Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
      Город Света
      С к а з к а
      Глава первая
      КУЗЯ И БАБУШКА
      Жил-был один мальчик, звали его Кузя.
      Он довольно туго соображал, хотя ему исполнилось уже четыре года.
      Так, например, гуляя в парке, Кузя всегда отдавал свои игрушки, мяч и велосипед первому попавшемуся ребенку или какому-нибудь оборванному дедушке.
      Если ему покупали мороженое, он тут же оказывался в кружке желающих откусить или, что еще интересней, не протестовал и кивал, когда у него ловко брали сразу все мороженое целиком.
      Бабушка и мама обижались:
      - Не можем же мы кормить всех мороженым и покупать велосипеды на целую роту!
      А Кузя не понимал и спрашивал:
      - Почему не можете?
      - Да потому, дурья твоя голова, - сердилась бабушка, - что мы не напасемся тут на всех!
      - А почему? - повторял Кузя глупо-преглупо.
      - Да денежек нету!
      - Да есть! Есть, бабушка! У нас их много!
      - Здравствуйте! Где это ты видел у нас много денег? - тихо спрашивала бабушка и уводила ребенка подальше.
      - А в шкафу! Вот ты, бабушка, не знаешь! А я сам видел, как мама считала. Пошли покажу!
      - Тихо! - командовала бабушка. - Не ори! Это... Это мама собирает на диванчик тебе! Надо много денег, чтобы купить тебе диванчик!
      - Мне не надо диванчика!
      - Как?! Ты же растешь! Скоро ты в своей кроватке не будешь помещаться!
      - Знаешь, - отвечал на это Кузя, - я как-нибудь обойдусь.
      - И что ты предлагаешь? - Бабушка довольно свирепо оглядела Кузю.- Ты предлагаешь эти деньги им отдать? Всем твоим так называемым друзьям и этим бомжам?
      - Да, бабушка!
      - Но ведь ты видишь, что мама с папой работают целыми днями, страшно устают и зарабатывают не так уж много!
      - Но мне не нужно ничего!
      - А, кроме тебя, есть еще и другие люди в доме! А нам нужна стиральная машина, эта все время ломается. И я тогда стираю руками! Смотри, какие у меня руки! Ты же ни о чем не думаешь и ползаешь прямо по песку! И нам нужен второй телевизор, чтобы папа с мамой не ругались каждый вечер из-за его футбола. А твой отец считает, что вообще все надо бросить и купить подержанную машину. Чтобы он мог лежать под ней все выходные, я думаю! И тратить последние деньги на запасные части! Этим все и кончится! А ты говоришь - диванчик...
      - Бабушка! Но я ведь не хотел мороженого... Поэтому и отдал!
      - А я вот хотела! А купила только тебе! А ты немедленно все роздал этим твоим друзьям! Ты думаешь только о них! А обо мне не думаешь!
      Бабушка была готова заплакать.
      - Ну давай купим мороженое тебе! - воскликнул Кузя.
      Но она горестно сказала:
      - Мне нужно еще на обед что-то сообразить. Может не хватить. И потом! Почему мы должны на всех пахать? У этих твоих дружков у всех есть свои родители, вот пусть они им и покупают мороженое.
      - Нет, - отвечал Кузя, - у него нету родителей.
      - У кого?
      - У того грязного дедушки! Который лежит там в кустах!
      - Разумеется, что нету! - ворчала бабушка. - Он сам дедушка, сам себе может купить! А не лежать как лодырь!
      - Но он ведь не купил!
      - Значит, не захотел! - говорила бабушка.
      - Нет, - возражал малыш Кузя, - у него слюнки потекли, он сказал "дай куснуть". Он очень захотел мороженого!
      - А на всякое хотение есть терпение.
      - Что это значит?
      - То и значит! Надо сдерживаться! И зарабатывать на себя! Вон бабушки около метро торгуют сигаретами, букетами... А дедушки ни фига ничем не торгуют! Барство! Лежат в кустах и бутылки собирают!
      - Но если человек хочет велосипед или мороженое, а у меня есть, а у него нет, почему ему не дать? - опять, как попугай, повторял Кузя.
      - Но это твое мороженое! - кипятилась бабушка. - Твой же велосипед! А не их!
      - Ну вот если это мое, вот я и отдам свое мороженое и свой велосипед, - в который раз возражал Кузя.
      - Но куплено-то тебе! А не им! И, между прочим, на твоей мамы денежки! Опять снова начинается! Замолчи!
      - Баба! Этот дедушка сказал: "Не надо быть жадным, сынок!"
      - А тогда чего этот твой дедушка сам жадный и у тебя отбирает?
      - Он не жадный!
      - И мама с папой имеют право спросить, куда ты деваешь ихнее добро! То, что тебе дали! - снова объясняла ему бабушка, выйдя из терпения. Когда сам начнешь зарабатывать, будешь швырять деньги как карты, направо-налево, я уже предвижу, а сейчас деньги не твои, мороженое не твое, велосипед не твой, отдавать всякой шпане не имеешь права! Дурачок ты у меня.
      И она обнимала его и шла отнимать обратно велосипед и игрушки, пока люди не опомнились и не унесли все это к себе домой. А мороженое уже успевал дожрать всегда лежавший в кустах нетрезвый дедушка.
      И дома все жаловались друг другу на Кузю.
      Кузя на первый же звонок открывал дверь, и к нему полюбили приходить друзья со двора, довольно взрослые хулиганы лет семи и даже восьми, здоровенные лбы.
      Всем уже была известна тупость Кузи.
      Зайдут и спрашивают:
      - А можно я это возьму?
      Кузя же отвечает:
      - Бери, бери! Что хочешь бери, не жалко!
      То есть совершенно по-дурацки себя ведет.
      А потом прибегает из кухни разгоряченная бабушка и не дает выносить из дома игрушки, телевизор и магнитофон, а также куртки и шапки.
      А Кузя расстраивается:
      - Почему ты обидела моих друзей? Им так понравилось ко мне ходить! Они так любят меня!
      - Понравилось, как же! - отвечает бабушка. - Им понравились наши вещи, вот что!
      - Ну и хорошо, - говорит этот совершенно невыносимый мальчик. - Им понравились, пусть забирают.
      - Ну ладно, - вступает в разговор папа, - а если мой телевизор, например, нравится и мне тоже, как тогда?
      - Тебе тоже нравится? - спрашивает удивленный Кузя. - Ты же все время смотришь передачи и ругаешься, что нечего смотреть, ты же кричишь: вот идиоты, ты же говоришь про него "этот дурацкий ящик"!
      Папа молчит, не зная, что сказать, и готовит хороший подзатыльник вместо этого.
      - Это ничего не значит, - вступает в борьбу умная бабушка, - мало ли, мы и тобой сейчас, например, недовольны, но не отдавать же тебя! И по телефону не всегда нам звонят с хорошими новостями, но не выкидывать же его! Ты понял?
      - Нет, - отвечает малыш Кузя, - я считаю, что надо все отдать, и тогда не о чем будет горевать, понимаете?
      - Хорошо, а эти твои друзья, которые к тебе приходили, они отдадут тебе что-нибудь из своего?
      - А мне это не страшно. Мне ничего не нужно, - так отвечал этот Кузя.
      - Ага! - восклицал выведенный из терпения отец. - Тебе, дураку, ничего не нужно, потому что у тебя все есть! А вот ты не будешь же спать прямо на земле в каком-нибудь окопе и жевать траву, как тот козел? Вместо того чтобы спать в своей кровати и есть, как сейчас, жареную картошку?
