Юрий Дмитриевич Петухов
      ОПА!
      Движимая привязанностью,
      прилепляется душа и познает
      страдание.
      Махабхарата
      ...кто может сказать, что
      выследил глубину этих погиб
      ших сердец и прочел в них
      сокровенное от всего света.
      Ф.М. Достоевский
      На плечо легла чья-то рука, уверенно и тяжело. Сергей скосил глаз - не рука, а лопата: широкая, натруженная, темная. Он обернулся. Незнакомый мужчина стоял рядом, был печален
      - Обознались! - сказал Сергей отвернувшись.
      Рука снова вцепилась в плечо.
      ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ, НЕ ХВАТАЕТ СТРАНИЦЫ
      - Опа, опа, жареные раки,
      приходите в гости к нам,
      мы живем в бараке...
      Лихо, с каким-то еле уловимым блатным акцентом. И всегда рядом шли другие ребята, подхватывая припев, разноголосо, но весело. Озирались прохожие - кто с улыбкой, кто хмурясь. Он на них внимания не обращал, шел посреди улицы, рассекая ее, будто волнорезом. Жил он вовсе не в бараке, а в соседнем подъезде Сергеева дома. Правда, в коммуналке, может, и сходной чем-то с бараком. На их семью приходилась комната метров в двадцать пять. А сама семья была совсем не современная: мать с отчимом, дряхлая, неприметная в своем уголке бабушка, он, старший, сестра на пять лет моложе, да братишка уже от отчима, совсем пацаненок. Тесновато дома было, но он там и не бывал почти. Во дворе его знали за отличного малого. Старики, и те, вразумляли чад - вот с кого, дескать, пример-то брать, а вы? Мать Сергея тоже корила сына, приговаривала частенько: "Вон, Славик, что за чудо-парень - где бы ни встретил, всегда сумку возьмет, до самого подъезда поможет донести, вежливый, аккуратный, с малышами своими нянчится, гуляет..." и так до бесконечности: Славик выходил ангелом, а Сергей каким-то обременительным и невоспитанным до предела исчадием ада.
      Они знали друг друга чуть не с пеленок, уж с пяти лет это точно. Вместе плавали весной в большом ржавом корыте по огромной луже, которая разливалась во дворе за детской площадкой, вместе катались с ледяных горок зимой... Потом подросли, учились в одной школе. Как-то раз один из местных блатарей, лет на восемь старше, только вернувшийся после очередной отсидки и болтавшийся во дворе без дела, увидал Славку, потрепал по кудлатой головушке: "Ну, молодежь, растете как грибы-мухоморы, еще вчера тока у меня под коленкой проползал, а сейчас - столб! И в кого это только такой кудрявый барашек, а? Отец лысый был, мать - в ниточку, а сынок, прям, бяша, бя-я-яашенька!" Он прихлопнул Славку по загривку, расхохотался, посверкивая фиксой. Но тому, видно, понравилось, что не обделен вниманием таких заметных во дворе личностей. Ребятам он так и сказал; "Кликуха, что надо! Так и будем зваться теперича, ясно?! - проблеял дурашливо; закатывая глаза. - Бя-я-яашя-а, бя-я-аяшенька". Возражений не было - Бяша, так Бяша. После восьмого Славка подался в ремеслуху. Тоща еще только входило в моду новое название, ПТУ, но пэтэушниками ребят, учившихся там, никто пока не называл - привычнее было ремесленники, ремеслуха. Славка говорил, не таясь, что надо побыстрей специальность получить да семье помогать. Институтами себя не тешил, смотрел на вещи трезво. А ведь толковый был на редкость, многим бы сокурсникам Сергея фору дал... да что там вспоминать. Во дворе Славка - заводила, дуща общества, на скверике, где междворовые парни время коротали, тоже не последний, и не только из-за гитары.
      - Опа, опа, какая ж ты растрепа!
      Играл он не очень-то умело, зато громко, вкладывая себя в игру и пение. А это ценилось больше, чем виртуозность.
