- Давай, на снижение! - приказал Хук. Он здесь был за старшего.
      Кеша покачал головой. Но выполнил приказ. Они сели в котловину, наблюдая, как лезет изо всех дыр и щелей рогатая, перепончатокрылая, мохнатая и слизистая, дрожащая, трясущаяся нечисть, как гонят ее зародыши, еще маленькие, но разрастающиеся, неудержимые, алчные, прожорливые. Никто на всем свете не мог так расправляться с чудовищами Пристанища, с погаными гадинами... трогги-заро-дыши будто специально были созданы для такой работы. Почему будто? Кеша поймал себя на промелькнувшей мысли, никаких "будто", их для того и выращивали. Теперь он понимал, как соплеменники безобразно-величественной Фриады, расправились со всемогущими, всесильными зем-моготами.
      А мерзость и дрянь все лезла и лезла - убиваемая, раздираемая, жалкая, без надежды, в безумии, преследуемая и настигаемая.
      Они видели на полторы мили вниз. И везде творилось одно и то же.
      А Хук Образина, которого лет двадцать назад звали Хуком Красавчиком, бесшабашный и удачливый космодесантник-смертник, списанный, спившийся, уже похороненный в помойном баке, но возродившийся и прошедший с боями половину земного шара и пол-Вселенной, выплясывал какой-то варварский танец, бил себя кулаками в грудь и хохотал. Победа! Это он принес им победу!!!
      Хук трижды выскакивал из шара на грязную залитую обледеневшей слизью поверхность, палил из лучеметов в черное непроницаемое небо, вопил от избытка чувств и запрыгивал обратно, лез к Кеше обниматься, целоваться, трепал несчастного Хара по загривку и снова хохотал.
      - Добивают последних! - комментировал спокойный и
      354
      невозмутимый Иннокентий Булыгин происходящее на об-зорниках. - Вглубь пошли, дубасят почем зря! Нам бы так!
      В подземных норах и впрямь творилось жуткое смертоубийство. На силу и злобу нашлась еще большая сила и злоба, просто непомерная, чудовищная. Но трогги не обращали внимания на распятых, повешенных, раздавленных голых и бритых людей в ошейниках, они их не замечали - их добычей были другие, они гнали нечисть вниз, в пропасть, где копошилось что-то непонятное, то ли каша, то ли жижа, то ли расплавленная в лаве порода.
      - Все! Последний рывок!
      Хук вдруг замер с разинутым ртом. Это был исторический, эпохальный момент - сейчас они должны были добить последнюю свору гадов, загнать ее, зудящую, бьющую хвостами, щупальцами, лапами, грызущуюся и визжащую, в смертный капкан, под кору земную. Еще немного... Хук видел, как первые твари-гадины замирали перед шевелящейся жижей, пытались рвануть назад, но их сталкивали, вбивали в жижу напиравшие сзади... и они не выдерживали, падали, растворялись в шевелящемся месиве, то ли их разъедало, то ли они сгорали... ничего не было понятно.
      - Победа!!!
      Последние гадины канули в сумеречной массе. Накатили на жижу трогги. Остановились. Попятились. Но программа, заложенная в их изменчивые тела, пересилила страх - и они ринулись в гущу. Это была отчаянно смелая атака, это был бросок грудью на амбразуру, на пулемет... Трогги метались, бились разъяренно, остервенело, нанося удары по чему-то невидимому и непонятному... тонули в жиже.
      - Дай приближение! - потребовал Хук.
      - Дальше некуда, - огрызнулся Кеша. Но все же выжал еще немного.
      И тогда они увидели крохотных черных паучков, ползающих в жиже. Эти пауки впивались в трогтов, ползли по ним, облепляли, изгрызали и топили их... но ни в какой не жиже, не в месиве, а в целом океане точно таких же, крохотных, копошащихся живой непомерной массой пауков. Зрелище было жуткое.
      Кеша с отвращением плюнул под ноги, скривился.
      - Мать моя! - выдохнул ничего не соображающий Хук. А шевелящаяся паучья жижа ползла, напирала, поднималась вверх по пробитым снарядами шахтам и дырам, по
      355
      жирала несдающихся, сопротивляющихся троггов, заполнял ла собою все пустоты и полости, и не было ей ни конца ни края.
