги можно бежать. Из тюремного каменного мешка можно выползти наружу – на свет Божий. Нет на Земле и в Космосе такого места, откуда бы нельзя было уйти – ни планеты такой, ни звезды нет: стремящегося на волю не удержит притяжение Голубого гиганта, и во мраке черных бездн окраинных квазипульсаров есть лазейки, и из Чужих Вселенных пролегают тропинки. Так уж устроено Мироздание, что всегда и отовсюду находится выход – и пространственный… и внепространственный.

Из-под топора, с отрубленной от тела головой, бежит в мир иной или во мрак небытия приговоренный, и его уже не казнить второй раз, он ушел от палачей своих, ему открылся выход. Да, и ему! Бежит из собственной, выстроенной самим собою тюрьмы самоубийца – и он, слабый духом, находит выход, и он отворяет калитку во мрак и пропасть. Бегут от Большого, всеуничтожающего Взрыва сверхцивилизации, бегут от вечной смерти, бегут из материи в нематерию, в ипостась, коей и названий еще не придумано. И теряют себя. И обретают себя! Ибо перевоплощение – тоже выход. Все живое и мечущееся во Вселенной жаждет исхода. И дается ему Исход!

Животное, объятое ужасом, гонимое лесным пожаром, кидается в пламя смертное. И уходит из огненного ада. Человек, отрешившийся от земного, встает в полный рост и идет грудью на пули – перед ним уже зияет провал в высшие миры.

Отчаянье! К одним ты приходишь слишком рано, к другим вовремя… но опозданий не бывает.

Нет выхода сильному духом из самого себя. Ибо только он сам для себя и тюрьма, и каторга. Открыто перед ним множество дверок и щелок, змеятся тропки, вьются лазейки. Но нет Выхода. Не всякая щель для него Выход.

Исступленно мечется он во мраке своего заточения, ощупывает изодранными в кровь ладонями угрюмые, холодные стены, бьется грудью о камни, стенает и ропщет… но не желает встать на колени, пасть на брюхо и червем выползти в щель. Ибо сильный духом есть. Ибо Человек!

Если раньше в растрепанной и неухоженной шевелюре Гута Хлодрика пестрели и рыжие, и, как подобало подлинному викингу, светлорусые волоски посреди чего-то неопределенно-пепельного, то теперь он был сед – старчески сед. Иван смотрел на Гута и не мог поверить глазам – вот так и седеют: за день, за ночь.

– Сколько у нас времени, как думаешь? – спросил он тусклым, севшим голосом. Он хотел проверить себя. Но знал, точного ответа ему никто не даст.

– Две недели, не меньше, – так же отрешенно пробормотал Гут.

Он был трезв и мрачен, левая рука подрагивала. И левый уголок рта был как-то неожиданно и скорбно приопущен. Иван вглядывался в приятеля – неужто прихватило, нет, не может быть. Гут – человек исполинского, немыслимого здоровья, он и в Школе отличался крепостью. Нет, это все нервы.

Гут сам отнес на руках свою любимую, свою Ливу Стрекозу. Они долго кружили в подземных лабиринтах заброшенной гравидороги позапрошлого века, пока не уперлись в ремонтно-складской сектор. «Тут есть морозильная камера», – выдавил Гут после долгого молчания.

«Нет, никаких камер!» – отрезал Иван. «Сейфы?» Иван кивнул. «А воздух?» – Гут смотрел с недоверием. Но это была последняя ниточка, он не желал выпускать ее иллюзорный кончик из своих рук. «Воздух ей не нужен. Главное, чтобы никто не влез сюда!» Гут что-то бормотал насчет охраны, но Иван сразу осек его. Охрана только привлекает внимание. Они завалили направленными взрывами шесть входов-выходов. Оставили седьмой. Подступы заминировали. Ввинтили в породу четьпэе локаторасторожа. Они были вдвоем. Больше никто не знал о захоронении еще живой Ливадии Бэкфайер-Лонг. Никто! Теперь это в прошлом.

– Я преступник, Гут! – вдруг со злостью, сквозь зубы выдавил Иван.

– Я тоже преступник, Ваня, – поддержал его сокрушенно седой гигант.

– Нет! – Лицо Ивана исказила гримаса раздражения. – Нет! Ты просто бандюга, Гут, ты разбойник с большой дороги, уголовник, грабитель, головорез… А я – подлинный преступник! Я враг рода человеческого! Я порастратил чертову уймищу времени на всякую ерунду! И ничего не сделал!

Ты и не мог ничего сделать, Иван, – Гут развел руками, – человечество неуправляемо. Наставить его на путь истинный?! Это все утопии, Ванюша. Ни один жлоб во Вселенной не трепыхнется, пока лично ему в лоб не закатаешь!

– Не все жлобы. Гут…

– Все! Ты плохо знаешь жизнь, Иван. Ты слишком надолго задержался там, наверху! – Гут Хлодрик ткнул указательным пальцем в небо. – Не хотел тебе говорить… но скажу: я б с огромным удовольствием присоединился к тем ребятишкам, что хотят надрать задницу человечеству. Ой, я бы ему, родимому, всыпал по первое число!

Иван приподнял голову и вгляделся прямо в глаза Гугу Хлодрику. В них не было злости. В них была усталость и скорбь. И потому он все понял, Гут будет с ним до последней минуты, до смертного часа, он не предаст.

Карнеггийский водопад заглушал их голоса. Прохладные брызги долетали искрящимися капельками, освежали лица. Но свежести не было и здесь, в заброшенном ущелье, вдали от людных улиц и давящих небоскребов полудикой северной Гренландии.

Теперь им надо было скрываться. Теперь им не было места на Земле и в ее окрестностях.

В водопаде плескался огромный белый медведь. Но Иван видел – ненастоящий, слишком уж чистый и ухоженный, слишком уж белый. Животный мир планеты восстанавливали. Но это был все-таки не совсем животный мир, еще два-три поколения и останутся одни биодубли. Нет! Какие, к дьяволу, поколения! Через полгода Земля обратится в выжженную пустыню. А он сидит тут, прохлаждается под искрящимися в лучах низкого солнышка брызгами. Вырождение! Все вокруг вырождается, все! и он тоже, и он не исключение.

– Я так думаю, Иван, – медленно и глубокомысленно произнес Гут Хлодрик, – всем вам надо смываться отсюда. Пока не поздно!

– Всем нам? А ты?!

– Я останусь возле нее.

– Ты останешься, а нам смываться?!

– Это меня бог наказывает за Параданг, понимаешь?! – Гут не поднимал глаз, не отрывал их от серого унылого камня под ногами, чуть поменьше того, на каком сидел. – И еще за Гиргею. Это я виноват, зря я тебя тогда…

– Да ладно, – Иван махнул рукой. Ему было тошно.

С кем он остался? Гут Хлодрик – старая развалина, размякший, растекшийся, бесформенный и жалкий в своем бессилии. Дил Бронкс – скалит зубы, а глядит насторону, непонятный, уклончивый, скользкий. Иннокентий Булыгин – этот шустрый, тертый, но он всегда сам по себе, странный мужик. Хук Образина и Крузя – пьянчуги, чуть что – в запой, на полный вылет. Серж Синицки – просто чокнутый. Сихан Раджикрави, Первозург – самая темная лошадка, черный след в ночи. Гуговы головорезы – они привыкли работать за деньги, за добычу.

Еще остается отпрыск императорской фамилии карлик Цай ван Дау. Но где он, жив ли вообще? Жалкая горстка никчемных ветеранов, списанных десантничков! Пыль!

Ничто! И все зло Мироздания, вся мощь Иной Вселенной, вся сила Преисподней! От отчаянья он готов был биться головой об эти серые молчаливо-угрюмые камни.

В безвыходных положениях люди чести пускают себе пулю в лоб. Давно пора! Он только продлевает агонию.

Он уже конченный человек, мертвец. Да, бывают вещи, с которыми надо смириться. Это как ход времени, это как движение светил – неумолимо и неостановимо. Надо покориться… нет, не тому Злу, что убьет их всех, не ему, а самому Року, самому Провидению… Воле Божьей. Иван тяжело выдохнул, сдавил виски ладонями. На все воля Божья! И если человечеству пришло время умереть – значит, ему надо умереть. И не роптать, не трепыхаться, не ронять чести и достоинства, умереть с открытыми глазами, умереть тихо, молча, покоряясь судьбе. Проклятый колдун-крысеныш, многоликий Авварон Зурр банТург, его «лучший друг и брат» – он был прав, он видел грядущее, и надо было слушать его, не прекословить, всегда надо слушать опытных я умных людей… людей?

нет, крысеныш не человек, но неважно, он был прав – они обречены. Люди не знают ничего. Они умрут без долгих и нудных мучений. Но ведь он, Иван, знал все давно. Знал, и так бесцельно тратил время – нет, не просто время, а последние месяцы, последние дни, часы. Надо было жить полной грудью, любить, смеяться, гулять – на сто лет вперед, не терять ни минуты, наслаждаться уходящим навсегда. А он метался и бредил, и ползал подземными норами, выискивал, вынюхивал, не щадил себя и губил других, он перебаломутил всю несчастную Гиргею, по его следам шли чужие, шли и убивали его друзей, близких… Безумец!

– Что с тобой? – вдруг спросил Гут Хлодрик. Его тяжелая ручища легла Ивану на плечо.

Иван не сразу вырвался из черного омута.

– Ничего, – просипел он еле слышно, – все в порядке. Ты, наверное, прав, Гут. Пора нам уматывать отсюда.

Пора!

Он медленно, каким-то нечеловечески вялым движением руки расстегнул клапан-кобуру, вытащил парализатор, стал поднимать его вверх – еще медленнее, сомнабулически, не сводя потухших глаз с серого камня.

Гут успел выбить оружие в последний миг – палец уже давил на спусковой крюк, ствол упирался в висок.

– Ты переутомился, Ваня, – сказал Гут Хлодрик мягко. И бросил парализатор себе за пазуху.

– Отдай, – Иван протянул руку.

– Нет.

– Отдай, я просто хотел понять, что ощущает человек

перед концом. Я не знаю, как быть. Не знаю! Но сам я не уйду из жизни, Гут. Давай сюда пушку!

Гут Хлодрик вытащил парализатор. Поглядел на Ивана с недоверием.

Тот криво усмехнулся, покачал головой. В его волосах не было седины. «Откат» сделал тело молодым, крепким.

Но душою Иван был стар, ох как стар. Он ощущал сейчас страшный гнет долгих, свинцово-каменных лет, годы давили на него, как не давила гиргейекая восьмидесятикилометровая толща.

– Держи!

Иван сжал черную шершавую рукоять, повел стволом в сторону водопада. Нажал на спуск. Белоснежный медведь извернулся, выгнулся, ушел под воду за мгновение до выстрела. Сенсодатчики, угрюмо подумал Иван, да, сейчас биодубли все с датчиками, дело привычное, а раньше давали только в поиск, считали по пальцам, заставляли бумагу подписывать «об неутрате». Время идет!

Медведь вынырнул, фыркнул, выплюнул из пасти воду и недовольно посмотрел на Ивана.

– Ладно, черт с тобой! Ловко ты разыграл старика, – Гут невесело ухмыльнулся и ткнул Ивана кулаком в плечо. – Ловко! – Он вдруг замолк, хмуро шевеля выцветшими и вовсе не седыми бровями, гоняя желваки по скулам, – Но этого своего, Кешу Мочилу, ты приструни…

– Он твой. Гут, а не мой, – поправил Иван, – это вы с ним на каторге бузу затеяли. Я его знать-то не знал.

– Был мой, стал твой, – отрезал Гут. – Мне ребятки все порассказали, как он в подземелье шухер наводил.

Так нельзя! Не по-людски это!

Иван снова опустил глаза, прикусил губу. Гут, по большому счету, был прав. После того, как седой викинг со своей спящей красавицей на руках покинул подземелье, Иннокентий Булыгин, ветеран тридцатилетней аранайской войны и каторжник-рецидивист, прихватил бармена малайца за шкирку, для острастки дал кулаком в брюхо и приказал живым или мертвым выволочь Креженя наверх, запереть в любой глухой конуре и стеречь как зеницу ока. «Будешь шутки шутить, – сказал Кеша, – я тебя, обезьяну, через мясорубку проверну и котлет нажарю!» Малаец все понял и не заставил себя долго уговаривать. У подъемника Кеша поставил оборотня Хара, который от страшных переживаний сделался похожим на кошмарное пугало с собачьей мордой и совершенно невыносимыми, драными ушами, свисающими к полу.

«Эх, Хар, – посетовал Кеша, – жаль, что ваших мокрушников не осталось больше!» Оборотень все понял сразу и поинтересовался – сколько шариков-зародышей надо.

Потом поковырялся в своих лохмотьях и вытащил на ладони сразу четыре чуть подрагивающих живых шарика.

Кеша присвистнул. Ему стало жалко всю эту сволочь, одуревшую после долгой черной мессы – как-никак земляне, собратья. Но он тут же выругал себя. Выхватил из лапы у Хара шарики, швырнул себе под ноги. «Нас не тронут?» Хар помотал головой, отчего уши у него спутались в одну безобразно длинную мочалку. «Береженого Бог бережет!» – Кеша на всякий случай вытащил из кармана сигма-скальпель. И поднял глаза к небу – оно гдето там, далеко, над каменными сводами. Чистое голубое небо. Он был почти счастлив, на этот раз не придется брать греха на душу. Хотя какой тут грех – это как в бою, нет, это как в поганых болотах Цицигонры, где нечисть надо выводить, изводить, изничтожать, иначе она сожрет и изгадит все! Нет тут никакого греха! Нечисть – она везде нечисть! Шарики лопнули не сразу. И крохотные оборотни-трогги вылупились из них вялыми, хиленькими. Они почти не походили на свой прообраз, на «папу Кешу», как мысленно окрестил сам себя Мочила. Но это не главное, плевать! Иннокентий Булыгин ждал начала.

И когда;к «малышам» вдруг подбежал сутулый тип в сутане, взмахнул своей изуверской плетью с ржавыми шипами и колючками, Кеша не стал церемониться, он одним точным ударом в висок сбил сутулого наземь, присмотрелся – тот издыхал в судорогах, второго удара не понадобится. Самые ближние дьяволопоклонники, что валялись в разнообразных позах вокруг и пускали кроваво-желтые пузыри, начали приподнимать головы, всматриваться, двое даже вскочили и пошли на Кешу, недвусмысленно выставив вперед свои острые и тонкие иглы.

Но было поздно. Сам Булыгин стоял у стеночки, скрестив на груди огромные, сросшиеся с биопротезами руки и смотрел зло, с прищуром. «Малыши», достигшие роста десятилетних мальчуганов, угомонили смельчаков в мгновение ока – опрокинули их на пол, подмяли, свернули шеи и вскочили в ожидании новых жертв. Вялость и хилость пропали, будто их и не было. Но и с лежащих начинало сходить оцепенение. На минуту всех подавила безумная, гнетущая тишина. А потом мрак прорезал хриплый, оглушительный вопль. Вслед за воплем в голове у Кеши и под сводами пещеры прогремел голос карлика Цая: «Не надо! Не делай этого!» Кеша скривился.

Раньше следовало предупреждать. Четыре совершенно одинаковых подростка, полусогнув в коленях ноги, вызверившись как-то не по-человечески, стояли посреди взбудораженной, поднятой на ноги толпы. "Убейте их!

Убейте!!!" – завизжал кто-то извне, сверху. – Убейте во имя Черного Блага!!!" Дьяволопоклонники разом, будто подневольные, управляемые кем-то зомби бросились на троггов, это была уже не людская сообщность, это была неисчислимая, огромная, тысячная стая человекообразных злобных шакалов. Кеша ударился спиной в холодную, сыроватую стену, выставил вперед свое запрещенное и беспощадное оружие, изготовился. Даже ему, ветерану самой страшной войны, повидавшему такое, что невыносимо для обычного смертного, стало неуютно в этом подземелье. Троих, подлетевших с боков он сбил точными ударами ног. Еще двоим Хар перегрыз глотки.

Больше на них никто не кидался. Но что творилось в шевелящейся, орущей, визжащей, кровавой куче-мале, понять было невозможно. Временами из нее вываливались или вылетали отдельные истерзанные тела с переломанными костями, захлебывающиеся в собственной пене, издыхающие. Но все новые и новые сатанисты бросались в кучу. Нет, это были уже не люди. Это были управляемые звери. Теперь и самые жалкие, крохотные остатки былого человеколюбия и сентиментальности покинули Кешу. Их надо убивать! Правильно сказал Иван перед уходом: «Не дай им выползти на свет Божий! Ни одному не дай! Хватит цацкаться! Мы не воспитатели в интернате для выродков!» И сжал Кеше руку чуть выше локтя.

Правильно он сказал, все точно, не воспитатели. Всему есть предел. И никакие это не собратья-земляне, не люди. Это нечисть! Враги рода человеческого! Кеша приготовился их резать – всех, до последнего. Но Хар вновь замотал головой. «Надо подождать!» – прогнусавил он.

Ждать пришлось недолго. Огромная куча вдруг, в один миг рассыпалась на сотни извивающихся, хрипящих, орущих, дико хохочущих и рыдающих тел и на сотни изуродованных трупов. И открылись взору три могучих, дрожащих от напряжения фигуры. Три трогга, достигших своей убийственной мощи, стояли посреди пещеры и от них валил пар. Четвертый лежал рядом, с разодранной грудной клеткой и свернутой набок головой. Он еще дышал. Но это был не боец. Затишье длилось недолго. И после него уже не было битвы. После него было истребление. Трогги-оборотаи не щадили никого, они не умели щадить противника. И не могли. Кеша дождался, пока все не было кончено. А потом изрезал убийц своим скальпелем – изрезал в лапшу, в капусту, чтобы наверняка. «Ты уж извини, – сказал он Хару со смущением, убирая сигма-скальпель подальше, во внутренние клапаны комбинезона, – я не имею права выпускать их наверх, прости!» Хар поглядел на него тоскливо и бессмысленно, по-рыбьи, как там, на Гиргее. «Все нормально», – сказал он. По дороге наверх пришлось убрать еще пятерых. Но малайца Кеша не стал трогать, тот выполнил наказ в точности – Крежень лежал за семью замками связанный и с кляпом во рту. Был он бледен, но жив. Гут не успел добить его, не успел, а может, и не захотел. Ну и ладненько, подумал про себя Кеша. На свежем воздухе ему стало лучше, еще бы часик-другой в подземелье, среди этих наркотов и их дурманящих свечей, и он бы не выдержал, загнулся бы, но пронесло!

Иван не знал, что там думал про себя Кеша. Но он знал, что тот сделал все как подобает, нечисть не выползла наружу. Этого, конечно, мало. Но это уже что-то! А Гут – старая, слезливая баба, ничего еще толком не понимающая.

– Это я дал команду, понял?! – сказал он резко, поднимая глаза на великана-викинга. – Война началась. И если тебе что-то не нравится, можешь идти… – он хотел сказать: «можешь идти к своей мулаточке под подол», но вовремя осекся.

– Ладно, ладно, – успокоил его Гут Хлодрик, – мне трудно привыкнуть к мысли, что они начали! Я, Иван, еще не верю в это до конца. В это трудно поверить!

– Мне не нужна твоя вера! – Иван обретал утраченную было твердость духа. – Не нужна! В каждом настоящем деле должен быть один главный, один командир. И его приказы должны выполняться. Если ты со мной, Гут, ты не должен сомневаться и спрашивать. Ты должен делать! Решай!

– Будь по-твоему, – лицо у Гута Хлодрика, набрякшее, тяжелое и измученное, окаменело. – После того, что они сотворили с моей Ливой, я… я с тобой, Иван. Мы все сдохнем, нечего себе мозги пудрить, но мы сдохнем не на коленях} Ты главный!

Иван облегченно, прерывисто вздохнул. Он знал, что если Гут принял какое-то решение, созрел, то это надежно и необратимо.

Высоко в небе, будто черная пуговица в вате, застрял среди клубящихся облаков дисколет – завис парящим коршуном. Ивану он сразу не понравился.

– Выслеживают, – заключил Гут.

– Давно уже выследили, – поправил его Иван. – И давно бы могли убрать. Но чего-то ждут. Я не понимаю их…

– Кого это их?

– В том-то и дело! Кабы знать! Мы воюем с тенями, гоняемся за невидимками, все пытаемся ухватить за хвост кого-то… а в кулаке остается пар, туман!

– Не прибедняйся, Ваня, кой-чего и нам нащупать удалось, точнее, тебе горемыке. Нельзя все время ходить вокруг! – Гут задрал голову вверх, прищурил слезящиеся красные глаза.

– Я знаю, к чему ты клонишь! – почти шепотом произнес Иван. – На это непросто решиться – Ох как непросто! Мы ведь не знаем истинных планов тех, кто наверху.

А вдруг они ведут сложную, не известную нам и непонятную игру… а мы влезем, все испортим?

– Они свою игру сыграли. Ежели я кому-то и не верю ни на грош, Ваня, так это им! – Гут прикрыл глаза ладонью. – Смотри-ка!

Дисколет снижался.

– Нет! Не могу решиться. Для этого надо переступить через что-то, через самого себя, через какую-то черту в своей душе… – Иван нервничал. Отчаянье корявой и грубой лапой сжимало его горло. Ведь он поставлен к стенке, он приперт, он лишен выбора." но попробуй – сделай первый шаг, этот страшный, необратимый шаг – и может быть все, он погубит себя, друзей, всех, не потерявших души в этой всемирной клоаке, он погубит и тех, кого оставил вне Земли, это будет конец, без возрождения, без надежды на память… и позор, страшный, вековечный позор. Нет! Нельзя рубить с плеча!

Они еще не сказали ни слова, но они понимали друг друга. Гугу что? он давненько точил зуб на всех этих баловней судьбы, на власть имущую братию, он ненавидел их и боялся, у него были свои счеты с вершителями судеб. Иван всегда верил в справедливость и открытость стоящих над ними. Он никогда не влезал в тонкости и хитросплетения управленческих структур Мирового Сообщества, ему не было дела до Синклита – каждый имеет право вариться в избранном им вареве. Из Сообщества, будь то Объединенная Европа или Экваториальная Африка, Всеамериканские Штаты или Индонезийскоавстралийскии анклав, он возвращался усталым, нервным, порой взвинченным, но главное, каким-то немытым, грязным, с ощущением поналипшей к коже незримой и противной пыльцы. При всем при том у него не возникало никогда ни тени желания лезть в «чужой монастырь со своим уставом». Но Россия! Это непостижимость какая-то – Иннокентий Булыгин выложил все как на тарелке, ничего не скрыл, описал даже последние минуты Толика Реброва, подлеца и предателя. Нет! Сама история Великой России не допускала и мысли об измене, о существовании в последние столетия тайных властных структур… глупость! Они были, они правили Россией и в Х1Х-ом и в ХХ-ом веках, они вели чудовищную, необъявленную войну против великой страны и великого народа. Но в XXI веке их уже не было, резидентуру спецслужб "мирового сообщества искоренили беспощадно.

«Запад» и «восток», «юг» и «север» истошно вопили о нарушениях прав, о преследованиях, «чистках», но на этот раз Россия была глуха к разыгрываемому спектаклю. Она блюла свои интересы и интересы своего Народа. Власть иноземных ставленников пресеклась… и могучая Держава устремилась в свое будущее с таким ускорением и с такой верой, что уже никто не мог встать на ее Пути Изнеженное и развращенное Мировое Сообщество плелось по инерции где-то в хвосте, в пыли, оставляемой на большой дороге Российской колесницей, оно не в состоянии было и пытаться восстановить былые тайные инфраструктуры… Не в состоянии?! Нет! Иван понимал прекрасно – если в колесо, вращающееся с непостижимой скоростью, сунуть стальной прут, оно или сломает его или остановится. Остановок за последние пять веков не было.

Взлет России своей очевидностью и мощью подавляя любые сомнения. И что же?! То, что Синклит Мирового Сообщества отдал приказ о модернизации и полной замене всех внеземных орбитальных, внутрисистемных и галактических оборонительных баз, еще можно объяснить – там творятся странные дела, всякого можно ждать. Но Совет Федерации?! Ведь подавляющее большинство голосов в Совете принадлежит Великой России!

Да и сама Федерация на три четверти состоит из Российских земель, разбросанных по Вселенной, по сотням тысяч планет Мироздания! Так в чем же дело?! Предателей на троне, тем более в России… не бывает! Нет! Это игра, сложная, недоступная его пониманию игра. Он просто не знает всего того, что знают находящиеся у власти, ведь всегда, во все времена есть, были и будут секретные данные, не подлежащие разглашению, ведь он не вхож в «высшие сферы», он не обладает, выражаясь дубовым канцелярским языком, всей полнотой информации. Так какое он право имеет судить?! Нет, так нельзя. Как легко возомнить себя спасителем человечества и впасть в гордыню, стать орудием зла в руках дьявола. Это просто невозможно! Ивана раздирали сомнения и противоречия. А Гут еще подталкивает его… может, он тоже работает на кого-то? Нет! Так можно спятить! Так можно заподозрить всех и никому не верить! От абсолютной и полной веры всем и всему до полнейшего безверия один шаг, крайности всегда сходятся, Иван это прекрасно знал. Не надо спешить… Но как же не надо, когда по сути дела Вторжение, медленное, ползучее Вторжение, а точнее, прелюдия Вторжения – уже факт, осуществляющийся на глазах, разворачивающийся, наползающий лавиной. И все-таки нельзя бросаться в омут с головой. Нет! Иван рванул застежку на груди, ему не хватало воздуха.

– Надо укрыться, – просипел Гут Хлодрик.

– Приготовь-ка свои пушки, старина. Это будет надежнее, – Иван криво, перемогая душевную боль, пересиливая отчаянье, улыбнулся.

Дисколет резко пошел вниз, почти камнем. И застыл над клокочущими валами Карнеггийского водопада, засверкал, заискрился в алмазном тумане мельчайших брызг, согнал с облюбованного места белоснежного медведя, качнул локатором и медленно поплыл к сидящим.

– Шарахнуть бы гада! – процедил Гут, выставив вперед ручной сигмамет. – Нерешительность нас погубит, Ваня!

– Авось не погубит, – прошептал Иван. – Может, там и не гад вовсе?

– Гад! – уверенно повторил Гут.

Прежде, чем плоское днище коснулось камней, из тугой мембраны просочился наружу невысокий и корявый человечек в нелепом на Земле полудесантном комбинезоне, с каторжным ошейником и черными крючьями трехпалых рук.

– Карлик Цай, едрена мать! – опешил Гут.

– Ну вот, а ты его гадом обозвал, сейчас расскажу, не сдобровать тебе тогда! – уныло пошутил Иван.

– Я все и сам слышал! – заявил с ходу Цай ван Дау.

– Откуда ты? – спросил Гут.

– Я ушел он них, – ответил карлик Цай.

Гут Хлодрик вздрогнул, привстал с нагретого за день валуна, взмахнул рукой.

– Ушел, говоришь? – недовольно начал он. – А не поглядел, небось, вдруг позади хвостик-то вырос и болтается?

– Я отрезал все хвосты, – оборвал его Цай. – Самое меньшее на полчаса, раньше они меня не засекут. А засекут – снова уйду.

– От серых стражей Синдиката?

– И от Восьмого Неба уйду.

– Ты уйдешь, а нас оставишь им?!

– Вы им не нужны! – отрезал карлик Цай.

– Вот как?! – вклинился Иван. – Почему же это?

Карлик поморщился, и из незаживающей раны на лбу потекла черная кровь. Вид у него был неважный, измученный и затравленный, казалось, Цай стал еще ниже ростом и изможденнее, лишь уродливая голая голова не уменьшилась, наоборот, стала массивнее, тяжелее, уродливей.

– Садитесь, – предложил Иван, указывая рукой на серый плоский камень, – в ногах правды нет.

– Правды ни в чем нет! – буркнул Дай. Но присел.

Иннокентий Булыгин остановил Хара взглядом. Он понимал, что оборотень сейчас очень даже может пригодиться. Но ему самому хотелось потолковать по душам с этим типом.

– Я ведь, мой милый, пояитесы разводить не приучен, – ласково наговаривал он связанному по рукам и ногам Говарду Буковски. – Я даже пальцем тебя не трону. Сяду вот тута, в стороночке, – Кеша указал на старый разбитый табурет, – и буду смотреть, как эта вот зверюга, – он кивнул в сторону оборотня Хара, – будет тебя, дружок, кушать.

Вид у Хара был и впрямь устрашающий, если он и походил теперь на пса, то несомненно на бешенного, озверевшего пса-людоеда, даже муть из глаз исчезла, и налились они ярой, кипящей кровью. Свиреп был Хар, дик и страшен. Зато сам Крежень выглядел не лучше покойника – зеленый, с перекошенным лицом и бегающими глазами он совсем не походил на того франта, какоге знали прежде. Крежень не мог догадываться, что Иван дал команду не трогать его и оберегать, что Булыгин не сделает ему ничего плохого. И потому Крежень дрожал – крупной дрожью дрожал, будто в лихорадке. Кеше припомнилось искаженное страхом лицо Толика Реброва.

Наверное, это закон для всех для них, почему-то всякой сволочи, предателям, изменникам, подлым тварюгам жить хочется сильнее, чем всем прочим, уж больно они цепляются за свои хреновенькие жизнишки! Кеша, даже сплюнул с досады. Сам бы он, по своей воле дал бы пинка этому ублюдку да дверь бы неплотнее притворил, чтобы ненароком обратно не вполз. Чем меньше всякие гады перед глазами маячат, тем на душе тише.

А Говард Буковски, он же Крежень, он же Седой, готов был колоться. Но он не знал, чего от него нужно, а угадывать мысли он не умел – да и попробуй угадай, что там творится в башке у этого угрюмого русского верзилы, русские вообще все ненормальные, от них можно ждать только плохого.

Дил Бронкс вошел как и всегда, с шумом, треском, смехом. На ходу похлопал несчастного пленника своей черной лапой по щеке, ухмыльнулся, сверкнув алмазом в переднем зубе. У Кента сразу испортилось настроение, он не любил излишней показухи и слащавости. Дилу он не очень доверял, Дил слишком много имел, чтобы с легким сердцем идти на смерть, Кеша не верил в сказки и романтические истории. Но такой уж расклад, хочешь не хочешь, а работать придется и с ним.

– Вот, – будто оправдываясь, просипел Кеша, – вожусь с этим дерьмом. И не будет мне прощения, сколько уж дней на Земле да около, а на родимой сторонке так и не побывал!

– Да куда он денется! – бесшабашно ответил Дил. – Поезжай домой. Жену повидаешь, детишек.

– Нету у меня ни жены, ни детишек, – сказал Кеша. – Один только пес остался! – Он ласково потрепал Хара по загривку.

– Знаем мы, какой это пес! – расхохотался Дил Бронкс. – И про тебя все знаем. Нет, Кешенька, на родимую земелюшку тебе лучше носа не совать!

– Сам разберусь! – грубо оборвал хохочущего негра Иннокентий Булыгин.

Оборотень Хар при всем своем грозном виде вдруг жалобно заскулил. В бетонированном, обшитом изнутри пластиковым тесом бункере стало тихо. Только трясущийся Крсжень громко и нервно сопел.

– Говори быстро и коротко – кто из ваших в России?

Где? Адреса, имена?! – неожиданно резко выпалил в сторону пленника ветеран аранайской войны.

Говард Буковски содрогнулся словно в агонии, позеленел еще больше.

– Нет никого! Я не знаю!

– Так нет или не знаешь?!

– Не знаю! Я маленький человечек, я никто-о-о…

– Убью, сука! – взъярился ветеран.

– Оставь его, – влез Дил Бронкс, он больше не хохогал, даже не улыбался. – Плевать на этого болвана, разве в нем дело?! Мы уже четвертый день сидим в бункере!

Мы уже третью неделю чего-то ждем… Ты вот думаешь, он нам сдаст ребятишек из российского отделения Черного Блага, и все будет о'кей?! На-ка вот, выкуси! – Дил сопроводил свои слова неприличным жестом, если бы его сейчас увидала Таёка, не миновать бы Неунывающему Бронксу взбучки. Но Таеки рядом не было, и потому Дил гнул свое: – Даже если мы р скопаем еще сто, тысячу агентов, резидентов, отделений, если мы накроем все «черные приходы» в Европе, передавим миллион этих вонючих клопов, разве изменится что-то?! Нет, Кеша! Ни хрепа не изменится!

– Заткнись! – Булыгин вскочил на ноги. – За эти две недели мы выпотрошили половину земного шара! Они доперли, что на них есть управа, понял?! Парижский клан обезглавлен и растоптан! Крузя давил английскую гадину, они даже не поняли, что происходит, они расползлись как черви… Это ты, Дил отсиживался! Это ты все чистюлю из себя корчишь! Мы этих гнид растопчем и вобьем в навоз! Я почти сорок лет не был на старушке Земле, но я не ожидал увидать тут столько дерьма! Мы выведем нечисть!

Бронкс приблизил свое черное, блестящее, будто нагуталиненное лицо к лицу Кешиному и тихо спросил:

– Ну и чего ты этим добьешься?

– Чего надо!

– Остановишь Вторжение?

Кеша промолчал. Зыбкая былинка не остановит бронехода.

– Это называется, Кешенька, – продолжил негр, – бей своих, чужие бояться будут.

– Не ври! Какие они свои… мразь!

– Это точно. Но они еще большая мразь для тех, на кого работают. Ты что думал, ребятки из Системы будут жалеть дерьмоедов, что ты спровадил в ад? Они тебе спасибо скажут.

– А… – Кеша запнулся, – а тот свет, преисподняя?

– Ты сам-то веришь в нее? – Бронкс улыбнулся. – Не веришь, Кеша. Это у Ивана от переутомления. Система есть, и негуманоиды есть, и армады боевых звездолетов есть, и резиденты их на Земле есть, а вот того света с Пристанищем да прочей муры никогда не бьшо, нет и не будет! Верно я говорю, ну ты, образина?

Оборотень Хар, которому предназначался последний вопрос, угрожающе зарычал. Иннокентий Булыгин засопел, отвернулся.

С Дилом Бронксом трудновато было спорить – поди проверь, чего там есть, а чего нету, никто преисподней своими глазами не видал, кроме Ивана, который, может, и впрямь переутомился в бесконечных мытарствах. Но Кеша не слушал негра, он для себя все давно решил: есть там что-то или нет, он пойдет до конца, ему терять нечего, все одно через «барьерчики» сигать придется, так уж лучше непопусту, не зазря, лучше так, чтоб должок свой выплатить… России и безвинному люду. И пускай Бронкс не болтает, ему есть чего терять, а Кеше нечего, сытый голодного не разумеет. Вообще Кеша значительно скорее сошелся с Хуком Образиной и даже с АрманомЖофруа дёр Крузербильд Дзухмантовским, в просторечии, Крузей. Но с владельцем Дубль-Бига-4 у него не заладилось. Ежели потребуется с ним на смерть идти, придется идти, но под дудку его плясать, нетушки, Кеша имел во всем свое мнение.

– Да и это не главное, – горячился Дил, – это ерунда, пускай все, чего он понаплел, есть, пускай! Но надо же чего-то делать, понимаешь, а Иван сидит да помалкивает, я его вообще таким никогда не видал! Да ежели где чего не так, он хватал капсулу, баки, разгонники, боеприпасов побольше – и только его видали, таких шустрых поискать надо. Он-просто сдох, был да весь вышел, он всех перебаломутил, сгоношил, а сам сник… нет у него никакого плана, понял?! И нет у него уже воли, он растерялся, он лег на лопатки еще до начала боя!

– Давай, черни человека, – сурово вставил Кеша. Он снова сел на свой древний деревянный табурет. Сидел и играл желваками на небритых скулах.

– Не учи! – осек его Бронкс. – Я и ему то же самое говорил, в глаза! Надо чего-то делать, понял?! Или разбегаться!

– Кто тут собрался разбегаться? – хрипло поинтересовались сверху. И через потолочный люк в бункер свесился огромный, непомерный Гут Хлодрик. Он недолго висел, спрыгнул вниз, заскрипел-захрустел своим вечно полуисправным биопротезом, крякнул, насупился. И сказал:

– Там Цай пожаловал. Дела совсем паршивые. И коли кто собрался бежать, беги! А то поздно будет.

– Ты толком говори, нечего пугать, – спокойно отозвался Дил Бронкс и тоже сел, показывая, что ему бежать некуда и незачем.

– Иван просил всех собраться. Где Образина?

– Хук и Крузя во внешней сфере, на третьей орбите, – доложил Кеша.

– Вызвать!

– А этого? – Булыгин пнул сапогом пленника-изменника.

– Седого в погреб! – отрезал Гут.

Оборотень Хар, не дожидаясь разъяснений, ухватился зубами за край кожаного плаща и сноровисто поволок Говарда Буковски в угол, к неработающему утилизатору Хару нравилась роль безродного пса, он прямо-таки вжился в нее… ему так было сподручнее, спокойнее, все с ним свыклись, чего еще надо! Допотопные клавиши он нажал своим унылым носом, а вот на педаль надавил лапой – Крежень полетел вниз, в «погреб», в зацементированный мешок без окон и дверей. Никто не знал, что с ним делать, но и отправить на тот свет не решались.

– Где вы торчали? – поинтересовался Дил Бронкс, расстегивая ворот сверкающего полускафа.

– Среди камней и торосов, – вяло ответил Гут, – посреди унылой и ослепительной Гренландии. Где еще можно торчать беглому каторжнику?!

– Что Иван?

– Думает, – после минуты безмолвия ответил Гуг Хлодрик, – Иван все думает…

– Две трети оборонительных баз разоружены, из них почти половина демонтирована. Разоружение идет полным ходом. Это точные данные, – угрюмо отчитался Дил Бронкс, и он уже не скалил свои большие зубы. – А в Гренландии, небось, зима.

– Там тепло, там медведи и водопады из шампанского.

– У тебя горячка, Гуг.

– У нас у всех горячка. Ты думаешь, на Земле остались еще нормальные? Нет, Дил, они, эти чужие, и выжидали того времени, когда мы все посходим с ума.

– Ладно, это пустая болтовня, – оборвал их Кеша. – А вот со стариною Цаем мне бы хотелось потолковать.

Где он, родимый?

Гуг не стал – отвечать, скоро сами все увидят. Лично ему разговор с Цаем не принес облегчения. Прямо там же, среди седых валунов Гуг ухватил карлика за грудки и потребовал объяснений. Иван сидел в какой-то дикой и нелепой прострации, будто его подменили. Да и Цай был другим, мрачным и одновременно напуганным. Гуг перестал его трясти через две минуты, когда по глазам понял, что вытрясти ничего не удастся – отпрыск императорской фамилии в тридцать восьмом колене непричастен к беде, приключившейся с Ливадией БэкфайерЛонг, его любимой и ненаглядной Ливочкой. Лишь один раз Иван как-то непонятно встрепенулся и поглядел на Гута странным взглядом, но тут же снова отключился, предоставив двоим беглым каторжникам право выяснять отношения самим. Чуда не будет! Гуг это понял не сразу. Не надо ждать, надеяться, надо просто жить. А придет срок, все само собою образуется… и Лива откроет глаза, и позовет его, и не нужны им будут посредники, никто не будет нужен, и это даже очень неплохо, что только они с Иваном знают, где лежит несчастная. Только они! В конце концов Гуг Хлодрик заявил карлику:

«Все! Точка! Тебя и не было вовсе! Это все мне прислышалось, это все, понимаешь, галлюцинации!» На что Цай покачал головой и прямо признался: "Нет, Гуг, я тебе не примерещился, не криви душой. Все было на самом деле.

Но я Ливу не усыплял… и не убивал. Вмешался кто-то третий". Седой викинг отвернулся от собрата по гиргейской каторге. Теперь он не сомневался, они все чокнутые, по ним по всем плачет психушка, не только по одному Ивану. Но Гуг ни черта не боялся. Даже если сейчас, «на хвосте» у Цая прилетят, приползут, приплывут сюда недруги, он будет их бить до последнего заряда в сигмамете, а потом будет бить самим сигмаметом как дубиной, а потом, когда дубина эта сломается или выпадет из рук, он будет бить их кулаками и рвать зубами, они его смогут убить, растерзать, но бояться себя они его не заставят.

Да, Гуг окончательно решился. Один путь. Один крест…

Но Иван?!

Хук Образина и Крузя вошли в бункер, когда все были в сборе. Гуг указал им на пустующую скамью в углу.

Но сам не сел, прислонился к стеночке, исподлобья уставился на карлика Цая.

– Он нас всех сдаст, – процедил сквозь зубы Кеша.

Хук смотрел то на одного, то на другого мутными и добрыми глазами. Он еще не пришел в себя и почти ничегошеньки не понимал. Но уже начинал набирать вес, выправляться – из натурального скелета Хук превратился в заурядного дистрофика, то есть в скелет, чуть обтянутый кожей. И все же глядеть на него было страшно: острые мертвенно-желтые скулы, огромные глазницы под костистыми надбровьями, безгубый болезненно-искривленный рот… и, главное, вечно трясущиеся, не находящие себе места руки с длинными, тонкими пальцами. И это бывший космодесантник-смертник, боец галактического спецназа, который запросто мог управиться с тремя десятками отборных головорезов! Крузя выглядел почти молодцом: чуть пополнел, чуть полысел, но в карих глазах блеск и ум, Крузя вышел из затяжной, многолетней петли. Удержался на краю, сукин сын! Иван рад был видеть всех живыми. Были бы живы, а все прочее – дело наживное, хотя и не время радоваться, время скорбеть.

– Он нас всех подставит, – снова начал пророчить Иннокентий Булыгин. И когда убедился, что никто его не поддерживает и не желает даже откликаться, сунул руки за пазуху, вытащил черный кубик размером с крупную виноградину, выставил его на широченной темной ладони и уже не процедил, а рявкнул в сторону Цая ван Дау:

– Что это, отвечай?!

– Кончай базар! – Гуг Хлодрик поднял руку. – Надо по-порядку, без нервов. Цай сам все расскажет!

Карлик Цой приподнялся с обломка пластиконовой панели, обвел всех мрачным взглядом. И стал говорить.

– Вы им больше не нужны. Никому из них! Ни Синдикату, ни черным, ни Восьмому Небу, ни Совету, ни Синклиту… никому!

– И довзрывникам не нужны?! – грубовато вклинился Кеша.

– Никому! Игра сделана. – Цай ван Дау уставился в упор на Ивана, из подернутых багрово-красными прожилками глаз выкатились от напряжения две мутные слезинки, рот скособочило. – Еще недавно такие как ты были пешками в большой игре. Теперь ты даже не пешка.

Теперь ты никто! И ты никому не нужен, расклад ясен. У Земли нет никаких шансов. Даже одного из триллиона!

Им всем плевать на ваше дерганье!

Наступило мгновение, когда лица у всех собравшихся стали одинаковыми – и у Ивана, и у Гута Хлодрика, беглого каторжника и вожака развалившейся банды, и у спившихся героев Дальнего Космоса Хука Образины и Армана-Жофруа дёр Крузербильд Дзухмантовского, и у ветерана жестокой аранайской войны Иннокентия Булыгина, и у преуспевающего Дила Бронкса… и даже у оборотня Хара – отрешение и тихие блуждающие улыбки снизошли на них. А что?! Может, это и к лучшему? Все разрешается просто, все уже разрешено… и от них ничего больше не требуется, им можно спокойно уйти от дел, отстраниться, лечь на дно и… ждать! ждать!! ждать!!!

– Но почему ты сбежал от них? – пробудился наконец Гут.

– Теперь им не до меня. Синдикат прекратил сопротивление. Его главари бьются друг с другом за будущие тепленькие места при новом режиме…

– А он будет? – тоскливо спросил Иван.

– Хто-он?

– Ну, режим-то этот?

Карлик Цай развел своими уродливыми ручками.

– Никто ничего не знает… но ведь должен быть, как иначе?!

– А так! – сорвался Гут. – Пора бы сообразить, что наша земная логика и все наши доводы этим тварям не указ! Они могут выжечь всю Федерацию, напрочь! Может, им нужна пустыня, голое место без всяких там копошащихся в своем дерьме человечишек?!

– Они могли всех нас уничтожить давйо. И безо всякой предварительной обработки, – сказал Иван устало. – Я никак не могу понять – почему они не сделали этого, почему они не делают этого?! Зачем им «приходы», зачем резидентура, агентурная сеть, за каким чертом они ломают одного за другим, кого силой, кого деньгами и должностями-. Это непостижимо! Ведь они могли нас уничтожить сто раз." Нет! Это игра! Это Большая Игра!

Он так и говорил.

– Кто это он? – переспросил с бессмысленной улыбкой Хук Образина.

Иван не успел ответить.

Карлик Цай начал прежде него.

– Они хотят сломать нас. Мало убить, надо сломить волю к сопротивлению, надо самим себе доказать, что выводишь с лица Вселенной не соперника разумного-.

пусть даже, малоразумного, а вредоносную плесень, это как прополка – рви сорняки, не жалей!

– Я тоже так думал, – отозвался Иван. – Раньше. Теперь я так не думаю. Здесь идет игра не на уровне Федерация и Система, наша Вселенная и Чужая. Нет, все глубже, нас ломают те силы, в которые почти никто не верит.

– Ты снова бредишь, – Дил Бронкс сверкнул всеми гранями вставного бриллианта. – Я готов драться до конца. Но не с призраками, Ваня, не с упырями и вурдалаками из детских сказок.

Иван тяжело вздохнул. Его не понимали даже самые близкие друзья – ближе у него никого не было… кроме Ланы, кроме Аленки, кроме Светы. Но где они? как дотянуться до них словом, душой? Не дотянешься! А эти рядом. Надо объяснить им, иначе нельзя, они обязаны все понять. Но как тяжко, как трудно! Сколько лет он мучительно добирался до истины… И постиг ее? Иван не знал.

Отчаяние, тихое, давящее, неизбывное каменной плитой лежало на нем.

– Это не бред, – проговорил он, не глядя на Дила Бронкса. – Стихия убивает слепо, внезапно. Ей плевать, кто ты и что ты, ее не интересует твое состояние перед смертью. Наводнение, цунами, смерч, землетрясение, да что угодно: налетело, сломало, раздавило, убило – и все!

Или взять прежние земные войны… внезапно убить, истребить как можно больше – ракетным ударом, ночными бомбардировками, газовой атакой. Люди гибли спящими, ночью, а если и днем, то не успев ничего понять: с неба, со всех сторон на них неслась смерть. И все! Никому и дела не было до того, что там у человека внутри! Надо было уничтожить его тело…

– На Аранайе так было, еще похлеще, – вставил Кеша, будто подтверждая Ивановы слова.

–..да, было, было, – машинально согласился Иван. – Система – это как мы в войнах, это как стихия, она без колебания, в усладу себе и потеху раздавила бы, сожгла, вытравила наши тела, все миллиарды и миллиарды земных, человечьих тел по всей Вселенной – без жалости и без пощады. Но Система работает в связке с Пристанищем… я не знаю, как это у них получается, зачем, почему, но они вместе. Вот тут и разгадка. Пристанищу мало убить нас телесно. Пристанище – это не стихия и не люди. Пристанищу надо растоптать, раздавить наши души: из одних сделать жалких и подлых трусов, превратить их в предателей, подлецов, продавшихся дьяволу, других обратить в своих слуг, в щупальца преисподней на Земле, третьих подавить духовно, довести до…

– Иван вдруг осекся, обвел собравшихся пристальным взглядом, всматриваясь в глаза и не замечая легких улыбок на губах. – Довести до отчаяния! Лишить воли к сопротивлению. Чтобы победить. Пристанищу надо убить не всех вместе, а каждого в отдельности. И не просто убить, а погубить его!

Все сидели молча. Кеша скреб небритый подбородок.

Дил Бронкс разглядывал гравированный золотой перстень на мизинце, будто впервые увидал на нем надпись и пытался прочесть ее по складам. Хук смущенно теребил край кожаной куртки. Крузя усиленно и неестественно зевал. Гут Хлодрик топтался у стеночки. А оборотень Хар пускал лиловые пузыри, можно было подумать, что он спит.

Первым открыл рот Гут Хлодрик

– Ежели бы ты не был моим другом, Ванюша, я б взял тебя под белы ручки да отвел бы в тихую обитель, где за такими как ты приглядывают добрые люди в белых халатах.

– Он правду говорит, – поддержал Гута Дил Бронкс. – Надо дело делать, а не богоугодными разговорами заниматься, вот что!

Вслед за Дилом загалдели, зашумели все. Это был ропот, это уже было недовольство – им, Иваном, вожаком, предводителем, они не хотели видеть над собою философствующего слюнтяя, не тот народ подобрался, не та публика. И Иван все это прекрасно понимал. Но не объяснить им и себе происходящего он не мог. Даже если Земля стремительно летит в адскую пропасть, на ней должны быть люди, которые осознают, что происходит.

В хоре ропщущих не было слышно сиплого голоска Хука Образины. Иван даже растерялся, когда услышал из безгубого рта странный вопрос:

– А почему?

– Что – почему? – переспросил он.

– Почему им надо погубить каждого? И почему не просто убить, а именно погубить? Какая разница, что убил, что погубил, не понимаю!

– А ну тихо! – рявкнул Иван как в прежние времена, когда с командой лихих и строптивых парней высаживался на сатанинскую Гадру. И его сразу поняли, сразу успокоились. – Когда человека просто убивают, душа отлетает от тела, она уходит в высшие сферы, на небо, куда угодно, мы не знаем толком, но она продолжает жить в иных измерениях и иных пространствах, она может вселяться в другие тела, нести свой заряд и свой мир в миры чужие. Но когда губят человека, то губят и его душу – ее или убивают вообще или ввергают в мир Пристанища, в преисподнюю, я еще сам не очень-то разбираюсь в этом, но прежней души нет, есть сгусток грязи, черноты и мерзости, есть еще одна капля в океане Зла! Понимаете?! Им надо истребить нас полностью, чтобы и души наши никогда не воплотились ни в кого… иначе может быть отмщение, нет, не отмщение, а возрождение людское. Да, именно этого они боятся, именно поэтому они не спешат, именно поэтому им надо погубить каждого… и хватит хихикать! Это не бред! Это новая реальность, с которой мы сталкиваемся, мы, все человечество! Прежде все бились за места в плотской, зримой и осязаемой Вселенной. А теперь вот эти вот недобрые, но высшие цивилизации Зла… они нас как щенков носом ткнули в лужу, в жизнь подлинную, которая не замыкается в наших убогих измерениях, они сами нам показывают, что есть миры иные, где мы можем существовать, но они нам не дадут этого. Представь-ка себе, Гут, такое дело: насылают они на нас звездную армаду, выжигают все напрочь, во всей нашей Вселенной не остается ни одного землянина, все сорок миллиардов человечьих тел сгорают в синем пламени или становятся пищей ддя червей к консервантами…

– Какими еще консервантами?! – перебил удивленный Крузя.

Ивану припомнилось Пристанище, тела, лишенные душ, биоматериал для последующих трансформаций и воплощений, припомнился тот кошмар и ужас, когда откушенные головы падали иа холодный мрамор и катились по нему, вращая бессмысленно-стеклянными глазами. Разве это можно объяснить, передать?! А «морозильники»?! А трансплантация душ?! Это все надо видеть.

– Когда человек хочет сохранить икру, рыбу, мясо, он консервирует их и хранит. Когда нелюдям надо сохранить для своих опытов человечину, они точно так же консервируют ее… немного по-своему, но принцип тот же, понял?

Крузя покачал лысеющей головой, выпятил нижнюю губу.

– Поймешь, когда увидишь.

– Ни хрена мы пе увидим! – вставил Гут Хлодрик. – Вот этот ублюдок, может, и увидит, – он кивнул в сторону «подпола», где сидел сейчас Крежень. – А мы сдохнем здесь, на Земле!

– Короче! – Ивану надо было довести свою мысль до конца. И он оборвал ненужные сейчас словопрения. – Так вот, они уничтожат сорок миллиардов тел. Сорок миллиардов душ отлетят, кто куда – в ад, в рай, в чистилище, если оно есть. Сорок миллиардов душ уйдут из нагших убогих плоскостей в иные измерения. Черные души усилят и умножат Пристанище. А светлые? Души всех нормальных добрых людей, куда они уйдут?!

– Это мы-то добрые и светлые?! – ухмыльнулся Кеша.

– Неважно! Не о нас речь. Непогубленные души будут жить в тех измерениях, где обитает недоступное нам Добро и Зло. И это будет «пятая колонна» Пристанища. Понимаете? Они, точнее, их слуги на Земле всегда сами привыкли быть "пятой колонной – то разрушающей силой, что истачивала страны, народы, цивилизации. И вот наступает их полная, абсолютная власть во всех Вселенных, по всему бескрайнему Мирозданию… их мир, их порядок, а где-то внутри него, нам не понять даже на каких уровнях, но внутри – уже не их, но наша «пятая колонна». Мы всегда были легкомысленны, мы не хотели видеть на своей Земле очевидного. Но они это видят очень хорошо, они знают о «пятых колоннах» все, это их метод, это их стратегия и тактика. Они не такие наивные и легковерные, они прекрасно знают, что если их и погубит кто-то, то изнутри, разъедая постепенно их мир, их порядок. И они не допустят этого – Зло предусмотрительно и дальновидно. Зло никогда не бывает беспечным и доверчивым. Они должны быть уверены в своей победе! Они хотят знать наверняка, что сокрушили противника. Они не успокоятся, пока не погубят последнюю душу.

– Значит, Вторжение никогда не начнется! – заорал, размахивая руками, Дил Бронкс. – Это бесконечный процесс. Если тебе верить, Ваня, ежели у них штучное производство – то они никогда не остановят его, рождаются все новые люди, грешники каются… все старо как мир, хватит этих проповедей! Болтовня одна! А оборонительные рубежи разрушают, понял?! А мы болтаем!

– Спокойно, Дил! Они нас хотят отвлечь на мелочи. Ну куда вот ты сейчас бы бросился? Восстанавливать оборонительные базы Раганра, или может, кольцевую систему Дидузориса?! Ты будешь метаться по Вселенной, как метался я, ты будешь терять время, вместо того, чтобы сесть один раз, все хорошенько обдумать и ударить…

– В центр! – будто вбил последний гвоздь Гут Хлодрик.

Иван скривился. Они все тянут его за рукава, кто куда.

Но он не должен идти у них на поводу. Он знает больше их всех вместе взятых, он прошел через столькое, что не приведи Господь им! Гут прав. Гут почти во всем прав!

Но как решиться на этот страшный шаг?! Невыносимо!

Почему судьба взвалила на него это бремя, почему он обязан нести этот тяжкий крест?! Карма? Неважно как называть, неважно. «Иди, и да будь благословен!» Если он – он, измученный, загнанный, бросаемый из пекла в пекло – благословенный, то кто ж тогда проклятый?!

Кто?! В глазах вдруг помутилось, стемнело… и встала огромная, нелепо скрюченная тень с кривой клюкой. Старуха. Проклятая ведьма Пристанища! Сгинь! Иван с силой сдавил виски, опустил глаза, уткнул их прямо в пол, в серый и грязный бетон. Но он все равно видел ведьму.

Безумные пылающие лютой яростью кровавые глаза жгли насквозь. Костлявая лапа тянулась к горлу, почти касалась его, но не могла сдавить. Высохшее тело фурии сотрясалось, черные тяжелые одеяния развевались, бились в порывах несуществующего ветра. А глаза из-под черного капюшона все жгли и жгли. «Ты никуда не уйдешь от нас! Близок твой смертный час, Иван! В жутких мучениях и судорогах издохнет твое тело, но душа будет вечно в Пристанище… ибо сбывается уже страшное, черное заклятье! И нет для тебя Исхода!»

Старуха-призрак исчезла так же внезапно, как и появилась.

Но видел ее лишь один Иван.

– А вот мне плевать, чего там будет да как, – заявил Иннокентий Булыгин. – Я их буду просто бить до последнего мига. И все! Моя душа уже продана…

Они переглянулись с Иваном. И тот сразу вспомнил «хрустальный лед», плен в ядре препоганейшей планеты Гиргеи, довзрывников, «барьеры», Кешино чудесное раздвоение. Да, он прав, эти нелюди, существующие на энергетическом уровне и чуждые людских тревог и забот, Кешину душу не вернут. Но, надо признать, они помогли им, они спасли их. Спасли? Или погубили?! Нет, Иван никому своей души не закладывал… В мозгу кольнуло, всплыла мерзкая рожа Авварона. Что делать, он пообещал отдать Кристалл колдуну-крысенышу. Это нелепо, получается, что он, благословенный на добрые и светлые дела во имя Господне, работает на Пристанище, на преисподнюю. Иван чуть не взвыл. Лучше не вспоминать.

Лучше не вспоминать! Но как назло перед внутренним взором встали две распятые на поручнях фигуры. Накатило всепожирающее пламя. Острая игла вонзилась в сердце. Сколько же можно! Нет, надо было покончить с этим, надо было нажать на спуск… и все!

– Я сказал то, что хотел сказать! – заключил Иван.

– Значит, мы начинаем! – понял его по-своему Гут.

– Нет! Еще рано.

– Но почему?! – Гут Хлодрик подступил к Ивану вплотную, побагровел, заскрежетал зубами.

– Я должен идти к ним.

– К кому, мать твою?!

– К правителям. Я должен говорить с ними. Вы меня поняли… И они поймут.

Гут остервенело ударил кулачищем в боковую панель, пластикон треснул, сеть трещинок разбежалась паутиной почти до самого бетонного пола.

– Ваня, родной! – зарычал он. – Ведь ты уже бился головой о стенки. Ты чего, милай, не понял еще, что простота хуже воровства?! Ты себя не жалеешь, так нас пощади! Они всех изведут, не дернешься, не рьшнешься!

Не сходи с ума, я тебя прошу!

– Он дело говорит! – закричал в тон Гуту Дил Бронкс.

Загомонили, заволновались Хук с Крузей. Засопел и заскулил с пола оборотень Хар. И только Иннокентий Булыгин вдруг повернул свое тяжелое и суровое лицо к позабытому всеми Цаю ван Дау и повторил с невозмутимым видом:

– Так что ж это такое? – на ладони его чернел прежний кубик.

Все будто по команде притихли и уставились на уродливого, несчастного карлика.

– Сдави ретранс! – после секундного замешательства приказал Цай.

– Чего? – не понял Кеша.

– Кубик в кулаке сдави! Слышишь?

Кеша добросовестно исполнил приказание. Глаза у него округлились. Нижняя челюсть отвисла.

– Слышу, – просипел он. – И вижу!

– Опиши, что видишь.

– Красиво больно. И непонятно… паутины какие-то мохнатые, решетки, клетки разноцветные, на тыщу верст все видно, даже больше, шевелятся, заразы… и голоса, и музыка какая-то, и Цай чего-то говорит, вещает как в «приходах», голос есть, а рож не видно! Но красотища, едрена карусель, ты мне случаем наркоты не вколол, Цай? Говорят, у шизоидов такие «полеты» бывают! Ну-у, дела-а-а!

Иван внутренне напрягся, мышцы словно судорогой свело, шея закостенела. Не может быть! Это просто совпадение! Черная страшная воронка коллапсара, вход в Иную Вселенную, мохнатые нити, переплетения, невероятная прозрачность на невероятные расстояния, светящиеся кристаллические структуры, многосложные и затейливые, мшистые. Многомерная, ячеистая сеть! Полупрозрачные тончайшие нити, безмерная чернота… Невидимый спектр!

– Ретранс дает связь и ограниченное перемещение в каких-то параллельных структурах, я сам еще не разобрался, в каких, – пояснял карлик Цай. – Гуг, ты помнишь подземелья Лос-Анджелеса, черную мессу, Ливадию? Ты слышал меня тогда?!

– Еще бы, – мрачно ответил Гуг. Каждое напоминание о том дне повергало седого викинга в уныние.

– А мой голос под сводами и в твоем мозгу?

Гуг только рукой махнул.

– Это ретранс.

– А как же прозрачная стена, которая остановила… – Кеша хотел сказать «ведьму», но вовремя осекся, поглядел на Гута Хлодрика.

– Ты бросил кубик в нее? Над тобой в тот миг властвовал ужас, непреодолимый ужас?!

– Я б так не сказал, – начал изворачиваться ветеран, – и не такое видали. Но, прямо говоря, струхнул малость.

Цай кивнул, ему не нужны были длинные и нудные разъяснения.

– В ретрансе есть сенсодатчики, и если владелец не может четко сформулировать приказа, а ситуация пиковая, он просто выставляет полевую защиту, это элементарно, Кешенька! – Цай скривился в уродливой улыбке и опять из его раны на лбу потекла черная, густая кровь.

Это был не человек, не инопланетянин, вообще не существо живое, а сплошная кровоточащая и нарывающая рана.

– Стоп! – Иван вскочил на ноги, подошел к Кеше, положил ледяной черный кубик в руку, повертел немного. – Ты у кого взял эту штуку?!

– Я ж говорил у кого, – промычал Кеша.

– Повтори!

– У Толика Реброва, приятеля твоего, убиенного собственными рыбками!

– Откуда он у него? – этот вопрос предназначался Цаю.

Тот покачал головой.

– Эти штуки не могли сделать на Земле. У нас нет ничего похожего! – Иван волновался, наконец-то ему удалось нащупать кончик нити… почти удалось. – Мы выходим только в Осевое, перемещаемся через нечто, не имеющее ничего. Какие еще параллельные структуры?!

Он сдавил кубик, ладонь прожгло холодом – почему такой неземной холод, ведь кубик лежал у Кеши за пазухой, мог бы давно согреться, даже если перед этим его сто лет держали в морозильнике? Ничего не происходило. Иван поглядел на Цая. Тот закрыл глаза. И тогда Иван все увидел. Да, это был Невидимый спектр – всепоглощающая глубь черноты и мохнатых переплетений, сверкающие, разбегающиеся и наплывающие нити… Как давно это было! И вот, все повторяется! Или Система уже на Земле?! Он разжал ладонь, не время уходить.

– Не темни, Цай. Ты должен знать! Откуда все это?

– Я воспользовался неразберихой. В Восьмом Небе все перемешалось. Они ждут начала со дня на день… Они готовы всех спровадить на тот свет, лишь бы продержаться еще день, час, минуту. Я выкрал у них ретранс, и еще кое-что к нему. А откуда вещички – тут путаница, – Цай перешел "а полушепот, будто их подслушивали. – Вещь неземная, точно. Но Система не причем. Там шуровали ребятишки из Закрытого Сектора, сам знаешь, те, что ходили в Осевое и пропадали один за другим. У них свои связи с Восьмым Небом и довзрывниками. Из Осевого они переходили еще куда-то… Куда, никто не может понять, а они объяснить не в состоянии, там все другое!

Иван вспомнил Свету, их последнюю встречу. Значит, она не примерещилась, значит, она была. Иван напряг память. Да, Света говорила так: «…семьдесят восемь ваших осталось тут, больше сотни ушли через Осевое… этому нет названия на земных языках… они ощутили себя сильнее простых смертных, они не захотели оставаться среди смертных. Они ушли!» Но что странно, ведь и Цай был тогда с ним в Осевом, он спас Цая от смерти, от его призрачного и жестокого отца-убийцы, узурпатора Умаганги. Почему он оказался там?! Цай спускался в ядро Гиргеи, Цай был ретранслятором Синдиката. Ретранс?