      В ремеслухе были другие порядки, не те, что в восьмилетке, Сергей знал. Да и в его новой школе порядочки были иными, если они там вообще были. Первого сентября Сергей с утра напоролся в туалете на двух десятиклассников, которые из горлышка распивали бутылку вина. Это его ошарашило - в восьмилетке никому бы и в голову не пришло! Позже он видел и кое-что похлеще. Восемь девятых и одиннадцать десятых классов было в том году в его школе, со всего района съезжались ученики... А Славка про учебу рассказывал мало, махал рукой, щурился.
      - Я не блатной, я только учусь, - приговаривал и закидывал голову в еле слышном, прерывистом смехе. Кудри рассыпались по воротнику, костистый жесткий подбородок мягчал.
      Славка часто заходил в гости, брал почитать что-нибудь, до книг большим охотником был, глотал подряд: и детективы, и фантастику, и классику. Возвращал всегда в срок, не "зачитывал" книгу, так и отдавал, в чистенькой самодельной обложечке...
      - Откуда ты? - все еще не веря себе, спросил Сергей.
      Бяша улыбнулся, вытер щеку, повел глазами неопределенно.
      - От кума, Серый, откуда же еще, прям из гостей, тока вчера прибыл...
      Он сжал Сергея своими огромными лапами, стиснул. По лицу пробежала дрожь. Впервые за последние годы того назвали так, по-старому, Серый. Теперь это звучало непривычно, резало ухо.
      - И за что в этот раз? - Сергей не удержался и тут же мысленно выругал себя.
      - Да погоди ты, потом растолкую. Дай отдышаться-то... В который раз выхожу, а все как по-новой. щемит, зараза, болит вот тут... - он постучал себя по груди, по старой черной балониевой куртке, какие лет десять, а то и больше вышли из моды.
      - Да плюнь ты, Славик, - Сергею тоже было не по себе, он смотрел в сторону, часто мигал... и вместе с тем, чего уж таить, пугался этой встречи - опять старое, опять память. Зачем?!
      - Все, порядок, - тихо проговорил Бяша твердеющим голосом, - ну как ты? Я гляжу, молодцом, все в норме?!
      - Да грех жаловаться, - Сергей не знал, что сказать.
      Они топтались посреди тротуара, мешали прохожим. фары бросали отсветы в лицо то одному, то другому, слепили. Рядом поскользнулся и начал уже падать какой-то хлипкий студентик с "дипломатом" и тубусом в руках. Бяша подхватил его за плечи, почти не глядя; кивнул на благодарность, пожал плечами. Сергей заметил, что подбородок у него совсем другой, не костистый и крепкий, а безвольный, отвисший. И лицо, совсем другое, старое, дряблое. Из-под кепочки не кудри выбивались, еле заметно топорщилась серая жиденькая щетинка.
      - Ну пойдем, посидим где-нибудь?
      - Поблизости нет, Славик, - Сергей огляделся, будто припоминая. - Поехали ко мне!
      Бяша замялся.
      - Надо взять чего-нибудь...
      - Разбежался, не так-то просто, сейчас на каждом углу не торгуют.
      - Да возьмем, - заверил Бяша, приподнял кепочку и провел ладонью-лопатой по редкому, примятому ежику, - пошли.
      - Ладно, только рассчитывай на себя, я сейчас не при... Сергей замялся, даже сконфузился.
      - Разберемся! - рассмеялся Бяша. - Ну, рванули?!
      В очереди в винный они простояли полчаса. Потом Бяше надоело и он пошел к заднему ходу, также сутулясь, втягивая голову в плечи. Вернулся быстро, с бутылкой.
      - Четвертной, зараза, взяла! Ну и хрен с нею...
      - А ты где сейчас? - вдруг спросил Сергей.
      - Да нигде пока: ни кола, ни двора, вся Расея наша! - пошутил Бяша совсем невесело. Да и не шутка это, наверное, была.
      Переспрашивать Сергей не стал.
      Они ехали в троллейбусе и все больше молчали, разговор не получался, хотя каждому было что порассказать - сколько лет прошло, сколько было всякого. Даже не верилось.
