— Чего надо? — хрипло выдавал он.
      — Шакаладу! — нагло раззявился низенький хмырь. И полез в карман.
      Длинный распахнул полы необъятного макинтоша, вытянулся, поежился, вздохнул горестно и запахнулся поплотнее. Глаза его источали сырость — это было видно даже в темноте. Нос висел унылой переваренной сосиской.
      — Не надо, — проговорил печально, с кислой миной на обвисшем лице, — не надо, он теперь и сам подохнет.
      — Так будем же человеколюбивы, едрена вошь?! — Карлик-хмырь вытащил свой тесак. — Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?!
      — Пулю жалко, — глубокомысленно заметил длинный, согнулся и потрепал Сергея по щеке.
      — А мене, для друга, для братана нареченного ни черта не жалко! — ощерился низенький. — Мы ж с ним сроднилися! Гляди!
      Он рванул телогрейку у ворота, та распахнулась, обнажая грязное тщедушное тело, усыпанное угрями — в подворотню словно свет фар пробился, так все хорошо вдруг высветилось. Но главное, конечно, заключалось не в угрях и тщедушности. На бледной мертвенной коже, от плеча к плечу, через всю грудь тянулись крупные синюшные буквы наколки: «Не забуду Серегу-кореша!» Ниже, на животе был озображен контур холма, на холме стоял восьмиконечный православный крест. А под холмом совсем крошечными закорючечками было выведено: «Отомщу за безвинно убиенного!»
      — Рано хороните, сволочи! — процедил Сергей.
      Длинный вздохнул, поправил драную шляпу.
      — В самое время, любезный, — сказал он тихо. Потом пошарил в бездонных карманах макинтоша, выгреб чего-то и бросил Сергею на грудь. — Забирайте ваши сокровища, берите, берите, чего зенки вылупили?!
      На груди у Сергея лежали гильзы, шип, клочок пропуска, список с квадратиками… Он растерялся от неожиданности. Ему даже некуда было распихать все это. И тогда он оттянул резинку трусов и пихнул все под нее. Попробовал встать. Но хмырь-карлик саданул ногой в челюсть, так, что Сергей затылком чуть не проломил стену. И тут же, ухватив цепкой лапой за волосы, трахнул в лицо коленом, развернул и отвесил такого пинка, что впору штангисту тяжелейшей весовой категории.
      — Как все это грубо и неэстетично! — возмутился за спиной карлика длинный. — Как все это пошло и гадко! — Он снова согнулся, ухватил Сергея за щиколотку, приподнял его, потряс, умудрился заглянуть в лицо и сочувственно при этом улыбнуться. — Вы не находите, милейший?!
      Сергей плыл, он ничего не соображал и уж тем более ничего «не находил». И потому он поступил неучтиво, не ответил.
      — Ну, как знаете, — обиженно просипел длинный. Опять вздохнул натужо. И брезгливо отбросил от себя голую замерзшую и избитую жертву.
      Низенький в это время отбивал чечетку, приседал, выбрасывал коленца, подвывал себе по-блатному, с захлебом и ужимками, распахивал и запахивал ватник, сверкал гнилыми зубами и фиксами, расплевывал по сторонам семечную шелуху, вертел головой, высовывал язык, надувал щеки — короче говоря, духарился. И это было особенно противно по той причине, что Сергей никак не мог встать, даже на четвереньки встать. Он подбирал под себя ноги и руки, но они расползались, скользили, норовили вытянуться, а сам Сергей все время ударялся то щекой, то лбом или носом в лед.
      — Как это все мерзко и гнусно, — комментировал происходящее длинный. И звучало в его голосе нечто аристократическое, но не здешнее, точнее, не нынешнее, а то, выметенное без следа, вытравленное… но было это аристократическое в нем не врожденное, а явно благоприобретенное, заимствованное, а может, и не было ничего такого, может, все только казалось.
      Сергей пополз к подъезду. Пополз по ноздреватому нечистому льду, если грязную помойную корочку можно было назвать этим красивым холодным словом.
      — Серый, кореш, едрена душа! Куда ж ты от дружков разлюбезных?! Постой, брата-а-ан! — изгилялся коротышка, не переставая грызть семечки и поплевывать. — На кого ж ты нас бросаешь?! Ой, пропаде-е-ем!!!
