Круговерть

      Сердце защемило. Подойти? Николаю до невозможности захотелось сделать это. Услышать хоть слово из ее уст. Вглядеться в лицо. Ведь он, несмотря ни на что, продолжал любить, думал о ней. Подойти сейчас же! Николай уже сделал первый шаг, но вовремя опамятовался - ничего, кроме отвращения, жалости, а может, и презрения, он не мог вызвать своим теперешним видом. Он ударил ребром ладони в стену. Лицо исказила гримаса боли. Но боль была не физическая, не от удара о кирпичи.
      - Да чего ты? - Витюня был удивлен.
      - Молчи!
      Поняв, что тот не шутит, Витюня прикусил язык и уселся у стены на корточках, прислонившись к ней спиной. Он сидел и поцокивал языком, будто осуждая приятеля за раздражительность, пустую и бестолковую, на его взгляд.
      А Николай следил за каждым движением Ольги. Он и радовался, замечая, что она совсем не постарела, даже, напротив, изменилась в лучшую сторону, стала женственнее, стройнее, вновь обрела свою, знакомую со студенческой скамьи живость, и злился одновременно, чувствуя, что пропасть, разделяющая их, становится все глубже, все шире. Он различал даже ее голубые, сияющие глаза, когда она поворачивала лицо в их сторону. Ольга его не видела. И Николая вдруг ожгла мысль - а узнала бы, если даже и подошла совсем близко, вплотную? А вдруг нет? Вдруг скользнула бы равнодушным взглядом и отвернулась, приняв за одну из тех теней, что маячат в подворотнях и боятся дневного света? Могло быть и так.
      Он уже совсем успокоился, и все чувства, овладевшие им поначалу, перелились в одно - в режущую, томительную печаль, когда произошло то, что его окончательно добило. Из магазина вышел лысоватый мужик в синей футболке с надписью "Адидас" и джинсах, под мышкой он держал две чешские книжные полки в пенопластовой упаковке и с яркой зеленой наклейкой. Николай сперва не придал значения этому покупателю. Но когда тот подошел к Ольге, поставил полки на асфальт, придерживая их телом, и взял его жену, его Ольгу за локоть, а та в ответ чмокнула незнакомца в щеку, Николай не выдержал. Он отвернулся, зашел за угол. И опустился рядом с Витюней.
      - Да чего ты в самом деле? - Витюню не на шутку встревожило поведение приятеля.
      - Жена... - выдохнул Николай, ничего не поясняя.
      - А-а-а-а, - многозначительно, с уважением протянул Витюня, - тогда другое дело.
      Он не смог сдержать любопытства, выглянул за угол.
      - Это беленькая-то? С фрайером этим? С полками?
      Николай кивнул. Причем кивнул он один раз, но голова сама по себе склонилась второй, третий, задрожала будто лист лопуха под порывами ветра. И он не сразу смог унять дрожь.
      - Ушли. Полки купили и ушли. А ты чего переживаешь, расстались, и бог с ней!
      Николай промолчал. Он смотрел вдаль и ничего там не видел.
      - Знаешь, Коляня, как говорят англичане, - снова подсел к нему Витюня, - если леди выходит из дилижанса, дилижанс едет быстрее. Хе-хе!
      И сам же засмеялся первым.
      Один из грузчиков, вышедший покурить и случайно подслушавший разговор, придвинулся ближе, долго смотрел на Витюню и вдруг, поперхнувшись дымом, залился высоким пронзительным смехом.
      - Ну, пошли, что ли?
      Николай не прореагировал, казалось, что он заснул.
      - Да не бабься ты! Пошли, пока работенку не увели из-под носа, - настаивал Витюня.
      - Не пойду! - ответил Николай.
      Он встал и направился во двор, к беседке. Витюня вприпрыжку следовал за ним, жужжал на ухо:
      - С тобой не разбогатеешь. Пить-то хочешь! А вкалывать тебя нету, книжки продавать - нельзя! Я что тебе, в няньки нанялся?
      Николай резко повернулся к нему:
      - А ты вспомни - сколько моего добра пропили, а? Ты тогда по-другому что-то пел. А сейчас, как у меня пустые стены остались, так в няньки, говоришь?