Ретранслятор.

– Синдикат завязан с ними? – спросил Иван.

– Нет, – ответил Цай, – Восьмое Небо опередило Синдикат. Они больше выпытали у довзрывников… но я не знаю всего.

– Значит, ретранс дает возможность и перемещаться?

– Это сложная штуковина, мы не догадываемся о всех ее возможностях. Перемещаться можно, но…

– Хорошо! – обрезал его Иван. – Значит, их всего несколько?

Карлик выставил свои уродливые руки-крючья, трехпалые и кривые.

– Их не больше, чем пальцев на моих руках.

Иван ничего не понимал. Можно с ума сойти. Это просто провидение! Неужели он интуитивно угадал, куда посылать Кешу?! Или им и впрямь движут Благие Силы?!

– Почему он оказался у Реброва?!

– Он мог быть только у самых крутых бугров этой мафии, – твердо заявил Цай, – о мелкоте и говорить нечего.

– Хочешь сказать, что Толик был одним из главарей Восьмого Неба?!

– Нет! Это точно! Там два семейных клана. Там нет русских наверху, только среди исполнителей.

– Но почему же тогда? Почему у него оказался ретранс?! И почему он не смог его использовать во всю мощь?!

Они замолчали На эти вопросы не было ответов.

Только догадки Только варианты. И один Иван знал наверняка – Толика готовили, его берегли для какого-то большого дела. Какого?! Ответ рождался сам. Восьмое Небо, а скорее всего, те, кто заправлял через эту вселенскую мафию, хотели взять власть над Великой Россией.

У Ивана камень упал с сердца. Отхлынуло жуткое, давящее отчаяние. Если так, значит, он ошибался, значит, они еще не дорвались до власти в России, значит, наверху сидят не предатели и резиденты, а хорошие, добрые русские люди. Просто они не ведают, что творится, что готовится… не ведают, а вся эта мразь и нечисть типа толиков ребровых не подпускает к ним близко. Пятая колонна! Предатели! Но ладно, это еще не все, это мелочи, главное, что измена не проникла наверх. Слава Богу!

Иван готов был расцеловать отпрыска императорской фамилии в тридцать восьмом колене карлика Цая ван Дау, законного императора Умаганги, агента Синдиката и Восьмого Неба, беглого каторжника, ученого, блестящего инженера и безжалостного, жестокого преступника.

– Я пойду к ним! – сказал он твердо, без тени былых сомнений и тревог.

Гуг Хлодрик отвернулся от него и прохрипел через плечо:

– Ты пойдешь на смерть. Иди, Иван, раз уж тебе не терпится сдохнуть. Иди!

В бункере стало тихо. Только Хар все сопел и пускал лиловые пузыри. Но и он вдруг замер, напрягся, поднялся на четвереньки, тряхнул совсем по-собачьи кудлатой и ушастой головой, подошел на полусогнутых к «подполу»

и завыл.

– Ну чего там? – недовольно поинтересовался Кеша.

– Сбежал, – по-людски ответил оборотень Хар.

Кеша быстро подошел к люку, заглянул вглубь. Креженя в «подполье» не было.

Часть первая. СКИТАЛЕЦ

До этого дня Ивану не доводилось видеть столь близко Верховного Правителя Великой России. Да и желания у него особого не было, хватало лицезрения главы советов по визорам и инфограммам. Теперь обстановка изменилась. Он рискнул. Он не мог не рискнуть. Яйцо-превращатель лежало у Ивана в нагрудном кармане-клапане повседневного и привычного комбинезона, выгоревшего еще на Гадре. Иван специально нарядился в старую, рабочую одежду – не пировать шел и не любезностями обмениваться. Он оторвал превращатель от шеи всего за несколько секунд до того, как Правитель вошел в собственный кабинет. Немногим ранее, и застал бы тот в огромном старинном кресле своего двенадцатого или пятнадцатого помощника по общим вопросам. Да, Иван пошел на хитрость, он не имел больше права обивать пороги приемных, просить о встречах и аудиенциях. Или его поймут сейчас. Или никогда.

Правитель досиживал в тихости и благости уже третий, последний срок – без малого четырнадцать лет «у руля». Бьш он еще не стар, если верить публикуемым данным – восемьдесят три, расцвет сил. Но при ближнем рассмотрении оказался он пониже, пожиже, чем виделся с экранов. Редкая полуседая шевелюра, большой мясистый нос, подернутые дымкой выцветшие глаза, выгоревшие, а может, и с рождения рыжеватые брови, толстые подрагивающие губы. Сутулый, чуть косящий, прячущий левую руку в кармане двубортного пиджака нестареющего покроя, чуть прихрамывающий и вообще, какой-то нескладный, перекошенный, нервный.

На Ивана он поглядел отсутствующим взглядом, встрепенулся с опозданием, когда проходил мимо огромного резного стола. И сразу же потянулся к хрустальной панели, окаймляющей массивную столешницу, там была сигнализация.

– Не извольте беспокоиться, – учтиво сказал Иван.

– Поломалась? – выгнув бровь, поинтересовался Правитель. Он совсем даже не был напуган.

– Нет, эти штуковины не ломаются, вы запамятовали, и кстати, ими можно управлять мысленно.

– Проклятый склероз, – как-то странно процедил Правитель и с прищуром, из-под нервно разлохмаченных бровей взглянул на Ивана.

Тот сразу понял свою оплошность – движение этого кособокого хромца было явно не случайным, а было оно отвлекающим. Черт возьми! Так опростоволоситься… и кому?! десантнику, прошедшему сквозь ад сотен планет!

Иван чуть двинулся, всего лишь попытался переменить позу. Но не смог. Незримое поле словно слоем льда сковало его в том положении, которое он успел занять минуту назад на столь же резном как и стол кресле, жестком и высоком, нещедро обитом темно-коричневой грубой кожей.

Правитель сокрушенно развел руками.

– Вам же тут не положено находиться, а вы… расселись, понимаете ли. Так что уж не обессудьте, э-э, молодой человек, потерпите. Кому следует проверят все… и отпустят вас… потом.

– Я пришел к вам! И только к вам! – решительно заявил Иван. Язык ему повиновался, а это было главным.

– Не надо, не тратьте сил и времени, – Правитель придвинулся совсем близко. И ласково, по-отечески поглядел на сидящего, – ну зачем вам сейчас говорить, а потом еще повторять вашу жалобу… сразу расскажете тем, кто вам поможет. Разберутся с вами, не волнуйтесь.

Иван не мог повернуть головы. Но он увидал, как изза стенных деревянных панелей выскользнули две тени.

Наверняка еще две были за спиной. Сейчас все закончится – его уволокут, будут проверять, мытарить… и все пропало! Какой же он наивный, пытался побеседовать по душам, все объяснить, спасти Россию, мир, земную цивилизацию… олух царя небесного!

– Как он прошел? – совсем другим тоном, резким и даже злым спросил Правитель у теней.

– Он не проходил! – четко, по-военному отрапортовала одна из них.

Иван не мог разобрать черт лица, словно отвечавший был в полупрозрачной серой маске. И все же это человек, не биороб и не кибер. И остальные – люди. Охрана.

– Как не проходил? Что вы мне голову морочите!

– Я отвечаю за свои слова, – упрямо повторил начальник охраны, – вы можете меня проверить, фиксируется и записывается все, абсолютно все, без малейшего перерыва. Этот тип не проходил сюда. И не мог пройти!

Если хоть в одной записи за последние двадцать лет моей работы на этом посту промелькнет его личность, или хотя бы его тень, я сегодня же уйду в отставку… и застрелюсь! – Последние слова прозвучали с плохо скрываемой обидой.

– Ну зачем же так, – разрядил обстановку Правитель. – И вообще, не делайте из этого глупого и пустяшного случая целую историю. Я за день принимаю тысячи посетителей… ничего, приму и тысячепервого. Идите!

Тени исчезли. Правитель молча придвинул точно такое же резное высокое кресло, на каком сидел Иван, чуть ли не вплотную к незванному, застывшему гостю и молча уставился на него.

– Они говорят правду, – подтвердил Иван.

– Значит, вы проникли сюда в чужом обличий?

– Да!

– Маски, бутафория, наряды – исключены. Аппаратура просвечивает каждого насквозь. Иначе и нельзя, это же, молодой человек, как никак центр управления государством, огромной, сложной системой земель и народов не только на Земле, но и по всей Вселенной. Вы не могли загримироваться, замаскироваться – приборы не обманешь. Выкладывайте все начистоту!

– Я за этим и пришел сюда. – У Ивана словно чугунная гиря с сердца свалилась. В голове зашумело, завертелось… он уже хотел начать про Вторжение, про страшную и неминуемую угрозу, первое слово чуть не сорвалось с его языка. Но он осекся, сдержал себя. Именно это, любые, даже самые страстные призывы спасти человечество первым делом вызовут подозрения и недоверие – много таких «спасателей» было, все закончили жизни в психушках, это в лучшем случае. Нет! Надо чем-то убедить, надо доказать, надо сделать так, чтобы поверили с самого начала… и у него есть такая возможность.

– В левом нагрудном клапане, – сказал он тихо, будто переламывая себя, будто выдавая то, с чем бы ему очень не хотелось расставаться.

– Что там у вас?

Правитель откинулся на спинку стула и с прищуром, склонив голову, поглядел Ивану на грудь.

– Яйцо-превращатель.

– Да-а? И во что же оно превращается? – уныло поинтересовался Правитель.

– Оно само не превращается ни во что. Но обладающий им может превратиться в любого. Высвободите мне хотя бы одну руку – и вы убедитесь в моей правоте!

– Я думаю это будет преждевременным, – засомневался Правитель. – Но я догадываюсь, как вы проникли сюда – вы приняли облик одного из моих доверенных лиц и спецаппаратура на входе приняла вас за своего, пропустила?

– Не облик, нет. Я стал им на короткое время, стал одним из ваших помощников. А потом я вернул себе свое тело. И все при помощи этой маленькой штуковины, каких нету на Земле. Она просвечивает насквозь находящегося рядом, а затем, в считанные секунды перестраивает молекулы и атомы моего тела в соответствии с его строением. Но мозг сохраняется мой, и память моя, короче, все мое в чужом теле… это не просто облик.

Правитель вдруг перекосился еще больше, запрокинул несуразную свою голову назад и расхохотался скрипучим, прерывистым смехом.

Сквозь смех он сипло вьщавил из себя:

– И вы хотели, чтобы я высвободил вам, молодой человек, хотя бы одну руку?! Ой, не смешите меня! Вы хотели стать мною… прибить меня, уничтожить труп… и, ха-ха, править всей Великой Россией?!

Иван сдержался, хотя он был готов обложить этого кособокого и криволицего человека всеми известными ему ругательствами. Он ожидал более серьезного приема.

Но в то же время он знал, что чаще всего именно самые важные и серьезные дела делаются под улыбочки и прибауточки, под глупенькие шуточки и взаимное кривлянье – так уж устроен человек, ему надо прикрыть внешним то, что таится внутри, не выдать себя, не выставить напоказ, а улыбки и игра, переходящая в паясничанье, это лучшее прикрытие. Пусть! Пусть посмеется, пусть поиздевается. Все равно этот любопытный старикан в его руках… правда, только до тех пор, пока Иван представляет для него загадку. Ну а потом… потом будет или победа, или суп с котом! Иван молчал, не оправдывался, он знал, что если сейчас начнет выгораживать себя, то получится хуже.

– И что бы вы, молодой человек, стали делать, превратившись в великого правителя великой России?! – продолжал издеваться хозяин просторного кабинета. – Вы бы, разумеется, облагодетельствовали человечество!

Разом бы разрешили все его проблемы, да?! Насытили страждущих, ублажили бы ищущих, восстановили бы справедливость, коей не было до вашего прихода, не забыли бы и про себя, верно я говорю, и наступило бы на земле царствие небесное, и возблагодарила бы вас паства ваша и управляемые вами, так?!

– Я вовсе не метил на ваше место, – тихо ответил Иван. – И проблемы восстановления справедливости меня не волнуют. Сейчас есть дела поважнее. Если вас беспокоит превращатель – возьмите его, испробуйте. И вы убедитесь, что таких штуковин наша земная цивилизация пока что создать не в состоянии.

Правитель поднял руку. И Иван заметил, что скрюченные подагрические пальцы на ней слегка подрагивают. Волнуется. А может, болезнь, может, нервишки!

– У нас имеется кой-какая информация о подобных штуковинах, молодой человек, имеется. Правда, не скрою, в руках держать не доводилось – вы первый ко мне пожаловали. Не беспокойтесь, наши специалисты разберутся и мне доложат.

– Вас даже не интересует – откуда он у меня?

– Откуда?

Иван решил, что тянуть больше нельзя, иначе беседа прискучит Правителю, и он сдаст его «специалистам», а там – пиши пропало.

– Такие штуковины делают в будущем, в тридцать пятом веке! – заявил он, глядя прямо в выцветшие глаза, чуть косящие и подернутые странной дымкой. – А потом переправляют по закрытым каналам сюда.

– Машина времени, – разочаровано протянул Правитель.

– Я не знаю, как все это называется… важно другое, зачем ОНИ" переправляют это сюда? И кому переправляют? Насколько мне известно, в правительственные структуры Земли превращатели и все прочее не попадают. Вы меня понимаете?

– Ну-ка, ну-ка, это уже становится любопытным.

Продолжайте!

– Кто-то извне снабжает тайные земные организации оружием, против которого бессильны земные власти.

Почему бы не предположить, что эти незримые доброжелатели покровительствуют тем, кто хочет свергнуть…

– Законную власть?! – резко вставил Правитель. – Это вы хотите сказать?

Иван ничего не ответил, он только пристально посмотрел в мутноватые глаза собеседника. Теперь в них пробуждался явный интерес, вспьтхивали искорки внутреннего беспокойного огня.

– И установить власть свою? – продолжил Правитель.

Иван не отрывал взгляда от этого странного и непростого человека, он пытался проникнуть внутрь его мозга, его души, прощупать закоулки его сознания, выведать, выпытать нужное… сознание и подсознание Правителя были блокированы, кто-то позаботился о нем, такого запросто не прощупаешь. Но одно Ивану было предельно ясно – у Правителя есть очень серьезные сведения о всех этих «штуковинах», спецслужбы все-таки работают, не разленились еще совсем, и сведения эти совершенно секретные, даже особо важные, а значит, они идут по уровню угрозы национальной безопасности, и даже безопасности Федерации! Нет, здесь не спят. Может, Правитель знает и о готовящемся Вторжении? Надо прощупать… Нет, рано еще, можно все испортить!

– И вы, молодой человек, обладаете такой штуковиной? Это наводит на определенные мысли…

– Нет, я не связан с ними. Если бы я работал на них, вас бы уже не было в живых.

Правитель стал желтым, будто опавший лист клена, Иван даже не представлял, что можно мгновенно так пожелтеть. Гнилое нутро! Он очень болен, возможно, ему даже эту беседу вести тяжело, невыносимо. Но надо, никуда не денешься.

– Кто же вы?

– Моя личная карта 017 ВД 869-12-47ХХ. Можете проверить, там есть все обо мне.

– Я не занимаюсь проверками, молодой человек, мы с вами уже говорили об этом. Но я начинаю проникаться к вам доверием. Вы ведь десантник?

– Да.

– Повидали много чужих миров?

– Да.

– Масса впечатлений? Яркие картины встают в памяти?!

– Не все десантники сходят с ума и становятся психопатами, – решил завершить тему Иван.

– Я не хотел вас обидеть, – вкрадчиво произнес Правитель. – Так откуда же исходит угроза законной власти – из будущего?

– Нет! Эта угроза исходит отовсюду – и она более реальна, чем вам кажется.

– Интересно.

– Это очень интересно, особенно для вас. Попытайтесь сопоставить некоторые факты и вы все поймете.

– Я вас внимательно слушаю, – Правитель скрестил руки на груди, поерзал на жестком стуле, устраиваясь поудобнее.

А у Ивана начинала затекать шея, немела правая рука-он продолжал оставаться остекленевшей в защитных полях статуей, лишь язык шевелился, да рот раскрывался, да мысли ворочались – тяжело, устало, будто старые каменные жернова.

– Вам не кажется странным, что последние полтора года все крупные земные и галактические преступные синдикаты и картели притихли словно мышки, не было ни одной стычки? Они явно готовятся к чему-то очень серьезному и непонятному для властей. За минувшие шесть столетий такого затишья не было. И вы должны знать об этом, к вам стекается информация со всей вселенной. Это во-первых…

– Чем меньше крови и вражды, тем лучше, – вставил Правитель.

– Конечно, лучше. Но не думаете же вы, что волки стали овечками и решили мирно пастись на одной лужайке?

Правитель промолчал, только хмыкнул.

– Далее, за тот же срок, я проверял, спецслужбами впервые не было раскрыто ни одного резидента, ни земного, ни инопланетного, и не только в России, в Сообществе, но и во всей Федерации. Что случилось – перестали шпионить друг за другом? Вы верите в это?!

– Нет, не верю, – неохотно согласился Правитель. – Но и объяснить этого не могу… наверное, бывают периоды равновесия служб сбора информации и служб, противодействующих им. Да, наверное, так.

– Нет, не так! – резко сказал Иван. – Не бывает таких периодов, не убаюкивайте себя. Если машина работает, то она работает. Агентура и резидентура не только собирает информацию, но иногда и подготавливает кое-какие события, служит катализатором реакций, вам, политику, лучше это знать… Вербовка идет полным ходом, количество диверсий и террористических отвлекающих актов увеличилось во много раз…

– Откуда вы знаете это? Все данные о диверсиях засекречены!

– Знаю. Ведь я не ошибся?!

– К сожалению, нет.

– Так почему ни одного раскрытия? Почему парализована воля контрразведки… и что вообще с ней происходит?! Очень странное явление. И это – во-вторых. А втретьих, ответьте, почему Федерация именно полтора года назад при молчаливом согласии России приняла закон о легализации тайных сатанинских обществ и «черного подполья»?

– Это уже из области мистики… или прав человекам-отмахнулся Правитель. – Каждый может верить во что захочет, хоть в черта с рогами. Ну их, молодой человек, не скатывайтесь до уровня отбросов общества!

– Этих отбросов сейчас – сотни миллионов, а возможно, уже и миллиарды, ведь не все явно проповедуют культ «черного блага». И я согласен с вами, если бы они просто бесились с жиру, но они чего-то ждут, они готовятся к приходу своих мессий. Не слишком ли многие на Земле и в нашей области Вселенной вдруг стали ожидать чьего-то прихода?!

– Так всегда было. То конца света ждали, то потопа, то второго пришествия…

– Вы, видно, никогда не бьши на черных мессах.

– Еще чего не хватало! – Правителя прямо-таки передернуло, он скривился и перекосился еще больше.

– Да, вы, конечно, не были. Но вы должны знать, если тайком еще не упразднили спецслужбы, что эти сотни миллионов не просто ждут, что они уже поделили Землю и Вселенную на участки, на квадраты, что они накопили горы оружия, что у них не одни только мессы и жертвоприношения, но железная дисциплина, организация, подразделения, что они держат под своим контролем католическую церковь Сообщества, десятки тысяч учреждений, заведений, концернов, «гуманитарных» фондов и движений. И я не удивлюсь, если все эти «штуковины» из будущего поступают именно к ним!

– В России практически нет сатанистов! – отрезал Правитель. – А над Сообществом мы не властны.

– Да, почти нет, – саркастически заметил Иван, – если не считать подпольных ячеек, на которые ваши спецслужбы закрывают глаза, о которые не желают «марать руки». Наши, не наши… дьявол с ними, важно, что и Россия поделена на квадраты. Они притаились и ждут.

– Чего?!

– Знака. Сигнала. Начала!

– Я не верю в это и никогда не поверю, молодой человек. Для чего, по-вашему, мы сидим здесь?! Для чего огромный госаппарат?! Для красоты?!

– Я не хотел задеть вас. Простите. Но я говорю только о том, что есть. Десятки миллионов прислужников «черного блага» – не вымысел и не мои фантазии. Они готовятся! Их становится все больше, молодежь, юнцы идут к ним тысячами, миллионами. И никто не останавливает их. Вам не кажется это странным?

– Свобода воли! – почти закричал Правитель. – Никто не имеет права лишить человека свободы воли и выбора!

– Да, свобода, – сокрушенно заметил Иван, – но почему-то свобода лишь в одном направлении. Продолжим наш счет. В-четвертых, полгода назад Объединенный Совет Федерации и Синклит Мирового Сообщества провели внеплановые срочные проверки всех стратегических запасов продовольствия и медикаментов на Земле и планетах Федерации, признали эти запасы не отвечающими, я цитирую, современным требованиям, приняли решение о полной замене таковых, возобновлении и уничтожении имеющихся. Ни одно распоряжение, ни один указ или приказ за всю историю Земли не выполнялся столь молниеносно: все стратегические запасы были уничтожены в течение двух суток после издания секретного заключения. Но нигде до сих пор запасы не восстановлены!

– Не горячитесь, молодой человек, никто не останется голодным, не те времена, никто нам не угрожает, хватит и обычных запасов. Я в курсе, сейчас идет разработка стандартов и особых требований к новым стратегическим запасам. По установленным срокам через восемь месяцев завершится их доработка и запасы будут восстановлены.

– Восемь месяцев!

У Ивана все внутри сжалось. Восемь месяцев! Теперь он знал предельный срок. Как мало оставалось времени.

Вторжение произойдет именно в эти восемь месяцев. Но когда – завтра, через три дня, через полгода?! Нет, оно уже началось. Но пока тихое, ползучее… а потом! Потом будет поздно. Надо сейчас!

– Да, восемь месяцев, что это вас удивляет? Не расстраивайтесь из-за пустяков, они пролетят мгновенно, моргнуть не успеете, эх, молодей человек, у вас еще долгая жизнь впереди, а вы о каких-то месяцах говорите!

– Хорошо! И все же стратегического запаса продовольствия и медикаментов нет – это факт! Далее, около года назад по Земле и Федерации прокатилась пандемия вируса «дзетта». Он никого не убил, но он поразил миллиарды людей, лишив их иммунитета, воли, осознанных желаний, он превратил десятую часть всех людей в безответных, по сути, бессильных существ. Это в-пятых! Вшестых, за последние четыре месяца Сообщество вывело на геостационарные орбиты четыреста спутников-трансляторов…

– Дело обычное.

– Да, обычное, но на них установлены пси-генераторы. Зачем?!

Правитель тяжело вздохнул и развел руками. Неожиданно пристально посмотрел на Ивана из-под лохматых кустистых бровей. И показалось тому, что взгляд был не просто изучающий, но недобрый, не по-хорошему пристальный.

– В-седьмых, Сообщество направило в левый рукав спиралевидной галактики Башимара второй звездный флот. Первый, третий и четвертый срочно переброшены в квазиобласти Белой Пустыни. Пятый выполняет гуманитарную миссию в коллапсоидном секторе созвездия Чангры. Это что, случайность – основные боевые силы Сообщества торчат в областях глухого возврата, у черта на рогах, откуда можно выбраться не раньше, чем через год?! А седьмой флот распущен! А шестой на отдыхе и ремонте?! А наши, российские флоты и флотилии – где они, кто охраняет околосолнечное пространство?!

– А какая в том нужда? – ответил Правитель, прикрывая глаза дряблой рукой. – Наши форпосты за тысячи парсеков от Земли. Мы упредим любой удар… да и вообще, все это несерьезно. Ни у России, ни у Сообщества, ни у Федерации нет врагов во Вселенной, у них даже нет равных соперников, вы прекрасно знаете об этом, ведь вы же десантник!

– Да, я многое знаю, – горько усмехнулся Иван. И добавил: – Может, вы все-таки ослабите путы? Я устал сидеть в таком положении.

– Вы сами себя в него поставили, – Правитель вскинул брови, скривил рот, – точнее, посадили. Так что уж потерпите еще немного, молодой человек, верьте, придет час – и вы обретете все степени, хе-хе, свободы.

– Хорошо, – угрюмо согласился Иван. – Тогда продолжим. – Наши флоты или далече или небоеспособны.

Вы можете немедленно вернуть корабли с дальних секторов?!

Правитель подумал, покачал головой. И сказал:

– Могу, но я не стану этого делать.

– Почему?!

– Вы еще не убедили меня.

– Где космоспецназ?

– Если вы такой всесведущий, скажите сами.

– Две бригады в Белом Шаре, на краю Вселенной.

Пятнадцатый особый полк переброшен в Осевое. Зачем? – Иван не дождался ответа, пошел дальше: – Особая гвардейская бригада Семибратова брошена на сугубо штатские работы в геизационную область Дериза! Вторая и одиннадцатая десантные дивизии пребывают в стадии переформирования… Ну почему все сразу? Почему?!

А где Первый Образцовый Спецдивизион, который по законам России не имеет права покидать Солнечную систему?! Я вам отвечу – его перебросили на Аранайю, в гиблое и не нужное нам место! В России сейчас стоят только четыре армии. Восемнадцать поясов обороны законсервированы и практически не поддаются расконсервации. Все тридцать семь околоземных сфероредутов, принадлежащих России, отключены от системного питания и по сути дела превращены в мусор на орбите. Я могу перечислять и далее…

– Не надо, – Правитель устало махнул рукой. – Не надо. Нам не с кем воевать. На ближайшие годы намечено полное расформирование трех четвертей армий, флотилий и других подразделений. Нам не хватает рабочих рук на геизированных планетах. Аборигены не умеют работать и мы их этому никогда не научим.

– Но почему все происходит одновременно?!

– Стечение обстоятельств и воля случая.

– Нет! – Иван стиснул зубы. Он готов был выругаться, но сдержал себя. – Это не стечение обстоятельств. Это факты. С вашего позволения я продолжу. В-восьмых, этим летом одновременно проведены сокращения: в Центральном Бюро национальной безопасности Сообщества – на две трети, в Департаменте Безопасности Объединенной Европы – на восемьдесят процентов, в Службе Слежения Федерации – на три четверти, в Управлениях колониальными землями и геизируемыми планетами – на девяносто два процента, в Комитете Безопасности Великой России – на шестьдесят процентов…

Это же уму непостижимо!

– Нормальный, естественный процесс, – вяло вставил Правитель. – Мы идем к полному разоружению, к новому мироустройству, я бы сказал даже, к новому, более гуманному мировому порядку, нам не понадобится уже никогда столько флотов и армий, столько оружия, столько людей в военной форме…

– Нам они не понадобятся только тогда, когда всех нас не будет, – сказал Иван, – вот тогда действительно некого будет защищать и некому будет защищаться. Слушайте дальше, в-девятых, семьдесят два пояса обороны в стосветолетней защитной сфере Земли сейчас демонтируются и «переоборудуются». Это полный развал и разгром всей оборонительной системы, вы понимаете?!

– Идет перевооружение, – процедил Правитель, – там работают специалисты, они разберутся. Так чтовсе, о чем вы сейчас говорили, это полнейшая ерунда! А вот это… – он неожиданно вытянул руку, щелкнул застежкой нагрудного кармана-клапана на комбинезоне Ивана и вытащил яйцо-превращатель. Для его дряблой, почти старческой руки поля не существовало. – А вот это вполне серьезно! – Правитель приставил яйцо к горлу; нажал… и начал приобретать иные черты, начал превращаться из самого себя в сидящего напротив молодого и крепкого, русоволосого космодесантника с серыми усталыми глазами.

Иван дернулся. Но защитное поле продолжало держать его.

Двойник оторвал превращатель от шеи, рассмеялся и сказал:

– А мне нравится быть в твоем теле! Я помолодел лет на сто и не хочу назад, в этого уродца кособокого! – Он подмигнул Ивану.

– Дело хозяйское, – ответил тот спокойно, хотя и не ожидал такого поворота дел, – Только Правителем вы уже не будете.

– Это точно, молодой человек, и бог с ним, с правлением. Здоровье дороже! – Он громко и надсадно расхохотался, как никогда не хохотал Иван.

И тот понял, все-таки двойников можно отличать. Недаром его разоблачил и карлик Цай и Кеша Мочила на проклятой Гиргее. Но это все ерунда. Он так и не добился главного. Он не продвинулся ни на шажок вперед. А время шло – последние часы, дни, может, недели.

– Если вам здоровье дороже – будьте мною! Оставайтесь в моем теле! – проникновенно сказал Иван. – Но дайте мне тогда ваше тело, дайте мне ваше правление – и я успею сделать многое для россиян, для всех людей, я костьми лягу, но остановлю Вторжение! Согласны?!

– Вот я вас и раскусил, молодой человек, – вдруг неприязненно проговорил двойник, этот Иван-Правитель, – вот вы и раскололись, выдали себя! На мое место захотели?! Спасителем человечества?! А ведь наш разговор с этого и начинался. Я сразу вас понял, я сразу догадался, зачем вы проникли ко мне, рискуя жизнью – жажда власти, жажда занять высший пост в государстве!

– Нет! – выкрикнул Иван. – Я живу только грядущим Вторжением, я обязан хоть что-то сделать, человечество слепо!

– А вы зрячий?!

– Да, я зрячий. Я все видел своими глазами. Я был в Системе, на Хархане, в Иной Вселенной, я видел тысячи звездолетов, я видел миллионы воинов-негуманоидов, которые только ждут команды. У них одна цель и одна жертва – Земля и земная цивилизация!

– Бред! Нелепый бред! Вас давно пора отправить на отдых… нет, на лечение. Вы сами не понимаете, что говорите. Вы не можете связать своих же фактов, как вы их называете: ведь если эти штуковины, – он потряс перед носом Ивана яйцом-превращателем, – к нам забрасывают из будущего, значит, оно есть, это наше будущее тридцать пятого века, значит, мы не погибнем от Вторжения, значит, все ваши страхи – это мания преследования, это самый настоящий бред воспаленного мозга!

Иван нашелся сразу.

– Будущее многовариантно! – возразил он. – И если оно есть сейчас, есть для нас, то это еще не значит, что оно будет и после нас! Прервется цепь – и все последующее, все, что еще должно только быть и одновременно уже существует по нашему направлению развития, мгновенно сгорит, растворится, исчезнет, будто и не было!

– Сумасшедший дом! – устало прошипел Правитель-Иван. – Бедлам.

И тут Ивана осенило. Это же было предельно ясно, почему он сразу не сообразил?! Пока Правитель в его теле, блокировка сознания не действует. Но читать некогда, это долгая история, надо рее показать ему – этому двойнику.

И Иван пристально уставился в глаза сидящего напротив. Он сконцентрировал всю волю в алмазный луч, в проникающую палицу Индры, он вызвал картины прошлого, он вернулся в незримый Невидимый Спектр. И он обрушил все это на Правителя.

Тот сразу оцепенел, глаза застыли, нижняя челюсть отвалилась и безвольно застыла. Сейчас Правитель не видел Ивана, не видел своего кабинета, резных стульев, огромного старинного стола… он видел иное – тысячи, десятки тысяч аквариумов с миллионами зародышей-головастиков. Он видел покрытую панцирными доспехами охрану с лучеметами, видел сотни висящих мохнатых, опухших от полусна маток, и еще он видел непостижимо худого и высокого Верховника с его мечом-трансфокатором, и орды, орды, бессчетные орды трехглазых… А потом он увидал висящие в черном небе армады уродливых и огромных звездолетов неземных конструкций. Он будто летел мимо этих армад с огромной скоростью, но конца и краю им не было. И висели эти армады в сказочных переплетениях невообразимых структур и многоцветных хитросплетений, и глаз видел несравнимо больше, на десятки тысяч километров вдаль, вглубь…. в то измерение, которому нет и названий на земных языках. А в ушах звучал железный, бесстрастный голос: "Видишь, тля, это и есть подлинное пространство, невидимое для вас и непостижимое! Вселенная никогда не была пуста. Мрак и Холод, Пустота и Бездонность – это лишь ширма, за которой скрыт от вас подлинный мир. Гляди и запоминай!

Мы выжжем слизнячью колонию с древа Вселенной, как выжигают вредных и гадких насекомых. И мы заселим наш мир, мир по ту сторону «черной дыры», существами достойными жизни. Мы придем – и будем жить в вашем мире! А вы уйдете, ибо двум цивилизациям в одной Вселенной не ужиться! Гляди, и запоминай!" Невидимый Спектр всей своей чудовищной многосложностью наваливался на Правителя, и тот уже почти ничего не различал.

Когда он упал со стула, Иван понял, переборщил, нельзя так. Он не мог помочь упавшему. Теперь все зависело только от времени. И от воли этого чужого человека в таком близком Ивану теле.

Тот очнулся быстро. Протер глаза, сжал виски. Сел на свой стул. И выдавил еле слышно:

– Это правда?

– Да, это правда, – ответил Иван.

– И на что же вы тогда надеетесь? И на что надеяться всем нам?!

Реакция была невероятной. Картина чужой мощи сломила Правителя, парализовала его. Иван добился совсем не того, чего хотел.

– Да-а, дела, – протянул Правитель, – теперь я бы и всерьез поменялся с вами телами, молодой человек. Но если вы все это видели… значит, вы у них на крючке, значит, вы у них под колпаком?! – Он неожиданно и сильно побледнел. – Нет, уж теперь-то я не согласен оставаться в вашем теле, вы сами выбрали свою участь. И я не собираюсь ее разделять.

Он уткнулся лицом в превращатёль, сдавил губами яйцо. И постепенно стал обретать свой прежний облик.

Все знает, все умеет – невольно подумал Иван, значит, не врал, значит, спецслужбы все-таки работают. Он уже начинал понимать, что зря старался, что Гут был прав, отговаривая его от этой встречи. И все же он обязан был использовать все возможности, обязан, А теперь…

геперь будь что будет. Иди, и да будь благословен?! Нет, кончилось его благословение. Но он еще поборется, постоит за себя и други своя.

– Вот так будет лучше! – наконец прохрипел Правитель. Он снова был кособок, стар, криворук, лохмат, расгрепан и кудлат – Какой же я наивный человек! Какой простофиля! Еще немного и он бы так меня подставил…

нет, я ничего не сделал! Я ничего не сделал, вы слышите там, эй?! Если вы ведете его на крючке, если вы следите и слушаете, знайте – я ничего против вас не сделал. Наоборот…

Правитель вдруг затрясся, спешно спрятал в карман пиджака превращатёль. И Иван понял, что тот боится не напрасно, что его самого, Ивана, вели на крючке и держали под колпаком и там, на Хархане, и позже, на планете Навей, и наверняка ведут и держат здесь. Он засвеченный. Он тот самый «один в поле воин». Но какая все же сволочь этот Правитель, какая подлая и гнусная, омерзительнейшая сволочь!

Тени возникли из-под панелей неожиданно.

– Убрать его, – сдерживая нервную дрожь, проговорил хозяин кабинета и всей несчастной Великой России, выродившийся наследник подлинно великих правителей великой державы. – Убрать, запереть в психиатрическую лечебницу! За семь замков! И не выпускать! Лечить…

чтоб никакого бреда! Чтоб в себя не приходил!

– А может, того… – начальник охраны вжал голову в плечи.

– Не-ет!!! – почти истерически завопил Правитель. – Нет Нам не дано знать, чего ждут от нас там! – Он поднял палец к потолку, будто намекал на Бога. Но не Его имел ввиду, не Его. – Стеречь. И лечить! Ты меня понял? – Он вдруг понизил тон. – А ежели чего, вот тогда ты и застрелишься у меня! Я тебя сам расстреляю… за измену родине и присяге! Идите! Быстрей!

Я говорил, что дело кончится хреново! – сказал Гут Хлодрик, обращаясь к карлику Цаю ван Дау, отпрыску древнейшего императорского рода Умаганги и сыну жестокого звездного пирата. – Он никогда не слушался меня. Все русские упрямые и глупые люди!

– Его надо вытаскивать, – мрачно и коротко ответил Цай.

– Конечно, долг платежом красен, так ведь они говорят?

Гуг Хлодрик поднял спаренный сигмамет и тройным огненно-синим залпом обратил в пар титановую копию роденовского «мыслителя». Копия весила не менее двух тонн, и потому обратившись в ничто, она раскалила воздух в центровом зале бункера так, что по лицу у Гута потекли крупные капли пота.

– Брось эти свои штучки! – процедил карлик Цай и расстегнул ворот комбинезона.

– Понаставили, понимаешь, повсюду болванов, – начал оправдываться Гуг, – сидят, понимаешь, думают все.

А пора уже за дело браться! – Потом похлопал по пластиковому ложу сигмамета и довольно промычал: – А ружьишко у меня справное, новенькое, хоть сейчас на охоту.

– Тут нельзя переть рогом! – изрек Цай. Он никогда не был романтиком.

– А я бы попер! Ты не представляешь, как мне осточертела эта канитель! Уж лучше сдохнуть, но с музыкой – собрать всех, и разом! лихо! без оглядки!

Гуг в сердцах опустил свой тяжеленный кулак на инкрустированный мраморный шахматный столик – тот раскололся надвое, качнулся на гнутых бронзовых ножках и завалился сломленным и безвольным уродцем.

Вошедший в зал Дил Бронкс чуть не споткнулся о загубленную антикварную вещь. Он был рассеян и задумчив. Без обычной, широкоротой и белозубой улыбки Дил выглядел на сто лет, хотя ему не было еще и пятидесяти.

– Развлекаетесь? – вяло спросил он.

– Ага, – ответил Гуг Хлодрик. – Мы тут развлекаемся, а Ванюша в клетке сидит.

– В психушке он сидит, – поправил Дил. – Это судьба. Он всю жизнь рвался в психушку. Вот и попал, может, теперь успокоится. А нам надо разбегаться в разные стороны и ложиться на дно, пока не прихватили. Это судьба!

От нее никуда не денешься!

– Вот ты как запел?! – возмутился Гуг. – А если бы ты попал к ним в лапы, а мы бы тут сопли распускали, а?

Не нравится?!

Дил Бронкс умолк и сея прямо на паркетный пол, скрестил под собой ноги. Он не хотел ни с кем спорить, ему хотелось уйти в себя, замкнуться, отрешиться ото всего. И зачем он только покинул свою красавицу-станцию, прекрасный Дубль-Биг-4?!

Пол, стены и потолок были обиты серым синтоконом, в меру упругим, но жестким. Ни окон, ни дверей не было, вообще ничего не было в этой тесной и унылой камере – даже санблок не возвышался над полом и был покрыт таким же серым слоем.

Иван сквозь расползающееся марево в глазах осматривал свою новую обитель. Взгляду не на чем было остановиться. Нет, это не камера. Это палата в психиатрической лечебнице. Причем, палата для буйнопомешанных!

Вот так Значит, он таковой и есть. Значит, он представляет угрозу для общества. Для этого общества. И с ним, конечно, не станут церемониться.

– Ублюдки! – вырвалось из горла невольно.

Он вспомнил, как его волокли по цилиндрическому коридору, как вместе со стулом, к которому он будто примерз, швырнули в лифтовую камеру. Потом опрокинули, выволокли, потом бросили на белый высокий стол – он был уже без стула, но тело не повиновалось ему – потом вкололи прямо сквозь ткань комбинезона какую-то дрянь, вкололи в плечо, а судорогой свело все тело, аж хребет затрещал! Потом поплыли зеленые круги, замельтешила черная вьюга, удушье сдавило горло… И все.

– Негодяи!

Он сам пришел в эту палату-камеру. Вот так! Никто его не звал сюда, наоборот, его все отговаривали, а он пришел. Великая Россия! Царство Добра и Справедливости в необъятной Вселенной! Обитель Православия и Матерь-земля Богородицы! Океан Пречистого Духа в смрадном и беспроглядном омуте Мироздания! Почему же отвергаешь ты сыновей своих?! Почему бросаешь их в заточение? Их, стремящихся к тебе и пекущихся о тебе?!

Нет, он шел не в камеру эту, не в пыточные палаты, он шел с чистым сердцем и открытой душою к тому, кому Народ вверил власть над собою и над всею Великой Россией. И вот итог – горький и страшный! Если черные силы дьявола и здесь взяли верх, и здесь одержали свою гибельную победу, то где ж тот клок земли, на котором еще можно стоять, за который еще можно ухватиться руками, держать его, прижимая к сердцу, не вьщавая врагу лютому?! Горе горькое! Страх Божий! Все разрушающие, все уничтожающие выродки-дегенераты пробрались и сюда. Они властвуют здесь! Теперь у Ивана не было ни малейших сомнений. Это они! Это слуги сатанинские, имя которым легион! И Правитель – один из них. Как же так получилось – ведь все было тихо, спокойно, как всегда. Никто не вторгался в пределы России, никто не свергал огнем и мечом законной власти… Вырождение!

Долгий и скрытый процесс перерождения властных структур, переходящий в полное и чудовищное, но потаенное нутряное вырождение! Неужели это стало возможным сейчас?! Неужели это случилось?! Четьфе с половиной века власть в России была светла и неколебима, прочна и народна… казалось, это навсегда, не будет больше темных лет и затравленных поколений. И вот – снова они у кормил, снова выродки-дегенераты!

Иван был готов биться головой о стены, об пол. Он готов был бесноваться не хуже буйнопомешанного, рвать зубами серый синтокон, грызть, царапать, орать, в кровь кусать губы… Но он не делал этого. Он лежал на спине, широко раскинув руки и уставившись в серый потолок.

Он собирал сгустки ярости, безумия, ненависти к врагам своим и выбрасывал их в пространство, очищая душу свою. Нет, они не сломят его, не смогут, он сильнее их!

Сильнее при всей своей наивности, при всей доверчивости и чистоте. Он не станет таким же, он не будет уподобляться выродкам.

Но что же творится с Россией?! Почему опять это случилось?! Так было давным-давно, в конце двадцатого века, когда внутри могучей и великой державы вызрели черви-паразиты, источавшие Ее, изъедавшие. Они проникли во все поры исполинского тела, они проползли в сердце, в вены, артерии, они поразили нервную систему и захватили мозг. Разрушители Державы стали ее правителями. И принялись за свое чудовищное дело. Они заняли все высшие посты – и они убивали Ее; расчленяли, резали по живому, вырезая Народ, Нацию. И благославлял этих выродков-дегенератов на их кровавые преступления тот, кого называли в суесловии земном «патриархом». Этот благообразный на вид «пастырь» обнимал и целовал убийц, расстреливавших Народ, он освящал их злодеяния своим присутствием… А сам планомерно и неостановимо уничтожал Русскую Православную Церковь, расчленяя и Ее на куски и отбрасывая их, отрекаясь от них, наводняя живое тело Церкви людьми чужими, злобными, иноверящими, но скрывающимися под православными масками, изъедающими Православие изнутри. Этот «пастырь» коленопреклоненно пресмыкался пред иудеями и католиками, масонами и язычниками, взывая к ним и зовя их на духовную власть в убиваемую Державу. За все предыдущее тысячелетие Христианства на Руси не было еретика и ереси более страшных и дьяволоугодных, чем выродившийся в архипастыря и губивший паству, чем все содеянное им во славу и пользу врагов отечества. Власть выродков-разрушителей была долгой и лютой – вволю понатешились они над поверженным Русским исполином, вволю напились крови его. Но пришел конец этой сатанинской власти, и вместе с правителями-иудами на все времена был предан анафеме, вековечному проклятию лжепастырь. И воздалось им по делам их за черные, самые страшные во всю историю человечества преступления. И судимы они были, и наказаны за лютость свою и неправду.

Это было давно. Очень давно. Черная зараза измены, предательства, вырождения была выведена с земли Святорусской. Казалось, навсегда… АН, нет! Иван лежал и смотрел в серый потолок. Прав был Гут, простота хуже воровства! Он сам пришел к этому иуде! Сам пал в его черные лапы! А ведь мог выверить все, узнать наверняка… нет, не жажда знания в нем возобладала. А вера – слепая вера, что на Руси не может ныне быть зло на престоле – не может, и все тут! Пробрались! И сюда пробрались! Он искал зло в Системе, на Харханах, в Пристанище трижды проклятом… но самое страшное зло ждало его здесь. Нет, оно не ждало, оно действовало – оборона разрушена, службы безопасности разогнаны, армии и флотилии у черта на куличках, народ ничего не знает, народ вновь одурманивается… как и тогда. Проклятье! История повторяется, это какое-то чертово колесо, дьявольская спираль! Но тогда, в двадцатом, еще оставались бойцы, еще были в силе воины русские – их было мало, совсем мало, сотни, тысячи – но они были! А сейчас, в двадцать пятом?! Сейчас все убаюканы, все пребывают во снах райских… Сейчас – он один в поле воин! И поле это – Вселенная.

Иван перевернулся лицом вниз, уткнулся в синтокон и заскрежетал зубами. Вот все и закончилось. Психушкой! Так и сгорит Земля в синем пламени – вместе с этой психушкой, этой палатой-камерой и заточенным в ней узником. И ничего больше не будет. А будет лишь подготовленная выродками власть сатаны во Вселенной, то есть – мрак, ужас и хаос. И за все свои злодеяния, за выслугу перед преисподней получат выродки право сдохнуть последними… и ничего боиее. Но и за это право оттянуть свою смерть хоть на несколько часов, на несколько секунд, они угробят все человечество, обрекут на муки адские сирых и убогих, старых и больных, молодых и богатых, всех без разбору… Нет, они вовремя погибли! Перед глазами у Ивана вновь стояла та самая картина, которая не давала спать, мучила – две скрюченные фигуры на поручнях космолета, смертное, страшное пламя, пожирающее их. Отец и мать. Окраина Вселенной. Двести с лишним лет назад! Они и не могли дожить до этого времени. Он сам чудом дожил. Он сам не нынешний, не теперешний. Он рожденный тогда, он осколок прежних времен Может, именно поэтому он и остался единственным во чистом поле воином? Он старше всех их на столетия, старше даже самых старых, морщинистых и согбенных старцев. Он воин еще той России. Но он и воин этой, погибающей Великой России! Он воин всего Человечества! Воин в заточении… Воин ли?

Карлик Цай ван Дау возник перед его взором внезапно, черной, крохотной тенью. И сразу предупредил:

– Я не смогу тебя вызволить отсюда.

– Ретранс сломался? – предположил Иван, почти не удивившись.

– Нет, он работает. Но что-то случилось с твоим телом. Я уже пробовал сфокусироваться на тебе извне, но пошли какие-то волны и все размыло, не могу даже объяснить.

– И не надо, – прервал его Иван. – Как там наши парни?

Цай никогда не кривил душой.

– Если ты не выкарабкаешься в ближайшие дни, – сказал он, – то они просто разбредутся. И второй раз их не собрать, Гут предлагает взять эту крепость для психов штурмом… Мы бы ее взяли. Но это будет такая засветка, после которой ни один твой план не пройдет.

– Согласен, это лишнее, – кивнул Иван.

– И что же тогда?

– Дай мне собраться с мыслями, я только что прочухался!

– Ты здесь уже двенадцатый день, – тихо сказал Цай.

У Ивана дыхание перехватило. Почти две недели он провалялся в беспамятстве, с ума сойти!

– Там, снаружи, еще не началось это?

Карлик помотал головой. Бельма у него стали больше, они почти закрывали глаза, подернутые кровавыми прожилками, острый костистый подбородок подрагивал, незаживающая рана на лбу была заклеена, биопластырем, почерневшим от сочащейся крови. Вид у Цая ван Дау был обычный – изможденный.

– Ты можешь мне пронести сюда орудие?

– Да!

– А открыть дверь из камеры?

– Нет.

– Ретранс работает в режиме безвременья?

– Должен работать, я не пробовал больше нескольких часов…

– Хорошо! Оставь его мне. Ведь ты как-то сказал, что им наплевать на наше дерганье, так?!

– Примерно так.

– Ну вот мы и подергаемся еще немного!

Иван встал, приблизился к карлику Цаю и протянул ладонью вверх руку.

– А как же я? – спросил тот.

– Как только ты мне отдашь эту штуковину, тебя выбросит на исходное место, в бункер… или откуда ты возник?!

– Неважно, тут наверняка все просматривается и прослушивается, не надо лишних слов. Лучше скажи, что передать остальным?!

Иван тяжело вздохнул, скрестил руки на груди. Разумеется, проще всего было только намекнуть Гуту Хлодрику – и тот разнес бы всю эту богадельню в щепки. Но теперь он как никогда раньше знал, что одна только видимая, телесная победа или просто вызволение ничего не дадут, а действовать надо наверняка. И ладно, и хорошо…

– Засеки этот час, эту минуту. И скажи, что они будут точкой отсчета. Возвращайся. И никакой паники! Никакого уныния! Мне надо обязательно повидаться кое с кем и разобраться…

– Ты уже почти созрел, – карлик грустновато улыбнулся.

– Да, именно почти! Но я вернусь точно в этот день и этот час. И вот тогда мы или начнем! Или." разойдемся.

Я не могу иначе, потому что после этого часа у меня уже не будет времени на другие дела. Ты все понял?

– Я понял, – коротко ответил Цай ван Дау. И протянул черный кубик Ивану. – Оружие я принесу потом, когда ты скажешь. Но учти, люди не могут больше ждать.

– Никто ждать не будет. Даже ты не успеешь отсюда вернуться в бункер. Я ухожу надолго. Но вернусь я через секунду. Жди!

Иван сжал черный кубик в ладони, поднес к виску, и исчез.

Цай опустился на корточки, привалился к стене. Он знал – возврата в исходное место не будет. Он знал и другое, если Иван не вернется, ему сидеть в этой серой камере ко конца дней своих.

Тьма мгновенно окутала его. Иван оцепенел. Что-то случилось, прав был карлик, прав, его тело утратило возможность перемещаться в структурах Невидимого спектра. Он просто провалился в Ничто! Он не выбрался из палаты-камеры, но он ушел в черную пустоту, периферийную пустоту Невидимого спектра. Надо пробовать еще!

Иван с силой сжал ледяной кристалл, вдавил его в переносицу.

Поле! Широкое, светлое поле! Густая зеленая трава.

Одинокая раскидистая береза, свисающие, отягощенные густой листвой ветви. Облака, белые, идущие чередою облака. Он настолько явственно вообразил эту картину, что в ушах прозвучали будто с того света слова покойного священника, сельского батюшки, друга-собеседника:

"Человеку нечего делать во Вселенной! На Земле должен творить он дела свои и растить продолжателей дел своих.

Не ходи туда… не ходи! Во мраке и пустоте нет Бога!" Как давно это было! Теперь батюшка лежит в земле сырой. А Иван еще не выяснил, кто его спровадил с белого света, все некогда, все торопился куда-то. Он вспомнил, как они лежали на этой траве под высоким небом, усеянным белыми облаками и спорили, спорили, спорили… Если ретранс работает в нормальном режиме, его должно немедленно выбросить прямо там, под березой… Но нет, Иван ударился обо что-то во мраке, застонал, пахнуло сырым, предгрозовым ветром, повалило наземь. Он нащупал руками колкую траву, ощутил холод росы. Но это было чтото непонятное, будто аппарат пытался выполнить приказ, но натыкался на нечто незримое, мешающее… и выходило ни то ни се. «Не прельщайся, не гонись за горизонтом! Все, что человек способен понять и постигнуть, есть в нем самом! Не ходи туда…» Вот так! Как и всегда!

Одни заклинают: «не ходи!» Другие крестят в дорогу:

«иди, и да будь благословен!» А вокруг тьма беспроглядная!

Ивана наконец вышвырнуло прямо под березу. Он сильно ударился плечом. Зарылся лицом в траву. Его окатило ледяным, бьющим наотмашь ливнем. Ураганный ветер переворачивал, не давал встать. Неужели он вырвался?! Это просто чудо. Вырвался, а то, что сейчас в чистом полюшке непогода, это не беда, и не под такими ливнями бывал, перетерпит.

Иван снова попытался встать. И снова его швырнуло наземь. Что же это?! Нет, на Земле нет таких ветров, что собьют его с ног! Или настолько он ослаб в заточении, за двенадцать дней беспамятства?! Все может быть. Главное, он вырвался. Ошибся несчастный Цай, ошибся. И снова ураганным порывом его так ударило о ствол, что он в кровь разбил лицо. Буря. Странная буря! Он обхватил ствол руками, замер. По ладоням ползло что-то липкое, скользкое, противное. Это не капли дождя, и не шлепки размокшей земли. Он плотнее прижался к стволу… ощутил, что тот дышит, прогибается под его руками.

Ствол был живой словно гадрианское дерево!

Иван отпрянул, замер на миг. И тут же повалился в холодную и мокрую траву. Его понесло по полю – кубырем, кувырком, понесло с непонятным, страшным ускорением в далекую черную воронку. Это было уже чем-то неземным – полетом, точнее, падением в пропасть, в бездну. И когда Иван явственно ощутил нереальность всего происходящего, перед его глазами высветилась малиновая точка. Проклятье! Он сразу все понял. Теперь он знал, куда его несет! Но он совсем не собирался туда, в треклятое Осевое измерение, населенное призраками!

Малиновый Барьер! Клокочущее пламя неслось на него стеной… нет, это он со скоростью, превышающей скорость света, падал в это безумное пламя. Господи, спаси и помилуй! Сколько же можно?! И зачем?! Иван вдавливал в висок черный кубик ретрадса – приказывал, молил, просил, стенал… но ничто не помогало. Его несло в Осевое.

На этот раз все произошло очень быстро. Языки пламени вырвались вперед, приняли его в геену огненную, от адской боли заломило затылок, полыхнуло неживым пламенем. И пропало.

Он сидел в молочном, белесом тумане. Осевое! Столбовая дороженька Пространства. И кладбище миров! Метил в рай, а попал в ад.

Иван содрогнулся от внезапной мысли. Ведь это действительно какой-то ад, преисподняя… нет, больше похоже на чистилище, где обитают неприкаянные души, где они мытарятся, мучаются не телесно, но духовно. Все равно – тот свет, как ни называй. Но на этот раз он не уйдет отсюда просто так, хватит уже дурить его, хватит водить за нос! Времени мало? Теперь у него много времени! Ретранс не работает «на откат», но он четко выходит на оси «безвременья». Выходит? Иван усмехнулся.

Куда бы сейчас ни попал, куда бы ни вышел, куда бы его ни выбросило, все равно возврат ему лишь в одно место-в палату-камеру! Ну и пусть! На все запоры есть отпоры. А сейчас о другом надо думать.

Он склонился, нырнул в туман. И ощутил, как в голову проникают тысячи мыслей, образов, обликов – Осевое начинало чудить. Но с его призраками шутить нельзя, чем больше будешь приглядываться да прислушиваться, тем большую власть над тобою они возьмут.

Прочь! Прочь из моего мозга! Вон! Иван сконцентрировал волю, собрался в тугой узел – теперь он был не просто человеком, не земным десантником, а рос-ведом с тысячелетиями тайных знаний за спиной. Мозг превратился в огромный, сверкающий миллиардами граней бриллиант, вспыхнули, окружая его, прозрачно-черные, непреодолимые барьеры Вритры. Еще, еще немного…

Иван отмахнулся от какой-то прыгнувшей на него тени, сбил ее с ног, не отвлекаясь от главного. Сейчас! Он будто увидел себя со стороны, в мерцающем защитном, но невидимом для других коконе. Это не абсолютная защита…

и все же в ней его спасение. Все, он готов! Зрение сразу прояснилось, молочный туман осел у самых щиколоток.

В нем лежало черное, костлявое и шипастое тело четырехглазого урода-монстра. Таких Иван видел на Изальгее, планете двенадцати солнц и сиреневой воды. Но откуда он здесь? Челюсть у монстра была разбита ударом, верхний острый конец ее выходил из черепной коробки – Иван бил сильно, переоценил нападавшего.

Плевать! Сам виноват. Иван быстро пошел вперед, знал – ноги вынесут его в нужное место. И лишь отойдя метров на двести от трупа, он понял – изальгеец не призрак. Странно. Он снова приложил кубик ретранса к переносице. Застыл. Вслушался. Нет, он не услышал голоса.

Но его пронзила внезапная, чужая мысль: «ты никогда не попадешь туда, куда ты захочешь попасть! никогда, ибо желания твои заключены в сознании твоем, но воспринимается не оно и не его приказы! твое подсознание и твое сверхсознание знают, где тебе надо быть, куда тебе следует отправляться! ретранс слышит и видит то, чего не видишь и не слышишь ты! но знай, ни в одном из перемещений ты не ошибешься, ты попадешь именно туда, куда тебе следует попасть! а воспользуешься ли ты этим или нет… каждый сам вершит свою судьбу!» Ивана прошибло холодным потом. Неужели он станет теперь игрушкой собственного подсознания? Нет! Речь шла совсем не об этом. А о чем же?! И тут он понял. Как долго ему приходилось мыкаться по путям-дорогам Мироздания, блуждать в потемках и лабиринтах, проваливаться с уровня на уровень! Теперь все позади! Он вырвался на свет. Он еще ничего не видит. Но он вырвался… и отныне он будет попадать только в цель, только в яблочко. Кончились странствия. И начались последние странствия не странника, но вершителя!

Вперед! Он знал, что Провидение высветит путь. Вперед! Сонмы призраков окружали его, тянули руки, хватали за ноги, за волосы, тянулись к нему. Но недосягаем он стал для них. И не вглядывался в их лица – странные, изможденные блужданиями по Осевому, страданиями и болями, грехами своими земными и потусторонними.

Мужчины, женщины, дети, упыри, лешие, русалки, старушки и старцы, инопланетные монстры и почти воздушные гуманоиды, бесполые чудища, нави, оплетай, уроды и уродицы, в развевающихся и истлевающих одеждах, и голые, с торчащими из-под полусгнившей плоти желтыми, изломанными и изъеденными костями – призраки, привидения, черные души! Он, живой и теплый, притягивал их, в нем они видели плоть и кровь, которые могли воскресить их, оживить хоть на миг, дать почуять вкус бытия. Прочь! Прочь!!

Где-то среди всех этих нежитей должна быть Света.

Обычно она являлась ему в первые же минуты. Но почему ее нет сейчас… Иван вдруг остановился. Прикрыл лицо руками. Как он раньше не задался вопросом? Обычно… Обычно никто ничего происходящего в Осевом не помнит. Так почему же он стал помнить?! Где та грань?!

Грань, которую он перешел, сам не заметив того?! Много званных, да мало избранных. Неужели свершилось на самом деле, неужели он стал избранным?! Иди, и да будь благословен! Нет, это не простое напутствие, не одни лишь слова. Это нечто большее, это – предопределение!

Иван еще быстрее устремился вперед. Туда! Он знал, что надо не просто идти, надо бежать туда. Там вход. Что?

Какой вход?! Неважно какой, надо добежать и все прояснится. Еще немного. Еще метров пятьсот, триста, двести… Взбираться на скалистую гряду становилось все труднее, но Иван бежал. И лишь предчувствие остановило его, бросило плашмя за изъеденный рытвинами валун. Здесь! Вход где-то здесь.

Призраки отстали, отвязались. А может, эта гряда была для них запретным местом. Неважно. Иван лежал и смотрел в узкое ущелье. Теперь он начинал догадываться.

Скалы, камни, песок под ногами, ни травинки, ни деревца. Низкий расплывшийся туман стелется – пеленой ползет на пять-шесть сантиметров. Тихо. Уже не слышно причитаний, визгов, воя. Тишина.

И тут Иван увидел их. Далеко, за пологим гребнем, за тремя сросшимися обломками скалы. Они шли по узкой тропе прямо на него. Семеро крохотных человечков с тюками на спинах. Нет, это не тюки. Один из семерых вдруг высоко взмыл над скалами, огляделся и неспешно, плавно опустился там же, откуда взлетел. Они могли бы преодолеть все расстояние с помощью гравитационно-реактивных заспипных ранцев, но они этого почему-то не делали. Ничего, разберемся, думал Иван. Только сейчас он начинал понимать, насколько ослаб за эти дни – руки и ноги были ватными, спина гудела, во рту все пересохло, язык наждаком обдирал нёбо.

И тут он вспомнил ее слова. Дверь! Всем им нужна дверь. Что за дверь?! Из Осевого есть дверца в их мир, есть вход-выход для живых людей. Особый… нет, секретный проект в Осевом… семьдесят восемь уже остались здесь, надо полагать, погибли в Осевом? Больше сотни ушли через Осевое куда-то. Света даже не могла подобрать слова – «этому нет названия», во что-то большее, чем наш мир – тоже дверь из мира в мир! Но это не все.

Негуманоидам нужна дверь из Системы в нашу Вселенную. Они проникают сюда, они могут провести свои армады… Но им нужна еще и какая-то Дверь? Зачем?! Они способны перемещаться в немыслимых структурах Невидимого Спектра – это фантастика! это чудо! казалось бы, что им еще надо?! Но они ищут какую-то мифическую Дверь и ключи от нее. А чем лучше Авварон Зурр бан-Тург?! Этому исчадию ада тоже нужна дверь, ему нужен Кристалл – ключ от двери в мир живых! Они все стремятся сюда. Зачем?! Ясно зачем. И вот теперь он совсем рядом от этой дверцы… или одной из этих дверей. А они движутся явно к ней. Точно, к ней!

Иван уже различал лица идущих. Двоих из них он знал по Отряду Дальнего Поиска. Да, первым шел Артем Рогов, худой, невысокий, жилистый, с черным шрамом от уха к уху через впалые щеки, губы, скулы – этот шрам он получил на Замгамбе, пятой двойной планете системы Единорога: спасательный бот опоздал на несколько минут и Артему, тогда еще двадцатипятилетнему парнишке четырехпалые туземцы чуть не спилили полголовы – они медленно, очень медленно перетягивали лицо веревкой из шершавых листьев дерева во, а потом еще медленнее начинали дергать эту веревку то в одну, то в другую сторону – за час верхняя часть черепа обычно отделялась от нижней, тело зарывали в болотистую почву, а черепами мостили улицы между огромных мохнатых хижин. Артему повезло, туземцы лишь трижды дернули за веревочку. Теперь он шел по Осевому и наверняка не знал, что за ним наблюдает старый и добрый знакомый.

Шестым понуро брел Голд Зовер, порядочный подлец и плут. Иван знал его по Дибройту. Голд не был профессиональным десантником, но всегда крутился рядом с космическим спецназом… и вот докрутился, попал в Секретный проект. Остальных Иван не знал, но это были парни с Земли, никаких сомнений. Свои.

Он хотел уже встать и помахать рукой Артему. Но совсем тихо из-за спины прошелестело:

– Не делай этого. Они убьют тебя!

– Кто меня убьет – мой старый друг Артем Рогов? – спросил он, не оборачиваясь, боясь узреть мерзкого, слизистого упыря.

– Тебя убьют они! – повторила Света тверже. – Здесь не Земля.

– Зачем ты опять пришла?

– Я пришла в последний раз. Сегодня ты или заберешь меня отсюда… или…

– Или – что?

– Или ты останешься здесь сам!

Иван резко обернулся.

За правым плечом, метрах в двух сидела Света – живая, настоящая, светловолосая, в истрепанном, полупросвечивающем платье – он помнил это платье, она брала его с собой в последний полет, но она не могла быть одета в него, когда входила в Осевое. Не могла!