      - А это можно, есть траву? Тогда вообще все было бы просто!
      - Нет! - вопила в ответ бабушка. - Нельзя! Мы не козлы и не баранье какое-то! Чтобы жевать траву и хлебать из лужи! Мы люди! А люди должны жить в доме, в тепле, есть вареное и носить одежду! И быть людьми! А то все придет в негодность! Вообще везде! Дома развалятся, дороги будут разбитые, одна грязь, есть будет нечего и топить нечем! А чтобы этого не случилось, надо трудиться! Понял?
      - Не знаю, - честно отвечал Кузя.
      - Вот как мама с папой все время вкалывают! Слышишь меня? Ой, я вижу, ты ничего опять не понял. Ну мал еще.
      - Я уже большой! - заявлял Кузя. - Вы сами говорили, что я уже большой и должен уметь сам одеваться! Сам застегиваться!
      - Ну вот попробуй поспорь с ним, - махала рукой бабушка. - Все, иди мой руки - и обедать.
      Глава вторая
      СИРЕНЬ И ТОПОР
      А по соседству на планете происходили такие дела, что одна фея должна была скоро улетать с Земли.
      Ее звали фея Сирени.
      Обычно феи проводят на земле срок в несколько тысяч лет, и за это время они худо-бедно стараются навести порядок в своем хозяйстве, и этой фее кое-что удалось сделать, правда, не везде, а только в некоторых странах с теплой весной. И вот теперь этой фее Сирени уже пора было лететь в свой город Света за новыми силами.
      Жизнь на Земле - вещь дико утомительная. Для обыкновенных жителей это дело всегда кончается полным и безоговорочным отдыхом ото всех забот, хотя многие надеются на лучший исход (и напрасно).
      С феей Сирени все это происходило тоже впервые, и она точно не знала, когда придет ее время, только было предчувствие, что скоро она вернется в город Света.
      Может, ей предстоял длительный отпуск, а потом - смотря по обстоятельствам.
      Если и возвращаться уже будет некуда, то фея, само собой, застрянет в своем прекрасном городе Света на две-три вечности, пока не зародится на месте Земли какой-то новый сгусток туманов, свежего воздуха, ночной росы и утренних лучей.
      Фея Сирени, правда, успела привязаться к своему временному месту жительства, да и сил было вложено немало. А всегда больше любишь то, что сам сделал, верно?
      Поэтому она с большой неохотой приготовляла силы для того, чтобы уронить последние (они же и первые) слезинки, по одной из каждого глаза.
      Фея Сирени давно уже выглядела плоховато, летала все меньше и меньше.
      Она, правда, надеялась найти кого-нибудь себе в замену, но никто ей не попадался. Одна очень старая монашенка, один старик весь в белом, тоже слабоватый, десяток кротких женщин... Никто из них не взялся бы ничем руководить. Умные были и какие-то нерешительные, прямо как святые.
      Положение становилось опасным, поскольку ослабевшая фея Сирени следила за порядком на Земле, а именно на Землю эмигрировал в незапамятные времена (то есть несколько тысяч лет назад) колдун Топор, существо вредное и злорадное.
      Топор всячески портил жизнь здешних обитателей и делал это с большим успехом - а фея людям помогала, в особенности детям.
      Топор считал себя старожилом на планете Земля, знал тут все закоулки и тайны человеческой души, и он искренне ненавидел фею Сирени, говоря, что не надо вмешиваться в жизнь людей, пусть делают, что им хочется, и тогда они с успехом сами друг друга переколотят и перебьют, и это и есть полная свобода для человечества, свобода и равенство, то же самое и братство.
      То есть каждый равен другому, и никто не имеет право владеть чем-то, чего нет у других. А если владеет, то его надо пришибить первой попавшейся кувалдой, отнять несправедливо заграбастанное и присвоить его (до тех пор, пока у следующего земляка не накипит на душе и он не примется крушить все вокруг себя молотом, как озверевший кузнец своего счастья), и в результате весь этот мир насилья должен быть разрушен!
      И жирные, заевшиеся страны с умеренным климатом должны провалиться в пучины вод морских! Как вот Атлантида когда-то.
      И в таком случае, ежели это произойдет, то есть если все людишки благополучно вымрут, планета колдунов Черная Грязь всем скопом переселится на опустевшую планету Земля, где все-таки много светлее, есть воздух.
      А у них на Черной Грязи всегда было пасмурно, холодно и мокро, даже жидко, всюду булькали лужи нефти, которой эти несчастные питались, а в атмосфере воняло керосином, тухлыми яйцами и забродившей подвальной картошкой, такие страшные были климатические условия. Черногрязевцы все как один мечтали превратить свою планету в огнедышащую пустыню с очень редкими колодцами, но зато с частыми фонтанами нефти.
      Таким образом, колдун Топор выполнял благородное дело по освобождению Земли от человечества, чтобы обеспечить светлое будущее бедным жителям Черной Грязи, в число которых входила и пожилая мамаша Топора, которую он любил всем сердцем и признавал - после долгих скандалов по телефону, - что на старости лет (бабульке исполнилось дикое количество веков) она имеет право отдохнуть и переехать в более сухое место.
      Надо сказать, что мамаша Топора по имени Зараза Ивановна вообще жила на дне гнилого болота и имела вид гигантской запятой, всю жизнь пресмыкалась, как какое-то поганое земноводное, хотя при этом свободно разговаривала с сыном по межпланетной связи, диктовала ему условия своего переезда на Землю и многим была недовольна, в частности тем, что все идет медленно.
      - Как там наши пустыни? - спрашивала она. - Растут?
      - Какие это ВАШИ пустыни, мама? Они пока ихние... Да. Понял. Ой, мама, не лезьте. И не угрожайте. Не оборвете мне руки-ноги. Да! Вам еще сюда рано. Климат, говорю. КЛИ-МАТ суровый! Снег идет круглогодично. Завалило все, да! И все пустыни: Сахару, Гоби, Атакаму, Ямал. Выкиньте ваш телевизор, он неправильно показывает тутошнюю погоду. Врут они все! Купленные журналисты! Да! Нет, представьте себе, мама, я не лежу на дне болота, да! Руганью вы ничего не добьетесь, МАМА. Я не лепечу бред! Нет, мама, не КАК сивый лошадь! Много трудностей! А все, что надо, я делаю, отвечал раздраженный сын.
      Но, по правде говоря, если Топор и спешил, то не слишком, ему было понятно, что с приездом мамаши он потеряет свою самостоятельность и будет под каблуком у Заразы Ивановны, - именно поэтому он в свое время и эмигрировал с Черной Грязи.
      То есть каждое дело имеет свои две стороны - плохую и хорошую.
      Доведи Топор свое черное дело до конца - тут же на Землю кидается рой его земляков, и не исключено, что они вскоре превратят такое милое и приятное место в гнилое болото или, еще того краше, в грязную пустыню.
      Так что хоть природная зловредность проявлялась в Топоре ежеминутно то кинет самолет в море, то устроит ураган, то цунами, а то и взорвет к своей маме целый центр города, оставив одни обугленные стены, - но Топор не слишком спешил со всем этим.
      Правда, если бы Топор не хлопотал, то фея Сирени успешно научила бы всех людей взаимной вежливости, чистоте и доброте, но тогда Топору было бы страшно обидно за напрасно прожитую жизнь.