      ...Первый раз его взяли прямо с проводов Сергея. Лихое было времечко, сумбурное и беспримерное - парней доставляли на призывные пункты без памяти, в лежку. Кто своими ногами добирался, начинал терять уважение в глазах вечно полупьяных приятелей. А сами проводы оценивались числом упившихся вусмерть, попавших в милицию или далее, а также количеством набитых рож и расколотой, разгромленной посуды. У Сергея проводы были попроще, без выпендривания и мордобоя. Но выпили все же немало. Он явился к военкомату сам, приняли, что называется, с первого предъявления - в тот же день прибыл в часть, и закрутилось-завертелось... Бяша попал в другое место. Уже после, добавив "на старые дрожжи", ввязался на улице в драку. Всех драчунов и забрали, никого не обидели. И если бы не Сергеевы родители, которые долго и слезно умоляли милицейского капитана, мотать бы Бяше срок. Но нет, отделался пятнадцатью сутками, да пышной, вселявшей во многих парней зависть, шевелюрой.
      Через месяц он влип серьезнее. Драка с пьяным, наглым отчимом, заявка от матери в милицию - и в квартире стало свободнее на одного человека. Свободнее на целых полтора года! Как потом выяснилось, даже на два с половиной - в лагере Бяше добавили за какие-то проступки, сам он не рассказывал об этом, из намеков можно было понять, что "не поладил с администрацией". Во дворе удивлялись - такой примерный мальчик был, такой парень хороший, как же это он; строже надо, строже с такими, ишь распустились! Сергей знал, каких трудов стоило Славке быть примерным на людях.
      Знал, что творилось дома. Как избивал отчим мать, бывшую на двенадцать лет старше его. И как та держалась за этого своего последнего мужика. Знал, чего стоили Бяше все эти нескончаемые скандалы, А потому не удивлялся, не качал в недоумении головой, хотя и служил в армии, а не сидел на лавочке во дворе. Ему было просто жаль Бяшу, очень жаль! Если уж сажать кого, так многие могли оказаться более достойными, ох, многие. Но что он мог поделать - закон есть закон, для "хороших парней" тоже. Сдержись Славка тогда - и все было бы иначе. Эх, кабы знать, соломки подстелил бы.
      Опа, опа, какая ж ты растепа!
      Губы растрепала,
      В милицию попала...
      Вернулся Бяша, когда Сергей уже на втором курсе учился в институте. Худой, стриженный под нулевку, с узкими въедливыми залысинами. И волосы отросли позже, а прежней шевелюры не было, далеко она осталась.
      Они и тогда повстречались совсем случайно, у Калининского рынка, который еще не был переименован в Новый, неподалеку от института. В тот раз узнали друг друга сразу, долго отмечали возвращение. И Сергей был рад, от души рад. Но что-то не то сидело в Бяше, что-то застряло у него внутри, мешало дышать. Внешне такой же веселый, даже легкомысленный малость, он превратился внутренне в комок обнаженных, болезненных нервов - нет-нет, да и прорывалось это наружу. Сергей успокаивал друга, старался разрядить его. Не тут-то было. Славик вернулся в прежнюю комнатушку, в прежнюю атмосферу домашнюю. Все было как и раньше, лишь отчим пил сильнее, да скандалы становились все злее. Младшая сестренка перебралась в общежитие для штукатурщиц, братишка подрос немного и уже посасывал с папанькой пивцо в семь-то своих годиков, а бабуся оставалась такой же серенькой, неприметной, ни во что не вмешивающейся из своего уголочка. Бяша устроился монтером на стройке, вкалывал от зари до зари - прирабатывал, случая не упускал. Но приработанное, накопленное периодически пускал на ветер, пропивая с дружками.
      Как-то раз Сергей пригласил его на вечер в институт, под Новый год. Как он себя проклинал потом! Все было поначалу отлично, малость подогрелись для веселья, тогда без этого не обходилось - студенты бегали в магазины через распахнутое окно в спортзале. А магазинов вокруг института - выбирай какой по вкусу - пять штук! Правда, пили студенты слабо: и привычки не было, и побаивались институтского оперотряда. Оперативники нюни не разводили - сразу передавали дело на провинившегося в комсомольский комитет, и тогда... Бяше в этом плане бояться было некого. Да он и не набираться до ушей пришел на вечер, - повеселиться, с девушками потанцевать, у них-то на стройке ни клуба, ни развлечений, а в городские зимой не протолкнешься. Он был красив и элегантен костюмчик недавно справил, по моде, как и полагается, сам обветренный смуглый, светловолосый, с тонкими, но резкими чертами лица. Девчонки заглядывались откровенно, без смущения. И дернул тоща черт Сергея познакомить его с сокурсницей!