      Сергей не обращал внимания на насмешника, ему было не до того. У ступенек подъезда он встал на четвереньки, потом выпрямился в рост… и плашмя упал на дверь. Та скрипнула и отворилась почему-то внутрь, в парадное — он всей тяжестью рухнул на кафельные плиты, грязные и заплеванные, перевернулся на спину. Открыл глаза. Из сырой и плотной древесины, в том месте, где еще темнело пятно, оставленное его мокрой горячей грудью, торчал, подрагивал и тихонечко звенел острый длинный тесак, брошенный умелой рукой. Сергей вытянул руку, ухватился за наборную рукоять тесака, подтянулся, встал. У него не хватило сил вырвать лезвие из двери. И он оставил все как было. Поплелся наверх, к себе.
      Он не считал, сколько раз падал, сколько поднимался. Время застыло. Вернее, оно свернулось в тугое резиновое кольцо, свилось, перекрутилось и стало бесконечным. Когда Сергей добрался до своей двери, толкнул ее и вполз в квартиру, за окном начинало светать. Из репродуктора на кухне заполошно кричал петух — казалось, что всю эту проволочно-детекторную электропремудрость убрали из небольшого ящичка, а запихнули вместо нее живую настоящую птицу.
      Сергей дополз до дивана, взгромоздился на него. И только после этого обвел глазами комнату — в ней был такой кавардак, что казалось погром устраивали не двое хмырей, а целая банда головорезов и дебоширов. Все было побито, расколото, изодранно, разгромленно, раскидано, изрезано, раздавлено, смято, выворочено, выпотрошено…
      Лишь темная бутыль на изрезанном и изгаженном столе стояла целехонькая и невредимая. На ее крутых боках лежал слой пыли.
      Сергей глухо зарычал и вцепился зубами в диванный валик. Он долго не мог заснуть, нервы не давали. Потом провалился в глухой и беспросветный колодец. Спал долго.
      А когда проснулся, первым делом выбрал из груды мусора у дивана свои трофеи, положил их на стол рядом с бутылкой. Распрямил смятый список, смотрел на него с полчаса, ничего не понимая. Потом поплелся в прихожую, опустился на колени перед телефоном. Пальцы дрожали, не могли попасть в отверстия диска.
      — Толик, ты? — спросил он наконец.
      — Я-я, — сонно ответили из трубки.
      Сергей нажал на рычажки. И вычеркнул еще одного.
      До следующего дозвонился не сразу. Но дозвонился. Ничего не спросив, расслышав только знакомое тягучее «алле!», бросил трубку.
      Дальнейшие розыски ничего не дали. В списке оставалось двое, всего двое!
      Минут сорок простоял у зеркала, разглядывая себя — лицо было в синяках, ссадинах, из разбитой губы сочилась кровь. Но в целом ничего, терпимо, сейчас каждый третий ходил по городу с разбитой, изукрашенной харей. Били на каждом углу. Били и пили! Пили и били! Все вместе, без промежутков, казалось, будто вся жизнь состояла из питья и битья. Саднило плечо — ранка после обсидианового ножичка принялась нагнаиваться, внутри что-то нарывало. Сергей вспомнил всю процедуру, стянул с себя трусы, скомкал их и выбросил в мусоропровод. Потом долго плескался в ванной, натирал и без того раздраженную кожу мочалкой, ругался вслух, утирал слезы. А те сами наворачивались на глаза — стоило капельке воды или мыла попасть на больное плечо или просто неудобно повернуться… болело все тело. И Сергей постепенно привыкал к этой постоянной боли, он переставал ее бояться: болит, ну и пускай болит!
      Из этой чертовой квартирки надо было бежать! Но куда? Весь вопрос и состоял в том — куда! Хмыри наверняка поджидали его у подъезда, под окнами, а может, и в подворотне. Да, они не бросят его, точно, не бросят, пока не убедятся, что он сдох! Эти гады его доканают, обязательно докапают! Может, это и имел в виду зеленый? Ничего Сергей не знал. Откуда ему знать-то!