      А ведь известно, что надо прожить ее так, чтобы было бы мучительно приятно.
      Стало быть, Топор пакостил, но все время себя укорачивал, не желая раньше времени оказаться в кругу своей безобразной семьи черногрязевцев.
      Другими словами, он в чем-то даже полюбил Землю, на которую эмигрировал, хотя всем ее коренным обитателям искренне желал провалиться на этом месте.
      Земля, но без жителей вообще - вот что его бы устроило.
      Поэтому он любил ночь, безлюдное время, любил рассветы в полях и городах, когда все чисто и пусто, когда можно носиться повсюду беспрепятственно, сам и один, как король, роняя комья переваренного и свободно выпуская шлейф вонючих выхлопных газов (что делать, против собственной природы не попрешь).
      А потом просыпались и вываливались из домов людишки, сброд, шумели, портили природу, загрязняли среду обитания.
      Глава третья
      ДВЕ ЖЕМЧУЖИНЫ
      Мы остановились на том, что фея Сирени слабела. Она потеряла силы настолько, что даже не могла себя защитить. Надо было улетать. Но как?
      Чтобы взлететь, ей нужно было опереться на что-то, но на что?
      Она уходила с места своей службы, а это всегда очень трудная вещь покидать работу, которую любишь и на которую потратил жизнь.
      Кстати, она не знала вообще, как это делается - увольнение отсюда и насколько это трудно.
      Никто на Земле ничего такого не предвидит, надеется на лучшее и на счастливый конец.
      Вроде оно должно было произойти само собой. Какой-то дальнобойный луч мог сверкнуть - примерно так она прибыла на Землю.
      Фея Сирени скиталась, таким образом, в виде пятнышка или короткого луча по белу свету, и без ее присмотра все начинало хиреть, происходили катастрофы, бедствия, а уж колдун Топор совершенно распоясался и даже показался по телевидению, открыто объявив миру тайную войну, причем без адреса и времени - постоянную войну против всех.
      Причем его было видно довольно плохо - какой-то бледный мужик с гадкой улыбкой, как будто он только что с удовольствием отомстил, но при этом измарался, пострадали штаны сзади, и он этого стесняется, однако позирует перед камерой как бы специально именно в таком замаранном виде, как бы ничего не скрывая, как истинная звезда, суперстар телевидения.
      Фея Сирени, таким образом, скрывалась, а колдун Топор непрестанно показывал себя, но при этом невидимо находился сразу во многих местах и личинах.
      При этом он повсюду выискивал фею, надеясь победить окончательно. Он чувствовал свою возросшую силу. Ему, разумеется, это было страшно трудно, поскольку фея Сирени имела вид луча света. А мало ли лучей света ложится на землю и просвистывает в воздухе по всем направлениям, в том числе и между людьми! Даже ночью, в глухой тьме, вдруг да чирикнет какой-нибудь ничтожный огонек и пошлет луч прямо кому-то в глаза, а Топор спохватывается и мечется туда-сюда, круша все на своем пути, то есть получаются опять одни пустые хлопоты!
      Он, однако, знал, что фея любит болтаться около особенно добрых и беззащитных детей. Там-то он и надеялся ее поймать.
      Правда, как уловить луч света - вот вопрос.
      Короче говоря, каким-то утром фея Сирени путешествовала по городу в поисках подходящего знакомства с новым ребенком (последнее время только это и утешало ее) и увидела маленького мальчика за кустом, который кормил мороженым сразу трех приятелей гораздо старше его.
      Они быстро, в шесть укусов, прикончили свою добычу, давясь от спешки, и попросили малыша принести им еще.
      Он пошел к бабушке, сидящей на скамейке, и стал просить у нее новую порцию мороженого.
      - Но ты ведь съел уже две? - удивилась бабушка. - Нет, хватит. А то простудишься и не будешь обедать.
      - Буду, буду, бабушка, я очень голодный! - сказал малыш так правдиво, что у феи Сирени навернулись на глаза слезы.
      Эти две слезы упали на песок и застыли там в виде двух жемчужин.
      И два тонких свистящих луча ударили снизу вверх, подхватили с собой маленькое пятнышко света и бесшумно исчезли.
      Запахло чем-то нежным и растаяло.
      Мгновенно, откуда ни возьмись, из-за куста к этому месту попрыгала бойкая большая жаба.
      И тут мальчик, так ничего и не добившись от бабушки, вдруг заметил у себя под ногами две жемчужины, поднял их с земли и понес своим друзьям за кустик.
      - Вот, - сказал он им, - я нашел красивые камушки, хотите?
      - Хрена нам твои пуговицы, дурак, давай мороженого! - завопил самый большой и хорошо стукнул этого дурака по голове.
      - Мороженого больше нет, - ответил ударенный, почесав макушку.
      Двое других плюнули на него, и вся троица удалилась.
      А проворная жаба вдруг съежилась до размеров гусеницы, потом гусеница, извернувшись, быстро лопнула, и на свет Божий вылезла бабочка-капустница, маленько обсохла и зафиндиляла в воздухе.
      В этот момент Топор опять появился на экранах телевидения в грязных с изнанки портках и с бледным, но спокойным видом. Он вымолвил:
      - Краибнмррэ яуя пссту-фссту бзеф-мзеф! Ая? Усиптошись негебреммо. Сю? Шуи опсянась-офсянась бноная арья-шмарья. Бейна фирянэ ифтесла. Ифтесла! Куки? Айя! Нзябзим-шабзим. Каля-маля. Млыфысе?
      И переводчик сказал:
      - Трудно разобрать слова... Расшифровщики работают... Как бы что он все предвидит...
      Испуганные пенсионеры и домашние хозяйки, а также больные, разнообразные отдыхающие на рабочем месте и журналисты это видели и слышали и рассказали всем остальным.
      Малыш Кузя (а побитый дурак был именно он) постоял за кустами оглоушенный и оплеванный, но потом он улыбнулся и побежал к бабушке, стараясь не показать вида, что ему плохо.
      - Что я нашел, бабуля! - закричал он. - На, это тебе!
      Бабушка увидела жемчужины, смутилась, оглянулась и тихо спросила:
      - Ты где это взял?
      - Нашел на песке!
      - Вечно ты всякую гадость с земли подбираешь, потом руки грязные! привычно сказала бабушка, вынула из кармана платок, увязала в него жемчуг, кинула все это в свою бездонную сумку, где при надобности умещалось двадцать кило картошки-моркошки, затем велела Кузе сидеть на лавке, а сама, глубоко вздохнув, пошла вдоль скамеек, бестолково спрашивая:
      - Никто ничего тут не потерял?
      Все стали копошиться в сумках и карманах и бормотать:
      - А что? Что нашли-то?
      Одна тетя потеряла перчатки и зонтик, трое спохватились насчет кошелька, один мужчина обнаружил нехватку золотого кольца и т.д. Пятеро заявили о пропаже крупной суммы денег.
      Ничего не добившись, красная от стыда бабушка подхватила внука и помчалась домой.
      А фея Сирени летела со скоростью света в город Света, ни о чем не думая.
      Между прочим, этого - ничегонедуманья - добиваются многие несчастные создания, мысли которых бегают по кругу в их бедных головах и не дают ни спать, ни что-то полезное делать.
      В такие минуты люди предпочитают смотреть телевизор, особенно всякие игры с выигрышами, или сидят за компьютером, опять-таки играя, или же, на худой конец, решают кроссворды.
