- Чего?.. - Бородач удивленно вскинул брови.
      - Сначала выскочил который побольше, а потом, после выстрелов, одновременно с медведицей - еще два, один слева был, другой - справа.
      Славик расхохотался.
      - Вам, Георгий Дементьевич, нельзя на охоту ходить, - сказал он сквозь смех. - В августе вам показалось, что на поле вышел медведь, и вы подняли стрельбу, теперь показалось, что медвежат было трое. Ладно, что не четверо!
      - Я не утверждаю, но...
      - Никаких "но"! - перестав смеяться, отрезал Славик. - Пусть мы в этой кутерьме третьего не заметили. Но собака!..
      - А-а, ваша собака!.. - поморщился толстяк. - Одно название...
      Славик побелел.
      - Да вы што?! - свистящим шепотом воскликнул он. - Или не моя собака берлогу указала?
      - Любая дворняжка укажет, если ее носом в берлогу ткнуть! Она же ни одной хватки по зверю не дала, даже мертвого не потрепала. Полаяла возле ног, и вся работа.
      - Ну, знаете!.. - На скулах Славика заиграли желваки. - Нерабочая собака от одного запаха медведя за километр убегает, а моя...
      - Хватит! - вмешался бородач. - Опять вы за свое. Медвежат, конечно, было два. Тут и рассуждать нечего. И собака, - он посмотрел на черного пса, что спокойно сидел возле ног своего хозяина, - собака сработала нормально. Пошли!..
      Медведица оказалась много тяжелей, чем представлялось, и охотники отдыхали через каждые сто шагов. С непривычки от жерди ныли плечи, и каждый отдых продолжался все дольше и дольше. Лишь к трем часам дня измученные охотники выбрели наконец на поляну, где их должен был ожидать дед Макар с лошадью. Но ни лошади, ни старика на поляне не оказалось. Бородач изможденно опустился на тушу медведицы, а Славик принялся кричать - звать деда.
      Толстяк, которому досталась более легкая ноша, осмотрел место, где стояла лошадь, и сказал, не глядя на Славика:
      - Хватит надрываться. Старик уехал в деревню.
      - То есть как уехал? - Бородач вытаращил глаза.
      - Очень просто. Сел в сани, стегнул лошадь кнутом и уехал. Да вот по следам видно, лошадь сразу в галоп пошла.
      - Но это же свинство! Это черт знает что такое!.. - возмутился бородач.
      Обругав старика на чем свет стоит, охотники не на шутку встревожились, как же им теперь быть: день-то клонится к вечеру.
      - Вот что, - принял решение бородач, - ты, Славик, самый молодой, на ногу легкий, спортсмен, иди в деревню и найди этого старого недоумка... Или нет, найди бригадира или председателя и попроси трактор с санями. А мы здесь будем ждать... Ты, Георгий Дементьевич, костер организуй. Что-то морозит. С поту недолго и простыть...
      Когда Славик в сопровождении своей собаки пришел в Овинцево, короткий ноябрьский день угасал. Возле голубого "Москвича" стоял мотоцикл "Урал" с коляской, и Славик, знавший, что у бригадира есть какой-то мотоцикл, очень обрадовался. Он взбежал на крыльцо и, не сметая с валенок налипший снег, вошел в переднюю.
      В избе оказалось людно. Кроме сына бригадира, бледнолицего паренька, на диване сидели еще два подростка и пожилой грузный лейтенант милиции, а за столом был молодой человек с короткими черными усиками и что-то писал.
      Валентина Игнатьевича не оказалось, но зато на стуле, в сторонке от всех, сидел дед Макар в своей дубленой шубейке.
      "Наверно, пацаны чего-нибудь нашкодили", - подумал Славик и с ходу накинулся на деда:
      - Ты что это, дорогой товарищ, людей в лесу бросаешь?! Или совсем из ума выжил?
      Все обернулись на голос, а дед Макар усмехнулся:
      - Вот они, охотнички-то какие! Палец в рот не клади...
      Молодой человек поднялся из-за стола, подошел к Славику, отрекомендовался:
      - Серков, районный охотовед. Вот мой документ, - и развернул перед Славиком свое удостоверение. - Садитесь!