      В брюхе урчало. Не выключая воды, он выбрался из ванной и поплелся на кухню. Запасов не было — то ли сам все слопал, то ли эти ублюдки выкинули. В груде мусора, битой посуды, вывороченных розеток, раздавленного стекла он нашел заплесневелую и ссохшуюся горбушку черняги. Вернулся в ванную, размочил горбушку прямо под душем, сожрал — именно сожрал, алчно, давясь, чавкая, озираясь, словно бы боясь, что отнимут. Желудок на время успокоился. Пить было нечего. И Сергей напился из-под крана. Потом включил воду погорячее. Мысленно поблагодарил тех, кто все же, несмотря на полнейшую разруху, снабжал город этой водой. И снова заснул, прямо в ванной.
      Пробуждался он тяжко, словно после обморока или наркоза. Вода была холодной. Поясницу сводило. Кончики пальцев цепенели. Но зато пришло какое-то второе дыхание, непонятное упрямство, злость! Он выскочил из ванной, шлепая босыми мокрыми ногами, пошел в комнату. Вытерся изодранной хмырями простыней. Оделся, распихал по карманам гильзы, шип, обрывки и клочки бумаг. Долго стоял над бутылью, думал. Потом пихнул ее в сумку. Остервенело пнул ногой по столу. Набросил куртку и выбежал вон.
      — Все не ужрутся никак! — проворчала старуха, стоявшая возле подъезда. — Жрут, жрут, жрут… и все мало! Хоть бы околели все!
      На выходящего Сергея она зыркнула со злобой, даже с ненавистью. Черное платье ее совсем не было похоже на развевающееся знамя, скорее это была грязная, выцветшая половая тряпка, обвернутая вокруг тела. Да, ветра не было. Дело шло к весне.
      — Сама гляди не околей, — присоветовал на ходу Сергей.
      — Ирод! — бросила в спину старуха. И подняла было руку для крестного знамения, даже повела ею… но потом опустила. И плюнула вслед.
      Четверо беспризорников резались на колченогой скамье в самодельные обтрепанные карты. При виде Сергея двое встали.
      — Эй, фраер, дай в зубы, чтоб дым пошел! — попросил один, изможденный и прыщавый.
      — Не курю, бросил! — огрызнулся Сергей.
      — Жлобина поганая! — выругался другой, с залепленным глазом. — Дай гривенник хотя б! Куда чешешь, стой, падла!
      Сергей ускорил шаг. В спину ему ударил камень. Но он не стал оборачиваться — этим только повод дай, у каждого в ладони бритва.
      До Казанского он добирался пешком. Но затея оказа-, лась напрасной — еще за два квартала, на подступах к вокзалу все было запружено. Ожидающий поездов люд спал, бодрствовал, сидел и ходил повсюду, протиснуться между тел, узлов и чемоданов было невозможно. И Сергей поплелся к самому безлюдному, к Рижскому.
      — Все бегут! Все бегут! — как заведенный приборматывал какой-то плетущийся рядышком старик.
      Сергей не слушал старика. Он уже привык к этим бездомным бродяжкам, наводнившим город и постоянно плачущимся, жалующимся на судьбину, жизнь и все вокруг. Днем бродяжки были безопасны, они сами всего боялись. По ночам многие из них шалили — что поделаешь, житьто надо как-то!
      — Все не убегут, — заметил Сергей философски.
      — А хто не убегет, тот тута и сдохнет, — с готовностью отозвался старик и шмыгнул носом, натянул поглубже драный треух. — И-эх, Расея-матушка — велика держава, едрена колокольня, а бежать-то и впрямь некуды, везде мор и глад! Я вот, к примеру, судьбу хочу попытать — к турецким берегам направлению держу, умные люди сказывают, там тепло и бананы на грядках торчат, не помрешь с голодухи-то, верно, малый?! Только вот где есть ентая землюшка, где она, в каку сторону-то бечь?!
      — Беги прямо — не ошибешься, — посоветовал Сергей. Ему не верилось что-то, будто этот старикан доберется до турецких берегов, болтает. — Ладно, дедок, ты от меня отвяжись, мне по срочному делу надо!
      Дед остановился, плюнул под ноги, поправил котомку за плечами и погрозил в спину Сергею кулаком.
