Главный был втрое старше, и оттого категоричность в суждениях, а порой и в действиях, ему претила. "Мало ли чокнутых бродит по городу, и если уж одному из них удалось оторвать меня, занятого человека, от дела, так не надо лишать этого удовольствия и других занятых людей, к примеру, старика Гарри из конкурирующей газеты!" Главный представил себе всю эту картину в красках и блаженно зажмурился. Раздражительность покинула его и уступила место благодушной истоме.
      — Не стоит, Энн. Дай-ка ему адресок "Вечерней Звезды", проводи до выхода. Да не забудь пожелать всего наилучшего! уже вдогонку крикнул он выходящей секретарше.
      Бряк долго стоял у подъезда и не мог прочитать ни слова из всученной ему секретаршей записки. Буквы скакали и не укладывались в голове, хотя записка лежала на ладони перед самыми глазами.
      Бряк владел всеми языками Голубой планеты, по крайней мере, мог читать на них. Но то, что с ним происходило последние трое суток, лишало не только этой способности, но и способности понимать вообще что-либо.
      Порыв ветра сдул с ладони злосчастную бумажку, но командор даже не заметил этого.
      Город жил своей обычной жизнью. Воздух, пропитанный ядовитыми газами, не пропускал не единого солнечного луча. Сплошной поток рычащих автомобилей, теснил беспорядочно снующих по тротуарам прохожих к стенам домов, вершины которых терялись в серой дымке.
      В городском парке, у подножия небоскреба, на обшарпанной скамейке среди болезненных деревьев с пожухлой листвой, лежал Сэм Паркер. Газету, служившую ему одеялом, унес порыв ветра, и теперь Сэм не мог унять дрожи, охватившей его скрюченное тело. Работы и дома не было, значит, и спешить Сэму было некуда, тем более, что с вечера он отдал последние гроши служителю парка за ночлег. Потому Сэм Паркер, не обращая внимания на холод, лежал себе, не двигаясь, и смотрел в даль пустынной аллеи, пока в конце ее не появилась человеческая фигурка. Сэм недовольно крякнул, и отвернулся.
      К его скамейке приближался седой старик в странной одежде. Лицо старика, изрезанное морщинами и шрамами, было зелено-желтого цвета. "Наркоман, а может, больной", — подумал Сэм и, потянувшись, спустил ноги на землю. Старик остановился у скамейки, щелкнул чем-то на груди и заговорил, обращаясь к бродяге.
      Немного послушав, Сэм решил: "Да он, к тому же, еще и не в себе". Огляделся по сторонам. Потом хлопнул старика по плечу, указывая на скамейку, и достал из кармана драного пиджака бутылку вина, украденную вчера в магазине.
      В глазах Звяка мелькнула искра надежды — кажется, абориген понял его. Он, подчинившись, опустился на край скамейки и внимательно наблюдал, как, сорвав с прозрачного сосуда с красноватой жидкостью пробку, абориген прижал его горлышко к губам. Выпив половину, абориген протянул сосуд Звяку. Командор, не колеблясь, последовал его примеру, расценив действия аборигена как первый шаг к взаимопониманию.
      Легкий туман и блаженство охватили Звяка. Он откинулся на спинку скамейки и прикрыл глаза, чувствуя, как по телу разливается тепло. Словно сквозь вату до его сознания долетали какие-то выкрики, шум и возня. Помедлив, командор приоткрыл глаза: вдоль аллеи, удаляясь от него, два аборигена в синей одежде с дубинками в руках, волокли его собеседника. Смутно соображая что происходит, Звяк встал и шатающейся походкой побрел в противоположную сторону.
      Сэм Паркер, подгоняемый пинками полисменов, оглянулся через плечо на сутулую спину старика и пожалел о своей щедрости.
      Уличный шум оглушил Звяка Бряка, вышедшего за ворота парка. Картина шумного и многоликого города, тысячи раз виденная командором с борта корабля, предстала в совершенно ином свете. Оглушенный и растерянный Бряк стоял посреди тротуара, обтекаемый бесконечной вереницей аборигенов, обращавших на него внимания не больше, чем на мусор валяющийся под ногами. В последней надежде Звяк Бряк раскинул руки, пытаясь остановить поток аборигенов. Путаясь и сбиваясь, он уже не говорил, а кричал что-то. Заготовленные слова выветрились из памяти. Глаза, наполненные отчаянием, искали малейшей ответной заинтересованности и не находили ее.
      Аборигены стали опасливо обходить командора, перекидывались взглядами и крутили пальцами у виска. Рука, неожиданно появившейся фигуры в синем, железной хваткой вцепилась в локоть Бряка и оттолкнула его к стене здания. Перед носом командора недвусмысленно замаячила короткая дубинка. Смотревшие из-за нее глаза, близко поставленные на мясистом лице, не сулили ничего хорошего. Лингофон Бряка, после безуспешной попытки перевести поток слов синего, захрипел и навеки смолк. Синий, так же незаметно, как и появился, исчез в толпе.
      Ничего не видя перед собой, на подгибающихся ногах командор безвольно брел по улице, подгоняемый наталкивающимися на него телами.
      На кромке тротуара бурлящей городской улицы сидел седой старик с болезненно зеленым лицом. Его руки, упирающиеся локтями в худые колени согнутых ног, судорожно сжимали виски. По сгорбленной спине время от времени волной пробегала дрожь. Старик плакал, не вытирая слез, и они стекали по изможденному лицу на асфальт, образуя небольшую лужицу, возле которой поблескивала мелкая монета, брошенная чей-то жалостливой рукой. Сотни прохожих, окидывая взглядом и тут же забывая сгорбленную фигуру старика, проходили мимо.
      Жизнь города текла своим чередом.