— Того самого, что у сугроба валялся… месяц назад! — промямлил Сергей. — Я прошу меня арестовать и посадить.
      — Не дурите, гражданин! — сержант усмехнулся, сверкнул золотом. Но Сергею показалось, что никакое это не золото, никакая не фикса, а самый настоящий клык — изогнутый, хищный. Искорки блеснули в глазах сержанта, ушки вытянулись, стали похожими на рысьи. — Не дурите! Банду, которая укокошила того забулдыгу давно выловили, понятно?
      — Как — выловили?! — опешил Сергей.
      — Очень просто! Выловили, осудили и расстреляли! Ясно?! Тридцать семь человек! Групповщина! За ними еще и не то числилось. Так что не морочьте мне голову, гражданин, идите себе, работайте! И не отвлекайтесь!
      — Это неправда! — бухнул Сергей и уселся на скамью напротив барьерчика. — Вызовите дежурного, я требую.
      Дежурный капитан появился немедленно. Он даже не взглянул на Сергея.
      — Очистить помещение! — скомандовал он.
      По коридору раздался грохот сапог. Вылетели два здоровенных молодца, ухватили Сергея за штанины и рукава, приподняли, пробежали пять метров до двери, вытолкали и сами скрылись.
      Сергей стоял как очумелый. Ему было плохо. Ноги отказывали. Через полминуты вышел сержант, повесил Сергею на плечо оставленную им на скамье сумку, подровнял ее ремешок, отряхнул сзади куртку. И сказал с самым серьезным видом:
      — Вы не извольте беспокоиться, — гражданин, не надо! Когда потребуется, вас найдут, не волнуйтесь!
      Сверкнула фикса-клык. И все пропало.
      Сергей побрел вдоль улицы. Он думал, про какую банду шла речь? кого расстреляли? и почему так быстро?! Нет, это все вранье! Это все бред! Он даже не заметил, как мимо него прошмыгнула тень в легком плащишке и без шапки. Лишь немного спустя обернулся.
      — Леха! — крикнул он, помахал рукой.
      — А-а-а!!! — истерически закричал прошмыгнувший, обернулся. Глаза его были совершенно безумны. На километр несло перегарным одеколоном. И вообще это была лишь тень человека.
      Но Сергей не мог ошибиться — это был Леха, точно, он! Сверзился! Допился! А ведь крепким малым был! Сергей полез в карман, достал свой список с квадратиками, вычеркнул еще одного. Потом постоял немного, думая, не выкинуть ли бумажку — какой в ней прок, ежели банду поймали?! Не выкинул. Сунул обратно в карман.
      Надо было что-то придумывать. Из города его не выпустят, нечего и пытаться! Сесть в тюрьму под дело об убийстве того типа у сугроба не удастся… Значит, надо что-то сотворить такое, чтоб взяли, непременно взяли. Налет?! Налет на Сбербанк?! Это идея! За это возьмут! Но… Сергей выругался вслух — все сбербанки давно позакрывали, вон, красавец: зелененькая вывесочка перекособочилась, половина букв поотлетала, двери заколочены. Налет на пустой магазин? Это смешно. Ограбить кого-нибудь? За частное лицо сейчас не сажают, и так все лагеря, психушки, профилактории и приемники переполнены, на каждых нарах по двенадцать человек. Убить?! А почему бы и нет, надо только решиться! Надо взять себя в руки и… и зарезать кого-нибудь. Нет! Нет!! Нет!!! За это тоже не сажают, за это сразу к стенке. А ведь пожить-то еще хоть немного не помешало, нет, совсем не помешало бы! Да и идти на мокрятину, на убийство… нет, бредовая идея. Ну почему он, человек, существо, в которое вдохнули самое совершенное во Вселенной, Душу, почему он, сотворенный по Образу и Подобию, должен терзать себя такими идиотскими замыслами, это же глупо! это же страшно! этого нельзя допускать! Сергей совсем запутался. Он уже не понимал — что можно, а чего нельзя. Одно он осознавал четко: должно пройти очень много времени, неимоверно много, чтобы в эту человеческую глину, в эту биомассу можно было вдохнуть нечто новое, более высокого качества, пока рано, пока эта глина на созрела даже как глина — и что в нее ни вдыхай, что ни вдувай, а путного не получится, не родится из нее сразу, без всяких переходов, бого— человек, существо высшего порядка, нет, не родится!