      — В пекло-то завсегда поспеешь! — пробурчал он зло. — Давай, топай, нехристь!
      К Рижскому Сергей притопал к вечеру, уже темнело. Направление было гиблое, безнадежное — все дороги к морям напрочь перекрывались заградительными отрядами. Но где-нибудь на полпути можно было выскользнуть из поезда и затеряться в серой глухомани, в одичавшей пустыне посреди заброшенных городков, поселков и кладбищ. Пускай его ищут!
      С билетами было совсем хреново. Проще говоря, билетов в кассах не водилось. И хотя поезда брали штурмом, казалось бы, в неразберихе и толкотне можно было пробраться в вагон или хотя бы на крышу, но нет, у охранников был зоркий глаз и с «зайцами» они не церемонились, сшибали наземь прикладами, сапогами, кулаками — у каждого своя работа, это тоже понимать надо!
      — Пирожки, горячие пирожки! — вопила бабища с провалившимся носом и выбитыми передними зубами. — Налетай, покупай! Пятерка штука! Задарма отдаю!
      У Сергея горло сдавило, побежала едкая жгучая слюна. Он повернулся к торговке. Но вовремя остановился — два миллиционера, заламывая бабище руки за спину и пиная коленками под зад, быстро поволокли ее к вокзальному зданию. Из опрокинувшегося отсыревшего дерюжного мешка с пирожками выскочила жирная голая крыса, воровато огляделась и шмыгнула в толпу. Товар рассыпался — и на всю площадь завоняло трупной падалью.
      — Ребя! — прорезал временную тишину пронзительный мальчишеский голос. — Жратва-а-а!!!
      Четверо беспризорников, босых и грязных, вынырнули из толпы, ухватили мешок и бросились наутек. Пятый собирал за пазуху то, что рассыпалось. На него-то и налетел полуголый нищий в струпьях, коросте, язвах. Он был какой-то припадочный и не столько бил беспризорника, сколько голосил на всю округу и раздирал на себе кожу, норовил упасть.
      — Убивают! Грабют?! Ратуйте, граждане-е!!! — захлебывался он, при каждом крике запуская синюшную руку беспризорнику за пазуху и вытаскивая оттуда пирожок с гнилью. — Режу-ут!!!
      Растерявшийся беспризорник, опамятовался, вцепился в глотку нищему, повалил его наземь и с недетской злобой начал бить затылком о мостовую. Нищий отчаянно сопротивлялся, визжал, сучил ногами. Толпа, обступившая дерущихся, радостно гыгыкала и подавала советы. Какая-то тощая бабенка в зеленой шляпке поддавала ногой в черном боте то одному, то другому и восторженно смеялась хриплым басом.
      — Ты глаз, глаз ему дави! Да не так, дурья башка! Ногтем, ногтем, остолоп!
      — Поддых ему! Поддых!!!
      — Обоих их придавить надо!
      — Ноздрю рви, обормотина, ноздрю!!!
      — И-эх! Вот ето по-нашенски!
      — Карау-у-ул!!!
      — А я б всех этих нищих и беспризорных к стенке! Без суда и следствия, всех до единого!
      — Чего-о?! Их живьем закапывать надоть! В стране металла нету, а ты, гадина, к стенке хотишь?! Ето ж скольки пудов народнохозяйственного свинца уйдет?! Не! Шалишь! Живьем, в землю!!!
      Сергей пошел вглубь вокзала, ближе к поездам. Но за триста-четыреста метров протолкнуться уже было невозможно. Тогда он опять выбрался. Стал присматриваться. Перекупщика заметил, когда почти совсем стемнело. Подошел тихо, строя из себя доверчивого лопуха.
      — Сколько? — спросил, округляя глаза.
      — Ты, мент вонючий, вали отсюда, не на того нарвался! — попер на него хлипкий чернявый парнишка цыганского вида, одетый с ног до головы в «фирму», но одетый безвкусно и не по своему хилому сложению. Глаза у парнишки были красные и недоверчивые.
      — Ну какой же я мент, — спокойно растолковал Сергей, — я билет ищу.
      Парень вгляделся в избитое лицо, подобрел.
      — Куда? — спросил он, обдавая перегаром.
      — Все равно куда, — пожал плечами Сергей, — а, мастер, когти рву, мне без разницы.