      Нет, это потом, позже. А сначала Сергей заметил - опять он не в настроении, психует, ну что за дела?! В туалете, где распили на троих, с еще одним знакомым парнем четвертинку, Бяша поник, отвернулся к окну, Сергей его дернул за локоть.
      - Чего киснешь, ты куда пришел?
      Бяша выдернул локоть. Стоял, жадно затягивался беломориной. Потом прорвало.
      - Что же это, Серый?! - он чуть не плакал, плечи горбились. - Ну посмотри, ну чем я хуже других! Не из того теста, что ли?! Ну за что одному... Зачем ты меня приволок сюда?!
      Слабость была минутной, прошла. И Бяша выглядел на этом вечере самым счастливым и уверенным. А вечерок дивный был, сказочный. Как во сне. Сергей сам удивлялся, редки такие вечера удавались. Вот тогда-то он его и познакомил с Леной, Черт возьми, и имя еще помнится! Все шло как по маслу - взаимная симпатия, возникшая сразу, танцы, музыка, разговоры и мечты... Сергей видел, как ожил, превратился в того, кем и должен быть на самом деле, Бяша, как засветились у него глаза... Ах, как все было хорошо! Но лишь до той поры, пока не стало известно, что работает монтером... Леночка поступила просто и практично, без объяснений - скривила губки и отошла, молча, неторопливо, а через секунду ее бархатистый смех доносился совсем из другого угла. Бяша ушел сразу. Сергею не удалось его удержать. Догнать и то не сумел, словно рыбка, хвостиком вильнула и растворилась в пучине - ищи-свищи! В этот же вечер, основательно взвинтив себя и спиртным и приступами самобичевания, Бяша влил в непрятную историю, опять-таки с криком, визгами и мордобоем... Он пропал на два года. Для Сергея пропал прямо с новогоднего, сказочного вечера. Осознавать себя виновным в несчастье друга было нелегко...
      В милицию попала,
      Не разевай хлебала!
      Опа, опа!
      Какая ж ты растрепа...
      - А ты почти не изменился, все такой же, - сказал Бяша, и голос его был невесел.
      Сергей не ответил. Он суетился у шкафов, выгребал съестное.
      - С закусью у меня плоховато, сам видишь.
      - С закусью у тебя, как во дворце, не прибедняйся. Ты вон хлебушек белый, засохший малость, отмахнул, а ведь я на него, верь-не верь, как на "птичье молоко" гляжу. Едал такой торт?
      - Да уж скажешь, невидаль какая, - буркнул Сергей, переходя к раковине, засучивая рукава.
      - Это кому как. Я вот не ел, - Бяша вздохнул, откинулся на спинку стула. В пальцах у него играла, вращалась как серебристая молния вилка. Она казалась крошечной. Сам Бяша большим и очень усталым. - Для нас праздником было, когда в зону собачка забежит. - Он помолчал, щуря потускневшие, мутноватые глаза. - Хотя, конечно, и жалко ее, тоже ведь божья тварь, жизни хочет, воли...
      - Давай-ка, открывай пока, разливай, - сказал Сергей, чтоб оторвать Бяшу от воспоминаний. Сам он предупредил сразу и твердо, что пить не будет, ни глотка.
      - А вообще-то, нет, собачка воли не хочет, - глубокомысленно произнес Бяша, - у нее другое предназначение, да-а, а мы, сволочи, ее в котел. Вот так, не ободравши даже, как следует, гады мы, да брюхо-то! Охо-хо-хо-хонюшки - трудно жить Афонюшке. Да давай, садись ты!
      Он разглядывал кухню, и чувствовалось, - она ему по душе. Комнатушка тоже приглянулась, особенно обои почему-то. И прихожая, и все прочее. Сергей знал - Бяша не завистлив, и все-таки ему было неудобно перед приятелем, будто он украл что-то или не по заслугам получил. А впрочем, кто знает, может, и не по заслугам.