      Витюня стушевался. Он знал, что когда Николаю попадет шлея под хвост, с ним лучше не связываться. Они молча вошли в беседку, сели.
      До открытия магазина оставалось чуть больше трех часов. Надо было что-то предпринимать. Предпринимать сейчас, пока в жилах после выпитого играет кровь. Позже будет тяжелее, придет надоевшее бессильное уныние, тоска, которую недаром называют зеленой. И оба прекрасно это понимали. Но каждый по-своему: Витюня горел от нетерпения, ерзал на лавочке, чесался, пыхтел; Николай, напротив, оттягивал всяческую суету на потом - хотелось продлить блаженное ничегонеделание, сладкую пустоту. Он сидел, прижмурив глаза, радуясь утреннему ласковому солнышку, переваривая свои ощущения. Долго ему пребывать в таком состоянии не пришлось.
      - Лафа! - радостно всхлипнул Витюня и вскочил с лавки. Вот это, корешок, то, что нужно!
      Николай разлепил веки. Долго блуждал непонимающим взглядом, пытаясь уловить направление, обозначенное Витюниным пальцем. Уловил. У дальнего подъезда стояла женщина, в ногах у нее покоилась какая-то здоровенная коробка. Надписи на картоне отсюда разобрать было невозможно.
      - Ну, полетели!
      Витюня дернул приятеля за рукав, да так, что тот чуть было не свалился с лавочки.
      - Догоняй!
      И перед Николаем только мелькнула широкая спина. Витюня уже был около подъезда, что-то говорил, сочувственно кивал головой.
      Когда Николай подошел ближе, он расслышал:
      - Эх, хозяюшка, это горе - не беда! Считай, что тебе, красавица ты моя, крупно повезло, поможем от всего сердца. Лады?
      Николай неуверенно топтался рядышком, стараясь не глядеть на женщину.
      - Понимаете, - обратилась она к нему, - на двери объявление, мол, стиральная машина, в отличном состоянии, недорого. Ну вот я и пошла, - она всхлипнула, - договорились мигом, и правда недорого. Мне такая как раз нужна. Что с того, что подержанна. Они даже мне эту дуру здоровую вытащили и на лифте спустили вниз. А потом "привет" говорят - и домой. А я?
      Николай укоризненно покачал головой, но в разговор вступить не решился.
      - Да уж сама виновата, надо раньше было думать, а сейчас и муж на работе, и вообще никого нигде. Хоть назад возвращай!
      "Надо же, какая разговорчивая! - подумал Николай. - И чего объясняется?!" Ему стало не по себе. И если бы рядом не было Витюни, он бы и один поволок эту машину куда надо. За так, даром.
      - Вы уж помогите мне, пожалуйста. - Женщина затеребила сумочку, пытаясь ее открыть.
      - Не печалься, хозяюшка, три рублика подкинешь - все будет на мази.
      Витюня уже примеривался к коробке, будто вопрос был решен.
      - Да тут же... - женщина обомлела, - вон мой дом, соседний.
      Николай опустил глаза. Витюня с пониманием развел руки, горестно вздохнул. Трояк заработали мигом.
      Вернулись. Уселись на лавку. Музыка не кончалась. Можно было ни о чем не думать, а просто слушать. Слушать, слегка покачиваясь в такт ударнику, не замечая окружающего. Это было на самом деле приятно. И Витюне понять этого было не дано.
      Мамаши со своими колясками попрятались по квартирам, наверное, увезли детей на второй завтрак. И во дворе стало совсем пустынно. Лишь на короткое время промаячила вдоль кирпичных стен сутулая фигурка участкового, так что даже пришлось пригнуться в беседке - не дай бог увидит. Но сегодня капитан Схимников не заметил притаившейся парочки, прошел мимо.
      - И слава богу и всем чертям в преисподней, - проводил его Витюня, - нас голой рукой не возьмешь! - Потом вздохнул с присвистом. - Что ж это за жизнь собачья? И-эх!
      А Николай вдруг вспомнил, что пивной бар уже десять минут как открыт. И от мысли этой даже облился весь потом.
      - Может, в автопоилку, - робко спросил он, - по кружечке? Ну чего ждать, пока магазин откроется?.