      Паренек проникся доверием, прошипел на ухо:
      — Три штуки!
      Сергей повернулся, делая вид, что уходит.
      — Ладно, стой! Давай штуку!
      — По рукам, — осклабился Сергей, подмигивая парнишке. Но в кармане у него не то что «штуки», у него и сотни-то не было с собой, рублей под пятьдесят, от силы шестьдесят.
      — Гони монету, — парень огляделся, — только не шурши, по-тихому!
      Сергей полез в карман, закопошатся там. А потом сказал вдруг настороженно:
      — Гляди-ка! Да не туда, вон, в кепаре с пумпоном, в желтеньком шарфике!
      — Чего? — не понял парнишка.
      — Только что с двумя ментярами смолил на углу, сам видал!
      — Точно?!
      — Крест на пузе!
      Парнишка затрясся — нервы, видать, у него были ни к черту! Сергей понял — клюнул парнишечка, клюнул. Но он боялся спугнуть чернявого спекуля.
      И тот разродился сам.
      — Давай отойдем, мне в ментовку не с руки! — предложил он. — Тут недалеко, вон, в подъезде…
      — А не наколешь?! — деланно испугался Сергей.
      — Мы лохов не обижаем, — самодовольно рассмеялся парнишка.
      Через пять минут, протиснувшись через немыслимые толпы, они зашли в подворотню, потом в загаженный до предела подъезд. Лампочек в нем, конечно, не было, под ногами расползалось и хлюпало дерьмо, несло концентрированной, отстоявшейся мочой.
      — Гони штуку, — потребовал парень и сам полез в карман.
      — Щяс!
      Сергей ухватил парнишку за глотку, перегнул спиной через перила, так, что хребет под фирменной джинсней захрустел, а тело размякло. Парень оказался еще более хлипким, чем можно было представить. Но Сергей не стал обижать перекупщика-спекуля, который сам был, видно, «лохом». Он вытащил из внутреннего кармана, из толстенной пачки один билет, даже не поглядел — докуда, остальное сунул обратно. И аккуратненько усадил парнишку в кучу дерьма. Вышел.
      Дверь скрипнула на прощанье. И в этом скрипе отчетливо прозвучало: «Ты не выберешься отсюда, зря дергаешься!» Сергей оглянулся. Но никого не было. Померещилось!
      А может, и впрямь не дергаться? может это начало конца? и лучше сидеть да ждать его прихода?! Сергей застыл как вкопаный. Но замешательство длилось недолго. Он вернулся в подъезд, выгреб у пребывающего без чувств парнишки из другого кармана деньги, подержал на руке — по весу было на пять-шесть тысяч. Нет, чтобы ни происходило, чтобы ни случилось, какие бы на него силы ни исполчились, а с пятью «штуками» он выберется из самого пекла! Сергей вышел. На этот раз дверь не скрипела.
      Билет он пихнул за ворот рубахи, так надежней, не сопрут. Пачки денег разложил по внутренним карманам.
      — Куда прешь, безглазый! — заорал на него жирный мужик, ударил в спину.
      Сергей не обернулся. Он, расталкивая нервный и озлобленный вокзальный люд, пробивался к поездам. Ночь опустилась на город. Лишь два тусклых фонарька покачивались над рокочущим и сопящим людским морем. И все-таки Сергей протиснулся к вагонам. Теперь оставалось дождаться начала посадки. А там — прощайте все невзгоды! прощайте, хмыри подворотные! прощай, зеленый гад!
      Он пристроился на корточках у столба, поправил шарф, застегнул до упора куртку. Ночь обещала быть холодной.
      — Гр-р-раждани-и-и… — прокашляло вдруг из громкоговорителя, — гр-р-р-раждани пас-с-сажиры-ы-ы! Объявленная три дня назад посадка на поезд, следующий по маршруту Москва — Рига, отменяется…
      Людское море содрогнулось и взвыло. Ледяной воздух прорезал чей-то истерический вопль:
      — Нету сил уже-е-е!!! Отправля-я-яй!!!