      - Очень приятно! - кивнул Славик, не взглянув на удостоверение. - Но сидеть мне некогда. Товарищи в лесу ждут.
      - Я вас недолго задержу. Давайте ваш охотничий билет.
      Славик - что поделаешь? - подал охотоведу свой билет, сел.
      - Во-первых, Станислав Твори...мирович, когда входят в дом, принято здороваться. Во-вторых, так кричать на пожилого человека, мягко говоря, неприлично.
      - Но вы знаете!..
      - Знаю, - кивнул Серков. - А теперь - к делу. Разрешение на отстрел медведя есть?
      - Конечно. Только оно не у меня.
      - Путевки?
      - Мы охотились на свободной территории.
      - Значит, путевок нет? - И охотовед подал Славику раскрытую брошюрку: - Почитайте, что сказано в Правилах об охоте на свободной территории, - а сам приступил к заполнению протокола.
      Славик читал долго, потом взглянул, в каком году выпущена брошюрка, и положил ее на стол.
      - Извиняемся, - сказал он. - Не знали.
      - Эти правила действуют уже три года. Пора знать. Кого отстреляли?
      - Медведя, естественно. Раз уж на берлоге охотились.
      - Одного?
      - Медведя-то? - Славик на миг растерялся. - Одного... Точнее, медведицу. Ну, и двое медвежат при ней было.
      - Не двое, а трое, - вмешался Андрюшка, внимательно следивший за разговором. - У этой медведицы было три медвежонка!
      Славик резко обернулся:
      - Ты, пацан!.. Не болтай, чего не знаешь! Медвежат было два. Вот и старик подтвердит. Верно я говорю, дед?
      Но охотовед не дал ответить.
      - С Макаром Ивановичем мы уже говорили, - сказал он. - И вас, ребята, тоже прошу помолчать: в лесу не одна медведица с медвежатами. - И снова обратился к Славику: - Медвежат тоже отстреляли?
      - Да... тем более, что из берлоги первым вышел медвежонок. Выстрелили по нему, а тут и медведица выскочила... Но я не понимаю, зачем вы все это пишете? Ведь все же законно! Это на овсах запрещено трогать медведицу, если у нее маленькие медвежата.
      - Правильно, - кивнул охотовед. - На берлоге можно отстреливать и медведицу.
      - И медвежат, - в тон ему сказал Славик.
      - Тоже правильно. Но у вас, как я понял, разрешение только на одного медведя. Вы же отстреляли трех.
      - Ну, это натяжка! - Славик даже вспотел. - Медвежата не в счет. А так вы нам, пожалуй, и браконьерство припишете!..
      - Я не приписываю браконьерство - я лишь удостоверяю факт браконьерства, - сухо заметил Серков. - Вместо одного вы отстреляли трех медведей. Вашим трофеем мог быть только медвежонок, который был убит первым. Медведица и второй медвежонок конфискуются как отстрелянные без разрешения. Но и первый медвежонок подлежит конфискации, так как охотились вы без путевок, то есть незаконно... Надеюсь, теперь вы всё поняли?
      ...Медведей и охотников привезли на тракторе уже поздним вечером. Несмотря на мороз, возле дома Гвоздевых собралась большая толпа. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые - всем хотелось посмотреть на медведей и на браконьеров, за которыми ездили в лес сам участковый и районный охотовед.
      Толпе любопытных в свете тракторных фар предстала довольно жалкая картина: посреди огромных, окованных железом саней сиротливо лежала на боку показавшаяся совсем не большой и не страшной бурая медведица, а подле нее - головастые, со взъерошенной окровавленной шерстью два медвежонка. Один медвежонок был заметно меньше другого, и на груди его, под шеей, розовел испачканный кровью треугольничек белой шерсти.
      - Страсти-то какие!.. - шептала закутанная в пуховый платок пожилая женщина. - Будто баба с двумя ребятенками убитая... И лапы-то, как у покойницы, связаны...