      - А мы на все согласныя, - пропел в ответ Витюня, сплюнул, выбил руками по груди, а ногами по скамеечным доскам какую-то немыслимую чечетку. - Потопали, может, кого из мужиков стренем, поутряночке они, голуби, все там. Может, и сгоношим чего!
      Николай скривил губу. Надеяться на мужиков особо не приходилось - такая же голь перекатная, как и они с Витюней. А вот уплывут три заветных рублика, где тогда новые искать? Деньги в это утро на дороге не валялись. И все же в пивнушку тянуло очень. До судорог в желудке.
      Неожиданно Витюня хлопнул себя по лбу.
      - Фу-ты, черт! Забыл совсем. Слушай, Коляня, мне тут на секундочку домой забежать надо. Подождешь?
      Николай промолчал.
      - Я мигом! - бросил Витюня уже на ходу.
      "Да бог с ним, - подумал Николай, - куда он денется!" Хотя его и кольнуло то, что деньги-то были у Витюни, а значит, беречь его надо было пуще зеницы ока - мало ли что! Задним умом он постиг это, забеспокоился, только поздно. Витюня всегда опережал его своими действиями. Николай и сам стал замечать - последнее время соображает туго: не поймать, не собрать сонных мыслей.
      Витюня, когда ему попадались собеседники, любил поплакаться, выжать слезу. Николай наизусть знал все его бесчисленные истории: и о трагической любви без взаимности, и о травле на работе за правду, за критику начальников, и многие другие. Рассказывал Витюня всегда с жаром, в лицах. И сам верил всему рассказываемому. Но Николай-то знал, что правда была только в том, что Витюня был в свое время первоклассным столяром, и в том, что вышибли его за длительные запои. А все остальное - накипь, легенда, которую Витюня придумал не столько для слушателей, сколько для себя. Не было ни роковой любви, ни жены - мучительницы и изверга, не было правдоискательства и несправедливостей, не было гонений за критику. А было то же, что и у всей их братии,- постепенное и, главное, постоянное "принятие", которое затмило собою все. Но Витюня свою легенду лелеял и чем больше разукрашивал ее, тем больше в нее верил. Романтик!
      Николай предпочитал молчать. Он не любил распространяться о себе. Хватит того, что сам знает правду. И какое дело до нее другим!
      Прождав Витюню с полчаса, он совсем отчаялся, встал и побрел домой. Он не думал, зачем его туда несет, просто не сиделось.
      Идти Николай старался как можно ровнее, не покачиваясь, хотя ноги ему отказывали. И не от выпитого, а от слабости, может быть, и оттого, что он уже давненько не ел по-настоящему. Только есть ему не хотелось, аппетит пропал давно, да так и не появлялся с тех пор.
      Хотелось полежать, отдохнуть, а уж потом во что бы то ни стало разыскать Витюню, пока деньги еще целы. Если они целы. Он услышал за спиной легкие шаги, сдержанный смех.
      - Дядь, почем пол-литра?
      Николай вздрогнул, но не обернулся. Детский высокий голос вонзился иглой в затылок.
      - А он язык проглотил - вместо закуски! - раздался второй голосок, звонче прежнего.
      Чуть сбавив шаг, Николай прислушался. Он различал шепот, которым мальчишки переговаривались между собой.
      - Ну его, Петька, чего связываться! - шептал один.
      - Испугался? - подтрунивал другой.
      - Да ты что!
      - Не бойся, он же еле на ногах стоит. Даже если распсихуется - нас не догонит.
      - Да-а, вон длинный-то какой, ноги как ходули, - гнул свое первый.
      - Дурак ты, Петька! Эти пьянчуги все хилые, погляди-ка, он даже и догонит, так ничего не сделает, слабак.
      - Не слабей нас.
      - Да я ему головой в живот ткну, он...
      "Какие же они жестокие! - подумал Николай и тут же стал себя успокаивать: - Все дети жестоки, они не понимают, что причиняют боль. Мучают родителей, учителей, терзают кошек. Меня вот..." Объяснить словами можно было все на свете, но понять, оправдать? Николай не мог. Ему было мучительно жалко себя, своей беспомощности. На детей ему было наплевать.