      Он брел как сомнамбула, натыкаясь на стены, на стволы высыхающих или полуспиленных деревьев, на редких пугливых прохожих. И ничего не приходило ему в голову, ну ничегошеньки!
      Надо было что-то делать, надо! Сергей заводил себя, взвинчивал, распалял. Дошло до того, что он подобрал булыжник, размахнулся и высадил стеклянную витрину магазина «Ткани». Магазин был пустой, торговать было нечем. Но витрина, красавица витрина! Она обрушилась градом больших и малых осколков, разрушая сказочную иллюзию, открывая убогую и пустую дыру. Сергей напрягся.
      С противоположной стороны улицы ему погрозил своей дубинкой сутулый и сонный милиционер. И отвернулся. Сергей высадил следующую витрину, над которой висела одна лишь кроваво-красная буква «Я». Милиционер погрозил еще раз, повертел пальцем у виска, после чего быстро свернул в переулочек и чуть не бегом побежал по нему, удаляясь от хулигана.
      — Вот деятели! — не выдержал Сергей. Нервы у него гудели натянутыми струнами. — Щас я вам устрою кино!
      Он вбежал в первый попавшийся подъезд. Ударил ногой в дверь на первом этаже — дверь вылетела картонкой! Из глубины квартиры послышался испуганный женский крик. Сергей ворвался внутрь ураганом, сорвал вешалку с висящими на ней пальто, разбил вешалкой зеркало, грохнул по светильнику. Больше в прихожей крушить было нечего, и он побежал на кухню.
      — Щя всех мочить буду!!! — заорал он дурным голосом. — Всех, к….. матери, порежу-у!!!
      Огромный толстяк в майке и трусах упал перед ним на колени, залепетал что-то умоляющее. Сергей ударил его ногой в лицо, прямо по кругленьким очкам, ему не жалко было толстяка, ничуть не жалко. А тот совсем разбабился, стоял на карачках и рыдал, слезно прося о пощаде. Первым делом Сергей опрокинул на кухне холодильник, два шкафчика, стол, колонку. Потом попрыгал немного на вывалившейся посуде, вывернул доотказа все краны. Подбежал к трясущемуся толстяку и пнул его еще раз, но уже в бок.
      — Я больше не буду-у-у!!! — завизжал толстяк. — Не бейте!!!
      Сергей перепрыгнул через него и сам заорал:
      — Милиция! Вызывайте же милицию, идиоты! Олухи!!!
      Толстяк забился в угол, замолк. Он не собирался никого вызывать. Сидел, хлюпал носом, трясся, закрывался руками, хотя никто его не собирался бить.
      — Чего вы ждете, трусы паршивые?! Зовите же милицию!!! — надрывался Сергей. — Не то всех порежу! Всем кровь пущу!!! Я рецидивист! Убийца!!!
      Толстяк лишился чувств — бездыханым студнем расползся по полу. Изо рта у него бежала струйка слюны, по цветастым трусам расплывалось огромное сырое пятно — под звук журчащего ручейка на полу образовалась светложелтенькая лужица. Из кранов била вода — вот-вот и она начнет переливаться через края, растекаться по квартире. Но Сергей уже не мог остановиться. Он махнул рукой в сторону толстяка. И побежал в комнату.
      Дверь вышиб ногой. Застыл на пороге, вопя самым диким образом.
      — Убью-ю-ю!!!
      Перепуганная толстушка с косыночкой на голове пряталась от него за большим зеленым креслом. Но это ей казалось, что она прячется — Сергей видел все. Он затопал ногами, сшиб телевизор с тумбочки, сорвал портьеру и опрокинул круглый аквариум. Розовые рыбешки забились на ковре.
      — Зови милицию, мегера! Зови живо! Не то убью! Изнасилую!!!
      Толстушка на четвереньках переползла за другое кресло и замерла там, посверкивая черненькими глазками.
      — У-У-УУУ! — взвыл Сергей.
      И сорвал ковер со стены. Потом опрокинул книжный шкаф. Не помогало. Никто, похоже, не собирался звать служителей порядка и усмирять буяна. Где соседи?! Сдохли, что ли?! И-ех! Сергей терял остатки сил.