      Андрюшка немо смотрел на медведицу с этими нелепыми веревками на лапах, на закоченевших медвежат, страшных неестественной лохматостью и спекшейся и замерзшей кровью на впалых боках, и видел, понимал, что это она, та самая медвежья семья, которая так вольно и смело делала свои набеги в овес на Стрелихе. В глазах рябило. Он тронул за плечо шмыгавшего носом Борьку и чужим голосом сказал:
      - Пошли, Бориска... Чего уж теперь!..
      А браконьеры возились около своей машины. Они рады были уехать как можно быстрее, чтобы не видеть ни этой толпы, стоящей вокруг тракторных саней, ни конфискованных медведей. Но "Москвич", целый день стоявший на морозе, как назло, не заводился. Браконьеры нервничали, ругались между собой, кляня и эту "дикую" деревню, и охоту, и друг друга, но машина была мертва. Наконец бородач не выдержал, подошел к трактористу.
      - Дерни, пожалуйста! - с дрожью в голосе попросил он. - Аккумулятор совсем посадил.
      - Да пошел ты!.. - отмахнулся от него тракторист.
      Охотовед тронул его за рукав, сказал:
      - Ты все-таки помоги им. Техника тут ни при чем...
      32
      Андрюшка спал плохо. То ему снились бородатые людоеды, которые хотели его поймать и зарезать, то являлся огромный черный медведь и человеческим голосом ревел: "Ты убил моих медвежат? Ты?! Ты?!" Андрюшка клялся, что он ни в чем не виноват, что сам очень жалеет медвежат, но черный медведь не верил и гонялся за ним по лесу и все повторял свой страшный вопрос.
      Андрюшка просыпался, недвижимо лежал, глядя в темноту широко раскрытыми глазами, наконец успокаивался, но, как только дрема снова овладевала им, страшные видения вновь возникали в его воспаленном воображении.
      Он поднялся еще затемно. Матери, как всегда, уже не было: доярка, она всегда уходила на ферму очень рано и возвращалась позднее всех в доме. Отец и бабка завтракали.
      - Ты чего? - удивился Вадим Сергеевич. - Или опять на рыбалку?
      - В лес пойдем. Берлогу с Борькой посмотрим.
      - А-а, сходите, сходите... Берлогу поглядеть - это интересно.
      Андрюшка умылся, вяло, без аппетита поел и пошел к Борьке. С вечера они ни о чем не договаривались - мысль сходить в лес пришла Андрюшке в голову утром, и он был уверен, что Борька еще спит.
      Но Борька не спал. Нахохлившись и обхватив руками колени, он одиноко сидел на лежанке и тупо смотрел в угол.
      - Ты?.. - Борька вздрогнул, увидев на пороге Андрюшку. - А я хотел к тебе идти. - Он соскочил с лежанки, сунул босые ноги в валенки. - Знаешь что?
      - Что?
      - Сходим в лес, а? К берлоге.
      Андрюшка поразился такому совпадению Борькиного желания со своим собственным.
      - Следы посмотрим, - продолжал Борька. - А вдруг и вправду три медвежонка было, да они не заметили. Я папке сказал, так он не верит. Охотников, говорит, четверо было, если и дедка считать, да еще собака. Тут, говорит, не то что медвежонок - мышь не могла бы незаметно уйти. Папка говорит, что это либо другая медведица, либо один из медвежонков раньше у нее пропал. А с чего ему пропадать-то?
      - Я тоже всяко думал, - признался Андрюшка. - Медведица та, это точно. И медвежонки такие: который побольше - темный весь, а поменьше - с белым треугольничком. И третий такой же был, с белым. А может, он отдельно лег? Ведь дедко Макар сказал, что они и без матери зиму проспали бы.
      - Не знаю... - Борька вздохнул и стал собираться.
      Он обмотал тряпкой маленький топорик, потом завернул в газету несколько белых лепешек да с десяток пряников и все это уложил в небольшой рюкзачок; спички, завернутые в бумажку из-под чая, сунул в карман вельветовой куртки.
      Андрюшка, наблюдавший за этими приготовлениями, удивился хозяйственности Борьки: сам он, как ни странно, в этот раз даже не подумал, надо ли что брать с собой.
      - На лыжах пойдем или так? - спросил Борька.
      - Так. Охотники без лыж ходили. Снегу еще немного в лесу.