      — … граждани-и-и пас-с-с-сажир-р-ры, — пророкотал громкоговоритель вполне разборчиво, — в ближайшие три месяца отправлений с нашего вокзала в связи с аварией на путях не ожидается. Просьба расходиться! Повторяю! Грр-раждани пас-с-сажир-р-ры, все отправления с нашего вокзала отменяются на три месяца. В районе Кильдюплы произошла железнодорожная авария, в результате которой сошли с рельсов четырнадцать составов, из них пять с пассажирами и девять с жидким нефтепродуктом, повреждены сто тринадцать километров путей, образовавшиеся воронки заполнены водой близлежащих озер, рек и прудов, ремонтные работы также провести невозможно ввиду отсутствия необходимых материалов, в радиусе шестисот километров уничтожены все подъездные пути, взрывной волной сбило с орбиты космическую станцию «Мир», сейчас она завершает свой полет в районе Антарктиды, жертв нет, в район аварии вылетела комиссия… но ввиду того обстоятельства, что по дороге мотор вертолета, на котором вылетела комиссия, заглох, решено расследование не проводить…
      Сергей понуро побрел к выходу. Затея сорвалась. Толпа бурлила, роптала, ругалась, взывала к какому-то начальству. Но в глазах у каждого стояла безнадежная тоска.
      Сергей подошел к маленькому и толстенькому железнодорожнику в фуражке. Спросил:
      — Это что — правда?
      — Проходите, гражданин, проходите! — строго пробубнил тот. — Не положено!
      Сергей полез в карман, вытащил сотенную, сунул в лапу железнодорожнику. Тот подобрел.
      — Авария-то эта еще третьего дня была, — проговорил он на ухо, улыбаясь и почесывая нос. — Думали вообще не сообщать, чего народ зря волновать-то, мало, что ль, у нас аварий. Отремонтируют! Говорят, из Бурунди ремонтная бригада вылетела!
      — Своих нет уже? — мрачно поинтересовался Сергей.
      — Да есть вроде, — железнодорожник бросил раздирать нос, качнул головой. — Щяс ведь так, щяс ведь кто чего могет, тот в совместных лавочках, им не выгодно, а остальные — в запое! Переходный, понимаешь, этап!
      — Много погибло?
      Железнодорожник нахмурился.
      — Сказано — авария, стало быть, без жертв! — заявил он.
      — Ну, а по совести? — не отставал Сергей.
      — Да говорят — тыщ восемь трупов! Да еще и искалеченных столько ж! — выдал железнодорожник и опять улыбнулся. — Да ты не печалься, малый, российские бабы крепкие — еще нарожают!
      — Это точно! — Сергей махнул рукой и ушел.
      Такси он поймал сразу. Выставил растопыренную пятерню — через три секунды возле него остановился обшитый листовым железом «москвич».
      — Ежли чего — стреляю без предупреждения! — заявил таксист, косясь на Сергея. И для убедительности показал ручку пистолета.
      Сергей сразу просек — газовый, ерунда! Но у него и в мыслях не было нападать на этого водилу. Он собирался во Внуково, в единственный действующий аэропорт. Ошиваться по вокзалам и ловить зыбкий миг удачи было бессмысленно и глупо. Другое дело, самолет — махнул крылышками, и тю-тю!
      — Билет нужен! — без обиняков заявил Сергей.
      Водила был тертый.
      — Три штуки! — сказал он угрюмо, нехотя.
      — Круто, — не согласился Сергей.
      — Иди мимо, — еще равнодушней проговорил таксист, — я тебе не фонд милосердия.
      Пришлось доставать деньги, отсчитывать три тысячи. Сергей вздохнул, перекосился… Но что делать, билет нужен! К тому же, еще три «штуки» оставались в карманах, жить было можно.
      — Получи!
      — И не кривись, дружок, — сказал таксист, принимая деньги, — я тебе по-божески отдаю, другой бы содрал все пять. На держи!
      Он даже не поинтересовался, куда именно нужен билет его пассажиру — наверное, был ясновидящим.
      — Самолеты-то хоть летают? — поинтересовался Сергей, ухмыляясь.
      — Это ты у них спросишь, мое дело — билет выдать клиенту, — проворчал водила. Был он какой-то некомпанейский.