– Не отвлекайся на мелочи, – попросил она. – И не оборачивайся, я не покину тебя.

Туман поднимался выше, становился непроницаемей. Но Иван ясно видел цепочку секретников. Они шли по колено в молочной пелене, шли сосредоточенно и молча.

– Почему они не ушли из Осевого в другой, лучший мир? – спросил Иван. – Ведь ты говорила, что они уходят туда.

– Они бегут туда! – прошептала Света почти в ухо. – Но не все единицы остаются. И возвращаются на Землю. После работы здесь они становятся сверхлюдьми.

Им больше нравится такой расклад, они не хотят быть равными в величии и блеске, они хотят царить во мраке и нищете.

– Ясно. Они материальны или это их клоны?

– Это они сами, вот и все!

Цепочка приближалась. Теперь Иван видел каждую складку на одеждах, видел выражения лиц, капли пота на лбу и щеках. Сто метров, восемьдесят…

– Но я ведь должен что-то делать? Почему ты не даешь мне встать?!

– Сейчас увидишь!

Неожиданно легко Света выскочила из-за спины, вспрыгнула на валун. И тут же серый огромный камень разлетелся тысячами острых, больших и малых осколков. – Иван не успел увернуться, и ему рассекло лоб. Выстрела он не слышал, но по опыту знал – это ручной пулемет-бронебой.

Он перекатился под другой валун. Обернулся.

Света была как и прежде – за правым плечом.

– Если б встал ты, сбылось бы мое предсказание, – тихо проговорила она.

– Это точно, я б остался здесь навсегда. Но почему они стреляют в призраков? Ведь здесь одни призраки, тени.

– Нет, ты ошибаешься. И они научены горьким опытом, они не хотят рисковать, у них принцип: лучше убить сто друзей, чем один враг убьет тебя.

– Откуда ты знаешь?

– Я часто ходила вслед за ними, прислушивалась, я думала, что они, живые, настоящие земляне, вытащат меня отсюда. Но я ошибалась. Это нелюди!

Иван поморщился. Света всегда преувеличивала, и еще когда была живой, сейчас тем более, от нее можно было ожидать любого. Конечно, у этих парней страшный, смертный опыт, конечно, они обозлены на всех и на все, конечно, они отвечают пулей на любой шорох… но в своего они палить не станут. А ему есть о чем с ними поговорить. Надо кончать разом со всеми проклятыми загадками! Надо кончать с Осевым! Другого случая не будет!

– Артем! – крикнул он из-за валуна. – Дружище, ты слышишь меня? Это я, Иван! Вспомни чертову Замгамбу! Вспомни, как я отпаивал тебя спиртом! Ты узнаешь меня?!

Шаги затихли. Цепочка остановилась. Иван явно слышал это. Но он не видел, как озираются секретники, как припадают к камню на тропе.

Наконец, после короткого затишья послышался знакомый высокий и сиплый голос:

– Я узнал тебя, Иван. Выходи!

– Ну, слава Богу, – прошептал Иван. Напрягся, готовый выскочить из-за валуна.

Но на спину легла теплая, совсем не призрачная рука.

– Погоди!

Света смотрела на него страшными, застывшими глазами, будто уже видела его бездыханным.

– Смотри!

Она подобрала большой камень, с трудом отпихнула его от себя ногой, камень соскользнул вниз, выскочил из-за валуна, ударился, подскочил… и исчез – ослепительная вспышка превратила его в пустоту, так бил десантный лучемет, Иван не мог ошибиться.

– Ты что, сдурел?! – завопил Иван. – Артем! Дай мне выползти, встать! Ты увидишь меня! Я безоружен!

– Выходи!

– Не смей! – захрипела в ухо Света.

– Я должен выйти, – оборвал ее Иван. И оттолкнул.

Он помедлил две-три секунды, а потом откатился назад, давая телу простор – и резко вспрыгнул на двухметровую высоту, прямо на горбатую пыльную спину камня.

Все семеро стояли, выставив вперед стволы.

– Вот теперь я и впрямь вижу, что это ты, Иван! – выкрикнул, скаля зубы, Артем Рогов, постаревший и лишившийся половины своих кудрей. – Ты зря пришел сюда, Иван. Прощай!

Они нажали спусковые крюки разом, на слово «прощай». Но они опоздали – Иван, трижды перевернувшись в воздухе, запрокинувшись назад, летел вниз со склона, а вслед ему неслись осколки, камни, пыль из иссекаемого пулями, снарядами, прожигаемого лучами и сигма-излучением валуна. Они обманули его! Обманули. Света была права – это нелюди… или другое, или они ни при каких обстоятельствах не могут допустить, что в Осевое проникнет кто-то из землян, кроме них, секретников.

Скорее всего, так и есть. Они твердо знают, что это мир призраков и оборотней, что в нем не может быть друзей.

Как он сразу не сообразил?!

И все же он не упустит их.

– Ты просто идиот! – заорал Иван. – Артем! И ты, Голд Зовер, и все остальные! Вы с ума посходили!

– Это ты сошел с ума, – прошептала из-за спины Света. – Это ты идиот. Тебе надо было ждать, пока они подойдут к двери, понял? Зачем ты раскрылся?!

– Я не могу вести себя с ними как с врагами, как с нелюдями. Это мои товарищи, это бывшие десантники, братки!

– Врешь! – неожиданно грубо пресекла его Света. – Это давно уже не братки твои! Они работают против Земли, против землян. Они начинали свой Секретный проект как посланцы человечества, да, так было. Но теперь это непюди! Осевое ломает и не таких… в Осевом много страшного, Иван!

Иван скривился. Застонал. Он не мог решиться.

– Ты упырь, – шептал он, глядя на нее, – ты призрак! Ты порождение обезумевшего подсознания, растревоженной памяти! Светы давно нет, она погибла! Отвяжись от меня, не сбивай меня, не натравливай на своих!

Прочь! Уходи прочь!!

– Никуда я не уйду! Хватит! Ты просто истеричка, Иван! – она схватила его за плечи, приблизила лицо и впилась губами в его губы. Они были горячие, живые, женские, таких не бывает у призраков. Иван отпрянул назад, он чувствовал живое тепло. Но он все помнил – он помнил страшного, клыкастого, скользкого упыря на своих коленях, помнил лютую, невозможную боль, костистый хребет, жадное чмоканье и пустые, рыбьи глаза призрака-фантома. Ведь это все было!

– Ну хватит! – она сама оторвалась. – Ты видишь, что это я. Или нет?! Хватит! Они сейчас выволокут тебя из-за камней и прикончат! А может, и выволакивать не будут, сразу прибьют. Уходи!

Иван понял, она права. Он кубырем откатился в сторону. И почти сразу в то место, где он только что лежал, ударил сноп огня. Голд Зовер стоял наверху, на обломке.

скалы и хохотал.

– Ну, сволочь, – прохрипел, задыхаясь Иван, – с тебя я и начну!

Он прижался к земле, полностью погружаясь в вязкий белый туман. И пополз вперед. Призраки будто этого и ждали, они набросились на Ивана со всех сторон, они лезли ему в глаза, в лицо своими пальцами, кричали в уши, молили, стонали, грызли его тело зубами… но защитный кокон делал все их усилия бесполезными. Эх, если бы этот кокон защищал от пуль! Барьеры Вритры – это психополя особого рода, ни снаряд, ни луч они не остановят. И оружия никакого! Ну и плевать!

Иван выбрался из призрачного беспросветного болота прямо за обломком скалы, за спиной у все еще хохочущего Голда Зовера. Тот был явно не в себе – с упорством маньяка он выжигал из лучемета туман, метр за метром, квадрат за квадратом. Испаряющиеся души, уродливожалкие призраки, омерзительно шелестя и свистя, взмывали к черному безоблачному небу – если эту дыру, эту вселенскую пропасть над поверхностью можно было назвать небом. Да, все-таки Зовер ничуть не вырос над собой, он оставался таким же ублюдком. Иван помнил, что это именно он выдал штабным троих десантников, нарушивших инструкцию. Их уволили с треском. А вся вина несчастных состояла в том, что они пытались защитить себя от обезумевших «союзничков» на Аранайе, ухлопали банду негодяев, которым лучше бы и на свет не рождаться. Парни сделали доброе дело. Но Голд Зовер был должен одному из них, и сумма-то была плевая… Голд не упустил момента. Ублюдок!

Иван в один прыжок оказался за спиною маньяка, ухватил его за обе щиколотки и резким рывком сдернул вниз. Голд не выронил лучемета, и это погубило его – тяжелая подошва опустилась на кисть, сжимавшую рукоять, раздробила ее.

– Вот так! – вырвалось у Ивана.

Он посмотрел на индикатор энергоемкостей лучемета – те были почти на нуле. Перевернул тело, потряс, бросил – запасных «рожков» не было. Ну и ладно! Пускай полежит, может, прочухается.

Совсем рядом разорвался гамма-снаряд, Ивана обдало липкой, удушливой волной. Рано он расслабился. Любой другой на его месте был бы сейчас покойником. Но только не он. Рыча от боли и удушья, Иван вновь полетел по склону вниз – едкая отрава стелилась вслед за ним, кожу прожигало незримым излучением. Ну и пусть! Ничего не будет! Недаром еще в Школе их травили, пичкали, облучали в малых дозах, но постоянно, всякой дрянью и гадостью. А потом вкалывали, вводили, втирали еще большую дрянь и гадость противоядий, дезактиваторов и прочей отравы. У них вырабатывали тотальный сверхиммунитет. Без него нечего делать в Дальнем Поиске. Да, они умели выживать в самых чудовищных условиях, они были практически неистребимы. Но даже их, десантников-смертников, сверхлюдей, витязей XXV века, ничто не могло спаси от прямого попадания. Оставшиеся шестеро секретников знали это – и не жалели боеприпасов.

Но они потеряли егс из виду. Потеряли!

Иван снова лежал за валуном, одним из тысяч валунов, разбросанных тут и там по скалистой гряде. Тяжело дышал. Ему казалось, что если он сейчас повернется, выглянет из-за серого камня, то увидит совсем рядом Гута Хлодрика с его новеньким сигмаметом, а чуть подалее – огромного белого медведя, купающегося в водопаде, в сверкающем алмазной пылью водопаде, в искрящемся водопаде шампанского. Гренландия! Тысячи парсеков отсюда, сотни световых лет… а может, и совсем рядом, может, прямо здесь – ведь Мироздание штуковина непростая. Дверь! Он опять забыл про дверь! Он все испортил. Света права, надо было дождаться… ему вспомнился черный экран, лицо старика. Тогда они были в Осевом с карликом Цаем ван Дау. И его повлекло в экран… а там оказалась черная, бездонная дыра. Это и было Дверью!

Клан «серьезных», тайные правители Земли – тайные?

нет, там все запутано, там тайное перемешано с явным, они все в одной упряжке! и ничего странного в этом нет, так и должно было случиться, коли у власти оказались выродки-дегенераты, разрушители, истребители всего доброго и созидающего! Это на них, а не на Синдикат, и не на Восьмое Небо работают секретники, на них!

Нет, не надо спешить!

Иван озирался, ища Свету. Она должна ему помочь, обязательно должна! Где же она?!

– Ну все, гад! – раздалось из-за ближнего камня.

Высунувшийся мордоворот держал Ивана на мушке бронебоя. Три метра, разделявшие их, не оставляли надежды.

И тут дико закричала Света. Она выявилась прямо из воздуха за спиной у мордоворота – бледная, растрепанная, с черными кругами под глазами. И закричала так, что волосы дыбом встали.

Мордоворот не обернулся. Но палец его чуть дрогнул, и смертельный снаряд, сдирая кожу с виска, обжег Ивана своим невидимым боком, просвистел мимо, врезался в скалу, раздробил ее и затих, разорвавшись на сотни корпускул-убийц. Камни градом посыпались сверху. Один из них, весом тонны в полторы обрушился на удивленнонедоумевающего мордоворота, похоронив его под собою.

Двое из семерых вышли из страшной игры.

Ивана тоже осыпало камнями, но не убило, не покалечило, он успел вжаться в расселину, затаиться. Он видел Свету – она стояла на том же месте, не укрывалась, камни пролетали сквозь нее, не причиняя вреда. Призрак!

Но почему у этого призрака теплые, живые губы?! А может, и он сам призрак? Может, попадая в Осевое, человек утрачивает свою телесную основу? Надо добраться до них, до этих секретников, надо потолковать с ними, только они смогут рассказать правду.

– Я здесь!

Иван выскочил из-за валуна. Поднялся в полный рост.

Прежде, чем трое из пятерых успели среагировать на его крик, он сразил их наповал – из бронебоя и лучемета.

Он целил и в Артема, но тот увернулся, скатился в ущелье, повис, быстро перебрался за гребнистый край.

Другой секретник стоял в семи метрах от Ивана бледный и дрожащий. Он сжимал побелевшими пальцами бесполезный парализатор. И ждал смерти. На таких у Ивана никогда рука не подымалась.

– Убей его! – потребовала Света.

– Успеется.

Иван пошел к обреченному. Он знал, что Артем не сможет выстрелить, ему бы навесу удержаться. Да и не будет он уже стрелять, рисковать лишний раз, понадеется на благородство победителя. А этот… Иван подошел вплотную. И произнес всего лишь два слова:

– Где дверь?

Секретник прохрипел что-то невнятное, видно, в горле у него настолько пересохло, что он не мог слова вымолвить. Тогда он дернул головой назад, чуть влево.

– Пошли! – потребовал Иван. И неожиданно громко выкрикнул: – А ты вылезай! Не трону!

И тут же раздался глухой одиночный выстрел.

Иван вздрогнул. Бледный секретник согнулся, суетливо поводя воспаленными глазами. Потом насторожился, выпрямился, прислушался к затихающему грохоту в ущелье.

– Вот дура-ак, – просипел он. – Заче-ем?!

До Ивана дошло с опозданием – застрелился Артем!

Десантник, браток, неплохой в общем-то парень, связавшийся с этими гадами. Действительно, зачем?! Теперь не вернешь – тело на дне глубокого ущелья, с дыркой в груди или голове, с переломанным хребтом. Дурак!

– Пошли! – повторил он бледному.

– Ага, – испугался тот, – пошли! Я покажу!

Метров двести они поднимались молча. Потом бледный ткнул пальцем в скалу, остановился.

– Она здесь!

– Где?

– Да под камнем, где ж еще!

Иван опять вспомнил черный экран и старика. Экран тоже был «под камнем». Бледный явно не врет. Но спешить нельзя.

– Садись! – Иван ткнул стволом лучемета в сторону плоского черного валуна. – И все рассказывай. Но предупреждаю: я из тебя слова выпытывать и вытягивать не буду. Станешь темнить, убью!

– Чего рассказывать-то? – бледный побледнел еще больше.

– Все, что знаешь про Осевое, про двери эти чертовы, про тех, кто тут заправляет, кто послал, зачем… но по порядку, понял?!

– Ты лучше сам спрашивай! – снова засипел бледный и рванул ферракотовый ворот полускафа. Ему явно было не по себе. – Вопрос – ответ, а то у меня все в башке плывет, я тут четвертую неделю уже, мозги колом стоят.

Иван недовольно нахмурился. Поглядел вдаль – прямо над обрывом, чуть подавшись вперед, стояла легкая женская фигурка. Света. Он отвернулся.

– Ты участвуешь в Секретном проекте по Осевому, так?

– Да, – торопливо признался бледный.

– Что такое Осевое измерение?

– Как это что? Иное измерение, другой мирИван остановил его движением руки.

– Мне надо знать все. И ты мне должен толком все выложить. Я семьдесят с лишним раз входил в Осевое, я десантник с огромным стажем, ты знаешь. И каждый раз я клялся себе, что никогда не пойду этой дьявольской столбовой дорогой, хватит! Но всегда шел снова. Я делал это как все! Я разгонялся на капсуле до скорости света, я входил в Малиновый Барьер… и ежели я задавал верный курс «большому мозгу», меня выбрасывало на другом конце Вселенной. Нас так и учили всегда: Осевое измерение – Столбовая дорога Вселенной! Чтобы выйти из нее, надо сжечь десятки тонн горючего, истратить кучу разгонников.

– Я все понял, – зачастил бледный, – ты входил в Осевое по-старинке, ты и не мог знать про «дверь», про нее знают только наши, кто в секретке работает. Никуда не надо лететь! И не надо горючего! Осевое повсюду, оно внутри нашего пространства, и снаружи, везде – это иное измерение, вот и все! Ты ведь не убьешь меня, как всех их?

– Поглядим еще, – неопределенно ответил Иван. И добавил: – Вопросы задаю я. Что это за мир? Говори толком!

– Никто не знает всего про Осевое. Никто! Наши ковыряют уже тринадцать лет, большая часть сбежала, многие погибли, а мы как рабы, как подопытные крысы – нас бросают куда ни попадя, и глядят! А тут не хрена разглядывать! Осевое – это пуповина между двумя мирами: нашим миром, мы его зовем Новый, и другим – Старым миром. Только эта пуповина обволакивает и пронзает весь наш мир – он сам, как говорят умники из шестого сектора, совсем недавно образовался, двенадцать миллиардов лет назад, до этого был только Старый мир, он и сейчас есть, только туда никого из Нового не пускают, там суперцивилизации, там боги, ты не поверишь… а мы пробрались сами, прокрались, вот и остаются там многие, а Осевое – пуповина. Но по этой пуповине можно в любую точку нашей Вселенной попасть за миг!

– А в другую Вселенную?! Или они и есть в Старом мире?

– Нет! Они все в Новом. Неисчислимое множество вселенньк в Новом мире, даже те, что существуют в миллионы раз дольше, чем он сам.

– Ерунда получается какая-то! – вставил Иван.

Нет, все так и есть. Старый мир создавал Новый мир не сразу, кому как повезло – были миллионы и миллиарды Больших Взрывов, направленных и самопроизвольных, каждая Вселенная вводилась в Новый мир из Старого в своей оболочке, каждая имела свою пуповину с другим, каждым другим, и одну общую – Осевое измерение. Тут столько дверей и дверок, что и не сосчитаешь…

Но это все абсолютно секретная информация, тебе не дадут с ней жить на Земле, и в Федерации не дадут. Нас никуда не выпускают уже тринадцать лет, мы сидим в Желтом шаре, загонят в Осевое – потом обратно, и все! Ты зря влез в это дело!

– После поговорим о делах, – Иван криво усмехнулся. – Рассказывай дальше!

– В Мироздании есть только два больших мира: Старый и Новый. Все остальное или в них, или между ними.

Вот Осевое как бы и лежит между ними. Это как фильтр, и как чистилище…

– А довзрывники?! – вдруг вспомнил Иван.

– Какие еще довзрывники?

– Ну, та цивилизация, что до Большого Взрыва была?

Бледный занервничал.

– Ты опять ничего не понял, – затараторил он, – была куча этих Больших Взрывов, и всегда кто-то был до одного из них и до всех вместе взятых. Так можно всех, кроме нас, землян, называть довзрывниками – и в нашем мире, и в Старом. Я не понимаю тебя!

Иван уныло смотрел на скалу, смотрел в то место, где должна была быть «дверь». Ему становилось не по себе, если этих «дверей» много, но уже ничего не поделаешь, возле каждой можно поставить по батальону охраны, но сначала поди найди их все. Нет, ему совсем не нравились эти старые, новые, многоярусные и многоуровневые миры. Душа жаждала простоты, порядка и света.

– Ясно. Давай дальше! – потребовал он.

– Сам по себе мир Осевого измерения пустой. Но в нем сконцентрированы какие-то тонкие и тончайшие поля, про которые у нас на Земле никто ни черта не знает.

Осевое как губка. Впитывает она не влагу, а всякие фантомы. Тут полным полно настоящих тварей, живых, разумных, материальных. Но все они попали сюда при перебросках из каких-то миров, или при катаклизмах разных, такое тоже бывает… но они быстро дохнут тут, мало кто уживается. А вот призраки здесь обретают бессмертие. Это как загробный мир какой-то! Они берутся отовсюду… вот гляди на меня!

Бледный вдруг замолк, закрыл свои красные глаза, сморщил лоб.

И Иван увидал, как у него за спиной появился большеголовый скелет, облаченный в прозрачную синеватопросвечивающую плоть. Скелет подпрыгнул, бросился на Ивана, но рассыпался на кости, истек мутной жижей и исчез.

– Я его специально угробил, – пояснил бледный. – Я тут наловчился, с этими привидениями. Но такие не страшны, одна видимость только.

– Какие это такие? – переспросил Иван.

– А те, что из самого живого человека исходят.

Страшны другие – их тут не сосчитать! Вот скажем, у нас на Земле если кто помирает в страшенных муках, с дикой нервной и психической встряской, из него исходит невидимый там двойник, призрак. Осевое сразу его впитывает. Или кто-то сам доводит себя до такого завода, что дух из него выкипает – губка тут как тут… трудно на пальцах объяснить!

– И этот дух летит через всю Вселенную в Осевое?

– Да никуда он не летит! Ты забыл. Осевое везде и повсюду, оно и внутри и снаружи тебя! Он сразу уходит в него…

– А если человек гибнет страшной, лютой смертью в Космосе?

– Все равно! Осевое и в воде, и в камне, и в воздухе, и в живой плоти, и в пустоте, в абсолютном вакууме. Мы его просто не видим и не ощущаем, пока сами в него не попадем!

– Значит, везде!

Иван с щемящей болью поглядел на легкий женский силуэт над обрывом. Так вот как она попала сюда! Она мертва. Чтобы ни говорила она, какие бы теплые и нежные ни были у нее губы, она мертва. Но зачем тогда все это! Зачем такая изощренная и долгая пытка! А отец с матерью? Они ведь тоже погибли в пустоте? Они погибли страшно, люто! Значит, и их призраки бродят где-то здесь. Но ведь Осевое огромно. Так почему же она, Света, всегда оказывалась рядом с ним? И почему мать с отцом никогда не приходили? Это просто пытка!

Правитель подошел совсем близко, склонился над лежащим посреди серой камеры-палаты. Левая, с детства искривленная, рука Правителя неостановимо дрожала, и он не мог ничего с ней поделать. Почти в такт руке, но с большими перерывами подергивалась правая бровь – надо было лечиться, отдыхать, да Правитель боялся оставлять свой кабинет, он часто и ночевал в нем. Но сейчас заставил себя выбраться из привычного убежища, добраться в пневмокабине до Лубянки и спуститься вниз на целых восемьсот метров. Специальная психиатрическая больница для особо опасных узников была заложена под одной из центральных площадей еще в 1991 году, сразу после черного августа. Пользовались ею недолго, около десятилетия, но сгноили за это время в ее казематах не одну тысячу инакомыслящих. Потом забросили, и восстановили уже при нем, при нынешнем Правителе Великой России, всего семь лет назад. О ее существовании знали немногие – укромное было местечко.

– Света… уходи! – прохрипел лежащий. – Уходи!!!

Правитель отшатнулся.

– Что это с ним?

– Бредит. Все время бредит! – пояснил начальник охраны, плотный человек лет под шестьдесят с настороженным широкоскулым лицом и узкими щелками глаз.

Правитель отвел ногу и пнул лежащего вполсилы, чуть не упал сам. Но ничего не добился, узник не вышел из забытья.

– Вот ведь гад какой! – посочувствовал Правителю начальник охраны.

– Короче! – оборвал его тот. – Докладывайте!

– Слушаюсь! Субъект полиостью прослеживается.

Тридцать восемь лет, русский, место рождения – борт АСК-657-11-1004…

– Что?! – недовольно пробурчал Правитель. – А может, он родился на станции «Салют», или на каравелле «Санта-Мария», вы что порете, генерал?!

Начальник охраны ничуть не смутился.

– Так точно, борты АСК – модель начала XXII века, не используется свыше двухсот лет. Но это так. Субъект родился на борту АСК двести сорок пять лет назад. При невыясненных обстоятельствах родители субъекта погибли вместе с АСК в периферийном квадрате Арагона55 – Рочерс-12. Ребенок был погружен в анабиоз ботакапсулы, два века с лишним капсула блуждала в пространстве, до тех пор, пока не была обнаружена патрульными сторожевиками. Дата выведения из анабиосна была принята за дату рождения младенца. Далее – специнтериат, практика вне Земли, Общая Школа Дальнего Поиска, практика на геизируемых объектах, Высшие спецкурсы боевой группы особого назначения, работа в закрытых секторах Пространства, факультет СМ-1, биоперестройка, закладка полных объемов системы «альфа», психокоррекция, два года практики с наращиванием боевыносливости и мнемокодирования, особая рота космоспецназа, седьмой взвод десантников-смертников экстракласса, группа «черный шлем», звание – полковник с 2474 года, выполняет исключительно индивидуальные задания с 2469 года, входит в десятку лучших десантников-смертников России и Федерации, с 2478 года в регенерационном отпуске. Двести пятьдесят шесть боевых и разведвылетов, двадцать четыре спецпрограммы по особому разделу, эпизодическое участие в двенадцати метагалактических войнах, сорок семь ранений, четырнадцать выводов из клинической смерти, полная регенерация, тонус-альфа, сбой – 2478 год. Внеплановое проникновение в дельта-коллапсар УБО-1800, мания преследования…

Правитель резко топнул ногой, скривился.

– Вы мне бросьте это, – прошипел он, – мания преследования… я вам не девочка из видеоинформа. Что там было!

– Проникновение в Систему – игровая цепь, минимум информации!

– Ясно! Что еще!

– Внеплановый проход в сектор смерти…

– Что-о?!

– По наводке второй ложи Синклита. Они его вели.

– Черт возьми! Этот парень был везде, и еще не сдох?! Вам не кажется это странным?!

Правитель трижды ударил стоптанным мыском бурого штиблета в лицо лежащему. Но тот только передернулся. Потом с нескрываемой злостью уставился на узкоглазого.

– И это все?!

– Так точно, все.

– А ликвидация Анатолия Реброва?!

Начальник охраны побагровел. Однако голос его не дрогнул:

– Причастность субъекта к убийству Реброва не доказана…

– Плевать мне на ваши доказательства! Он там был?

– Нет!

– Я вышвырну тебя отсюда, понял?! – заорал пуще прежнего Правитель. – Ты знаешь, куда вышвыривают отсюда?!

– Знаю, – покорно проговорил узкоглазый, – на тот свет.

– Верно мыслишь, молодой человек! – Правитель отвернулся от начальника охраны. Ткнул пальцем в угол камеры. – А это еще что?

В углу темнела уродливая, еле различимая головастая тень карлика-нечеловека.

– Фантом.

– Что?!

– Фантомное изображение… так бывает при сильных потрясениях. Когда этот тип придет в себя, фантом исчезнет.

– Ты хочешь, чтобы он пришел в себя?!

Узкоглазый растерянно развел руками.

– Сколько времени потребуется на полную мнемоскопию?

– От силы полторы недели!

– Так вот, чтобы через полторы недели вопрос с этим смертником, – Правитель снова пнул ногой безвольное тело, – был решен, ясно?!

– Так точно!

– И никаких фантомов! – Правитель поднес кулак к носу начальника охраны. – Ты думаешь, это у меня от усталости в глазах мельтешит?! Думаешь, сдает старик?!

Ошибаешься! Убрать!

Узкоглазый ринулся в угол. С налета ударил ногой тень в голову. Но нога прошла насквозь, сапог врезался в серый упругий синтокон. Тогда начальник охраны выхватил из кобуры лазерный пистолет тройного боя и принялся исступленно расстреливать притихшую головастую тень. Камера превратилась в нечто кошмарное, напоминающее металлургические плавильные цеха древности, запахло горелым.

– Прекрати! – в ярости заорал Правитель. – Болван!

Узкоглазый бросил пустое занятие. С недоумением поглядел на бесполезный пистолет, сунул его в кобуру.

– Я только хотел показать, что с ней ничего невозможно сделать, – начал оправдываться он.

Но Правитель уже повернулся к выходу.

– Осевое везде… – неожиданно прохрипел в бреду узник.

Начальник охраны в сердцах ударил его сапогом под ребра. И истово заверил шефа:

– Через полторы недели все будет в норме!

Туман поднимался все выше, он уже скрывал колени, вырывающимися молочно-белыми языками лизал кисти рук. Иван поглядывал в сторону скалы – надо бы пересесть повыше.

– Прилив, – пояснил бледный. – Тут всегда так, то прилив, то отлив.

– Ну и пусть. Нам ничто не угрожает? – спросил Иван.

– Пока нет.

– Тогда расскажи про Старый мир.

– Это трудно описать. Там все иначе, там другая материя, другая энергия, там все иное. Там – боги! И они все видят.

– Как это?

– Очень просто, мы вот сейчас сидим и ни черта не видим, кроме скал и тумана. Попадем на Землю – тоже будем видеть только то, что под носом. А из Старого мира весь наш Новый мир, все миры, составляющие его, видны как на ладони, будто сидишь перед кучей аквариумов, в которых плавают рыбки – и видишь сразу все или те, что захочешь. Но только все сложнее, нет таких слов.

– Ты был там?

– Я входил туда. Но не так, как сюда. Туда невозможно впереться со всем этим, – он выразительно обвел красными глазами свои руки, ноги, все тело. – Туда проникает только… душа… или то, что в мозгу, я не знаю. Но не само по себе, оно сразу входит во что-то другое и обретает силу, понял?!

– Нет.

– Это и невозможно понять!

– Может, там загробный мир, рай?

– Сказки! – отмахнулся бледный секретник. – Я в сказки не верю. А там все реальней, чем здесь в тыщу раз! После Старого мира, когда я назад вернулся, будто в вату попадаешь… или в песок с головой, со всем телом – только что все видел и понимал, и будто разом отрезает, будто глохнешь, слепнешь, дуреешь", и толком вспомнить даже не можешь. Короче, там боги. А здесь – черви! – Он вдруг с подозрением посмотрел на Ивана, вжал голову в плечи. – Вот я тебе все выложу, а ты меня убьешь.

– Я тебя убью, если ты не выложишь мне всего! – прямо ответил Иван. – Ладно, черт с ним, со Старым миром – может, это одни галлюцинации только.

– Галлюцинации?! – удивился бледный. – А где все наши парни? Куда они тогда подевались?!

– Хватит об этом. Скажи, ты знаешь про Пристанище, планету Навей, сектор смерти. И смотри мне в глаза!

– Нет! – выдохнул бледный.

– А про Систему?

– Какую еще систему?

– Система одна.

– Нет, ничего не знаю! – Бледный не врал, глаза его были прозрачны, красны, но не лживы.

– Если это миры не нашей Вселенной, значит, проход в них только через Осевое измерение? Через эту вот пуповину?!

– Ты забыл, есть прямые двери.

– Но никто не знает про них?!

– Может, кто-то и знает, – развел руками бледный. – Только не я.

Старый мир, Новый, свои Вселенные, чужие. Пристанище, Система, Преисподняя, которая по словам Авварона Зурр бан-Турга тоже везде и повсюду… может. Осевое это и есть преисподняя?! Нет, не сходится! Тут можно с ума сойти. И повсюду не счесть всяких внутренних уровней, пространств, измерений, ярусов, миров-веретен и черт-те чего! Прав был батюшка – нечего вообще высовываться из своей берлоги, незачем уходить с Земли!

Проклятье! Он никогда не доберется до разгадки… Иван вдруг похолодел. А может, никакой разгадки вообще нет?

Ведь Мироздание бесконечно и вечно – одно свивается с другим, порождает новые формы бытия, переходит в другие измерения – и нет тому конца?! И плевать! Сто раз плевать на все! Но есть один вопрос – это Дверь, растреклятая тайная «дверь» из мира в мир, из пространства в пространство! Через нее начнется Вторжение… начнется лютая, беспощадная резня. Миллионы людей будут погибать в страшнейших муках… и их призраки, их души, как ни называй, будут проникать сюда, будут впитываться Осевым, и будут вечно блуждать в нем. Так ли? Да, ежели уничтожение человечества будет вести исключительно Система. Но ведь и Пристанище жаждет того же. Черное Благо алчет крови миллиардов… и не только крови. Не просто убить. Но и погубить! То есть, лишить души, отправить ее в пропасти преисподней или вывести вовсе, обратить в ничто! Это самое страшное – никакой памяти, никаких блуждающих призраков, ничего, полное забвение и абсолютная необратимая смерть! Зачем тогда были тысячелетия истории созданных по Образу и Подобию?! Не останется и призрачного следа! Хватит об этом! Есть еще и другое, что заставляет его копаться в хитросплетениях и нагромождениях хаотически-безумного мироустройства. Это они! Света. Аленка. Лана. Он обязан их вытащить! Он погибнет сам, но не оставит их в чужих мирах. И первая она, Света, она все еще стоит над обрывом – мертвая, призрачная. И живая, теплая…

– Света-а-а! – закричал он неожиданно для себя.

И она разом оказалась рядом, по правую руку

– Ты звал?

– Да.

– Зачем?

– Я заберу тебя с собой! И этот приятель, – он кивнул на бледного, – поможет мне.

– Ее нельзя забрать отсюда! – захрипел тот. – И не думай! Она мертва! Осевое ее не отдаст!

– Отдаст! – упрямо процедил Иван.

Она неожиданно прильнула к нему, прижалась горячим, неестественно горячим телом, обвила руками.

– Ты ведь не обернешься опять упырем? – ласково спросил Иван.

Нет, любимый, – ответила она шепотом, на ухо. – Я никогда и не превращалась в него. Это все шутки Осевого. Оно издевается над чужими, оно гонит их из себя, оно боится их… и потому оно вырывает меня из твоих объятий, и подсовывает мерзких тварей чужих миров, призраков-оборотней, чудовищ, оно умеет это делать, а я рвусь из туманного болота, из этого тоскливого плена… и не могу придти к тебе. Это страшно! Держи меня, не выпускай!

– Ты пойдешь с нами! – сказал Иван еще тверже. – Но он не все мне сказал.

– Я сказал все! – перепугался бледный.

– Нет! Ты не сказал, кто ведет проект в Осевом, кто тут хозяйничает? И для чего, с какой целью?!

Бледный засуетился, заерзал, снова стал рвать неподдающийся ворот и с тоской поглядывать на скалу, в которой скрывалась Дверь. Наконец выдавил еле слышно:

– Мы пешки, мы рабы! Еще хуже чем рабы…

– Я про другое спрашиваю! – резко оборвал его Иван.

– Над нами был Рогов. Он выдавал все приказы и распоряжения, через него шли инструкции и прочая канитель. Еще с нами работали восемь инструкторов…

больше ничего не знаю.

– Врешь! – Иван готов был убить секретника.

И тот понял это. Он сполз с камня, встал на колени и неожиданно зарыдал – громко, всхлипывая и обливаясь слезами, будто огромный напуганный ребенок.

– Надо было его сразу убить, – тихо проговорила Света. Она стояла, прижавшись к Иванову плечу бедром.

А он сидел в той же позе, застывшим, недобрым истуканом.

– Я все выложил! – начал наконец оправдываться бледный. – За что меня убивать?! Еще, правда, болтают, что Проект финансируется не только из бюджета России, но…

– Что?!

– Синклит финансирует все работы! И вся информация утекает туда! Так болтали, но это слухи, никаких подтверждений нет!

– Все ясно! – выдавил Иван обреченно. – Теперь веди к двери!

– Пошли, пошли, – обрадованно зачастил бледный.

И быстрехонько, меленькими шажками заспешил к скале. Иван со Светой двинулись следом. Ивану все становилось понятным. Так было и прежде – Мировое Сообщество частенько загребало жар чужими руками, выведывало, вынюхивало, заставляло на себя работать всех и повсюду, одних покупая, других запугивая, третьих охмуряя велеречивыми разглагольствованиями о «благе цивилизации», «едином вселенском и земном доме», «общечеловеческих ценностях». Иван знал одно, что у Мирового Сообщества были свои ценности, ради которых оно, не задумываясь ни на миг, будь у него сила и возможности, свернула бы шею всему остальному «человечеству».

Правда была в этом, а не в пустопорожней, отвлекающей болтовне о «гуманизме». Значит, и здесь так получилось – они на горбу у России пролезли в Осевое! Они хозяйничают здесь! А следовательно… «двери» и «дверцы»

могут распахнуться по желанию Синклита. Не само человечество, не сорок пять с лишним миллиардов землян, разбросанных по Вселенной, будут решать свою судьбу, а кучка этих изолгавшихся и пресыщенных выродков!

Он не хотел верить в то, что происходило. Он не мог в это поверить. Уже много веков Великая Россия была оп~ лотом Добра и Справедливости – Она одна, преодолевая трудности и тяготы, избавляясь от сонмов все новых и новых врагов, неся на своих могучих плечах чудовищную ношу всего не поспевающего за ней человечества, озаряла Вселенную, хранила Божью Свечу среди пропасти мрака и ужаса, являла собой силу созидающую и творящую, ибо сам Творец создавал детей своих и сыновей Ее по Образу и Подобию Своему – творцами и созидателями. Она одна хранила мир и покой во Вселенной, не давая выродкам-разрушителям вторгаться в естественный эволюционный процесс, ибо любая революция, творимая этими выродками, есть насилие над миром, над людьми, над справедливостью… И вот теперь выродки не просто прокрались в ее огромное и доброе сердце, но и управляют ею, руками ее делают свои черные дела. Проклятье! Слишком долго он блуждал среди звезд! Слишком долго был вдали от своей Матери! Но не в нем дело!

Самое главное в том, что все миллиарды россиян, и здесь и там, на Земле и в Космосе, ничего не знают – они попрежнему убеждены, что все незыблемо, что Великая Россия столь же сильна и добра, могуча и справедлива, что мудрые и праведные правители блюдут Ее волю и Ее чистоту! И еще страшнее, что вера в Добро и Справедливость столь сильна в сердцах этих миллиардов россиян, что невозможно их переубедить, невозможно их заставить усомниться даже в праведности помыслов избранных ими на власть! Вот так и подкрадывается смерть – внезапно, исподтишка, изнутри. Будь то смерть человека отдельного, или смерть народа, нации, страны, смерть империи… Вползает она незримо в здоровый еще и сильный, неподвластный хворям и недугам организм – вползает вирусом, бациллой, невидимым паразитомубийцей – и начинает творить свое страшное, разрушительное дело. И убивает она. И знает, что безнаказанна будет, ибо не найдется мстителя, ибо рожденные творить и созидать не мстят… Проклятье!

– Вот здесь? – бледный остановился. – Дай мне лучемет!

– Еще чего, – окоротил его Иван.

– Тогда сам прожги круг, отсюда и досюда… – бледный махнул рукой, но сразу отдернул ее.

– Будь по-твоему!

Иван выставил регулятор на самый слабый бой. Поднял лучемет.

Полуметровый слой камня осыпался осколками, пылью, открыл глазу большой черный экран. Иван уже испытал на себе как-то действие точно такого же. Но тогда на нем кривилось и злобилось сморщенное лицо старика.

– Это и есть Дверь? – спросил он на всякий случай.

– Она самая!

– И куда мы через нее должны попасть?

– В Желтый шар.

– Что это?

– Это наша тюрьма! Нас оттуда никуда не выпускают, сволочи!

– Разберемся, что это за тюрьма, – заверил бледного Иван.

– Поздно будет. Они убьют. Лучше оставайся здесь.

Иван пристально поглядел на секретника.

– Ты что хочешь сказать, – с вызовом переспросил он, – что меня, русского, в нашем русском отделении Дальнего Поиска, посреди Великой России убьют свои же русские?

Бледный кивнул.

– Убьют, – повторил он. – И кстати, там заправляет нерусский. Его зовут Сван Дэйк.

Иван усмехнулся, качнул головой.

– Четвертый сектор Центра Ай-Тантра, Лас-Римос, Объединенное Мировое Сообщество?! – спросил он.

– Откуда ты слыхал про Ай-Тантру? – удивился бледный.

– Да вот встречал уже одного Дэйка, только его звали Рон.

– Где встречал?

– В Пристанище. Ему там хорошо, и он не собирается возвращаться в свой Центр.

– Про Пристанище я ничего не знаю, – снова зачастил бледный. – А про Ай-Тантру Сван говорил чего-то, пугал нас, говорил, дескать, там еще хреновей! И говорил, что у него там братец сгинул.

– Хоть бы они все сгинули! – не выдержал Иван. И повернулся к Свете. – Сейчас мы пойдем туда!

– Я готова? – откликнулась она сразу, ни секунды не колеблясь.

– Но с тобой может случиться всякое, – предупредил Иван.

– Я знаю.

– Она не проскочит барьер! – выкрикнул бледный. – И вообще, у нас инструкция – хвост на Землю не приводить, иначе смертная казнь!

– Не ври! – сорвался Иван. – В России нет смертной казни.

– В Желтом шаре есть! Пятерых повесили при мне, на глазах! Они орали, плакали, просили пощады. А их все равно повесили. Но они никого не проводили, они просто пронесли несколько гранул сипридориума и не сдали его сразу, они забыли… всех повесили!

– Что еще за гранулы?

– Я толком не знаю, их используют в перемещателях.

– Ладно, – Иван вдруг подобрел, похлопал бледного по плечу. – Не волнуйся – повесят они тебя в Желтом шаре или не повесят, это еще бабушка надвое сказала. А я кой-кого здесь точно прикончу, если вредить будет. Говори, что надо делать, как дверцу открыть?

Бледный засунул руку в подмышечный клапан, вытащил что-то и поднес к Ивановым глазам на ладони.

Черный кубик! Только втрое меньше. Иван даже опешил.

– Ну и что? – спросил он.

– Ничего, – ответил бледный. – Надо встать там и прижать эту штуку к коже.

– И уйдешь один? – в голосе Ивана сквозило недоверие.

– Нет, уходят все, кто стоит там.

Бледный говорил отрешенно и вяло, он будто уже был приговорен и отвечал «с петлей на шее». Его можно было понять, И потому Иван предложил:

– Если хочешь, сам оставайся здесь, а мы пойдем в твой шар.

– А это? – бледный снова разжал ладонь с кубиком. – Отдать вам? Тогда я не выберусь из проклятого Осевого! Мне уже осточертели призраки!

Словно в подтверждение его слов, молочный туман поднялся выше, лизнул вялым клочковатым языком грудь бледного – и из мельтешащей белизны выявились призрачные корявые руки, потянулись к горлу. Бледный вздрогнул, зажмурился.

– Если начинаешь бояться их, – оправдался он, – то они обретают силу, материальность… могут задушить, растерзать. Но всегда потом воскресаешь. Боль дикая, все взаправду… Я привык не реагировать. Но иногда срываюсь. О, если б вы знали, как я тут намучился!

– Вот и уйдешь с нами. Становись!

Иван занял место перед экраном. Он обеими руками держал Свету. Она прильнула к нему горячим телом, дрожала, не могла вымолвить и слова.

– Дай мне твою ладонь, – попросил Иван шепотом.

Она дала, он накрыл ее своей ладонью, вдавив в горячую кожу свой черный кубик, ретранс. Сжал руку покрепче, чтобы она не смогла выдернуть.

– Иван, – прошептала Света еле слышно, обдавая жаром – она вся горела будто в лихорадке. – Я должна сказать тебе, должна признаться… ведь мы можем погибнуть, или я одна погибну, или Осевое не отпустит меняно я хочу, чтобы ты знал – я не только здесь.

– Как это не только?! – не понял Иван.

– Эти пространства и измерения издеваются над нами, они делают, что хотят. Я чувствую, давно, после… – она хотела сказать «после своей смерти», но осеклась, – после Малинового Барьера я распалась на части, будто раздвоение или растроение, я не знаю, но другие мои части попали в другие миры. Я это точно знаю, только не могу понять – куда, как, почему? Я их иногда чувствую, будто они подходят ко мне вплотную в темноте, касаются меня, чего-то хотят сказать. Но не могут, я их не слышу.

Но они есть. Если я погибну, умру, помни, что я не вся погибла, не вся умерла… ищи меня, Иван!

– Ну-ну, успокойся, – он пригладил ее растрепанные русые волосы, прижал сильнее к себе. – Был у нас один такой раздвоенный, нигде он не умер, не погиб. Я тебя еще с ним познакомлю, это он меня вытащил с Гиргеи, из подводного ада, а зовут его Кеша, Иннокентий Булыгин, рецидивист, ветеран, отличный парень… Гляди, что это?!

Туман тянул к ним свои страшные неосязаемые лапы.

Он уже поднялся до груди, норовил забраться выше – живой, страшный, призрачный туман, скопище страждущих, блуждающих в этом чистилище неприкаянных душ. Нагнетающий, надсадно-давящий вой исходил из самой гущи молочной пелены, будто тысячи, десятки тысяч демонов рвались из невидимых пут, жаждали овладеть чужаками, людьми… Не думать о них! Не смотреть! Не притягивать к себе! Их нет! И не будет никогда!

и не было! Поздно! Страшные, полуразложившиеся, истлевающие руки, цепкие пальцы тянулись к людскому теплу, впивались в горло, рвали одежду, они становились все сильнее, все острее и цепче, они уже царапали кожу, они обретали материальность. Иван видел, как душили, как терзали несчастного бледного секретника, как тот кривился, дергался, пытался бежать, но не мог решиться.

– Быстро! Становись! – рявкнул Иван. И поднял лучемет.

Бледный, отмахиваясь от призраков, шагнул вперед.

– Давай!

Иван сам ощутил волну страха, панического, чудовищного страха, исходившего от бледного. Этим страхом он оживлял призраков, давал им силу лютую и дикую. И они рвались из белых, туманных пут Осевого. Они рычали и истошно вопили! Они визжали, тараща бессмысленно-злобные глазища, они жаждали живой плоти и крови. Это было невыносимо, от этого можно было сойти с ума. Но бледный все не решался. Ему смерть грозила со всех сторон.

– Давай! Жми!!! – озверел от ярости Иван.

Он ухватил бледного свободной левой рукой за ворот, рванул на себя. И так посмотрел в его улаза, что тот решился, сжал черный крохотный кубик.

– Это конец, – просипел он сквозь мертвенно-белые, плотно сжатые губы.

Экран вспыхнул черным внутренним пламенем. Полыхнуло заревом еле различимого зеленоватого огня. Адски заверещали, зазудели, загомонили призраки, истекая с камней и скал вниз, в долину. И все погасло. Ивану показалось, что он ослеп. Только Света прижалась сильнее, вздрогнула… но не пропала, как в прошлый, как в позапрошлый раз. Нет, она была рядом. Осевое выпустило ее!

Иван повалился на холодный слизистый пол, пытаясь удержать ее, Светлану – свою жену, мертвую, погибшую много лет назад, блуждавшую в чистилищах Осевого, но ожившую, вытащенную им из ада, и потому особенно дорогую, любимую, родную. Где-то позади упал бледный, выругался, застонал, заскрипел зубами.

Но Ивану было не до него.

Они лежали и впрямь в огромном желтоватом шаре, пустом, гулком, холодном, покрытом изнутри сетями проводов и сочленений. Не обманул бледный! Но не это сейчас волновало Ивана.

– Что с тобой, Светка?! – закричал он в полный голос. – Что-о?!

Он держал ее за плечи и ощущал, как уходит жар из ее тела, как выходит последнее тепло. Она умирала. Она менялась на глазах, становилась изможденно-худой, полупрозрачной, страшной. Она хрипела:

– Это я, Иван! Ничего не бойся, это я! Я ухожу!

– Куда? В Осевое?!

– Нет! Ты вытащил меня из Осевого, ты спас меня…

– Нет! Я погубил тебя! Я тебя погубил!!!

Иван был готов биться головой о железный пол. Она умирала страшно, в корчах, в муках – она превращалась в прозрачного, извивающегося безглазого призрака, почти такого, какой пил из него кровь, рвал тело тогда… давным-давно. Но голос был ее:

– Ничего не бойся! Я ухожу в другой мир… не в Осевое! Я тебе говорила! Я соединяюсь с собой! Не бойся! Мне еще рано на Землю… Земля не принимает меня. Но я вернусь! Ты спасешь меня, как сейчас, как сегодня…

– Нет! Не-ет!!!

Иван тряс ее, вернее, он тряс это хлипкое, слизистое, расползающееся месиво. Он пытался вернуть ее к жизни.

И ничего не понимал. Куда она уходит?! Зачем?! Почему?! Нельзя!

– Не-е-ет!!! – закричал он нечеловечески, жутко.

Но ее уже не было. Слизистые останки призрака истекали в ложбинки ребристого металлического пола, испарялись, превращались в ничто. Она умерла, она погибла – как и говорила, не надо было накликивать на себя беду! Как все это невыносимо, страшно! Иван встал на колени, глухо застонал, обхватил виски. Она ушла. Но все же он вытащил ее из Осевого. Вытащил!

– Я говорил, что ничего не выйдет, – пробубнил изза спины бледный.

Он сидел на полу, потирал разбитое колено. Вид у него был жалкий, пришибленный.

– И где мне теперь ее искать? – безвольно спросил Иван, обращаясь к пустоте.

Ответа не последовало. Лишь через минуту бледный снова подал голос:

– Сейчас «карантин» кончится. Приготовься!

Ивана уже ничто не интересовало. Он ощущал себя роботом, машиной. Он неохотно поднялся на ноги, поправил лучемет и бронебой. Потом нагнулся опять, подобрал оброненный ретранс. Вздохнул тяжко.

– Оружие на пол! – прогремело сверху.

– Бросай, а то не откроют, не выпустят, – посоветовал бледный.

– Не выпустят – сами выйдем, – глухо проговорил

Иван. Но оружие аккуратно положил под ноги.

Не было ни скрипа засовов, ни визга лифтовых перегородок – сразу образовался провал в пяти метрах от них, из провала полыхнуло искусственным зеленым светом, полыхнуло успокаивающе и мягко.

– Теперь надо вниз, – сказал бледный.

– Надо так надо!

Иван в странном прыжке, изогнувшись, вскинув ноги вверх, подхватил оба ствола и сиганул вниз. Он еще не знал, что там его ожидает. Но в падении сжег двух андроидов и одного человека, пытавшегося поднять парализатор. Больше никого в «зеленом подвале» не оказалось. Он осмотрелся, обнаружил два зрачка сфероидных камер.

Подвал под наблюдением, значит, скоро пришлют охрану. Но обратно пути в любом случае нет – Как это нет? У него в клапане лежит ретранс, значит, он может хоть сейчас выбраться отсюда. Только бледного жалко. Да и побеседовать бы кое с кем не мешало.

– Эй, наверху, заснул, что ли? – крикнул он.

Бледный спрыгнул вниз. Руки у него дрожали, по лбу струился холодный пот.

– Зачем ты это сделал? – спросил он прерывистым сиплым голосом. И указал глазами на трупы.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя повесили?

– Нет.

– Вот и я не хочу!

Иван бросил бронебой бледному. Тот поймал на лету за ствол. От неожиданности растерялся.

– Теперь будешь сам себя защищать, не маленький, – пояснил Иван. Он широко раздувал ноздри, принюхивался. Сонный газ не имеет запаха, обычный смертный его не учует. Но их учили, он сразу понял – не хотят устраивать драку в шаре, проще усыпить. Точно! Уж слишком свежим становится воздух, прямо нектар воздушный.

– Ты чего это? – испугался бледный.

– Сколько сможешь не дышать? – спросил Иван.

– Чего-о?

– Сколько, я спрашиваю?!

– Две минуты.

– Вот и не дыши, понял! Все! А то – петля!

Бледный зажал нос. Он ничего не понимал. Но в петлю ему не хотелось. У него была одна надежда на спасение – сдать этого террориста своим. Сдать! Он набросился неожиданно, сзади, приставив бронебой под затылок. И это стало его последней ошибкой. Иван одним ударом, не оборачиваясь, переломил и левую, и правую ноги бледного, перепуганного парня. Вторым ударом сломал грудную клетку – труса еще можно простить, но предателя никогда. Да и маяться меньше будет, все ж таки не в петлю лезть при всем честном народе. Эх, бледный, бледный!

Он не дышал уже полторы минуты. Но газ проникал и сквозь кожу. Надо срочно что-то делать, не то будет поздно! Створки люка над головою давно сомкнулись, рваться наверх бесполезно, тем более, что он уже был там, в железном гулком шаре. Можно уйти. Так и тянуло вытащить ретранс. Но рано, еще рано… Иван вдруг увидал зеленый глазок-индикатор, подбежал к стене. Так и есть, биосторож. Только бы успеть. Он ринулся к поверженному человеку, начал шарить по карманам-клапанам. Ничего нет. Ага, вот! Левая рука сжата, в кулаке – шарик на цепочке. Это пропуск. Отлично! Уже лет двести на всех особо важных объектах пропускная система, реагирующая на завитки кожи, зрачок, запах, тонкие поля человека, была запрещена – все это подделывалось запросто.

Но подделать ежеминутно меняющуюся кодировку кристаллического «пропуска», настроенного только на свою «дверцу», было невозможно. Быстрей! Они следят за ним, они могут убрать его в любую секунду, они уже наверняка знают о нем все! Быстрей!

Иван сорвал цепочку, прыгнул к индикатору, вдавил шарик в глазок. Контакт! Сработало. И он провалился еще ниже ~ сразу на три яруса, но провалился мягко, в гравиполя спуска-подъема. Значит, все нормально! Значит, они пока не включили системы особого реагирования. Ну и пусть! Это их ошибка. Он не виноват.

– На пол! – заорал он не своим голосом двум диспетчерам-смотрителям.

Это народец безобидный, по ним палить нет нужды.

Оба рухнули будто мертвые.

Теперь только вперед! Он вскинул оба ствола, прожег одну перегородку, другую, третью, за четвертой пустил в ход бронебой – биороб-охранник разлетелся в куски.

Сжег две парализующих сети, попал на миг в «поле контроля», вырвался! Вперед! Он знал все действующие на Земле системы и системы систем защиты, и он опережал их – то, что уже двадцать раз остановило бы, усыпило, заморозило или распылило любого из инопланетных или земных суперразведчиков, уничтожалось им, прежде, чем срабатывало. Первым, надо всегда наносить удар первым! Вот так! Еще разок! Тройное сигма-поле он проскочил шутя, сбив ритм генераторов. Эх, наладчики! Салаги! Если бы они добавили что-то от себя, ему бы пришел конец, крышка, но они все выставляли по инструкциям, «по уставу». Ну и ладно, ну и хорошо!

Когда Иван выкатился на зеленую подземную лужайку, он сам себе не верил. Прошел! Сейчас там, за спиной трескотня, суета, облавы, розыски, дурь, шум, гам… никто никогда не поймет, что случилось, потому что ни одно живое или неживое существо не сможет преодолеть всех рубежей защиты. Ну и плевать! Главное, сейчас не ошибиться. Ведь этот гад наверняка уже бежит туда. Тут только нюх, только интуиция!

Иван нырнул под смотровую сферу, включил анализатор. Так и есть, жилой сектор, третий ярус, поверхность совсем близко. Регенерационные ячейки. Блок управления извне, запасной блок с «малым выходом». Хорошо.

Теперь надо не мешкать. Он выскочил наружу, в три прыжка проскочил лужайку, пролез в силиконовьш круг, отлично! Гравиполя подхватили его. Надо только задать направление! В этих структурах двенадцать плоскостей и шесть вертикалей. Ага! Верно! Его выбросило возле блока УИ. Тройной люк…

Иван лоб в лоб столкнулся с невысоким лысым толстяком, прямо-таки боровом на человечьих ногах. Это он? Он! Одним ударом он вбил борова в блок. Коды! Заглушки! Блокировка! Зеркальный отвод! Все, их никто не видит, никто не слышит. Иван мысленно похвалил себя, не забыл, черт возьми, кое-что из особой программы, не забыл! Правда, хвалить надо наставников из «альфы». Но когда с ними встретишься?! И где они сейчас?! Ладно, рано еще расслабляться.

Боров попробовал подняться. Но тут же полетел к противоположной стене, опрокинутый ударом ноги.

Иван и не думал церемониться с ним.

Сам он медленно опустился на терилоновый черный шар – тот стал удобным, но жестким рабочим креслом, облепил севшего. Ствол лучемета поднялся на уровень дынеобразной головы и застыл.

– Не ожидал? – спросил Иван добродушно. И добавил: – Сван Дэйк!

Боров выпучил маленькие глазки, привалился спиной к стене. На поясном ремне у него висел парализатор ближнего боя с лазерно-тепловой наводкой. Но боров и не думал сопротивляться, расклад сил был явно не в его пользу.

– А я к тебе с приветом от твоего братца.

– Мой брат погиб во время переброски в сектор смерти, – процедил боров сквозь зубы. Говорил он по-русски с легким акцентом, значит, учил его не здесь, а в Сообществе, там плюют на мелочи, там система иная.

– Братан твой в Пристанище, – заговорил Иван, пристально глядя на инструктора, изучая его, – на планете Навей. Ты ведь. слышал про Альфу Циклопа?! Он в многопространственном сложном мире, он ушел от тех, кто его туда забросил. И не собирается возвращаться назад. Да он и не сможет вернуться, потому что его воплотили. Ты знаешь, что такое воплощение? Нет?! Это почти бессмертие. Вот так. Сван, твой братец стал почти бессмертным, он переживет всех нас и саму Землю. Но это еще не все, он может присутствовать сразу в разных местах, потому что он существует во множестве ипостасей.

Ты еще не начал завидовать своему «умершему» братцу, а?!

– Нет! – выдавил боров. – Люди из Ай-Тантры все равно тебя прибьют, каким бы ты ни был суперменом. Я тебе советую поднять лапки вверх и выйти отсюда со мною. А пушку свою брось, не нервируй меня.

– Что, нервишки слабые?

– Слабые! Я шуток не понимаю…

Иван не дал договорить наглецу. Он ударил прикладом, наотмашь по жирной груди – хлестко и звонко, не для битья, а в урок. Боров сразу замолк, ушел в себя. Братом, похоже, он не интересовался.

– Ну ладно! Тогда у меня к тебе есть пара вопросов! – сказал Иван. – Будешь молчать, пристрелю как шакала!

– Убивай сразу, – прохрипел боров по имени Сван Дэйк.

Иван заглянул в маленькие глаза глубже. Да, этот будет молчать. Тут надо иначе. Тут надо наверняка. Он вновь сосредоточился. Он обязан войти в него, лишить воли, заставить говорить. Только так! С подобными негодяями нельзя по человеческим законам.

Иван медленно превращался в «алмазную палицу Индры». Он обязан был подавить сопротивление. Времени оставалось мало. И вот он уже не сидел в шаре-кресле. Он лежал у стены, он был Сваном. Но только частично. Он изнутри ломал барьеры самозащиты, подавлял сознание – барьер за барьером, вот так! только так! но пора!

пора возвращаться!

Когда его сознание, сверкнув напоследок всеми алмазными гранями исходящей из полутрупа палицы, вырвалось наружу, когда оно вернулось в покинутое на миг тело, глазки у борова по имени Сваи Дэйк подернулись мутью, утратили злобу и упрямство.

– Вот так, – устало процедил Иван, оттирая пот со лба. – А теперь мы продолжим беседу. Кто тебя заслая сюда?

– Центр Ай-Тантра, – механически выдавил бороя.

– Это верхушка айсберга. Кто под ней скрывается?!

– Двести двенадцатое отделение черной грани – спецсектор нижнего яруса Синклита, отдел подавления восточных областей.

– Вот как, восточных? – в раздумье, обращаясь к себе, проговорил Иван. – И давно он существует?!

– Всегда, – ответил боров.

– Цель Проекта?

– Изучение основных характеристик и параметров Осевого измерения и использование последнего в интересах Федерации.

Иван тихо засмеялся – как глубоко вдалбливают «обманку», даже в бессознательном состоянии этот негодяй бубнит то, что ведено бубнить.

Он нажал:

– Основная цель?!

Мясистое лицо исказилось гримасой страдания, боли.

– Полный контроль над Осевым и включение его в периферийную зону Сообщества. Поиск переходных шлюзов во Внешний мир. Установление контактов с цивилизациями Внешнего мира…

– С какой целью?!

– …с целью упрочения единой модели мира в Федерации и устранения поляризации в ней.

– То есть, полного подчинения России и ее внеземных областей?

– Да.

– Кому?

– Синкяиту.

– И вы проводите этот Проект руками России и на ее же средства?!

– Да, утверждена наиболее рациональная программа.

– Ясно! – Голос Ивана звучал сухо. Последние сомнения развеялись. Но душа отказывалась принимать в себя то страшное, черное, гнусное, подлое, что исходило из этого борова и из всего Сообщества. И вскормили" ты врага своего и убийцу своего на погибель себе. И не будет беспощаднее и злее к тебе чем вскормленный из рук твоих. Верно Гут говаривал, простота – она хуже воровства, в сто крат хуже! Но надо продолжать, надо допрашивать это дерьмо, ничего не поделаешь. – Дополнительные цели проекта?!

– Уход посвященных во Внешний мир. Уничтожение астральной субстанции в Осевом…

– Ну а это еще зачем?!

– Предотвращение исхода тонких тел и энергий из субъектов нашей Вселенной в случае ликвидации данных субъектов, предотвращение перехода упомянутых субстанций в Осевое измерение и накопления их в объемах данного измерения, обеспечение необратимости процесса санации и очищения Пространства для заселения его новыми формами цивилизаций, установление нового вселенского порядка…

– Все! Хватит! – не выдержал Иван. – Заткнись, сволочь!

Он не хотел верить себе. Не мог! Но теперь убеждался в правоте собственных догадок. Это схватка не на жизнь, а на смерть. Они всех уничтожат! Всех убьют! Но им мало убить! Им надо погубить, надо уничтожить не только тела, но и души, чтобы «обеспечить необратимость процесса»! Сволочи! Боров не мог врать.

– Встань! Очнись!

Иван ударил прикладом в жирную, омерзительную харю резидента. Скривился, будто коснулся рукой гадины.

Сван Дэйк пришел в себя почти сразу. Глазки налились кровью, ненавистью. Он уже понял, что пощады не будет. Он пытался встать.

Но Иван йе дал ему этого сделать, еще одним ударом он повалил борова. Потом захлестнул толстые ноги у самых лодыжек петлей, сделанной из микротроса карманной лебедки-подъемника, забросил конец наверх, за кронштейны верхних мониторов, вздернул борова, не включая движков, полтора центнера вонючего мяса и костей! Теперь мясистая рожа покачивалась в полуметре над черным поблескивающим полом.

– Получай, скотина!

Иван пнул ногой багровеющую, наливающуюся черной кровью морду. И снова опустился в жесткое кресло.

Через десять, самое большее, пятнадцать минут этого «инструктора» хватятся, сюда прибегут охранники, персонал. Надо управиться раньше. И надо управиться еще кое с кем. И потому разводить политесы некогда, не время!

– А теперь, гнида, когда ты в трезвом уме и доброй памяти, ты мне четко и ясно ответишь на каждый вопрос, понял? Отвечать быстро и коротко! Кто еще из ваших в Желтом шаре? Имена. Должности. Где они сейчас?!

– Пошел ты! – процедил боров. Его лицо было залито кровью и потом. Но он еще держался.

– Хорошо! – Иван вскинул лучемет, дал самый малый, вскользь.