      Как старший, Андрюшка взял рюкзак, и ребята вышли из дому.
      Брезжило. Утро было морозным. Тускло светила ущербленная луна, колюче мерцали редкие звезды. На юго-востоке золотилась полоска зари.
      След от тракторных саней блестел, как полированный. За ночь он затвердел в лед, и идти по нему было легко, но скользко.
      На поляну, что была перед Слудным болотом, пришли к восходу солнца. Оглядели место, вокруг которого разворачивался вечером трактор. В центре этого большого круга, очерченного санным следом, темнело кострище с черными головнями и рыжеватой золой, рядом с кострищем смятый снег алел пятнами крови.
      - А дальше куда? - спросил Борька, заметив, что от кострища в лес проложено несколько троп в разных направлениях.
      - По крови смотреть надо, - ответил Андрюшка. - Это они дрова носили, пока костер жгли, вот и натоптали.
      След, проложенный охотниками от берлоги, удалось найти без труда: от медвежат, которых тащил за собой толстяк, остался хорошо приметный потаск с розоватыми и красными мазками.
      Шли молча. Андрюшка впереди, Борька сзади. Пересекли болото и углубились в неприютный и мрачный ельник.
      - Теперь, наверно, близко, - вполголоса сказал Борька, озираясь на замшелые ели. - Вон какое... нехорошее место.
      - Глухое место, - согласился Андрюшка. - Не понимаю, как дедко берлогу здесь нашел...
      А след охотников уходил все дальше и дальше. Казалось, что этому темному тонкоствольному ельнику не будет конца. И вдруг след уперся в горушку, на которой росли высокие, с корявыми сучьями желтые сосны и матерые разлапистые елки. Вильнув вправо, след потянулся краем склона, мазки крови превратились в сплошные красные полосы. Андрюшка невольно сбавил шаг, стараясь ступать мягче и бесшумнее, будто приближался не к месту вчерашней охоты, а к не тронутой еще медвежьей берлоге. Через полсотни шагов он остановился и не сказал - выдохнул:
      - Здесь...
      Сплошь истоптанный снег был густо расцвечен алыми и багровыми пятнами. Освещенные солнцем, эти пятна вызывающе краснели среди снежной белизны, будто немо кричали о разыгравшейся здесь драме.
      Ребята подавленно молчали, не имея ни сил, ни желания двигаться и что-то делать. Они бессмысленно шарили глазами по этим пятнам, будто окровавленный снег гипнотизировал их.
      "Да разве тут могло что-нибудь уцелеть? - вяло шевельнулось в голове у Андрюшки. - Разве мог уйти беззащитный медвежонок с этого страшного места?!"
      - Андрюш, вон берлога-то! - сказал Борька и показал рукой на густые елочки, под которыми зияла чернота.
      Елочки росли немного выше и дальше этой окровавленной площадки, и, наверное, потому Андрюшка не обратил на них внимания. Молча подошли к берлоге, остановились.
      Это была просторная круглая яма глубиною не более полуметра. Дно и бока ее устилали еловые лапки, мох и измочаленная древесная кора, а вокруг - елочки, будто специально посаженные.
      - Какое было хорошее место! - с горечью и восхищением произнес Андрюшка. - И сухо, и мягко, и крыша есть...
      - Давай посидим... в берлоге, - неожиданно предложил Борька. - Я вроде как и устал...
      Осторожно раздвинув елочки, ребята забрались в берлогу и уселись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Нижние лапки елочек мешали Андрюшке - задевали за шапку. Он отогнул их, посмотрел вверх. Хвоя была настолько густа, что лишь местами сквозь нее проглядывала голубизна неба.
      - И склон южный, - определил Андрюшка, глянув на солнце, - здесь теплее... Завалило бы их снегом, и спали бы они тут, как в избушке. Слушали бы, как лес шумит, да сны видели бы...
      - А медведи сны видят? - спросил Борька.
      - Конечно! Раз собаки видят, то и медведи должны...
      Борька закрыл глаза, спрятал подбородок в ворот фуфайки и тихо сказал:
      - Я бы и то здесь уснул. Прямо сейчас...
      О том, что минувшая ночь прошла у него почти без сна, он умолчал.