      Но у феи Сирени, летящей в потоке света, горе было так велико, что она всполошилась, волшебством заставила себя ни о чем не думать и погрузилась в вечный сон, лететь ей было далеко, много миллионов световых лет.
      А вот вихлявая белая бабочка тоже летела, но невысоко над почвой и на очень малой скорости, следуя за бабушкой и внуком.
      Бабушка очень торопилась и оглядывалась, как мелкий вор.
      Лицо ее загорелось двумя красными пятнами, в глазах стояли слезы, как от ветра.
      Первый раз в жизни бабушка тайно унесла чужую вещь.
      Жемчужины буквально жгли ее, хотя лежали на дне объемистой хозяйственной сумки.
      Она торопливо, волоча за собой внука, ворвалась в подъезд и кинулась к лифту.
      Бабочка-капустница же, огородный вредитель, влетела к ним в форточку в тот же момент и стала, как все эти бестолковые создания, биться о стекло, просясь на волю.
      Глава четвертая
      ТЕЛЕВИДЕНИЕ ВХОДИТ В ДОМ
      Бабушка (которая получила от Кузи две жемчужины) потеряла покой.
      То она примеряла их перед зеркалом - одну на палец, другую почему-то на лоб. Потом одну пониже шеи, а другую в ухо. То сразу обе в уши.
      Выходило необыкновенно красиво.
      То она прятала жемчужины подальше - в старый носок, а носок в пакет, а пакет в шкаф под простыни.
      И не спала ночами, размышляя, за сколько можно продать такие жемчужины и можно ли на эти деньги поехать с Кузей на море.
      Дело в том, что семейка у них была небогатая, родители работали день-деньской, а в выходные отсыпались и бродили по дому в своих ночных нарядах как тени, и вся домашняя работа была на бабушке. А бабушка страшно уставала: она ходила по магазинам, стараясь купить все подешевле, она готовила завтраки, обеды и ужины, стирала, гладила, убирала в квартире и при этом иногда слышала от своих родных такие слова:
      - Ой, мама, я же этого не ем! Сколько раз можно повторять одно и то же!
      Или:
      - Опять все неглаженое! Как же я на работу пойду?
      Или:
      - Почему игрушки валяются? Кузя, ты вообще соображаешь? Я ведь сейчас наступлю на твою машинку! И мама! Почему по всей квартире у вас горелым пахнет?
      (А это, допустим, на кухне сбежало молоко.)
      И много всего слышала бедная бабушка.
      Кузя это тоже слышал, но поскольку ничего другого в своей довольно непродолжительной жизни он не знал, то он и думал, что именно так надо обращаться с детьми и бабушкой.
      Правда, поскольку он был добрый человек, то он сам никогда не делал бабушке замечаний. Только иногда скажет:
      - Я не буду есть суп. Он дурацкий.
      Или:
      - Я не хочу надевать шапку. Мне жарко.
      - Так тебе жарко дома, а мы же на улицу идем!
      И бабушка с ним горячо спорила и ругалась, говоря, что другого супа у нее нет или что на улице ветер, может продуть уши.
      Таким образом, у бедной бабушки жизнь была не совсем счастливая, прямо как у старой Золушки.
      И, размышляя о свалившихся на нее богатствах (две жемчужины), бабушка размечталась об отпуске в каком-нибудь доме отдыха: три раза в день еда, и не надо мыть грязную посуду, убирать помещение и таскать картошку с рынка! Здорово будет, мечтала она, поселиться с Кузей где-нибудь на берегу моря и купаться!
      И она не знала, что жемчужины эти были волшебные.
      Короче, на следующий день была суббота, утром бабушка с ворчанием словила под носом у прыгающего кота бабочку и выпустила ее в окно, а днем, когда родители Кузи, мама в халате, а папа в трусах и майке, сонно завтракали на кухне, зазвонил телефон.
      - С вами говорят из телевизионной программы "Удача"! Вы случайным набором цифр выбраны нашим компьютером. И вы выиграли поездку на море! сказал женский голос.
      А мама Кузи, женщина умная и ядовитая, ответила:
      - Спасибо, нам не надо. Мы все понимаем. Уже обманули так многих.
      Потому что в городе появилось множество мошенников, которые делали вид, что кто-то что-то бесплатно выиграл, а затем выманивали у бедных победителей все их деньги.
      И началом, как правило, была вот эта самая фраза:
      - Поздравляем, вы выиграли!
      Так что Татьяна, мама Кузи, с торжеством положила трубку, а затем она, поспорив с бабушкой, которая как раз намылилась поехать навещать свою старенькую мамашу, и выиграв этот спор (Татьяна клятвенно обещала вернуться через два часа), ушла с мужем Валерой покупать диван.
      - Ты вечно, - на прощание, перед тем как хлопнуть дверью, сказала дочь, - по субботам смываешься! А нам когда отдыхать?
      Но телефон опять зазвонил.
      Теперь уже подошла бабушка.
      - Поздравляем, вы выиграли наш приз, бесплатную поездку с ребенком на море! - сказал бодрый женский голос. - Это с телевидения, программа "Чудо"!
      - А если ребенку мало лет, почти что шесть? - соврала осторожная бабушка.
      - Это приветствуется!
      - А когда ехать?
      - А когда хотите!
      Бабушка растерялась.
      - А куда?
      - В любую точку. Хоть на Лаптевых море, хоть на Баренцево, хоть на какое. На Белое можно. В пределах нашей страны.
      Тут бабушка вытерла со лба пот и спросила:
      - А на Черное можно?
      - На Черное труднее. Вы же понимаете, что все хотят только на Черное!
      - Море Лаптевых - это где?
      - Да уж не на юге! - засмеялся голос.
      - Тогда Лаптевых отпадает, - сказала умная бабушка.
      - Баренцево тогда берите. Дом отдыха Газпрома шесть звезд. Свой круглосуточный каток, наблюдения за белым медведем, тундры десять га. Или отель на Белом море. Подледный лов трески, очень заманчиво.
      - Подледный? Или тундра? Да это уже ссылка какая-то получается, а не отдых. Так что извините, Баренцево море нам как-то не очень... И Белое не совсем подходит... До свидания вам.
      - Бесплатному коню в зубы не смотрят, - сказала строгая барышня. Однако я сейчас проверю. Что у нас тут... Так. Поход на ледоколе, ну, это ладно... Снежная гостиница, тара-ра-ра, проверить свои чувства, так, ночь на ледяном ложе...
      - Нет, не подходит! Спасибо! Какие чувства! Я своего внука и так люблю... И к зятю отношусь... как он заслужил... неплохо...
      - Погодите, женщина! Алло!
      - Чувства нечего и проверять. И маму свою... я простила давно. О дочери даже не говорю.
      - Женщина, так. Вы же еще молодая сравнительно, что вам, за сорок? Так зачем заранее себя хоронить? Впереди жизнь! Газовики, нефтяники. Полный активитет, мощно ревя, идут снегоходы... Вы в капюшоне, глаза сверкают, от мороза вы румяные... Кругом изумительные мужчины! Газовые мачо!
      - Спасибо, спасибо, достаточно, все.
      - Охота на леммингов. Адреналин под кожу, это не то... Ледовое настроение... Ты-ты-ты-ты... Собаки хаски, людоеды. Сильные ощущения. Погоня!
      - Что?!
      - Вот! Сани утеплены мехом нерпы!
      - Девушка! Вы что?!