      - Хреново, конечно, когда к сорока уже, а своей конуры нету! - сказал вдруг Бяша фальшиво-веселым тоном. - А у меня в Москву разрешение только на сутки, вот так, - добавил серьезно, - завтра с утречка надо будет когти рвать в родные Палестины владимирские... Да садись же ты!
      Сергей расставил тарелки - кажется, он приготовил все. Уселся, кусанул черняги. И уставился на Бяшу. Рюмки стояли наполненные.
      - Вздрогнули?! - Бяша поднял свою, и по скатерти поползло темное пятнышко, разрастаясь, подползая к бутылке, стоявшей посреди стола. Пальцы у Бяши дрожали.
      Сергей чокнулся, сказал:
      - За встречу, за возвращение твое, давай! - и выпил первую. Не мог не выпить. Но тут же встал, убрал свою рюмку в шкаф.
      - Понимаю, - проговорил Бяша, обтирая губу черной, тонкой коркой. - Я бы сам... да не судьба, видно. Пока есть что и где - буду! Мне завязывать без причины, мне перерывчики вовремя устраивают, не сопьюсь.
      Он плеснул себе еще. Рука стала тверже, глаз не подвел.
      - Скажешь, там не закладываете? - спросил Сергей, намекая на "перерывчики".
      - Не скажу, ничего я тебе не скажу, Серега! И там бывает, редко, но бывает. Кто пофартовее, да позаконистей, тот может каждый день себе праздники устраивать, живут люди, не тужат. Только ведь я-то... - он опрокинул рюмку, сморщился как от царской водки - со слезами, с побуревшими веками, выдохнул тяжело, - я-то ведь - что здесь пустое место, что там. Никто, понимаешь, ни туз козырный, ни шестерка! Пустота, работяга бесплатный, червь навозный, мужик.
      - Ладно тебе! - резко оборвал Сергей. - Не ной! Похуже твоего людям приходится, не жалуются!
      Бяша сразу сменил пластинку, так, что Сергей не понял, правда ли, нет, тяжесть у него на сердце или ваньку ломает, а может, и то и другое?
      - Эт я так, - мягко проговорил Бяша, - так, не обращай. Давай еще хлопнем! Сколько не виделись, скажи - не поверю!
      Пальцы, все изукрашенные синими, расплывшимися наколками и белыми, мертвенистыми шрамчиками, с черной каемкой под короткими, обгрызанными ногтями, огромные и бугристые, теребили скатерть. Больше всего на Сергея давили эти натруженные, выставленные будто напоказ, мозолистые и шершавые руки. Но никакого "показа" не было, Сергей видел, что Славик стесняется своих рук, не знает, куда от них деваться.
      - А ты все один? - спросил Бяша.
      - Да как тебе...
      - Вижу - один, нет жены, значит, один, кто бы там ни был еще.
      - Считай, что так, - согласился Сергей. Про Наташу рассказывать не хотелось. Почему- сам не знал.
      - Ничего, все еще наладится, - заверил Бяша, наливая очередную рюмку.
      Он больше не морщился, не кривился, пил как воду. Почти ничего не ел, только нюхал все черную обсосанную корочку да облизывал почерневшие обветренные губы, по краям которых несмываемой коростой белели многочисленные трещинки.
      - А вот мне не судьба, это точно. Так один и загнусь когда-нибудь. Дай бог, чтоб не в зоне!
      Сергей замахал рукой. Хотел сказать что-то насчет будущей нормальной, человеческой Бяшиной жизни. Но осекся под взглядом - насмешливо-горьким, все понимающим.
      - Как сам-то, как здоровьишко? - спросил вместо этого. Спросил как-то фальшиво, лишь бы не молчать.
      - Да нету его, Серый, - ответил напрямую Бяша, хлопнул еще рюмку, - я ведь, Серега, резаный - и перышком, и скальпелем, нервишки не внутри у меня, а снаружи намотаны - не вылечишь, вот как... Да чего ты панихиду разводишь, давай про чего-нибудь веселенькое, про баб давай!
      Сергей кивнул. Сходил в комнату за гитарой.
      - На вот, сыграй лучше. Как вспомню - моложе на десять лет.