      33
      Андрюшка смотрел из берлоги на истоптанный склон горушки, мысленно представлял, как со злобным лаем бегает вокруг черная собака, а в десяти шагах от берлоги стоят люди, готовые в любой миг разрядить свои ружья в то, что покажется из-под елочек на белом снегу, и понимал, что уйти отсюда незамеченным невозможно.
      - Не было третьего медвежонка, - сказал Андрюшка после долгого молчания. - Раз не убили, значит, не было.
      - Все равно надо проверить, - отозвался Борька, - чтобы не думалось...
      Следов - человеческих, собачьих, но только не медвежьих! - вокруг берлоги было столько, что не имело смысла в них разбираться. Чтобы не тратить понапрасну время и не путаться, Андрюшка предложил взять место охоты в большой круг, и тогда будет сразу видно, вышел кто за пределы этого круга или не вышел.
      Они так и сделали. Сначала прошли своим следом сотню метров в сторону дома, потом свернули вправо и по снежной целине поднялись на гребень горушки. Постояли, слушая тишину зимнего дня, огляделись и, не сговариваясь, двинулись поверху вдоль островины. Шли медленно, внимательно оглядывая снег, но нигде ни царапины. Они уже миновали место напротив берлоги - она осталась справа внизу, на склоне островины, - и тут неожиданно наткнулись на след: какой-то небольшой зверь - а кто здесь мог быть, кроме собаки и медвежонка?! - короткими прыжками пересек островину по снежной целине. Он бежал именно со стороны уже невидимой отсюда берлоги! У Андрюшки гулко забилось сердце. Он смотрел на нечеткие в рыхлом снегу следы, и в висках стучало: "Неужели он, третий? Неужели ушел?!"
      - Андрюш!.. Это ведь... не собака, - взволнованно прошептал Борька. - У собаки прыжки длинные. И ямки в снегу от собачьих лап узкие. А тут... Будто всеми четырьмя лапами вместе...
      - Это он, он, Бориска! Наш, третий. Уцелел все-таки, ушел!.. - От волнения Андрюшка говорил отрывисто, с паузами, будто ему не хватало воздуха; глаза влажно блестели.
      Они свернули по следу, охваченные единым порывом скорей убедиться, что это пробежал именно медвежонок, чудом избежавший смерти. Но не прошли и десяти шагов, как увидели на следу алое пятнышко. Андрюшка так и обмер.
      - Кровь... И тут кровь!.. - Сорвавшись с места, он побежал по следу, подгоняемый предчувствием непоправимой беды.
      По северному склону островины медвежонок спускался шагом. След, меченный расплывчатыми алыми пятнами и рубиновыми каплями замерзшей крови, ушел в ельник, потом, сделав полукруг, снова возвратился к островине и потянулся по ее северной кромке. Вот он нырнул под густо осыпанные снегом елочки и пропал. Ребята остановились, тяжело дыша.
      - Может, здесь? - шепнул Борька.
      - Наверно... - отозвался Андрюшка, не решаясь нагнуться и заглянуть под елочки: он почти не сомневался, что увидит там уже мертвого, застывшего на морозе медвежонка.
      - Сейчас посмотрю, - сказал Борька и опустился на колени. Потом он встал на четвереньки и сунул голову под еловые лапы.
      "Погиб, и этот погиб!.." - думал Андрюшка, отрешенно глядя на искрящийся снег.
      Борька поднялся.
      - Нету! Он тут лежал. Крови много, а его нету. Туда ушел. - Борька махнул рукой вперед.
      След медвежонка и в самом деле вынырнул из-под елочек и, петляя, потянулся по краю островины. Шаги были коротенькими: чувствовалось, что медвежонок слаб и еле бредет.
      - Смотри!.. - Борька вдруг остановился и схватил Андрюшку за рукав.
      Но и сам Андрюшка уже видел рваные пятна расплесканного до земли снега на склоне рёлки - еще один зверь, видимо очень крупный, трехметровыми прыжками пересек островину, взрыв широкими лапами снежную пелену.
      - Вот это пропаха-ал!.. - прошептал Андрюшка, пораженный мощью звериных прыжков. - Помнишь на Стрелихе черного медведя? Это, наверно, тот. Видно, тоже лежал где-то здесь, а когда началась стрельба, убежал.