      - Шли бы вы домой, уроки учить! - крикнул он, обернувшись.
      Голос сорвался, прозвучал хлипко и неуверенно. Мальчишки захохотали, они рассчитывали на реакцию и добились своего. Николай понял - он допустил ошибку, промолчи он, и они бы вскоре отцепились. Теперь другое дело.
      - Нашелся учитель какой!
      - Сразу видно - сам в школе отличником был!
      Николай заставил себя не оборачиваться больше. Ему очень хотелось поймать мальчишек, хотя бы одного, оттрепать за уши. Но он знал - не выйдет, и они были уверены в своей безнаказанности.
      - А ну кыш, мелочь пузатая! - прикрикнула с лавочки одинокая бабуся, давно наблюдавшая за событиями во дворе. - Чего к человеку причепились?!
      У Николая от сердца отлегло - какая-никакая поддержка, все легче, а вот попробуй он проучить мальчишек, погнаться за ними - и бабка шум поднимет, сразу же примет сторону его несознательных мучителей.
      Ребята притихли. Но ненадолго. На всякий случай перешли на другую сторону улочки, подальше от скамеек, стоящих у подъездов.
      - На троих сообразим? - снова пропел звонкий голос.
      - Дядь, давай споем "Шумел камыш", - вторил другой.
      Мальчишкам было лет по двенадцать, не больше. Проводя каникулы в городе, они жаждали развлечений и завидовали тем, кто сейчас в пионерских лагерях.
      - Не споткнись, дядя!
      Николай, как нарочно, чуть не упал посреди улицы - нога подвернулась. Это его разозлило. Но все же он не оглянулся назад. Ему показалось вдруг, что нечто подобное с ним уже происходило. Остро резануло под ложечкой. Он напряг память, силясь зацепить кончик ускользающей нити. Было, было точно! Но что, когда, где? Вспомнить он, как ни старался, не смог.
      - Ха-ха-ха! - в два голоса прогромыхало за спиной.
      - Вот я вас! - крикнула издалека бабка. Вставать ей было лень, но видно, глаза у нее оставались достаточно зоркими.
      Ребята на окрик внимания не обратили - бабка была далеко. Но она не могла смириться с тем, что ее слова не имеют должного действия, - бабуся была суровая.
      - Вот я вашим родителям-то все расскажу! - пустила она в ход свое самое верное оружие.
      Ребята перестали хихикать.
      - Ладно, ну его, пойдем лучше в теннис сыгранем!
      - Ща, Петька, - обладатель звонкого тенорка нагнулся. Дядь, лови подарок!
      Николай почувствовал боль между лопаток - консервная банка с рваными краями, отскочив от спины, загремела по асфальту. Он все-таки обернулся, стараясь унять трясущиеся губы. Ребятишки с нарочито громким смехом, размахивая руками и строя на ходу рожицы, убегали от него в сторону спортплощадки.
      Домой идти расхотелось. Он злобно пнул ногой консервную банку и быстро зашагал обратно к беседке. Со стороны могло показаться, что у идущего человека нервный тик: при каждом шаге правое плечо его резко вздрагивало, поднималось кверху, а голова закидывалась назад. Прошло это не сразу.
      Витюня уже был в беседке.
      - Ну чего, перепугался? - захихикал он. - Нет, ты скажи думал, денюжки тю-тю?
      Он перестал улыбаться, поскреб ногтями волосатую грудь.
      - Доверять надо друзьям. Ладно, на первый раз прощаю, пошли в автопоилку.
      Николай сунул руки в карманы.
      - А ты чего убежал-то?
      Витюня сплюнул, сказал, нервно подергивая губой:
      - Да соседке-заразе замок починял. Договаривались на рупь, а как сделал, говорит, нету сейчас, потом отдам. Знал бы, я ей так бы починил, она у меня бы домой к себе не попала неделю, стерва!
      - Да ну ее, не переживай.
      - Чего? Я? Ни в жисть. Пошли-ка!