      Бяша с сомнением поглядел на свои черные, словно обгорелые пальцы. Гитару взял осторожно, нежно, как что-то хрупкое и любимое. Первый аккорд резанул слух взрывной волной.
      - За что вы, девочки, кудрявых любите... - и провел ладонью по остаткам волос, ежиком начинавшихся далеко ото лба, ближе к макушке. - Вот, Серега, ну кто б меня сейчас Бяшей прозвал, уж окрестили бы Плешаком каким, не больше...
      - Да ты играй, у меня волос тоже не прибавилось, - Сергей отставил бутылку на край стола, откинулся на спинку.
      - Не, ты ее от меня далеко не убирай! - Бяша вернул бутылку на место. - Без нее игра не пойдет. - И тут же без перехода:
      - Опа, опа, какая ж ты растрепа...
      Начал громко, в голос. Вдруг дернулся, скрючился, прижав ладонь к животу, побелел. Но тут же рассмеялся, взял со стола огурец, понюхал, положил обратно.
      - Прихватывает? - спросил Сергей.
      - А-а, ну ее! Опа.. опа...
      В тот день Сергей видел Бяшу в последний раз. Весна. Только подернулись зеленым налетом исстрадавшиеся за зиму деревья, не успели подсохнуть лужи. А вдруг ударило теплынью, да так, что с непривычки дышать горячо было, воздух будто затвердел. В этот денек последний консерватор сбросил пальтишко и плащик, на улицах запестрело, заразноцветило, намекая на близкое лето. Откуда он шел тогда? Из клуба, кажется? Да, в ДК "Компрессор" давали новый фильм, не шедший еще по широкому экрану. Сергей и не помнил названия картины, помнил - дрянь, ушел с полсеанса и решил пару остановок прогуляться пешочком. Хоть и дымят в нос грузовики, гоняющие порожняком туда-обратно, хоть и коптят трубы, одна другой толще и выше, а все ж таки ноги размять не помешает. Сергей любил ходить по мосту - от "Компрессора" к "Факелу", народу на нем много никогда не бывало, так, бредут себе двое-трое пешеходов, никакой тебе толчеи. А можно остановиться и полюбоваться с высоты, как вязнут упругие солнечные лучи в тягучем, разрежающемся кверху серо-желтом мареве. Марево только над землей, вдалеке, там, где шоссе уходит к заводам. Вблизи его не видно. Да и повыше голову задерешь - небеса постепенно светлеют, очищаются - нету смога в столице! Вот так, сказано нет, значит, нет. Разве ж это смог? Куда там, дым самый обыкновенный, российский, дым да копоть. А смога нет! Сергей медленно брел по мосту, глазея по сторонам. И весело ему было, и просторно после клуба, темноты, путанных зелено-серых сцен фильма. Впереди маячил желтоватый полу небоскреб, внизу которого располагался кинотеатр "Факел", старенький, на два уютных небольших зальчика. По правую руку бледной зеленью проглядывался калининский скверик, пустынный днем - две парочки, три мамаши с колясками да с полдесятка пенсионерок, укутанных еще по-зимнему.
      И "Факел" и сквер вызывали у Сергея неприятные ощущения. У кинотеатра его еще в мальчишестве раза четыре грабили. Такие же подростки, пацаны с отчаянными рожами, заставляли прыгать, а услышав звон монет, выгребали все подчистую, ни копейки не оставляя. О них знала вся ребятня района, и потому старались показываться у "Факела" пореже, а если уж показываться, так большой ватагой... Может, оттого и посещаемость кинотеатра была невысокой. А может, и по другой причине. В скверу с Сергея сняли как-то шапку, лет восемь или даже десять назад. В темноте лиц не разглядел, а то бы плоховато ребяткам пришлось, не оставил бы он этого дела. Но шапка и мелочь были ерундой, воспоминаниями из счастливого, бесшабашного детства и юношества. Не любил Сергей этот уголок по другой причине. Вечно на углу, у желтенького полунебоскреба, как его в шутку все прозывали, собирались деловые парни. На прохожих поглядывали равнодушно, а сверстникам дорогу заступали: "Дурь нужна? на рупь баш, в три косячка!" Цены были такие, что и не приснятся нынче - дешевле некуда, задаром, да и в баше не два косяка было, а целых, сейчас и не поверишь, три! Но мало кто брал. Если и брал, отходили подальше, в подворотни, с опаской и оглядкой. Эх, дрянь, дурь, анаша! Травкой ее тогда никто не называл, это уже из газет и журналов пошло. А только суть от этого не менялась.