      Он не без опаски посмотрел в ту сторону, куда умчался зверь, - след по прямой уходил в ельник.
      На пересечении следов ребята поняли, что медвежонок прошел позднее. Он не свернул за взрослым медведем, а побрел дальше, волоча лапы и пятная снег своей кровью.
      Чем дальше, тем чаще совался медвежонок под деревья, видно, искал место, где бы спрятаться. И он ложился не раз и не два, но скоро вставал, пометив лежку розовыми пятнами, и опять шел, чтобы снова лечь и снова встать и куда-то брести: то ли рана беспокоила его, то ли было ему холодно, то ли ему всюду мерещилась опасность.
      Уже на самой оконечности островины медвежонок заполз под старую ель, шатром свесившую заснеженные лапы до самой земли, да тут и остался. Ребята обошли елку кругом, но выходного следа не было.
      - Наверно... умер, - сказал Андрюшка, и Борька увидел, что лицо его заметно побледнело.
      - А если... живой? - шепотом спросил Борька.
      - Если живой?.. Да если он живой, я его на руках домой унесу! Андрюшка порывисто раздвинул хвою и сразу увидел в подножии ствола ели пушистый темный комок.
      Медвежонок полулежал на боку, скрючившись, поджав под себя лапки и спрятав голову куда-то на грудь, к животу.
      Андрюшка осторожно опустил руку на спину медвежонка, но тут же отдернул ее: медвежонок зашевелился, стал поднимать голову.
      - Живой!.. - невольно вырвалось у Борьки. - Не убежал бы!
      Но медвежонок даже не пытался подняться на ноги. Повернув голову, он смотрел на ребят маленькими черными глазками. И столько ненависти и злобы - не страха! - было в его взгляде, что Андрюшка на миг растерялся. И тут он вдруг увидел под горлом медвежонка светлую шерстку. Это сразу придало решимости: ведь перед ним был уже виденный раньше, знакомый медвежонок!
      - Ну, маленький, обожди, потерпи, мы сейчас!.. - пробормотал Андрюшка.
      Он скинул рюкзак, снял с себя фуфайку и расстелил на земле рядом с медвежонком.
      - Мы его завернем, - пояснил Андрюшка свое намерение. - Он, наверно, уже замерзает!..
      - Смотри, чтоб не укусил! - предупредил Борька. - Вон как смотрит!
      Андрюша только рукой махнул. Он смело склонился над медвежонком, чтобы взять его под грудь и перенести на фуфайку, но тут же почувствовал, как крепкие челюсти сомкнулись на запястье правой руки.
      Но сил у медвежонка только и хватило на эту последнюю отчаянную попытку защитить себя. Давление зубов сразу же ослабело, и Андрюшка без труда высвободил руку из пасти медвежонка. Не давая зверьку собраться с новыми силами, он опрокинул его на фуфайку, быстро прикрыл полами и стал торопливо застегивать пуговицы. Медвежонок вяло шевельнулся и затих.
      - Ворот еще надо бы завязать и рукава, - сказал Андрюшка.
      - У меня где-то была веревочка. - Борька пошарил в карманах и вытащил бечевку, ту самую, которой пользовались при устройстве лабаза.
      Вдвоем ребята крепко связали ворот фуфайки, потом связали оба рукава, и медвежонок оказался в теплом мешке.
      - Замерзнешь ты... В одном-то свитере, - сказал Борька. - Попробуй надеть под низ мою вельветку, может, налезет? А не налезет - распороть можно.
      - Ничего не надо. Быстро пойдем, не замерзну!
      Андрюшка просунул руки под фуфайку и, как ребенка, поднял медвежонка к груди. Он не ожидал, что медвежонок окажется таким тяжелым, и понял, что донести его до деревни будет не просто. Но знал, что донесет, чего бы это ни стоило.