      - Сколько у нас осталось контейнеров? - тупо спросил Хук.
      - Нисколько, - ответил Кеша.
      Хар облизнулся длинным языком, зевнул и положил свою вытянутую морду на лапы. Хару было все ясно. А когда ему было все ясно, он скучал.
      - Будем бить, чем под руку подвернется! - решил побледневший Хук. - Но победы своей, кровной, не упустим!
      Кеша только крякнул по-мужицки и выматерился про себя.
      Били они всеми силами, всей мощью боевого звездолета. Лупили торпедами, снарядами, ракетами, дельта-фанатами, жгли огнем, плазмой, жгли излучениями и лиловыми сгустками, про которые они знали лишь одно, не дай Бог попасть в такой! Били четырнадцать часов без передыху! Из дьф, из провалов и воронок вздымался к черному небу черный жирный дым - будто тысячи вулканов чадили во мрак ночи. Расползающиеся густые перья дыма парили над котловиной, опадали грязной сажей на бывшее океанское дно, на отмели, рифы, пики, хребты. Но ползла изнизу страшная шевелящаяся жижа, ползла, и не было ей конца - сама измученная, истерзанная и униженная Земля выдавливала из своего нутра миллиарды миллиардов черных трясущихся, алчных пауков. И уже не сажа и дым заполняли котловину - как в прилив поднимались черные, густые, живые воды, заполняя собой глубокие впадины и впадины поменьше, доползали до мелководий, тянули черные дрожащие языки к берегам. Это было по-настоящему страшно.
      - Пора отчаливать! - прохрипел наконец выдохшийся, измотанный до полусмерти Кеша.
      - Не-е-ет!!! - засипел в ответ Хук.- Победу мы не упустим! Нет!!!
      Он был в полнейшем безумии. Он весь трясся, дергался, глаза лихорадочно блестели и не могли остановиться на чем-то одном. Он метался по рубке висящего над паучьим океаном корабля, рвал на груди комбинезон, скрипел зубами, ругался и бледнел все больше.
      356
      - Ну, хватит! - решился наконец-то Кеша. И уже хотел было дать команду на взлет.
      Но Хук вышиб его из кресла, пнул ногой. Заорал:
      - Трус! Предатель!! Гад!!!
      Кеша промолчал, не полез в драку. Он видел, что Хук Образина совсем спятил. Ему было даже жаль этого заморыша, так и не вернувшего прежней десантской стати, истрепавшего себя по жизни. Победа! О какой еще победе можно было говорить! Они расстреляли весь боезапас звездолета. А пауков стало больше, и они теперь выжрут всех зародышей, всех троггов по всей планете. И старая Фриада увидит своими глазами, как убивают ее надежду... не только ее. Хар лежит поленом, недвижно и тихо, но он все передает, он будет верен королеве до последнего часа. Кеша сидел на полу и видел, как Хук бьется головой о спинку кресла, слышал, как он рычит, хрипит.
      Хука надо было связать. Иннокентий Булыгин не успел этого сделать. Он только успел подумать... Но было поздно.
      - Твари! Падлы!
      С бешенным ревом, багроволицый и безумный Хук Образина влез в скафандр, схватил в обе руки по бронебою и, истерически, зловеще хохоча, бросился в мембрану люка.
      Надо было бежать следом, но Кеша знал, бесполезно, он плюхнулся в кресло, врубил обзорники, настроился на выскользнувшую из рубки фигуру. И только тогда понял: Хук так и не смог поверить, что дело проиграно! что это полное поражение!
      Кеша видел, как из шара вырвался во мрак земной ночи черный бутон, как он замер над бескрайним, черным, шевелящимся океаном, как откинулись два выносных сегмента, как выскочил на несущую плоскость безумный Хук Образина с бронебоями.
      - Вперед-е-ед!!! - оглушительно прогрохотало из динамиков.
      Хук выстрелил дважды из обоих стволов - ослепительные молнии разорвали жуткую темень. После этого он подался назад всем телом, будто решаясь на что-то роковое, и ринулся вниз, беспрестанно паля в шевелящуюся черную жижу.