      — Все! Прощайся с жизнью!!!
      Он выволок упирающуюся толстушку из-за кресла, ухватил левой рукой за волосы, а правой начал сдирать с нее халат. Сзади что-то прогремело. Сергей обернулся — это очухавшийся толстяк, вопя и стеная, забыв про все на свете, убегал из собственной квартиры. Ну и черт с ним!
      — Изнасилую!!!
      Сергей разодрал халат в клочья, и толстушка осталась в одних трусиках, присела, прижала руки к грудям, прикрывая их, тихо-тихо заскулила. Сергей дернул ее за волосы вверх — и толстушка покорно выпрямилась, отвела руки — тяжелые полные груди колыхнулись, застыли, уставившись на Сергея темными набухшими сосками. Толстушка подняла руки вверх, и груди у нее приподнялись, опять заколыхались. Но Сергей пересилил себя — дело прежде всего.
      — Милиция! Насилуют!!! — заорал он изо всех сил. — На помощь!!!
      И, подхватив толстушку обеими руками, вскинул ее под люстру, поймал в объятья, бросил спиной на диван, рванул за край трусиков — те слетели жалким обрывочком, обнажая крохотные остаточки еще не обнаженного тела. И опять все округлости толстушки пришли в движение, зазывно маня. Сергей застонал. Нет! Только не это!
      — Милиция, мать вашу!!! — завопил он. — Тут же насилуют! Ну где вы!!! Карау-у-ул!!!
      Толстушка лежала и глядела на Сергея темными любопытными глазками. Она не прикрывалась, не дергалась — похоже, ей было очень интересно, на самом деле ее сейчас насиловать начнут или этот чокнутый обманет? Толстушка раздвинула ноги, вздохнула томно… И Сергей не выдержал, бросился на нее, погружая руки в трепетную сладкую плоть.
      И в это время сзади прозвучало брезгливо:
      — Кто милицию вызывал?
      — Насилуют!!! — завопил Сергей по инерции. И сделал попытку вскочить. Толстушка его удержала, обхватив пухленькими ручками за шею.
      — Кто кого насилует? — переспросил милиционер.
      — Заберите меня! Заберите!!! — Сергей вырвался, вскочил на ноги.
      — Вы вот что, граждане, — процедил милиционер, — не дурите! Меня б так насиловали! И вообще — ишь чего захотели! Заберите их, понимаешь! Совсем избаловались! Всех не перезабираешь, мест не хватит! Развелось тунеядцев, все на дармовые харчи хотят! Прощайте, граждане!
      — Я тут все перебил! Я рецидивист! Убийца!!! — надрывался Сергей. Ему было плохо — все лопалось, все труды шли прахом.
      — Сами, сами разбирайтесь, граждане, в ваших семейных делах!
      В дверном проеме вдруг показалась жирная и мокрая фигура в цветастых сырых трусах, фигура дрожала, мычала, трясла головой и тянула скрюченный палец в сторону Сергея.
      — И-и-и-и-иии! — выдал на верхней ноте толстяк.
      Милиционеру он чем-то не приглянулся.
      — А этого забрать! — скомандовал он. — Нечего по улицам в одних трусах шастать! Перед иностранцами стыдно!
      Двое дюжих дружинников, таившихся до того во тьме разгромленной прихожей, ухватили толстяка под руки и выволокли на улицу. Хлопнула входная дверь.
      — Ну, и что теперь делать будем?! — сердито спросил Сергей у толстушки и грозно пошевелил бровями.
      — Продолжать, — ответила та с придыханием, вытягивая розовые губки.
      И они продолжили.
      К вечеру толстяка, разобравшись, выпустили. Он пришел весь несчастный и будто побитый. Толстушка ему добавила пару оплеух. Сергей извинился и ушел.
      Он плелся по пустынным ночным улицам, плелся в последний дом, к последнему приюту — к милому и ласковому Ирунчику. Экспериментировать он больше не желал. Знал, что даже если разгромит полгорода и перебьет тысячу его жителей, все равно его не посадят, ничего с ним не сделают — видно, законы замкнутого цикла сильнее в стократ обычных законов! И нечего тогда шутить с ними!