      Сергей обходил торгашей, стоило только увидеть, что кто-то из них нацелился на него. И все-равно доставали, предлагали, навязывали - и утром, и вечером, и в будни, и по выходным - бойкая торговля шла, от самого "Факела" и до клуба "Дружба", что через остановку по шоссе, а может, и наоборот - от "Дружбы" до "Факела". На переменках в школе нередко из общего сизого дымного облака доносились резкие, горьковатые запахи, слышались затяжки с присвистом - глубокие, так, чтобы дымок с воздухом заходил, туманились глаза.
      Сергею на наркотов и их товар было наплевать, да и вообще, он тогда это за баловство считал. Хотя трое одноклассников уже и успели побывать в психушках, отдохнуть там от зелено-серой дряни по месяцу, а все одно - всерьез не воспринималось: косяк на троих зашмалить, что пару бутылок портвейна... Не любил Сергей наркотов за другое. Со своего калининского скверика, где их гоняли и милиция и дружинники, они частенько перекочевывали к ним, на Пруд-Ключики. И как хвостом за наркотами тянулись не слишком проворные блюстители, начинали цепляться к Сергеевой компании, мирно распевавшей по лавочкам песни в три, а то и четыре гитары. Наркоты были неуловимы и хитры, а они открыты, у всех на виду, им и доставалось. Поначалу терепели. А потом стали гонять "дуремаров", дело доходило и до драк - отстоять свой скверик стоило немалых усилий. Лишь через год после начала медленной экспансии наркоты поняли, бесполезно, и убрались восвояси в подворотни. Дружинники и милиция ушли вслед за ними, воцарился мир и порядок. Сложна была доармейская жизнь у Сергея, сложна и многообразна в своих проявлениях. Как-то они предлагали помощь дружинникам-оперотрядникам - вымести наркотов из района ничего не стоило, только бы дружина дала им недельку, а сама бы не вмешивалась. Не получилось дружбы - командир отряда однозначно дал понять, дескать, валите отсюда, пока самих не привлекли. На том и кончилось. Их компания так же горланила песни под звон гитар в одном конце района, наркоты тихохонько сидели на своих местах в калининском скверике и округе, оперотрядники ответственно заседали и обсуждали проблемы в своих штабах. Впрочем, и они делали дело - даже Сергея раза три задерживали ребята, приблатненного вида, в широких кепках и болтающихся шарфиках, оказывавшиеся на поверку оперотрядниками. Два раза отпускали сразу, признавали за бывшего борца с наркотами из другого, непризнанного отряда, то бишь, из компании гитарных горлопанов-поддавал. На третий, знакомых в штабе не оказалось, мытарили долго, заставляя несколько раз одеваться и раздеваться, прощупывали каждый шов. Первым делом, конечно, заставляли снимать носки - наркоты именно там чаще всего прятали свой товар. Была зима, раздеваться было неудобно, тем более, что в штабе сидели и девчонки. Они-то и были самыми непримиримыми. Правда, до тех пор, пока чувствовали свою силу. Сергей-то знал - стоило разбрестись поодиночке, так шмыгали серыми, пугливыми, незаметными мышками, головы повернуть боялись. Зато в штабе входили в роль. "Вон, гляди, зрачки какие! Точно наркоман! Анашист поганый!" Сергей оправдывался, что у него зрение плохое, оттого и зрачки расширены в полутемном помещении. Не верили, посмеивались, дескать, знаем мы вас. Часа три мурыжили. Слава Богу, отыскался врач, заставил поглядеть на свет - зрачки сузились. Не наркоман, выходит, как же так? Врач извинился, оперотрядники отвернулись - идите, вы свободны... Нет, неприятное место для Сергея "Факел", неприятное. Хотя и не винил никого, а в душе подергивалось муторно, когда здесь бывал.