      - Впере-е-ед!!! - донеслось снизу. И все разом стихло.
      357
      Хук исчез, будто его и не было. Он не нашел сил поверить в поражение. Он так и умер - победителем.
      Иван сам готов был броситься вслед за несчастным. Иван все понял - так было и раньше, так было и всегда: мало кто из их десантной братвы доживал до старости, половина погибала, другая - сходила с ума, в этом была их участь. Вот и Хука не стало. Кто следующий?!
      Три дня он не пользовался своим чудесным даром, бродил по темным дебрям Священного леса. Потом он сказал сам себе - хватит!
      И в лунном сиянии безлунной ночи пред ним вырос седовласый волхв. Лицо у него было старое и усталое. Иван понял, почему. Они отдавали все ему свои силы, умение, знание, веру, жизнь. И они умели уставать, стариться... он как-то не думал раньше об этом, а сейчас сердце вдруг сжалось. Они не жалели себя. И он не жалел их. Так и бывает, сильные и мудрые не ищут жалости.
      - Вот теперь ты готов, - сказал волхв.
      Иван склонил голову.
      И Священный лес пропал.
      Он стоял в поле под синим небом и белыми пушистыми облаками. Старик-священник, батюшка, глядел на него подслеповато и грустно, будто они не расставались. И Иван понял, что спор их стародавний и бесконечный окончен, что никогда они уже не будут говорить о месте человека и о звездах, обманчивых и далеких.
      - Тебе пора. Иди! - тихо сказал батюшка и пригладил седые волосы.
      - Куда? - спросил Иван.
      - На Землю, куда же еще, - старик улыбнулся потаенно и ободряюще, будто провожая близкого своего на битву или в последний тяжкий путь, - иди, она ждет тебя!
      358
      ПРЕОДОЛЕНИЕ ЧЕРТЫ
      Часть четвертая
      Земля - Зангезея. 2486-й год.
      Горечь утрат лишает веры. Судьба не бьет один раз - нанесла удар, жди другого, третьего... последнего. Иногда и первый может стать последним, и счастлив тот, кто не выдерживает его, уходит в миры лучшие - подальше от утрат, горечи, ударов судьбы и ожидания. Но закрыты радужные двери иных миров для стойкого и выносливого. Ему нечего ждать от грядущего и неведомого, ему суждено познать и рай и ад еще в земном пути своем. И идет он сквозь утраты, и каждая новая больнее прежней, и горечь уже невыносима... а он все идет, ибо верит.
      359
      Завидуют избранным званные и праздные, люто, тихо и упорно завидуют, растравляя пылающую в черных душах гордыню, видя внешнее и не желая знать сокрытого. Много их, званных! Много ждущих и алчущих, простирающих руки и жаждущих объять ими все зримое. Много ищущих тронов и венцов, славы и почестей, богатств земных и власти. Но нет среди них готовых подставить плечо под тяжкий крест , и пойти в гору в граде насмешек и плевков, пинков и ругани. Много берущих. Но мало дающих... И приходит время бури, приходит день, когда не остается в тленном мире героев и богов, когда все роздано, и все свершено, и остались только берущие, алчущие, жаждущие, готовые пожрать друг друга, растерзать, спихнуть в пропасть, утопить в собственных нечистотах - таковы они есть, таковы были, незримые среди дающих и созидающих, но оставшиеся одни будто в наготе. И приходит сила, питавшая и напоявшая их извечно, и дает алчущим и пожирающим их истинное обличие, достойное их - и ужас спускается на землю. Нет уже ни судьбы, ни ударов ее, ни утрат, ни горечи - есть кишение алчущих и изжирание кишащих кишащими. И лишь лишенный разума и глаз обвинит незримую силу за то, что дала видеть прежде невидимое и тайное сделала явным - ибо слепа та сила, страшна, жестока, но не лжива она, подносящая зеркала к пожирающим друг друга. И не в ней вина, не в ней беда, всесущей и сокрытой до времени, но извечной. А лишь в них, берущих друг от друга и изгрызающих себе подобных, ненавидящих и преисполненных черной зависти, двуногих и разумных до времени бури, но обращающихся в червей и змей с уходом созданных по Образу и Подобию.