      По дороге он свернул к сугробу. Молча постоял у него минут пятнадцать. Сугроб напомнил ему оплывшее и потемневшее надгробие. Это было неприятно, более того, страшно, но Сергей стоял. Потом он запустил руку в карман, выгреб гильзы и шип, швырнул их в грязный заплеванный снег. Резко развернулся. И пошел туда, где его всегда ждут.
      За полкилометра до цели к нему привязался какой-то шкет. Мальцу было от силы семь или восемь, но вел он себя вызывающе нагло.
      — Дай рупь, дядя! — потребовал он плаксиво и вместе с тем зло. — Дай, кому говорю!
      — На! — Сергей швырнул ему первую подвернувшуюся под руки купюру. — Только отвяжись!
      — Ого! Червонцами бросаешься?! — удивился малец. И присвистнул.
      Из какой-то темной дыры выплыли три тощих тени. Сверкнула сталь ножей.
      — Постой, паря, разговор есть, — прохрипела одна.
      — Забирайте все! — Сергей выворотил карманы — асфальт покрылся красными, синими, зелеными и желтыми бумажками. — Берите, не жалко!
      Малец бросился подбирать. А трое тощих застыли, пяля глаза. Они были в недоумении. Лишь первый не оплошал.
      — Э-э, нет, паря! Видать, у тебя еще есть! Скидывай одежонку!
      — И его, сумку сюды давай, значит, скорее! — добавил второй.
      Сергей наотмашь звезданул его кулаком в лоб. Тощий плюхнулся наземь. Возле щеки сверкнула узкая полоска стали. Но поздно! Сергей ногой врезал поддых первому. И тут же ребром ладони уложил третьего — шея у того оказалась совсем хлипкой.
      — Уйде-е-ет!!! — заверещал малец.
      Сергей бросился бегом по знакомой издавна улице, мимо каменного лысого истукана на площади, мимо вырубленного, вывезенного в Финляндию скверика, мимо жалких желтых халуп, мимо пивнушек, автопоилок, яслей и детсадов. Он несся, сломя голову. И догнать его было невозможно.
      Тощие быстро отстали. И Сергей понял — эти местные! эти не из той команды, о которой он подумал, совсем не из той! И он громко, в голос расхохотался. Будто камень с груди упал. Последние метры он прошел медленно, бравируя, расправив плечи и высоко вскинув голову.
      Ира открыла сразу, после второго стука. Звонок не работал, видно, на ночь электричество на лестничной площадке отключали. Да только Сергей привык уже во тьме да все кулаками.
      — Явился, подарочек! — воскликнула она, улыбнулась, обнажая ряд ровных белых зубов.
      Она была хороша как никогда. Она была сегодня просто чудом, самим совершенством!
      — Явился, — подтвердил Сергей. И обнял ее, зарыдал в плечо.
      — Ты чего это?! — удивилась Ира. Она никогда не видела его таким несчастным и жалким.
      — Приютишь на часик?
      — Да хоть насовсем оставайся! — Она как-то странно поглядела на него. И тут же опустила глаза.
      Сергей разделся, прошел на кухню. Достал из холодильника первое попавшееся — кусок высохшего сыра. Принялся жевать. Но сыр не лез в горло, застревал комком.
      — У тебя ничего нету?! — крикнул он хозяйке дома, которая не пошла за ним, а застряла где-то в прихожей, может, и в комнате.
      — Поищем! — отозвалась Ира.
      И через минуту пришла на кухню, потрясая полупустой бутылкой «среднеазиатского крепленого». Это была роскошь! Да только Сергей смотрел не на бутылку, он смотрел ниже.
      — Как тебе мои новенькие чулочки? — поинтересовалась Ира, плавно поводя бедрами. — Сегодня выменяла на кольцо.
      — Какое?! — оторопел Сергей.
      — То самое!
      Они еще семь лет назад купили обручальные кольца, думали все будет нормально… Сергей, правда, еще был женат. Но с женой отношения ухудшались с каждым днем. С тех пор многое изменилось. Но чулки на золотое кольцо?! Он поморщился — что же такое происходит, куда катимся?! Впрочем то ли еще будет! Сергей глядел на ее ножки в розовых ажурных чулочках. Чулочки были хороши. Ножки еще лучше!
      — Опа! — Она развела полы халата, вскинула их и крутанулась на месте. Ну-у, чего молчишь?