Тройной комбикостюм из светло-голубого пластикона, обволакивающий жирное тело, начал темнеть, потекли первые горячие капельки, пластикой не был рассчитан на воздействие трехструктурной плазмы. Раскаленные струйки заливали грудь, шею, мясистые щеки.

И вот тут боров заверещал – пронзительно, мерзко, по-свинячьи. Иван даже подумал, не переборщил ли он.

Но из визга вдруг выделилось нечто не сразу уловимое, но членораздельное:

– Все-е ска-а-ажу-у-у…

– Быстрей!

– Гон Снакерс. Инструктор. Третий уровень, блок ХХ-2. Родер Гат. Инструктор. Третий уровень, блок «гамма», сектор 7. Мальга Рова. Советник. Там же. Булан Ольхов. Ведущий программы. Первый уровень… – он называл фамилию за фамилией.

Иван считал – десять, пятнадцать, восемнадцать. Восемнадцать посвященных! Восемнадцать агентов и резидентов, открыто работающих против России. А времени в обрез! Четверо чужие. Остальные свои, русские – гады!

предатели! подонки! Ладно, успеется, все успеется!

– Отпусти меня! Я лопну! Я не могу больше! – верещал боров.

Иван видел, что Свану Дэйку и впрямь несладко.

Один глаз уже вытек – не выдержал давления, из ушей сочилась кровь. Но он знал, на что шел. Прекрасно знал!

Ничего, потерпит еще немного.

– А теперь быстро называй резидентуру в Совете безопасности и в Правлении. Ну?!

– Не-ет! Не знаю! Я не посвящен… правда!

– Они там есть?!

– Есть! Есть! Они проводят все программы! Отпусти меня-я!!! Я больше не могу… – боров задыхался, терял сознание. Но Иван не давал ему отключиться, он усилием воли держал борова в сознании, это было и тяжело и противно, но так было надо. – В Правлении их много, две трети, самое меньшее две трети… Но я не знаю имен, не посвящен!!! Отпусти-и! Я хочу жить!!!

Леший! Ускользающий, подлый леший, внутри которого голый червь с прозрачной головкой и высвечивающимся мозгом. Это там, в Пристанище! Рон Дэйк! Воплощенный и почти бессмертный. Резидент Ай-Тантры.

Иван будто наяву видел его лицо – странное и страшное, уже почти нечеловеческое. Значит, они и там! Они внедряют своих резидентов повсюду… и имя им – легион!

Это непостижимо и невыносимо. Отряд «Сигма-11». Проект Визит Вежливости. Четвертый сектор Ай-Тантры находился в Лас-Римосе. Ну и что? Эти сектора разбросаны по всему свету. Надо бить в голову. Но уже поздно. АйТантра мелочь, поверхностная мелочь. Синклит! Антарктический город-дворец, уходящий на километры вглубь.

Центр? Одна из резиденций? Скорее всего, последнее.

Нет, надо делать дело… так, как решил. Другого пути не будет! Все пути-дорожки отрезаны! Они приперли его к стенке… и бросили, он им не страшен. И он сам припер себя к стенке! Так почему же Рон Дэйк, почему этот леший Пристанища хотел его убить? Подлинно воплощенному было бы сто раз наплевать на какую-то там земную букашку, на тлю смертную! Нет, значит, он, и воплотившись, продолжал работать на Ай-Тантру, на Синклит… и еще черт знает на кого. С ними надо иначе.

– Ну ладно. Хватит! – устало вымолвил Иван. – Пора тебе, гадина, возвращаться в свою обитель, домой, в преисподнюю. Прощай!

Приклад лучемета в каком-то неуловимо-изящном движении коснулся жирной спины висящего, хребет переломился – и боров обвис мешком, вывалившийся язык едва не доставал черного поблескивающего пола.

Уходить из шара, из его тройной оболочки, не повидав остальных работничков спецслужб Сообщества, Иван никак не мог. Н" сил оставалось мало. Он проглотил подряд три стимулятора, воспрял. Надо! Надо вывести эту нечисть! Даже зная, что любая шальная или пущенная именно в него пуля, любой сноп излучений, плазмы, сигма-энергий может стать для него завершающей точкой, нож, сеть-парализатор, умелый удар – только один, и нельзя рисковать! Но если не рисковать… тогда и браться за дело нечего, тогда… Нет! никаких тогда!

Еще полчаса он потратил на агентуру Синклита – Сван Дэйк не обманул, перед смертью мало кто обманывает. Иван доставал их по одному и, не тратя ни времени, ни слов, отправлял вдогонку жирному борову, которого Харон уже наверняка перевозил через унылую реку Стикс. Правда, дрогнула рука, когда добрался до Малый Ровы, все ж таки женщина… но заглянув поглубже в зеленые глаза стареющей блондинки, понял – таких стерв земля не должна носить, тем более, земля родимая, российская. Змеи подколодные! Гадины! Таких только в ад! только в преисподнюю! теперь уже не время следствий и судов! раньше надо было… Он сжег блондинку – она и не сообразила, что же происходит, как ее не стало, только распыленные в воздухе молекулы да атомы, которым уже не воссоединиться никогда в ее образ. Чище! Чище становится на родимой сторонушке. Иван почти физически ощущал это, хоть плачь от умиления. Но некогда!

Во всех сферах, на всех этажах и уровнях Желтого шара и примыкающих к нему помещений парила кошмарная суета. Такого переполоха здесь отродясь не видывали.

Ну и пусть. Иван знал, что если его не взяли сразу, то в этой дикой кутерьме его не возьмут никогда. Он победил.

Но он не будет ожидать лавров и венка победителя. Они даже не узнают, что на их "особо важном объекте малость пошуровал свой брат десантник, только классом повыше, но свой… они будут ругать его, будут проклинать за разрушения и смерти, и они, скорей всего, не узнают, что он их спас, что он остановил разрушительный для страны Проект, вывел под корень инструкторов-резидентов…

Нет, тут благодарностей не дождешься!

– Ну и ладно, – вслух опечалился Иван. – Ну и пусть.

Он достал ретранс. Пора.

На этот раз его так ударило о стену, что ребра затрещали. Ствол бронебоя врезался в живот, даже в глазах смерклось. Иван застонал. Но выбросило его не в камерепалате, а в какой-то тесной и вонючей каморке с низким потолком, каких не делали уже лег четыреста. Дверей в каморке не было, но было маленькое зарешеченное окошко. Иван пригляделся к решетке – слаба, в два рывка можно выдрать. Но само оконце мало, не пролезть. И почему его закинуло сюда?!

– Любо, братцы, любо, – пропел под нос Иван, – любо, братцы, жить…

Пол каменный. Стены каменные. Потолок каменный.

Но ведь ретранс должен был сработать на возврат? Какой же это возврат?! Тюрьма. Плен. Заточение. И поделом!

Ивану неожиданно показалось, что за спиной кто-то стоит. Он резко обернулся… в самом углу каморки скрючилась чья-то черная маленькая фигурка, бесформенная и уродливая. Карлик Цай ван Дау? Но он должен ждать в палате, он не может оказаться здесь. Другой узник? Глупости, еще минуту назад здесь никого не было, Иван точно помнил, он пока не выжил из ума.

– Не гадай, не ломай попусту голову, – гнусаво и хлюпающе прокартавило изнизу, – это я, твой лучший друг и брат.

Капюшон, скрывавший лицо, чуть сдвинулся назад – проявился большой вислый нос, слюнявая безвольно-обмякшая нижняя губа, тусклый блеск желтушных белков.

На Ивана в упор, наглым и одновременно обиженным взглядом смотрел Авварон Зурр бан-Тург в Шестом Воплощении Ога Семирожденного – нечистый посланец мира мертвых.

– Тебе еще не надоело быть собакой? – спросил Иннокентий Булыгин у оборотня Хара.

Тот не понял вопроса, потому что не знал, как это бывает «надоело». И потому Хар широко, по-собачьи зевнул.

Он давно уяснил, что с Кешей разговаривать бессмысленно, одни слова и никакой информации для троггов.

Хар знал, что все эти люди, с которыми его свела не только судьба но и воля наисвирепейшей и единовластной королевы Фриады, затевают какое-то огромное и рисковое дело. Но ему приказано быть с ними. И он будет с ними. А Кешу он считал почти что своим, почти троггом.

– Тоже мне, – с издевкой проговорил Булыгин, – зангезейская борзая! Никаких борзых на Зангезее нет! Там одни подонки и бандиты!

– На Гиргее нет бандитов, – вставил Хар и почесал задней лапой облезлое ухо.

– Чего-о?! – Хеша поперхнулся. – Это на Гиргее-то, на этой поганой каторге нет бандитов?! – Он выпучил глаза.

– Среди троггов нет бандитов, – пояснил Хар. – Все другие лишние на Гиргее, мы их не считаем.

– А-а-а, – глубокомысленно протянул Кеша.

Хук Образина вошел с лязгом и грохотом, чуть не выпав из откидного стародавнего и ржавого люка. Хук все никак не мог придти в себя и напоминал ожившего покойника, и все это несмотря на неоднократные переливания крови, омоложение тканей, регенерацию и усиленную кормежку. Хук был бледен и страшен. Но сейчас глаза его горели, а нижняя челюсть тряслась.

– Ты слыхал?!

– Чего?

– Нападение на особый объект объединения Дальний Поиск! В Арамчире! Не слыхал?!

– Это што еще за объект? – спросил Кеша лениво, ему было плевать на любые объекты. Он скучал без дела.

– Одна из наших баз, Кешенька! Банда террористов налетела, разгромила, ущерба на пять миллиардов, девятнадцать трупов в секторах обеспечения и один в пусковой зоне!

– Ну и хрен с ними!

Хук привалился спиной к стене бокса, сполз на корточки, откинул голову. Потом вытащил какую-то гранулу, проглотил. Хук был небрит и помят, но щетина недельной выдержки была почему-то зеленого, болотного цвета. Кеша хотел спросить – почему, потом раздумал, бог с нею и с Хуком. Несет околесицу, в себя не пришел еще, ничего – скоро оклемается, на дело вместе идти, ссориться нельзя.

– И по мне бы хрен с ними со всеми, Кешенька, – просипел Хук. – Но сам сообрази, откуда у нас тут, посреди Великой Расеюшки, заведутся террористы?! И кому, как ты выразился, на хрен нужны эти нападения и погромы?! – Хук Образина хрипел и сопел, будто из-за гробовой доски голос долетал. Но еще две недели назад он вообще ни на что не реагировал, только мычал и стонал. – Дело странное и непонятное, убей меня бог! И ежели бы наш Ванюша не сидел сейчас в психушке под семью запорами, я б сказал одно: его почерк! Он с юности незлобивый, отходчивый. Но коли работу работает, то на совесть…

Хар заинтересованно потянул длинную противную морду к Хуку Образине. Хар мог чуять далеко. И он чуял – Ивана сейчас на Лубянке, в подземной спецлечебнице глухих времен нету. А вроде бы и там он. Двоилось чутье у Хара. Но сам он не мог разорваться на две половины. Хар ждал.

– Это все ерунда! – подытожил Кеша, беглый каторжник и рецидивист. – Тут вот Гут Хлодрик приходил, Буйный, так он уже обратно к себе полбанды переманил, вот это здорово!

– Здо-орово, – насмешливо просипел Хук. – Все ждут, всё готовятся, стволов выше горла, спецснаряжения хоть задом ешь, боеприпасов на триста лет вперед, Дил, мать его раскудрявую, половину цепочки загнал, на стреме восемь капсул держит, на всех переходники и возвратники запас, купил с потрохами две трети земного шара, Крузя, друг забулдыжный, подпольную армаду охмурил, двести тысяч длинных ножей ждут сигнала, не за совесть идут, за добычу, но подмога важная, тридцать семь бронеходов в полном боевом на орбите висят, стосковалися все… а Ванюша, бомбомет ему в глотку, здоровьишко поправлять надумал, в спецбольницу оформился на постой! Охладеет народ, один останется!

Хук Образина встал, сплюнул, выругался и вышел.

– Ничего, – рассудительно заключил Кеша, – возвернется Иван. Вовремя придет.

– Уговор у нас с тобой был, – напомнил Авварон и ехидно осклабился. – А ты и позабыл, видать, про все?!

На Ивана пахнуло трупной вонью. Но он не показал виду. Улыбнулся.

– Ты, нечисть поганая, слова не держишь. А с меня требуешь?

– Твои же интересы блюду, Ваня. Тебе в Пристанище надо. Без меня не попадешь туда?

Иван потер ушибленный локоть. Потом разжал кулак и показал черный кубик, будто похваляясь перед карликом-крысенышем, перед колдуном и мерзавцем своей силой да мощью.

– Нет! Не попадешь, – прогнусавил Авварон.

– Сгинь, нечисть!

– Напрасно нервничаешь, Иван, я же пришел за долгом. А долг дело святое! – Авварон приподнялся и вдруг гнусненько, похотливо захихикал. – Гляди, а то твоя мертвая красавица, кою ты оставил во хрустальном гробе, не дождется тебя.

– Дождется! – уверенно ответил Иван.

– Нет, не дождется! – настоял на своем Авварон.

Перед глазами у Ивана встало встревоженное, измученное лицо Светы. Одну он не уберег. Вытащил, называется, из Осевого… сгубил, негодяй. Не будет ему за это прощения. Никогда не будет! Но Аленка – она в надежной биоячейке, она под такой защитой, что неподвластна никому! Она будет ждать его вечность. И дождется. Он придет к ней.

– Да, Иван, – сокрушенно, с явным притворством пронудил Авварон, – ты прав, она тебя ждала. Но вечность уже прошла! – Он не выдержал и торжествующе рассмеялся. Желтые, дурно пахнущие брызги полетели во все стороны. – Прошла, Ванюша, друг ты мой и брат!

– Врешь!

– Нет, не вру. Это тебе так хочется, чтобы я врал. А я не вру. – Авварон перестал ухмыляться, насупился и сказал с укором: – Не любишь ты правды, Иван!

– Издеваешься?!

– Как можно? Ты вспомни-ка, совсем недавно своему дружку ты показывал Систему. Я рядышком был, я все видел.

– И снова врешь, нечисть! – Ивана начинало трясти от нахальства этого карлика-крысеныша, готового вползти в душу червем.

Но смутить Авварона Зурр бан-Турга было невозможно.

– Я завсегда рядом, Ваня, ты не сомневайся, за левым плечом твоим. Ты как почуешь нужду в чем, так оглянись налево, да позови только, мол, Авварон, друг сердешный! И я мигом отзовусь… вот тогда и поверишь. Ну это присказка, – Авварон надул щеки и даже подрос будто бы. – А я тебе твою ненаглядную показать хотел, как ты Дилу, Гугу-бандиту и Правителю вашему кривобокому Систему показывал, я ведь умею. Хочешь?!

Соблазн был сильный. Но Иван знал, этот колдун-телепат может запросто не правду показать, а наведенный морок, только запутает, охмурит, своего добьется и опять в погибельном месте на смерть бросит. Ага, бросит! Это коли сам не убьет. Ему ведь только Кристалл нужен.

– Нужен, Иван… очень нужен, – вновь прочитал мысли Авварон.

– Показывай! Но без всяких условий чтобы!

– За показ денег не берут, Ваня. Гляди! – Авварон вдруг поднялся над каменным полом до уровня Иванова лица, тяжело, надсадно с маятой заглянул прямо в глаза-и налились его базедовые желтушные белки свинцовой пустотой, будто распахнулись в сам ад, в преисподнюю. Иван только успел выставить барьеры Вритры… и канул – в пустоту, во мрак. И почти сразу увидал ее. Он узнал Алену, хотя это было невозможно, это было просто безумием каким-то: на прозрачно-хрустальном кубе сидела седая, высохшая старуха, глаза ее были словно замороженные – свет от них отражался, но не проникал внутрь, омертвевшие глаза. Желтая кожа, морщины, плотно сжатые губы… И все же это была она, именно она, Алена. Нет! Ивана передернуло. Нет! Он на самом деле сошел с ума! Или этот нечистый морочит его. Не может быть! Но каким-то внутренним, глубинным чутьем он знал, что никто его не морочит, что он видит ее… и еще кого-то. Странно! Ивана затрясло. Очень странно. В этой старой высохшей женщине непостижимо сплелись черты невероятно красивой, когда-то молодой, нежной, доброй, ласковой, ждущей его прекрасной Елены, Аленки…

и кого-то еще, очень знакомого, но страшного, гнетущего… Иван никак не мог понять. Будто кто-то стоял за спиной с занесенным в руке ножом. Будто сверлили затылок чьи-то ненавидящие глаза. Нет! Только не это!

Иван мысленно взмолился: «Авварон! Я тебе верну Кристалл, он твой, только скажи, что это все неправда! Ты слышишь меня?!»

– Слышу, слышу, – явственно раздалось из-за левого плеча. – Но это правда, Иван, ничего не попишешь. Ты узнал ее, да?

– Узнал! – произнес Иван вслух.

– А ты всю ее узнал?!

– Как это… – Иван уже понимал, о чем говорит Авварон Зурр бан-Тург, но он не хотел в этом признаваться, будто от его признания зависело – сбудется это или нет.

Когда ему явился впервые призрак страшной, безумной старухи? Давно, еще перед отправкой в сектор смерти, в комнате с хрустальным полом. Она выросла из-за спины, пронзила лютым взглядом. И он тогда понял, что ненавидит ведьма не только весь род людской, но и именно его, ненавидит до сладострастия, до жути. А потом в капсуле! А потом на планете Навей! А потом – когда он вырвался из Пристанища. Она не отпускала его! Она тянула к нему свои скрюченные старческие пальцы и злобно, нечеловеческим смехом хохотала. И вот теперь… нет, он не увидел ее, но он узнал страшные, проглядывающие черты той фурии в своей Апенке. – Этого не может быть! Не мучай меня!

– Может, – спокойно ответил Авварон, он почти не картавил, как и всегда, когда дело принимало серьезный оборот. – Она еще не стала злым духом планеты Навей.

Но она станет. С каждой минутой, с каждым днем она стареет, наполняется злобой и ненавистью, она воплощается в оболочку фурии. И она становится ею!

Лицо Алены приблизилось, теперь Иван видел каждую черточку, каждую морщинку. В этом лице были добро, ожидание, былая краса, усталость… и проглядывало в нем иное, нехорошее. Время! Проклятое время перевоплощает людей без всяких причуд, без ворожбы и колдовства!

– Нет! Ты ошибаешься, Иван! Мы помогаем ей, посвоему помогаем! И она станет той, что преследует тебя, никуда не денешься – это твой злой дух! Прежде, чем ты покинешь свое бренное тело, он изведет тебя вчистую, не сомневайся!

– Гадина! Ты просто гнусная гадина! – сорвался Иван. – Но я не верю тебе. Она еще нескоро постареет и превратится в фурию… пройдут годы, десятилетия! А та мне являлась давно, значит, это не она. Не она!

Авварон раскатисто рассмеялся. Он хохотал до тех пор, пока смех не перешел в перхающий кашель, в удушливые, болезненные стоны. Потом внезапно смолк. И прошипел:

– Это она, Ванюша. Да, и тогда, в самый первый раз, и позже, и на Земле, и в Пристанище тебе являлась она.

Ты же знаешь, что такое временная петля. Знаешь? Ну вот… Ты еще не узнал ее и не познал ее, ты еще не претерпел с ней тысячи злоключений, ты еще не бросил ее на тяжкие горести и муки, ты еще не оставил в ее чреве своего несчастного сына, а она приходила к тебе, потому что она уже пережила все это, она прошла через море страданий, боли, унижений, горя, она стала полубезумной, она воплотилась в фурию, в злого духа планеты Навей, и она возненавидела тебя! Потому что ты шел прямой тропинкой, а она попала в петлю времени… ты мог изменить ход событий, ты мог отказаться от задания, но ты не отказался, ты отправился в сектор смерти. И теперь она будет вечно с тобой. Она не оставит тебя и в преисподней! А ведь я предупреждал, Ванюша, разлюбезный ты мои брат, не путайся с мертвыми, не алкай усопших и пребывающих в мире ином – и не воздается тебе злом и ненавистью! Не послушал ты меня!

– Замолчи! – У Ивана обручем стиснуло голову. Он страдал невыносимо. Он готов бьы разбить череп о каменную стену. Ну почему он несет всем и повсюду смерть, горе, боли, разлуку?! Это проклятие какое-то! Это невозможно вытерпеть! Иди, и да будь благословлен! Какая наивная чепуха, какое самомнение. Нет! Он проклят и обречен! Его место в Черной пропасти, в глухих дырах Вселенной, как можно дальше от людей, ото всех… но от себя не убежишь! и о нее теперь не убежишь, как ни старайся. И от Светы никуда не деться. Все они – это его тяжкий, смертный крест. Невыносимо!

Он видел ее как наяву. Значит, она покинула биоячейку, вышла. Но как она смогла это сделать?! Это не зависело от нее! Следовательно, ей помогли. Прав негодяй Авварон, ей помогли и помогают сейчас – страшная, черная, губительная помощь. Значит, они до нее все же добрались.

– Ты умрешь лютой, ужасающей смертью! – прошипело вдруг за спиной. – И никакая сила не защитит тебя!

Иван обернулся. В темной каморке, прямо у черной стены стояла злобная, высохшая фурия в черном балахоне, в черном капюшоне, надвинутом на глаза, стоял злой дух планеты Навей, стояла его любимая – прекрасная когда-то Алена, превращенная дьяволами Пристанища и им, да, им самим, ибо без него они бессильны, превращенная в черный морок смерти и ужаса.

– Нет! – застонал он сквозь зубы. – Я не виноват! Я ни в чем не виноват!!!

Фурия расхохоталась – скрипуче и мерзко, потрясая своей кривой клюкой. Полы ее балахона начали биться, извиваться словно под порывами сильной бури. Сквозь смех вырвался каркающий хрип:

– Нет ни виноватых, ни безвинных! Черное зло Мироздания вечно и неистребимо, оно перетекает из души в душу – и нет границ ему и нет предела! Трепещи, смертный, ибо черное заклятье лежит на тебе!

– Нет! – закричал во весь голос Иван.

– Пристанище не выпустит тебя! Никогда не вырвешься ты из пут преисподней, ха-ха-ха!!! Загляни же мне в глаза! Давай! Не отворачивайся, ну-у!!!

Иван не выдержал, упал на пол.

Оглушительный, истерический вой-хохот пронзил его уши, ледяным наждаком прошелся по сердцу, выстудил все внутри, вымертвил. И смолк.

Он долго не мог отдышаться. Лежал обессиленный и подавленный. Авварон черным вороном сидел в углу каморки, сопел, причмокивал и вздыхал. Он выжидал.

И Иван очнулся. Пришел в себя.

– Что с моим сыном? – первым делом спросил он.

Авварон закряхтел, зашмыгал, начал шумно чесаться и ловить блох в своей вонючей, драной рясе.

– Я тебя спрашиваю, нечисть! Что с моим сыном?! – заорал Иван.

– А вот это ты можешь сам узнать, – неожиданно ответил Авварон.

– Вернуться в Пристанище?

– Пристанище повсюду. Ты никогда из него и не уходил, Иван… Так что, хе-хе, мелочи, формальности – туда-сюда смотаться на полчасика! – Авварон глумливо захихикал, слюни потекли по жирной обвисшей губе.

Поглядишь на сынка родного, прихватишь Кристалльчик – и к дядюшке Авварону, вот и всех делов. А я тебе помогу, как и уговорились.

Иван передернулся, задышал тяжело, с натугой.

– Ни о чем мы не уговаривались, – просипел он.

– Э-э, память у тебя короткая, Ванюша… ну да ладно, мне не к спеху, у меня вечность в запасе. Прощай, что ли?!

– Нет! Постой!

Иван приподнялся, уставился на посланца преисподней, преследующего его, издевающегося над ним, мерзкого, гадкого, смертельно опасного, но и необходимого пока… Пока? А не стал ли этот негодяй и изверг его постоянной, неотвязной тенью? Не стал ли он вторым "я"?!

Черный человек. Он приходил и к другим. Он помогал, утешал по-своему, будоражил, давал силы и призрачную власть, но он и высасывал потихоньку кровь из своей жертвы, он морил, сводил с ума, заставлял лезть в петлю и пускать пулю в лоб… во Вселенной есть лишь зло, одно зло везде и повсюду, и оно перетекает из одного сосуда в другой. Черный человек! Авварон Зурр бая-Тург в Шестом Воплощении Ога Семирожденного. Черная неизбывная тень!

– Я согласен.

– Ну вот и прекрасненько – карлик-крысеныш похотливо потер потные, тускло поблескивающие ладони. – Вот и чудненько.

– Но у меня нет ни капсулы, ни разгонников, ни переходника большой мощности… вот, только это! – Иван вытащил черный кубик.

– Обижаешь, Ваня! – дурашливо протянул Авварон. – Ну зачем нам с тобой, познавшим Мироздание, какие-то допотопные разгонники? И эту старушку спрячь. Спрячь скорее, не-то зашвырнет тебя снова невесть куда, а мне ищи-разыскивай!

– Тебе видней, – согласился Иван. И убрал ретранс.

– Конечно, видней. Ведь я вижу сразу во многих пространствах и измерениях, Ванюша. Ты только представляешь их, воображаешь, а я вижу! А ведь советовали тебе добрые люди – воплощайся, и познаешь непознанное, прозреешь аки слепец, возвращенный к свету…

– Врешь все! – снова сорвался Иван. – Какие еще добрые люди?! Не было там людей! Там нелюди!

– Ну это я для красного словца, конечно же, нелюди, Иван. У вас люди, а там, у нас, нелюди. В этом и конфуз весь. Вот пощупай меня. Пощупай, пощупай, не стесняйся!

Иван протянул руку, и она прошла сквозь черный саван Авварона.

– Вот оно как, – снова засокрушался колдун, – одна видимость и только. Я там реален и многоплотен во многих ипостасях. А здесь я призрак. Да и то лишь – тебе являющийся. Иные меня не зрят и не слышат, ибо не впитали сущность мою в себя. А ты впитал, будучи на планете Навей. Ты почти родной… да что там почти, ты родной брат мне, Ваня! – Авварон всхлипнул, три мутные слезинки выкатились из левого вытаращенного глаза и гнилыми виноградинами скатились на черную рясусаван. – И без тебя в этом мире нету меня, будто и не было, будто и не рождался семижды семь раз в одном только Оге! А ведь ты меня, родного твоего брата, убить хотел… там! И уж убил почти, насилу уполз… Но пусто, Иван! По сию пору пусто мне, ибо вырвал ты из многих тел моих, по многим измерениям рассеянным, часть естества моего, пробрался в меня, проник своим ведовством окаянным и вытоптал часть безмерной и мглистой души моей. Но все простил я тебе, не помню зла твоего черного, ибо…

– …ибо нет ему меры и предела, и существует оно в самом себе, перетекая из одного в другого, не уменьшаясь, но произрастая, – продолжил Иван угрюмо.

– Истину говоришь! – Авварон задрал палец вверх. – Ибо сказано в Черном Писании: «неси зло делающим зло тебе, и неси зло, делающим добро тебе, и любезен будешь властителю века нового, и приимет он тебя в объятия свои, и воссядешь ты возле трона его по левую руку его!» А пока давай-ка, делом займемся, ведь это мне ходу нет в твой мир, а тебе, Иван, все дорожки открыты теперь, да и не духом-призраком, а телесно… а я – твоя дверь есть в закрытую для смертных, покуда живы они, часть Пристанища. Живехоньким попадешь туда снова.

И живехоньким возвернешься!

– Это за. что ж честь такая? – вяло поинтересовался Иван. Сейчас ему было наплевать на всю дьявольскую механику перебросов-переносов. Он уже почти созрел.

– А за то честь, что был ты нам чужой, а стал свой, причастившись жертвенной кровью на Черном Соборе нашем, – Авварон глядел прямо в глаза Ивану, тяжело и страшно глядел.

И припомнились сразу беснования в подземельях, игла длинная, судорожные подергивания жертв, висящих вниз головами, укол, мгла и полумрак, изумрудно-зеленое свечение, и. дьявольская рожа с раздвоенным змеиным языком-арканом и стремительное падение в бездну, усеянную сверкающими льдами, и грохот низвергающихся водопадов, похожих на водопады Меж-арха-анья…

«Ибо Земля лишь малая часть Пристанища, крохотный пузырек в его толще. А ты проткнул этот пузырек… ты вонзил иглу проникновения в тело беззащитной жертвы!» Как это нелепо и неисправимо, как горько!

– Да, Иван! – чеканно, без гнусавости и картавости, выдал Авварон. – У тебя нет и никогда не будет такой силы, чтобы убить меня во всех ипостасях моих, чтобы уничтожить мою сущность.

Он и тогда говорил точно так же. И показывал подземные инкубаторы, миллионы прозрачных ячей, заполненных эмбрионами – новая раса, сверхсущества, выращиваемые на смену вымирающему, вырождающемуся человечеству. И миллиарды маленьких черненьких паучков, за стеклотаном – ненавидящие, ледяные глаза. Чуждый Разум! Это на Земле. А на планете Навей – огромный, черный, абсолютно непроницаемый пузырь, заговоренный, закодированный Первозургом, Сиханом Раджикрави, миллионнолетним старцем, старцем, который родится на свет белый лишь через пять веков. А в пузыре этом – Кристалл. А еще он сказал тогда Авварону, что биоячейка с Аленой заговорена и неподвластна ему, что только Сихан может ее раскодировать, оживить спящую."

Получилось иначе, они добрались до Аленки. И ее больше нет. Есть старая, лишенная рассудка женщина, доживающая последние дни. И есть воплощенное в фурию зло, есть ведьма, злой дух, преследующий его. Есть страшное Черное Заклятье. Ни один нормальный землянин при таком раскладе никогда в жизни не сунулся бы в Пристанище, ведь это гибель – он убьет его, как только получит Кристалл. В этой штуковине, в этом мощнейшем гипноусилителе, заложены данные о сферах сопредельных пространств, координаты «дверей», «люков», «воронок». Черт побери! Но ведь все эти сведения выковыряны из его же, Ивановой, памяти, точнее, из Программы, заложенной в его мозг «серьезными». Программа должна была в итоге убить его. Сверхпрограмма – Первозурга. Осатанеть можно! Программа была закодирована, и он не мог ее познать. Его голова была использована… как сумка почтальона! Он должен был передать координаты черным силам преисподней?! Но «серьезные»

ведь могли и напрямую это сделать! Авварон появился на Земле вместе с ним, с Иваном. Но слуги Пристанища всегда были на Земле. И «серьезные», эта теневая ложа Синклита, какие бы высокие посты ни занимали, под какими высокими градусами ни числились бы в своих ложах, были всего лишь слугами Пристанища. Зачем им какой-то почтальон, зачем им посредник? Нет, здесь явно двойная игра… Но важно не это. Важно другое, и Иван уже говорил Авварону, говорил напрямую, открыто: он не позволит нечисти черных миров вторгнуться на Землю вместе с полчищами негуманоидов Системы. Не позволит! Это будет слишком для маленькой Земли, для всей Федерации!

– Ну и что? – поинтересовался вдруг Авварон с ехидством. – Уж не передумал ли ты?

– Нет! – твердо ответил Иван. Он не лежал и не сидел, он стоял в полный рост посреди темной каморки.

– Тогда… смотри мне в глаза. И ты войдешь в Пристанище!

Не глаза, а черная, сатанинская пропасть открылась перед Иваном, бездна мрака, ужаса и отчаяния. И его повлекло туда – вниз, в адскую воронку в тягостном, замедленном падении. И не было рядом ничего и никого, не было и Авварона. Лишь он и смертная пустота. Лишь гнетущее осознание надвигающейся погибели… нет! он не имеет права сомневаться! он вынырнет из этой пропасти, из омута запредельных миров! он обязан вынырнуть оттуда!

Чернота и пустота рассеялись постепенно… и не было никакого падения, никакой пропасти – просто возвращалось зрение и он начинал видеть. А видел Иван вокруг себя по все стороны – лес, неземной, полуживой, а может, и живой лес с шевелящимися лианами-червями, с кронами чудовищных дышащих деревьев, с глазастыми васильково-багряными цветами и колючими зарослями.

Как и в прошлый раз прямо над головой, высоко-высоко пролетел со скрежетаньем и посвистом шестикрылый дракон, но без гипнолокаторов, это хорошо, это значит, что о н и не видят его и не знают о его возвращении.

Планета Навей – проклятая, дьявольская планета Навей, в чреве которой блуждал всю предыдущую жизнь, из мохнатой утробы которой он вырвался дряхлым, умирающим старцем. Его спас и оживил Откат, вернул молодость, силу, не лишив памяти. Это почти чудо. Но это не будет повторяться вечно, и он теперь не имеет права блуждать по Кругам Внешнего Барьера годами, десятилетиями мыкаться в гирляндах миров-призраков Охранительного Слоя, ему не дано времени бродить вокруг да около или пронзать пространства в отходных сферах-веретенах… Дверь где-то в Нулевом Канале. Но она не нужна ему. Ему нужен только Кристалл и… в первую очередь, его сын, брошенный, одинокий, может, и не живой уже.

– Иван, ты слышишь меня? – пробилось глухо, словно сквозь слой ваты.

– Слышу, слышу, – процедил Иван.

– Кристалл там, ты знаешь, давай быстрей, не тяни время!

– У тебя в запасе вечность, обождешь! – грубо ответил Иван.

Он подошел к колючим зарослям, припоминая, как продирался сквозь них, как спешил на бот, как боялся опоздать и навечно остаться здесь.

Гибкие ветви с колючими, то сжимающимися, то разжимающимися пучками шипов, потянулись к нему, почуяв добычу, мясо. Иван отошел назад на полшага. Кристалл должен лежать в другом месте – там, где стартовал десантный боевой бот, стартовал, чтобы воссоединиться со своим кораблем-маткой, с капсулой, лавировавшей по сложной орбите.

Авварон перебросил его точно, в нужное место, в тот самый «огромный, черный абсолютно непроницаемый для него, Авварона, пузырь». Не соврал! Значит, Первозург сильнее этой нечисти, пусть не во всем, пусть в каких-то отдельных вещах, но сильней! Не надо было с ним расставаться, да, Сихан Раджикрави – союзник, каких больше нет и не будет. И он всем обязан Ивану, это Иван вытащил Сихана из заточения Чертогов. Где он теперь?! Где, где… на Земле, где ж ему еще быть.

Иван отмахнулся от мохнатой наглой лианы, которая хотела захлестнуть петлей его шею. Пнул сапогом в основание буро-синего ствола – из пробитой почерневшей коры ударила струйка желтовато-зеленой крови, где-то наверху, под кронами, глухо завыло нечто огромное и неподвижное. Живые деревья. А под ними и в них утроба – только зазевайся и сгинешь в ее непомерном брюхе навсегда. Тогда он был в скафе, с целой кучей всяких пил, ножей, пробоев, электрошоковых щупов и прочих премудростей, и то еле выкарабкался из неподвижно-живой исполинской гадины. Сейчас рисковать нельзя. И Иван пригнулся, прополз под низким стволом, попытавшимся придавить его к земле, но не успевшим, выскользнул – и уткнулся прямо в зеленую мирную лужайку с рыжей полузаросшей проплешиной. Здесь! Здесь стоял бот. Здесь он обронил Кристалл.

Надо искать… а надо ли?! Сейчас он поднимет эту крохотную штуковину, выберется из пузыря, отдаст ее Авварону – и все! финита ля комедиа! все закончится просто и гнусно. Нет, так нельзя. Но иного хода нет. Виски ломило от невыносимости положения и от тоски маятной, неизбывной.

Вот он! Иван опустился на колени. Да, это еще не Кристалл, но все же кристалл – маленький, розовенький, съежившийся, с налипшей поверху пыльцой, но он! Первым желанием было растоптать его, уничтожить, сжечь…

Иван выдернул из-за спинного чехла лучемет, вскинул его стволом вверх. Нет, кристалл не горит, и растоптать его нельзя. Можно зарыть поглубже, чтобы глаза не видели. И все! Но уничтожить его практически невозможно.

Иван взял кристалл двумя пальцами, осторожно положил себе на ладонь. Надо подержать его у тела, прижав прямо к коже: кристалл заряжается от человеческого тепла, от тонких энергий, исходящих от разумной человекообразной особи. Тогда он станет Кристаллом. И тогда Авварон заберет его себе. И откроются двери во Вселенную, заселенную людьми. И войдут в нее обитатели потусторонних миров. И станет это концом века и Апокалипсисом.

Виски заломило еще сильнее. Потом их сжало с такой чудовищной силой, что Иван тихо и протяжно застонал.

Так не должно было быть. Авварону невыгодно сейчас убивать Ивана. А кроме него никто не имел прямого воздействия… Никто?! Иван вдруг отчетливо увидал странное лицо Сихана Раджйкрави и сразу же его пронзила мысль: ведь он никогда не видел этого лица! никогда, ведь Сихан был то в облике уродливого монстра, то в теле круглолицего с широким перебитым носом, одного из «серьезных», что послали Ивана на явную и лютую смерть. Но сейчас это было совершенно иное лицо, невиданное прежде – узкое, темное, со вдавленными почти синюшными висками, тонким прямым носом, тонкими ровными губами, большими, но отнюдь не выпуклыми, не африканскими, глазами изумрудно-серого цвета, седые брови, седые очень короткие волосы бобриком, черные мешки под глазами, но какие-то странные мешки, не болезненные, а вполне присущие именно этому лицу.

Иван ничего не понимал. От боли в голове он начинал терять сознание. Но не потерял, не успел… боль отхлынула неожиданно. И в мозгу прозвучали слова: "Это я, Иван.

Вы узнаете меня?" Надо было что-то отвечать. Но слова не вырывались из пересохшего горла, только мысль скользнула: «Узнал! Хотя никогда не видел вас…» И Первозург услышал его. «Это я, именно я, не галлюцинации, не миражи. Слушайте меня внимательно: в Пристанище еще со стародавних времен мною были запрограммированы и заложены двенадцать областей, связующих меня с Ним, в какой точке Мироздания я бы ни находился, понимаете?!» Иван сразу все понял, иначе и быть не могло, ведь Первозург и был первозургом потому, что он создавал, проектировал и воплощал в жизнь этот чудовищный, непостижимый мир, и он не мог не быть предусмотрительным, он предвидел многие фокусы своего коварного детища. И вот он вышел на связь. Вышел, потому что Иван оказался именно в той области, в том пузыре, что соединен с Первозургом внепространственными каналами. Это чудо! Но и о действительности забывать не следует. Иван сунул бледный и немощный кристалл во внутренний, подмышечный клапан – пускай набирается сил.

«Как вы оказались там?» – спросил Первозург с явной дрожью в голосе.

«Меня теперь слишком многое связывает с планетой Навей», – сокрушенно признался Иван, чувствуя, что Авварон отчаянно пробивается в его мозг, в его сознание, но не может пробиться извне, не может, потому что ктото поставил психобарьеры, очень мощные, непреодолимые. Кто?! Наверняка, он – Сихан. Он здесь хозяин, он кодировал «черный пузырь», да это и к лучшему, все же человек, хоть и тридцать первого века, но человек.

«Никому не отдавайте Кристалла, – не попросил, и не посоветовал, а прямо-таки потребовал Первозург, – никому! Неужели вы не понимаете, что каждое подобное действие вызывает целую цепь ответных действий, страшную реакцию… я не берусь даже предсказывать всей чудовищности исхода, если вы решитесь на этот безумный поступок!»

"Решусь, не решусь, – уныло протянул Иван, – что ж мне теперь, сдохнуть в Пристанище?! Что так, что эдак – гибель! У меня вообще нет выбора, уже давно нет никакого выбора, я как тот витязь на распутье, только на моем камне написано: «куда ни пойдешь, везде смерть найдешь!»

«Я вытащу вас оттуда!» – взмолил Первозург.

«Каким образом? Вы сами себя не могли вытащить из Пристанища!»

«Да, не мог, – признался Первозург, – самих себя за волосы вытаскивают только сказочные герои. А ныне сквозной канал: на одном конце я, на другом вы – это совсем иное расположение, неужели вы не понимаете? Я вас могу немедленно вернуть на Землю. Кристалл у вас?»

«Да!» – признался Иван.

«Тогда готовьтесь!»

– Нет! – Иван заорал вслух. Он прекрасно осознавал, что другого случая оказаться в Пристанище у него не будет. И он не покинет этой чертовой планеты Навей, пока не увидит его. А может, и не существует никакого сына, может, это все сказки?! Нет, Авварон не врал. – Освободите меня! Снимите все барьеры, Сихан. Я вернусь на это самое место ровно через час, я вам клянусь!

Снова адски заломило в висках. Иван упал в траву, чуть не задохнулся. И почти сразу, сквозь слой ваты пробился гнусавый голосок: «Где ты был? Что с тобой, Ванюша, я ничего не видел, ничего не слышал… ты хотел обмануть дядюшку Авварона?!»

– Заткнись, негодяй! – закричал Иван. – Кристалл у меня. Вот он! Ты видишь?! – Иван вытащил кристалл из клапана, воздел его в руке.

– Я ничего не вижу. Но я верю тебе… ты не посмеешь обмануть своего лучшего друга, погоди, сейчас я перемещу тебя, не бойся, ни один волосок не упадет с твоей головы.

Ивана вдруг ошеломило.

– Куда ты переместишь меня?! – выкрикнул он.

– На Землю, куда же еще, – глухо прозвучало в ответ.

– Врешь! На Земле ты не сможешь взять Кристалл!

На Земле ты-нематериален! Ты самый настоящий бес, ты снова путаешь меня, ты снова обводишь меня вокруг пальца! – Иван был взбешен, этот колдун заманил его в Пристанище и будет морочить до тех пор, пока не получит своего и не погубит его, Ивана. – Вот видишь, я кладу кристалл туда, откуда взял его! – Иван положил прозрачный, тусклый, блеклый ограненный камешек в траву. Встал. И сказал совсем тихо, но твердо. – А теперь веди меня к ней. К ней и моему сыну. Кристалл я заберу на обратном пути, когда ты выполнишь свое обещание.

Авварон долго молчал. Было слышно, как он сопит и причмокивает, как вздыхает тяжко, с присвистом. Потом будто из могилы прозвучало:

– Будь по-твоему!

Ивана опрокинуло наземь, перевернуло и понесло прямо в колючие, живые заросли. Острые шипы вонзились в него. Но боль тут же утихла. И он начал задыхаться. Нечто липкое и плотное обволокло его, стало засасывать. Фильтр! Снова система фильтров. Они высасывают его из черного пузыря через фильтры – значит, они властны над ним. Да, здесь в Пристанище, они могут сотворить с ним что угодно – убить, воплотить в какую-нибудь гадину, погубить, истерзать и замучить, они могут все! А он ничего.

Полыхнуло синими сполохами хрустального льда, прожгло неземным космическим холодом. Проплыла перед глазами рыбина – клыкастая, плавникастая гиргейская тварь, облизнулась толстым пористым языком, прожгла кровавым взглядом. Но не испугала. Теперь Иван все знал про них, или почти все… наблюдатели проклятые! нейтральная сторона! кладезь информации!

Только из этой кладези черпают все кому не лень. И везде они поспевают, всюду щупальца свои суют. Ну и дьявол с ними. Иди, и да будь благословен! Иного ему и не дано.

Иван воспрял. Он вновь обретал зрение.

Лес. Ночь. Тьма. Мертвенный проблеск ущербной луны. Уханье филинов и выстужающий кровь вой. Все уже было… Глаза медленно привыкали к мраку. Вот она, избушка – та самая избушка. Вот дверца косая, кривобокая, вот и цепь… на ней сидел оборотень. Почерневшие от древности доски, провалы окон еще более темные, чем ночь. Чудесная и страшная избушка. Он отошел на несколько шагов назад, и в глубине замшелого оконца высветилась мерцающая свеча. Внутри кто-то был. Если Авварон, Иван поклялся убить его сразу, на месте – второй цепи злых и выматывающих мороков он не выдержит. А времени мало, совсем мало – он обещал вернуться через час. Минут десять уже прошло, можно и не сверяться, не меньше. Иван снова приблизился к двери…

свет свечи померк. Он шагнул внутрь и как в прошлый раз ударился о низкую притолоку, и снова из сеней пахнуло прелой соломой и духотой. Он опять уткнулся лицом в душистый пук травы, подвешенный невесть кем, плеснул водой из кадки – рука сама залезла в нее, задел плечом деревянное растрескавшееся корыто, которое он сбил в прошлый раз. Теперь оно не упало, но глухим похоронным гулом загудело, будто колокол из подземелья.

Дверь в горенку заскрипела, выгнулась и поддалась.

Иван шагнул внутрь. И понял, что не ошибся – та самая избушка, в которую можно войти из одного мира, а выйти в другой. Избушка-шлюз, избушка с тысячами дверей в тысячи измерений. Крохотная горенка, низкий черный потолок, полусгнившие полки с рухлядью, два косоногих, но кондовых табурета, дубовый растресканный стол, выскобленный до блеска, но почерневший от времени, сено на полу, еловые шишки. Свеча вспыхнула будто во мраке, хотя в избушке было скорее сумеречно, чем темно. И все же свеча высветила то, чего не было видно сразу: котенка, свернувшегося калачиком на столе, резное веретено, клубок стекловолокнистой бечевы, щербатый деревянный гребень… Язычок свечи дрогнул будто под наплывом сквозняка, и высветлил ее, сидящую на табурете, седую, высохшую, но прямую как лесное деревце.

Иван вздрогнул, сгорбился.

– Здравствуй, Алена, – прошептал он.

– Здравствуй, Иван.

Он не узнал голоса, старость уносит из звуков жизнь, оттенки и переливы. Она говорила тускло и безразлично, будто не спала много суток, а теперь неудержимо погружалась в сон, полуотсутствовала.

– Вот я и пришел, – Иван виновато развел руками.

Он не знал, что говорить.

– Я вижу. Я так долго ждала, что устала ждать… ты напрасно пришел. Не надо было тебе возвращаться.

Иван вглядывался в ее лицо, впивался глазами в каждую черточку – да, это она, Алена, Аленка, Аленушка.

Авварон не обманул. Они ее разбудили до срока, они раскодировали биоячейку! Убийцы! Нелюди!

– Уже прошла вечность после того, как я проснулась во второй раз. Я проснулась молодой, а потом состарилась. А ты остался таким же, ты даже стал еще моложе…

нет, этого не может быть.

– Может, Алена. Я стал моложе, потому что был Откат. На Земле и в Пристанище время течет по-разному.

Как они раскодировали ячейку?!

Старуха усмехнулась горько, еле заметно, а может быть, это лишь пламя свечи мигнуло, колыхнулось тенью по ее иссушенному годами лицу. Иван отвел глаза, он не мог смотреть на Алену, не мог.

– Какая разница. Это случилось – вот и все. А ты не успел, ты не пришел. Но я не виню тебя, мы были не пара: я из тридцать первого века, ты из двадцать пятого, ты с Земли, живой, настоящий, я-из анабиокамеры, воскресшая из мертвых, с полувытравленной памятью, полуживая, не женщина, а заложница Пристанища, биомасса, разумная материя для цепи воплощений в оборотнях и зургах блуждающего мира. Нас были сотни, тысячи… а осталась я одна, я пережила всех, и меня больше ие хотят приносить в жертву, я им не нужна, я сижу и пряду себе на саван, смертный светящийся саван, а лет через сорок, когда я умру, то, что останется от меня, воссоединится с этой фурией, с тем призрачным оборотнем, что преследовал тебя. И ты забудешь меня прежнюю, любимую и желанную, но будешь помнить меня ночным чудовищем, безумной и проклинающей ведьмой, да, так и будет, хотя я ни словом не хочу упрекнуть тебя." ведь я уже почти отмучилась, а тебе только предстоит пройти сквозь вековые мучения, через боль и страдания… ведь ты такой молодой, ведь ты будешь жить долго, очень долго, и ты всегда, каждый день, будешь вспоминать меня – но являться тебе буду не я, а она, злой дух Пристанища – так решили нелюди. И так будет!

Иван опустился перед ней на колени, склонил голову.

– Хочешь, я останусь с тобой до конца, в этой избушке, – проговорил он еле слышно, сдерживая слезы, – и пусть судьба решит, кому из нас раньше уйти из жизни.

В эти минуты он был готов забыть про все, бросить всех, пусть горят синим пламенем и Земля, и человечество, и все сорок пять миллиардов земных душ, пусть подавится своим Кристаллом подлый Авварон, пусть Вселенная расколется как орех надвое и пропадом пропадет, пусть ее поглотит геена огненная, и пусть восторжествует Черное Благо, коего ждут сотни миллионов беснующихся в подземельях землян, пусть оборотни, призраки, вурдалаки, безумные порождения ада и выродков человеческих, порождения, скитавшиеся сорок миллионов лет в иных пространствах, обретут власть над истребляемыми, заблудшими и пребывающими в неге, пусть так будет, пусть в стонах, судорогах и вое жутко погибнет все живое, пусть… а он останется здесь, в маленькой, тихой, древней избушке, рядом с нею. Он принесет себе сена, бросит в угол и будет спать на нем. Он выкинет к чертовой матери лучемет, утопит его в поганом болоте, что неподалеку от избушки, он будет собирать грибы, сушить их, он будет питаться травами и корой, и никто не посмеет вытащить его отсюда. Пусть так и будет.

– Не хочу! – ответила она. – Я забыла свой ослепительный, сказочный мир будущего. Я забыла тебя с твоим темным миром прошлого. Я живу этим лесом и светом луны. И мне ничего больше не надо.

– Прости меня, прости, – Иван припал лицом к ее коленям, грубый лен длинного, долгополого платья потемнел, пропитался так и не сдержанными слезами. Она положила ему на голову легкую, почти невесомую руку, погладила.

– Уходи, – сказала она. – Уходи, ничего не вернуть.

– А сын?! – вдруг вспомнил Иван. – Ведь ты родила мне сына?! Где он?

– Родила… но не тебе, Иванушка. Они забрали его.

Он вскинул голову, не вставая с колен, пудовым кулаком ударил по столу, так, что загудел тот, задрожал. И отозвался на стук из лесу испуганным уханьем филин, завыли протяжно и тоскливо в черной, безлюдной чаще волки-оборотни. Налетели сырые ветра, захлопали ставнями, погасили пламя свечи. И пропало все, мраком покрылось.

– Уходи, Иван, – прошелестело над ухом.

Он вытянул руку, но ничего и никого не нащупал. Он один на коленях стоял посреди страшной избушки, будто и не жила в ней эта старая и высохшая женщина, а приходила лишь к нему на свидание – пришла и ушла. А он остался – опечаленный, истерзанный, измученный, бессильный.

Он стоял так минут десять. Потом сорвался:

– Ах ты нечисть поганая! Обманул?! Где ты есть?!

Он звал Авварона Зурр бан-Турга, поводыря своего и беса-искусителя, звал через левое плечо, как и учил тот.

Но колдун не откликался.

И тогда Иван бросился в сени, сшиб корыто, опрокинул бадью, пнул ногой скрипучую дверь. И вылетел в ночь, в лес – в тот же самый, в поганый колдовской лес планеты Навей.

Вылетел и обомлел.

Из мрака и сырости глядел на него, сверкая огромными белками, Дил Бронкс – черный и поблескивающий в мертвенном свете луны будто антрацит. Но откуда здесь Дил? Этого не может быть!

Иван сделал шаг вперед.

И негр сделал шаг вперед, развел огромные ручищи для объятия, словно обрадовавшись неожиданной встрече. Толстые губы расползлись в широченной улыбке, обнажая крупные белые зубы.

– Как ты сюда попал? – изумился Иван. И тоже распахнул объятия – машинально, ничего не соображая.

– Попал, попал… – эхом отозвался Дил. Он был одет в серый комбинезон с черными нашивками и какими-то странными прорехами.

Иван пригляделся – в прорехи просвечивал мертвецкий лунный свет. Вот это да! А где бриллиант, вцементированныи в передний зуб, где этот блестящий камушек, столь милый сердцу Бронкса? Нет его!

Иван еле успел выскользнуть из смертных объятий.

Его обдало трупным душком, но черные лапы сомкнулись не на его горле, а чуть левее, сомкнулись с невообразимым и неестественным хрустом, будто переламывая чьи-то кости.

Не дожидаясь, что последует дальше, Иван ударил оборотня ногой в бок, отбрасывая от себя. Удар получился неловкий и слабый, подошва увязла как в тесте. Но этот удар спас Ивана от нового еще более мощного захвата.

– Уг-г-рррх-ы-ы!!! – взревел оборотень, вздымая черную морду к луне и раздирая когтями серый балахон комбинезона.

Вот тебе и Дил Бронкс! Иван отскочил влево, прямо за ствол осины. Почти следом огромная лапища ударила по дереву, когти начали рвать кору. Прямо на глазах оборотень менял внешность – становился еще больше, зверовиднее, крупные белые зубы превращались в клыки, волосы в шерсть, глаза наливались кровью, остатки комбинезона трещали, спадали, обнажая мускулистое, заросшее рыжей щетиной тело.

Ну, вот так оно лучше! Иван всегда предпочитал видеть врага в его собственном обличий, нечего тень на плетень наводить. Он не стал нападать, выждал, когда оборотень бросился на него, клацая зубищами, и угрожающе рыча, чуть отступил, изогнулся, присел, отпрыгнул и в развороте, в прыжке, что было силы ударил пяткой прямо в висок – удар был смертельным, испробованным сотни раз, такой запросто валил с ног и отправлял на тот свет не только слона обыкновенного земного, но и исполинского мегозавра с планеты Угонда – височная кость у мегозавров достигала полуметра толщины, но она раскалывалась пустым орехом и мозги вытекали наружу. Иван любил животных и жалел их. Но когда стая мегозавров прогрызла на угондийском карьере защитную сферу и принялась пожирать одного андроида за другим, Иван бил их именно так, он был безоружен, никто и предположить не мог, что на карьере, в этом ржавом царстве тоски и уныния, понадобятся лучеметы. Давно это было… но это было в привычной, своей Вселенной. А здесь удар не сработал – нога снова завязла, потом с хлюпом и чавканьем отлипла. Оборотень истерически завизжал, упал, сжался в комок, покатился за стволы, но отнюдь не превратился в бездыханное тело. Пристанище. Проклятое Пристанище с его причудами и колдовством!

– Авваро-он?! – заорал Иван снова. – Где ты, негодяй?"

Иван не сомневался, что это шуточки подлого и лживого карлика-крысеныша, который был совсем не карликом и не крысенышем, который был." невесть кем и чем.

Оставалось не более получаса. Нет, Сихан в любом случае будет ждать, никуда он не денется. Ведь просто так уходить нельзя, Алену удалось повидать, горькая встреча была, но была, он не все успел расспросить, она не все сказала, и, главное, так ничего не удалось выведать про сына… может, его и не было?! а может, он давно погиб, или пропал в мирах-гирляндах, или его воплотили? Ну, гнусный подлец Авварон! Теперь Иван не знал, что делать.

Он обернулся назад – избушки не было, след ее простыл, кругом тонкие, кривые стволы осин, кочки, топь да филин все ухает, не переставая, злобно и гнетуще. И тихая жуткая ночь. Только всхлипывания еле слышные доносятся из-за стволов, кто там? Иван пошел на странные звуки. Шел он долго, прыгал с кочки на кочку, перелезал через буреломы, продирался сквозь кустарник – во тьме, в призрачных бликах лунного света. Он уже прошел столько, что из эдакой дали не то что плача, а и рева бронехода не услыхать. Но всхлипывания не прекращались.

И вот тогда он неожиданно резко обернулся.

Прямо за спиной, метрах в трех под согбенным корявым стволом сидела Алена – не высохшая и старая, а та самая, которую он оставил на планете Навей: молодая, прекрасная, измученная и преследуемая. Она сидела, спрятав лицо в колени, сидела и плакала. Живая, желанная…

– Аленушка, – прошептал Иван пересохшими губами.

Она чуть приподняла голову, глянула на него одним глазом и зарыдала пуще прежнего. Серая хламида, которую она давным-давно, совсем в иной жизни содрала с одного из воинов непобедимого и сгинувшего Балора, была на коленях и ниже темной, сырой от слез.

– Аленушка! – Ивану показалось, что он закричал в полный голос, но слова сиплым клекотом еле вырвались из горла.

Он уже хотел броситься к ней, упасть на колени, обнять ее крепко-крепко и плакать вместе с ней, радоваться и грустить, забыв все нехорошее, весь этот злой морок, напущенный нечистью… Но замер, не решился, что-то внутреннее и сильное стучало в висках: Иван, не спеши, не надо, погоди! И почему она смотрит на него все время одним глазом, левым глазом, почему не поднимает лица от колен?! Леший… Иван сразу вспомнил всех, кого повидал в Пристанище: леших, навей, оплетаев, кикимор болотных… они все одноглазы и хромы, они глядят искоса, облекаются в чужую плоть, они появляются из-за спины, из-за левого плеча, насылают тоску и смерть. Но при чем тут она, Аленка?! Она просто плачет, сейчас она откинется назад, посмотрит на него большими, глубокими глазищами своими… и все кончится, колдовство, призрачные тени, сумрачные видения, и останутся они одни, вдвоем.

– Это же я, – тихо проговорил Иван. – Погляди на меня! Я люблю тебя! Я так долго ждал нашей встречи!

Алена снова уткнулась лицом в хламиду, снова волна дрожи пробежала по спине ее, плач стал громким, отчаянным, горьким. У Ивана сердце пронзило острейшей иглой жалости и боли. Он готов бьы ползти к ней, вымаливать прощения, целовать ноги, подол этой драной хламиды.

И все же внутренняя скрытая сила удерживала его, заставляла делать иное, наливая ноги свинцом.

– Погляди на меня! – закричал он.

Плач перешел в жуткое стенание, в пронзительный крик-вой, в истерические взвизгиваний и хрипения.

– Посмотри на меня!!

Она приподняла голову, будто подчиняясь требованию, закрыла лицо ладонями. И снова меж ними проглядывал один глаз, левый, но смотрел он странно и страшно, ледяным взглядом, совершенно не сочетавшимся с завываниями и плачем. Вот уже и пена потекла пузырящаяся по рукам, затряслась голова, забилось в конвульсиях все тело.

– Смотри на меня!!!

Руки упали безвольными плетями.

И Иван увидал ее лицо. Но лишь первый миг это было ее лицом, Аленкиным. А спустя этот краткий миг стало происходить что-то чудовищное, невозможное – острым клинком вытягивался ведьмачий нос, проваливались щеки, заострялись скулы, покрывался колючей рыжей щетиной костистый подбородок, когти вырастали на месте ногтей, и переходил плач в злобный рык, в клокотание звериное. Оборотень! Снова оборотень!

Иван прыгнул вперед, ударяя сразу двумя ногами, ломая грудную клетку поганому чудищу. И снова завяз, снова погряз в трясине колдовской плоти, еле извернулся, упал, откатился. И бросился снова. Он бил гадину беспощадно, бил смертным боем – руками, ногами, локтями, коленями, головой. Бил, отскакивал и снова бил. И всякий раз ему самому доставалось крепко – острые когти оборотня изорвали одежду и кожу на лице и руках, кривые клыки впивались в мясо, выдирая куски, кровь сочилась отовсюду, он слабел. А оборотень набирал силы, становился все больше, выше, шире, страшнее. Он уже на две головы возвышался над Иваном. И теперь он бросался на человека, Иван еле успевал уворачиваться и отбиваться. Не помогало знание особых, тайных приемов, ничего не помогало. Оборотень на глазах постигал систему «альфа» и бил Ивана его оружием, его приемами. Он бил человека древними ведическими ударами, каких и знать-то не мог. Иван ничего не понимал, такого бойца ему встречать пока не доводилось: чудовищная нежить не просто избивала его, но уже добивала, он не мог ей ничего противопоставить, он был измучен, изранен, обескровлен, подавлен. Он ослеп и оглох от ударов и только чудом еще оставался жив. Монстр уже издевался над ним, забавлялся беззащитной и обреченной жертвой, сломленной, обессилевшей, загнанной в угол. Это было лютое избиение.

И в последний миг, падая почти бездыханным на топкую землю, усеянную палой листвой, Иван всего на какое-то мгновение, чудом сумел собраться – это был отчаянный, полубезумный всплеск сил и воли. Он выскользнул из-под смертного удара костистого и когтистого кулака, вскочил на ноги, всем телом навалился на ствол ближайшей осины, сломал ее, расщепив вдоль узкого ствола, выдрал, вскинул, выставил вперед и, ничего не видя, ничего не слыша, бросился на оборотня.

– Стой! – прогремело сзади голосом Авварона Зурр бан-Турга. – Не смей этого делать! Ты убьешь его!

Но Иван ничего не слышал.

Он уже вонзал острый конец осины прямо в сердце чудовищу.

– Остановись! Это же твой сын!

Нет! Иван не слышал. И не верил.

Он загонял осину все глубже.

Он задыхался, обливался кровью, но добивал оборотня.

– Убийца!!! – вопил гнусно и истошно Авварон.

Иван опрокинул оборотня. Теперь он стоял, еле удерживаясь на ногах, опираясь всем телом на осиновый кол, изнемогая от нахлынувшей слабости. Но сквозь кровь, сквозь боль и мрак он видел, как жуткое, кошмарное чудище истекает черной кровью, уменьшается, превращается в человека – хлипкого, голого, трясущегося, скребущего землю ногтями и молящего о пощаде.

Да, молящего о пощаде с пронзенным сердцем.

– Ты убил собственного сына! – зловеще прошептал из-за левого плеча Авварон. – Я же сказал тебе, Иван, что будет встреча с сыночком. Ты сам просил об этом, ты что – забыл? Забыл! А потом убил его. Убийца!

– Врешь, сволочь! – прохрипел Иван.

Человек извивался, стонал, тянул руки к нему, к Ивану, глаза его были налиты непостижимым отчаянием.

Нет, Иван не верил, он ничему не желал верить, он давил на осину, пригвождая оборотня к земле.

– Ну и дурак, – прошипел напоследок Авварон. – Убивец ты! – И отвернулся. И пошел прочь. А пройдя три шага, обернулся черным вороном – и улетел, канул во мраке.

Дурак? Убивец? Иван резко выдернул осину из груди оборотня. Упал. Он не мог стоять на ногах. Но он просипел, вопрошая:

– Правда это?

Оборотень не ответил. Рана у него на груди медленно затягивалась. Иван заглянул в глаза оборотня. Это были серые, глубокие глаза Аленки. Оба глаза, а не один левый.

Такие глаза не могли появиться в этом проклятом мире сами по себе. И это были не глаза оборотня, это были глаза его сына. Значит, он родился. Значит, он выжил и стал вот таким.

– Ты живой? – спросил Иван.

– Я не умру, – глухо ответил сын-оборотень. – Ты пожалел меня. Зачем?!

– Много будешь знать, скоро состаришься, – пробубнил Иван. – Тебе мать ничего про меня не рассказывала?

– У меня не было матери, – вызывающе проговорил оборотень, – я сын Пристанища.

– Ты мой сын, – сказал Иван. – Погляди на меня, и ты узнаешь себя.