      - А? Не то?.. Вам потеплее надо...
      - Проверьте, девушка милая... В море бы ему поплескаться...
      - Вот! Морские ванны!.. А, в полынье. Опять не то.
      - Ребенок маленький, - охотно жаловалась бабушка в телефон. - Четыре года всего... Болел всю зиму. Не гулял почти...
      - Я не всю зиму болел! - закричал правдолюбивый Кузя. - Я гулял!
      - Болел и лежал! - с силой сказала бабушка. - Соплями обмотавшись.
      - Не обмотавшись!
      - Так... - сказал голос в трубке. - Ну вот. Нашлось для вас место на Черном море... Но надо выезжать через полчаса!
      - Ох, как через полчаса? Ох, ох, даже не знаю... У меня белье намочено, рубашки неглаженые, продуктов в доме нет, надо бежать по магазинам... Обед варить на завтра... Как же я их тут оставлю... Да они кота уморят...
      - Женщина! - вдруг резко сказал голос. - Вам выпала удача! Так ловите ее! Бросьте все и езжайте! Море-то самое Черное изо всех морей! Как вы желали! А то я переключусь на другого абонента. Если наш клиент долго думает, срок его удачи кончается. Таково правило игры.
      - А на сколько? - спросила бабушка, замирая. - На недельку?
      - Хоть на сто неделек! - засмеялась женщина. - Хотите на год?
      - Мне бы двенадцать дней, и я бы отдохнула, - пролепетала бедная бабушка. - Одна кухня, да стирка, да магазины. Да еще и ругаются на меня. Замоталась совсем.
      И тут она почувствовала, что Кузя взял ее руку и погладил. И бабушка всплакнула над своей несчастной долей.
      - Хорошо, куда присылать за вами машину?
      - Как... машину?
      - Так, женщина!
      - Да погодите, все ведь так неожиданно! - сопливым от слез голосом отвечала бабушка.
      - Вам трехразовое питание, море, хорошую погоду и чтобы убирали в доме? - спросила та тетя.
      - Именно, именно.
      - Но есть одно условие, - жестко сказали в трубке. - Ничего, никаких вещей не брать с собой. Ни даже часов. Ни бус, ничего. Ни бисера.
      - Как?! - ахнула старушка. - А лекарства?
      - Вам не понадобится. Все будет так хорошо, что вы выздоровеете.
      - Слабо верю, - возразила мудрая бабушка. - У меня бессонница, сердце побаливает, кости ломит, голова кружится, уши закладывает, и в них как бы звон, особенно в левом. Немеет ухо. Особенно когда на меня кричат.
      - Ничего этого больше у вас не будет, - сказал голос. - Вы помолоде-ете. Это курс омолаживания! Похудеть навсегда!
      - А нельзя и мою дочь?.. А то она так устала...
      - Вам говорят, женщина! Это вы выиграли! Кто взял трубку?
      - Ну хорошо, а вещи ребенку? Можно немножко?
      - Все дадут там.
      - Маечки, трусики, сандалики, панамку... Рубашечки три и один свитерок на вечер. Горшок! Не забудьте, нужен ночной горшок!
      - Там все есть.
      - Как это... все? Откуда кто знает, что нам нужно?
      - Женщина! Говорю вам! Ничего не нужно!
      - Ничего человеку не нужно только в морге! - пошутила бабушка. Понятно?
      - Жженщщина! - зашипело в трубке.
      - А мне... Два халата... Ночная рубашка... Носочки на ночь... Погодите, а босоножки? А купальник? А шляпа? У меня все лежит припасено в шкафу, я с молодости берегла. Ездила на взморье от предприятия. И не выкидывала! Как чувствовала, что пригодится!
      - Не беспокойтесь, у вас будет абсолютно все что нужно. Приедете на Черное-пречерное море, и вами займутся.
      - А что... - засомневалась бабушка, - нас не будут все время снимать на камеру? Подглядывать за нами в ванной? Не это ваша цель?
      - Глупости, - ответила телефонная трубка. - Мы канал "Чудо", и вас будут снимать только через пять дней после прибытия, когда вы уже отдохнете, чтобы показать, как вы отлично выглядите. А платить нам будет тот отель, где вы поселитесь, это для них бесплатная реклама. Вот так.
      Бабушка не верила своим ушам. Только этой ночью она строила планы, как и где продать жемчужины, да где купить путевку, как оставить дом, и кто будет стирать и поливать цветы, и кто будет кормить и расчесывать кота, а тут такое чудо!
      - Быстро, вы согласны?
      - Я не знаю, - прошелестела бабушка. Особых удач у нее в жизни не было, и она к ним не привыкла. Самая большая удача в жизни был ее внук, но и на него часто недоставало времени. Воспитать его как следует и то было некогда.
      - Так. Сейчас за вами заедут...
      - Приготовить паспорт?
      - Нет, ничего не берите с собой, ясно?
      Через десять минут (бабушка за это время все-таки пустила стиральную машину) в дверь позвонили.
      Сердито открыв дверь на цепочку, бабушка вдруг увидела известного телевизионного ведущего, который широко улыбался.
      - Я за вами, - сказал этот ведущий, скаля зубы. - Наша программа "Чудо" начинается! Жду вас внизу в машине!
      - Ой, можно через пятнадцать минут! Ой, а я же маму собиралась купать! Ехать к ней! Ой-ой...
      Бабушка с печальным воем кинулась в ванную. Остановила машину, вынула белье, кое-как выполоскала и отжала, повесила. Потом бросилась в кухню, где на плите варился бульон. Выключила.
      Быстро вывалила кусок мяса в кошачью лакушку. Машинально погладила кота. Кот вывернулся, что-то заподозрив. Обычно его гладили, когда бабушка, уложив Кузю, помыв посуду, развесив белье и протерев пол в кухне, садилась смотреть телевизор. Тут кот и прыгал к ней на колени, его чесали за ушком и гладили, пока глаза бабушкины не смыкались.
      Так что кот сел одиноко в сторонке и стал наблюдать с мыслью: а не собираются ли его бросить?
      Тем временем бабушка посмотрела на себя в зеркало, опять взвыла с плотно закрытым ртом. Причесалась кое-как, надела самое лучшее - тесноватую юбку и блестящую кофточку. Взяла у дочки на столике губную помаду, неумело накрасила рот и, подумавши, щеки. Потом кинулась к шкафу и дорылась до своего пакета с носком, в котором лежали две жемчужины. Подумала и положила жемчужины за щеку. На всякий случай! А то дочка дороется...
      Затем бабушка влетела в детскую, подхватила легенького Кузю на руки, поцеловала его, одела понарядней и пустилась вон со своей ношей.
      И за ними замотыляла в воздухе невзрачная бабочка-капустница.
      Внизу она стукнулась оземь, и тут же на этом месте оказался огромный белый, как сливочное мороженое, автомобиль, и в нем мгновенно распахнулась дверца.
      - А позвонить? - вдруг спросила бабушка. - Я не предупредила своих! Ох, я дура!
      И она ринулась наружу, открыв дверцу.
      И тут же чья-то узкая черная тень проскользнула в машину.
      - Им позвонят, не волнуйтесь! - ответил с переднего сиденья мужской голос, и автомобиль ринулся с места.
      Глава пятая
      СТРАННЫЕ МЕСТА
      Все. Они мчались в машине с затемненными стеклами, вокруг - очень быстро - пропали, как сквозь землю провалились, все дома и улицы, и начались какие-то леса, как будто машина уже выехала за город. Какие могли быть леса через пять минут? Должны были быть Новые Черемушки! Потом Беляево, Теплый Стан!