      Достойны ли спасения губящие себя? Никто не знает ответа... Но истекает все дальше от огонька мерцающей свечи еще один из миров, и приближается, тесня Свет, грозя загасить свечу в Черной Пропасти, ползущая, неотвратимая, извивающаяся бесконечной змеей Черная Черта, пожирающая вселенные, пристанища, преисподнии и океаны смерти, пожирающая свет и тьму и само Мироздание, черта незримая и неосязаемая, проходящая в душах людских и убивающая их, вытесняющая из душ мерцание свечи, погружающая во мрак, губящая. Есть ли души у обретших свой истинный облик? Есть ли они у червей и змей?! Оберегающий Свег не задает себе вопросов, ибо раз поддавшись сомнению и презрев недостойных, начинает уподобляться
      360
      им сначала в малом, потом в большом, а потом и ползет уже червем среди червей. Избранный вершит труд свой. Несет крест, снося удары, тяготы и утраты, снося все и терпя, превозмогая тернии на пути своем. И если он, познавший на земных дорогах и рай, и ад, прошедший через мытарства и страдания, не теряет веры, крест его тяжкий обращается мечом праведным и разящим.
      Олег потихоньку привыкал к своему новому положению, к неизменности тела, к черной земле внизу. Первое время у него было такое ощущение, будто его посадили в каменный мешок без окон, без дверей. И мешком этим был он сам. Человек! Обычный, смертный человек. И нечего дергаться, мало ли чего было, мало ли, что он мог десять раз в минуту поменять обличие и в бесконечной цепи воплощений и перевоплощений властвовать над покорной и жалкой биомассой. Это все в прошлом. Зато он кое-что и обрел. Никогда в голове не было столь ясно, а в груди столь легко. Прежде и днем, и ночью, всегда что-то маленькое, шевелящееся давило в затылке, копошилось, грызло, кусало, не давало покоя и отдыха, изнуряло и влекло куда-то помимо его воли - он почти свыкся с ним, терпел, и только сейчас понял, что такое быть по-настоящему свободным. Олег привыкал быть человеком.
      Ивановы друзья встретили их не слишком радостно, встретили буднично, как еще двоих обреченных, пришедших, чтобы умереть вместе с ними - радости было маловато. Гуг Хлодрик похлопал Олега по плечу, предложил выпить рому. Олег покачал головой. Говорить было в общем-то не о чем. И они разошлись по своим кораблям. Алена сразу поняла, кто тут главный, кому следует подчиняться и чьи приказы выполнять, без этого никак нельзя. Она при расставании строго поглядела на сына. И тот не стал перечить, хотя ему и самому хотелось пожить своей головой. Да, видно, короткие дни шальной свободы перехода от Пристанища к Земле миновали и пришли будни... Одно Олега не устраивало: их обреченность, они все как один, все до последнего собирались умереть здесь, на Земле. Олег совсем не хотел умирать. Он только народился на свет после бесконечного блуждания в потемках Пристанища, зачем ему умирать?!
      Они с Аленой пролетали на своем шаре над поверженной в прах Россией, когда она вдруг сжала его локоть - сильно, до боли, и прошептала:
      361
      - Он там!
      - Кто? Где? - не понял Олег.
      - Иван!
      Огромный шар, будто Луна, нависшая над черными обледенелыми московскими развалинами, замер в мрачном небе. Мертвый город. Мертвая земля. Здесь не было даже нечисти, только тлен и прах.
      - Он там! - повторила Алена. - Видишь?! Олег с трудом рассмотрел что-то поблескивающее неярким блеском среди черноты, гор пепла и провалов. Локаторы и щупы ничего особенного не показывали, скорее всего, мать просто устала, ей мерещилось желаемое, мерещилось от перенапряжения, от бесконечной нервотрепки, переживаний, страхов... только сейчас он начинал понимать, что ей пришлось вынести, будучи обычной смертной, в Пристанище... ведь она не была ни оборотнем, ни зургом, она прожила вечность в аду! и осталась двадцатипятилетней! Нет, лучше не вспоминать, лучше не думать о прошлом!