Теперь, когда оборотень был в своем собственном облике, он и впрямь казался почти двойником Ивана – тот же нос, тот же лоб, подбородок, вот шрама над бровью нет. А роста почти такого же, и пальцы на руках, и даже уши, щеки… только глаза были ее; Аленины! Вот так встреча!

Иван чувствовал, что теперь сын-оборотень не сделает ему ничего плохого, хотя и не поверил ему, хотя и не признал. Но еще он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, еще немного и даже этот призрачно-мертвенный свет луны смеркнется, и он погрузится во мрак. И тогда Иван рванул ворот, снял с шеи маленький железный крестик на цепочке, подполз к сыну и надел на него. Тот передернулся, выгнулся, захрипел.

– Носи! И не снимай! – приказал Иван. – Ты мой вечный должник! Я тебе жизнь вернул… Дал, а потом вернул! Понял? Ты меня понял?! Не снимай никогда…

Иван провалился во мглу. Но последнее, что увидал перед провалом было встревоженное и совсем человеческое, вопрошающее лицо с серыми глазами, лицо, склоненное над ним. О чем сын хотел его спросить. О чем?!

И-ван так и не узнал этого.

Две безликие тени возникли перед карликом Цаем ван Дау внезапно. Но он сразу понял, кто это.

– Ты хотел уйти от нас? – сокрушенно, почти плача, вопросила одна из теней.

Цай промолчал, он знал, что теперь разговоры бесполезны, все будет зависеть не от его ответов, а от того, какие инструкции получили в Синдикате серые стражи.

Они могут просто взять да пропустить через его позвоночник ку-разряд – и это будет крышка, четвертого разряда Цай ван Дау не выдержит, и ни одна из комиссий не установит, что он умер насильственной смертью.

Но тени словно читали его несложные мысли:

– Не бойся, – ласково прошипела другая, – ты еще нужен Синдикату, тебя не ликвидируют… пока. Но примерно накажут, чтоб впредь неповадно было, и другим в науку!

Цай молчал.

Первая тень неторопливо оглядела камеру, обвела липким пристальным взглядом пол, стены, потолок, сливающиеся в нечто серое и единое. И спросила, указывая мыском серого сапога на бесчувственное тело:

– А это еще что?!

– Псих, – ответил карлик Цай.

– Больной, что ли? – переспросила тень.

– Ага, больной, – равнодушно выговорил Цай. Ему теперь было на все наплевать, мечты о тихой и спокойной старости на заброшенной дальней планете канули в тар-тарары. Ничего не будет. Ни-че-го!

– И чем же он болеет, позвольте узнать?

– Душою, – голос Цая совсем померк.

– А ты решил спрятаться у него в палате? Ты забыл, что в твоем мозгу сидит маленький такой дельта-маячок, забыл, что старые и добрые друзья всегда видят тебя и никогда не бросят одного? Эх ты, Цай ван Дау, а еще отпрыск царских кровей в тридцать восьмом колене!

– Императорских! – поправил Цай.

– Чего?!

– Императорских кровей, вот чего. Только не осталось их во мне, ни хрена не осталось – всю кровь вы мою выцедили, кровопийцы! Убивайте здесь! Никуда не пойду с вами! Надоело! – Цай выпалил все это на одном дыхании и отвернулся.

– Не хочет, – с издевкой протянула одна из теней.

– Устал, небось, – сочувственно просипела другая. И тут же добавила:

– Надо ему освежающий массаж сделать, тонус поднять!

И обе тени придвинулись к Цаю на расстояние вытянутой руки, сунули руки в боковые карманы серых балахонов. Стражи Синдиката были на службе и они не имели права на сострадание.

– Я убил его… – неожиданно прохрипел лежавший на полу.

– Бредит? – вслух осведомилась одна из теней.

– Можете, убрать? – вопросом на вопрос ответила другая. И вытащила из кармана крохотный черный шарик на трубочке без рукояти – распылитель ограниченного действия. Сноп лилового искрящегося света накрыл лежащего, окутал фиолетовым облаком… и пропал, улетучился.

– Что еще за дела?! – воскликнул первый страж.

– Это фантом, – развел руками другой. – Его здесь нет, одна видимость. Сейчас проверю! – Он подошел ближе к лежащему, пнул ногой – удар был ощутим и телесен. Он пнул сильнее.

– Прости меня, я чуть не убил тебя… – снова прохрипел лежащий. И открыл глаза. Они смотрели вверх, но ничего не видели, это был отсутствующий взгляд человека, глядящего во мрак.

– Брось ты его! Не наше дело!

– Да, пора заняться этим! – он кивнул на Цая.

Цай вытаращенными глазищами, сквозь наплывающие полупрозрачные бельма смотрел на Ивана, лежащего посреди камеры, и ничего не понимал. Да, он знал, что самого Ивана нет, что лежит здесь лишь его материальная оболочка, а точнее, просто конгломерат атомов, молекул, клеток, внешне абсолютно похожий на ушедшего.

Но почему распылитель не берет этого двойника? Почему?! Цай ван Дау был не просто инженером, ученым, конструктором и создателем новейших технологий, он был еще и философом, мыслителем. И он обязан был даже перед смертью разгадать загадку, ум его проснулся, Цай ожил. Ретранс делали не на Земле, его делали не в этом веке – и все его возможности были еще неясны. Но ретранс явно гарантировал возвращение странника в его тело, то есть он обеспечивал неуничтожаемость этого тела! Теперь все менялось в корне.

Карлик Цай встал. Подошел ближе к стражам Синдиката, шершавым распухшим языком провел по кровоточащему нёбу и, глядя прямо в невыразительные глаза одного из стражей, плюнул черным сгустком ему в лицо.

Цай знал, что они могут убить его здесь, уничтожить полуматериальную оболочку, но им неподвластно его тело, оставленное в бункере… а сознание, душа, все, что спрессовано в объеме его мозга – неуничтожимы, даже если его сейчас распылят в ничто, они распылят только материю, а сам он вернется туда, откуда прибыл.

Цай громко расхохотался.

И стражи все поняли. Они осознали свое бессилие.

Один из них, оплеванный и униженный, достал из кармана платочек, размазал черную кровь по лицу. И прошипел:

– Ничего! Куда ты от нас денешься?!

Другой злорадно ухмыльнулся и уставился в упор на Цая ван Дау, беглого каторжника, наследного императора и гения подповерхностных структур. Этот гений нужен был Синдикату живым. Но ни одна из инструкций и ни один приказ не освобождали этого гения от заслуженных им наказаний, а уж степень этих наказаний дозволялось иногда определять самим серым стражам на месте.

Очнулся Иван в зеленой травушке посреди колючего полуживого кустарника. Он не сразу понял, что произошло, долго озирался, вспоминал, пока не сообразил, что Авварон, подлец и негодяй, исполнил обещанное, а потом снова впихнул его в «черный пузырь». А вот сколько прошло времени, Иван не знал. Он сидел в траве и удрученно разглядывал свои разбитые в кровь, изодранные руки. Все лицо горело от боли, кости ломило, комбинезон был черен и грязен. Жуткий сон! Да, все это было жутким, кошмарным сном, этого не могло быть в действительности, не могло, и все тут! Сын-оборотень, осиновый кол, страшная избушка, и не избушка вовсе, а переходной шлюз, такие на Земле будут лет через тыщу, не раньше! Аленка, постаревшая до неузнаваемости, наваждение, злой, гнетущий морок!

Горло сдавливало накатывающими судорогами, измятая грудь болела, пылала – она, как и лицо, было сплошной раной, одним большим синяком-нарывом.

Иван провел рукой по коже, – прямо под разодранным воротом, от шеи, потом на грудь", крестика не было. Неужели он и впрямь отдал его сыну-оборотню?! Нет, скорее всего цепочка оборвалась и крестик потерялся, лежит где-нибудь как и кристалл этот. Сон! Тягостный, черный сон! Но он сам просил о встрече, никто ему не навязывал ее. Ах, Авварон, Авварон – темная душонка, одним словом, нечисть.

Иван попробовал приподняться – тело его слушалось, но болело немилосердно, до черных кругов в глазах, до неудержимого стона. Это ж надо, как его отделали! И кто? Сыночек родной! Родимый! Плоть от плоти, кровь от крови! Оборотень! Мерзавец! Предатель! Негодяй!

Иван вдруг оборвал свои излияния… это кто еще предатель?! это кто негодяй?! Он сам их бросил и предал. И родился его сын не на Земле, а в треклятущем Пристанище, и рос в нем, по его черным и гнусным законам. Хорошо еще не стал чем-то похуже! и не сон это, а явь, чистая явь! Иван глухо, с надрывом застонал.

Но тут же вновь люто сдавило виски, бросило наземь, замутило, закрутило. И пробился прямо в мозг голос:

– Иван! Иван, что с вами?! Почему вы молчите? Я не могу долго поддерживать связь, канал скоро закроется!

Иван!!!

– Да здесь я, – вяло ответил Иван. Он не знал, что делать. Авварон не простит ему обмана. Да и идти на обман дело негожее, грех. Хотя какой это грех провести нечистую силу, не грех, а хитрость… военная доблесть. Эх-хехе, хитрость, это и есть грех. Да, он обещал отдать Кристалл, обещал, никуда не денешься. Но разве он называл точные сроки, когда отдаст?! Нет, не называл. Ну и нечего спешить. Все будет отдано, что положено. Потом!

Иван пошарил рукой – не Кристалл, а граненое стеклышко нащупали пальцы. Его надо отогреть, оживить, насытить теплом человеческим, и тогда это стеклышко станет Кристаллом. А-а, была не была!

– Сихан, я готов! – прошептал Иван. – Забирайте меня отсюда.

И снова как сквозь вату пробилось: «Я не вижу теоя, Ванюша, милый! Отзовись на зов дядюшки Авварона, не молчи!» Он пробился, он пересилил барьеры и преграды.

Но в «черный пузырь» ему не войти. И слава Богу! Есть мир людей. Есть Пристанище. И есть Преисподняя. Три разных уровня, меж которыми миллионы ярусов и пространств, миллиарды миров-гирлянд и иных измерений, пронзаемых миллионами сфер-веретен. И каждому есть по воле Божьей свое место. Вот и сиди на этом своем месте! Прав был батюшка, прав, человек должен жить в людском мире, жить по-людски, и нечего во тьме искать света. Господи, обереги душу раба Твоего, ибо ставший Твоим рабом, отдавший Тебе себя, никогда и ничьим рабом уже не станет, а пребудет во всех мирах Твоих свободным и творящим. По Образу и Подобию!

– Забирайте меня – заорал Иван.

Обеими руками он прижимал к вискам ретранс и еще мертвый кристалл. Он был готов к перебросу. Но он не знал, кто окажется сильнее: Первозург Сихан Раджикрави, создатель Пристанища и управитель каналов, или черный кубик. Это выяснится позже – Сихан перебросит его из замкнутого мира планеты Навей, а там… нечего гадать, иначе будет поздно, иначе Авварон накроет их всех.

– Ну чего вы тянете?!

Ответа не последовало. Зато прямо над Иваном разверзлась вдруг огромная воронка черного, безумного, бешеного водоворота. И его потянуло туда, приподняло, стало засасывать. Боль в висках утихла. Он вообще перестал ощущать собственное тело… его вырвало из мира зеленых лужаек, колючих живых кустов, оборотней, зургов, шестикрылых драконов, леших, оборотней, вурдалаков и навей. Вырвало и швырнуло во тьму.

На какой-то миг Ивана вынесло прямо в Пространство, над сияющей и огромной Землей. Он завис в пустоте и холоде. Но его не убило, не разорвало собственным давлением, не сожгло, не превратило в кусок льда – он просто замер, удерживаемый двумя незримыми силами, борющимися не с ним, не с его телом, а друг с другом. И когда одна перемогла другую, пересилила – его рвануло вниз. Но он не упал на исполинский земной шар. Он не сгорел в атмосферных слоях.

Он просто очнулся посреди серой, обитой жестким синтоконом камеры, камеры без окон и дверей. Он видел свои руки – они не были разбиты и разодраны. И коглбп – незон был цел. Только немного болели бока, ныла сгула.

Но это были мелочи. Важным было иное: в камере стоял какой-то зудлизый, неприятный шумок. Он просто вытягивал нервы из тела. Иван оторвал лицо от ладоней, от синтокона. И увидел двух типов в серых балахонах, серых сапогах и кругленьких шапочках на головах. Они стояли в углу, раздвинув руки, удерживая в них что-то похожее на тончайший невод. Внутри невода было сияние, зеленоватое, тусклое, неровное… И в этом сиянии бился а мучительнейших судорогах карлик Цай ван Дау.

Иван оцепенел. Но замешательство длилось недолго.

Серые не успели даже голов повернуть к нему, как уже лежали на полу с вывернутыми руками. Осевший невод утянул за собой свечение. Цай вывалился из его тенет и рухнул замертво. Рядом с ним упал и сам Иван – последние силенки ушли на рывок, на усмирение незнакомцев.

Лишь через полминуты Иван сумел пошевелить языком и спросил у очнувшегося Цая:

– Кто это?!

– Дерьмо! – коротко ответил ван Дау.

– А это? – Иван кивнул в сторону невода.

– А-а, вот это знатная штуковина, – заулыбался горько и двусмысленно Цай, – ку-излучение не портит ни кожи, ни мяса, но ощущение такое, будто тебя поджаривают и снаружи и изнутри. А ежели эту мерзость пропускают сквозь позвоночник, Иван, лучше и на свет не рождаться!

– Ясно!

Иван понемногу приходил в себя после переброса.

Силы возвращались не сразу, но возвращались. Он еще полежал немного, потом поднялся, подошел к серым. Те пребывали в полузабытьи, только стонали и чуть шевелили вывернутыми из ключиц руками.

– Не слишком я с ними… э-э, грубо? – спросил Иван.

– Да нет, ничего, не слишком, – развеял его сомнения карлик Цай. – Ежели где чего лишнее нужно, это уж по моей части.

Он тоже медленно оправлялся, приходил в себя.

Встал, подошел к одному из серых, вытащил у него из кармана балахона трубочку с шариком, направил ее на одно тело, потом на другое, полыхнуло сиреневым полыхом… и ничего на полу не осталось.

– Зачем?! – растревожился Иван.

– Да ладно, не беспокойся, – осадил его карлик Цай, – этого дерьма в Синдикате хватает.

– В Синдикате? – переспросил Иван.

– В нем самом.

– Ты отрезал все дороги назад!

– Они у меня давно отрезаны, Иван.

Цай ван Дау снова присел в углу палаты-камеры, пригорюнился. От стражей он ушел. А вот от себя да от этого русского Ивана никуда не уйдешь. Прощай, планетка с голубыми кактусами и зелеными тюльпанами, прощай, тихая спокойная старость!

– Я слишком рано пришел, – вдруг начал оправдываться Иван. – Обещал в тот же час и тот же деньКарлик рассмеялся, и снова из дыры во лбу потекла у него черная кровь, снова растрескались узкие губы, обнажая воспаленные десны. Цай был болен, давно и неизлечимо болен. Но его железной воле, его выдержке могли позавидовать многие.

– Ты, Иван, не рано пришел, – сказал он, – совсем не рано, ты чуть не опоздал. Еще бы три минуты, и здесь никого бы не осталось, они уже кончали меня наказывать. Понимаешь, они все время меня наказывают, чтобы я ни делал, я вечно наказанный. Синдикат заработал на моих мозгах сотни миллиардов, а я все виноват! Так вот, они же собирались уводить меня с собой… и тут ты заявился, а, точнее, очухался.

– Неважно. Я о другом хотел сказать, – продолжал Иван, – я еще не везде побывал, Цай. И ты должен меня понять. Ты чуть не отдал Богу душу из-за меня, натерпелся от извергов. Но я не могу начать этого, пока не облегчу душу. Я страшный грешник, Цай, я слишком многим должен, я по уши в долгах, но главное, мне надо принести покаяние… принести тем, перед кем я грешен, перед кем виноват. Я был в Осевом… да, да, мы когда-то там были с тобой вдвоем, но это совсем иное, я был в Пристанище, я вернулся оттуда, но часть меня осталась там. Я не знаю, приняли мои покаяния, нет ли, но я сделал то, что обязан был сделать… теперь мне надо в Систему. Мне надо повидать одну русоволосую, ты ее не знаешь, мне надо выведать кое-что… но главное, мне надо повидать ее. Я уже погубил двух женщин, погубил своего сына… и чуть сам не лишил его жизни, а ведь я даже не спросил, как его зовут, вот какой я человек, Цай. Но там все, там уже в с е! А в Системе еще может быть надежда, я обязан туда идти! Потом не будет такой возможности, потом вообще ничего не будет. Ты понимаешь меня?!

Цай ван Дау молчал. Но он все понимал.

Он понимал, что Иван вернется в камеру в тот же час, в тот же миг, когда и покинет ее. Но это будет потом, а он останется здесь. И еще неизвестно, кто заявится сюда до возврата русского странника, ведь слишком многие хотели бы свести счеты с беглым каторжником. Иван оставлял его на муки и смерть.

– Иди! – сказал Цай. – Но помни, люди ждут тебя.

Ты не должен погибнуть там.

– Да, – глухо выдавил Иван, – я пойду… сейчас пойду.

Карлик Цай пригляделся к нему, вытащил из кармана горсть стимуляторов, протянул на ладони.

– Это все, что я могу тебе дать с собой. Бери! – сказал он. И тут же, будто спохватившись, достал из-за отворота короткого сапога витую рукоять. – Возьми и это, пригодится!

Иван вздрогнул. Откуда у Цая чудесный меч?! Он сразу узнал эту рукоять. Ну ван Дау, ну молодец, выручил!

– Давай!

Иван плотно сдавил рукоять, лезвие, широкое и сверкающее, молнией вылетело из нее, озарило полутемную камеру.

– А ну испробуй!

Иван не заставил себя упрашивать. Он рубанул по серому синтокону, рубанул вскользь, неглубоко, но острейшее лезвие меча рассекло пластик на полметра вглубь, будто широченная пасть огромной гадины раззявйлась.

– Нормально, – тихо и умиротворенно сказал Цай. – Вот и все. Больше мне нечего тебе дать.

– Больше ничего и не надо! – ответил Иван.

Теперь все зависело от того, куда вынесет его черный кубик, непослушный и строптивый ретранс. Иван разжал ладонь, рукоять привычно и легко скользнула по предплечью, замерла, как приросла к комбинезону.

– До встречи – бросил Иван.

И приложил кубик к переносице.

Он собрался как никогда, он сосредоточил волю, разум, сознание, подсознание, сверхсознание, силу, веру, все, что в нем было – сосредоточил в малом объеме, в крохотном шарике над переносицей, его не было сейчас в его собственном теле, он был только в этой раскаленноледяной корпускуле. И когда он понял, что он весь там, что ничего более от него вовне не осталось, он явственно увидел пред собою хрустальный куб, парящий над землею, великолепный в своей простоте и изяществе, сияющий голубоватым сиянием, переливающийся и непомерный в своей глубине. Он увидел это неземное чудо. И вдавил черный кубик в кожу, прямо в шарик-корпускулу.

– Возвращайся! – крикнул вослед Цай ван Дау, карлик с душой великана.

Но Иван его уже не слышал.

От удара он потерял сознание. Тут же очнулся. И ничего не понял. Он висел прямо в Пустоте, посреди черного звездного неба. Он падал в страшную, бездонную пропасть, он падал в ту жуткую, кошмарную вселенскую пропасть, в которую падают все миры, все звезды, все планеты, астероиды и кометы, метеоры и болиды, туманности и галактики – ~ он падал в ужасающую Пропасть Вселенной. С ним это было, много лет назад было. И тогда он висел в черной пустоте, низвергался вместе со всем живым и неживым в смертный омут. Это было в логове самой владычицы Мироздания, в обители хозяйки Пространства – Смерти, всепожирающей и всемогущей, Владычицы владык и Госпоже господ. Но тогда он был в тройном скафс с умопомрачительнейшими системами защиты… А теперь он гол! Тонкая ткань комбинезона… и все! Ивана сковало льдом ужаса. Это гибель! Это конец!

Доигрался! Но тут же он понял, что если не умер в первый миг падения в эту Пропасть, то не умрет и во второй – что-то защищало его посреди ледяного безвоздушного пространства, что-то вело его, влекло, тащило.

Но что?! Он вертел головой, пытаясь узреть хоть что-то.

И наконец узрел – из мрака черных непроглядных далей цыпльтала капсула… нет, не капсула, на Земле таких не делали, выплывал космический корабль инопланетян, сторожевик, нет, патрульный крейсер. Именно к нему неудержимо влекло Ивана.

Он начинал кое-что понимать. Он воззрился на звезды, на их хитросплетения в черноте. И он увидел виденное нс однажды – мнемограммы! те стародавние мнемограммы, что сняли с него в российском областном мнемоцентре, те самые координаты… нет, не координаты, это сами звезды! Он на периферии Вселенной, он у Черной Дыры, он в том самом месте, где погиблиего родители…

и значит? Значит, это сторожевик-патрульщик негуманоидов Системы! Они берегут границы своего мира! Он в их лапах! Ретранс не смог перебросить его сквозь Черную Дыру, сквозь исполинскую воронку, соединяющую две вселенные, они оказались сильнее, они засекли его, они его выловили из иного измерения, связующего два мира, выловили и будто на леске тянут к себе. Черт возьми!

Всего через несколько секунд Ивана всосало в патрульный корабль. Нет, это не крейсер, у страха глаза велики! Это всего лишь катер, обычный патрульный катерпросто неземной катер, овальный и ребристый, угловатый, как и все в угловатом мире Системы.

С ним не церемонились. Еще через пару секунд Иван лежал под прозрачным колпаком, и три трехглазые чешуйчатые морды пристально разглядывали его. Негуманоиды! Ему ли не узнать этих тварей! Иван чуть не закричал, чуть не выругался! Первым желанием было – выбросить проклятый черный кубик, забросивший его опять не по адресу, растоптать его, раздавить! Но он сдержался.

Колпак исчез. Негуманоиды, эти сверхнелюди, наделенные немыслимыми возможностями, уже изучили его и, само собой, не боялись. Он был для них букашкой, тлей, комариком, залетевшим в случайно открытую форточку – ему не единожды давали понять об этом еще в прошлый раз. Ничего не изменилось. Они остались такими же. Наглыми, высокомерными, сильными и бесчеловечными. А чего он ждал? Торжественных речей и оркестров?!

Одна из пастей наконец раскрылась, заскрипели пластины, затрещало, заскрежетало… но синхронный переговорник донес до Иванова сознания:

– Мерзкая гнида.

– Ничтожная гнида, – проскрежетала вторая пасть.

– Ненужная гнида, – добавила третья.

Трижды три огромных мутных глаза смотрели на него сверху, как и тогда, и не было в этих глазах жизни, но нс было в них и смерти, это были холодные, нечеловеческие глаза, каких не могло быть ни у одной земной твари, ни у ящера, ни у насекомого, ни у рыбины… в черных матово поблескивающих зрачках с золотистыми ромбовидными прорезями стояла ледяная спокойная, обыденная ненависть. Да, это были они!

Иван вспомнил свою вторую встречу с негуманоидами, когда они без скафандров, извне разодрали обшивку его капсулы и пробрались внутрь, все круша, он расстреливал их в упор с двух рук, а они были неубиваемы, это рождало чудовищный, неосознанный страх. Но он справился с ними тогда. Он справится с ними и сейчас!

– Данная особь досконально изучена и интереса не представляет, – проскрипел первый негуманоид и отодвинулся, откатился в черном угловатом кресле к черной корявой перегородке.

– Да, подлежит ликвидации. Низшая раса – ХС-114, предпоследняя ступень, полубезмозглая тварь, слизняк, – прошипел второй.

– Только не здесь, – добавил третий.

Ивана вдруг приподняло, развернуло и потянуло к овальному люку наверху. За люком – космос, смерть, конец. Теперь его оберегать не будут, теперь он уже «интереса не представляет»! Ну что ж, для себя и еще кое для кого он пока что вполне интересен. А значит, рано впадать в уныние!

Рукоять послушно скользнула в ладонь.

Высверкнуло сияющее лезвие меча. Для него нет полей, нет барьеров.

– Вот тебе, Гмьи! – прорычал Иван, зверея от ярости.

Шипастая, пластинчато-панпирная голова первого негуманоида непомерным кокосовым орехом подскочила над плечами, полетела вниз. Но не успела она проделать и половины пути до черного ребристого пола, как вслед ей полетела вторая голова.

– Получай, Хмаг! – цедил Иван. Он помнил все. Все!

Даже имена этих тварей. И пусть так звали других негуманоидов, пусть, мстить он будет и тем и этим! «Да не придет он сюда мстителем, да не умножит зла…»– прогремели вдруг в мозгу у Ивана последние слова матери.

Ничего, мама, ничего! Все не так! Он еще и не начинал мстить! Это еще даже не начало! Это всего лишь прелюдия начала. Мне мщение, и аз воздам! Все по-Божески, все по-людски!

Третий негуманоид когтистой восьмипалой лапой разодрал комбинезон от ворота до плеча, раскровянил тело.

Но поздно. Он опоздал на полмига – и его голова летела с плеч поганым трехглазым бочонком. Все! Покончено с гадами! Иван оттер ледяную испарину со лба.

«И ляжет на него мое проклятье!»– прогрохотало в мозгу. Нет, не ляжет, мама. Не проклятие твое мне требуется. А доброе слово твое. Напутствие и благословение.

Иван пнул одну из голов, бессмысленно таращивших мертвые глазища. Прошел к иллюминатору – черному пустому квадрату. И заглянул в Пространство. Да, невооруженным глазом видел он сейчас Черную Дыру, страшную дыру Вселенной. Для землянина нет ничего чернее черноты Пространства. Но огромное пятно округлой формы – коллапсар, мрачнело посреди черноты, чернело непостижимой тьмой среди тьмы беспроглядной, даже глаза ломило. Иван вглядывался в этот убийственный мрак – и белые круги и полосы начинали мельтешить перед глазами, тьма вытягивала свет из них и давала свое зрение, черное, страшное зрение. И проявлялись лики давно ушедших, и высвечивались их тела. Он видел наплывающий издали корабль, устаревший, допотопный, с ограничительными поручнями вокруг выступающей рубки, такие были в XXII веке, и в начале XXIII века они еще были. Но это, Иван знал, особый корабль, корабль его памяти, корабль, на котором он родился посреди Вселенной. Но он ушел с этого корабля, а они навеки остались… Иван видел две фигуры, белые, рвущиеся к нему, прикрученные к поручням. Это его отец, это его мать.

Они давным-давно погибли в беспощадном пламени, их убили нелюди – трехглазые, шипастые, пластинчатопанцирные нелюди, вот такие, что лежат сейчас позади, убили походя, в вечной холодной ненависти ко всему иному чем они сами. Смертное пламя высвечивало лица, наполненные страданием, рты раскрывались в беззвучных криках и стонах, тела извивались, головы запрокидывались… и дольше века длилась мука, дольше жизни тянулась пытка.

Иван отшатнулся от иллюминатора. Хватит! Иначе можно сойти с ума!

Резким рывком он выкинул обезглавленное тело из черного угловатого кресла. И уселся в него сам. Мыследатчики везде мыследатчики. Переговорник переведет его приказ. А если система управления кодирована? Он ведь не знает кода!

– Назад! На базу! – коротко приказал он, не произнося вслух ни слова.

Рисунок звезд и созвездий за бортом не изменился.

Сторожевик негуманоидов не слушался его команд. Значит, есть код. Значит, он пропал!

– На базу! – повторил он. – Возврат в Систему!

Нет! Бесполезно. Теперь сторожевик пойдет на автопилоте. Он не признал чужака. Да и как он мог его признать, слава Богу, что не уничтожил. Эх, верно Дил Бронкс говаривал, простота хуже воровства… все они так говорили. Говорить всегда проще. Поучать и советовать, менторски похлопывать по плечу всегда легче, чем дело делать да работу работать. Это Иван знал точно. Но он никогда не обижался на советчиков и поучителей. Пускай говорят, пускай учат, что, им, не рискующим носа высунуть из своего угла, остается делать, ну да Бог с ними! Он вытащил ретранс, подбросил на ладони черный волшебный кубик. А почему бы не попробовать еще раз? Надо только… его вдруг ошарашило: Невидимый спектр!

– Ну, поехали! – процедил он сквозь зубы.

И сдавил черный кубик в кулаке. Льдом прожгло ладонь, выстудило все тело. И разверзлись преграды и переборки, и всепоглощающая глубь черноты наполнилась мохнатыми, дышащими структурами, переплетениями, сверкающими решетками, уходящими в непостижимую для глаза бездну. Невидимый спектр! И как он мог забыть про главное предназначение ретранса?!

– В Систему! – взревел Иван во всю глотку.

И тотчас черная воронка коллапсара, мрачный омут Иной Вселенной начал всасывать его вместе с патрульным кораблем. Нет, не всасывать, так только казалось, они на огромной скорости неслись прямо на коллапсар, в чудовищное жерло, в адскую пропасть. И теперь ничто не могло остановить этого падения.

– Господи, спаси и помилуй, – будто в тот, первый раз, взмолил Иван, – огради меня силою Честного и Животворящего Креста Твоего, укрепи душу мою и дай сил мне!

И будто эхом прокатилось где-то внутри: «Иди! И будь благословен!» Накатила волна тепла, потом стало жарко, невыносимо жарко. И вдруг жар схлынул. И чтото холодное, колючее, непонятное сдавило его сердце, острыми иглами пронзило все тело от висков до лодыжек, будто тончайшие ножи проткнули легкие, мышцы, кости, аорту, вены, печень… Сдавило невыносимо. И отпустило. Из тьмы, из ужаса и боли высвечивались звезды, крохотный кусочек звездного неба, клочок Но он приближался, он рос, ширился. Слава Богу! Иван откинулся на уродливую спинку уродливого кресла. Они выходили из коллапсара. Сторожевик проскочил дьявольскую воронку на неимоверной скорости. Прорвался!

Иван терял сознание. В глазах все мутилось. Он силился привстать с кресла. Но ничего не получалось. Иная Вселенная! Она вытянула из него все силы, все соки. А ему еще так много предстоит свершить и в ней, и за ее пределами. Ну почему все так глупо и нелепо складывается?! Нет! Нельзя вдаваться в уныние! Нельзя! Надо держаться! Он упал, покатился по ребристому полу.

На него навалились обезглавленные чудовищные тела, головы с мертвыми глазами. Они все падали. Сторожевик падал… куда? Иван пытался удержать сознание. Но не смог.

Рот был полон спекшей вязкой крови. Глаза и уши болели до невозможности, казалось, их сейчас разорвет, вот-вот хлынет из них… и тогда все, тогда гроб с музыкой. Какая там к черту, музыка! Иван медленно приходил в себя. Налитые свинцом веки не желали слушаться его. Но он пересилил их, приоткрыл глаза – в черной чуть подрагивающей поверхности отражалось в полумраке и сырости чье-то искаженное мукой лицо. Он не сразу узнал себя… и никакая это не поверхность, это просто лужа. Иван дернулся, боль пронзила позвоночник, ударила огнем в ноги, прожгла запястья.

– Господи, за что?! За что-о-о?!! – простонал он.

Это было нелепо, невозможно, гнусно, подло, необъяснимо. Он снова висел посреди мрачного сырого подземелья, висел вниз головой на ржавых железных цепях.

Проклятие! Он снова на Хархане-А! Он снова в заточении!

Ивану на секунду припомнился жирный боров, которого он подвесил точно так же, его звали Сван Дейк. Недолго тому пришлось провисеть. А вот сколько «дозревать» ему, Ивану?! Если больше часа – глаза лопнут, барабанные перепонки не выдержат, хребет не выдюжит.

Вот так дела!

– Эй, кто там?! – захрипел Иван. – Есть кто живой или нет?!

С потолка в лужу капали черные капли – звонко и гулко. Никто не отзывался. Да и кто тут мог отозваться.

Его перехватили. Снова перехватили! И снова бросили в заточение «дозревать»… а может, просто на смерть бросили, подвесили, чтоб помучился, проклял самого себя и свое безрассудство. Но это дела второстепенные, дела личные – помирать-то ему, Ивану, а не кому-то другому.

А главное в ином, опять он лопал не в Систему, а в «систему», угодил под колпак. А это совсем плохо!

– Э-эй, сволочи!!! – заорал Иван.

Он уже точно знал, что никто не отзовется. Просто нервы сдали. И на память пришла вдруг мохнатая и сонная, вечная Марта, висящая в прозрачной сети где-то в Невидимом спектре на пересечении квазиярусов. Вечная Марта! Волосатое раздутое брюхо, шланги, провода, морщинистый толстый хобот, уходящий в аквариум, миллионы мальков-зародышей, будущих воинов Системы. Вырождение! Да, вот в чем суть – Система выродилась, эти нелюди не способны даже продлить свой род, не способны оставить потомства – это полнейшая дегенерация, это абсолютное вырождение. Вот они, сошлись полюсаИвана будто молнией озарило: дегенерирующая Система, убивая Землю, вливает свежую кровь в свои дряхлые вены, но это не здоровая кровь землян, это черная жижа земных выродков. Не Вселенная на Вселенную идет войной, а дегенераты обеих Вселенных, сплачиваясь, объединяясь, готовят жутчайшую бойню всему невыродившемуся, всему здоровому. И они не спешат, они сладострастно наслаждаются своей силой, своим коварством, своей хитростью, их сластолюбие тешит безропотность и открытость обреченной на заклание, безмятежной и беззащитной жертвы. Они будут не просто убивать, молниеносно и решительно, но упиваться растянутым во времени изничтожением всех, не поддавшихся гниению, разложению, вырождению, ибо в этом их суть, ибо порождены они не Богом, но дьяволом – и в этом выродки-дегенераты всех миров и вселенных едины и единосущны с их первообразами в самой преисподней. Вот она разгадка! И прочь иллюзии, прочь слюнявые и хлипкие надежды, прочь розовенькие мечты и идиотически-слащавую веру во всеобщее братание, мир без границ, единение в каких-то изначально ложных и лживых общечеловеческих ценностях, прочь сахарные слюни и сиропные сопли, ложь все это, обманка, рассчитанная на доверчивых, обреченных на заклание простаков. И уготованы этим простакам цепи, ржавые железные цепи, кнут, плеть, распятия, голод и смерть. И ничего более! Что ж, они хотели, чтобы он «дозрел»? Ну вот он и дозрел. Пора!

Иван подтянул к лицу скованные железом руки.

Мышцы напряглись от нечеловеческого усилия, волна дрожи пробежала по телу от икр до оцепенелых ледяных мизинцев рук. Он не человек. Он спрессованная мощь двенадцати славяно-арийских тысячелетий! Он титан!

Он бог силы и веры! Он, и только он! Еще немногостальные наручи лопнули, разлетелись.

– Вот так, – выдохнул с облегчением Иван.

Витая рукоять скользнула в ладонь.

Он дозрел. Он окончательно дозрел. И они скоро убедятся в этом. Харалужное сверкающее лезвие меча расцвело во мраке подземелья невиданным цветом, отразилось в грязной луже, разбросало отблески по сырым и мшистым стенам. Иван подтянулся, выгнулся и рубанул наотмашь по ржавой цепи – только лязгнул вбитый в потолок огромный крюк да обрывком цепи ударило по ногам.

– Опа! Вот так! – Он успел перевернуться на лету, опустился на ступни.

И долго стоял, зажмурив глаза, дожидаясь, пока кровь отольет от головы, начнет нормально бродить по венам да артериям, пока расцепенеют сведенные судорогами мышцы. Потом как-то разом напрягся, замер и гулко, с облегчением выдохнул. Он созрел! Ну-ка! Тройным «китайским веером» высветило мрак, меч, описав на разных уровнях три сверкающих ослепительных круга, замер, тонко звеня в сильной и умелой руке. Пора!

В это время с грохотом и треском вывалился из мшистой стены большущий каменный блок на двух замохнатевших от старости цепях. И ввалились невесть откуда в подземелье три стража.

– Пожаловали, дружки! – глухо обрадовался Иван.

Теперь он был опытный, обученный, он не стал выжидать да обороняться. Он с ходу развалил на две неравные части ближнего негуманоида. Вырвал лучемет из ослабевшей восьмипалой лапы. Но не стал жечь второго, не успел, тот уже вскидывал ствол – пришлось отсечь ему сразу обе клешни и тем же ударом обезглавить третьего.

– Вот так вот, гмыхи, хмаги и хряги! – прохрипел Иван, снимая голову с плеч изувеченного. – Вы, небось, хотели меня поприветствовать на Хархане-А в какой-нибудь там месяц цветущих камней, да? И вам привет!

Он прыгнул на каменный блок. И тот пошел наверх, гремя, скрипя, издавая чудовищные и натужные звуки.

Эх, вот сейчас бы яйцо-превращатель, как в прошлый раз, он бы тогда показал им! Иван почесал затылок, усмехнулся. Ничего, он им и так покажет.

Блок вынес его прямо в караульное помещение, к вертухаям – их было всего четверо. И обмениваться поклонами с этими полуживыми явно не имело смысла. Иван знал, что лучеметом их, конечно, можно долго и с некоторым результатом жечь, ребятки крепкие, не людишки земные, не мокрицы и слизни, не комарики и червячишки, но лучше время не тратить.

Он с диким воинственным криком выскочил наверх, еще прежде, чем поверхность блока сравнялась с титанологговым полом. И превратился в сверкающий шар – не было видно ни его, ни меча. Только летели по сторонам отсеченные лапы, когти, жвалы, головы. Он управился за несколько секунд. Постоял, передохнул.

Шлюзового шара в караулке не было видно. Значит, надо искать, ничего не поделаешь. Он не собирался торчать в «системе» вечность. И он не боялся никого на свете. Плевать! Теперь, после того, как он беспощадно и без малейших сомнений, в режиме автомата смерти уничтожил уже десятерых негуманоидов, пробился на поверхность, его никто не посмеет остановить. Да, за ним следят, как и в прошлый раз! Да, он под колпаком, как и в прошлый раз! Но теперь он не игрушка в чужих руках. И они это сразу поняли. Оператор, который его ведет по «системе», незримый, но существующий оператор не причинит ему и капли вреда, не посмеет поставить заслона, ибо… Ибо так себя могут вести лишь облеченные силой и властью! Ибо неостановимы и беспощадны несущие послание от неостановимых, всемогущих и беспощадных! А таковых уважают, ничего не поделаешь, это закон всех миров. Он выше их, ибо волен в себе, и он хозяин себе. А они лишь исполнители… Да, они когда-нибудь обязательно получат приказ остановить его, убить, обезвредить, этого не миновать. Но он опередит их всех, он прорвется к цели!

Иван вытащил ретранс. Призадумался. Нет, еще рано.

Огляделся по сторонам. Дверей и окон в караулке не было. Значит, шлюз где-то здесь. Эх, жаль нет с собой шнура-поисковика, тот быстрехонько бы разыскал ход.

Что же делать? Ага, вот черный ребристый параллелепипед стола, за которым сидели вертухаи. Какой же это стол! Это вообще не предмет, не материя. Это сгусток непросвечивающей и не знакомой ему энергии. Он подошел ближе, сунул в «стол» мысок сапога, тот пропал из виду, пальцы начало покалывать. Иван быстро вытащил ногу. Подобрал с полу отрубленную голову и швырнул прямо в черноту – она исчезла беззвучно и бесследно.

Так и есть. Шлюз именно там!

Иван уже собирался нырнуть во мрак и неизведанность, как из этого самого мрака высунулась сначала трехглазая жирная морда вертухая, а потом и все корявое могучее тело на упористых четырехпалых птичьих лапах.

Вертухаи был один к одному похож на старого знакомца Ивана, на того, что сторожил в угрюмом и тихом саду земных женщин, предуготовленных на роли маток в квазиярусах – жирный, оплывший и изленившийся евнух в гареме, посреди жен и наложниц владыки. Черт их разберешь, все на одну рожу!

– Вылазь, вылазь, браток, – покликал Иван.

Но рубить голову не стал. А ухватил вертухая за левую лапу, вывернул ее с хрустом, до отказа, ломая сразу все суставы – канетелиться и упрашивать некогда. Потом повалил и встал правой ногой на хребет, чуть прижал к черному полу. Вертухаи притих.

– Шлюз там?! – строго спросил Иван. Вмонтированный переговорник выдал скрежет и щелчки.

– Там, – коротко ответил вертухаи.

– Мне нужно в Меж-арха-анье, – приказал Иван, – в зал Отдохновений!

Вертухаи засопел, покрылся серыми каплями вонючего пота. Пластины на его загривке встали дыбом.

– А этих ты положил? – спросил он еле слышно.

– Я.

– Им оставалось совсем немного до отдыха. Они так мечтали о том дне, когда…

– Сейчас ты ляжешь рядом! – сказал Иван с железом в голосе. – Отвечай!

– Можно и в Меж-арха-анье, – прошипел вертухаи.

– Пошли!

Иван снял ногу. И ткнул кончиком меча в поясницу негуманоида, тот дернулся и как лежал, так и пополз на брюхе во мрак «стола».

Иван пригнулся и последовал за ним. Он просунул голову во тьму, на миг ослеп, но тут же прозрел – никакой тьмы не было. Они стояли посреди зеленой лужайки, прямо в коротко остриженной, а может, и от рождения невысокой траве. И белел перед ними испещренный рытвинами шар, самый обычный системный шлюз-переходник.

– Входи первым! – потребовал Иван.

Вертухаи, прижимая изуродованную руку к груди, кивнул, согнулся и вошел в белый шар, прямо сквозь пористую стену. Иван юркнул следом. В шаре было темно, но Иван сразу ухватил вертухая за заднюю лапу. И пополз за ним. Ползти пришлось долго. Теперь Ивана нисколько не удивляло, что в шарике, чуть превышавшем ростом человека, лабиринтов было во все стороны на сотни и тысячи километров, а скрученного пространства, свернутого вдоль лабиринтов-направлений, на миллионы парсеков. Многослойные, многоярусные миры – дело обычное и занудное.

Когда вертухаи вдруг свернул налево, Иван дернул его за лапу – не ошибся ли? Но тот пробубнил, что все верно. Иван помнил, что в прошлый раз он попал в Межарха-анье другим лабиринтом, и потому скрипел зубами, но молчал.

Наконец их вынесло наружу.

– Зал Отдохновений, – буднично и уныло доложил вертухаи и с опаской покосился на чужака.

Белесый туман плыл по мраморному полу. Почти как в Осевом, подумалось Ивану. Он обернулся – ни вертухая, ни шара не было. Сбежал, паскудина! Ну и ладно, ну и черт с ним! Иван сделал шаг вперед, потом еще шаг.

Далеко-далеко, почти у незримого горизонта возвышался над полом хрустальный куб-пьедестал. На нем трон.

Трон – это сила и власть. Трон – это могущество! Но до него надо добраться.

Иван бросился вперед. Глаза у него горели, сердце билось учащенно. Он обязан успеть! Он обязан влезть на пьедестал, забраться на трон!

Он много чего обязан!

Из клубов тумана, справа и слева, выскочили два десятка трехглазых. Бросились на него с обеих сторон, заходя полукругом. Опять они? Нет, Иван вспомнил, это слуги, неживые слуги или киберы, этих вообще жалеть не следует. Но лучеметом их тоже не возьмешь. Вся надежда на меч-кладенец да на ловкость. Он еще сильнее рванул вперед, пытаясь обойти тварей, выскользнуть из полукруга их забот. И он почти достиг этого, когда одна из тварей уцепила его изогнутым когтем, повалила. Иван еле успел выставить меч острием вперед – и чудесное лезвие пронзило, продырявило первого. С таким оружием он бог! он герой! он непобедим! Ивану разом припомнилось, как он бился с трехглазыми – это было лютой пыткой, он рвал их на куски, рассекал, жег, сбивал с ног, вышибал и выдавливал страшные, нечеловеческие глаза, выдирал шевелящиеся жвалы. Но они были невероятно живучи, они были неубиваемы. Он изнемогал в схватках с ними, и почти всегда побеждали они, не убивая его, не вышибая из него духа, а лишь жестоко избивая его, пытая, терзая, мучая. А потом они всегда подвешивали его в подземных темницах. Это было нескончаемой пыткой. Но теперь он властелин над ними! Цай выручил его, да что там выручил! Цай спас его! С таким мечом можно хоть к дьяволу в гости в саму преисподнюю!

– Ну, как хотите! – зарычал Иван.

И «тройной веер» разбросал сразу шестерых – теперь они не жильцы на белом свете. От седьмого он увернулся, восьмому выбил верхний глаз пяткой, девятому прожег подбородочные жвалы, десятому снес долой голову вместе с половиной левого плеча – меч был просто волшебным! меч тридцать… какого-то века! сказка! чудо! сверхоружие! – Иван перепрыгнул еще через четверых, на лету распарывая им затылки, упал на спину, трижды перевернулся, перекатился боком и снова выставил острие – опять первый из преследователей напоролся на него. Готов! И еще один готов! Осталось семеро… Иван неожиданно резко остановился. И те замерли. И тогда он бросился на них с воинственным кличем, будто в детской игре, а не в смертном бою.

– Ну, нечисть, получай!

Стоявший посередке прорвал ему коротким иззубренным тесаком пластик комбинезона, оцарапал. И потому Иван сразил его первым. Остальных он изрубил в крошево, в капусту – рука не могла остановиться, нервы, проклятые нервы!

Путь был свободен. И Иван опрометью понесся вперед, не жалея ни ног, ни сердца, ни легких. Он летел стрелой, пулей, молнией… Но хрустальный куб-пьедестал ни на метр не приближался. Это было непонятно, невозможно. Но это было! Причуды Меж-арха-анья! Забавы средоточия многомерных пространств! Иван начинал уставать – страшно, люто, до рези в мышцах и колющей боли под ребрами. Но он не приближался.

– Господи! Да пропади все пропадом!

Он рухнул с разбегу на колени, ударился о холодный мрамор всем телом. И снова из клубящегося тумана бросились к нему нелюди, снова стали смыкать полукруг.

Но не это ошеломило Ивана. Другое! Там, у самого горизонта, но не в дымке, а до боли четко выросла вдруг из небытия костляво-исполинская фигура Мертвеца-Верховника в угловатых доспехах. И это был конец. Иван видел огромный двуручный меч в руках у Верховника. Его собственный меч в сравнении с этим орудием смерти казался былинкой. Он вспомнил, как Верховник настиг его, как он пронзил его своим жутким мечом-гиперщупом, как его зашвырнуло аж в самую «форточку» – тогда они забавлялись с ним как с «амебой», как с «комаришкой».

Теперь ему не миновать смерти.

Иван даже слышал, как Верховник скрипел своими огромными костяными суставами, как лязгали его исполинские доспехи, как скрежещуще хохотал он сам.

Нет, рано еще тягаться со сверхнелюдями, существами высших порядков, рано, он и есть слизняк, амеба, комаришка!

Трехглазые твари приближались. А у Ивана рука не поднималась, он готовился к смерти, ждал ее прихода.

– Прощай, Лана, – просипел он себе под нос, – прощай, если ты меня слышишь!

И вдруг прямо в мозгу откликнулось: «Рано прощаться, Иван! Ты что это, пришел сюда, чтобы умереть у меня на глазах? А другого места ты не мог выбрать!» Голос был странный, почти без хрипотцы, если бы Иван был в ином месте и в ином состоянии, он бы голову дал на отсечение, что этот голос принадлежит Свете, Светке – его любимой, погибшей жене, дважды погибшей и погубленной им. Иван встрепенулся.

Но иное явилось ему.

Быстрым движением вытащил он черный кубик.

Сжал в руке.

И не было мига. Не было полумига… Он уже сидел на троне. В этом невероятном сверхагрегате сверхвласти. И он знал, что надо делать. Иван будто двумя руками, резко отпихнул прыгнувшего на него Верховника – и тот отлетел на мрамор, рухнул с грохотом, рассыпался, но тут же вновь воссоединился, взревел от бессилия и отчаяния.

Верховник все понял. Он проиграл!

Только тогда Иван поднес ладонь к глазам и поглядел на маленький, такой безобидный на вид черный кубик.

Ретранс! На этот раз он не подвел! Он перебросил его прямо в это удобное креслице с чудесными мягкими подлокотниками – усадил прямо в Трон. И теперь нет ему равных во всем зале Отдохновений. И Мертвец-Верховник – его раб и слуга.

Иван сунул ретранс в клапан. Потом расслабился… достал из подмышечного карманчика кристалл. Большой, сверкающий всеми гранями, кроваво красный, тот стал настоящим Кристаллом, сверхмощным усилителем псиэнергий. Иван сморщился от досады, но он не мог отдать Кристалла Сихану, не мог, ведь его вынесло в камере. А Авварону он его и не отдаст никогда. Авось еще и самому пригодится!

И тут Мертвец-Верховник начал на глазах таять, растворяться в тумане. Этого и следовало ожидать, как Иван сразу не догадался! Ведь чудовищный монстр, один из властелинов Системы мог пребывать в разных местах… и он убегал! он оставлял поле боя победителю! Нет!

Иван вскинул вверх Кристалл.

– Стоять! – заорал он. – Стоять на месте!

Исполинская фигура Верховника содрогнулась, будто ее ударило невидимой молнией. И стала обретать зримые, плотские черты. Кристалл действовал! Прекрасно.

Иван мысленно приказал трону окутать Верховника двойным колпаком силовых полей. Пусть постоит немного, пусть подумает, оценит обстановку.

– Вот ты как… – громовым шипом прошипел вдруг Верховник. – Ведь это ты, комаришка! Ты посмел меня укусить? Ты пьешь мою кровь? И ты не догадываешься разве, что я могу тебя прихлопнуть?!

– Попробуй, прихлопни! – с язвительной улыбкой крикнул Иван.

– Не сейчас. Но прихлопну! – пообещал Верховник.

И откинул забрало стального, почерневшего от времени шлема. Из прорези смотрела на Ивана пустота, ничто.

– Не пугай меня, – спокойно проговорил Иван. – Теперь ты мой раб. И ты можешь не сомневаться, я уничтожу тебя во всех пространствах и измерениях, во всех твоих ипостасях! Уничтожу, даже если тебя нет!

Верховник начал поднимать руку с зажатым в ней огромным мечом. Но не смог поднять. Незримые барьеры коконом сдавливали его тело, его мертвую плоть, вобравшую в себя нечто, не имеющее названия.

– Но я могу и даровать тебе существование, – сказал вдруг Иван. – Если ты будешь столь же разговорчивым и покладистым как и в прошлый раз. Не жизнь, ибо ты не живешь, а существование и растворение в пространствах.

Ну так как?!

– И что же тебя интересует, комаришка?!

Иван вжал руки в подлокотники трона, напрягся. И Верховника затрясло как под током, его корчило и содрогало минуты две. Потом он вдруг выдавил сипло и зло:

– Хорошо, я не буду тебя так называть больше. Но что же тебе нужно?!

– Всего две вещи – тихо ответил Иван, расслабляясь. – Мне нужна русоволосая, которую ты похитил у меня, это первое. И мне нужно проникнуть в Систему.

– В Систему? – с сарказмом повторил Верховиик. И его мертвецки бледное, изможденное лицо выявилось из пустоты и мрака шлема. – В Систему?! Тебе нет туда хода… – он чуть было снова не назвал Ивана «комаришкой», но вовремя и будто нехотя сдержался.

– Тебе нет хода в твое будущее, понял?!

– Не понял, – признался Иван.

– Ну так знай – Система это связь, это сочленение двух миров, двух Вселенных, нашей и вашей. Но ее еще нет. Она только будет!

– Только будет?

– Да, – подтвердил свои слова Верховник. – Ты никогда не узришь Системы и никогда не попадешь в нее, ибо не пришло время Ее, а твое время уходит, ты смертный есть. Ты уже знаешь, что вокруг тебя и повсюду во Вселенной этой – «система»: мир игры и мир яви. Но ты не знаешь, что «система» негуманоидов, как ты называешь нас, лишь часть Системы, в которую входят и миры вашей Вселенной. Для Мироздания они уже входят, ибо Мироздание есть во всех временах и пространствах сразу.

А для тебя и для землян ее еще нет. И возникнет она, по вашему убогому счету, в XXXIII веке от Рождества того, кого нарекаете вы в суете и гордыне Христом, Спасителем вашим.

– Оставим богословские споры, – осек Верховника Иван. – Значит, Система появится только в будущем?!

– Для тебя – да. Правители ваши и правители наши объединившись в едином стремлении создать лучший мир в Мироздании, образуют Систему, конгломерат всего высшего двух миров, слившихся в мир единый, новый! Из будущего, существующего вне наших субъективных ощущений, управляют они созданием этого нового мира. Нового Порядка! – Верховник неожиданно воззрился на Иванове предплечье.

И того словно обожгло. Так вот откуда сыпятся на Землю будто манна небесная эти сверхчудесные вещички! Господи, спаси и помилуй! Не может быть! Бред какой-то! Слияние дегенератов-выродков двух чуждых друг для друга миров! Слияние несоединяемого! Как же так?

Верховник не врет, это правда! Но тогда все его потуги, все его замыслы и надежды, вся его борьба, страдания, боли, муки, потери – все это бессмысленно и бесполезно. Выродки двух Вселенных нашли общий язык в будущем, чтобы в прошлом уничтожить все невыродившееся, попросту говоря, убрать все здоровое, все, что может сопротивляться, мешать в будущем. Это непостижимо!

Мало того, они облекли геноцид в форму «большой игры»! Они готовят себе азартное и острое времяпрепровождение! Это невозможно…

– Нет! Это возможно! – прочел его мысли Верховник. – Сильные и смелые всегда наслаждались смертью слабых и трусливых. А имущие власть тешили сердца стравливанием сильных и смелых, везде и повсюду, во все времена: на гладиаторских аренах, и на полях сражений, на земле, на воде, под водой и в воздухе, в мраке Космоса и в иных мирах. Жизнь и смерть – это Большая Игра, это большая кровь и огромное наслаждение! Настоящей Большой Игры не бывает без миллионов смертей! Да, мой юный дружок, таково бытие наше. И скоро будет Большая Игра, которая унесет миллиарды, десятки миллиардов жизней, прольет океаны крови, исторгнет триллионы стонов, проклятий, воплей. Мы не будем жалеть воинов «системы». А земные правители не станут жалеть обитателей вашей Вселенной, они будут упиваться гибелью каждого в отдельности и всех вместе. И это высшее наслаждение в Мироздании!

– Наслаждение для выродков! – зло выкрикнул Иван.

– Все относительно, – двусмысленно проскрипел Верховник.

– Замолчи, убийца!

– Я молчу. Ты сам спрашивал.

Ивана трясло от услышанного. Он еле сдерживался.

Но самое страшное заключалось в том, что слова Верховника во многом лишь подтверждали то, к чему он пришел сам. Горе горькое… Нет, надо держать себя в руках.

– Но зачем тогда все эти «игровые миры»? Зачем все это?! – Иван развел руками, – Зачем создавали три сочлененных мира здесь?! Вы играли в наши игры будущего… нет, это бред!

– Ты сам бредишь! – Верховник отвечал спокойно и обстоятельно. – Наш древний мир существует в Невидимом спектре, понимаешь. Это особая форма существования. И когда ваши корабли-проходчики проникли в пашу Вселенную из вашей, проникли в XXXIII веке и обнаружили нас, то правители ваши все поняли сразу. И они создали миры, в которых могли встречаться и вы и мы.

Так что, Иван, это не совсем «игрушки», это контактные зоны. И на их базе стали создаваться большие полигоны, огромные питомники, и из своей незримой сферы мы стали переходить в сферу, доступную вам, и мы создали свои крейсеры, свои корабли и сторожевики, и мы вышли в прошлое и поставили заслоны, ибо «игровые миры» еще слабы были и не свершилась еще трансформация существ нашей Вселенной в существ, способных проникать в вашу, ты понимаешь ведь меня? И тогда же начался обратный процесс, ибо правители ваши и приближенные их захотели стать сверхлюдьми и обретаться не в одной лишь вашей Вселенной, но и быть у нас. Это сложно, в это сразу невозможно вникнуть, но это так!

– Ты говорил раньше, что ваши уже и прежде развязывали войны на Земле и… и играли, отводили свои черные души в них? – спросил неожиданно Иван.

– У тебя хорошая память, – язвительно проскрипел Верховник, – и так было, время вещь гибкая, но не всем удается блуждать в нем. Только в те чудесные игры мы играли не во плоти своей, ибо не готовы еще были. А играли мы чужими жизнями, сея смерть и кровь, в телах властителей ваших. И они не противились вселению нашему в умы и души их, в сердца и тела, они призывали нас, ибо знали, что мы дадим им вкус жизни и смерти, научим их играть!

– Вы бесы! – заорал Иван. – Вы вселялись в людей, и те становились бесноватыми, губили других!

– Нет, ошибаешься, молодой человек, – глухо ответил Верховник, – мы не плод ваших фантазий, мы иной мир, иная Вселенная. Мы есть! И скоро мы придем сами!

Сначала в облике воинов трех сочлененных миров, миров-полигонов. А потом и в ином обличий, ты веяь видел меня?

– Я видел только тьму, – признался Иван.

– Но у тебя ведь есть спетрон!

– Что?!

– Он у тебя в руке!

Иван разжал ладонь и снова воззрился на черный кубик. Ретранс. Так он называется… Но названий может быть много, очень много. Не в них суть.

Иван сжал кубик в ладони. И снова поглядел на Верховника.

Теперь он не видел пред собою исполинского средневекового рыцаря в громоздких и шипастых доспехах, гиганта с двуручным мечом в руках. Он видел сгусток мрака, черную тяжелую, тягостную пустоту, сквозь которую ничто не просвечивало. Где-то он уже видал подобное. Но где?! Сгусток бился под сверкающим серебристым колпаком полей и никак не мог вырваться наружу. Вот они какие!

Иван разжал ладонь.

– Что, не понравился я тебе?! – вопросил Верховник, вновь принявший вид огромного закованного в броню Кощея-Бессмертного.

– Погано выглядишь, – признался Иван.

– Ты мне тоже не нравишься, слизняк, – сказал Верховник.

– Ну и прекрасно, нам с тобой не детей крестить, – отрезал Иван, – век бы тебя не видать. Отвечай, где Лана?!

– Прежней Ланы нет, – вдруг прозвучало сзади.

Иван развернулся резко, вместе с троном. И никого не увидал.

– Я освобожу тебя, если скажешь, где она! – с угрозой обратился к Верховнику Иван. – Ну-у?!

– Ты сам знаешь, – резко ответил тот. – Но лучше поспеши!

Ивана словно огнем прожгло: дурак! болван! тупица!

Как он не сообразил сразу! В пересечении квазиярусов она, вот где! Вперед!

Разом, со всех сторон выросли мохнатые лиловые и решетчатые переливающиеся структуры, хитросплетения дышащих волокон устремились в бесконечностьНевидимый спектр! И одновременно заструились вверх грохочущие водопады, засверкали подземным ярым огнем сталактиты и сталагмиты бесконечных пещер. Трон был послушен Ивану, он его нес в нужное место, он его оберегал… а Верховник? Да дьявол с ним, с этим сгустком тьмы, рано или поздно барьер силовых полей ослабнет, и тот выкарабкается, сразу выпускать джина из бутылки опасно. Вперед!

Фильтр-паутину он проскочил на одном дыхании.

Трон замер.

И Иван увидал Вечную Марту. Ну прямо везло на эту сонную дуру!

– Приполз снова, слизняк? – пролепетала Вечная Марта, и только после этого разлепила слипшиеся набухшие веки. За прошедшие годы она стала еще гаже. Она была невыносимо отвратительна. Огромный мохнатый шар ее чудовищного живота разросся втрое и был непомерен, крохотная головка с потными и сальными жидкими волосами клонилась набочок, выглядела головой безумной старухи. Жирный слизистый хобот постоянно пульсировал, выдавая порцию за порцией мальков в заросший илом аквариум. Вонь в пещере стояла неописуемая. Но на лице у Вечной Марты застыло вечное полусумасшедшее наслаждение.

– Вы все сдохнете, – прошипела матка, – все кроме меня! Уползай отсюда, слизняк! Не нарушай моего покоя!

Иван не стал вступать в перебранку. Ему было плевать на это висящее чучело. Здесь Марта просто приобрела свою подлинную сущность, вот и все. На Земле да и по всей Федерации бродит множество таких же март, таких же животных, безразличных ко всему кроме своего брюха тварей, но бродит в человекообразном виде, а это куда страшнее и гаже. Вперед! Ищи ее! Ищи! Иван приказывал трону, а сам явственно представлял себе русоволосую Лану.

Они пронзали перемычку за перемычкой, приникали из яруса в ярус мимо тысяч висящих живых груш, мимо миллионов зародышей-воинов. И наконец трон замер, будто конь, застьгвший на всем скаку над пропастью.

– Не может быть! – выдохнул Иван.

Прямо перед ним, чуть повыше его лица висел кокон – свежеспеленутый, мохнатый, просвечивающий. А из кокона смотрело на него… лицо Светы, его жены, погибшей в Осевом. Иван закрыл глаза и потряс головой.

Видение не пропало. Света смотрела на него. Но была она необыкновенно хороша: русоволоса, нежна и чиста.

– Это ты? – довольно-таки глуповато спросил Иван.

– Это я, – ответила Света.

– Но ты же погибла… у меня на руках, помнишь? – Иван еле шевелил языком, он ничего не понимал, он думал, что теперь видения стали являться ему не во сне, а наяву, а это уже совсем плохо, что его пора списывать. – Ты же растаяла в Желтом шаре, после того, как мы вырвались из Осевого?! Ты умерла! Тебя нет!

Света улыбнулась, еле-еле приподняв краешки губ, закрыла глаза. – Не умерла! – прошептала она. – Я же говорила тебе, я просто ушла в другой мир, сюда, я воссоединилась со своей же половиной, я не знала раньше, где она, но чувствовала, понимаешь, а после того, после Желтого шара – я очнулась здесь, и мне все стало ясно. А ты чего ждешь?! Что ты висишь посреди этой гнусной пещеры? Или ты и впрямь хочешь, чтобы я погибла? Ты хочешь, чтобы и я стала маткой, вечной мартой?!

Иван тут же пришел в себя, протянул руки. Трон сам поднес его к ней. Он рвал мохнатые полупрозрачные путы и все спрашивал:

– Тебе не больно? Тебе не больно?!

– Нет, – тихо отвечала она. И плакала.

Сейчас Иван видел – да. Света права. Только теперь он увидал ее такой, какой она и была на самом деле: в одном лице сплелись в единородном естестве черты Светы и русоволосой Ланы, его жены, с которой он, десантниксмертник, выполнявший тысячи всяких спецзаданий, встречался так редко, что временами забывал ее, забывал, но любил, страдал без нее, и черты русоволосой спутницы его в блужданиях и странствиях по «системе», его мечты и его были, она пропала в хрустальном кубе… и она была частью той, оставленной им на Земле, брошенной в Осевом, она была всего лишь частью. И та была частью этой… Светлана! Любимая! Родная! Близкая! Потерянная… И найденная! Он сорвал с ее обнаженного стройного тела последние путы, прижал к себе, усадил на колени я зашептал в ухо:

– Не надо ничего объяснять, я все понял, все… я нашел тебя, я вытащу тебя отсюда! Я не уйду без тебя!