      И много лет с тех пор прошло, армию отслужил, институт кончает, и не останавливает его уже никто, навязывая дрянной товарчик, а поди ж ты, осталось внутри что-то! Правда, в тот день Сергей чувствовал себя отменно, после затяжной зимы, после неприятностей в институте, когда все наладилось, все вошло в русло... И так хорошо стало, что катись ты побоку все мерзкое и низкое, дрянное и пустое! Он шел по мосту и радовался жизни. Какая она все же прекрасная! И сколько ее еще впереди, с ума сойти!
      Сергей даже вытащил из кармана очки, надел их, чтобы лучше видеть этот счастливый мир накатившей весны. Сразу прояснились очертания домов, деревьев. Он сумел рассмотреть даже лица на доске почета, тянувшейся вправо от кинотеатра - фотографии были крупные, в половину человеческого роста.
      Вдоль доски и у "Факела" движение было порядочное, народ спешил в обе стороны, не то что здесь, на мосту. Метро тогда не проложили еще, но подземный переход уже намечался к строительству - стоял указатель со стрелочкой, были расписаны годы завершения. А пока шоссе переходили поверху. Студентов среди идущих было мало, еще не окончились субботние занятия. Но зато какие девушки... Прелесть! Лишь весной появляются вдруг откуда ни возьмись необыкновенные красавицы, мимо которых не пройдешь, оглянешься. Чудеса весенние... Но что это. Сергей вдруг оторвался от созерцания женщин, увидал знакомого, по походке признал. Да это же Бяша! Шествует себе мимо доски и ничего не замечает вокруг. Сергей помахал рукой, зная, что понапрасну - на таком расстоянии, да еще в противоположную сторону, к доске, нет, он его не увидит.
      Бяша отсидел свой второй срок, полгода как на свободе, жил в общежитии, вкалывал за четверых, не пил, не буянил потихоньку его жизнь налаживалась, и Сергей был рад за приятеля. Но он не спешил - не денется Славик никуда, вон, застрял у доски, загляделся на чей-то портрет. Сергей видел, как к Бяше подошли двое, заслонили его. Знакомых встретил! Он приглядывался, но не мог признать парней, раньше не видал, да и далековато было, не разберешь. Они стояли все вместе недолго - минуту. Потом парни быстро нырнули под доску. А Бяша остался стоять. Но было что-то не то в нем, что-то страшное и неожиданное. Сергей даже приостановился, прищурил глаза. Он видел, как Бяша вдруг согнулся, качнулся в сторону. От него шарахнулись прохожие. Какая-то женщина в голос завизжала и тут же смолкла. Вокруг Бяши образовалась пустота, странная пустота - все шли вплотную друг к другу, но его обходили. Кто-то остановился, глазел... И никого рядом! Вот он качнулся в другую сторону, но не упал, а побежал вдруг к "Факелу", к переходу, странно побежал, почти не разгибаясь, зажав руками живот. В этот миг и Сергей рванул, что было мочи, не ощущая под собой ног. Ну до чего же был тверд, упруг этот проклятый весенний душноватый воздух - Сергею казалось, он не может прорваться сквозь него, как в жутком сне. Но бежал, не отрывая глаз от скрюченной фигурки, расстояние сокращалось, оставалось лишь перебежать узенькую улочку, отделявшую мост от кинотеатра, от желтого полунебоскреба. Как назло не было зеленого, и машины давились одна на другую, без промежутков. Сергей дрожал, не мог унять дыхания. И не мог продвинуться ни на сантиметр вперед. На его глазах Бяша дважды падал, от него отшатывались, пугались, но он вставал и уже не бежал, а плелся на согнутых, слабых ногах к переходу. "Да помогите же вы ему!" - заорал Сергей во все горло. Помогите, люди!" Просвет между машинами наконец образовался и он ринулся в него, не дожидаясь зеленого света. Заскрипели, завизжали тормоза, из окошек машин вырвалась будто по команде ругань. Сергей ни на что не обращал внимания, со злости врезал ногой по шине самосвала, застывшего прямо перед ним - опять было не прорваться, теперь мешала пробка, созданная им же самим. Он крикнул, раздирая слипшиеся сухие губы: "Славик, держись, я сейчас!