      Они подъехали. Сергей расплатился, выскочил наружу, пнул ногой по грязной шине «москвичонка». Народищу на подступах к летному полю стояло уйма, казалось, все сорвались со своих мест, бегут, спасаются от чегото или кого-то. Но Сергей знал — большинство без билетов, надеются на удачу, они ему не конкуренты. — Куда лезешь, нахал! — орали ему в спину. — Чего прешь, гад?!
      Сергей не обращал внимания — еще немного, и он покинет навсегда это гиблое место, этот «международный» город, это разоренное и заброшенное гнездовье!
      Из сумки впереди идущей бабенки торчал батон. Сергей шел, облизывался. Потом выдернул батон, спрятал под полой куртки. Бабенка ничего не заметила. Лишь небритый мужик в тюбитейке похлопал Сергея по плечу заскорузлой рукой, подмигнул, дескать, молодец, парень, так держать! У Сергея опять сжало горло. Он хотел есть, только есть, все остальное потом. Но доставать батон и жевать его при всех было опасно, он не мог рисковать. А небритый все скалился и подмигивал. Сергей вытащил купюру, даже не поглядел, сунул в сумку бабенке на место батона. Небритый сразу помрачнел и отстал.
      Выбрав момент, Сергей отломил под полой большущий кусок хлеба, украдкой сунул в рот, целиком сунул, и принялся жевать.
      — Все жрут и жрут, понимаешь! — проворчала согнутая дугой старушка, тащившая на спине здоровенный мешок. — Хоть бы лопнули когда! Иксплутаторы трудового люда! В стране нехватат жранья, продуктов не хватат, а они все жрут!
      Сергей перестал жевать. И хлебный ком, раздирая внутренности, полез в пищевод и далее комом.
      — Граждани-и-и!!! — проревело из динамика. — Граждани-и-и отлетающи-и-и! Отлет не состоится! Просьба всех вернуть в кассу билеты!
      — Мать вашу!.. — завопил Сергей, как резанный. — Издеваться?! Я жаловаться буду-у-у!!!
      Старушка отпрянула от него. Небритый в тюбитейке показал кулак.
      — Граждани-и-и! В связи с непоставкой энергоемкими зонами Русской автономной области топлива все рейсы откладываются до будущего года! Повторяи-им!
      Сергей зашелся в кашле. Старушка подползла ближе, постучала по спине. Небритый стоял, уперев руки в жирные бока, и хохотал. Но Сергею было наплевать на всех! Опять срывалось! Опять все летело к черту на рога! Еще понятно было, когда отделялись Дальний Восток, Сибирь, Кавказ, Север, Запад, Украина, Белорусия! Объяснимо было, что они и прекращали поставки горючего! Но теперь разваливалась на глазах Русская автономная область, а откуда Москве самой взять топливо, откуда?! Сергей не возражал против раздела России на восемь самостоятельных государств. Но он не ожидал, что эти государства на радость всем прочим затеют лютую экономическую войну, схлестнутся в таком жесточайшем сражении, что и не снилось седоусым генералам. Впрочем всем было на все наплевать! Все рвали когти! И откуда поступало горючее, никого не интересовало!
      — Надули! Опять надули-и-и!!! — взвыл какой-то слабонервный. — Знаем мы, сдашь теперя билеты в кассу! Сда-а-шь! Плака-а-али три штучки-то, плака-а-али-и-и!!!
      До будущего года оставалось ровно одиннадцать месяцев. Сергей решил не ждать столько. Он повернул назад.
      Батон исжевал на ходу. Насытился. Но тут же навалилась страшная икота. На него глазели, показывали пальцами, от него отшатывались… а он шел и икал, вздрагивая всем телом, запрокидывая голову. Надо было чего-то выпить. Но кроме бутылки, лежавшей в сумке, у Сергея ничего не было. К ней он решил прибегнуть лишь в самом крайнем случае. Икота, разумеется, не была таким крайним случаем. У остановки автобусов стояли автоматы «пепси». Но Сергей знал — бутылку шипучки ловкие торгаши разбавляли бочкой мутной воды из-под крана, это первое. А второе заключалось в том, что всего год назад по разваливающейся стране прокатилась эпидемия гибридного холеротифа, все, кто любил пить из одного стакана и есть из одной тарелки одной вилкой, повымирали, за исключением, конечно, особо устойчивых особей. Сергей к таковым себя не относил. И все же ему удалось купить за четвертной у привокзального мусорщика бутылку пива трехнедельной давности. Пиво оказалось прокисшим и разбавленным. Но Сергей выглушил всю бутыль. Его вырвало… И икота прошла.