      - Живо полезай в бот, и вниз!
      - Может, лучше врезать из силовых?! - засомневался он.
      - Я тебе врежу!
      Алена поднялась из кресла, юная, стройная, прямая. Теперь она точно знала - он там, сердце не обманешь. Он обещал вернуться. И он вернулся!
      - Не теряй времени!
      Своды были бесконечно высоки. Лишь две свечи горели под ними. Но служба, бесконечная служба во спасение заблудшего люда земного шла в Храме Христа Спасителя.
      Под иконами стояло человек двенадцать, не более, стояли высохшими мощами, тенями, колеблющимися в неровном свете свечей. Служка подошел к Ивану. Вытаращил запавшие, горящие болезненным огнем глаза. Он еле держался на ногах, изможденный и бледный. Тонкая желтая кожа обтягивала скулы, губ не было, один провал рта.
      - Ты?! - изумленно вопросил служка.
      - Как видишь, - ответил Иван.
      Еще минуту назад он стоял под синим небом Старого Мира. И вот он здесь... В этом невидимом и неприступном граде Китеже. Служба идет, но как мало их осталось!
      - Почитай, все померли, - сказал служка, словно угадав Ивановы мысли. И добавил с недоумением и почти ужасом: - А тебя ничего не берет.
      362
      - И не возьмет! - подтвердил Иван.
      Отсчет времени прошел, и теперь он не мог медлить. Без суеты, без спешки, без торопливости ему надлежало исполнять свое дело. Пора! Долгие годы он искал, мучился, строил планы, сам разрушал их, шел в потемках и снова искал выхода, искал ответа... Теперь он знал, что ему делать. Совершенно точно знал. И уже никто и ничто на свете не могло его остановить.
      - Прощай! - сказал он, направляясь к огромным дверям.
      - Стой! Нельзя туда! - забеспокоился служка, кинулся за Иваном. Погибнешь ведь!
      Иван ничего не сказал, только обернулся на ходу и улыбнулся изможденному человеку с горящими глазами.
      Он вышел во мрак и темень, в стужу ледяной мертвой пустыни безоружный, беззащитный, в грубой серой рубахе с расстегнутым воротом, с развевающимися по ветру русыми волосами, прямой, сильный, всемогущий, воплощающий в себе всех живших на этой земле россов.
      Он видел огромную луну-шар, висевшую высоко в небе. И он все уже знал. Он ждал.
      Какая-то безумная шестиметровая крылатая, восьмила-пая, зубастая и шипастая гадина с истошным ревом бросилась на него из-за развалин черной зубчатой стены. Но не долетела двух метров... Иван даже не коснулся ее, он лишь вскинул руку - и гадина рухнула замертво, только земля вздрогнула под многопудовой тушей.
      Бот опустился метрах в двадцати от Ивана. Из него выскочил сын растерянный и обрадованный. Иван еще раз поразился, как Олег похож на него! невероятно! правда, лет на двадцать моложе, но копия!
      - Отец!
      Иван обнял сына, прижал к себе. Сердце дрогнуло в предчувствии непонятного и страшного. Но он отогнал тревоги. Он собственным телом ощущал сыновнее тепло. Это они с Аленой спасли своего единственного, изгнали из него бесов. И теперь он поможет им.
      - Мать ждет, - сказал Олег.
      - Да, я знаю. Пойдем.
      Алена встретила его со слезами на глазах, вцепилась в кисти рук.
      - Не пущу! Никуда больше не пущу!
      363
      Иван не вырывался и не говорил ни слова. Он сам бьи готов разрыдаться. Он сам страстно, неистово желал остаться с ней, с любимой, ничего не видеть вокруг, никого не замечать, наслаждаясь долгожданной близостью и покоем, которого они так и не обрели. Обретут ли когда-нибудь? Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, не сейчас.
      - Нам пора, Алена! - сказал он ей шепотом, на ухо.
      - Нам?!
      - Да. Не грусти. Мы скоро вернемся. И не лезь в пекло за этими головорезами - и Дил, и Гуг Хлодрик ищут смерти... а ты должна жить. Ведь мы вернемся!