      По дороге к бару Витюня деловито застегнул пуговицы на рубахе, однако голая жирная грудь не хотела прятаться под выцветший ситчик - пуговиц не хватало. Это Витюню нисколько не расстроило - мало ли, ерунда какая. Он даже насвистывал, наверное и сам не замечая этого, одну из привязавшихся мелодий нетерпимых им "буржуазных идолов" со студенческого магнитофона. Получалось неплохо, пожалуй, даже бодрее.
      Николай с трудом отмечал все это. К горлу опять подкатывала тошнота, голова кружилась. Ног он не чувствовал, они были сами по себе, где-то внизу, доступные глазам, но не связанные с телом. Такое приходило не впервые и всегда до жути пугало, Николаю казалось, что он вот-вот умрет. Еще немного, совсем чуть-чуть...
      Но он не умирал, да и ноги топали, не сбиваясь с выбранного направления. И страх слабел. Скукоживался. Но никогда не исчезал насовсем. Идти было надо, и он шел, почти как путник в пустыне, который знает, что если он остановится, то никогда не добредет до спасительного оазиса, и от этого будет хуже только ему и никому больше на целом свете. Надо было идти. Заветный оазис уже замаячил на горизонте. И чем меньше до него оставалось расстояния, тем шире становился шаг жаждущих.
      - Тока по одной! - с серьезным видом предупредил Витюня и шумно сглотнул слюну. Так, что Николай понял - пока они не просадят в пивнушке все имеющиеся три рубля, они ее не покинут.
      - Угу, - сказал он.
      "Голуби-мужики" в баре что-то не проглядывались. Зато в углу, сдвинув три столика кряду, веселилась пестрая компания молодых людей. На их лицах было написано, что им очень хорошо. Ребята стояли, облокотившись на столик и оттопырив зады, облепленные фирменными джинсами, - будто напоказ выставив разнообразнейшие броские ярлыки.
      - У-у, - протянул Витюня, - и здесь эта студенческая поросль. Нигде от них спасу нету!
      - Брось, - обрубил его Николай, - лучше вон погляди на себя в зеркало.
      Витюня намека не понял. Пошел разменивать рубль.
      Ребята не слишком дружелюбно покосились на вошедших - их мир был красив, моден, молод, им не нравилось, что в него без спроса входят какие-то серые, помятые личности с клеймами неудачников на лицах. Но длилось это не больше секунды, смотревшие отвернулись, и Николай смог наконец поднять глаза. Даже теперь, зная почти наверняка, что путей-то назад нету, он не мог задавить в себе стыд. И от этого страдал втрое.
      Николай не в первый раз видел этих ребят в баре. Он был здесь постоянным клиентом, и многие лица уже давно примелькались. Да, Витюня прав, это студенты. Опытным взглядом человека, когда-то вкусившего плоды студенческой жизни, Николай мог четко определить: первый-второй курс, не старше. Сам он начал баловаться пивком только на последнем. Тогда они, студенты начала шестидесятых, были другими.
      - Держи монету, - пробасил Витюня, протягивая двугривенный и одновременно пытаясь почесать подбородок, на котором удобно устроилась маленькая желтая мушка. В другой руке Витюня нес пару кружек, - второй не получишь, как уговорились.
      Струя шваркнула из автоматного соска, и из кружки полезла пена. Казалось, что, кроме нее, в стеклянном бочоночке ничего нет.
      - Ведь во, заразы! - восторженно хмыкнул Витюня. - Ведь во чего придумали, чтоб трудовую копейку у рабочего человека вышибать. Да с таким напором за ту же цену можно и по четверти порции наливать. Ну дают, торгаши!
      Гривастые головы вновь обернулись, теперь они смотрели почти с одобрением, ожидая, что же дальше будет.
      Но на большее Витюни не хватило. Он неожиданно засмущался, умолк. В один присест вылакал содержимое, стер тыльной стороной ладони пену с губ, выдохнул и скосил глаза к полу.
      - Спекся оратор, не доорал! - съязвил кто-то из соседей.
      - Придется еще по одной?! - будто не слыша обращенных к нему слов, предложил Витюня.