      Оставалась одна надежда — на собственные ноги. Сергей свернул с шоссе, прошел через буераки метров пятьсот, сориентировался. И побрел прочь из бывшей столицы пехом.
      Ноги гудели. В спину словно ломом наколачивали. В мозгу било как прежде от виска к виску: «патроны — эскадроны! патроны — эскадроны! патроны…» Но Сергей шел. Он знал, что ему никто не поможет, что только он сам может спасти себя.
      Первое заградительное кольцо ему удалось пройти, точнее, проползти. Еще издали приметив посты, он упал на брюхо и ужом проскользил триста метров, до ближайшего кустарника. Полежал, отдышался. Потом почувствовал, что тело начинает стынуть — все ж таки не лето, снег на земле.
      — Ничего, выкарабкаемся! — заверил он себя шепотом.
      Встал. Снова определился. Теперь с этим было проще — на востоке высвечивалось небо, вставало солнце — кровавое зарево наплывало на землю.
      Еще три километра он прошел бодро, даже насвистывал прилипучую песенку про «белую армию и белого барона, которые готовят нам царский трон». Мелодия была маршевая, залихватская, под такую хорошо шагалось.
      Но когда небо совсем просветлело, из-за редких сосен вдруг вышли трое в синей форме и направились к застывшему на месте Сергею.
      — Далеко собрались, гражданин? — вопросил один.
      — Куда глаза глядят, — нагло ответил Сергей.
      — Ну-у, глаза, гражданин, — рассмеялся спрашивавший, — можно в любую сторону вывернуть. Садитесь-ка в машину, там, дальше запретная зона, туда нельзя!
      — Почему это?! — возмутился Сергей. — Не имеете права!
      — Исключительно для вашего благополучия, — потупив очи, выговорил синий. И добавил, обращаясь к спутникам: — Проводите, проводите гражданина!
      Сергею вывернули руки, пригнули головой к земле. И пинками загнали в фургон с надписью «спецмедслужба». Окошек в фургоне не было, и он не видел — куда его везут. Но везли долго. Везли молча. И сам он молчал. Он уже начинал догадываться, по какой причине ему так не везет, До него дошло, что везение здесь не причем! Но поверить в это было трудно. И страшно было верить в это!
      Его выпихнули из машины у подворотни. Выпихнули грубо, без церемоний. Он упал на грязный асфальт, лицом в незамерзающую лужу. Упал, сильно ударившись коленями и локтем. Но бутыль в сумке не разбилась. Машина фыркнула моторами, уехала.
      Сергей встал, потирая ушибленные ноги. Заглянул в темноту подворотни. Хмыри были на месте. Коротышка гнилозубо улыбался ему как старому приятелю, помахивал рукой. Длинный зябко кутался в макинтош и смущенно поводил плечами. Лицо у него было набрякшим, плаксивым.
      Сергей опрометью бросился в противоположную сторону. Сердце колотилось как бешенное.
      — Эй! Куда ты, кореш?! — орал вслед коротышка. — Не узнал, что ль, друзей-то, а?!
      Через три квартала Сергей остановился. Никакой погони за ним не было. Он простоял минут двадцать, приходя в себя. Потом задрал голову и увидал сочную вывеску: «милиция». Это был выход.
      — Семи смертям не бывать! — вырвалось у него из горла.
      Дверную ручку он рванул с такой силой, будто намеревался ее выдрать с корнем. Зашел внутрь и прямиком бухнул дежурному за перильцами:
      — Арестуйте меня! Это я убил того человека!
      — Какого? — мордатый парень приподнял голову.
      Сергей чуть не упал — никакой не дежурный сидел за барьером, там сидел его старый знакомец, сержант с фиксой и узкими глазками. Но почему?! Ведь это совсем другое отделение?! Оно совсем в другом месте расположено, почему он здесь?!
      — Какого, гражданин, я вас спрашиваю?!