      34
      Сколько весит восьмимесячный медвежонок - пуд, два, три пуда?.. Когда Андрюшка поднял его под разлапистой елкой, он подумал, что в медвежонке килограммов двадцать, не меньше. А через какой-то километр ему уже казалось, что ноша тянет больше сорока. Руки болели от плеч до кистей, фуфайка с медвежонком неумолимо разгибала их, и Андрюшке стоило огромных усилий удерживать ее у своей груди. Когда же почувствовал, что сил больше нет, что еще шаг - и драгоценная ноша упадет в снег, он опустился на первую подвернувшуюся кочку и положил медвежонка на колени.
      - И до чего тяжелый!.. Руки отваливаются.
      - А он... не умер? Почему он не шевелится?
      - Тепло ему, вот и лежит спокойно. Иногда и шевельнется маленько, будто вздрогнет.
      - Ты видел, где у него рана? - спросил Борька.
      - Где-то в груди. Шерсть под грудью кровяная. Когда его на фуфайку перевернул, тогда и заметил. И правая передняя лапка тоже в крови... Только бы до деревни донести, а там сразу за ветеринаром сбегаем.
      Борька развязал рюкзачок, достал лепешки и пряники, подал Андрюшке.
      - Вот поедим, и я попробую его нести. Хоть немножко. Я, смотри, маленький, а сильный!
      Андрюшка считал, что нести медвежонка Борьке, конечно, не по силам, но возражать не стал.
      - Попробуй, - сказал он. - Немножко поднесешь, и то хорошо.
      Борька, ободренный такой поддержкой, пронес медвежонка не меньше сотни метров. Потом вдруг опустился на колени и дрожащим от напряжения голосом сказал:
      - Всё, больше не могу...
      Андрюшка из рук в руки принял ношу, и ребята пошли дальше. А солнце уже клонилось к западу, и было ясно, что засветло в деревню не прийти.
      "Носилки бы сделать, - думал Борька. - Только на носилках холодно ему будет, вон как морозит! На руках теплее..."
      ...В зимнюю пору колхозные механизаторы работали по субботам и воскресеньям не полный день, и Вадим Сергеевич возвратился домой, едва начало смеркаться. Он не на шутку встревожился, узнав, что Андрюшка и Борька еще не пришли из лесу.
      - Они ведь не больно и заботятся, - ворчала бабка Перьиха. Дорвутся до воли, так и чуру не знают. Теперь-то уж, поди, в домашнюю сторону правят...
      Не успокоившись таким предположением матери, Вадим Сергеевич решил сходить к Сизовым: может, ребята уже вернулись, но застряли у Борьки?
      Но бабка была права: в эту самую пору Андрюшка и Борька действительно "правили" к дому, однако были всего на полпути к деревне. Они опять сидели на снегу, отдыхая, быть может, в десятый раз. После каждого такого отдыха ноша уже не казалась легче, а руки, наоборот, становились все слабей и непослушней.
      - Придумал! - почти выкрикнул Борька. - Мы его вместе, вдвоем понесем. У тебя есть в брюках ремень?
      - Есть.
      - И у меня есть. Только дыры придется в фуфайке сделать. Проденем в эти дыры ремни и...
      - Не так надо, - возразил Андрюшка, живо ухватившись за Борькину мысль. - Мы из ремней лямки сделаем, чтобы медвежонок за спиной, как в ватном мешке, сидел!
      Перочинным ножом Андрюшка нарезал дыр по нижнему краю фуфайки и тремя большими стежками прошил ее своим ремнем, а пряжку застегнул. Второй ремень ребята пропустили в сквозное отверстие, прорезанное возле веревочки, которой был стянут ворот, и все получилось отлично. Сначала ремни оказались длинноваты, но Борька подтянул их, перестегнул пряжки на другие дырки, и фуфайка с медвежонком удобно легла поперек Андрюшкиной спины.
      Перемена положения, видимо, доставила раненому медвежонку какое-то беспокойство, и он заворочался.
      - Шевелится, он шевелится!.. - восторженно прошептал Борька.
      - Конечно, шевелится! Теперь мы его хоть за двадцать километров унесем!..
      Уже светилось огнями недалекое Овинцево, когда перед ребятами на тракторном следу неожиданно возникли из густой темноты две человеческие фигуры.
      - Кажется, шагают наши пропащие!.. - раздался глуховатый добродушный голос.