Пусть хоть все во всех вселенных горит синим пламенем, не уйду!

А она молчала. Она прижималась к нему и плакала, обливая его щеку горючими слезами. Она верила, ибо хотела верить.

– Держись крепче! – сказал он ей.

Трон задрожал, вспыхнул сиреневым свечением и исчез, погрузив пещеры квазиярусов в сумрачный и нелепый сон, вековечный сон.

– Я хочу на Землю! – страстно, с непонятным вожделением прошептала ему в ухо Светлана. – Хочу! Я так давно не была там, ты даже не представляешь себе, как я соскучилась по нормальной жизни…

Иван хотел было сказать, что на Земле сейчас не все нормально, но промолчал, не стоит расстраивать ее, не надо. Они висели во мраке межуровневых внепространственных мембран. И ему следовало сделать лишь одно – выбрать направление перемещения. Но Иван никак не мог решиться – после Желтого шара, когда Света растаяла прямо на полу за считанные секунды, он не верил ни во что, ни на что не надеялся, ведь подобное могло повториться. А могло быть что-то и похуже.

– Успеем, – успокоил он Светлану, – никуда Земля от нас не денется. Мне тут кое с кем надо повидаться. И ничего не бойся – это креслице, – он похлопал по подлокотнику трона, – защитит нас от любых напастей!

– Знаю! – шепнула она громче. – Я здесь дольше тебя была, все знаю. Но лучше сразу домой… из Осевого я вырвалась. Даже не верится, что вырвусь и отсюда!

– Вырвешься! – твердо сказал Иван. И прижал ее к себе обеими руками. – Вместе вырвемся! – Он представил, как они «вырвутся» – из этой гнусной системы да прямо в тюремно-больничную камеру без окон и дверей.

Может, она еще назад запросится.

Ивану припомнились четырехгрудая красавица в роскошном парике, арена с тысячами жаждущих крови зрителей, столб, к которому он был привязан, на котором его собирались сжечь, старуха с жертвенной чашей и ножом, драконы, птеродактили… Игра. Большая игра! Три сочлененных мира – неимоверный «Диснейленд» для взрослых скучающих, жаждущих развлечений особей. Да, Верховник не лгал. Это путь эволюции, это путь вырождения. Десятки тысяч лет первые люди на Земле все свое время тратили на добычу пищи, они охотились, собирали съедобное, все растущее, ползающее, бегающее, плавающее, скачущее, им некогда бьыо играть, потом они пахали, сеяли, воевали, защищали себя, и снова пахали, сеяли, строили, возводили, перегораживали. Но время шло, технологии совершенствовались, время высвобождалось – сначала у совсем немногих: у вождей, воинов – и они первыми начали устраивать игрища, турниры, потехи молодецкие. Игрища должны были щекотать нервы и будоражить, разогревать кровь, готовить к чему-то более серьезному, но все равно щекочущему, а потому и желанному, страшному и манящему. Шли годы, столетия – все больше мощи и силы скапливалось в руках у людей, все больше времени высвобождалось у избранных и неизбранных, и те и другие жаждали развлечений, именно так, не только хлеба, но и зрелищ!

Жажда развлечений затмевала все, начинала перерастать в навязчивую манию, в психоз, в одержимость – и власть имущим мало становилось рукопашных боев, гладиаторов на аренах, травли диких зверей, они с азартом и упоением усаживались за игровые доски больших и малых войн, двигали словно фигурками по черным и белым квадратам легионами, когортами, полками, дивизиями, армиями, флотами, звездными эскадрами. Власть вырождалась, пьянея от вседозволенности и вечной игры миллионами «=игрушек». Игрушки вырождались, шалея от затеянной не ими игры, от дарованной им на время потехи, от безнаказанности, от возможности вытворять запросто то, чего в обычных условиях вытворять никакие законы не позволят. Играл каждый сверху донизу! На какое-то время, длительное время, жажду игрищ и потех все чаще стали утолять «игровые», ненастоящие миры, где можно было отвести душу, покуражиться, пострелять, порубить, побегать, помахать мечом, топором, секирой или просто кулаками, поубивать кучу врагов, монстровчудищ, «инопланетян» и себе подобных… и живым-невредимым вернуться назад – эдаким героем, уставшим от боев и собственной удали. Целые планеты превращались в «игровые миры». Не играли, пожалуй, лишь космодесаптпики да звездопроходцы, которым хватало реальных опасностей и подвигов, не играли те, кто бился в настоящих войнах, будь то планетарные схватки или межгалактические, таковым вообще было не до игр, у них была своя Большая Игра. Но в ограниченных масштабах. Теперь же кое-кто извне собирался «поиграть» всей Вселенной. И самое гнусное заключалось в том, что правители Земной Федерации, охватывающей сотни тысяч населенных миров, готовы были услужливо подыгрывать неведомым и грозным внешним силам. Более того, они способствовали созданию иновселенских баз, выращиванию полчищ убийц и насильников… Это не укладывалось в нормальные человеческие представления, это было и не выше, и не ниже их, а где-то сбоку, поодаль, вовне – это было апофеозом вырождения. Дегенерация в Земньгх владениях становилась властелином полным, неограниченным и, что самое страшное, совершенно непонятным, необъяснимым для подавляющего большинства людей, ничего не понимающих, блуждающих в потемках, но уже приговоренных к закланию. Не извне страшна опасность, но изнутри! Иван от бессилия стискивал зубы, все напрягалось в нем до последней жилки, переполнялось гневом и чем-то еще не осознанным, неизъяснимым. Он дозревал.

– Мы не надолго задержимся здесь! – прошептал он.

Зал Отдохновений выявился словно из тумана – пустотой, огромностью и гнетущей тишиной. И посреди этой пустоты все еще бесновался в полевых путах Верховник – иновселенский выродок-дегенерат, не имеющий ни пола, ни возраста, ни рода, один из многих миллионов служителей дьявола, «преобразователь»-демократор, разрушитель, игрок и убийца, сгусток тьмы, злобы, ненависти, смерти. Его надо было уничтожить во всех его ипостасях, во всех пространствах и временах. Уничтожить! Ибо иного он не заслуживал. Но Иван не стал убивать Верховника, не стал его распылять, обращать в ничто. Он лишь приказал чудесному трону прихватить защитный кокон вместе с его содержимым – и рванул на Харкан-А. В подземелье. То самое, из которого выбрался лишь несколько часов назад.

Верховник еще не знал, что его ожидает. А четверо сноровистых гмыхов и хрягов уже налаживали цепи, сваривали обрывки, крепили крюки.

– Ничего, мой старый друг, ничего, – утешал Верховника Иван, – повисишь немного, отдохнешь, дозреешь, может быть. Это вторжение пройдет без тебя.

Подземелье было вечным. И заключение в нем должно бьшо стать вечным. Верховника вздернули вверх ногами, закрепили цепи, приварили доспехи к железу. Бласузуя на троне, Иван подавлял волю вертухаев-охранников, заставлял полуживых негуманоидсв работать на себя. И те послушно исполняли его приказы.

– Это не воины, это киберы и биоробы, – шептала ему на ухо Светлана. – Спеши! Если придут другие, нам будет плохо, мы сами повиснем в цепях. Иван, не надо испытывать судьбу!

Иван и сам знал, что слишком долго играть с фортуной не следует. Но это дело он обязан сделать, этого негодяя он подвесит!

Когда все было закончено, Иван внезапно отошел сердцем, он больше не испытывал зла к уродливому и огромному старцу, чье нутро черно и пусто. Он лишь усилил барьерную напряженность поля. И бросил на прощанье:

– Виси, игрок! А нам пора искать свою форточку!

Лязг металла, скрежет, глухие и злобные ругательства понеслись вслед.

Но Ивана и Светланы уже не было в подземелье.

Они застыли посреди напоенного звездным блистанием мрака Космоса – посреди Чужой Вселенной. Иван сжимал в руке ретранс. И выявлялись структуры Невидимого спектра. Высвечивались из вакуума и незримого льда пустот мрачно сверкающие армады. Огромные уродливые боевые звездолеты Иной Вселенной хищными шестикрылыми демонами исполинских размеров застили свет мохнатых волокон и кристаллических решеток открывшегося незримого измерения.

Иван машинально, по старой десантной привычке в доли мига разбил пространство на квадраты, определил плотность звездолетов на каждый из квадратов, прикинул, перемножил… и бросил эту пустую затею. В Невидимом спектре глаз проникал на многие миллионы километров вглубь Пространства, и невозможно бьшо исчислить неисчислимое.

– Их не так много, – снова шепнула на ухо Светлана и прижалась плотнее, – это обман зрения, они множатся в структурах.

– Откуда ты знаешь? – спросил Иван.

– Я здесь дольше твоего была, кое-чему обучилась, – она улыбнулась и стала совсем как та. русоволосая Лат?"

что давным-давно, в другой жизни слушала на лужайке под шаром россказни своих скучающих подружек.

– Не хочу уходить отсюда несолоно хлебавши, – пояснил Иван, – может, удастся хоть что-то выведать!

– Не удастся! – сразу оборвала его мечтания Светлана. – И даже не надейся. Я вообще не уверена, что они придут к нам на этих вот звездолетах.

– А на каких же еще! – удивился Иван. Он чувствовал, как трон под ним начинал мелко подрагивать – то ли сбои какие-то, то ли с энергетикой нелады, вечных запасов не бывает.

– Я тебе все расскажу на Земле! – взмолилась она. – Бежим! Бежим отсюда!

Иван окаменел. Он не мог раздвоиться, он жестоко страдал и ничего не мог поделать. Еще одного случая проникнуть в Систему никогда не предоставится, это точно. Но и второй такой – любимой, желанной, спасенной им… почти спасенной – тоже не отыскать во всем Мироздании.

– Говори сейчас! – отрезал он. – Говори коротко!

– Ладно! – голос у Светланы дрожал, да и сама она неудержимо тряслась будто в ознобе или лихорадке, – Этот кощей-бессмертный тебе поведал о многом, я ведь все слыхала, я была в прозрачном кубе, там целый мирно неважно! Настоящая Система – это вовсе не одна только Чужая Вселенная, нет. Система стала складываться в начале четвертого тысячелетия, для нас – в будущем. Тридцать третий век, ты представляешь себе?!

– Да, в нем, наверное, будет как в сказке! – ответил Иван. – Если он только будет.

– По той временной оси, что пока еще не прервалась, он будет… он на ней уже есть, иначе не было бы Системы.

Ну так вот, тридцать третье столетие – на Земле двести человек, если их можно назвать людьми, этих выродков, этих полубессмертных уродов. Во всей Федерации – двенадцать тысяч мутантов. Три созвездия на окраинах Вселенной, не вписавшиеся в Систему, блокированы полностью, все живое на них истребляется… я очень коротко рассказываю, на самом деле это невозможно описать, это чудовищно. Земная цивилизация вырождается. Ни один из выродков-правителей не верит другому, они убивают, изживают всеми способами друг друга, но они хотят жить. Им нужна свежая кровь, ты понимаешь, о чем я говорю? А ее уже нет в нашей Вселенной, их полубессмертие вот-вот кончится, они вот-вот передохнут без всяких интриг. И они заключают пакт с Иной Вселенной, где свои правители издыхают в собственном дерьме и не знают, как из него выбраться. У наших – колоссальные энергетические возможности, накопленная сила тысячелетий, беспредельная мощь всей Цивилизации. У тех – фантастические возможности для прорыва во времени!

Не одного человечка перебросить, не капсулу, а целые миры, армады! Ты себе представить не сможешь… и я не смогу, я только знаю об этом, но это невероятно! Так вот, слушай, те выродки и наши выродки объединяются в Систему, перебрасывают мощь будущего в прошлое, то есть, в наше с тобой настоящее – их цель изменить будущее, остаться владыками на вечные времена, обновить кровь… и погреть ее так, чтобы тысячелетиями помнить о Большой Игре, понял?! Объединение всемогущих выродков двух «систем» это и есть Система. А все Харханы, Ха-Арханы, Меж-архаанья и прочее – это не только «игровые миры», но и базовые плацдармы. Все было создано в будущем, а потом перенесено сюда, вот так, Иван! Не нам тягаться с ними!;

– О будущем я уже слыхал от одной прекрасной дамы, – грустно заметил Иван. – Она сама была из будущего… и я одним глазком видел это будущее: зеленая Земля, белые нити, красиво.

– Короче, без меня ты времени даром не терял?

– Не терял, – задумчиво и отстранение ответил Иван, – Полигон тоже делали в будущем, в начале четвертого тысячелетия, лет на двести пораньше, правда, чем эту поганую Систему. А вынырнул он из внепространствениых измерений почему-то именно сейчасСтранно все это, очень странно!

– Полигон какой-то… ты начинаешь заговариваться, ты устал, – торопливо зашептала Светлана. – Нам надо бежать пока не поздно! Ну чего ты тянешь?!

– Я хочу побывать на таком корабле, – сказал вдруг Иван.

Трон, до того висевший недвижно во мраке и блеске, рванулся, набирая скорость, пошел вперед, к ближайшему из звездолетов. Но не долетев каких-то двух-трех километров, резко остановился, задрожал, затрясся, натужно гудя. И это чудо не было беспредельным, трон не смог преодолеть охранительных слоев звездной армады. Права Светлана, они не дадут проникнуть в свои владения, не так уж они и просты… а Верховник – это просто дряхлое чучело, один из выродков, окончательно впавших в безумие, маразматический старикан, и никакой не верховник – Зал Отдохновений может каждого наделить любыми, самыми высокими титулами и дать возможность позабавиться, поиграть в нелепые и выспренние игры. Дегенерация! Полное, чудовищное вырождение, когда сами власть имущие и все, кто их еще окружает из выживших, перестают различать грань между действительностью и игрой. Вот он – венец всех цивилизаций, итог всех эволюции и революций – полубезумный выродок-садист на троне, отродье дьявола, возложившее свои лапы на рычаги власти и изничтожающее с болезненным злорадством все здоровое и разумное, все, что не от дьявола, а от Бога.

Неужели Светлана права, неужели через какие-то семьвосемь веков эти выродки безо всяких вторжений истребят человечество?! А чего еще от них ждать! Не тому удивляться надо, а другому, что не раньше они всех замучают, затерзают, в гробы и печи уложат. Своих мало, так еще иновселенские понавязались… Иван тихо и тяжко застонал.

– Что с тобой?! – перепугалась Светлана.

– Ничего! – процедил он. – Нам и впрямь пора бежать отсюда.

– Пора!

Иван прижал ее еще сильнее левой рукой, а правой вцепился в подлокотник трона. Назад! В родную Вселенную!

Все нити, решетки, переплетения Невидимого спектра разом пропали. И в беспроглядном мраке закружило, завертело, понесло невесть куда… встряхнуло. И вышвырнуло вон из черной воронки коллапсара.

– Мы погибли! – застонала она.

Ничто не ограждало их теперь от тьмы и холода Космоса. Ничто! Но в тот последний миг, когда их должно было разорвать собственным давлением, разорвать и тут же превратить в омерзительный кровавый лед, Иван уже вжал в переносицу раскаленный кубик ретранса. Они обманули Пространство. Они обманули Систему. Они обманули смерть.

– Кто это еще? – неприязненно спросил карлик Цай ван Дау.

И Иван понял, он вернулся, как и обещал – в тот же день, в тот же час. «Меня не будет долго, – вспомнились свои же слова, – но вернусь я через секунду».

Цай даже не успел переменить позы, в которой он стоял – угловатой и неудобной для человека. Значит, он ничего не помнит и не знает ни о стражах Синдиката, ни о прочем. Ну и прекрасно. Теперь события потекут по другой оси! Иван улыбнулся и, еще не видя Светланы, лежащей у его ног, но ощущая ее, чувствуя, что она жива, сказал:

– Это моя жена, Цай! Наконец-то я ее вытащил оттуда!

– Надо бы прикрыть хоть чем-то, – извиняющимся тоном посоветовал Цай.

– Конечно, надо! – Иван скинул верх комбинезона, стащил с себя нательную холщовую рубаху. Провел ладонью по голой груди – крестика не было. Сразу вспомнился сын-оборотень, постаревшая Алена и мерзавец Авварон. Нет, не время раскисать. Он успел! Он повидался со всеми. И теперь он не имеет права откладывать главного, он не имеет права больше выжидать… он дозрел.

Легкие сомнения вкрались в душу, сжали сердце. Но Иван отмахнулся от этих теней, он присел, накрыл Светлану рубахой – проснется, сама наденет, а пока пусть спит. Да, она именно спала, она не была в обмороке. И это хорошо.

– Чудо свершилось, – Иван склонился, поцеловал спящую. Потом поднял ее на руки, перенес в угол больничной камеры, осторожно положил и снова прикрыл. – Здесь ей будет спокойней.

Карлик Цай стоял на прежнем месте. Теперь он скрестил свои корявые трехпалые руки на груди и в упор смотрел налитыми кровью глазами из-под бельм на Ивана. Он ждал. Но Иван сам не заговаривал. И тогда Цай спросил:

– Ты решился?!

– Я дьявольски устал, – сказал Иван. – Мне надо по-спать хотя бы три часа. Я не спал больше двух недель, держался только на стимуляторах, я не могу больше… дай мне эти три часа отдыха, и я отвечу тебе на все вопросы.

Он привалился к синтоконовой серой стене рядом с безмятежно спящей Светланой. И глаза его закрылись.

Легкий белый туман стелился над землей полупрозрачной пеленой, укутывающим тонким покровом. В высоком и светлом небе, дневном небе светили золотистые звезды. Осевое?! Там тоже туман, там непроглядное небо, меняющее цвет… Нет, это не Осевое. В нем туман гнетущий, наползающий, страшный туман, в нем все гнетет и давит. А здесь… здесь наоборот, здесь легко. И тихо. Но почему он оказался здесь? Зачем? Иван напряг память, да так ничего и не вспомнил. Значит, снова одно из неведомых измерений с ним Н1утки шутит. А где Цай? Где Светлана? Он огляделся – никого рядом с ним не было.

Один. Опять один!

– Нет, ты не один, – прозвучал ниоткуда тихий, но сильный, сдержанный голос. – Ты никогда не был одинок – ни во Вселенной, ни в глухом подземелье, нигде.

– Кто ты?! – встревоженно спросил Иван. – Я не вижу тебя!

И почти сразу от самых звезд будто снизошел, опустился вниз еле различимый глазом золотисто-прозрачный столп. Туман, стелившийся над незримой почвой, метрах в восьми поодаль, всклубился под золотистым светом, ожил, поднялся… и обратился в молодого еще мужчину, на вид ровесника Ивана, не старше, может, чуть моложе. Он сидел на чем-то невидимом, клубящемся, будто сам туман держал его – невесомого, но всесильного. Последнее ощущалось во всем облике этого странного и светлого человека. Могучие плечи, чуть прикрытые струящимся книзу тончайшим белым хитоном, крепкие, мускулистые руки, поджарый стан, ровные и сильные неги, прямая спина, величавая шея. Длинные, ниспадающие на плечи пепельно-русые волосы незнакомца были стянуты золотым обручем на три пальца выше прямых темно-русых бровей, но обруч этот не скрывал высокого благородного лба, прорезанного двумя поперечными складками. Прямой нос, чуть выступающие скулы, ровные прямые губы без изгибов и извивов, мужской подбородок. Глубокие и одновременно необычайно прозрачные серые глаза стального отлива, глаза человека сильного и прямого, не отводящего взгляда. Иван никогда прежде не видел столь притягивающих глаз. Да и сам незнакомец будто светился изнутри тем небесным золотистым светом, что снизошел со звезд. По левую руку от незнакомца, словно прислоненный к клубящемуся белому возвышению, стоял красный, чуть выпуклый щит в 39лотистом обрамлении. По правую – хрустально-прозрачный меч с золотой рукоятью и рубиновым навершием. И ото всего этого представал незнакомец былинным, сказочным витязем древних времен – в золотисто-красных каручах и поножах, с открытым светлым челом и сияющим взором. Казалось, взмахни он чуть рукой, поседн бровью – и десятки тысяч пресаетлых витязей, подобных ему, встанут позади из белезньг и света звезд, засверкают обнаженные мета, вздымется лес копий и светлее станет от яркого и ясного света глаз.

– В чем сомненья твои? – спросил витязь небесный, не ответив на вопрос Ивана.

– Долго рассказывать, – отмахнулся Иван, всматриваясь в искрящиеся одеяния светлого воина. И не веря своим глазам.

– Мне не надо ничего рассказывать, – спокойно и неспешно проговорил тот, – я знаю про тебя и про других все, ты же поведай лишь о сомнениях, гнетущих тебя.

Иван уже скривил было губы в насмешливой улыбке, дескать, навидались мы эдаких советчиков и благодетелей. Но тут же блажь пустая и гордыня схлынули с него, будто и не было их – не к месту да и не вовремя, И понял он, что с этим человеком… он даже не знал, можно ли его считать человеком, с этим незнакомцем… но тот был чем-то не просто знаком, но даже близок Ивану, с этим пресветлым небесным воителем нельзя кривить душою, темнить, изворачиваться, пытаться выглядеть лучше чем ты есть, нельзя, ему надо раскрыть душу… потому что он и снизошел для этого оттуда, со звезд, из сияния высокого. И сразу Ивану стало еще легче, благостнее. И сказал он:

– Страшное дело задумал я. Горькое и кровавое. Многими смертями, большим плачем и великим неверием обернется оно. Ты сам сказал – знаешь. И знают еще немногие сподвижники мои. А враги не догадываются. Неправедные правители правят нами повсюду… и хотя сказано, всякая власть от Бога, вижу ясно и верно – не от Всевышнего они, а от дьявола. Но под ними миллионы безвинных ходят и бросать на смерть их будут… Имею ли я, сам погрязший в грехах и страстях, право на дело это страшное? Не проклянут ли меня и идущих за мною потомки наши?!

– Дело страшное и горькое, верно говоришь, – длинные русые волосы витязя приподнялись с плеч, рассыпались, затрепетали, будто против ветра он встал, две жестких складки очертили уголки губ. – И проклясть тебя могут. Ибо не огражден никто от проклятия.

Иван поник, опустил глаза.

– Значит, нехорошее дело задумал я, – пробормотал он еле слышно.

– Как можно оценить несуществующее? Как взвесить не имеющее пока веса?! Ты ничего не сделал, а ответа просишь?!

– Доброго слова прошу. Или запрещения.

– Не будет тебе запрета, ибо волен в поступках своих, как каждый из смертных.

– И благословения не будет? – спросил Иван совсеч понуро.

– Видно, память твоя коротка. Вспомпи!

Все пропало разом. И стоял Иван под высокими сводами отрешенный и завороженный, как в тот далекий, самый первый раз, когда зашел, пересилив себя, во Храм. И видел он глаза Того, кто, единственный, не бросит его, не оставит в самую трудную и тяжкую минуту.

«Что ты ищешь, сын мой?» От ответил: «Правду, правду ищу!» И не голосом священнослужителя, не гласом патриаршьим, а небесным Гласом прозвучало под Святыми Куполами: «Значит, ты ищешь Бога. Ибо не в силе Бог, а в Правде!» Да, все именно так и было. Были и другие слова, много слов, много вопросов, много ответов, много ликов на иконостасе и на фресках, но главный Лик был обращен к нему. Главные слова в его уши проникли, не из уст священника, нет, а Свыше: «Иди! И да будь благословенен!» Сколько раз во времена тягостных странствий своих, в минуты и часы испытаний, мучений, битв просыпалось что-то незабытое в душе, и звучало внутри, спасая, придавая сил: «Иди! И да будь благословен!» Так было. И так есть! – «Не ты ли рвался в бой за Справедливость? Не ты ли считал себя мечом в руках Добра?! Животворящий Крест Господень хранил тебя в муках и испытаниях. Ты падал в адскую бездну. Но ты и поднимался в выси небесные. Твой дух побывал везде, узнал многое. И он не ослаб. Это тело твое устало! В этой жизни покоя не обретешь ты…» Да, и эти слова он слышал – давным-давно, на ступенях, ведущих к Храму. Покоя не обретешь… Иди! Не на сидение и выжидание его благословили, нет. Но почему никто не скажет прямо, громко:

«Возьми меч в руки свои и повергни их!» Почему?! Или он не услышал… нет. "Выбор за тобой! Только ты сам должен решить, с кем будешь в схватке Вселенских Сил…

только ты, ты один… ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным Смертным Дыханием!" Храм наполнился небесным светом, воздух внутри него заискрился, заблистал.

И стоял Иван уже не в Храме, а под пресветлым звездным небом напротив небесного витязя с развевающимися власами.

– Ты вспомнил?

– Да, я вспомнил. Я получил благословение… я никогда и не забывал о нем. Никогда!

– Ну и что же за сомнения тебя одолевают? – еле заметная, мимолетная улыбка коснулась уст посланца небес.

И Иван не смог удержаться, у него словно глаза раскрылись.

– Я знаю кто ты, – прошептал он.

– И кто же? – поинтересовался витязь, глядя бездонными серыми глазами прямо в Иванову душу, но не прощупывая ее, не ветискивая в ней чего-либо, а высветляя ее потемки заоблачным неземным светом.

– Ты, – с замиранием сердца начал Иван, – ты Предводитель Небесного воинства Архистратиг Михаил, или, как у нас говорили в народе и сейчас говорят, Михаил-Архангел, покровитель воинов и святой вождь всех сражающихся за Справедливость и Правду?!

– За Бога нашего, – добавил небесный витязь, – ибо Он и есть то, что зовется Правдою и Справедливостью.

Ты узнал меня, Иван, и я рад, что ты сам догадался, что тебе не пришлось подсказывать. Но ты назвал лишь одно из многих тысяч моих имен, ибо по-разному зовут меня среди разных народов те, кто и составляет земное воинство Господа Бога… не в именах и прозваниях суть. Теперь ты догадываешься, почему именно я к тебе пришел во снах твоих?!

– Во снах? – отрешенно переспросил Иван. Он не мог поверить, что эта чудесная, необыкновенная встреча лишь сон один, и ничего более.

– Не изумляйся и не печалься, – осек его Архистратиг, – мы сами выбираем, когда и как являться избранникам своим. Во сне душа чистого помыслами чиста и не отягощена неверием бдящего. Ты никогда не забудешь нашей беседы и нашей встречи. И сон этот станет для тебя большим, чем явь, ибо он превыше яви. Но ты не ответил мне!

– Не могу ответить, – Иван вскинул голову и в свою очередь погрузился взглядом в бездонно-серые очи Михаила-Архангела, воителя небесного, – неисповедимы пути высших сил, а догадки – лишь прельщение гордыней.

– Хорошо говоришь, – Архистратиг чуть склонил голову, будто кивнул одобряюще. И продолжил: – Тогда я сам отвечу. Доселе ты был лишь странником – мятущимся, сражающимся, страждущим, ищущим, но странником. А теперь, пройдя чрез круги испытаний премногие и обретя себя в муках и битвах, да приидешь ты под длань мою, – Небесный Воитель воздел руку, и повеяло от нее теплом на Ивана, обрел оп сразу уверенность и твердость душевную, словно по мановению чудесному, – и наречешься отныне воином. Да будет так!

С последними словами Архистратига развеялась тонкая пелена тумана, засверкало бриллиантовыми гранями море воинское, океан небесный – и восстали за спиною его неисчислимые полки, пресветлые рати в изумрудном и рубиновом блеске – словно миллионы солнц вспыхнули под непостижимо прекрасным бездонным небом.

Иван зажмурил глаза. Но веки были слишком слабым прикрытием. И он видел все! Тысячи дружин под алыми, небесно-голубыми и золотисто-черно-белыми хоругвями блистали сталью, серебром и золотом прекраснейших доспехов. Воинство Небесное принимало его в свои великолепные ряды.

И улыбался ему сам Вождь Пресветлого Воинства.

И был он среди них.

И был он на страдающей, обреченной на заклание Земле, в заточении и мраке, за многими метрами бетона, свинца, земли, под охраной не знающих доли своей, под недремлющим оком губителей душ земных, в логове зла, мерзости и вырождения, обреченный, униженный, слабый…

Но был он отныне не странником, но воином.

И не было на всем свете сильнее его.

Часть вторая. СВЕРЖЕНИЕ ИЗВЕРГОВ

Во мраке, холоде и лютости ночи, оскользаясь на обледеневших горных тропах, вбирая в себя все ветра и всю сырость океанов воздушных, озираясь на пропасть смертную и вздымая глаза вверх, к незримым пока сочным лугам, ведет чрез скалы пастырь стадо свое. Бережет его и лелеет, хранит от блуждающих в ночи хищников, алчущих крови агнцев, ограждает от стервятников небесных и гадов подземных. Не спит, и не считает мозолей на руках и ногах своих, не щадит сердца, и гонит прочь болезни, усталость, уныние, не дает покоя подмоге своей, псам охраняющим, несет на себе слабых и ожигает кнутом строптивых и мятущихся – во их же благо, из рук своих выкармливает, выпаивает немощных и малых, грудью встает на пути лихих людей и зверей, не дает в обиду и поругание, не оставляет на смерть и заклание… Ибо пастырь есть. Ибо облечен крестной ношей своею – вести стадо к лугам и беречь стадо, умножая его и укрепляя. И берет он со стада этого и шерсть, и молоко, я мясо, потому как не Святым духом питается, потому что во плоть облачен и смертей, как смертны и псы его, и гомонящие подле.

Паршивая овца портит стадо. И пастырь, желающий сберечь подопечных своих, извлекает ее, отделяет от стада, если он добрый и радеющий. Паршивая овца, не изгнанная из стада, сеет болезни и смерть вокруг себя, обрекая на муки и погибель здоровых и чистых. Пастырь, закрывающий глаза на паршивую овцу, плохой пастырь, ибо бросает на смерть многих, доверенных ему – тяжела для такого крестная ноша его, тяжела и непомерна, и не пастырь он, а враг стаду своему… За болезнями телесными, зримыми приходит парша невидимая, проникающая в душу и в голову. И звереют, начинают бесноваться псы охраняющие – режут тех, кого стеречь и беречюбязаны, рвут зубищами мясо доверившихся, сатанеют в крови многой. Не столь хищник ночной, алкающий поживы страшен, сколь берегущий тебя и идущий рядом, но по безумию и болезни возжелавший вдруг крови твоей. Враг, высверкивающий из мрака горящими глазами и воющий люто, старый и привычный враг, против которого уберечься можно. Друг, обратившийся во врага, страшен вдесятеро, встократ! Ибо сила его больше силы твоей, и не остановится он в безумии и алчи… А остановит его только пастырь благой и добрый, и излечит болезнь в нем, выбив из тела его больную душу вместе с бесами, вселившимися в нее. И чем раньше сделает он дело свое, тем больших убережет. И не будет ему хвалы и награды за это – просто ношу несет, как и надо нести, не останавливаясь и не озираясь, не блуждая суетным умом в потемках, а свое-дело делая, от паршивых овец и паршивых псов стадо очищая.

Но горе тому стаду, где сам пастырь болезнь страшную приимет в душу свою, изнутри паршой покроется и служить бесам станет, вселившимся в него. Сбросит он крестную ношу свою посреди холода и льда тропы горной, оттолкнет слабых и малых, и воззрится изнутри доверившихся ему звериными, лютыми, кровавыми глазами хищника. И заразит он заразою своей псов охраняющих, вселит в них бесов черной души своей, и начнет творить дьявольскую потеху, низвергая несчастных в смертную пропасть, вырезая стадо свое, губя больших и малых, слабых и сильных. И не будет ему окорота, не будет узды… Горе стаду этому! Горе, ибо пастырь заботливый и псы охраняющие обратятся в убийц. И кого винить в горе этом – самого ли пастыря? бесов ли вселившихся в него?! Некому в стаде истребляемом тешиться поисками виноватых, ибо не дано, ибо обречено уже, ничто не поможет, не исцелятся бесноватые изверги-убийцы, не придет помощь извне, некому помочь – один был защитник, и тот врагом стал. Никто и ничто не спасет…

Только чудо одно.

И случится это чудо из многих тысяч однажды. И обретет один из стада нарождающуюся душу нового пастыря. И почует в себе силы встать на пути убийц одержимых. И погибнет он в неравной схватке. Или победит. И низвергнет в пропасть смертную, адскую извергов. И сам поведет стадо вверх… поведет, если будет кого вести, если пойдут за ним оставшиеся, если не разбредутся, не пропадут, если останутся на тропе.

Людские стада ведут по тропам горним во мраке Бытия не благие пастыри. Ибо алчут со стад шерсти, молока и мяса больше меры своей. Ненасытны и суетны есть, как и псы их охраняющие – и не от ночных хищников одних, но и от стад ропщущих. Редко по тропе Бытия идет пастырь праведный и добрый. И не остерегаются уже люди пастырей неправедных и злых. Привыкли. К беде своей привыкли, к горю привыкли, к ножам пастырским и ножницам… и потому молчат в движении своем к лугам, отдают положенное и неположенное: Богово Богу, кесарю – кесарево. И не ждут беды большей, ибо не знают ее – кто познал, тот уже в пропасти смертной, оттуда возврата нет. Живые не знают.

А беда – в пастыре, отдающем паству свою хищникам ночным и лютым, в пастыре, готовящем пастве бойню кровавую, ибо не пастырь он уже, а враг, служащий бесам, но властвующий над паствой незрящей и неслышащей. Он не приходит из ночи, не крадется. Он уже здесь. И он во власти полной. Не по нему крестная ноша.

Он враг Креста. Он дьявол.

И не ведают люди настоящего своего. Не знают будущего. Спят.

И нет уповающих на чудо.

И лишь свершившись оно станет Чудом. Или не станет. И разверзнется тогда черная пасть пропасти. И судить будет некому. И виновных искать некому. И незачем.

Светлана проснулась первой. И сонным, ничего не понимающим взглядом уставилась на карлика Цая. Лишь через минуту она обрела дар речи и спросила:

– Я снова в Осевом?

Цай ван Дау покачал головой, молча приложил палец к губам.

Но Иван уже не спал. Сквозь спутанные светлые лохмы он глядел на жену. И в его взгляде не было и тени сомнений. Светлана натягивала на свое прекрасное, но исхудавшее тело рубаху, его рубаху. Озиралась. Ей явно не нравилось в серой камере.

– Куда ты меня заманил? – спросила она с улыбкой, приглаживая Ивану волосы. И поцеловала его в щеку, возле самого глаза.

– Это Земля, Светик, – прошептал Иван. – Что бы там ни было, а это Земля! Мы выберемся из ловушки. Я знаю как… – он вдруг уставился на Цая. – Болит еще?

– Что болит? – не понял тот.

– Да вот, говорили мне, что ку-излучение штука препротивная, малополезная.

– Не напоминай! – карлика Цая передернуло. – Не дай Бог, еще испытать. Сколько лет прошло, а до сих пор хребет ломит!

Иван кивнул. Пересказывать будущее, которого наверняка уже не будет, ему не хотелось.

– И серые стражи не заходили? – поинтересовался он, прижимая голову жены к груди, улыбаясь полублаженно.

– Сюда и таракан не прошмыгнет.

– Хорошо. А как насчет Правителя с его охраной?

– Никак, – коротко ответил Цай.

– Значит, не заходил?

– Нет.

Теперь Иван заулыбался в полный рот, он был доволен, даже рад. План созрел в считанные секунды. Выберутся! Еще как выберутся отсюда. Главное, без суеты.

Он протянул ретранс карлику.

– Держи! Тебе пригодится.

– А ты?!

– А я сам выйду.

– Но где же мы?! – заволновалась Светлана.

– В надежном месте, – отшутился Иван. – Тут нас ни один гмых не достанет. Скучала, небось, по земелюшке родимой? – Он встал на ноги, поднял ее, прижал к себе сильнее. – Думала про лужайки и березки, про пляжи и песочек… а очутилась в палатах подземных.

– Мы под землей? – Светлана уставилась на Цая,

ожидая подтверждения.

– Ага, – промычал тот, – и очень глубоко. А наверху нас дожидаются, между прочим!

– Ну и идите наверх! – Иван отстранил от себя жену.

Заглянул ей в глаза.

– Я никуда от тебя не пойду! – сразу отрезала Светлана.

– Так надо, – повторил Иван. – Здесь будет серьезная драка. – Он вдруг осекся, достал из подмышечного клапана Кристалл, сияющий всеми багряными гранями, и добавил: – А может, и не будет.

– Я остаюсь! – Светлана отвернулась к стене, стиснула губы, давая понять, что не двинется с места.

– Ладно, пусть будет так, – согласился Иван. – А ты возвращайся. Гуту передашь дословно: он, его люди – Европа, мы с Кешей остаемся здесь, на запад усиленная делегация – ты, Дил, Хук, Арман, «длинные ножи». Остальное он знает. Сигнал будет. Всё!

Карлик Цай ван Дау, наследный император Умаганги и беглый каторжник, поднял на Ивана глаза. Лицо его стало окаменевше-уродливым, будто лицо мертвого младенца, изъеденное старческими морщинами и безобразными шрамами. Не было жизни и в глазах, огромных, потухших, отсутствующих. Цаи понял, что теперь обратного хода не будет, что все они обречены.

– Передам, – просипел он еле слышно, – передам слово в слово. До встречи!

Он отвернулся, прижался лбом к серому синтокону, до хруста сжал костистые кулаки. И исчез.

– До встречи! – отозвался Иван.

И обернулся к Светлане, к жене ненаглядной, вновь обретенной. Сердце сладко сжалось. Они будут вместе.

Еще несколько дней вместе, до прихода в камеру Правителя. А там… Перед глазами у Ивана встало озаренное звездным светом лицо Небесного Воителя, засияло золото доспехов, зазвенела музыка иных сфер, могучая, великая, придающая сил и веры, прекрасная заоблачная музыка. Иди, и да будь благословен, воин!

Дил Бронкс стал серым как мышь. Кеша никогда прежде не видал его таким растерянным и жалким. Цай смотрел в потолок и насвистывал. Они сменили уже шестой по счету бункер… седьмого не будет.

Гут сказал коротко и прямо:

– Хоть сдохнем как люди!

Хар засопел, заскулил, он не понимал унылых бесед и всегда тревожился, терял спокойствие, если кто-то заводил непонятные разговоры. Оборотня Хара тянуло на Гиргею, к своим. Но он терпел.

– Меня другое удивляет, – прерывистым, чужим голосом протянул Бронкс, – почему нас. еще не схапали.

Ведь мы готовимся почти на виду! Нас могли сто раз просечь и выловить всех! Может, и они жцут, э-э… сигнала?!

– А какой сигнал-то? – спросил из угла Хук Образина.

– Он не сказал, – ответил Цай.

– Значит, сами догадаемся! – отрубил Гуг Хлодрик.

Ему не нравилось, что пошли всякие вопросы да расспросы, только болтовни – и сомнений не хватает! Нет!

Кто сомневается и трусит, пускай отваливает! Гуг побагровел и ударил кулаком по антикварному малахитовому столику, стоящему прямо на цементе, хватил так, что угол обломился и с грохотом полетел на грязный пол. – Даю три секунды на размышления. Кто передумал, может уйти! Кто останется, будет слушать меня и не вякать!

Ну-у?!

Никто не встал, никто не вышел. На лбу у Дила Бронкса выступила испарина, но он не утирал ее, он улыбался жалкой, извиняющейся улыбкой: слишком много сделано, слишком много вложено в дело, не уйти, да и лицо терять не хочется – сам торопил, сам гнал машину. Будь что будет! Одна подготовка вылилась в три «дубль-бига»

да по континентам разбросано. вкладами полтора миллиарда. Дил побледнел еще больше, за такие денежки он мог умотать от любого Вторжения! Или откупиться…

Нет! Что за чушь лезет в голову!

– Кто будет старшим в Штатах?! – спросил он с тревогой.

– Ты! – ответил Гуг Хлодрик. – А Цай тебе поможет.

– Не доверяешь? – скривился Дил.

– Хватит болтать!

– А почему именно меня на запад?!

– Так сказал Иван!

– Ну и что?!

Гут встал во весь свой огромный рост, сжал кулаки.

Дил Бронкс тоже встал, не отводя взгляда от сузившихся глаз седого викинга. Остальные сидели молча, наблюдали, даже Хар перестал поскуливать, приподнял унылую морду.

– Я поеду, – выдавил Дил Бронкс сквозь зубы, – поеду… но чует мое сердце – висеть нам на реях.

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! – выкрикнул дурашливо из своего угла Хук Образина, пытаясь разрядить обстановку.

Не получилось.

Гуг Хлодрик ухватил Бронкса за грудки, с легкостью оторвал от цементного пола многопудовое накачанное и холеное тело. Прошипел в ухо:

– Ты б у меня в другое место поехал! Понял?! Моли Бога за Ивана… и убирайся!

Негр вскинул руку, огромную, литую, чуть дрожащую. Но ударить не посмел.

Гуг отпихнул его от себя. И выразительно посмотрел на карлика Цая. Тот прикрыл налитые кровью, усталые глаза – покоя и тюльпанов не будет, теперь уж точно.

Бормоча под нос ругательства, сверкая белками, разъяренный и уже совсем не бледный Дил Бронкс вышел дон. Вслед за ним потянулись Арман-Жофруа дёр Крузербильд-Дзухмантовский, он же Крузя, пошатывающийся, мутноглазый Хук Образина, непроницаемоскорбный карлик Цай ван Дау.

В дополнительном инструктаже никто из них не нуждался, план был отработан до деталей в семи вариантах, Большой Мозг боевой альфа-капсулы просчитал все досконально, недаром Цай напичкивал его данными и вводил программы. Теперь сама капсула-координатор болталась на орбитах между Меркурием и Марсом, и была совершенно неприступна и неуловима, для пущей надежности Цай запустил ее на тройное самоуничтожение в случае возможного перехвата, при этом капсула сделает залповый выброс программ управления и координации в две другие капсулы, находящиеся на иных орбитах, уловить такой выброс невозможно. И понапрасну нервничал Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный, Дил Бронкс сделал все, что мог, его бешенные деньги работали на полную катушку, такое обеспечение могло позволить себе только крупное государство или бандитский межсистемный синдикат, Дил по звеньям распродал свою бесценную цепь… но была у Дила Бронкса и задняя мыслишка, которой он бы и сам не признал за собой: ведь коли Система войдет во Вселенную, таких цепочек, такого железа будет навалом, и он не успеет сбагрить свою, Дил имел практический склад ума и он спешил.

– Не подведут, ничего, – прохрипел Гуг вслед уходящим. – А у тебя чего, тоже сомнения? – повернулся он к Иннокентию Булыгину.

– У матросов нет вопросов, – теребя облезлое ухо оборотня Хара, ответил Кеша.

Хар издал утробный звук, переходящий в повизгивание. Он все больше входил в роль зангезейской борзой.

Гуг облегченно вздохнул. Ему хотелось, чтобы все началось как можно скорее. Когда будет сигнал?! Цай сказал, что Иван созрел, что он вообще никогда прежде не видел Ивана таким… и это хорошо, это главное, вожак должен быть сильным – и смелым, он не имеет права сомневаться, иначе провал, иначе труба… Но когда же будет сигнал? И какой сигнал?! Иван ничего не сказал.

– Я отваливаю в Европу, – пробубнил Гуг и протянул Кеше свою огромную ладонь. – Связь три раза в сутки, как обусловлено.

– Счастливого пути! – кивнул Кеша и заранее сморщился, вкладывая свой биопротез в лапищу седого викинга. Протез имел нервные окончания и эдакая камнедробилка не сулила приятных ощущений.

– И все же Седого нужно было придавить, – бросил на прощание Кеша.

– Нужно было, – согласился Гуг. Он думал о Ливадии. Как там она в своей усыпальнице? Надо сходить проведать… нет, не получится. Теперь только после победы… или никогда.

Правитель подошел совсем близко, склонился над лежащим посреди серой камеры телом, вгляделся в затылок, скрытый взлохмаченными волосами, хотел коснуться их, но не решился. Левая, от рождения сухая, рука дрожала, и он ничего не мог с ней поделать. Дергалась в нервном тике правая бровь… Да, надо, обязательно надо лечиться, надо ехать на отдых. Но как?! Куда?! Правитель боялся покидать свой кабинет, он и ночевал в нем, там было надежно, там многослойная система охраны и предупреждения, там бдительная стража во главе с этим…

Правитель недовольно покосился на широкоскулого и узкоглазого сопровождающего – черт его знает, может, он и воткнет нож в спину, так бывает, так уже много раз было в истории, преторианцы убивали своих владык, императоров да царей, и сами садились на троны, эхе-хе, черт его знает! Здесь тоже надежно, почти километровая глубина, спецпсихушка для особо опасных конкурентов – правители конца ХХ-го века знали, что делали, знали, только и сами не убереглись. Он тяжко, с присвистом вздохнул. Нет веры, никому нет веры – кругом негодяи, подлецы, карьеристы, только и думают, как бы скинуть его, подсидеть, отправить на «заслуженный отдых», нет им доверия, ненадежные людишки, сволочь всякая, всех бы их сюда! Нет, тогда один на один с народом, это не годится, без них нельзя, а надо бы, надо – всех к ответственности, всех за решетку, всех под землю, а лучше в могилу, к стенке… Правитель отер со лба холодный пот. Теперь он был не тот, что семь лет назад, теперь он знал, что и над ним есть сильные мира сего, да еще какие сильные, да еще и не совсем «сего мира». Нет, тут надо иметь железные нервы и железную выдержку.

– Света… уходи! – прохрипел лежащий. – Уходи!

Правитель отшатнулся в испуге.

– Что с ним?

– Бредит. Все время бредит! – пояснил начальник охраны.

Правитель отвел ногу и пнул лежащего вполсилы, чуть не упал сам. Но узник лишь чуть вздрогнул, не вышел из забытья.

– Вот ведь гад какой! – посочувствовал Правителю начальник охраны.

– Короче, – оборвал тот. – Докладывайте!

– Слушаюсь. Субъект полностью прослеживается…

Правитель слушал монотонный доклад плотного шестидесятилетнего человека с настороженным широкоскулым лицом и узкими щелками глаз, а сам думал о своем:

надо было уматывать отсюда, отваливать! еще пять лет назад! три года! год! всегда можно где-то укрыться, купить островок, виллу в горах, вырыть бункера-убежища, запасов на сто лет… нет, сто лет он не протянет, но лет шестьдесят еще запросто, шестьдесят лет – это же целая вечность! и пускай тут разбираются другие, пускай делят власть, выполняют или не выполняют неясные инструкции извне, но он-то причем, его же потом и обвинят, а может, безо всяких обвинений пустят на распыл, кто их знает! еще и этот тип свалился на голову, за ним следят, не может быть, чтоб не следили… и никакой он не псих, просто шустрый слишком, лезет куда не следует, всех погубит и сам сдохнет! на него плевать! а зачем других подставлять-то, и так кругом одна сволочь, одни изменники!

тяжко! и страшно! и не повернуть назад, черт возьми! тяжела ты, шапка Мономаха, ой тяжела, шею сломишь! И убивать его нельзя, нету распоряжений о т т у д а, а вдруг он и м нужен, что тогда? тогда накажут! это запросто, этого всегда жди! нет, надо было бежать, отваливать… теперь поздно! И в Систему он проник, мать его! И Синклит тут замешан – эти гады везде лезут, все своими сетями оплели, все опутали, а никуда без них не денешься, они первыми на контакт вышли, они ближе к тем. А Реброва, этого фрайера дешевого, он угробил, точно, он, только чужими руками, вот и верь всем этим спецслужбам – на себя, небось, работают, или еще хуже, двум хозяевам служат. Правитель недовольно взглянул на узкоглазого. Тот вздрогнул, попятился.

– Я вышвырну тебя отсюда, понял?! – заорал он. – Ты знаешь, куда вышвыривают отсюда?!

– Знаю, – ответил широкоскулый, – на тот свет!

– Верно мыслишь, молодой человек, – Правитель отвернулся от начальника охраны. Ткнул пальцем в угол камеры. – А это еще что?

В углу, в полумраке камеры-палаты чуть высветлялась на фоне серого, унылого синтокона тень худощавой женщины с распущенными волосами. Посконная серая рубаха скрывала ее тело, сливалась с синтоконом.

– Фантом.

– Что?!

– Фантомное изображение… так бывает при сильных потрясениях. Когда этот тип придет в себя, фантом исчезнет.

– Ты хочешь, чтобы он пришел в себя?

Узкоглазый растерянно развел руками.

Дебилы! Ублюдки! Правитель сдерживался, но это ему дорогого стоило, как можно работать с такими кретинами! Они его подставят, если не из корысти и властолюбия, так по тупости своей и дурости! вот и доверяй таким! нет, все надо самому проверять, все! иначе угробят, в дерьмо втопчут… а еще рано, рановато, он еще повластвует, он покажет всем! и пускай они его не любят, зато боятся, а это важней! нет, никаких вилл в горах, никаких островков, для этого, что ли, он рвался к власти, шел по головам и телам, не щадил самого себя?! нет! не для этого! пускай все они сдохнут! пускай эти дебилы и ублюдки все в огне сгорят, туда им и дорога, а он еще повластвует над ними всласть, он еще силен, он всемогущ! такие нужны всем – и самим баранам, самому стаду и тем волкам, что затаились где-то, а рож своих не кажут, только инструкции да распоряжения шлют, проверяют, пригоден ли?

поживем еще, повоюем, не лыком шиты! с чужими проще поладить, чем со своими! а там еще поглядим, чья возьмет. Правитель с ненавистью уставился на начальника охраны. Надо узнать, что у этого парня в башке.

– Сколько времени потребуется на полную мнемоскопию?

– От силы полторы недели!

– Так вот, чтобы через полторы недели вопрос с этим смертником, – Правитель снова пнул безвольное тело, – был решен. Ясно?

– Так точно!

– И никаких фантомов! – Правитель поднес кулак к носу широкоскулого. – Ты думаешь, это у меня в глазах мельтешит? Думаешь, сдает старик?! Ошибаешься! Убрать!

Начальник охраны ринулся в угол. С налета ударил ногой по тени… Но удара не получилось: прежде, чем сапог коснулся виска, узкая, но сильная рука перехватила голень, рванула на себя, опрокинула – мига не прошло, как грузное тело широкоскулого оказалось припечатанным к серому полу. Другая рука молниеносно сдавила горло, не дав из него вырваться даже легкому хрипу.

Это был конец! Правитель все понял. Он сразу же повернулся к лежащему… Но тот уже не лежал. Он сидел, скрестив под собою ноги, глядя прямо в глаза и сжимая в пальцах поднятой руки какую-то красную штуковину…

ну и пусть, значит, так надо, значит, все правильно, молочно-белый водоворот замутил Правителю взор, повлек в себя, закружил, унес куда-то далеко, где нет ни звуков, ни мельтешения тел и предметов, ни времени.

– Светик, шепни этому чучелу, – сказал Иван тихо, – что если он подаст хоть один сигнал наружу, даже мысленный, сразу сдохнет.

– Он умненький, он все понимает, – откликнулась Светлана, вдавливая широкоскулому за ухо фиолетовую гранулу. – Он теперь на поводке у нас, трепыхнется разок – и поминай как звали.

Светлане за эти дни донельзя осточертела серая камера. Как ни сладко и прекрасно было с любимым после долгой разлуки, но душа рвалась на волю, наверх. Может, именно по этой причине она немного переборщила с начальником охраны, не ожидавшим отпора, чуть вовсе не вышибла из него дух.

А Правитель стоял столбом и лупоглазо пялился на Ивана, он был в прострации – Кристалл работал на славу.

Иван подошел к кособокому и преждевременно состарившемуся человеку, имевшему огромную власть надо всей Великой Россией, подошел вплотную, ощупал карманы, достал из бокового яйцо-превращатель – никому его Правитель не отдал на проверку и экспертизу, не доверял, значит, – и сунул его в нагрудный клапан комбинезона.

– Лови! – Светлана бросила распылитель.

Иван поймал, привычным движением пристегнул к поясному ремню.

– Нет, – проговорил он, – на заслуженный отдых в преисподнюю его еще рано отправлять, он нам не все рассказал.

– Любая задержка может вызвать подозрения, – забеспокоилась Светлана.

– А мы и не станем задерживаться. Эй, ты! – Иван подошел ближе к поверженному начальнику охраны. – Хватит лежать. Нам пора наверх!

Светлана убрала руку с загривка широкоскулого. И тот стал медленно приподниматься – сначала на четвереньки, потом на корточки, на полусогнутые… выпрямиться окончательно ему не дали – заскрежетав зубами от боли и ухватившись обеими руками за виски, широкоскулый повалился наземь.

– Управление работает, все нормально, – пояснила Светлана, – может, еще попробуем?

Широкоскулый отчаянно замотал головой. Он все понял. Жизнь одна, и надо подчиняться тем, кто взял верх, пока… а там видно будет.

– Выходим?!

Нельзя, надо наверняка.

– Нет! – осек Светлану Иван.

Он снова подошел к застывшему столпом Правителю, вытащил яйцо. На миг задумался. Прижмешь к своему горлу – станет два Правителя, к его дряблой шее – будет два Ивана. Нет, надо попробовать! Иван, преодолевая отвращение, приблизил свое лицо к перекошенному, морщинистому лицу старика, вдавил превращатель прямо над кадыком, запрокинул голову и вжался в другой конец яйца своей шеей. Будто холодком пахнуло, но не снаружи… а внутрь.

– Я сейчас с ума сойду! – ошалело и сипло пролепетала Светлана, глядя, как омерзительный старикашка на глазах превращается в статного и крепкого молодца, а ее Иван становится кривобоким и обрюзгшим уродом.

Только этого еще не хватало!

Широкоскулый сделался белым, а его узкие глаза расширились. Он не испугался, не изумился, он знал, что такое превращатель. Он просто все сразу понял. Обвели.

Обхитрили! Теперь хана… нет, теперь один резон – служить новому хозяину, может, не тронет, может, и ему понадобится верный пес со всей его сворой. Широкоскулый чуть не заскулил от нетерпения. Он готов уже был выказать свою преданность… но не посмел, холодный блеск серых прозрачных глаз остановил его, Светлана умела говорить без слов.

– Вот теперь порядок, – Иван-Правитель быстро сунул яйцо в карман двубортного костюма, отпихнул от себя Правителя-Ивана, крепкого и высокого парня, каким еще полминуты назад был сам. И добавил, чуть приподняв Кристалл: – А сейчас ты будешь спать. Ложись!

Правитель в теле Ивана послушно опустился на колени, лег ничком. И уснул.

– И никаких мнемоскопий, – предупредил ИванПравитель, – нечего время зря тратить. Когда он нам понадобится, ты его приведешь… понял?!

Начальник охраны весь согнулся, заулыбался приторно и закивал – голова его немного тряслась, нервы сдавали. И немудрено. Хотя ничего почти и не изменилось в камере: крепкий парень в десантном комбинезоне лежал на сером полу в той же неудобной позе, как и полчаса назад. Разлохмаченный и дергающий бровью Правитель кривобоко и шатко стоял над яим… только не пинал, а так – в точности, он, отец родимый и кормилец. Вот только «тень» в рубахе не сидела в углу призраком-фантомом, а прислонившись к серой стене спиной, пристально следила за ним. Ну что ж, такой расклад, ничего не поделаешь. Даже если он, начальник всей охраны, поднимет шум и станет чего-то заявлять, его высмеют, а потом и выгонят. Ну и плевать. Король умер, да здравствует король!

– Пошли!

Иван-Правитель шагнул к тому месту, где должен был открыться незримый люк. Ему было до отвращения неуютно в этом болезненном, хилом, заплывшем жирком теле: сердце трепыхалось само по себе, пугливым вороненком, одышка подкатывала к горлу, сухая рука почти не слушалась, ноги расползались и дрожали… нет, надо привыкнуть, ко всему можно привыкнуть, ведь жил же этот выродок в своем теле и еще сто лет прожил бы. Он ощупал правую руку – рукоять меча была на месте, значит, она не перешла к тому. Иван-Правитель скосился на самого себя, лежащего на полу… так, так, все, что было на теле, перешло, а вот комбинезон? Он склонился над лежащим, вытащил из клапанов несколько шариков, еще какую-то мелочь.

– Оружие отдай! – сказал Светлане.

– Ага, сейчас, – покорно ответила она, не принимая сердцем нового облика Ивана – с таким бы она не стала обниматься и целоваться, нет уж. Но без промедления, не сводя глаз с широкоскулого, вытащила из прорезанного мечом слоя синтокона лучемет и бронебой, сунула их пленнику, шепнула: – Поднимешь ствол, сдохнешь.

Тот обиженно надулся. Ему хотелось, чтоб эти лихие люди принимали его за своего, ведь он же с ними, а они не доверяют… ну ничего, он еще заслужит доверие. Широкоскулый даже подошел к лежащему, хотел было пнуть его в знак преданности новым хозяевам, но поразмыслив малость, передумал.

За стенами палаты, в таком же сером коридоре их дожидались четверо парней в серых масках на лицах. Они и глазом не мигнули, увидав странную женщину в разодранном балахрне – в психушке, да еще спецпсихушке, и не такое увидишь, главное, их шеф вышел, жив-невредим, как тому и положено быть, а с ним этот черт кособокий. По мыслесвязи шеф приказов не дает, стало быть, все нормально, работать надо в штатном порядке, и слава богу, отпахать бы скорей смену да на боковую.

В лифтовой капсуле Иван-Правитель молчал, недовольно шевелил кустистыми бровями. Всю механику и автоматику тут с конца ХХ-го века поменяли, немудрено, позаботились, значит, опасались. Ему хотелось хорошенько врезать этому олуху охраннику, разметать всю его шоблу, вырваться наверх, на свежий воздух, прямо посреди Москвы-матушки… но нельзя, да и тело не то, не совладает. Надежда одна – на Светлану, ежели она оплошает – всем конец, но она не оплошает.

Широкоскулый покорно нес оружие, играть с огнем он явно не хотел. Лицо у него было скорбным и торжественным.

На поверхность они так и не выбрались. Иван не помнил, как его волокли в подземную тюрьму, он был в бессознательном состоянии, и теперь мог положиться только на начальника охраны. Сам он шел шаркающей походкой, горбатился, шмыгал носом. Впрочем, идти пришлось недалеко: от лифтового шлюза коротким переходом к горизонтальной ветке, снова в капсулу, несколько секунд пневмополета в трубе, остановка, фильтрационныи шлюз… ребятишки в масках так и остались в нем, будто растворились… и наверх в древнем уютно-теплом, отделанном резным дубом лифте.

Широкоскулый распахнул дверь.

И они оказались в том самом кабинете, с которого все и началось.

Первым делом Иван-Правитель подошел к огромному резному столу, уселся за него – даже если охранносигнализационные системы настороже – на Правителя они не среагируют, а он Правитель, он в его теле, опасаться нечего. И действовать надо немедленно, время пошло, контрольные системы работают в авторежиме" и даже само появление в кабинете босоногой женщины в драной рубахе и оружия не пройдет бесследно, да, ни секунды нельзя терять!

– Правительственная связь! – потребовал он.

– Одну минуту! – широкоскулый суетливо подбежал к резной ореховой панели за спиной у Ивана-Правителя, зашевелил губами, провел ладонью. И доложил: – Теперь полное управление на мыследатчиках, повторите команду.

Иван-Правитель не стал открывать рта, он только произнес то же самое в мыслях, молча. И тут же верхняя задняя панель ушла вбок. Из потаенных глубин выплыла вперед и зависла над его головой черная, матово поблескивающая сфера. Иван вздрогнул. Вот он – трон властелина Великой России и большей части освоенной Вселенной, прямо здесь, в кабинете. И не надо никаких шифровок, кодов, всякого мудрежа – здесь все диктуется открытым текстом, и все исполняется, эта связь не поддается никаким расшифровкам, и переданное по ней – приказ, подлежащий немедленному исполнению. Но все равно Спешить нельзя, ибо и действия Правителя, особенно серьезные, масштабные, просчитываются, анализируются, проверяются – и если они могут нанести ущерб государству и нации, блокируются до рассмотрения на Совете и утверждения. Правда, есть режим Особого положения. Но для этого нужны веские основания, просто так Особое положение ввести не дадут.

Надо быть осторожным, предусмотрительным, по крайней мере, на первых порах… сколько удастся продержаться – день, два, три. потом все равно придется сбрасывать эту маску. Но за это время надо успеть многое, очень многое.

Широкоскулый в угодливом полупоклоне стоял по левую руку от Ивана-Правителя. Светлана сидела на резком кресле, том самом кресле, вид у нее был и впрямь странный. Иван кивнул в ее сторону и сделал начальнику охраны выразительный жест пальцами. Тот сразу смекнул, засуетился, снова зашептал что-то, зашевелил губами: внутренняя связь – никаких переговорников, антенн, кнопок и прочей мишуры – все в крохотной черной пластине, искусно вшитой под кожу виска… можно и не шевелить губами, это он уже от усердия, по привычке, ничего, ничего. Иван-Правитель сидел окаменевшей статуей. Не спешить! Две-три минуты, оглядеться, освоиться, не спешить! У Светланы подготовка не хуже, чем у этого шустряка, да плюс к тому «управление», она себя в обиду не даст, нечего волноваться, теперь главное, спокойствие. В кабинете должна быть топо-кабина, в каждом доме есть, и пускай синтетика, пускай плазмолитье, неважно, потом сменит, сейчас надо себя в приличный вид привести.

Светлана выразительно поглядела на него. Она знала, что все прослушивается, что никаких вольностей она себе позволить не может.

Иван-Правитель кивнул.

– Сюда-сюда, пожалуйста! – залебезил широкоскулый, приглашая в дальний полутемный конец огромного кабинета, приоткрывая резную дверцу.

Светлана вошла. Широкоскулый застыл недвижным изваянием метрах в трех. Всем видом он показывал свою покорность и преданность. На всякий случаи Иван не спускал с него глаз. Но думал о другом – кого? кого надо вводить сюда?! охране Правителя верить нельзя! спецполк внешнего кольца подчинен Правителю напрямую, то есть, ему самому, но полк, вызванный внутрь Кремля, наделает переполоху – зачем? почему? с какой стати/ даже батальона будет много! Черный шлем? это уже лучше, хватит двух взводов… нет, третий должен блокировать подступы, иначе всякое может случиться, ошибаться он не имеет права! Сомнений не было, сомнения и отчаяние остались позади. Все долгие дни ожидания прихода Правителя в камеру Иван отрабатывал последние детали плана. Он думал об этом чертовом плане даже тогда, когда целовал свою Свету, обнимал ее, он не мог не думать о нем. И вот теперь последние штрихи. Последние!

– Я готова!

Светлана выскочила из топо-кабины будто провела там не полторы минуты, а полгода. Узнать ее было невозможно. Стройное тело облегал плотным серым слоем защитный комбинезон-полускаф с матовым отливом четыре миллиметра гибкого биотитанового пластикона.