      — Неплохо, — заметил Сергей и вырвал у нее из рук бутылку.
      Первый стакан он выглушил залпом. Откинулся на спинку стула. Расслабился. Теперь он мог спокойно наслаждаться видом прелестных ножек — наверное, единственных прелестных ножек, не вывезенных еще из России.
      — Ну, как я тебе нравлюсь? — поинтересовалась Ира, выгибая спину и сбрасывая халатик на пол.
      Сергей без лишних слов поймал ее за руку, притянул к себе, посадил на колени — теперь он мог и на ощупь оценить качество новых чулочков. Он поглаживал эти полные стройные ноги ладонью и медленно, потихоньку отходил душой.
      — Я их буду надевать только для тебя, — прошептала она на ухо, поцеловала в висок. — И никогда больше, ни для кого, только дома, только при тебе…
      Сергей прервал это бестолковое излияние поцелуем. Черт с ним, с кольцом! Чулочки — что надо! Он не переносил всех этих дурацких и не очень удобных для любовного дела колготок, давно запретил ей носить их, по крайней мере при нем… Помнила, все помнила! Сергей просунул руку под тончайшую паутинку лифчика, огладил грудь, надолго припал к ней губами. Какая нежная, какая бархатистая кожа! Нет, это сокровище, настоящее сокровище! Он поднял вверх глаза и опять поймал на себе ее странный взгляд, никогда раньше она так не смотрела — это был взгляд не любимой и любящей женщины, это был какой-то взгляд со стороны. Он тряхнул головой, потянулся к бутылке.
      — И мне налей, я тоже хочу! — попросила она и прижалась сильнее.
      «Странно, не предлагает поесть почему-то… и вообще не такая как обычно, не расспрашивет, не ругает, странно, — подумал Сергей, — что с ней?» Мысль эта моментально ускользнула. Он стянул с нее эту ненужную сейчас ажурную тряпочку и поочередно поцеловал в вырвавшиеся на свободу упругие груди. Потом отстранился, разлил вино — себе в стакан, ей в синенький старомодный фужерчик.
      — У тебя что, и закусить совсем нечем? — спросил он. — Ленишься, небось?! А ну, слазь, подавай на стол!
      Она прижала его голову к груди, перекинула через его ноги свою, одну, и сидела теперь верхом, расстегивала и опускала рубашку. Тело ее было горячим, необыкновенно горячим.
      — У тебя не жар случайно? — задал еще один вопрос Сергей. — Горишь прямо!
      — У меня все в норме, — ответила она, — а на стол подавать нечего, я ведь тебя не ждала, ты ведь не предупреждаешь! И вообще, — она надавила соском на его губы, — неужели тебе сейчас хочется есть, мой милый?! Ты меня обижаешь!
      Он обхватил руками ее бедра. Но тут же вспомнил про стакан. Выпил. Она тоже приложилась к фужерчику, тут же поставила его обратно, на стол, рядом с куском сыра.
      С голодухи вино ударило в голову, Сергей поплыл. Но он не был пьян, просто развезло, просто он сам расслабился, просто… Он протянул руку к беленькой веревочке на ее бедре, потянул на себя кончик завязки.
      — Ну вот! Ну вот! — нашептывала она на ухо. — Давно бы так! А то сидишь как евнух, как кусок льда! Ожил?! Ну, давай, давай же, — она раздевала его, то наваливалась, то отстранялась, и руки ее были смелыми и сильными.
      Сергей не понимал, к чему эта спешка. Он устал, он пришел еле живой. Ну почему она, всегда прислушивавшаяся к нему, всегда покорная его воле, стала вдруг такой нетерпеливой, настойчивой. И опять он поймал на миг этот незнакомый взгляд, и опять что-то неприятное колыхнулось в груди. Нет! Бредни! Все как обычно! Он успокоил себя. Протянул руку, достал из-за ее спины бутылку «среднеазиатского крепленого», приложился к горлышку и выхлебал остатки. Все нормально, все как обычно, это просто он не в форме! А рука сама сдернула жалкие веревочки трусиков, легла на горячее трепетное бедро, погрузилась в него. О, сладость женщины! Сергей уткнулся лицом в ложбинку между грудями, растворился в ней, поплыл, поплыл еще сильнее. А она мяла его плечи, сдавливала спину, да так, что дышать было больно. Ее пальцы погружались в еще не зажившую рану на плече, причиняли острую боль — Сергей вздрагивал, и она убирала руку, но тут же впивалась ногтями в кожу спины с другой стороны.