      - Правда? - Алена вытирала слезы. Она уже не держала Ивана. Она верила ему и все понимала.
      - Правда! - ответил Иван.
      В правительственных катакомбах Сихана Раджикрави не оказалось. Олег облазил все закоулки, но так никого и не нашел. А Иван сидел у экранов и смотрел сквозь смежающиеся веки, как трехглазые добивают последних смельчаков. Он мог выйти туда, наружу, и остановить монстров, оставить от них мокрое место. Но это ничего бы не изменило, это лишь продлило бы затяжную и кровавую агонию - водопад не усмиришь подставленными ладонями, даже если их тысячи, и лесной пожар не забросаешь сухими ветками. Затаптывать надо первый язычок пламени. Затыкать - источник темных вод.
      И все же братва не сдавалась, дралась лихо. Тут и там валялись уродливые трупы негуманоидов, воинов Системы. Бесшабашная Зангезея продержалась долго. Дальше самого Синдиката, от которого давно уж и след простыл. Но всему приходит конец... Нет! Так нельзя! Иван собрался, уставился на серебристый шар, из которого перли ордой трехглазые, представил его сгустком мерзости и грязи, сдавленной, сжатой с чудовищной силой, спрессованной в этот сферический объем... надо только высвободить его, лишить оков, обессилить "силу"... вот так! Шар разорвало, будто в его внутренностях было заложено с десяток термоядерных бомб. Океан пламени залил обзорные экраны, выжигая с поверхности Зангезеи всех подряд: и правых и виноватых, и героев и трусов, и монстров и людей.
      Иван скривился. Слаб человек. Опять он не выдержал. А что толку?!
      364
      А толк был. Голос Первозурга прозвучал из-за спины недовольно и
      хрипло:
      - С чем пожаловали?!
      Иван не обернулся. Он все понял: Сихан следил за ними, он был где-то неподалеку, подглядывал, подслушивал, боялся... да, именно боялся, он теперь всего боится - он! полубог! творец! - а этот дурацкий взрыв просто переполнил чашу его терпения. И все равно, прежде следует здороваться.
      - С добром, Сихан, - сказал гость, -будь здрав! Первозург не ответил. Он ждал.
      - Я выполнил свое обещание, - все так же тихо выговорил Иван.
      - Неправда!
      - Я убил оборотня!
      - Он здесь, в катакомбах!
      В это время Олег вынырнул из потайного люка, ведущего в нижние ярусы. Да так и замер с раскрытым ртом, глядя на высокого сухопарого старика с темным, почти черным лицом и светлыми глазами.
      - Вот он! - закричал Первозург.
      - Да, это мой сын, - спокойно пояснил Иван, - он такой же человек как и я. Ты можешь убедиться в этом. Оборотень мертв!
      - Ты сохранил свое детище... - как-то опустошенно и безвольно протянул Сихан Раджикрави, ему не надо было убеждаться в чем-то, он видел все насквозь, знал, что Иван не врет. Но ему было трудно смириться с неизбежным. - Ты сохранил свое детище... но ты хочешь, чтобы я убил свое?!
      - Да! - твердо сказал Иван. - Ты дал слово!
      - Слова - воздух, дым, они ничего не стоят. Ты был дорог мне, я все помню, ты спас меня тогда... другой не стал бы рисковать жизнью ради дряхлого старца, другой на твоем месте, Иван, даже не стал бы раздумывать, и меня бы давно не было на этом свете... - Сихан Раджикрави говорил очень медленно, будто каждое слово весило по тонне, он говорил с трудом, выдавливая из посиневших губ тусклые и сиплые звуки, - я должен быть благодарен тебе, и я благодарен... Но мне проще убить тебя, Иван. И этого... тоже. Гораздо проще!
      365
      Он не встал с кресла-Он лишь поднял голову и уставился на Ивана пронизывающим тяжким взором. От этого взора сердца смертных сразу же переставали биться, наступало удушье, жуткая смерть, это был взор самой костлявой. Но гость смотрел в его глаза... и не думал умирать, он даже не изменился в лице. И тогда Первозург собрал всю свою силу, способную сжечь целый мир, обратить в пепел тысячи восставших против него, он обладал этой сверхъестественной силой, которой никто не мог противостоять. И он должен был смести вставшего на его пути, осмелившегося указывать ему. Потоки испепеляющей, страшной, разрушительной энергии обрушились на незваного гостя.