Ремни и портупеи черной пористой стальной кожи стягивали хитрыми переплетениями грудь, талию, бедра, вились по рукам и ногам. Черные высокие сапоги без шнуровки и прочих причуд скрывали босые прежде ноги, мелкими складками вздымались по икрам. Иван давненько не видывал своей женушки в таком отличном виде, она была просто прекрасна, она сейчас напоминала ему не ускользающий и расплывчатый образ Светы, меняющийся от поиска к поиску, от одной экспедиции к другой, а светловолосую Лану. Хороша! Но не время предаваться восторгам. Иван-Правитель кивнул, улыбнулся, кривя старческий рот, указал рукой на кресло.

Пора!

«Альфа-корпус. Командира!» – приказал он мысленно.

И почти сразу прямо перед ним без всяких мониторов и экранов возникло изрезанное морщинами и шрамами лицо Глеба Сизова. Иван знал, что ни Светлана, ни начальник охраны сейчас ничего не видят и не слышат.

Но он знал, что правительственный «черный ящик» накручивает в свою память каждое слово, каждую мысльприказ… не сорваться прежде времени, не выдать себя, спокойствие!

Глеб был устал и хмур, наверное, он только что проснулся, а может, собирался лечь отдохнуть. Ничего, для таких как он выходных, отпусков, дней и ночей не существует. Иван всматривался в знакомые черты и машинально отмечал: постарел, помрачнел, но глаза те же, Глеб не будет вести двойной игры, он будет поступать по приказу и по совести, как всегда.

«Три взвода ко мне, – мягко выговорил Иван-Правитель, – через десять минут я вас жду». Иван был полковником, а Глеб еще семь лет назад получил генерал-лейтенанта, но пребывал в опале, лишь три раза выходил на серьезные задания, командовать им было неловко, да ничего не поделаешь, теперь времена иные и расклад иной, Глеб кончил Школу на три года раньше его, по учебе Иван почти и не помнил Сизова, зато на Гадре им пришлось постоять плечом к плечу, такое не забывается.

«Спецвыход?» – поинтересовался командир альфакорпуса.

«Нет, облегченный вариант, – ответил Иван-Правитель, хотя по уставу и инструкциям ему ничего объяснять не следовало, как не следовало и Сизову задавать лишних вопросов. – Не теряйте времени».

Иван вытащил из нагрудного кармана Кристалл. Надо проверить психо-экраны, пора. Он положил руку, с зажатым в кулаке усилителем на резную столешницу. Пристально посмотрел на широкоскулого и сказал:

– А не кажется ли вам, молодой человек, – подделываясь под натурального Правителя, – что ваши люди переутомились и стали не слишком усердно нести службу, а?!

Широкоскулый побелел как полотно, потом позеленел. Он был догадливым, он сразу все понял – они захлестнули удавку у него на горле, а теперь еще и лишают его последней власти, власти над своими же службами, этим может все и кончиться, он перестанет быть им нужен, но сначала надо проверить, проверить.

– Я мигом! – выдавил он.

Внутренняя связь не сработала. И тогда широкоскулый выскочил из кабинета, не прикрыв за собой дверь, выскочил и тут же, опасаясь наказания, вбежал обратно.

За руку он волок за собой одного из своих парней. Тот был полусонный, одуревший, ничего не соображающий и, уж понятно, не работоспособный, мимо такого и слон пройдет и бронеход промчится.

– Они все очумели! А четверо на полу, лежат…

– Спят в служебное время, – укоризненно вставил Иван-Правитель, – утомились и спят, устали… Распустил, совсем распустил ты людей! Заелся! Жиром зарос!

Службу забыл! – отчитывал он начальника охраны, входя в роль и удовлетворенно отмечая, что Кристалл действует, прошибает любые психобарьеры, эх, сейчас бы Авваропа сюда, раздавить бы гаденыша, раз и навсегда, нет, сказок не бывает, не все сразу. Но надо успокоить этого, а то с перелугу еще наломает дров, испортит все. – Ладно, не суетись! Не твоя вина. Сядь-ка вон, и водички выпей.

На длинном столе для совещаний и впрямь стоял старинный, антикварный хрустальный графин с водой и двенадцать пузатых стаканчиков на огромном искрящемся гранями блюде. Широкоскулый не посмел отказаться, выглушил полный стакан. Затих.

В незакрытую дверь, припадая на перебитую еще на Гадре в трех местах ногу, вошел командир альфакорпуса, бывший десантник-смертник, инструктор «черного шлема», генерал-лейтенант Глеб Сизов. Вошел и сразу остановился, блюдя субординацию, вещь нужную в деле военном и государственном, более того, необходимую.

– Ну что, видали? – с ходу спросил Иван-Правитель.

Вместо уставного доклада Сизов коротко бросил:

– Видал!

И с презрением обжег взглядом широкоскулого.

Тот отвернулся и засопел обиженно.

– Надо заменить, – сказал Иван.

– Уже сделано, – доложил Глеб Сизов. – Эта смена.

отправлена в регенерационный блок. Последующая на проверке с целью предотвращения аналогичного срыва.

Мои люди расставлены по постам.

– Хм, хорошо, – заметил Иван-Правитель, – оперативно и четко. Недовольных не было.

– Были, – коротко ответил Сизов.

– Ну и что?

– Служебные обязанности выше эмоций.

Иван-Правитель только руками развел и поглядел на широкоскулого. Лучшего объяснения и он бы не нашел.

Пока все шло чисто. Но надо, чтобы все шло и по-человечески.

– Глеб Сергеевич, – начал он проникновенно, оторвавшись от своего кресла, подходя ближе, – надеюсь вы понимаете, что ситуация странная, и объяснить ее просто недобросовестностью и разгильдяйством охраны никак нельзя. Тут что-то иное… возможно, и неслучайное. Мы не может сидеть да выжидать. Потом, конечно, разберемся, Совет созовем…

– Я все понял, – оборвал пространные излияния штатского лица Сизов, все ходы-выходы по всем уровням блокированы, сюда и мышь не проскользнет. Надо бы еще пару взводов на внутренние позиции и… – он помедлил, осмысливая, не перебарщивает ли, нет, не перебарщивает, – и три батальона во внешнее оцепление. Хуже не будет.

– Не будет? – с недоверием переспросил Иван-Правитель, косясь на начальника охраны. – А то еще насмешим всю Москву – дескать, тени собственной испугались, переполох навели?!

Начальник охраны смущенно заулыбался.

А Сизов сморщил свое лицо еще больше, нахмурился, поправил обеими руками ремень, и без того сидящий там, где ему положено, потом приподнял костистый подбородок и сказал:

– Не будет. Кроме того два подразделения прочешут все по квадратному миллиметру от ваших дверей до Белого Города. Раз уж возникла нештатная ситуация, позвольте нам выполнять свои обязанности… или отменяйте приказ!

– Ну зачем же отменять, – Иван-Правитель радушно похлопал генерала по плечу. – Вы специалисты, вам и карты в руки. Действуйте!

Он был доволен. Он не ошибся в выборе.

Едва Сизов вышел из кабинета, широкоскулый рухнул перед Иванам на колени.

– Я буду верно служить вам! Только не убивайте, не гоните! – взмолился он.

Иван не ответил. Он возвращался к своему столу, к полусфере правительственной связи.

– Эти генералы только по уставу могут! – причитал вслед широкоскулый. – Они и служат по уставу, России служат, государству! А я вам буду служить! Лично! Как собака! Как пес преданный!

– Ладно, ладно, – успокоил его Иван. – Поглядим еще, как ты служить будешь. Пока свяжись с теми, кто не впал в прострацию – с третьей сменой, с четвертой, как там у вас, и скажи, чтоб без суеты, без паники. Тихо чтоб!

Он уселся в кресло. Сосредоточился.

«Всем боевым соединениям! Всем частям! Флотилиям! Эскадрам! Флотам! Армиям! Немедленно остановить продвижение к заданным объектам! Обеспечить в кратчайшие сроки возвращение на базы! Командованию орбитальных оборонительных поясов! Прекратить демонтаж вооружений! Немедленно приступить к восстановлению прежней боеспособности рубежей по всей глубине обороны! Перевооружение и тотальная смена оборудования отменяется! Выполнять!»

Пот градом струился по морщинистому лбу. Иван полностью отдавал себе отчет. Сейчас там, в боевых соединениях и на базах решат, что тут, в Москве, чокнулись окончательно, ну кто дает за неполные два месяца две взаимоисключающие команды?! Ничего. Они знают, откуда исходит приказ, есть лишь одно такое место, ослушаться никто не посмеет. Все объяснения потом, стоит только начать объясняться и все, крышка, завязнешь как в болоте!

– Ваше распоряжение исполнено! – подкатил широкоскулый. – Все в точности. Но, осмелюсь доложить…

– Что еще за «но»?!

– Второй слой охраны мне неподвластен, там не мое ведомство, могут зашебуршиться. Это одно. И другое, ваш первый помощник уже десять минут топчется в приемной, у вас же сегодня семь встреч.

– Зови!

Помощник не заставил себя ждать, деловито влетел в кабинет и уже прошел полпути до резного стола. Но Иван-Правитель решительно остановил его жестом.

– Никаких встреч! Все отменяется! Передать всем помощникам и советникам – на двое суток все откладывается. Спокойно, без суеты, причины сами найдете, можете ссылаться на непредвиденные обстоятельства и нездоровье, на что угодно, дипломатично и тактично, ясно?!

– Да, но как же… – раскрыл рот помощник, разводя руками.

– Никаких «но»! Никаких обид! Все встречи состоятся, позже. И все совещания, заседания и приемы тоже!

Вам что, от меня письменное распоряжение требуется?!

Вы что, не понимаете, что такое государственная необходимость? Или вам надо подробный отчет предоставить?!

Исполняйте!

Мясистые щеки помощника Правителя побагровели.

С ним, наверное, еще никогда не говорили так резко. Но он подавил гордыню, сдержался. Теперь отдувайся, красней, оправдывайся перед людьми непростыми и нужными.

Он склонил голову. И медленно вышел из кабинета.

– А что касается второго слоя, – повернулся к широкоскулому Иван-Правитель, – пока не принимать никаких мер, не надо. Будут осложнения, решим, что с ними делать.

Теперь следовало заняться службами безопасности государства и контрразведкой. Здесь лезть напролом опасно – руководители этих служб вполне могли работать на Правителя или, минуя посредников, сразу на Систему. Тут можно напороться.

Следовало бы пойти самым простым путем: через систему Видеоинформа выступить перед гражданами Великой России и Федерации, рассказать об угрозе, призвать… Нет! Это провал! Неминуемый провал. Этот вариант у противной стороны тысячи раз просчитан, никаких обращений они не допустят, пойдут на любые меры, на ликвидацию Правителя, нарушившего правила игры, да и само выступление ничего не даст – человечество размякло, изнежилось, оно просто не поймет, о чем речь, а если и возникнут какие-то группы самообороны, стихийные, их немедленно подавят. Нет! Пока никто из работающих на Систему и другие миры не понимает, что произошло. И это залог успеха. Когда они поймут – будет поздно, для них будет поздно. Сейчас спать некогда.

Иван поймал встревоженный взгляд Светланы. Про нее все позабыли. Все, кроме широкоскулого. Она ждала дела. Она казалась себе лишней здесь, в этом огромном и странном кабинете. Иван ободряюще посмотрел на нее – ничего, ничего, надо набраться терпения. Надо!

"Ко мне председателя комитета безопасности. Срочно!

И главу контрразведки! Немедленно!"

Сизова он вызвал в кабинет по внутренней связи.

Тот не заставил себя ждать. Вытянулся у дверей будто лейтенант. Да-а, отметил Иван, не привык Глеб к милостям властей.

– Я тут жду кой-кого с докладами из комитета и контрразведки, – пояснил он вслух, – пускать по одному, обеспечить безопасность. Понимаете? Пусть ваши люди проследят за выполнением моих распоряжений, а то время, сами знаете, смутное.

– Нормальное время, – коротко ответил Сизов, – выполним. Задержек не будет. – И как-то особо пристально поглядел из-под выгоревших бровей на Правителя.

Ивана будто током тряхнуло. Неужели узнал? Нет!

Исключено! Тут другое. Пока неважно что, но он почувствовал, что этот генерал, бывший браток-десантник, будет с ним, он и сейчас уже с ним. Надо только прощупать его.

– Вы что-то хотели добавить, – мягко сказал Иван, – говорите.

– Если я правильно понимаю ситуацию, – начал Сизов, не отводя глаз, сведя брови к переносице и будто не замечая ни Светланы, ни начальника охраны Правителя, – надо поднимать корпус. Весь корпус!

– Хорошо, – согласился Иван.

– И еще! Не помешало бы доставить для доклада министра обороны и его первого зама по вопросам перевооружения Звездных флотов.

– Именно доставить?

– Именно доставить!

– Хорошо. Действуйте! – Иван-Правитель чуть склонил голову и пристально поглядел в глаза Глебу Сизову.

Он не ошибся в нем. Но радоваться рано.

Генерал не уходил.

– Что еще?!

– Я прошу срочно вернуть с Дериза бригаду Семибратова.

– Насколько срочно?

– Да, это потребует колоссальных энергетических затрат, я знаю, но если сейчас отдать приказ – через полтора дня бригада выйдет из Осевого в околосолнечном пространстве, а еще через два часа будет на Земле.

Иван покачал головой. Неужто-все настолько плохо.

Неужели войска разложены и «перевооружены» до такой степени, что надо на землю вызывать черт-те откуда Семибратова с его Особой гвардейской бригадой?! Значит, так оно и есть. Глеб знает лучше, он давно не покидал Землю, Россию. Что ж, ему видней! Иван-Правитель откинулся на резную спинку кресла, обитую грубой кожей.

Отключился от внешнего. Раз надо, значит, надо. «Сверхсрочно! Дериз! По получении данного приказа немедленный вылет на Землю! Верховный Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Великой России». Все! Такие приказы обжалованию не подлежат.

– Будет вам Семибратов, – сказал он, вставая с кресла. – Вы свободны, идите, исполняйте!

Впервые за все время устало-изможденное лицо генерала Сизова озарила улыбка – совсем простая, почти детская. Иван отвернулся, еще немного, и он бы не выдержал, бросился бы к Глебу с объятиями, а то и прослезился бы. Нет, нельзя, это потом можно будет, а сейчас нельзя.

Когда Сизов вышел, Светлана подбежала к Ивану, хотела дотронуться рукой до плеча, но отдернула ее – какой это Иван! не Иван, а чучело гороховое: кривой, противный, страшный, недобрый даже внешне… выродок какойто! А вдруг случится самое нелепое? вдруг превращатель потеряется, испортится, отнимут его – и тогда Иван навсегда останется в этем гнусном и гадком теле, она не сможет быть с ним рядом, не сможет! Что ж это за проклятье такое! Всего лишь несколько дней счастья и было у них в подземной камере! А вся остальная жизнь сплошные мытарства и мучения. Она вернулась из Осевого, вернулась из Системы. Думала, Земля прекрасна и чиста, думала, воскреснет от одного лишь воздуха ее… ан, нет! в этом кабинете она и не на Земле вовсе, и не в России-матушке, а будто в той же Системе! ну почему так не везет!

– Иван! – взмолилась она. – Бежим отсюда! Какое нам дело до них! Двоим всегда найдетсяместо, двое всегда спрячутся от зла! Я боюсь!

– Осталось немного, потерпи, – успокоил он ее. – Вспоминай, как нам было хорошо с тобой. И не спускай глаз с этого… – он кивнул на широкоскулого. Садись и сиди как мышка, сюда идут!

И впрямь, не успела Светлана присесть, как дверь распахнулась, и в кабинет вошел худощавый седой мужчина в старомодном сереньком костюмчике со старомодной черной папочкой под мышкой – председатель комитета безопасности Великой России.

Иван разглядел в прикрывающихся дверях настороженное лицо Глеба Сизова. Это хорошо, он рядом, можно и без канители.

– Присаживайтесь, – предложил Иван-Правитель.

– Чем обязан столь срочному вызову? – спросил седой, оставаясь стоять.

– Ну вот и хорошо, – Иван встал сам, вышел из света огромной причудливой лампы под зеленым абажуром. – Есть ряд вопросов по вашему ведомству.

– Я готов ответить.

Можно было бы вести долгую беседу, пытаясь поймать седого на мелочах, на несовпадениях, выявить его, а если получится, прощупать психозондажем… но уж больно тертый мужик, непростой, выкрутится. Тут надо иначе, надо ошеломить его и проследить за реакцией. Только так.

– Опять ваши люди, – начал он брюзгливо, – проявляют излишнюю мальчишескую прыть, ну что же это такое? В Охотске раскрыли какую-то…э-э, секту, под Вильнюсом устроили облавы. Нехорошо.

Седой и бровью не повел. Хотя у Ивана была точная информация: на местах сотрудники безопасности работали по старой привычке, на совесть, забывая иногда выполнять досконально инструкции из Москвы, именно так было и в Охотске, где накрыли подпольное отделение Черного Блага, семьдесят шесть тысяч сатанистов, два дня назад накрыли, Арман четко отслеживал это дело и сообщал.

– Наши друзья не одобрят такой прыти, – быстро проговорил он.

Седой напрягся, чуть ссутулился и как-то искоса поглядел на начальника охраны. Он явно клюнул. Но он боялся себя выдать.

– Система нам не скажет спасибо за эдакую шустрость!

И вот тут седой выдал себя. Он пристально, в упор поглядел на Ивана, нет, именно на Правителя, в коем теле обитал ныне Иван, а потом чуть повел зрачками на широкоскулого. Большего и не требовалось.

– Взять его! – прохрипел Иван.

Широкоскулый опрометью бросился исполнят приказание, перемахнул через стол… и тут же полетел в угол, сбитый с ног, мастерским ударом. Седой держал в руке парализатор. Но рука его дрожала, ствол перемещался с Ивана, на начальника охраны, потом на Светлану, потом опять на Ивана. Седой успел бы нажать на спуск, успел.

Но дверь позади распахнулась бесшумно, и он просто осел на пол, на роскошный зеленоватый ковер. Глеб Сизов стоял над ним и хмурил брови.

– Вы знали, чем занимался этот?.. – Иван-Правитель не договорил.

– Нет, не знал. Но догадывался, – ответил генерал. И добавил: – Второй сидит, ждет. Скоро третьего доставим.

– Добро! – заключил Иван. Поглядел на подымающегося широкоскулого. – Здесь есть боксы?

– Как не быть, – развел тот руками.

– Убрать. Закрыть. Внутреннюю связь парализовать.

Разбираться с ним будем позже!

Начальник охраны принялся выполнять порученное с явным удовольствием. Он подхватил тело за ноги, грубо, резко поволок к боковым панелям. Седая голова безвольно постукивала по ковру, но его густой ворс топил в себе звуки.

– Светлана, проследи! – бросил Иван. И тут же повернулся к генералу. – В комитете есть надежные люди?

– Люди на смену? – Точнее, один человек, правильно я понял?

– Да.

– Есть. Но сначала надо убрать ненадежных. Иначе все бесполезно.

– Про ненадежных нам сейчас сообщат, – Иван мотнул головой в сторону панели, за которой скрылись широкоскулый и Светлана вместе с телом. Он знал точно, Света вытянет из этого гада все что нужно вместе с его поганой душонкой. Конечно, проще всего было бы давить гнусных гнид, предателей. Но нельзя, они унесут с собой в могилу агентурные списки и многое другое.

Нельзя!

– Вводить следующего? – спросил генерал.

– Да.

Через полминуты перед Иваном стоял начальник контрразведки – плотный и кряжистый, в черной рубахе под пиджаком, с мешками под глазами. Стоял и мялся с ноги на ногу.

– Плохо работаете! – без приветствий и вступлений заявил Иван.

– Как можем, – нагловато ответил контрразведчик.

– За полтора года ни одного раскрытия?!

– Как и было приказано вами, – кряжистый подчеркнуто надавил на «вами» и скривил губу.

– Вот как? – растерялся Иван-Правитель.

– Вот так! Именно так! – с вызовом начал контрразведчик. – И ещё в довесок кое-что! – Он вытащил из кармана сложенный вдвое лист. – Вот!

– Что это?

– Рапорт об отставке. В таком режиме я отказываюсь работать!

– В каком это таком?

– Я не собираюсь больше покрывать всю эту сволочь, что безнаказанно шурует в России и на всех наших планетах! Я не понимаю вашего приказа! Я его отказываюсь понимать! Я все эти полтора года думал как самый натуральный простофиля, что здесь какой-то смысл есть, непонятный мне смысл! Теперь я убежден, что это просто открытое вредительство, что это… – он был разъярен и не мог найти нужного слова.

– Вот видите? – Иван взял рапорт и медленно разорвал его на две части, отбросил их от себя. Поднял руку вверх, пресекая новую вспышку гнева. – Я отменяю прежний приказ. И даю новый: немедленно, вы слышите, немедленно накрыть всю агентурную сеть, всю резидеитуру, всех косвенно причастных, всех! Ведь у вас есть неформапия?!

Кряжистый дважды беззвучно разевал рот, прежде чем выдавил одно лишь слово:

– Есть!

– Ну и прекрасно! – Иван-Правитель подошел вплотную, протянул руку контрразведчику с силой сжал его ладонь. – Я верю вам. И вы будете работать не просто в прежнем режиме, в старом режиме, но с утроенным рвением, с удесятеренным. – Он помолчал, соображая что-то, домысливая, потом продолжил: – Мы специально давали им увязнуть, понимаете?!

– Понимаю, – совершенно ошалело ответил кряжистый. В глазах его начинало высвечиваться что-то доброе и надежное, былого возмущения и в помине не было. – Понимаю!

– Ну, тогда за дело! Связь держать только со мной!

Прямую связь! Никаких замов и помов, никаких посредников! И прежде всего хорошенько протряхнуть весь аппарат, ваш аппарат – без канители, без сюсюканий, не до них! Я даю вам двое суток – сеть должна быть раздавлена!

– Есть! – глаза у кряжистого загорелись пуще прежнего. Но тут же потухли. Он опустил голову и проговорил почти шепотом: – Всю раздавить не получится, виточки наверх тянутся, в вашу епархию, у меня нет такой власти, таких полномочий.

– Ничего! Тут мы и сами управимся, данные о всех «ниточках» мне на стол… нет, прямо генералу Сизову. И действовать, действовать! Не робей! – Иван прихлопнул по плечу кряжистого. Этот будет землю рыть, не подведет.

Только он вышел, Светлана выволокла из бокса седого. Вид у бывшего председателя комитета безопасности был жалкий – не лицо, а сплошной синяк, левый висок разодранный донельзя – выдирали блок «внутренней связи», костюм разорван, рубашка в запекшейся крови.

– Готов! – доложила Светлана.

– Как это готов? – не понял Иван.

Широкоскулый угодливо заулыбался. Молча протянул карманный мнемоскоп – серую коробочку на ладони.

– Вся агентура комитетская здесь, все завербованные да еще и связники, выход – пятнадцать резидентов в России и шесть за бугром.

– Отлично! – обрадовался Иван. Все шло как по маслу, он даже не ожидал, это очень странно, это чревато…

нет, подвоха тут нет. – Скинь в память «большого мозга»! Мнемоскоп с собой! И в комитет, живо!

– Я одна?! – испугалась Светлана.

– Ты ж стосковалась по серьезной работе?! – съязвил Иван, не удержался. Но потом перешел на другой тон: – Сизова сюда!

Генерал не заставил себя ждать.

– Десять человек ей в придачу. Объект – комитет.

Снаружи три взвода! Ни души не выпускать! Пока она летит туда, свяжитесь с этим, надежным, как его?

– Рогов.

– Артем Рогов?!

– Нет, его брат. Артем сгинул в Осевом. Артем работал против России. Этот старший – Игорь.

– Пусть будет так. Игорь Рогов – председатель комитета. По мнемоскопу семерых крупных в боксы и сюда.

Остальных уничтожать на месте. Приказ ясен?!

Генерал промолчал. Ему все было предельно ясно.

– Тогда вперед!

Светлана с тоской и болью поглядела на Ивана. Потом на широкоскулого. Тому деваться было некуда, и без «управления» будет работать на совесть. Иван кивнул Светлане. Надо!

Еще через минуту Сизов за шиворот втащил в кабинет какого-то огромного, упирающего типа, швырнул под ноги Ивану-Правителю.

– А это еще кто? – спросил Иван.

– Министр обороны, – укоризненно ответил генерал.

Иван понял, что выдал самого себя. Смутился на миг.

Но тут же выкрутился.

– Чего-то он сегодня не такой бравый как обычно!

Сизов снова улыбнулся своей детской улыбкой. Его вполне устраивал такой ответ – никакой бравости в министре и в помине не было, наоборот, он был жалок как никогда.

– Этот – гад! – прямо и грубо выдал Сизов.

– И много таких в войсках?

– Хватает. Он кое-что успел, к Москве идет спецдивизия «Летний гром». Его личная дивизия!

– Нет личных дивизий! – взъярился Иван и ударил кулаком по столу. – Есть только дивизии Российской Армии!

– Это скоро выяснится, – с сомнением заметил Сизов. – Что делать с ним? – Он пнул сапогом министра обороны.

– Связь отключена?

– Еще пятнадцать минут назад. Мы его взяли тепленьким. Личная охрана в подвалах, троих пришлось списать… но в аппарате могут спохватиться в любую минуту, если они поднимут армию, трудно будет разобраться, кто за кого.

– Есть надежный из заместителей?!

– Есть. Сергей Голэдов, первый заместитель Сил планетарного базирования. Его должны были убрать не сегодня так завтра, последний из могикан…

– Вы уверены?!

– Да!

Иван-Правитель опустился в свое кресло.

«Министерство обороны Великой России. Секретариат. Довести до сведения всех уровней, помощников, командующих флотами, армиями и группами войск. В связи с тяжелой травмой, полученной в автокатастрофе, Министр обороны временно освобождается от выполнения своих обязанностей и ввиду острой необходимости помещается в регенерационную клинику при Правителе ВР. Исполняющим обязанности Министра обороны назначается генерал-полковник Голодов. Приказ вступает в силу немедленно. Верховный Главнокомандующий».

– Усильте охрану Голодова. Взвода хватит?

– Два отделения уже у него.

– Экий вы предусмотрительный, э-э, молодой человек, – одобрительно сказал Иван-Правитель. Ему все больше нравился Глеб, видно, зря он печалился, есть еще на Руси-матушке заступники, не один он в поле воин. – А этого, – Иван указал на бывшего министра, – передайте начальнику охраны.

Широкоскулый весь так и засиял. Доверие оказали.

Это уже неплохо… хотя и бабушка надвое сказала, как дальше все сложится, но пока он служит сильному, это уже хорошо.

Сомнений по части министра-предателя не было.

Главное, выбить из него имена и фамилии тех сволочей, что наверху засели и немедленно, немедленно обезвредить их, порвать все агентурные связи, разгромить структуры координации, а мелочь или сама попрячется или будет выбита на местах. Но без проволочек! Срочно!

Наверняка в Сообществе уже просекли кое-что, резиденты работают, все отслеживается. Но сунуться они не посмеют, десант на Москву исключен, в этом случае Генштаб будет отрабатывать одну из позиций Особого плана, даже если полностью блокируют управление отсюда. Но где гарантия, что Генштаб не работает на чужих? Нет, никаких гарантий нет. Теперь пускай Голодов выясняет.

Иван никак не мог вспомнить этого Сергея Голодова, ни в одном из спецучебных подразделений он не обучался, это точно. Значит, армейский. Тоже неплохо, там ребята тертые и простые, не то что штабная братия, исхитрившаяся в подсиживаниях друг друга. Но «Летний гром»?

Что с ним делать? Или пора вводить Особое положение?

Нет. Рано еще! Он не собрал все силы в кулак, на местах могут не понять, точнее, поймут все наоборот, что в центре переворот, что чужие захватили власть, они будут драться «за Россию» но против России, против него – системы дезинформации работают четко, Видеоинформ наверняка уже давно в руках у этих тварей, они пустят в эфир то, что им нужно. Пора давать сигнал? Нет. И сигнал давать рано. А вот Кешу пора привлекать. Нечего ему отсиживаться да прохлаждаться.

Когда все поразъехались и поразлетеяись, ветеран аранайской войны Иннокентий Булыгин сказал оборотню Хару:

– Бросили нас, дружище. Бросили на произвол судьбы! И ничего толком не растолковали, хоть обратно на Гиргею беги!

Хар обрадовался, заскулил, полез лизаться.

– Ты это мне брось, нашлась тут, понимаешь, зангезейская борзая! – Кеша оттолкнул облезлую и противную рожу оборотня от своего лица, небритого и почерневшего. – Понимаю, хочется тебе восвояси… А я вот, вроде и дома, да и не дома как будто. Не думал, что эдакто на родину возвращусь.

– Никто тебя не ищет, – сказал оборотень по-человечьи, – никому ты не нужен, и дело твое личное в архивах стерто.

– Откуда знаешь?

– Знаю. У вас сейчас по всей Федерации так идет, архивы стирают, каторги и спецлагеря открывают, за сроком давности все нрощены… только почему-то никаких официальных сообщений нету и службы информа помалкивают.

– Да плевать на них! – засуетился вдруг Кеша. – Это что ж получается, друг ты мой сердешный, мне теперь можно идти сдаваться, не навешают новых сроков, домой отпустят?!

– Должно быть так, – заключил Хар уныло.

– А я тут, понимаешь, сижу! – горестно изрек Кеша.

Минуты две он пребывал в прострации. Потом тряхнул головой. Нетушки! Он тертый калач, его не проведешь на мякине. У него своя дороженька. И плевать, что слежку сняли и прочее, он осторожности не утратит. Всякое бывает.

– Нам пора! – сказал Кеша, приподнимаясь из черного складного кресла, вставляя в чехол лучемет.

– Куда еще? – поинтересовался Хар.

– Этот бункер пора менять.

Хар возражать не стал. Его дело наблюдать… и иногда помогать Булыгину, иногда, если это не противоречит интересам троггов. Хар и сам не знал до конца, зачем его послала королева Фриада, ему это и знать было не положено, потом, когда придет срок, все выяснится само собою. Хар встал на задние лапы, обмахнулся облезлым хвостом. Менять так менять.

Они не стали взрывать этот бункер, только заварили титановые люки и засыпали входные лазы. Ежели кто-то сунется, провозится не меньше получаса, а ни хрена внутри не найдет, нету следов никаких.

Надо перебираться поближе к Москве. Не год же ждать сигнала! У Кеши оставалось еще четыре точки по России. Он выбрал заброшенную подземную котельную невесть каких времен неподалеку от Клина. Местечко тихое, спокойное. И сами они люди тихие, спокойные, мирные… до поры до времени. Низовая капсула, находящаяся где-то меж Землей и Луной, вела их, прикрывала.

Никакого другого прикрытия не было, остальные капсулы, кроме координирующей, ушли вместе с Дилом Бронксом, Гугом Хлодриком, Хуком Образиной и другими. Но Кеша надеялся больше на самого себя, голыми руками его не возьмут, пускай только сунутся… но ЛУЧШе и не думать об этом, лучше не ждать, бить первым. Боевая десантная капсула вещь хорошая, это он еще на проклятой Гирге& понял, но ее могут распылить или блокировать, околоземная защита хотя и не действует почти, еле дышит, но через пень-колоду да прощупывает временами пространство. А сигнала все нет. Вот и думай что хочешь!

Семь дней они торчали в котельной. От скуки и тоски Хар начал линять, и Кеша уже не мог на него глядеть без отвращения. Потеряно столько времени! Эх, Иван, Иван.

Да за эти дни и недели можно было вычистить еще десяток притонов, пустить черную кровь гадам. Главное, посеять страх – у них все мигом расходится, по всей планете, по всей Федерации, они уже знают, что на силу сила нашлась, уже кого попало на мессы не пускают. Правда, с ними можно было б и сгореть, засыпаться на мелочах, не добравшись до главного… тут Иван прав: коль воровать, так миллион, любить, так королеву, а уж если и сшибать кому рога, так самому дьяволу, а не ряженным скоморохам. Прав! Но Гуту лучше, он со своей шоблой, он быстрехонько порядочек навел, смуту пресек, и Сигурд молодой теперь ему верный друг-кореш и первый помощник, да-а, под Гугом сейчас тысячи ходят. И Бронксу неплохо, вон их сколько в Штаты махнуло – целая госделегация от дружественной, хе-хе, державы, один Крузя с его «длинными ножами» чего стоит! А тут приходится в одиночку! Оборотня Хара Кеша не считал – оборотень есть оборотень, нелюдь инопланетная. Дважды ему казалось, что за ухом начинало жечь, покалывать – внутренняя связь. Нет, один раз просто примерещилось, а во второй какой-то гнус мелкий укусил.

На третий раз связь заработала.

– Кеша? – тихо спросил Иван, будто не в ухо говорил, будто в самой голове сидел.

– Он самый, – робко ответил Булыгин.

– Как слышишь меня?

– Нормально слышу. Это сигнал, что ли?!

На случай «сигнала» Кеша знал чего делать, до мелочей распясано было. Но Иван нарушил все планы:

– Это еще не сигнал. Сигнал потом будет. Слушай меня, и не бойся, нас никто не слышит. Ты где?

– На четвертом мы… с Харом. Остальные ушли, как ты приказал.

– Порядок. Я в самом центре, пока работаем «под ковром». Скоро будем выползать наверх. Понял?

– Понял, – ответил Кеша. Он и не сомневался, что рано или поздно Иван возьмет за глотку большого бугра, Иван умный, настырный и дошлый. Он и от довзрывников ушел чистым, не то что сам Кеша – отпустили, понимаешь, на время, через барьеры сигать. Эх, круто, круто взял Иван. Но только так и надо.

– Помнишь, как на Гиргее работал?!

– Было дело, – признался Кеша.

– Сегодня придется поработать по Космоцентру Видеоииформа. Наземные службы без тебя прикроют. А главное, Кешенька, на твои плечи ложится…

– Не сдюжу, там вертухаев восемь тысяч, спецназ, системы дальнего обнаружения прозрачников… твой дворец так не защищен! Не получится у меня!

– На Аранайе ты и не такие штуковины выделывал, – голос Ивана был напорист и решителен. – Не робей, Кеша, не один пойдешь. Через шесть минут два альфа-бота над твоей дырой будут.

Кеша не поверил, неужели он смог договориться с корпусом?! Нет! Может, Иван сверзился? Может, его недаром в психушку сажали?!

– Руководишь захватом ты! – поставил точку Иван.

– Будет осечка, с тебя спрошу! Капсула ведет тебя?

– Ведет, – ответил Кеша.

– Пойдешь на капсуле. Смелость, Кеша, города берет.

И второго такого как ты у меня нет. С Богом!

Внутренняя связь отключилась. В голове стало тихо и пусто.

Шесть минут… нет, оставалось всего четыре. Надо выползать. В особых сборах Кеша не нуждался, весь боекомплект со всеми причандалами на нем, спецснаряжение за плечами и в гравиаторбе. Дисколет не понадобится. Пусковик тоже. Эх, мать честная! Никуда уже не денешься – надо работу работать!

– Наверх! – скомандовал Иннокентий Булыгин единственному пока подчиненному, оборотню Хару.

И первым выскочил за бронированную дверь, впрыгнул в открытую кабину подъемника. Оставалось две минуты. Это хорошо, не сгоряча, не второпях. Он сдернул вниз люковые створки, чуть высунул голову наружутак не полагалось, но Кеша больше доверял собственному глазу, чем приборам. Оборотня он цепко ухватил за титановый, гравированный ошейник, присланный доброй Таёкой. Тот дернулся поначалу, но потом притих. Полминуты! Пора бы уже…

Две серые точки выскочили из-за горизонта. Они шли стремительно, над самой поверхностью. Но Кеша знал, они снизят скорость, на несколько секунд, так его подбирали и на Аранайе, он знает, все знает… но зевать нельзя.

– Опа!!! – вырвалось из его глотки.

И тут же пусковик заплечной внутрискафовой микролебедки выбросил вверх крохотный крюк на прозрачном, невидимом тросике.

Две тени закрыли свет белый лишь на миг, а потом рвануло, дернуло. Кеша ухватил Хара за хвост другой рукой, для надежности. И снова потемнело. Все было закончено. Они сидели внутри альфа-бота, прямо на броне.

– На-ка, держи! – Кеша протянул руку ближнему бойцу, но не для пожатия – в ладони у него был зажат черный шарик. – Это ключ-код с координатами. Засунька его, малыш, в самое нутро «мозга». Пора нам подниматься со дна.

– Есть, – четко ответил «малыш».

Еще через полминуты оба бота резко взмыли вверх.

Никто не знал, где располагается штаб-квартира Синклита Мирового Сообщества. По традиции считалось, что и сам-то Синклит – это нечто полуэфемерное, собирающееся лишь раз в шесть лет для торжественных словоизречений и пышных застолий. Но Дил Бронкс прекрасно понимал, что до Синклита ему и не добраться, его задача проще – разобраться с верхушкой Объединенных Всеамериканских Штатов, а это тоже не малая работенка:

Штаты поглотили всю Америку, и Южную, и Северную – одних космодромов восемьсот сорок штук, не считая мелочи, наземные авиационно-сухопутные силы – полтора миллиона голов с уймой всякой техники, четыре миллиона андроидов, полторы тысячи бронеходов и бессчетное количествЪ стволов всех видов и размеров. Это помимо спецохраны непосредственной власти.

Попробуй-ка ошибись!

Дил не стал соваться в Нью-Вашингтон, где бесконечно заседал колоссальный аппарат – чудовищный гибрид Сената, Конгресса, национальных комиссий, представительств ЦРУ и ФБР. Нет, только не ньго-вашингтонский Форум – это болото, в котором можно увязнуть напрочь.

Планом сразу отбрасывались любые внедрения и втор-.

жения в Форум.

Белый Дом в старом, провинциальном Вашингтоне, привычное убежище Президента, имевшего весьма сомнительную власть в Западном полушарии – также отметался.

Все директивы, распоряжения, пожелания и прочие порождения Форума, одобренные Президентом и комиссариатом Синклита направлялись прямиком в Исполнительную Комиссию и ею же проводились в жизнь. Комиссия диктовала администрациям всех штатов, планет, городов и городков, что им делать и как им жить. Ослушания не допускались. И была Комиссия по сути заурядным техногородом с сотней живых людей, десятком тысяч андроидов, с огромным, постоянно наращиваемым «Мозгом» в сорока титановольфрамных шахтах и прочей принадлежностью, обеспечивающей своевременное доведение требований правящих кругов до тех, кому положено эти требования претворять в жизнь. Располагалась Комиссия в пригороде Нью-Вашингтона, всего в сороках милях от него за бронированными шестиметровыми стенами форта Видсто.к.

Дил Бронкс посадил свой дисколет прямо посреди пригорода, на зеленую лужайку. Вышел и сел на траву.

Еще десять человек должны были собраться в этом пригороде из разных мест, поодиночке, не привлекая внимания. Дил не доверял чужим, это были его люди. Они хорошо работали и хорошо получали за свою работу. Как доберется до Видстока карлик Цай ван Дау, Дила не интересовало, он вообще не верил, что Цай хоть в чем-то поможет ему, навряд ли, скорее всего, будет просто мешаться под ногами и время от времени доносить на него Ивану. Ну и плевать. Дил Бронкс верил в своих людей и в свою капсулу, ведущую именно его. Капсула сейчас торчала в тихих высях над Северной Америкой, торчала на геостационарной орбите. Ни одна собака не заметит ее, Дил обхитрил всех, он «приклеил» капсулу к орбитальному ретранслятору, ее невозможно обнаружить, «обманка»

работает стопроцентно, наверняка, ни один локатор не возьмет капсулу, пока она не «отклеится». А там – подика, попробуй срежь боевую десантную капсулу, она вперед уничтожит любого врага. Гут сидел спокойно, поглядывал по сторонам. Он знал, что если в радиусе трехсот метров хоть кто-то поднимет на него ствол, капсула превратит его в пыль за долю секунды – гамма-излучение боевой направленности пронзает тридцать с лишним тысяч километров вместе со всеми атмосферными «фильтрами» за единый миг, без проблем. Но не в этом дело.

Дело в другом.

За последние пятьсот лет, а может, и вообще за всю историю Штатов никто еще ие решался на эдакое безумие, никто не работал столь крупно и нагло. Дилу было явно не по себе. Но в свое время Неунывающий Дил Бронкс, покоритель Аль-Завары, герой Гадры, Белого Шара, Чук-Гейры и Зангезеи, неистребимый десантниксмертник, входивший в двадцатку лучших десантников Федерации, проделывал и не такие дела… правда, они делались далеко от Земли, очень далеко, но тем не менее.

Сейчас Дил сидел по колено в траве и вспоминал самого себя, прежнего Неунывающего Дила, не имевшего за душой не то что сказочного «Дубль-Бига», но и гроша ломаного. Пошел бы он в те годы на подобную авантюру?

Нет! Не пошел бы… Но тогда было иное время – светлое, героическое, былинное, время романтических подвигов и веры, огромной и чистой веры в человечество, в его прогресс, во все доброе и прекрасное. А теперь? Теперь он старый циник и богач, он ни во что не может верить. А без веры разве пойдешь на смерть?! Прочь! Прочь мрачные мысли! Они возьмут верх, обязательно возьмут.

Чтобы он ни болтал Ивану все эти годы, как бы ни пугал, ни грозил, а Иван всегда выходил сухим из воды, всегда оказывался если и не наверху, то где-то сбоку, живым и невредимым. Он не оплошает и сейчас. Он не подставит их! Да, простота хуже воровства. Иван всегда был прост и прям, не кривил, не юлил, не врал. Вот поэтому с ним можно идти и на смерть. Поговорки поговорками. А подлинная сила и заключается в простоте. Хитрый не бывает умным, это аксиома. Большой ум и большая сила, превосходящие все в окружающей суетности бытия, и порождают простоту. Хитрят и интригуют слабые и глупые, притворяющиеся умными и сильными… Нет, хватит философиями тешиться! Дил опрокинулся на спину.

Прямо над ним в голубых высях плыли белые кучерявые облака. Человеку не надо подниматься за них – почему-то именно это пришло первым в голову. Не надо?

Да, не надо, все необходимое есть здесь, на Земле. Дил закрыл глаза.

Хук Образина и Арман-Жофруа начнут с низов, они наготове со всеми своими головорезами. Им проще. Они смогут раствориться в людской массе, уйти в случае провала. А у него не будет такого шанса.

Когда, интересно, ждать сигнала? И что это за сигнал?! Долго оставаться незамеченными в Видстоке они не смогут. Сейчас время начинает работать против них.

Впрочем, он не Булыгин и не Гут Буйный, за ним нет ничего такого, и никто не сможет прицепиться к нему.

Странные мысли. И почему они лезут все время в голову?

Дил Бронкс осторожно приоткрыл глаза.

Прямо над ним уродливо сгорбившись, стоял, карлик Цай ван Дау.

– Чего надо? – грубо спросил Бронкс.

– Не бойся, – прохрипел карлик, – уже третий день по всем Штатам в архивах стирают криминальную информацию, прекращены все слежки, открываются тюрьмы и каторги… понимаешь? Я не наведу на тебя никого, не бойся. Они сами хотят немного подогреть свое варево.

– Бред! – прошипел снизу Дил.

Он знал, что Цай не лжет, но не хотел верить. Еще бы, верить во все это было жутко – каждое такое событие неумолимо приближало роковой день, просто так подобные вещи не делаются.

– Но бывает и особый учет, – добавил Цай.

– Конечно, – согласился Бронкс, – они выпускают уголовников?

– Я и есть уголовник, беглый каторжник, рецидивист.

– А кто тогда я? – неожиданно спросил будто сам у себя Дил.

– С этим будет сложнее разобраться! – Цай попытался улыбнуться, и снова его уродливые губы, напоминающие клюв гадкой птицы, растрескались обнажая кровавые десны, капельки черной жижи потекли по подбородку.

Бронкс закрыл глаза, ему стало жалко несчастного карлика. На лечение надо! в регенерационные боксы! потом на год в отпуск, на пляжи Сан-Дифакса! А он в бой рвется. Калека, доходяга, полутруп…

– Ты все еще держишь обиду на Гута? – ни с того ни с сего спросил карлик Цай.

Бронкс оторвал голову от мягкого травяного покрова, сверкнул своим врезным бриллиантом, широко раззявив рот в белозубой улыбке.

– Мы никогда не были с Гугом друзьями. А обида это тонкое чувство, Цай, на каждого встречного-поперечного не обижаются, запомни это!

– Ты держишь на него обиду! – упрямо повторил Цай, но теперь утвердительно.

– Думай, как знаешь! – Бронкс отвернулся от карлика. Встал.

Он был в таком запале, что хоть сейчас на штурмШтурм? Нет, тут никаким бараньим лбом не прошибешь броню. Тут будет все идти по плану. Иван будто в воду глядел. И откуда он все знает?! Бронкс резко повернулся кЦаю.

– Почему ты не вернулся на Умагангу?! – спросил он в лоб.

– Я там чужой, – прямо и просто ответил Цай. – Там живут очень красивые люди. А я урод.

– Ты и здесь урод! – озлобленно прорычал Дил Бронкс.

– Может быть, – согласился Цай ван Дау, наследный император далекой, полупризрачной империи, – но среди вас, землян, мое уродство заметно меньше. – Он немного помолчал, потом добавил: – Держи себя в руках Дил… а если ты передумал – уходи. Я справлюсь один.

– Ну уж нет!

Бронкс пристально посмотрел прямо в кровавые глаза карлика, полуприкрытые нависающими бельмами синюшных век. Отступать поздно. Главное, чтобы сигнал не запоздал.

Иван откинулся на спинку кресла. Все! Хватит! Надо передохнуть. Он подозвал широкоскулого.

– Комната отдыха есть?

– А как же! – широко осклабился тот. – Я провожу.

Провожать пришлось недалече – четвертая слева панель послушно поднялась вверх, освобождая проход.

Иван-Правитель шагнул внутрь. И остолбенел. Сама комната была огромна и великолепна. Темнозеленый шелк с золотистой набивкой, зеленые ковры будто травамурава под ногами, мягкий свет, диваны, диванчики, кресла – все под старину, под XIX век, а может, и впрямь старинные, благодать… но не это поразило Ивана. А совсем иное. В половину стены, напротив прохода, уходил во глубину за зеленоватым же толстенным стеклом огромный аквариум. Чуть шевелились трехметровые водоросли, высвечивались изящные кораллы, мрачно поблескивал крупный зернистый песок… и тонуло все во мгле.

И здесь! Они везде!

Иван резко развернулся к широкоскулому. Тот отпрянул, в глазах его промелькнул страх.

– И давно это тут?! – спросил Иван.

– Что это? – не понял начальник охраны.

– Гиргейские рыбины!

– Давненько… четыре, нет, пять лет как завели.

Иван снова повернулся к стеклу. Прямо на него из мрака и зелени выплывала омерзительная, клыкастая, шипастая, плавникастая тварь. Она глядела в глаза своими выпученными багряными буркалами и плотоядно, неторопливо облизывалась. Именно такие сожрали Толика Реброва, подлеца и подонка, именно такие преследовали его повсюду – щупальца довзрывников, напоминания непостижимого. И глаза! уши! трансляторы! Они все передавали, все! до последнего вздоха, до словечка, до изгиба губ и взлета бровей… все шло в исполинский информаторий, туда, в само ядро Гиргеи, а потом дальше…

в Старый мир! да, именно в Старый мир. Но не это сейчас важно, а другое – из непомерного кладезя данных черпали все: Синдикат, Восьмое Небо, Система, Пристанище… Сипклит, черт бы его побрал! Это означало одно, он уже засвечен! и против него работают! но втихаря, «под ковром», как работает пока и он сам… нет! нервы!

ничего это не означает.

Он подошел к дивану у окна, отодвинул тяжелую штору. Белый столп колокольни Ивана Великого, подсвеченный снизу, неугасимой свечой самого Господа высился во мраке… нет, это только на первый взгляд над Кремлем царил мрак, но глаз быстро привыкал, и становились видны величественные очертания башен с двуглавыми орлами, купола, зубчатые стены… Дивная, непередаваемая красота. И это все может погибнуть. Из-за него!

Бомбить, обстреливать, жечь, убивать будут его, Глеба Сизова, бойцов корпуса… а погибнет все это – сама Россия погибнет, рухнет с пронзенным, разбитым сердцем, руинами рухнет, чтобы быть уже не Россией, а землей незнаемой и пустынной. Белая свеча колокольни! Несчитанные мегатонны свинцовой беспощадной Тьмы… и почти бесплотный язычок пламени – слабый, нежный, чуть теплящийся… и он раздвигает Тьму! Горе безумцам, ползущим по грани меж Светом и Тьмою, горе! Это все было, раньше было, в Пристанище, и на Гиргее. Океан Тьмы! Вселенская Черная Пропасть! И крохотная золотинка Куполов. Да! Тогда он был вдали от них. Теперь он здесь, их отсветы ложатся на его лицо. Тогда он был странник. Теперь он воин!

Иван медленно и тяжело опустился на диван. Только три минуты. Три минуты полного забвения. Ни секунды дольше.

– Выйди! – приказал он.

И уставился прямо в кровавые зрачки гиргейской гадины. Ему не хватало своего собственного тела. Тело Правителя было слишком слабым, слишком немощным, это было тело не человека, но выродка. Ничего, еще совсем немного… а сейчас… Иван собрал в пучок сознание, подсознание, сверхсознание, сжал их словно под фантастическим прессом в крупинку, пылинку… и выдохнул ее.

Пройдет вечность и восстановятся силы, укрепится сном, отдыхом и осознанием единого воля. Пройдут три минуты, и он будет свеж и бодр как родившийся заново.

Нет… не выходит, не получается, этот кровавый взгляд не дает ему отключиться. Хорошо! Иван принял вызов. Теперь он был сам собой, но был и «алмазной палицей», только-только хватало сил, но он вдавливался, врезайся под это мутноватое стекло, он проникал в тяжелое и нездешнее тело гиргейской гадины. Она пыталась оторваться, уйти в толщи мутной воды, скрыться. Он не давал ей сделать этого, не отпускал, не шевеля и пальцем, он пронзал ее излучаемой из чужих, старческих глаз, но все же своей собственной незримой силой. И гадина вздувалась, разбухала, из плоской, муренообразнои твари превращаясь в. раздувающийся шар, отчаянно трепыхая шипастыми плавниками, вываливая плоский непомерный язык, пуча безумно-ненавидящие глазища. Все! Конец! Гадину разорвало – коричневые пузыри пошли кверху, пеня воду, цепляясь за длинные, извивающиеся водоросли. Разодранное, мертвое, волокнистое тело медленно опускалось вниз, на песок. С рыбиной было покончено.

Он победил! Впервые он победил такую тварь! неземную тварь! сатанинское отродье сатанинских цивилизаций! Он сильнее их! Он воин!

Иван прикрыл глаза, расслабился. Три минуты, юлько три минуты!

– Я не знаю, когда будет сигнал, мой мальчик, – в открытую заявил Сигурду Гут Хлодрик, – но чтоб до того дня, до того часа и той минуты, ты слышишь, чего я говорю, чтоб этот гаденыш, этот паскудник Крежень лежал передо мной, вот тут! – Гут плюнул на мраморный пол в двух метрах от себя, от кованного ажурного трона, на котором он восседал. Трон этот стащили еще лет десять назад из какого-то музея, он Гуту понравился – натуральный древний чугун, черный как отражатель десантной капсулы, с толстенными кожаными набивками и раскоряченно-мощными львиными лапами ножек.

Четыре Гуговых логова накрыл Европол, еще тогда.

Но пятое оставалось нетронутым. Правда, Бонн не лучший из захолустных городишек Объединенной Европы, но другого такого тихого местечка не отыскать. Породы здесь скальные, надежные, последнее землетрясение было лет двести назад, а пусковые шахты со всеми лазамиперелазами забросили чуть позже, залили сверху титановыми пробками да и успокоились. Гугова братия врубилась в брошенные коммуникации бундесвера не сверху. а сбоку – через четвертые руки, по старому знакомству 1уг откупил списанный десантный планетарный проходчик, дело уголовное, грозившее пожизненным заключением, но он уже тогда ни черта не боялся. Проходчик запускали с одной из вертикалей заброшенного пригородного пневмополитена, он прошел семнадцать миль в породе и заглох. Последние семьсот метров пробивали вручную, угробили девять андроидов и еще новичка-бедолагу. Но пробились! Ни одна ищейка Европола не знала, что под старым городишком на глубине полутора километров, в самом центре Объединенной Европы таилось бандитское логово… Не штаб-квартира преступного межзвездного консорциума, не офис всепланетарного гангстерского синдиката с тысячами клерков и секретарш, а именно бандитское логово доброго и старого, благородного разбойника Гута Хлодрика Буйного, который по всем статьям и законам должен был махать сейчас гидрокайлом на гиргейской подводной каторге. Да, Гут был реликтом древнейших эпох, неизвестно как уцелевшей, диковинной особью давно вымершего мира, мастодонтом, мамонтом, динозавром непостижимо далеких, «золотых»

веков. Он не признавал наживы на наркотиках, спиртных напитках, торговле женскими и детскими телами, органами, он не терпел подлости и грязи, мерзости и продажничества. Даже если он и брал с какой-нибудь сволочи «грязными» деньгами, он «отмывал» их, как не «отмывали» нигде и никто уже столетиями, он через подставных лиц строил школы и приюты, открывал театры, в которых не было голых и потных свивающихся в клубки тел, непонятные для подавляющего большинства поверхностных жителей театры с какой-то непонятной «классикой» полукаменного века – Чехов, Шекспир, Островский… Среди гнуси и мерзости он выстраивал лечебницы, лечил, выхаживал и выпихивал в жизнь сирых и обездоленных, тут же калеча, кроша в капусту, безжалостно давя направо и налево сытых, наглых, сильных… Преступный мир не любил Гута Хлодрика, ибо он все делал не «по закону». Он делал по совести – такому же реликту как и он сам, давно вымершему и непонятному здравому человеку, забытому. Его не любили, но его и боялись. Гут был одним из самых матерых и рисковых десантниковсмертников, он входил в десятку отборных сорвиголов, покорявших в одиночку целые миры, громивших планетарную оборону и звездные флоты иных цивилизаций.

Гуг-Игунфельд не мог жить без риска, без боя, без схваток и прорывов, без лихих налетов и вечной драки… драки за правду, за справедливость, за обиженных. И он никогда бы не ушел из Дальнего Поиска, не ушел бы из «черного шлема», но его списали! его выбросили за борт его собственной жизни! А он не смирился, он нашел свои путь. Правда, поговаривали, что Гут, как и большинство списанных десантников, сошел с ума, сверзился, потому и вытворяет невесть что, колобродит и дурит. Его ооялись и по этой причине, даже тем, для кого преступление это профессия, проще иметь дело с живущими по профессиональным законам, чем с сумасбродами, готовыми пристрелить тебя на месте за какую-нибудь грошевую пятилетнюю соплячку, проданную на Зайгезею. Но была и еще одна причина, по которой даже самые влиятельные трансгалактические мафиозные картели со всем штатом головорезов и программистов обходили Буйного стороной: десантный корпус, а это шестьсот тысяч человекообразных машин смерти со своим кодексом дружоы и товарищества, никогда не давал никого из «братков» в обиду, будь он хоть списанный, хоть вписанный. Даже четверти этого корпуса с лихвой хватило бы на то, что&ы разорвать любой синдикат пополам, вытрясти все наворованное заодно с его черной душонкой и тысячами трупов.

Сигурд помялся и задал вполне законный вопрос.

– А если сигнал будет через десять минут?!

– Тогда мы все покойники, – невозмутимо ответил Гут. Ему было плевать на Креженя в прямом и переносном смыслах. Крежень ничего не знал о деле… так, если только в самом общем виде. Но Крежень мог и в общем виде намекнуть на готовящиеся акции Синдикату. И тогда они и впрямь покойники – Синдикат работает быстро и четко. Гут не боялся Синдиката, он готов был объявить войну всему миру, не то что какой-то межсистемнои гангстерской сети. Пусть только сунутся! Другое мучило Гуга – неспокойно у него было на дуще. Еще совсем недавно они заливали горе с Дилом Бронксом на его сказочной космической станции, их обоих дубасила и подвешивала для протрезвления очаровательная крошка, казалось, душа в душу слились… и вот, на тебе.

Вдрызг разругались! В себе-то Гут не сомневался, он свернет хилые шеи европейским плутократам, вывернет наизнанку старуху-Европу! Но ежели Дил оплошает, Штаты задавят Старый Свет, задавят вместе с Гугом и всем его лихим воинством подземелий. Эх, Дил, Дил.

Перед неминуемой кончиной, перед смертушкои предстоящей им бы всем побрататься, покаяться друг перед дружкой, поплакаться… а они зубищами скрежещут брат на брата. Хорошо еще Иван не видал. Где-то он теперь горе мыкает? И дождешься ли от него сигнала? Гут уже принял решение, для себя, молча, втихаря – не будет сигнала до загаданного дня – он сам даст сигнал, сам начнет! И тогда держись! Парни дрожат от нетерпения, рвутся в бой, их только спусти с поводка – каждый понял, смекнул, что не на грошовое дело пойдет, а на одноединственное, фартовое, каких судьба за жизнь больше не дает, струсил – отпал, решился – иди до конца. Это как наркотик. Гут по себе знал. Но ждать и догонять – хуже нету. Нервы не железные, не из колючей проволоки, их на лебедку жизни много не намотаешь.

– Ребятишки дно подняли? – спросил он у Сигурда.

– Угу, – отозвался тот односложно.

– Совести у этого дерьма нету, толковать не о чем. Но пусть передадут всем: по свистку работать, весь хабар ихний – после гона на три дня гулеванье в полную масть, легавые вмешиваться не будут. Но ежели кто из гнилых наверх выползет, хоть в одну дыру, накажу по закону. Так и скажи. Но до свистка, чтоб тихо!

– Нам бы на подмогу… – начал было Сигурд.

Но Гут осек его сразу.

– Грязь грязью замочится… а мы на чистое дело идем. На святое дело, мой мальчик! Иван верно толковал, наши души загубленные, но Господу один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, мы, своими руками спасем души миллиардов, даже если руки наши станут багряными от крови этих нелюдей… мне горько говорить все это тебе, мой мальчик, но кто ж знал, что именно на наш с тобой век выпадет конец света?!

Иван открыл глаза. Он был бодр, свеж и здоров – ровно настолько, насколько мог быть бодр, свеж и здоров Правитель, точнее, его уродливое тело. Трех минут хватило. Можно продолжать. Еще двое-трое суток кряду. Аквариум пуст. Тут не должно быть чужих глаз и чужих щупалец. Тут, в сердце России, вообще не должно быть чужих. Давно позабытая поговорка: «рыба гниет с головы».

Верно, значит, и чистить ее надо с головы. А голова здесь.

Гниль. Вырождение. Патология. Гниль. Дегенерация! Все было известно еще тысячелетия назад. И рецепты были…

И все оставалось по-прежнему. Опять гниль. Опять надо чистить. Чистильщик всегда не по нраву многим. Многим выродкам. Многим заблуждающимся. Многим одураченным. Многим недругам. Многим! Но это их личное дело. Хирург не спрашивает у раковой опухоли, нравится ли ей, когда ее вырезают или нет, он просто берет нож и вычищает гниль. И хватит, хватит философствований.

Пора за дело браться.

Иван-Правитель встал с дивана.

И тут же чуть не повалился на него обратно.

Панель вылетела с треском и грохотом. Зарядом из бронебоя вышибло непрошибаемое стекло, разметало по комнате кресла и креслица, диванчики и стулья… На пороге, точнее, в проеме стоял багрянолицый, избитый до полной неузнаваемости бывший министр обороны. Его огромная туша покачивалась, с трудом удерживаясь на ногах. Костюм был изодран в клочья, в здоровенные рваные дыры проглядывала шерстистая кудлатая грудь. Это был не человек, это было взбесившееся животное, раненный кабан, поднявшийся на две конечности.

Но где начальник охраны?! Почему этот гад вооружен?! Ах, Света, Света! Оставила в кабинете бронебой!

Какая непростительная ошибка! Из-за таких вот мелочей рушатся грандиозные планы, обращаются в пыль-иесвершившиеся великие свершения. Проклятье! Иван понимал, что он не успеет сбить с ног этого кабана, что тот опередит его… ствол бронебоя медленно поворачивался от окна к дивану.

Кровавый след тянулся по паркету за министром. Но прежде, чем он истечет кровью, он успеет нажать спусковой крюк, это яснее ясного. Нет, не спешит! Глаз не видно, только узкие, запекшиеся щелочки… он торжествует!

он видит перед собою немощного, слабого, болезненного старца, и он торжествует свою победу, он смакует этот миг! Ивана передернуло. Так глупо влипнуть, так глупо, когда все так хорошо шло, надо же!

– Ну что, сука?! – прохрипел министр. – Хотел один остаться? Выслуживаешься?!

Иван молчал. Шли секунды. И каждая могла стать последней в его жизни. Но он не ошибся – министр обороны, этот бывший министр, предатель, подонок, мерзавец, ничтожество выдавал себя с головой – он работал на них, как работал сам Правитель, как работал тот, кому надлежало блюсти безопасность государства и народа.

Выродки! Мразь! Гниль! Но где же начальник охраны?

где широкоскулый?! Где Глеб Сизов?! Эх, если бы он был в своем теле! Один прыжок! Один удар! Нет, судьба распорядилась иначе. Значит, придется умереть. Придется.

Он сражался до последнего. Не щадил себя. Но у каждого есть свой срок.

– Сейчас ты сдохнешь, старая сволочь, – почти беззлобно просипел министр, – но не сразу! Я отшибу тебе ноги, и ты будешь лежать на этом зеленом ковре и медленно издыхать, у тебя будет время подумать, старый козел, представить, как твой гнилой труп выбросят в мусорную яму, и как его будут обжирать вонючие, голодные, бездомные псы… не волнуйся, я сам позабочусь, чтоб все было именно так! А потом я прикажу привести сюда все твое ублюдочное семя, я скормлю их крысам в подвалах, понял?! Ты на кого посмел руку поднять, сука?!

Ты что, забыл, кто за мной стоит?! – Злорадство распирало министра, он никак не мог остановиться, он ликовал – изуродованный, полумертвый, истерзанный и забитый, он верил, истово верил, что выживет, выкарабкается и будет править, ах, как он будет править! его трясло от вожделения и сладострастия, он захлебывался кровью, но хрипел, хрипел. – А теперь получай, сука!!!

Иван не услышал выстрела. Он лишь увидал, как опустилось вниз черное дуло бронебоя, опустилось до уровня его лодыжек. А потом его ударило будто десятью ломами, подбросило к потолку, расплющило об него, оставило кровавое пятно, бросило вниз, на разбитый в щепу паркет, снова ударило и бросило в беспросветный мрак. Но он пересилил шоковый удар, он вернул себе сознание, хоть на миг, на долю мига – он воин, и он будет драться до последнего… как?! Глазам открылось ужасающее – ноги, самое колено были оторваны, из обгорелых, залитых черной кровью штанин, торчали раздробленные кости. Боль! Дикая, непереносимая боль! Он вздернул голову кверху. И прямо над собой узрел торжествующее, багровое лицо, нет, не лицо, рожу, кабанью, звериную рожу, скалющую крупные, наполовину выбитые зубы.