      — С ума сошла! — вскрикивал он. — Умерь пыл-то! Ну нельзя же так, лапка!
      На секунду ее объятия слабели, а потом начиналось все снова. Когда она впилась ему губами в шею, он подумал — вот так можно и глотку прокусить, вот так и человека погубить недолго, ишь какая страстная! Он сдавил ее бедра со всей силы, намеренно причиняя ей страшную боль, но она даже не ойкнула, лишь вздрогнула всем телом и прижалась плотнее, а ее руки вновь погрузились в рану. Нет, это уже не любовные ласки, это уже черт знает что! Сергей скосил глаз — и увидал на собственном плече отпечаток пятерни, кровавый отпечаток. Это означало, что она ненароком разодрала заживающую рану, что она ничего не понимает, что она сама плывет, тащится… Нет, так не любят! Сергей положил обе руки ей на груди, надавил. Но она не отодвинулась, наоборот, она еще крепче прижалась к нему — она теперь была не просто горячей, она была обжигающей. Ее руки впились в кожу спины, надавили на мышцы, ребра… это было нечто невообразимое.
      — Рехнулась, что ли?! — заорал он. — Ты чего-о?!
      — Любимый! — простонала она на ухо. И опять впилась в шею.
      — Уйди-и!!!
      Сергей попробовал вырваться. Но она не отпускала, она сжимала его в стальных тисках — и руками, и ногами. Она наваливалась на него всем телом, она жгла, терзала, разрывала кожу, добиралась до мяса… Он завел руку назад, перехватил ее кисть и с трудом отвел руку от себя, взглянул — все пальцы были в крови, с них капало. Он еле удерживал эту кровавую руку — она была не по-женски сильна. Стоило только ее выпустить, и она снова впилась в растревоженную рану. Сергей не понимал, что происходит, это было уму непостижимо! Взбеленилась! Перепилась! Обкурилась! Вот дура! Дурища! Он снова отпихнул ее от себя — не тут-то было!
      — Пусти! Пусти-и-и!!! — заорал он во весь голос.
      И, намотав на руку ее пышные светлорусые волосы, рванул назад — голова дернулась, откачнулась. Они застыли лицом к лицу, уставились друг на друга. И сдавленный крик застыл у него в горле. Да, это была она — привычная, красивая, утомленная любовью. Все было ее — и брови, и чистый лоб, и чуть вздернутый, но прямой нос, и щеки… вот только изгиб губ — не тот, совсем не тот! И эти глаза! Глаза были не ее! Глаза вообще были не женскими! Это были глаза незнакомого и страшного существа — холодные, алчные, немигающие.
      — А-а-а-а!!! — завопил Сергей, теряя рассудок.
      И попробовал вскочить на ноги. Не вышло! Она оплела своими ногами его тело, а вместе с ним и стул, она удерживала его и продолжала раздирать ногтями спину, плечи, шею. Она тянулась к нему окровавленными губами. Но он держал ее за волосы, не давал этим страшным, хищно искривленным губам припасть к своему телу. Вот они — профессиональные убийцы! Да, зеленый был прав! Конец! Это конец!
      Она раскрыла рот, обнажая длинные и острые клыки — каждый был по три-четыре сантиметра. На месте языка подрагивало синюшное раздвоенное жало.
      — А-а-а-а-а-а!!! — закричал Сергей еще громче.
      Рванулся. Он не мог уже терпеть боли. Но и освободиться он не мог. И тогда он поступил проще, он перестал рваться, отпихивать жуткую тварь от себя, наоборот, он резко подался назад, качнулся всем телом. И они упали, упали вместе со стулом. На какой-то миг давление объятий ослабло. И он вырвался, содрал с себя эти когтистые лапы, отшвырнул алчное кровожадное существо к столу. Вскочил на ноги, загородился стулом.
      — Не уйдешь!!! — просипела она, подползая ближе, скаля зубы.