      Николай кивнул. И они перешли к другому автомату. Тот оказался сознательнее - выдал почти все, что ему полагалось выдать. С кружками в руках приятели пристроились у окна. Закурили. Потом взяли еще по одной, потом еще и еще раз... С последней решили не спешить, Николай отставил свою кружку, присел на парапетик у оконной рамы. Его разморило. Со стороны можно было подумать, что человеку плохо, что надо вызывать неотложку, по крайней мере помочь ему добраться до дому. Но Николаю было хорошо, именно сейчас ему было очень хорошо - он переступил порог, за которым уже не было ни болей, ни страха, ни слабости. Он опять чувствовал свое тело и боялся пошевельнуться, прислушиваясь к току крови в жилах, боясь спугнуть "второе пришествие". И он не хотел верить, что это все ненадолго. Живи, пока живешь, остальное потом.
      Витюня испытывал примерно то же самое, но был при этом более непробиваемым и самокопаниями не увлекался, его тянуло к действию. И что именно делать, для него не было столь уж важным. Просто не сиделось. Он дважды подходил к студентам, пытаясь поговорить по душам, не вышло, отбрили, у них были свои темы.
      - Уйди, старичок, - сказали они ему в последний раз, не прерывая игры в подкидывание над столом спичечного коробка, - и не мозоль нам глаза, добром просим.
      Витюня знал, что такое "просить добром", а потому и удалился безропотно. Он умел быть послушным, когда того требовали обстоятельства. Но тосковать на пару с унылым приятелем ему было не по силам.
      Взгляд его начал шарить по столам. Наконец на чем-то остановился.
      - Ну-ка, поглядим! - прошептал Витюня.
      Он разворотил на одном из ближайших столиков кучу мусора, объедков, скомканных бумаг, и глаза его просветлели.
      - Во!
      Витюня помахал у Николая перед носом полуобглоданным хвостом воблы. Сделал попытку разломить его пополам.
      - Не нужно, - отвернулся Николай, он не любил нищенских замашек приятеля.
      - Хозяин - барин, - довольно проговорил тот. - Ох, хороша рыбка!
      Облизнулся. Придвинул кружку ближе и намочил губы.
      - Рыба посуху не ходит, Колюня, хе-хе.
      Управился с находкой он быстро. И снова затосковал.
      Выручил случай. Откуда-то из-за двери, на которую Витюня глядел с затаенной надеждой, вдруг вылетел белый теннисный шарик и, пролетев через весь зал (а Витюня цепко проследил за его траекторией), звонко шмякнул одного из студентов прямо в лоб.
      Из дверей раздался оглушительный хохот, и одновременно там же возник и хохотавший - очкастый рыжий парень с кожаной сумкой через плечо.
      - Привет от ректора! - восторженно заорал вошедший. - Я там за них на семинаре отдуваюсь, а они пивко сосут.
      Парень быстро приближался, потрясая в воздухе ярко-красным пластмассовым пистолетом, из которого, по всей видимости, и вылетел шарик. Он был настолько рад этой безобидной детской игрушке, что сам казался непомерно большим и безобидным дитем.
      Витюня не мог оторваться от происходящего, прислушивался к обрывкам фраз, долетавшим до него.
      И уж совсем защемило в его груди, когда он увидал, как парень достает из своей сумки одну за другой целых три бутылки портвейна. Кадык судорожно заходил в моментально пересохшем горле, перед глазами замелькали черные и красные точки. Витюня отмахнулся от них, задел локтем дремавшего Николая.
      - А-а-а, че-ерт слепой, - простонал тот и тоже уставился на ребят.
      Одна из бутылок тут же была разлита по пустым кружкам и выпита. Вторая ополовинилась и вместе с еще не початой третьей исчезла в сумке пришедшего.
      - Вот ведь малышня, - просипел Витюня, - и выпить-то по-людски не могут. Полторы бомбы на столько рыл. И-эх!
      Его тянуло к этой черной сумке, но подойти просто так, ни с того ни с сего, Витюня опасался. И поэтому страдал молча.
      А рыжий не унимался.
      - Все коробочек подкидываем? А еще интеллектуалы называются! Дедовскими игрищами забавляемся?! Чего б вы без меня делали, мелюзга?
      В его руке вновь появился пистолетик. Рыжий крутил игрушку на пальце, поминутно целясь то в одного, то в другого. Чувствовалось, что он уже навеселе.