      Но Иван даже не шелохнулся. Ничто его не брало.
      - Хватит, - сказал он примиряюще, - ты ведешь себя неучтиво!
      Обессиленный, опустошенный, выдохшийся Первозург уронил голову на грудь. В Пристанище, на Полигоне, он еще потягался бы с этим наглым русским, там были неисчерпаемые колодцы свернутой энергии. Но здесь мочи больше не было.
      - Ты многому обучился, пока мы не виделись, - прохрипел он еле слышно.
      - Да! - Иван не стал спорить. Он больше не хотел ждать: - Мы зря теряем время. Ты сделаешь это, Сихан!
      - Нет!
      - Сделаешь! - Он ткнул пальцем в сторону сына. - Ты видишь его? Он стал человеком. И ты сейчас станешь! Олег!
      - Я все понял, отец!
      В руке у сына, стоявшего у серой стены, в пяти метрах за спиной Первозурга блеснуло лезвие сигма-скальпеля. Сын был в десантно-боевом скафе, увешанный с ног до головы оружием и боеприпасами, он основательно подготовился к вылазке, в отличие от своего отца, сидевшего все в той же серой рубахе с расстегнутым воротом, безоружного, открытого... Он подошел ближе, ухватил Первозурга за подбородок, сдавил его левой рукой и уже занес правую, намереваясь распороть затылок.
      - Нет!!! - истерически заорал Сихан. - Не смей! Во мне нет червя! Я не оборотень и не вурдалак! Вы с ума посходили... я бог!!!
      366
      - Врешь! - выдавил Иван. - Никакой ты не бог! Ты самозванец! Ты ремесленник, возомнивший себя творцом! Ты думал создать новый, более совершенный мир, а создал преисподнюю - ты привел ад в земные миры! Ты и тебе подобные выродки! Я думал, ты все понял, надеялся, что ты исправишь ошибку, раскаешься! Нет! Ты цепляешься за свое поганое детище... Ты не творец! Ты убийца! Убийца всего живого! всего невыродившегося!
      - Неправда! - завизжал Сихан Раджикрави. Он извивался в кресле и не мог вырваться из железной руки Олега.
      - Правда! Это ты обрек на муки сотни тысяч подобных мне! - закричал тот. - Это ты лишил нас жизни среди людей и бросил в скопище червей и гадин! Ты!! Я убью его!!!
      - Нет!
      Иван перехватил руку сына. Если бы тот нанес смертный удар, все погибло бы безвозвратно... Первозург не смог бы выжить, он не успел бы переселиться в другое тело - Иван с Олегом заблокированы.^никого рядом нет - это было бы концом.
      - Поздно! Поздно, - хрипел Сихан, задыхаясь, - я ничего уже не смогу исправить. Пристанище сильнее меня! Понимаешь, оно давно уже вышло из-под контроля, это оно убьет меня! У нас ничего не получится!
      - Не получится?!
      - Да! Надо было раньше! - взмолился седой, высохший и еще недавно всемогущий старик. - Мы опоздали. И я уже не могу убить свое детище. Это оно убьет всех нас. Надо было раньше!
      Иван смотрел прямо в глаза Первозурга. И он видел, что тот говорит правду. Значит, он готов. Значит, он созрел - и уже не откажется от своих слов. Значит, пришло время.
      - Встань! - приказал он старику. - И ты иди ближе! Олег подошел вплотную, стоял, обжигая Первозурга глазами, не убирая сигма-скальпеля. Иван схватил за руки - одного, другого, сдавил так, что лица исказились от боли, притянул к себе. Пора!
      Серые стены и обзорники правительственных зангезейс-ких катакомб вздрогнули, пропали в налетевшем отовсюду тумане. Пол ушел из-под ног. Закружило, завертело, затрясло, будто разверзся внезапно под ними проснувшийся вул
      367
      кан. Обдало огненным жаром, а потом бросило в холод... и ударило каменными плитами в ступни.