      И прыгнула на него — прыгнула пантерой, разъяренной кошкой. Стул разлетелся в щепу, не выдержав этого наскока. И короткого мига хватило — Сергей выскочил в прихожую, вышиб ногой дверь в ванную, склонился — топор лежал под старым чугунным полукорытом. Он уже ухватился за рукоять, когда она впилась ему когтями в спину, оседала.
      — Не уйдешь!!!
      — Я убью тебя!!! — заорал Сергей. Извернулся, прижал ее к стене, сорвал цепкую руку с горла. Потом выволок страшную наездницу в коридор, упал на спину — хрустнули кости. Но она еще сильнее впилась в кожу груди, в живот. Она грызла его шею сзади, подбиралась к сонной артерии. И тогда он рубанул топором по торчащей ноге в розовом чулочке. Рубанул со всей силы — ступня отлетела, но сам чулок даже не порвался, не лопнул, он лишь вытянулся немного.
      — И-и-и-и-и-и!!! — взвыло существо и ослабило хватку.
      Сергей вскочил, прижался спиной к стене. Он готов был драться до последнего с этим вампиром.
      И все же… невыносимо было смотреть на нее, да-да, на нее, ведь она внешне оставалась собой — вот она подтянула уцелевшую ногу, напружинилась, подняла лицо, тряхнула волосами. И что-то дрогнуло у Сергея в груди, он начал опускать топор.
      — Это гинг! — прогнусавило вдруг голосом зеленого.
      Сергей завертел головой — никого в коридоре, кроме них двоих, не было. Существо готовилось к прыжку, верхняя губа над клыками напряженно подрагивала.
      — Это обычный гинг! — прозвучало снова.
      И Сергей понял — зеленого нет здесь, это его собственный внутренний голос, это его память, это инстинкт самосохранения. И, разумеется, он не должен сейчас малодушничать, это гинг, самый настоящий гинг! Это они подослали его! Они думали, он готов, осталось лишь чуточку нажать, чуточку прихватить его — и все! Но нет!
      — Не уйдешь!
      Существо прыгнуло на него. Сергей не оплошал — топор сверкнул молнией и начисто срезал тонкую белую шею. Голова покатилась к ванной. И ни капли крови, ни капельки не выступило из срезов. Да, это был гинг.
      — Врете! — завопил Сергей торжествующе. — Врете! Уйду я от вас! Уйду!!!
      Обезглавленная тварь бросилась на него, растопырив когтистые лапы. Голова скалилась издалека, натужно сопела, вращала немигающими ледяными очами.
      — Получай!!!
      Сергей ударил! Потом еще и еще раз! Обрубки белого тела раскатились по прихожей, застыли. Он не мог смотреть на все это, такое зрелище было выше его сил. Он подбежал к голове, нагнулся, поднял ее, побежал на кухню, намереваясь вышвырнуть страшную ношу в окно.
      И когда он уже вышиб ногой стекло и поднял голову на уровень своей головы, холодные глаза вперились в него, кривящийся рот чуть приоткрылся и оттуда прозвучало сипло:
      — Все равно ты никуда от нас не уйдешь. Ни-ку-да! Тебе осталось совсем немного!
      Сергей бросил голову в темноту. Отвернулся. Руки у него дрожали. Сердце было сковано обручем. По телу лил холодный пот. Но мозг не сдавался. Нет! Он еще побарахтается! Он еще подержится на плаву немного! Рано они его хоронить-то надумали! Хромая, переваливаясь с боку на бок, стараясь не шевелить руками и лопатками, чтобы лишний раз не причинять боли пылающей спине, он пошел в прихожую, подобрал топор. Так и застыл с ним в руке.
      Обрубки, потихоньку шипя и испуская кисловатый запах, съеживались, как высыхающая пена, исчезали — все это происходило прямо на глазах. Через три минуты лишь две розовые ажурные полоски лежали на паркете — словно их специально расстелили по нему.
      — Ой, мои чулки! — послышалось из-за плеча.
      Сергей вздрогнул, вскинул руку с топором.
      — Совсем очумел, что ли? — Ира выскочила за дверь, прикрыла ее за собой. Потом осторожно, одним глазком, заглянула в собственную квартиру.
      Сергей не заметил, когда она вошла, он вообще пребывал в прострации. Но даже в таком состоянии он мог поручиться — это уже не гинг, это она!
      Он зашвырнул топор на его место, под ванну. Пошел на кухню, натянул на себя брюки. Попил воды из-под крана.