      - Предлагаю новый аттракцион! Давай пустую кружку!
      Все кружки были под пивом. Головы завертелись.
      И тут не оплошал Витюня:
      - Сей момент. - Он уже был возле сдвинутых столиков и услужливо протягивал посудину.
      - Опять ты! - раздраженно проворчал здоровенный детина в джинсовой куртке. - А ну...
      - Да что ты, Петенька, - мягко оборвал его рыжий, - старших нужно уважать. Давай-те кружечку. Вот так. - А здоровому добавил еще: - Этот дядя нам может очень сгодиться, Петя.
      - Я сгожусь, - подобострастно хихикнул Витюня и поглядел на рыжего влюбленными глазами.
      - Ну вот, видишь!
      Рыжий отошел метров на семь и с ходу, не целясь, влепил шарик в пустую кружку, да так, что тот зажужжал в ней словно озлобленный дикий волчок.
      - Учитесь, салаги!
      "Салаги" загомонили восторженно, захлопали кто чем мог, кто в ладоши, кто кружками по столу. Рыжий остановил их порыв, к себе не подпустил, пистолетика не отдал.
      - Это все семечки, - проговорил он сквозь зубы, чуть оглянулся, заметив, что из разменного окошечка высунула голову любопытная буфетчица, подмигнул ей, отчего та неожиданно покраснела, и кивнул Витюне: - Скажи-ка, дядя?!
      - Чего? - навострил тот уши.
      - Обещал сгодиться?
      - Ну, - Витюня был смекалистым малым.
      - Спорт требует твоего носа в жертву, дядя! Ну чего тебе нос, зачем он тебе?! Усек?
      - Э-э, не-е, - заупрямился Витюня, - такого уговора не было.
      Парень выразительно покосился на сумку.
      - Смотри, дядя, просить не станем.
      - У, черти, - взвизгнула от восторга буфетчица, - ведь чего делают!
      - Я согласный, - скороговоркой прокричал Витюня, - только наперед стакашек протвишку для храбрости и устойчивости.
      - Не пропадет за нами, старичок, становись в позу!
      Витюня вытянулся и замер. Лицо его побагровело. Николай в своем углу громко сплюнул на пол. Ребята молчали.
      Рыжий поднимал пистолет не спеша, щурил глаз, кривил губы, короче, играл на публику. Это был его "звездный час". И когда Витюня уже не ожидал выстрела, его по носу пребольно щелкнул шарик, так что из-под набрякших век сами собой брызнули слезы. Он опустил голову, плечи затряслись.
      - Маэстро, туш! - Рыжий был на вершине успеха. - Впрочем, не надо оваций. - Он ленивой походкой пошел к столу. - Кто повторит?
      Ребята молчали. Витюня стоял словно каменный истукан.
      - Да вы чего? Это же совсем просто! Чик и...
      - Да брось ты, - вяло оборвал его здоровяк Петя и повернулся к Витюне: - А ты давай иди отсюда, дядя.
      Рыжий сник, как-то завял сразу, зло обжег глазами Витюню. Потом достал из сумки начатую бутылку, налил полкружки, молча двинул ее по столу в направлении своей бывшей мишени.
      - Ну чего вы, ребят?
      Он откупорил последнюю посудину, подождал, пока допьют пиво, налил всем. Выпили молча, оглядываясь на дверь, из-за которой в любую минуту могла появиться фигура дежурного милиционера.
      - А ну его, - снова пробасил Петя, - давай забирай свое, дядя.
      Витюня опомнился и торопливо схватился за кружку.
      - А я ничего, ребят. Да это ж игра такая. Чего мне - носа жалко?!
      Он жадно хлебнул. Покосился на Николая. Тот смотрел в угол, на мусорный бачок. Витюня торопливо допил содержимое кружки и поплелся к приятелю. Присел рядом с ним. Николай отодвинулся.
      - Не обижайся, Колюнь, что не оставил. Я ж страдал, а ты... ты ведь и не поддержал словечком даже.
      Он всхлипнул, размазал слезы по щекам, потупился. Веселье в компании было нарушено. Студенты потянулись к выходу, шли, не глядя на тех двоих. Только рыжий задержался.