      Полигон. Год 3089-й, июль.
      Они стояли посреди сферической белой комнаты поперечником в пять метров, уставленной по стенам светящимися тускло панелями и рядами гибких подрагивающих труб. Слева, на низком сером столе-кубе высилось нечто многослойное, просвечивающееся, похожее на два галовизора, поставленных друг на друга. Дверей и окон вообще не было.
      Олег недоуменно смотрел на отца.
      Первозург трясся и часто моргал, вид у него был совершенно ошарашенный.
      - Все! - выдавил из себя Иван. - Раньше некуда. Как и было заказано! Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.
      - Этого не может быть, - запричитал Сихан Раджик-рави,- этого просто не может быть! Это наваждение! Пустите меня! /
      Иван выпустил его кисть. И Первозург тут же бросился к столу, ткнул пальцами в основание уродливоикойструк-ции. И прямо в воздухе перед их глазами высветилось синим приятным светом: ноль-ноль часов одна минута 14 июля 3089 год.
      - Проклятый, черный понедельник! - застонал старик и обхватил голову руками.
      - Ничего не понимаю, - растерянно произнес Олег. Он держал навскидку лучемет и парализатор, готовый к ОТПОРУ
      Иван его успокоил.
      - В этот день Полигон свернулся и превратился в Пристанище. В этот день он вышел из-под контроля земных выродков... и все началось! Мы перенеслись в самое начало этого черного понедельника, сынок. И мы должны успеть! Мы не дадим ему свернуться! Бунта вурдалаков не будет, понял!
      - Будет! - выдавил чуть слышно Сихан. - Мы не успеем...
      Он плакал, мутные слезы текли по дряблым смуглым щекам. Он столько трудов, сил, надежд, себя самого вложил в свое детище... и теперь он же должен его уничтожить.
      368
      Уничтожить?! И тут до него дошла простая, невероятно простая мысль, не доходившая почему-то раньше - ведь он сам, замурованный, закодированный, был свернут вместе с Полигоном и ушел с ним в бесконечное странствие по чуждым вселенным! Он неотделим от Полигона! Убивая свое детище, он убьет себя - непременно убьет, вне всяких сомнений. Все это отразилось на лице Первозурга.
      И Иван понял. Ему стало жалко древнего старца, рожденного через много веков после гибели Земли, рожденного в совсем другом земном мире - старец прожил бесконечную жизнь, но ему хотелось пожить еще немного. Слаб человек! И не годится он на роль бога!
      - Хватит ныть! - выкрикнул Иван и встряхнул Первозурга за плечо.
      Тот быстро пришел в себя. Еще раз взглянул на светящиеся цифры - было уже шесть минут, они теряли время.
      - Это моя комната, мой кабинет на Полигоне, - признался Сихан. Тысячи лет прошли, а я все помню...
      - Тысячи или миллионы? - переспросил Иван.
      - Или миллионы, - эхом отозвался Первозург. - А мы опять опоздали! Полигон запрограммирован на саморазвитие, его невозможно уничтожить!
      - Значит, его надо перепрограммировать на самоуничтожение! потребовал Иван.
      - А защита, а системы контроля - они бесконечно дублируют друг друга. Они вперед уничтожат нас! Иван не сдавался. Не затем он сюда пришел.
      - В любой механизм можно запихать гайку меж шестерней, чтоб его разнесло к чертовой матери! - стоял он на своем.
      Сихан Раджикрави грустно улыбнулся, ссутулился.
      - Это не механизм, уважаемый, это вселенная вселенных...
      - Я его сейчас пристрелю! - вмешался Олег.
      - Не надо, - старик поднял руку, - не тратьте зарядов, все равно не убьете... через восемь с половиной часов Полигон замкнется и уйдет в иное пространство. Это такая махина, такая силища, что ее не смогут остановить даже все звездные флоты Земли и Федерации... Мы создавали новые, лучшие миры, мы создавали сверхвселенную и позаботились о ее неуничтожаемости. Можно разрушить, взорвать, сломать, перепрограммировать малые, очень малые части