      — Зачем ты бросил их на пол?! — возмущалась в прихожей Ира. — Ты чего — совсем дошел?! Может, с тобой опасно рядышком находиться, а?! Чокнутый! Нет, самый настоящий чокнутый!
      Сергей стоял и радовался. Ах, если бы она только знала, что здесь происходило несколько минут назад! Нет, он ей не расскажет, ни за что не расскажет! Ей не надо этого знать.
      — А я тебе поесть принесла! Гляди-ка, в распределителе собачьи консервы давали! Я так рада, это такая сейчас редкость, — она поднесла жестянку к носу, наморщила его, — не нашенские, импортные, маде ин Ботсвана, шик!!! Щас я разогрею тебе, ладно?
      У Сергея в груди разлилось тепло, из глаза — почемуто из одного, левого, — вытекла слезинка. Да, это была она, его Ирунчик, лапушка, любимая! И все же он спросил:
      — А ты что — знала, будто я заявлюся, да?
      — Не знала, Сереженька, не знала. А сердцем чуяла! Давай-ка поешь сначала. А потом я тебе свои новенькие чулочки продемонстрирую: гарантия — ты будешь в отпаде!
      Сергей отвернулся. Он уже был «в отпаде», хватит.
      — На колечко выменяла? — спросил он почти без вопросительной интонации.
      — Откуда ты знаешь?
      — Оттуда!
      Сергей подошел ближе и поцеловал ее в губы. Потом отобрал розовые чулочки и забросил их на старый облупленный шкаф.
      Через час они легли.
      — Ты не хочешь меня? — спросила она разочарованно, припадая к его груди, прислоняясь щекой к щеке.
      — Я устал, — проговорил он тихо. — Я чертовски устал.
      Он знал, что она не обидится, что она все поймет. Да и кому понимать-то его, как ни ей — единственной любимой, единственной живой среди этой мертвечины, единственной понимающей его и просто единственной.
      Он заснул сразу. А она еще долго не спала. Все вглядывалась в его измученное, изукрашенное ссадинами и кровопотеками лицо, ободранные и исцарапанные плечи. И жалела его, даже всплакнула немного. Она думала — опять ему досталось в пьяной уличной потасовке, а может, опять он попал в вытрезвиловку или на пятнадцать суток. А еще вероятней, что связался с дурной компанией, они угробят его, доведут до ручки — и, так вон какой нервный стал, желчный, худой! Но даже такой, избитый, жалкий, дерганный, он был дорог ей. И другого она не хотела.
      Во сне он все время вздрагивал, бил ногами. Кричал про какой-то список, квадратики, про какие-то гильзы. Кричал, что претендент, кандидат или еще кто-то там остался только один. Всего один! Она гладила его по лбу, шептала тихие успокаивающие слова. И он утихал. А потом и вовсе расслабился, стал дышать ровно, глубоко. Он спал, и ничего ему больше не снилось. Она видела по безмятежному лицу, что ему ничего не снится, что он наконец-то избавился от кошмаров. Тогда и она заснула.
      Ему и на самом деле ничего не снилось. Не снилось до тех пор, пока откуда-то издалека, словно из-за стены, не прозвучал приторный вкрадчивый голос.
      — Ну, вставайте же, вставайте, — упрашивал кто-то мягко и ненавязчиво, — вставайте, уже пора.
      Сергей не хотел прислушиваться к этим словам, он отмахивался от них — кто это там еще осмеливается будить его! И вообще — какого черта! пошли они все вон! он у себя дома! он даже больше, чем у себя! он у нее! в единственном спокойном и надежном пристанище! и пусть убираются отсюда все, кем бы они ни были! пусть проваливают! обнаглели! пусть уматывают, даже если они обрывки сновидений, если их и нет на самом деле!
      — Пора, молодой человек, пора, — сахарным сиропом лился в уши голос, — ну не хорошо же так долго заставлять себя ждать, вставайте, пойдемте, ну-у!
      Сергей приоткрыл один глаз. Какой-то смутный силуэт маячил над ним. Ира спала, отвернувшись от него, уткнувшись лицом в стенку и заслонившись ладошкой. Он не стал ее будить. Он открыл второй глаз, чтобы получше разглядеть наглеца. Но в комнате было темно.