      - Я, мужики, сейчас, мигом, догоню, только в туалет сбегаю.
      Он и вправду скрылся на минуту за дверью туалета. Но тут же вышел, убедившись, что в зале никого, кроме него самого и двух забулдыг, нету. Подошел к Витюне.
      - Ну что ж ты, дядя? - просипел он. - Чего ж ты меня так подвел? Схохмить не мог, жертву из себя корчить начал? Всю затею мне опошлил, изломал, алкаш, так?!
      Витюня виновато развел руками, скроил жалкую улыбку.
      - Это хорошо, что ты сам осознаешь свою вину, дядя! Только таких, как ты, учить надо.
      Он без размаху, резко и зло ткнул кулаком в лицо Витюне. Тот качнулся, привстал, выкинув от неожиданности ладонью вверх правую руку. Парень быстро вытащил что-то из кармана и пришлепнул протянутую ладонь.
      - Опохмелись-ка, дядя! Ты честно заработал это.
      Сверкнув глазами по Николаю, он быстро вышел.
      - Ведь чего делают?! - уже в экстазе выдохнула буфетчица. - И куда только милиция смотрит!
      У Николая от сердечного перестука потемнело в глазах. Ему случалось быть битым. Били на глазах и Витюню. Но так расчетливо и холодно это не происходило никогда. Он не мог отличить яви от какого-то сумасшедшего бреда, творившегося то ли взаправду, то ли нет. А Витюня чему-то молча улыбался и глядел своим вытаращенным даже сквозь оплывший синяк глазом на металлический рубль, лежащий на его широкой ладони.
      "А ведь я трус, - подумал Николай, - самый что ни на есть трус!" Ему стало мучительно жалко себя. Не Витюню, а именно себя. "Дошел! Казалось, некуда уже, ан нет! Есть куда. Еще катиться и катиться! А ну и хрен с ним! Что с того, что трус? Ну что?! А эти лучше? Не-ет, пускай каждый сам себя жалеет!" Он выхватил из Витюниной ладони рубль и пошел его менять.
      - Шли бы вы отсюдова! - проворчала буфетчица. - Вот придет участковый, он вас наладит!
      - А мы его и дожидаемся, - ехидно улыбнулся Николай и сгреб обменные двадцатники.
      Откуда-то вдруг стал прибывать народ. Бар заполнялся. Дымовая завеса становилась гуще. Гул десятка голосов колебал воздух над столиками, убаюкивал.
      Николай с Витюней выпили еще по кружечке. Ничего не изменилось.
      - Ладно, пойдем, - сказал Витюня и осекся: - А впрочем, постой.
      Он подбежал вдруг к столикам, за которыми недавно стояли студенты. Что-то блеснуло в его руках.
      Николай особо не присматривался к приятелю и его суетливым движениям, но когда подошел ближе к размену, обратил внимание, что Витюня там чего-то выклянчивает:
      - Ну, приглядись, хозяйка, это ж не просто так - фирма!
      Та водила носом и даже не глядела на зажатые в руках посетителя очки. Витюня настаивал, лебезил. И, как всегда, добился своего.
      - Ладно, давай. Трояка тебе с лихвой хватит!
      - Да ты чего, мать? Это ж маде ин оттуда, гляди, и стеклышки затемненные.
      - Ты лучше-ка скажи, кто их темнил, да и вообще, откудова они у тебя, а? Ни за что б не взяла, если б ребятишки поскромней себя вели, вернула бы. Да уж пускай получают, чего заслужили, в воспитательном плане, на пользу пойдет. Только по этой причине и беру.
      - А-а, годится! - вздохнул Вятюня.
      На улице припекало. От свежего воздуха застучало в висках, в глазах зарябило. Немного постояли в тени, привыкая к свету, к зелени, к чистоте. Солнце забралось повыше, и лучи его били почти в самую макушку. Легкий ветер играл податливой листвой. Надо было что-то придумывать, но думать не хотелось. Даже Витюня ненадолго скис.
      - Эх, Колюнька, у меня от кислорода этого спазмы в мозгах, - прогундосил он, - хочется, знаешь, к выхлопной трубе припасть.