– Ну как ты себя чувствуешь, сука?! – прошипела почти в глаза эта рожа, – А, Правитель? Теперь ты понял, что был не прав?!

– Понял, – еле слышно прошептал Иван.

Жизнь уходила из чужого тела. Уходила, убивая и его, находящегося в этом теле. Он держался лишь на своей чудовищной силе воли. И он выжидал. Ближе! Еще ближе! Рукоять меча скользнула в холодеющую ладонь. Ну, давай же еще немного!

– Что-то ты слишком быстро издыхаешь, Правитель?! Ты не даешь мне насладиться твоими судорогами, – шипел министр, склоняясь над умирающим, заглядывая в мутнеющие глаза, будто именно в них должен был загореться ответ на какой-то очень важный для него вопрос. – Видишь, сука, они не вливают в тебя свою энергию, свою силу. Значит, они бросили тебя! Значит, ты не прав… а прав я! Подыхай, сука, подыхай!

Мертвенно-белая рука взлетела вверх. Лезвие меча вырвалось из рукояти подобно ослепительному лучу во мраке… то ли голова министра, то ли кабанья рожа с промелькнувшим на ней мимолетным изумлением, еще не переросшим в ужас, подпрыгнула над истерзанным, залитым черной жижей туловищем и тяжело упала на лохмотья, перемешанные со щепой, покатилась к мрачному, зеленому аквариуму, замерла, скаля остатки желтых зубов. Рука разжалась, рукоять поглотила сверкающее лезвие меча, скользнула из ладони вверх по предплечью.

– Я все понял, – оцепенело прошептал Иван.

И пополз в кабинет. Там нет никого, но туда придет, обязательно придет Глеб Сизов, его парни, они окажут помощь, они… нет, они не спасут его, он труп, полный труп. Но он успеет сказать Глебу пару слов, и тот все поймет, обязательно поймет!

– Господи! Помоги, дай сил, последних сил! – молил он бессвязно, еле шевеля губами. – И ты, Воитель Небесный… не спеши, я еще приду к Тебе, я встану в золотые полки, не спеши, мой меч – твой меч… Света, Светик, прости меня, за все прости!

Он полз, уже и не живой и не мертвый, полз преодолевая с чудовищным усилием каждый сантиметр, обливаясь кровью, ломая ногти, до исступления кусая губы, лишь бы не потерять света, не уйти во мрак.

И он выполз. Возле самого стола лежал в уродливонелепой позе широкоскулый начальник охраны. У него был переломлен хребет. На лице, восковом, отрешенном, застыла гримаса боли. Труп! Потом скажут – умер на своем боевом посту… верно скажут. Иван прополз мимо.

Жизнь истекала из него. Шли последние секунды. Он ясно и вполне осознанно чувствовал это. И никто уже не поможет. Никто! Сейчас наступит последнее, минутное просветление, будто вспышка света – так всегда бывает, он знал – а потом вечный, беспросветный мрак, ничто!

Еще немногим позже, через неделю, месяц, год беспросветный мрак поглотит все человечество, и придет уже полное, безысходное, необратимое и всевластное Ничто.

Так будет. Да, теперь будет так. Все понапрасну… Нет, вырывающаяся из тела жизнь, последняя ее капелька, озарила угасающий, меркнущий мозг. Яйцо! Превращатель!

Как он мог забыть! Рука медленно, смертельно медленно полезла во внутренний карман, это была мука, это была пытка… но она нащупала его, последнюю соломинку, яйцо-превращатель. Все это длилось вечность. Все это длилось миг. Уходя в небытие, Иван вцепился зубами в холодное, утратившее упругость яйцо, сдавил губами… и оно приняло его последний выдох.

Кеша сразу узнал ее – родимую и дорогую сердцу.

Капсула. Боевая, десантная, красавица, спасительница!

Они вырулили прямо к поблескивающему черному боку.

И она их приняла. Не отвергла. Еще бы, они ее родные детки. Ровно сорок три минуты понадобилось ботам, чтобы настичь ее возле Марса, играющую в прятки с полуразвалившимся пористым Фобосом.

– Все ребятки, теперь мы дома! – расчувствовался Кеша.

– Добрались без происшествий, – согласился командир отделения, но не сержант по званию, а капитан – само отделение состояло не из рядовых, а из лейтенантов и старлеев, это сразу удивило Булыгина. Впрочем, вскоре его волнения рассеялись: и капитаны, и лейтенанты, и старлеи бесприкословно подчинялись ему, все двадцать человек, два отделения, два альфа-бота. Ну и прекрасно.

Так и должно быть. Иначе наделают дел.

Капитан был худой, жилистый, с перебитым носом, лет под сорок, может, чуть больше. Он не суетился, не нервничал, и вообще, вид у него был полусонный. Капитан получил приказ от своего командира, не известного пока Кеше Глеба Сизова, и он его выполнял. Второй капитан сидел во втором боте.

Капсула всосала оба бота одновременно. Ангары-приемники заполнились белесым газом, убивающим непрошенных «гостей». А Кеша уже ввинчивался в переходной шлюз, и по щеке его ползла слезинка. Сколько времени старался не вспоминать ничего, ни проклятую Гиргею, ни саму каторгу, ни глаз тех несчастных, кому он нес «свободу» – свободу покуражиться день, другой на своей подводной зоне, а потом сдохнуть в кошмарных судорогах на распятии – бунтовщиков наказывали строго. Да, это была та самая капсула, на которой он пропарывал дырявую Гиргею слой за слоем, на которой он вырвался из кромешного ада пыток, истязаний, убийственной работы в рудниках… Ее подремонтировали, подновили на «Дубль-Биге», пополнили боекомплект, приварили сбитые фермы и орудия, привели в порядок десантный бот, тот самый, который и принял на себя основную тяжесть «гиргейского похода»… Но это была именно она!

Капсула, три бота, двадцать молчаливых и суровых парней да беглый каторжник, рецидивист и ветеран Аранайи в придачу, с одной стороны. А с другой – это трудно было даже представить себе, Космоцентр надо было видеть. И видеть с расстояния не менее ста тысяч километров, большое видится на расстоянии. Сверхгигантская гелиостационарная станция Космоцентра Видеоинформа висела в черной пропасти Пространства между Марсом и Юпитером, сразу за поясом астероидов. Это был гигантский ферралоготитановый шар диаметром сто двадцать километров. Девятнадцать эллипсовидных колец от двухсот до полутора тысяч километров в поперечнике медленно вращались вокруг шара. Каждое кольцо щетинилось тысячами ажурных ферм – будто длинные и гибкие волосы Медузы Горгоны колыхались в черных водах Вселенского океана – силиконовольфрамовые фермы уходили от колец и шара на десятки тысяч километров и каждая заканчивалась черным незримым зеркалом. Эти зеркала и испускали сигналы Видеоинформа, сигналы, доходящие до любой точки покоренного и освоенного землянами Мироздания. Каждое зеркало было нацелено на свой внепространственный ретранслятор, находящийся далеко за пределами Солнечной системы – сотни тысяч черных Д-торроидов были рассеяны во внесистемном пространстве от Трансплутона и до Проксимы Центавра, именно они улавливали сигнал, кодировали его, импульсировали в Осевое… и уже за миллионы парсеков, в тот же миг приемные станции-торроиды вылавливали послание Земли, передавали в местные центры Видеоинформа, а откуда изображение и звук шли напрямую в видеоголоприемники. Даже заброшенный на край Вселенной отшельн мог видеть и слушать то, что происходит на Земле в эту минуту – сигнал запаздывал лишь на семь-восемь секунд. Были, конечно, и каналы особой, правительственной, секретной связи, но они работали на одиночек. А Космоцентр Видеоинформа работал на все сорок пять с лишним миллиардов землян да вдобавок еще и на миллиарды жителей иных планет.

Разумеется, в каждой метагалактике, галактике, звездной системе, на каждой планете были и свои студии, передающие устройства, штаты Видеоинформа, но по привычке, по старой и никак не угасающей традиции смотрели Землю, ждали вестей оттуда, будто только там и рождалась истина, словно с Земли исходил Свет.

Исполинское, невообразимо сложное сооружение, висящее меж Марсом и Юпитером, уже долгие десятилетия было сердцем земной цивилизации. За последние восемьдесят лет на Космоцентр было совершено только два нападения: в первом случае бывший крупный работник Центра, выброшенный со службы за пристрастие к наркотикам, на своем планетарном дисколете, насосавшись зангезейской плесени хоа-фоа, которая делала человека счастливым безумцем, врезался в двенадцатое кольцо – это был самоубийца-истерик; во втором случае, семеро дикарей системы Иргиза, с грехом пополам овладевшие техникой управления туристической капсулы, решили поживиться в «чужом большом вигваме», они успели набить свою капсулу до отказа всякой блестящей мишурой и вывинченными деталями строений сверхгигантского космического технополиса, но андроиды, контролировавшие их «похождения» и смотревшие на проказы гостей сквозь пальцы, при подходе дикарей к системам обеспечения сожгли их вместе с капсулой – закон есть закон. На Космоцентр никогда не поднимала в открытую руку ни одна из звездных мафий. Они вели свою борьбу внутри студий, пытаясь купить, приобрести, отбить, отвоевать как можно больше эфира для себя… но никто не пробовал взять сердце Вселенной «на копье».

Иннокентию Булыгину, ветерану Аранайской войны, предстояло совершить это неблагодарное и заведомо гиблое дело. И выбора у него не было.

Иван нашел Кешу и на капсуле за дырявым Фобосом.

– Где ты?! – прорезалось в мозгу.

– На исходной, – односложно ответил Кеша, все так же по-детски шевеля губами.

– Хорошо, – Иван вдруг замолк, потом сдавлено и с явным волнением сказал: – Ну, Кеша, сейчас все будет зависеть только от тебя, понял? И все мы сейчас в твоих руках… и я, и Дил, и Гут, и остальные. Ты догадываешься, какой будет сигнал?!

– Догадываюсь, – прошептал Кеша. Как же он раньше не сообразил все думал и гадал, как их Иван оповестит, чего начудит? А получается вон чего!

– Мы уже начали, Кеша. Обратной дороги нет. Только вперед!

– Сколько у меня времени?

– Два часа.

Кеша промолчал. Ну что тут скажешь. В глотке сразу пересохло. Хар сидел рядом, преданно смотрел в глаза и молчал, он все понимал. Но оборотень Хар не боялся умереть – в подводных толщах Гиргеи осталась его часть. Иннокентий Булыгин тоже не боялся, но он не знал – сколько осталось и когда довзрывники утащут его грешную душу в свой хрустальный ад. И, плевать! Рано или поздно это случится, нечего дрожать, барьером больше, барьером меньше.

– Бог в помощь! – прошептал в голове Иван. – Начинай.

Два часа. Есть время. Кеша развернулся в литом командном кресле капсулы, посмотрел на капитана. Тот ждал приказа. Ждал его и командир второго отделения, в своей форменке как две капли воды похожий на первого.

– Пойдем на Центр, прикрываясь Фобосом, – выдавил из себя Кеша, выдавил будто через силу, будто противясь нелепому и сомнительному решению.

– Тащить эту глыбищу?! – удивился первый капитан, с перебитым носом.

– А чего тут такого? – будто не понял Кеша.

– Мы спалим все топливо, растратим всю энергию…

– На штурм хватит! – отрезал Кеша.

– А после штурма? – поинтересовался второй.

– После штурма, господа офицеры, у нас будут все энергоемкости Космоцентра. А теперь хватит болтать, пора за дело браться… и не такие лоханки захватывали.

Четверых ко мне, сюда! Остальные – по ботам! Выполнять команду.

– Есть! – одновременно рявкнули капитаны. Оба знали одну мудрую и простую вещь: время болтовни проходит, а приказы не обсуждаются.

Сорвать спутник Марса с орбиты и тащить его до пояса астероидов задача непростая. Но иначе трудно подойти незамеченным, иначе системы дальнего обнаружения засекут, дважды предупредят, а потом уничтожат, на том все и кончится. Одна надежда, идет «перевооружение», все разболталось, порядка нету, непрошенных гостей не ждут и, скорее всего, даже не заметят. Но береженого Бог бережет.

Кеша включил половинную прозрачность… и вздрогнул от неожиданности – кроваво-красный Марс, застилавший три четверти неба, не сулил ничего хорошего – дурное предзнаменование, много будет пролито кровушки. Он отвернулся. И сразу глаза погрузились во мрак внутренностей Фобоса. Сам по себе этот ущербно-корявый шарик был крохой по вселенским масштабам, всего двадцать пять километров в поперечнике. Невесть за что древние прозвали его Страх, именно так переводилось имечко спутника Марса. И был этот Страх дыряв до невозможности, рядом с ним изъеденная ходами и лабиринтами Гиргея выглядела стальным монолитом.

Тысяч восемь лет назад во внутренностях Фобоса находилась крупная база погибшей цивилизации Агор-Турана, тридцать четвертой белой звезды галактики Циригена. Сами посланцы цивилизации шестилапых ящеров погибли на Фаэтоне, небольшой планетенке, крутившейся вокруг Солнца по орбите меж Марсом и Юпитером и оставившей после себя лишь тысячи мелких и крупных обломков – Пояс Астероидов. Сорок четыре звездолета агор-туранцев взорвались одновременно, и никто не знал по какой причине, но несчастный Фаэтон разорвало словно мыльный пузырь. Внутри Фобоса еще долгое время жили несколько разумных ящеров, потом и они вымерли, оставив вместо нормального каменисто-железного шарика изуродованный полый огрызок. Так или иначе, но Фобос сейчас мог пригодиться. Возможно, кто-то составил бы и более хитроумные планы, Кеша не отрицал, по он не был большим умником, что сидят по кабинетам и пьют кофий с секретаршами. Да к тому же… всего два часа.

Прямо из разгонного бака Кеша впрыснул в одну из пещер Фобоса двести тонн горючего, взял спутник в гравитационные клещи капсулы, развернул, нацелил не без участия, конечно, бортового мозга. А потом поднес искру – предупредительным снарядом ударил в пещеру. Фобос рванул вперед, увлекая за собой капсулу и оставляя призрачно-туманный сиреневый след. Горючего хватило на сорок восемь секунд, но главное, Страх получил тоичок, он оторвался от миллионнолетнего кровавого владыки Марса. Дальше его повела капсула, прячась за ним и прощупывая каждый сантиметр Пространства.

– Красиво идем! – самодовольно. изрек Кеша.

Бойцы альфа-корпуса его не поддержали. Все четверо сидели у Булыгина за спиной увешанные оружием и боеприпасами. Они больше доверяли своим командирам, чем этому странному небритому, искалеченному и хмурому мужику, непонятно откуда взявшемуся. Но они знали одно – главный их шеф, Глеб Сизов, на пустое дело людей не пошлет. На оборотня Хара они вообще не смотрели, тоже еще, зангезейская борзая! Каждый из них по тыще раз бывал на вонючей Зангезее, видывал там много всякой дряни и мерзости, могли там быть и борзые, чем дьявол не шутит.

– Красиво идем! – настойчиво повторил Кеша. И обернулся. – Чего заскучали, соколики?! На смерть надо идти весело и с легкой душой! А вы скучаете. Скушных, их с ходу отстреливают. А веселого пуля не берет.

Сам Кеша отнюдь не был весел. Но малость подбодрить ребят ему хотелось. Дело невиданное, странное.

Боковые камеры выдавали на экраны изображения Космоцентра. Вот он, красавчик! Блестит на солнышке.

Шевелит тысячами усиков. Монстр непомерный! Охмурялище миллиардов! Кеша не любил шустряков из Видеоинформа, не верил им, а при возможности готов был свести счеты. Он хорошо помнил, как вели себя эти сволочи во времена Аранайской бесконечной войны, как они из самых объявленных убийц и изуверов семи подкланов Аранайи лепили «мирных жителей, безвинно гибнущих от рук земных палачей-насильников»! Их бы самих на Аранайю, в лапки этим «мирным жителям», чтоб их с выколотыми глазами, вырванными языками, отодранными ушами посадили на колья и напустили бы на них хотя бы один рой аранайских ядовитых ос! «Мирные жители» выделывали и не такое. Только репортеришки с Земли закрывали на их зверства глаза, искали главного зрага на родной планете. Война была пустая и бесполезная… для того ее, наверное, и затеяли, чтобы потрепать старушку-Землю в эфире да поубавить ее армию. Ну да дела старопрежние, никто за них уже не ответит, хотя война продолжается! Плевать!

Кеша выпустил три «обманки» в разные стороны. Они пошли быстро, им проще, без людей, ускорения не страшны. Первая проскочила мимо Космоцентра, чуть не запутавшись в кольцах и фермах. Вторую и третью сожгли на подходах – одну в ста двадцати километрах от первого кольца, вторую – в восьмистах метрах от самого центрового шара. Хреново работают, смекнул Кеша. Это очень кстати. Ему не было жалко трех управляемых торпед, эдакую мелочь разве можно жалеть.

Космоцентр имел семь слоев защиты. В первом уничтожались только метеоры, астероиды, кометы и прочая неодушевленная материя. Остальные работали избирательно, имели дело со званными и незванными посетителями. Сейчас важно было пробраться за спиной Фобоса до первого слоя, а там…

– У них нет внешней охраны! – прогремело по связи из бота. – Во чего творится!

Это не выдержал один из капитанов. И он был прав – убрать первый слой может только полный идиот, которому не даст сделать этого система блокировок и «защита от дурака», или враг. Значит, Иван во всем прав. Голыми руками хотят взять! Ну, сволочи! И ведь возьмут… только их опередит кое-кто.

– Полный вперед! – выкрикнул вслух Кеша по старой гиргейской привычке. Ему просто захотелось подбодрить себя. – Готовность номер один. Эй, добры молодцы, не спать!

– Тут уснешь, пожалуй! – отозвался один из бойцов, молоденький лейтенант.

Кеша специально не расспрашивал никого, не узнавал имен, зачем? Расставаться в бою всегда легче с безымянными. А вот прикипишь сердцем к какому-нито знакомцу, и обольешься потом слезами, да словами мести поперхнешься да проклятьями врагу, а жажда мести, она ум застит, нельзя с ней на дело идти и в бою биться нельзя.

Пора!

Гравиполе капсулы отпихнуло Фобос. Одновременно включились радиопрозрачность, Д-прозрачность и вся защита. Теперь надо глядеть в оба. Космоцентр непростая штуковина. Но боевая десантная капсула тоже не детская коляска, специально проектировалась для боев с жесточайшим и сильнейшим противником. Только рано, пока еще рано в сражение. Пока надо тихо, вскользь, рывками – туда-сюда… сколько там прошло? сорок одна минута? ничего, еще семьдесят девять впереди!

Кеша не отрывал глаз от Фобоса. Ну? Ну?! Несчастный космический урод разлетелся в пыль за полтора километра от пересечения трех ближайших ферм. Защита ударила прямо с кольца, автоматика… значит, не все еще «перевооружили»! значит, кое-что работает! Ну и прекрасно, беззащитного и слабого на абордаж брать слава не великая!

Надо было решаться. Локаторы капсулы улавливали напряженность третьего, неотключенного защитного слоя. Надо! Иначе только отходной маневр, и полчаса потери времени.

Кеша уткнулся лицом в колени. Он готов был разрыдаться. Бот! Надо жертвовать ботом! Тем самым! Родным! Это все равно, что витязю и казаку поступиться своим лучшим и вернейшим другом, боевым конем, выносившим не раз из лап смерти! Эх, бот десантный, боевой! Но почему-то представилась Кеше в этот короткий миг не треклятая гадина Гиргея, и не то, как вонзался в ее подлое нутро будто нож в масло на этом самом боте, а привиделась мать, ее лицо, ее печальные глаза, усталые, старые и добрые… но почему старые? ведь когда он уходил с Земли, мать была еще совсем молодой, вот тебе и раз, а глаза запомнились старыми, все в морщинках веки, черные волосы. Она сидела па поваленном ураганом огромном дубе. Дуб казался прежде могучим исполином, не подвластным никакой силе… а внутри-то был гнилой, трухлявый, и упал. А она шла его провожать, устала и присела… Кеша помнил, как лет на пятнадцать раньше он сам, еще мальчонкой, провожал отца, романтика, бросившего сытую и богатую Россию ради скитаний и мытарств в полуголодной, вымирающей Европе. Они тогда тоже долго шли по полю, а потом присели па поваленную, полуобгорелую осину и отец сказал: «Вот так и я буду лежать. Лес далеко, а она одна, в поле…» И махнул рукой. С тех пор, на Кешиной памяти, у матери были усталые и старые глаза. Где она теперь? Жива?! Он знал, что сирота он, сиротинушка! Никого не осталось. А может, и никого не было.

– Бот! На штурм главного узлового шлюза! Полная программа. Вперед! – заорал Иннокентий Булыгин во всю глотку, отрывая лицо от колен, оглушая бойцов «альфы», утирая накатившую слезу.

Это надо-было видеть. Черный эллипсоид с разворачивающимися на ходу орудийно-ракетными лапами, подобно орлу, падающему камнем на жертву, вырвался из чрева капсулы и почти тут же исчез в блеске и кружеве переплетений ажурных ферм и колец.

– Внимание, – спокойно произнес Кеша. – Альфабот-1 и альфа-бот-2 – в прорыв, следом! Задержка первому – пятнадцать секунд, второму – сорок секунд. Ну, капитаны, давайте, поглядим, чему вас учили. Ни пуха ни пера!

– К черту! – прогремело в рубке управления.

Оба боевых корабля черными тенями выплыли из приемно-пусковых ангаров. Зависли хищными бескрылыми коршунами во мраке Пространства. И вдруг сорвались с места, один за другим пошли вперед… А там, впереди, в полутора сотнях километров творилось нечто невообразимое: десантный бот, извергая чудовищные языки пламени, сжигая все перед собою сигма-излучением, сминая смертоносными залпами пространственные редуты, рассеивая веерами тысячи снарядоракет, ломал слои защиты, барьер за барьером, слой за слоем, уничтожая любую цель, вынырнувшую перед ним. Бот шел напролом с непостижимой скоростью, и сотнями вспыхивали поодаль от него разноцветные облачка – останки обезвреженных, сожженных им ракет Космоцентра.

– Вы что там, с ума посходили!!! – ворвалось неожиданно на всех частотах во все шлемофоны, приемные устройства. – Прекратить!!?

– Точно, посходили с ума, – ухмыльнулся Кеша. И вполне серьезно добавил: – Ну вот и хорошо. Ребятки пошли работу работать. А мы назад отпрыгнем…

– Что-о?! – взревел один из бойцов и пантерой прыгнул на Булыгина. – Наза-ад?!

Боец был крутой и тренированный. Но и Кеша был крут. Он выпал из черного кресла, на лету, ногой сбил парня, навалился, прижал к титановому полу.

– Остынь, малыш! – прохрипел он ему в ухо. – И слушайся старших.

Трое других держали Кету на прицеле. Они тоже не поняли его слов. Как это сейчас, после того, как друзья, братки ушли на штурм, можно отпрыгивать назад, бежать с поля боя, это не просто трусость, это предательство, подлость!

Кеша спокойно встал. И снова уселся в кресло управления, потер ладони.

– Ша, мелюзга! – прорычал он. – Слушать мою команду!

Бойцы притихли – трусы и изменники себя так не ведут, как вел этот странный стриженный под нулевку, изуродованный шрамами человек.

Кеша довольно расхохотался.

Он уже дал команду. Капсула резко вывернула из зо_ ны штурма. Сиганула на двести верст левее. Замерла, и стремительно пошла к нелепому яйцеобразному утолщению прямо в основании седьмого кольца Космоцентра.

Именно там располагались личные апартаменты директора Космоцентра. Бортовой мозг снабдил Иннокентия Булыгина всей информацией, а уж тот выбрал что вернее… хотя в этот час директору полагалось быть не на своей огромной квартирке с шарообразным хрустальным бассейном в центре, а в рабочем кабинете, в основном секторе. Чутье! Кешу как и всегда вело чутье. Дело надо было делать наверняка. И даже если сейчас бравые парни из «альфы» возьмут штурмом Космоцентр, их просто могут заблокировать, отрезать им ходы-выходы, или хуже того, обдурить, завести не в те отсеки, не дать выйти в эфир, отрезать от блоков питания и еще, и еще, и еще! Но они не просто группа отвлечения, нет, они делают нужное дело… и он должен успеть к ним, успеть с директором, с этим «золотым ключиком», если он опоздает – не пожалеют ни его, ни директора, и ему смена найдется, наверное, давным-давно кое-кто из замов мечтает об уютном креслице вдали от земных забот.

– Стоять!!! – прогрохотало в рубке угрожающе.

– Сейчас, милый, остановимся! – Кеша включил тройное защитное поле. И вовремя – семнадцать разрывов в десятке километров от капсулы просверкали один за другим, семнадцать боевых ракет уничтожено. Прекрасно! Капсула полным ходом шла к «яйцу». Только бы не переборщить! Нельзя перебарщивать! Тут Кеша не встревал, позволял мозгу делать черновую навигационно-притирочную работенку. Вперед! Остановить десантную капсулу почти невозможно. Но тряхануло их так, что все четверо из «альфы» крепко пожалели, что не пристегнулись – у двоих были разбиты в кровь носы, один потерял сознание на полминуты, другой подвернул ногу. Ничего! Теперь поздно разглядывать синяки и ссадины.

Капсула прорвалась сквозь дельта-барьер. Сожгла три охранных катера с андроидами, подавила четырнадцать «огневых» точек. И плавно коснулась ферралоговой обшивки.

– Вот что, ребятки, – мягко выговорил Кеша, обернувшись к бойцам, – внутри этой погремушки сейчас сотни полторы вертухаев. Надо бы их остудить малость.

Я человек старый, больной, за вами не поспею… так что, давайте!

Кеша не договорил. Он не мог сразу и разговоры разговаривать и команды капсуле выдавать. А команда теперь была простецкая: «на абордаж!»

Капсулу даже не качнуло, не встряхнуло, когда абордажный шлюз всосался в обшивку «яйца», прорезал семь слоев и сразу из двенадцати виброинъекторов вплеснул внутрь сонный газ – ежели охрана без скафов и масок, значит, спать ей часика три-четыре до полного и окончательного пробуждения", а с чего им быть среди бела дня в намордниках? Нет, должно сработать!

Кеша откинулся на упругую спинку кресла. Сейчас его взгляд был прикован к экрану шлюзового сегмента капсулы, где готовились к решающему прыжку парни из «альфы». Ни веревки, ни лестницы им не понадобятся – за плечами у каждого гравитационный ранец, скафы крепки – из сигмамета не прошибешь, ни один бронебой не возьмет."

И тут же, будто были легки на помине, в сегмент ворвались два сигмаснаряда, разорвались, расшвыряли бойцов, зарикошетили мелкой, бесовской дробью по внутренней обшивке. Ничего, это даже хорошо. Кеша видел, как поднимаются его славные ребятки, отряхиваются.

Ничего! Значит, не все в «яйце» уснули, значит, пора.

– Вперед! – выкрикнул он сипло.

Оборотень Хар встрепенулся, шерсть на загривке у него встала дыбом, глаза округлились. Хару сейчас не хотелось в бой – они все в защитных скафандрах, а он-то голый! Нет, было б из-за чего погибать!

Кеша ласково потрепал Хара за ухом.

– Не бойся, дружок, – просипел тихо. – Пора и нам собираться.

Обзорники показывали нечто невероятное: вокруг капсулы на-разных расстояниях, одна за другой разрывались уничтожаемые защитными полями ракеты, ториеды, снаряды – Космоцентр не оставлял попыток избавиться от чужака, это было просто бойней, будто дикий хищник, обложенный со всех сторон и расстреливаемый в упор, капсула огрызалась, выпуская свои длинные острые когти, отбивая и убивая все, что приближалось к ней.

Да, боевая капсула несравнимо сильнее любого, самого сильного хищника… но и у нее были свои пределы. Спасало и другое, она вжималась в бок кольца станции, ее уже не могли бить ураганным огнем, так запросто повредишь само кольцо. Ее били жестоко, смертно, но прицельно. Они успели прижаться! Кеша не скрывал довольной ухмылки. Успели! А это половина победы. Вот как там два капитана? Как ребятки, что пошли в лобовую атаку?! Им не позавидуешь, но так надо. Надо!

Кеша приварил шлем, опустил на лицо фильтр. Подкинул в гидравлической лапе скафа трехпудовый спаренный лучемет-бронебой с шестью навесными ракетами.

Подкинул… поймал да и положил на место. Вытащил из клапана привычный сигма-скальпель, закинул за плечо легкий десантный лучемет. И строго наказал Хару:

– А ты сиди тут тихонько. И не лезь никуда!

Потом шагнул в шлюзовой фильтр-мембрану.

Внизу шел дикий и лютый бой. Кеша сунул было голову в дыру абордажного переходника. И тут же отпрянул – град осколков ударил в стеклотановое забрало, бронированную грудь залило красными брызгами, следом в шлюзовой сегмент швырнуло оторванную ногу – по стальному черному стержню вместо кости Кеша догадался, нога принадлежала не человеку, а андроиду. Этих сонным газом не возьмешь.

Прямо из дыры поднимались вверх и заполняли сегмент черные клубы дыма, что-то там горело. Кеша хотел еще разок заглянуть вниз через переходник, осмотреться толком. Но тут же раздосадованно крякнул, ухмыльнулся недобро – стареет, стареет ветеран, осторожным стал и боязливым, будто школьница перед лужицей, ножки боится замочить, а идти-то все равно надо.

– Эх, была не была! – сказал он безо всякого ухарства.

И одним рывком перебросив тело к дыре, сиганул вниз.

Инфравизорное зрение скафа включилось сразу, автоматически, еще до того, как Кеша рухнул в груду искалеченных тел, трупов и пузырящихся силимерных внутренностей андроидов – все перемешалось.

– Где вы, ребятки? – спросил он по внутренней связи.

В ответ услышал отборный мат, из которого становилось ясным, что они сами не знают, где. Но пока все были живы, и то слава Богу!

Кеша шарахнул из лучемета прямо перед собой. Потом срезал багровую тень, прыгнувшую на него слева. И побежал к темнеющему впереди провалу. Теперь главное, не ошибиться, не дать директору Космоцентра ускользнуть, ежели уйдет – пиши пропало. А парни из «альфы»

молодцы, лихо справились с охраной, правда, в этой мешанине не поймешь, кто спит блаженным сном и видит прекрасные разноцветные сны, а кто уже отошел в мир иной.

– Как там подходы? – поинтересовался он будто между делом.

– Перекрыты! – отозвался один.

– Пока нет никого, – доложил другой.

– А тут блокировка, они нас в ловушку загоняют, – прохрипел третий, – все щели заварили, падды!

– Надо бы подкрепление, – ровным и спокойным голосом проговорил четвертый, – тут семь ответвлении, один не удержу!

– Третий и второй, бегом к четвертому! И затихли чтоб! Самим ни шагу вперед, пока не скажу!

Кеша раздавал команды на бегу, торопился, спешил.

Парни сделали свое дело, теперь бы и ему не оплошать. В красно-багряных тонах мельтешило и кружилось перед глазами нечто невообразимое, инфравизоры работала отменно… но Кеше все мерещился непомерно огромный, кровавый Марс, все в одном гнетущем колере, будто и других цветов нету! Прямо из провала он метнулся влево, потом вверх по витой лестнице, к чуть высвечивающему боку хрустального водоема. Чутье! Кешу вело его нутряное, верное чутье! Но как пробраться туда, в сердцевинку?! Спокойно, только спокойно. Надо наверх!

Позади шарахнуло две очереди. Снова полетели, застучали нервным, психическим стуком осколки. И полыхнуло фиолетовым – это один из парней сжег нападавшего. Молодцы! Свое дело туго знают! Кеша бежал вверх, ничего не видя под собою – только хрустальные грани, только волнистый блеск. Чертовы толстосумы! Гады!

Сволочи! С жиру бесятся! Кеша был зол и раздражен. На эдакое чудо ушло столько деньжищ, что можно было бы для дикарей на Аранайе выстроить дюжину школ. А этот хмьфь пузатый все под своей задницей держит, себя тешит! Хрустальный бассейн и – впрямь был огромен, сказочно велик – это был и не бассейн вовсе, как его величали, а трехсотметровая в поперечнике круглая, граненорезная, искрящаяся миллиардами ослепительных бликов ваза. И внутри этой вазы что-то светилось. Кеша знал, что там было. Он знал, точнее, безошибочно улавливал своим острым нюхом и другое – кто-то сейчас поплатится за тягу к роскоши. Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой, он тяжкий самый… может, и не будет никого боя, главное, дырочку найти, проходик отыскать.

Спуск в вазу был сверху, он не ошибся – витой стебель вел к черному шару, покоящемуся в голубых водах.

Шарик был без окон без дверей, но наверняка с полной прозрачностью, дорогая игрушечка, эдаких апартаментов не имели магараджи индийские и аравийские шейхи. Ну да теперь поздно горевать!

С двух сторон снова донеслись разрывы, трески и дикая брань по внутренней связи, там отбивали очередной наскок охраны, но держались, пока держались.

– Не подкачайте, ребятки! Я мигом! – прошептал Кеша.

Вот! Здесь! Он с ходу срезал сигма-скальпелем заглушку, навалился. Сдвинул плиту… И в лицо полыхнуло пламенем. Этих еще не хватало! Кеша одним снопом из лучемета сжег двух андроидов, вполз внутрь… с другой стороны трубы красовалась распахнутая изумрудная дверь в три человечьих роста. Тьфу! Все нараспашку, все раскрыто, охрана заелась и разнежилась! Андроиды без снаряжения, где оно?! Все разворовали, сволочи! Все поистратили на себя, по своим делам приспособили! Падлы! Кеше зла не хватало… за что его совали из каторги в каторгу?! за что его мурыжили по зонам, когда эти жирные ублюдки разворовывают все и повсюду, и хоть бы что! а он подыхал за них на Аранайе! терпел лишения, лез под пули и снаряды, в огонь и пламя! гаденыши! твари! это их надо всех в каторгу! а лучше – веревку на шею, и к черту на постой!

Кабина, в которую он влез была роскошна и отделана на славу – все натуральное, все с Земли, красное дерево, малахит, янтарные вкрапления, опять хрусталь – безумно дорого и безумно безвкусно! И для чего? для того, чтобы спуститься вниз на тридцать метров!

Наверху, внизу, по бокам, повсюду шел бои: грохотало трещало, горело все – Булыгин слышал по внутренней связи. Но сюда, за хрустальные толщи не доносилось ни звука, ни шороха, тут было тихо и покойно, умеют же люди устраиваться! Кеша был вне себя. И опять хрусталь, опять эти толщи прозрачные, как там, как на 1 иргее проклятущей… а может, не случайно? может, не спроста им все это нравится?! может, это привычно и нужно тем что скоро придут?! Нет! Некогда ломать голову!

Еще немного! Возьмем тепленьким! Кабина погрузилась в шар. Люковый створ уплыл внутрь стен. И Кеша, как и был в обожженном скафе, грязный, продымленный, очумелый, с лучеметом наперевес и скальпелем в левой руке ворвался в обиталище самого главного человека на этой станции, во всем Космоцентре Видеоинформа. Это был кабинет, огромный, роскошный, отделанный под невесть какого Людовика кабинет, утопающий в зелени немыслимых пальм и кактусов, уходящих к высоченному еемиметровому отделанному деревом потолку…

здесь все сверкало и блестеле, все кричало в полный голос: дорого! дорого!! безумно дорого!!! сплошь антиквариат, старина… золото, серебро, фарфор, жемчуга, хрусталь, а мебель… что это была за мебель, нет, ни у одного из Людовиков во всех их дворцах не было такой меоели.

Кеша опустил ствол – рука не поднималась стрелять, палить и бесчинствовать в такой обстановке.

Он медленно побрел вглубь непомерного кабинета, уставленного книжными шкафами с гранено-хрустальным стеклами и резными столами. Никто не нападал на него, никто не стрелял. Чуть позже он заметил огромные, старинные окна, все в резьбе и золоте – вот за ними-то, прямо за стеклами была вода, голубая вода, водоросли шелковистые, стайки разноцветных рыбок, причудливые хвосты, гребни, плавники, шаловливые пузырьки, бегущие вверх – сказочная, непостижимая красотища. Кеша замер в смущении и растерянности. Да, огромный шар изнутри был абсолютно прозрачен. И кабинет этот лишь один из ярусов шара-квартиры, апартаментов директора Видеоинформа. А где искать его самого?!

Время шло. Драгоценные секунды и минуты истекали. Два часа. Какие там два часа! Оставалось несколько минут. Иван ждал… а может, и не ждал. Связь-то односторовняя. Но это неважно. Под огромным раскидистым гибридом баобаба и японской сосны, растущим прямо из расписного сверкающего паркета, Кеша увидал спуск вниз – солидную, любовно вырезанную дубовую лестницу с огромными дворцовыми перилами. Разглядывать и любоваться было некогда. Заелись, толстобрюхие, с жиру бесятся!

Кеша побежал вниз.

Помещение внизу было поменьше, попроще: сотни три экранов рядами шли по овальным стенам, точнее, по одной замкнутой стене. Все они были темны и пусты, лишь один, метра три на четыре, светился полуобъемным светом, будто открывая ставни в какой-то внутренний мир. И творилось в том мире дело лихое, неприглядное, теребящее душу – шел там бой не на жизнь, а на смерть, страшный бой. У Кеши сердце сдавило. Но почти тут же отпустило. Дерутся! Сражаются! Значит, живы, значит, держатся! Молодцы капитаны, молодцы, ребятки! Но жаль… некогда разглядывать.

Кеша снова вскинул лучемет.

Метрах в двадцати от экрана, в черном управляющем кресле, спиной к нему сидел какой-то доходяга с бугристой лысой головой и тонкими нервными ручками.

– Ты кто такой?! – растерянно вопросил Кеша, на всякий случай озираясь по сторонам.

– Это вы кто такой? И что вы тут делаете?! Кто посмел впустить?! – нервно завопил доходяга. – Здесь служебное помещение!

– Тихо! Тихо! – начал было оправдываться Кеша, но тут же спохватился. Не может быть… он рисовал в своем воображении «пузатого»: жирного, лощеного увальня с тремя подбородками, а напоролся на тощего и нервного человечка с землянистым обрюзгше-болезненным лицом, выпученными бессмысленными глазами, большим уродливым носом и вислыми обиженными губами. – Ты вот чего, – сказал Кеша строже. – Сиди тихо! Вякнешь – пришибу! Где охрана?

– Тут нет никакой охраны! – завизжал человечек. – Вон где охрана!

Он ткнул подагрическим кривым пальцем в экран и нервно рассмеялся. Смешного ничего не было, совсем наоборот, плакать ему надо было: там, на экране, бойцы «альфы», простреливая насквозь, прожигая лавиной огня и излучений, забрасывая гранатами и парализующими шашками, брали уровень за уровнем, коридор за коридором, этаж за этажом центровой шар. Это было неистовое побоище! Так нельзя брать свое! У Кеши душа разболелась, как потом восстанавливать, как?!

– Капитаны, эй! Слышите меня?! – выкрикнул он по внутренней.

– Чего там?! – отозвался один из них, непонятно какой именно, голос был осевший, неузнаваемый.

– Доложи обстановку! – потребовал Кеша.

– Хреновая обстановка, – просипел капитан, – пятерых потеряли, трое ранены, ползком ползут, ихних до двух тыщ положили… жалко, падла, сердце кровью обливается!

– Понятно, жалко, – отозвался Кеша, – парни-то свои, наши, не их бы давить надо, а тех, кто за их спинами! Но… потом разбираться будем! Продержитесь еще немного, все нормально!

– Какой там нормально! Только что перехватили – они вырубают энергию! Что толку бить народец, связи не будет! Понял?! – капитан чуть не рыдал.

Кеша прожигал глазами экран. Камеры, установленные в местах прорыва, лопались одна за другой, но тут же подключались новые. Пыль, гарь, адский грохот, мечущиеся в дыму и огне фигуры в скафах, пальба, искореженные трупы, черт-те что! И они рвались вперед! Куда?!

Пора было кончать с этим.

– Ежели питание и связь будут вырублены, – прошипел он в спину человечку, – тебе не жить. Понятно?!

– Все равно убьешь, – вяло ответил тот.

– Нет, пока не убью, – заверил Кеша. – Давай команду: всем сложить оружие, немедленно прекратить сопротивление!

– Кто вы? – вместо отдачи команды спросил человечек. Голос его дрожал.

– Неважно. Главное, что ваша власть, власть выродков, закончилась! – Кеша вскинул лучемет и дал малый залп по боковым экранам – те полыхнули багряно и ушли вверх черными клубами, будто и не было их. – Командуй, сволочь!

Человек обреченно поднялся из управляющего кресла, ссутулившись, повесив плетями руки, прошел к обгорелым, почерневшим стенам, за которыми был лишь хрусталь да голубые воды, и пробубнил невнятно:

– Сам командуй.

Первым желанием было сжечь его, резануть скальпелем над шеей. Но Кеша сдержался. Он плюхнулся в черное кресло и заорал вслух:

– Отбой! Прекратить стрельбу! Всем службам безопасности сложить оружие! Немедленно!

Ничего не произошло. Никто не откликнулся. Глухо!

Кресло не слушалось его. Оно было настроено только на директора Видеоинформа, только на этого тщедушного любителя роскоши.

Кеша тигром выпрыгнул из кресла, в два прыжка подскочил к сидящему, ухватил его стальной лапой за горло, поднял и швырнул на черное сиденье.

– Если ты сейчас же не остановишь смертоубийство, сволочь, на вверенной тебе территории, – зашипел он прямо в ухо человечку, отбросив забрало, – я изрублю тебя в капусту, я тебя поджарю на самом медленном огне!

Директор будто и не слышал его, он был в прострации, только слезы текли из мутных глаз. Это шок, это нервный срыв, Кеша заскрежетал зубами. Теперь все пропало. Все!

Он уставился на экран. Там бойня переместилась в огромный зал с ребристыми стенами и теряющимися в высях потолочными перекрытиями. Вертухаи окружали шестерых «альфовцев», загоняли на открытое место. Двое еле двигались – раненные, загнанные, измученные. У троих шлемы скафов были сворочены, сбиты, лица залиты кровью. Теперь Кеша явственно рассмотрел капитана, того самого, с перебитым носом – у него была оторвана по локоть рука, нога волочилась, волосы черной кровавой коркой липли к незащищенной голове, вздутый страшный шрам тянулся от виска к шее.

– Капитан! Капитан, ты слышишь меня! – заорал он по внутренней.

Отозвались не сразу, тихо, будто из могилы, с присвистом и одышкой.

– Слышу…

– Держись, капитан, еще немного! Держись, сынок! – Кеша чуть не плакал. Он так и не спросил тогда, как их всех зовут, чтоб не знать, чтоб не привыкать." а теперь не вытерпел, не мог вытерпеть, ведь это он их послал на смерть, он. Кеша застонал, увидев, как капитан упал на колени, вскинул спаренных бронебой, расшибая в куски, в ошметки особо рьяного андроида-охранника, прыгнувшего с бокового ребра. И тихо спросил: – Капитан, слышишь, тебя как кличут-то хоть?!

Один из тех, что еще был в шлемах, подхватил капитана, поставил на ноги, подтолкнул за выступ, прикрывая залпами лучемета и своим телом. Но тот вырвался, снова вскинул бронебой – и еще два нападавших рухнули замертво.

– Сергеем, – на выдохе, еле слышно отозвался он.

– Держись, Серега! Держись!

Кеша с размаху хлестанул тщедушного по щеке, потом по другой.

– Убью! Убью, сука!

В глазах у человечка проявились безумие и ужас. Но он ничего не слышал, он ничего не понимал.

– Держись, Серега!

Сквозь сатанинский треск, вопли, мат, стоны, разрывы прохрипело тихо «держусь», а может, это только послышалось Иннокентию Булыгину, рецидивисту и ветерану, измученному жизнью скитальцу русскому. И он не сдержался, занес кулак над бугристой голой, уродливой головой.

– Сто-ой! – проверещало пронзительно сверху.

Кеша вскинул глаза, не опуская смертельного, нависшего над жертвой стального кулака.

– Стой!!!

С витой огромной лестницы кубарем скатывался облезлый обгорелый, изодранный оборотень Хар.

На него было страшно смотреть – эту несчастную и без того нелепую «зангезейскую борзую» будто били-молотили два часа кряду, потом облили смолой, вываляли в пуху и перьях, вымочили в кислоте, выдрали все, что можно выдрать и пинками вышвырнули сюда, на лестницу.

Хар, скуля, повизгивая, поджимая поврежденную лапу, подскочил к полубезумному тщедушно-жалкому директору Видеоинформа, скорчившемуся в утробной позе на своем всемогущем кресле, отпихнул грубо и нагло Кешу, сдавил в лохмато-драно-облезлых лапах бугристый череп, заглянул зверино-диким, неразумным, но пугающе-понятливым взглядом в. выпученные глаза, облизнулся дрожащим лиловым языком, роняя липкую желтую слюну и тихо-тихо протяжно и надсадно заскулил.

– Э-эх, мать твою! – застонал в бессилии Кеша. – Падлы! Па-адды!!!

Там, за экраном уже только двое держались на ногах.

Капитан Серега лежал на боку, выставив вперед кровавый обрубок, и палил без передыху из подобранного, нештатного бронебоя. В дальнем конце зала грохотал, гремел траками малый охранный бронеход. Вытащили, сволочи!

Это конец! Их там тыщи полторы, да плюс эти мастодонты! да гравитационные орудия! эх, мать твою! погибают парни! не будет подмоги! где ж другой капитан?

– Где второе отделение?! – закричал Кеша. – Где?!

– Идет, – отозвался Серега, – идут на выручку, три переборки осталось, только три… получай, гадина! – Граната тройного боя полетела в скопление охранников, не андроидов, живых. Разметала по стенам и полу. – Ничего, дождемся! Всего три переборки! У них связь подавлена… только нас слышит, один… один!

Море огня полыхнуло по экрану. Кеша зажмурился.

Все! Конец! Крышка! Но когда он открыл глаза – битва продолжалась, они отползали, они волокли друг друга, не бросая, не паникуя, не сдаваясь. Эх, жизнь стерва! Надо быть там! Только там! А он здесь прохлаждается! Кеша в сердцах со всего маху ударил по собственным бронированным коленям стальными кулаками. Он был в отчаянии.

А оборотень колдовал над директором.

Время шло на секунды, на доли секунд.

– Все! – выдохнул Хар. И отпрянул.

И почти сразу человечек открыл свои глаза. В них уже не было безумия. Но в них застыл холод, нечеловеческий холод.

– Где я? – спросил он.

– На своем месте, – спокойно и даже ласково ответил Хар. – Вы сейчас на своем рабочем месте. Вы управляете учебными маневрами по отработке всех систем защиты Космоцентра.

– Да-а? – вяло поинтересовался директор, и слюна потекла из его полуоткрытого рта.

– Да! – заверил сомневающегося Хар. – Маневры закончены. И сейчас вы воспользуетесь своим правом остановить персонал. Повторяйте за мной."

– Вот это да, мать честная, – удивленно выдавил из себя Кеша.

– Повторяю, – механически процедил директор. И тут же голос его изменился, стал властным: – Код Семьсемнадцать. Особое положение. Беспрекословное подчинеиие. Передаю приказ! Немедленно прекратить маневры. Сложить оружие. Занять базовые места! Повторяю!

Занять базовые места!

Лицо тщедушного вдруг исказила дикая, нечеловеческая гримаса, голос стал визгливым, чужим:

– Группа неизвестных уничтожает все! Это не маневры! Они пробиваются в центральный зал… вы что там, с ума сошли!

Кеша испуганно воззрился на Хара. Но тот только кивнул еле заметно.

– Все в порядке, он повторяет то, что слышит из шара. А сейчас мы начнем видеть, сейчас!

Вспыхнул еще один экран на стене. И открылась взорам рубка управления охраной. Какой-то крепкий и усатый тип в полускафе кричал, брызжа слюной, доказывал… это его голосом вещал директор секунду назад.

Хар склонился над бугристой головой.

И человечек заговорил:

– За невыполнение приказа при действии Особого положения в Космоцентре генерал-полковник Цаидер приговорен к расстрелу. Командиром охраны назначается… Исполняйте!

Двое парней в литых скафах, стоящие за спиной у усатого, подхватили его под руки, швырнули к стене…

выстрел был еле слышным, плотное тело сползло на пол, замерло, содрогнувшись в посмертной конвульсии. Все.

Как все быстро решается!

– Приказ принят! – доложил новый командир. – Все отводятся на базовые позиции!

Кеша видел своими глазами, как в центровом прямо на стене ребристой разрослось вдруг черное пятно, расползлось, разорвалось. И из огромной дыры с рваными краями выскочило в зал шестеро бойцов-"альфы". Только шестеро из всего второго отделения. Они слаженным залпом смели с пути преграду из двух дюжин андроидов, один бросился к окруженным, другие заняли круговую оборону. На них было страшно смотреть: все без шлемов, черные, изодранные, в искореженных, пробитых скафах, в кровище. Но они и не собирались сдаваться. Они готовились к последнему бою, к главному бою!

– Все! Ребятки, все! – зарыдал по внутренней Кеша. – Вы их сломили! Они сдаются. Они отходят!

И впрямь было видно, как живые охранники и андроиды, бросают сигмаметы, лучеметы, бронебои, паралиэаторы и идут, помогая друг другу, к боковым люкам. Побоище закончилось. Космоцентр Видеоинформа был захвачен – не бывалое прежде случилось.

Кеша, внезапно обессиливший и изнеможенный, сел прямо на пол. Слезы одна за другой выкатывались из его воспаленных глаз, губы тряслись.

– Все в полном порядке, не надо беспокоиться, – доложил ему оборотень Хар, – этот человек будет исполнять все, что мы ему прикажем… что ты прикажешь! Ни одна из энергосистем, систем связи и коммуникаций не будет отключена. Ты слышишь меня?!

Кеша ни черта не слышал.

Он настойчиво бубнил по внутренней: «Серега! Серега! Серега…»

Но никто не откликался.

Удар под ребра пробудил Ивана. И почему его все время бьют по ребрам, да еще ногами?! Обнаглели! Он открыл глаза… странно, в камере сменили обивку? вместо серого синтокона желтый старинный паркет, нет, это не обивка, это натуральный паркет, но зачем они это сделали?! Он ничего не мог понять, но не спешил перевернуться, встать – кто знал, что его ожидает, лучше еще немного попритворяться лежащим без сознания. Но что тут вообще происходит?

Нет! Он же не в камере, не в психушке! Он давно выбрался! Перед глазами как живое встало багряное лицо, кабанья рожа, перекошенная ненавистью и злорадством.

Неужели это было? Было! И он выжил! Он успел сделать последний выдох в превращатель! А вот он и сам, в кулаке!

Иван поднял голову, повернул ее.

И увидел наставленное прямо в лицо дуло лучемета.

Чуть выше маячило хмурое и серое лицо Глеба Сизова.

На нем медленно проступало недоумение.

– Ива-ан?! – в полнейшей растерянности вопросил наконец Глеб. – Откуда ты здесь?!

– Откуда, – грубо ответил Иван. И отпихнул ствол лучемета.

Поднялся. Сел на стул, выдохнул с усилием. Голова еще кружилась. В ногах явно ощущалась слабость. Он вернулся с того света, а его еще допрашивают.

– Не дури! – вдруг озлобился Глеб, передернул нервно плечами. – И отвечай, когда спрашивают, я на службе, а не на поеиделкаХг и здесь тебе не клубная баня, а Кремль, понял? Говори быстро – откуда ты взялся тут, как проник, зачем?!

– Понял, Глебушка, понял, – улыбнулся Иван, – дружба дружбой, а служба службой. Сам такой. – Он заглянул Сизову в глаза и вдруг спросил в лоб, наотмашь: – А ты и впрямь не догадываешься, откуда я тут взялся?!

– Нет, не догадываюсь, – не очень уверенно протянул Глеб. Но лучемет все же опустил.

Он давно знал Ивана, еще до Гадры. А главное, он знал, что Иван не пойдет на подлость, не пойдет на нечистое и недоброе дело, скорее умрет, под петлю или под пулю встанет. Двенадцать лет назад Глеб Сизов сменил Ивана на Гадре. Тот уже сел в капсулу, вышел на орбиту и приготовился к заслуженному, как говорится, отдыху, когда от Глеба пришел сигнал, незапланированный, нештатный, внезапный… это было даже не сигналом, а каким-то внезапно оборвавшимся криком. По инструкции Иван должен был доложить на базу и преспокойненько отправляться на перевалочный пункт, а то и прямиком на Землю, только б горючего хватило. Но он вернулся – вернулся на пустое место: ни Глеба на заставе, ни его шестерых спецназовцев не было, от десантного бота и след простыл, два бронехода лежали раскуроченные, будто их разорвало изнутри. Иван чуть с ума не сошел от необъяснимости всего случившегося. Звероноиды могли запросто уволочь кого-то из семерых в свои пурпурные джунгли, могли сожрать двоих-троих, но они никогда бы не справились с бронеходами и ботом. Иван, конечно, сразу дал аварийный на базу. Но сидеть сложа руки он не мог.

И тогда явилась одна-единственная и потому верная мысль. Они в утробе! Вторгаться в утробы живых деревьев, в которых рождались, жили и умирали звероноиды, аборигены чертовой планеты Гадра, категорически запрещалось, можно было нарушить весь ход развития этого полуразумного сообщества, вызвать необратимые последствия. Но Ивану было плевать на все рассуждения умников, киснущих в своих кабинетах и пытающихся учить весь остальной мир, он просто разогнался на своем боте и врезался в поверхностный слой почвы, раздирая в ошметки лианы и дышащие стволы, он пробился в утробу в полутора километрах от заставы. И не ошибся. Это уже давненько была не «утроба» как таковая, звероноидов оттуда вывели и вычистили, все ходы-выходы закрыли…

и кто же?! Иван своим собственным глазам не поверил, когда увидал пять вертикальных и семь горизонтальных гиперторроидов, попросту говоря, Д-статоров неземного производства. У них под носом свили осиное гнездо чужаки. Они устроили на Гадре свою перевалочную базу!

Три «бублика» Иван уничтожил одним залпом бортовых пушек, четвертый сжег из сигма-пушки. И тут его самого зацепили. Он летел из бота, вышвырнутый микрокатапультой, как камень из пращи с одним только лучеметом за спиной и двумя парализаторами по бокам. Но он нс погиб. Он успел найти Глеба с его парнями. Они лежали в свинцовых саркофагах, подготовленные для переброса неизвестно куда, может, в иную галактику или в саму преисподнюю. Он их вытащил оттуда, привел в чувство…

И тут из «бубликов» полезли рогатые четвероноги. У них и впрямь не было рук, одни ноги, так казалось с первого взгляда, но они ловко управлялись со всеми делами огромными, гибкими, буйволиными на вид рогами с сотнями присосок и усиков. Это были какие-то чудища. Но разумные и жестокие чудища. С такими не стоило канителиться. Иван раздал парализаторы, вскинул лучемет…

и началось такое, что они чудом не попали на тот свет.

Они были обречены, и только безумная смелость, переходящая в наглость, спасла их. Не зная ни принципа действия, ни способов управления шестилапыми самоходами пришельцев, они захватили две машины, одну сломали сразу, но вторая оказалась послушней – как они давили и молотили этих тварей! Тогда и сам Иван, и Глеб, и остальные парни поняли впервые по-настоящему, что такое стоять к плечу плечом и не давать в обиду браткадесантника. Из торроидов лезли все новые полчища рогатых, сил уже не было. И тогда они пробили запоры, заслоны и ушли по утробе в пурпурные джунгли… Ивана лишили отпуска, месяц продержали за произвол на гаупвахте. А потом оставили на заставе на год, в наказание.

Это был адский «год». Из центра и с базы шли команды и распоряжения даже пальцем не трогать новый вид гуманоидов, изучать, наблюдать за ними со стороны до прибытия особой комиссии. Комиссия все не прибывала, а рогатые четвероногие «гуманоиды» изо дня в день штурмовали заставу. Года не прошло, а через четыре недели всех их, еле живых, изможденных и полубезумных, не отступивших ни на шаг, не давших в обиду себя, сняли с заставы… и вовремя, в патронниках каждого из восьмерых оставалась по одной пуле, для себя, зарядники лучеметов и бронебоев были пусты. Они не верили, что выжили в этом аду. Но это было давно.

А теперь Глеб Сизов, постаревший и посмурневший, с недоверием и удивлением глядел на Ивана.

– Да я это, я! Тебе не мерещится! – Иван растянул рот в улыбке.

– Мои люди охраняют это здание, этот кабинет! Ты не мог сюда пройти!

Иван понял, что надо выкладывать все начистоту. И он выложил. Потом добавил:

– Неужго ты впрямь поверил, что сам этот старый хрен, правивший нами от имени народа, вспомнил про Русь-матушку?! Не будь наивным, Глеб! Это был я, Я-яизвал тебя по правительственной связи. Я дал тебе приказ сменить охрану, а до того именно я усыпил охранников вот этой штучкой! – Он вытащил Кристалл, помахал им под носом у Глеба. – Акак мы с тобой раскалывали комитетчика и министра обороны?! Как мою Светлану послали с твоими парнями чистить гадюшник, ты помнишь?!

Сизов качал головой.

– Не может быть. Ты просто сидел где-то здесь и подслушивал. Точно! Ты, небось, сам работал в охране, втихаря! Поэтому ты и знаешь все, ну-у, Иван…

– А Света?!

– Никакой Светы нет, я помню твою жену, у меня хорошая память. Но она погибла давным-давно!

– Не погибла, Глеб! Я вытащил ее из Осевого. Ты же видел ее! Она сидела вот на этом стуле! – Иван указал пальцем. – Вот здесь.

– Тут сидела… какая-то, сидела. Но из мертвых, Иван, не воскресают. Я не верю тебе! Всегда верил, а теперь не верю.

Драгоценное время шло, истекало решающими минутами и секундами, а они стояли, упершись лбами в этом великолепном и строгом кабинете. Иван горько улыбался. Стоило ли тогда выживать, может, лучше было сдохнуть в старом и кособоком теле. Горько, когда тебя не признают твои старые друзья, тяжко и больно, когда они не верят тебе. Но он бы и сам ни за что не поверил никому, даже самому близкому другу в эдакой ситуации, ведь Глеб никогда не видал превращателя. Надо показать ему!

– Гляди! – Иван вытащил яйцо, приставил к горлу, нажал – и стал медленно превращаться в двойника Глеба Сизова, такого же мрачного и усталого генерала в корпусной полевой форме.

Глеб помотал головой, проморгался.

– Бред какой-то… гипноз, наверное? – сказал он невнятно, с сомнением.

– Никакого бреда и никакого гипноза!

Иван сдавил яйцо губами и снова стал самим собою.

Потом развел руками, поглядел Глебу в глаза.

– Я понимаю тебя, ты генерал, я полковник… трудно подчиняться младшему по званию, гордыня не дает. Но такой расклад, Глеб! Ты не испугался, один из немногих, ты встал сейчас за Россию. Потому что видел, потому что накипело, потому что больше не мог смотреть безучастно, как уничтожают Державу, разоружают, губят, изводят эти сволочи, эти иуды подлые! Но я видел больше, намного больше! И знаю я больше! Нет, я не работал в здешней охранке, я пришел сюда, чтобы сломать ей хре – бет, и предателям этим сломать хребет… а через час подойдет «Летний гром». Ты помнишь?! И они нам сломают хребты.

– Сюда летит Семибратов!

– Еще бы! Я сам его вызвал! – в упор выкрикнул Иван. И добавил тише: – А знаешь, где настоящий Правитель, где этот выродок?!

– Где?

– В спецпсихушке под Лубянкой!

– Я могу проверить, Иван, и тогда тебе…

– Проверяй. Только быстро!

Сизов вызвал по внутренней двоих в пятнистых бушлатах. Они понимали все с полуслова.

– Доставить немедленно!

Иван вздохнул. Отвернулся. И пошел к креслу у резного стола, к выдвинутой сфере правительственной связи.

– Стоять!

Голос Глеба был словно из литого металла. Иван ощутил холодок меж лопаток, туда, именно туда ударит тонкий луч, если он сдвинется еще на шаг. Глеб крутой малый, с ним шутки плохи. Но и верней, надежней его нет.

Иван вернулся к дивану, развалился. Только теперь до него дошло, что связь все равно бы не сработала, ведь он теперь пребывал в своем собственном теле. А на него сенсодатчики мыслеуправления не сработали бы, никаких сомнений. Эх, нет добра без худа!

– Ты давно учуял измену, здесь, в Кремле? – спросил он неожиданно у Глеба.

– Это было странное ощущение, – откровенно признался тот, – я не смог бы ничего доказать, я просто знал, что делается все не так, я не находил себе места эти годы. И когда Правитель вызвал меня… – он запнулся, поглядел на Ивана, – я понял, вот он, пришел час!

– Ты все правильно понял, Глеб!

Дверь в кабинет распахнулась и один из двоих в бушлатах впихнул внутрь… Ивана. Это был именно Иван, Правитель-Иван. Глеб Сизов снова замотал головой. Он не спал уже две ночи, но это ерунда, раньше он, бывало, и по месяцу не спал, дремал на ходу, на бегу, но видения не мучили его, а тут…

– Вы за все ответите по закону! – закричал ни с того ни с сего двойник Ивана. – Это терроризм! Это бандитизм! Да как вы смели!

– Смели, молодой человек! – Иван быстро подошел к своему двойнику, ухватил его крепкой рукой за загривок, сунул к губам превращатель. Правитель-Иван был столь же силен, как и он сам, но у него не было такой воли, у него не было навыков и умения владеть таким телом, и он был бесконечно слаб перед Иваном подлинным.

– Вы ответите… – выдохнул он визгливо.

И стал ссыхаться, уменьшаться, сморщиваться, перекашиваться, зеленеть… через минуту рядом с Иваном стоял взлохмаченный и жалкий, кривобокий и сухорукий Правитель – иуда, подлец и выродок.

– Ну, теперь ты веришь мне?!

Иван швырнул Правителя на ковер. Тот упал и застонал, запричитал, забыв про все угрозы свои, про закон и ответственность, «террористов» и «бандитов». Правитель был жалок, мерзок и смешон. Иван бросил на него мимолетный взгляд, и передернулся – будто не Правитель, бывший Правитель Великой России скорчился на зеленовато-пожухлом ворсе, а омерзительный и гадкий крысеныш из преисподней Авварон Зурр бан-Тург, подлец и негодяй… Нет, это только показалось, только показалось.

– Теперь я верю тебе!

Глеб широко и открыто улыбнулся своей детской, простодушной улыбкой. Подошел вплотную, крепко сдавил Ивана в объятиях, прижался небритой щекой к Ивановой щеке, вздрогнул… и сдавил еще сильнее.

Потом вдруг отпрянул, ткнул кулаком Ивану в широкую грудь и выдавил обиженно сквозь улыбку:

– Вот, черт, не мог предупредить заранее, всегда ты так!