      Но мимо проскакивали несомненные темные леса, прошныривали какие-то мосты через овраги, ухали спуски, внезапные повороты дороги, почему-то взгромоздились горы на горизонте, и вдруг открылся пологий склон и путь к равнине.
      - Видите, это море, - неожиданно пропела какая-то женщина с переднего сиденья. - Вон там!
      Женщина?
      - Кузя, смотри, там море, - перевела бабушка. - Правда, не знаю где.
      Ей, разумеется, было немного трудно говорить, жемчужины оттягивали обе щеки и немного постукивали о зубы.
      Наконец машина остановилась у какого-то дома.
      Странно, но всю дорогу Кузя молчал. Обычно он говорил без передышки, спрашивал каждые полминуты: "А это кто?.. А это что такое у тети под глазом?.. А почему собачка ногу подняла?" - то есть теребил бабушку, надоедал ей.
      Теперь он не проронил ни словечка.
      - Кузя, ты не заболел? - спросила бабушка, выбираясь из машины.
      - Нет, - ответил Кузя. - Но ты меня скоро не увидишь.
      Он сидел в глубине машины маленький и важный и смотрел перед собой.
      - Прям, - ответила на это бабушка, а сердце ее ухнуло в пятки. - Еще новости.
      Она его подхватила и вынесла и только тут поняла, что уже опустился вечер, все вокруг было темное, какие-то кусты, и даже дом стоял без огней.
      Только летала, как бы заблудившись, какая-то рваненькая белая бабочка.
      Машина вообще исчезла совершенно незаметно.
      Что такое?
      - Пойдем быстрей, - забормотала бабушка, боясь заплакать. - Не бойся! Сейчас нам выделят кровати... А хотя бы и одну... Покажут нашу комнату... Это же дом отдыха. И мы поужинаем и ляжем спать. Надо же, как время быстро прошло!
      Робко, держа Кузю за руку, бабушка поднялась по ступеням и открыла дверь.
      Ожидалось, что там будут пол, какой-никакой коридор и так далее.
      Но за дверью были точно такие же поляна и лес.
      То есть на самом деле это был не дом, а одна стена с окнами и дверью.
      Теперь бабушка все поняла! Их отправили в какое-то дикое место, а за ними наблюдает телевизионная камера, чтобы показать, как ведут себя люди, у которых ничего нет.
      А этот дом - это декорация.
      А потом тот зубастый ведущий скажет:
      "Чтобы этого не случилось, чтобы вы не остались без дома, - и тут он завопит, как диктор на Красной площади во время парада: - Покупайте квартиры у фирмы "Хатастрой"!"
      Поэтому бабушка, не выпуская руки своего внука, храбро повернула назад и устремилась в лес, продвигаясь напролом, чтобы выбраться из этого проклятого места, однако дальше шли одни завалы, причем это нельзя было назвать лесом. Тут пахло пылью, керосином и каким-то техническим жиром типа вазелина, и тут стояли, лежали и вообще торчали вверх тормашками одни старые синтетические елки. Видимо, это было место, куда стаскивали запасы пришедших в негодность искусственных новогодних елок (зачем?), и на некоторых так и остались висеть нитки мишуры и кусочки битых шаров. Пройти сквозь эту свалку, да еще с ребенком на руках, было нельзя.
      Она не солоно хлебавши вернулась и села на прежнее лысоватое место, которое можно было бы назвать опушкой этого помойного леса, и при этом она делала вид, что ей все нравится, никакой досады. Она даже специально улыбнулась всем вокруг - елкам слева, палкам справа и декорациям прямо перед собой.
      - Садись ко мне на ручки, - сказала она.
      Кузя, однако, стал оглядываться.
      - Бабушка, - сказал он, - пошли домой. Мне тут не нравится, - сказал он. - Лес какой-то дурацкий.
      - Ничего, ничего, - улыбаясь, пропела бабушка, и сгребла умелой рукой Кузю, и пристроила его у себя на коленях. - Утро вечера мудренее. Спи.
      И она, фальшиво улыбаясь, запела колыбельную. При этом она опять-таки глядела и прямо перед собой и поворачивала голову то вправо, то влево, чтобы людям было удобнее ее снимать.
      - Нас смотрят миллионы! - вдруг сказала она. - Так поаплодируем же! Пусть внесут приз!
      - Ты че, баба? - спросил Кузя.
      - Это декорация, понимаешь? - зашептала бабушка. - У деревьев нет хвои, видишь? Одни отрепья. И травы нет. И земля искусственная, пыль какая-то, прах горелый. Мы участвуем в программе. А теперь, - сказала она улыбаясь и очень громко, - прошу наш приж в штудию!
      (Она случайно зашепелявила - под язык попалась одна из жемчужин.)
      Но ничего не изменилось. Поддувал сквознячок. На небе было темно. Никто не вносил никакого приза.
      - Есть хочешь? - спросила бабушка.
      - Нет, - ответил, как обычно, Кузя. Ему никогда не хотелось есть, странный ребенок!
      - А пить?
      - Нет.
      - Это хорошо. Потому что у меня ничего нет.
      И она вдруг пожаловалась:
      - Ты мне сердце разрываешь. Почему ты сказал так? Что это - я тебя не увижу? Куда ты собрался?
      - Не знаю.
      - А как же я без тебя? - бестолково спросила бабушка.
      - Ты будешь.
      - Не оставляй меня, - попросила бабушка. - Сначала я уйду. Так полагается. И ты меня будешь иногда вспоминать. Хорошо?
      Он промолчал.
      - Давай договоримся, что ты меня не покинешь? Ладно?
      - Не знаю.
      Вдруг она спохватилась:
      - Что это ты такое бормочешь: не знаю, не знаю. Как это? Я тебя никуда не отпущу! Я без тебя не смогу! Да мне твоя мать башку открутит! Да я с крыши прыгну!
      При этом она лихорадочно гладила кудряшки Кузи, и голова его болталась на тонкой шейке.
      - Обещаешь? Ну скажи да! Ну скажи! - заплакала она. - Да? Да?
      - Да, - ответил он внезапно.
      - Что "да"? Что не покинешь?
      - Да.
      Она мигом успокоилась, как будто действительно маленький ребенок мог что-то ей обещать. Она оживленно, вытирая слезы, заговорила:
      - Как-то странно с нами обошлись. Бросили тут. Дом - не дом, а одна стена. Елки-палки.
      Тут, совершенно неожиданно, во тьме загорелись два волчьих глаза.
      - Это еще что! - завопила бабушка. - Нахальство! Кто разрешил? Тут ребенок маленький! Иди отсюда!
      Два глаза вдруг погасли, потом снова зажглись, но вполовину. Как будто кто-то моргнул, а потом прищурился. Затем раздалось краткое "мяф".
      - Кошка, - не веря себе, сказала бабушка. - Не волк!
      - Миша, Миша, - позвал Кузя.
      - Откуда тут Мишке-то быть?.. Сидит теперь дома до вечера один... А я ему воды не подлила... Хорошо хоть мяса оставила.
      Два огонька неслышно подкрались, причем чуть пониже замаячил белый клочок.
      - Миша? Ах ты мой хороший! - запела бабушка, и кот подобрался к ее коленям и сел на них вторым, рядом с Кузей.
      Стало теплей.