      Андрюшка, узнав своего отца, почувствовал во всем теле такую усталость, что едва удержался, чтобы тут же не сесть в снег. Он остановился, опершись рукой на Борькино плечо, и хрипло и радостно сказал:
      - Ну, теперь-то, Бориска, мы пришли!
      Рядом с Андрюшкиным отцом был Федор Трофимович.
      Отец Борьки, понимая, насколько устали ребята, сам вызвался сходить за ветеринарным врачом и сразу отправился на центральную усадьбу колхоза.
      - Ты уж, Федя, поторопись! - крикнул ему уже с крыльца своего дома Вадим Сергеевич. - Если Виталия Максимовича нету, к Нюшке-фельдшерице сбегай!
      - Все сделаю! - отозвался из темноты Сизов-старший.
      Когда Вадим Сергеевич со своей странной ношей на руках вошел в избу, Перьиха чуть не упала в обморок. Но, увидев, что следом за сыном через порог шагнул Андрюшка, а за ним и Борька, тотчас успокоилась и громко спросила:
      - Чего такое принес-то? С ремнями!..
      - Ты потише, - предупредил ее Вадим Сергеевич. - Медвежонок раненый.
      - Еще не легче!.. - Старуха так и села на лавку.
      Вадим Сергеевич бережно опустил закутанного медвежонка на пол посреди избы, скинул с себя полушубок. Он сам вытащил из фуфайки ремни, мысленно подивившись сметливости ребят, перерезал веревочки, которыми были связаны рукава и стянут ворот, потом расстегнул все пуговицы и тихонечко раскинул полы. Медвежонок лежал на левом боку, поджав лапы и подогнув к груди мордочку. Глаза его были закрыты, он прерывисто и часто дышал. Шерсть на передней лапе повыше локтя и на груди свалялась и слиплась от запекшейся крови.
      - Папка, а он живой? - спросил Вовка, тараща на медвежонка круглые зеленоватые глаза.
      - Видишь, дышит, - тихо отозвался Вадим Сергеевич. - Значит, живой!
      - И его можно потрогать?
      - Нельзя, - ответил Андрюшка. - В лесу он меня знаешь как за руку тяпнул!..
      Бабка Перьиха тоже подошла, чтобы посмотреть медвежонка. Склонившись над ним, она постояла так и сказала с безнадежным вздохом:
      - Не жилец.
      Борька испуганно глянул на старуху, а Андрюшка хмуро сказал:
      - Лечить ведь будем!..
      Неизвестно, что подействовало на медвежонка - тепло, яркий электрический свет или людской говор, - но он вдруг упруго разогнул спину, приподнял голову и забился на месте, делая отчаянные попытки встать на ноги; глаза его хищно посверкивали. Вовка шарахнулся к бабке, Андрюшка же схватил отцовский полушубок и накрыл им медвежонка.
      - Боится, - шепотом сказал он. - Может, его в спальню перенести? Свет выключим, заходить пока не будем...
      - Сначала место надо подготовить, - возразил отец. - Пусть полежит под шубой, а я ему угол в спальне отгорожу.
      И он отправился в сарай готовить доски.
      35
      Ребята очень волновались, приедет ли ветеринарный врач: а вдруг его не окажется дома? Но врач приехал. Это был высокий, уже не молодой человек, сухой и подвижный, с обветренным и красным с мороза лицом. Пожимая широкую ладонь Вадима Сергеевича, он укоризненно сказал:
      - Когда только вы привыкнете пользоваться телефоном? Ведь можно было позвонить мне из конторы бригады или от Гвоздевых! Человека сгоняли в такую даль, - он кивнул на Сизова-старшего, - и я приехал на целых полчаса позднее, чем мог бы. Надеюсь, не опоздал? Жив еще ваш найденыш?
      - Жив, жив!.. - в один голос ответили Андрюшка и Борька.
      Виталий Максимович разделся и прошел в комнату, прихватив привезенный с собой чемоданчик.
      - Это он тут, под шубой?
      - Он. Свету боится, вот и пришлось прикрыть, - пояснил Вадим Сергеевич.
      Виталий Максимович приподнял полушубок и несколько секунд внимательно смотрел на медвежонка.