      - Чем я вас кормить-то буду? - загоревала бабушка.
      Вскоре произошло вот что: в декорации, изображающей дом, загорелись окна.
      - Я же говорю, нас снимают, - обрадовалась бабушка. - Пошли.
      За занавесками стали мелькать тени людей. Донеслась музыка.
      Потом распахнулась дверь, выехала камера, вышел ведущий во фраке, с галстуком бабочкой, похожий на барана с лошадиной челюстью, и провозгласил:
      - Мы приглашаем всех участников передачи! Добро пожаловать! Милости просим!
      Бабушка крякнула, как утка, и стала приподниматься, но Кузя сказал:
      - Ой.
      И кот уцепился когтями в бабушкину юбку, не желая слезать с теплого местечка.
      Приглашающий исчез во тьме, камера исчезла, а двери остались открытыми. От них падал свет, и в дверном проеме темным силуэтом зафиндиляла какая-то бабочка. Бабочки, как известно, летят на свет.
      Глава шестая
      СЕАНС. ФИЛЬМ ПЕРВЫЙ
      Тут бабушка встала. Ее с какой-то нечеловеческой силой тянуло к освещенным окнам. Она почистила юбку сзади, одернулась, взбила волосы на затылке и, крепко держа за руку внука, тронулась.
      Она даже не обернулась на кота, который засел в тени, плотно обмотав ноги хвостом.
      В окна первого этажа было видно следующее: на креслах лежали старухи, все как одна много старше нашей бабушки, и под яркими лампами ясно было видно, насколько они старше.
      Они лежали, широко разинув рты: врачи в зеленом вставляли им в десны блестящие белые зубы по одному! Да так просто, как сеяли чеснок: сунут, примнут пальчиком и начинают втыкать следующий!
      Вскоре у всех старушек засверкали новые челюсти, раздалась какая-то команда, и старушки разом сморгнули и захлопнули рты.
      Тут же над ними начали опускаться какие-то стеклянные крышки, всех старушек упрятали под эти надгробия и даже что-то завинтили...
      - Жуть какая, - невольно сказала бабушка внуку. - Зачем хоронят-то с новыми зубами?
      Затем люди в зеленых халатах включили некоторые кнопки, раздалась легкая барабанная дробь, крышки начали подпрыгивать, внутри как будто что-то плескалось, скворчало и бурлило. Как будто пациенток кипятили, можно было подумать.
      Бабушка смотрела как завороженная.
      Вдруг к крышкам подступились те же люди в зеленом, стали развинчивать болты, затем приподняли эти пластиковые козырьки, и из-под них начали выглядывать молодые розовые красавицы, блондинки с синими глазами. Они ловко, как по команде, мотнули длинными ножками и тут же сели на своих кушетках.
      - Ну ты подумай! - ахнула бабушка и дернула внука за руку. - Видал? Фокусы! Заменили тех на этих! Ну надо же!
      Кузя промолчал. Он вообще ничего не спрашивал.
      Бабушка покосилась на него: ребенок стоял, задумчиво глядя на происходящее своими огромными глазами. Он был невесел.
      - Это из цирка приехали, иллюзионисты называются, - объяснила бабушка. - А тех бабушек спрятали в ящик. Они командой работают. Внучки и бабки. Тех на тех меняют.
      Тут в дверях встал один в зеленом халате (такой фокусник) и громко сказал, глядя в лес (на бабушку):
      - Не стесняйтесь, для вас приготовлено место! Это омоложение раз и навсегда!
      Бабушка на всякий случай отошла.
      Громкий голос забубнил:
      - А сейчас мы показываем фильм будущего, ваша жизнь в новом варианте! В омоложенном виде! Компьютерная программа не дает сбоев! Все просчитано по параметрам! Учтены все собранные данные о вашей предыдущей жизни!
      Над входной дверью засветился экран.
      Юная блондинка с широченной улыбкой и на длинных ножках вылезает из машины у подъезда...
      У нее внешность точь-в-точь как у героини фильма "Приятная женщина".
      (- Смотри, подъезд на наш похож! - шепчет бабушка Кузе.)
      Бабки на скамейке, утирая рты, бессмысленно смотрят, как она идет, ступая на каблучках своих ботфорт, как поднимается к подъезду...
      На их лицах написано: "К кому такая?"
      И явно добавлено знаменитое русское слово.
      (- Смотри, это все наши из подъезда! - восклицает бабушка.)
      Блондинка оборачивается к скамейке, улыбается и произносит:
      - Валь, привет. Здравствуй, Нина. Как Анюта? Меня не узнаете? Гуля, это я, тетя Лена из пятнадцатой квартиры. Митягина я.
      (- Митягина - это же я! - удивленно говорит бабушка Кузе.)
      Окаменелые лица старушек на скамейке.
      - Меня омолодили на программе "Чудо"!
      Улыбка, тут же куколка забирается по ступенькам и, набрав верный код, заходит в подъезд.
      Бабки на скамейке на всякий случай ехидно смеются. Это их самое испытанное и последнее (перед матом) оружие.
      Блондинка выходит из лифта и звонит в дверь. Нет ответа. Хотя кто-то стоит по ту сторону и явно смотрит в глазок.
      - Тань, открывай, это я вернулась! - мелодичным голосом объявляет блондинка. - Мама твоя.
      (- Мама? - шепчет бабушка Кузе.)
      Замок щелкает, дверь приоткрыта на цепочку.
      - Пусти меня, доча, - ласково говорит куколка.
      - Кто-о? - зловеще поет, глядя в щель, полная молодая женщина в халате. - Вам кого, девушка?
      Волосы у женщины в беспорядке, живот мокрый: видимо, что-то мыла. Или кого-то.
      - Тань, это я, твоя мама! - задорно восклицает девушка.
      В дверях борьба. Видимо, Таню отпихивает кто-то сзади. Дверь прикрывается. Опять возня, затем, видимо, цепочку снимают, и в проеме возникают сразу двое: толстуха Таня в сыром на животе халате и некто бритоголовый, полный, в трусах и майке.
      - Вам кого? - отталкивая мужика плечом, сурово говорит Таня.
      - Я твоя мать, и я тут живу, пропусти, тебе говорят, - нежно произносит куколка и хочет шагнуть в квартиру.
      Таня перегораживает путь, зато мужчина (это муж Валера) внезапно хватает жену поперек и утаскивает из поля зрения. Борьба. Оплеуха.
      Куколка хочет ступить в дом. Но тут в коридорчике появляется маленький Кузя. Он в трусиках и маечке, и это его, видимо, мыла мать.
      - Кузька! - поет блондинка. - Я, твоя баба, приехала! Киська моя!
      Кузя пугается, таращит глаза и отскакивает.
      - Иди ко мне, кутенок!
      Кузя вообще убегает. Борьба в прихожей, Татьяна выталкивает красавицу, дверь захлопнута.
      Блондинка, обозленная, посмотрев на потолок и покрутив головой, садится на ступеньку.
      Снизу поднимается мужчина в кепке и с усами. Видимо, он увидел красотку еще во дворе. И погнался следом, причем не на лифте.
      (- Гляди, Ахмед! С первого этажа! На дворнике весной женился! Со своей женой развелся и женился! Заплатил дворнику! А она пьющая! - комментирует бабушка.)
      Ахмед спешит. Задыхается. Жирный такой.
      - Любимая, э! - восклицает он, протягивая свои черноволосые руки. Можно вас на две секундочки, э? Я встретил девушку, полумесяцем бровь!
      Куколка с гневом встает.
      - На щечке родинка, в глазах любовь, пойдем, э? - продолжает кепка.
      - Отвали, Ахмед, а то по харе схлопочешь! - говорит блондинка.
      Но кепку эти слова не смутили.
      - Поедем со мной, ой погуляем! - сладко говорит кепка. - На дачу ко мне! Я тебе машину подарю, честное слово. "Ока" стоит во дворе, тебя ждет!
      (- "Ока" его битая, - зашептала бабушка Кузе.)
      - "Ока" твоя! Убитая два раза, ржавая! - тут же повторила блондинка ядовито.
      - Я заплачу за капремонт сколько скажешь, любимая!
      - Валера! - зовет блондинка истошным голосом и бьет ногой в запертую дверь.
      Кепка таращится.
      Дверь не без труда открывается. На пороге возникает Валера (зять) уже в спортивных штанах и с молотком в могучем кулаке. За ним маячит хмурая Танька с Кузей на руках.
      - Ты че выступаешь тут? - говорит Валера кепке. - Дядя Ахмед, ты че вообще? Офигел совсем?
      Ахмед спустился немного по лестнице, посылая блондинке сладкие взгляды.
      - Слушай, Валера, что ты, честное слово... Она же такая... Мы договорились уже... Я отблагодарю...
      - Иди, иди, - суровыми словами провожает его Валера.
      Дальше кухня. Блондинка заканчивает свой рассказ:
      - А потом они делают рекламный фильм про возвращение омолодившихся...
      Таня говорит мужу:
      - Надо же, а я, тупая, их послала, телевидение, программа "Удача"... Они мне первой звонили... Я им сказала: вы меня не обманете, спасибо, не надо.
      - Программа "Чудо", - поправляет ее куколка.
      - Ну и дура, - говорит муж. Он не смотрит ни на кого.
      - Тань, - говорит блондинка, - ну что делать, дочка? Куда мне, мне податься некуда. Вообще это моя квартира, это мне от предприятия дали. Вон у тебя Валерина жилплощадь есть, туда и идите жить. А то ее сдаете, а мне ничего не платите. Я как бобик вкалываю на вас... Бесплатная домработница... С Кузей сижу, варю, глажу, стираю, убираю... По магазинам... Ни ночи, ни дня...
      - Вы же, мама, сами без работы остались и предложили... оправдывается дочь. - Чтобы не на шее сидеть. Вы же сами...
      На "вы" называет куколку. А та возражает:
      - Но нельзя же не помогать-то матери... Вся я поседела, зубы потеряла, вставить некогда... Вены на ногах... Оборвалася вся... Стыдно выйти на люди... Ни пальто, ни сапог... Сарафанчик себе сама шила ночью... А ты все пируешь на работе. То дни рождения, то праздники!
      - Да! - веско говорит зять.
      - Даже он подтверждает, - качает головкой блондинка.
      Она уже сгорбилась и пригорюнилась, как Аленушка на знаменитой конфетной коробке.
      - Даже он меня пожалел, твою мать...
      - Тебя?! - завопила Татьяна. - Посмотри на себя в зеркало! Кто ты есть...
      И с ее губ сорвалось так долго витавшее в воздухе слово.
      Но блондинка продолжала сидеть, опустив голову. Светлые кудри ее растрепались. Первая слезка, похожая на бриллиант, показалась на нежно-розовой щеке. Декольте оставалось белоснежным.
      Валера вдруг крепко положил ей на плечо свою пухлую руку.
      - Не плачьте, мама, - сказал он. - Тяжелая ситуация, я понимаю. Живите у нас.
      - Ты кто такой? - вызверилась красотка и сбросила с себя лапу зятя. Вообще! Сидит тут! Дармоед в чужой квартире! Моя Танька на него пашет, а там он у входа сидит проверяет! Ваш пропуск! Ваш пропуск! Щеки отрастил, уже вообще на хомяка похож стал! Лень картошки с базара приволочь, одна я должна! Да катись отсюда! Я Татьяну устрою на омоложение, да мы в твою сторону не поглядим! Мне сходу посулили вон машину "Ока"! С первой минуты. Я и не торговалась еще!
      Татьяна посмотрела на красотку заинтересованно:
      - Именно что. Вы, мама, в чем-то так правы, так правы! У него есть женщина, я знаю. Он загулял.
      Валера завертел головой, покраснел, надулся:
      - А сама на работе с кем пьешь? Позавчера?
      - День рождения у шефа было, тебе сказано!
      - Ну и у нас день рождения! Бухгалтера! Она выставила бутылку и торт! Что я, морду должен воротить? Меня жена дома ждет?
      Тут куколка обернулась лицом к камере и живо заговорила:
      - Татьяна, да мы с тобой такого наворотим! Ты молодая, красивая, двадцать семь всего лет! Ничего, что ты жрешь, как свинья, все подряд, все это от недовольства собой и своей жизнью! Полюби себя, ты единственная в мире такая! Да тренинг, лифтинг, диета сделают чудо! Быстрое и эффективное похудение, потеря веса до десяти кэгэ за десять дней! Похудеть навсегда! Стабилизация веса! Восстановление баланса в организме! Бросить курить, Татьяна! Бросить пить все подряд на этих ваших праздниках, которые бывают у вас на работе с частотой через раз! И ты после приходишь и все равно жрешь дома! И потом глазенки разлепить не можешь! И себя в зеркале не распознаешь! У тебя же чудесная белая кожа, у тебя хорошие серые глазки, только они спрятались! У тебя, если ухаживать, замечательные волосы! И маленькая нога при таком весе! И красивые белые руки! А какая грудь? Восьмой номер! Это же богатство!
      И тут она посмотрела в самый объектив (лицо получилось как в самоваре, нос выехал) и сказала четко:
      - А все про все цена - две бусины жемчуга, и начинаем новую жизнь.
      Далее куколка вернулась в прежнее положение, и камера сфокусировалась на Татьяне.
      Она слушала, опустив глаза. Видно было, что в ней борются какие-то смешанные чувства.
      - Компьютерная диагностика! - радостным рекламным голосом вещала куколка. - Диета по анализу крови методом французских врачей! Вы будете есть сколько хотите, но за исключением вредных для вас продуктов-аллергенов! Да! А не то что пришла с работы моя Татьяна, бухнулась в кресло всем своим центнером, взяла в зубы пиццу с колбасой, открыла банку джина с тоником да и врубила видак с новым фильмом ужасов! Нет! Широкий спектр препаратов, специальные личностные схемы, индивидуальный подход и методики, массаж, арома и иглотерапия! Ежедневные консультации с врачом - и все это дорого, комфортно, эффективно! До пяти кэгэ жира за один сеанс! Пересадка собственных волос с лобка на брови! Устранение второго подбородка глубокой скважиной! Эффект с первой процедуры! Великолепные ногти от призеров чемпионата мира в Межапарке! Ювелирный аппаратный педикюр, авторские работы! Тренинг по взаимному персингу! Центр среднекитайской молодости! Отель "Высокая Ель", шесть звезд! Совместно с телепрограммой "Чудо"!
      - Да ну, реклама, - сказала Татьяна на экране.
      Маленький Кузя подошел к отцу и погладил его по руке. Куколка кинулась, мигом взгромоздила Кузю себе на колени, поцеловала в кудряшки на затылке:
      - Кузяка моя!
      Ребенок обернулся и помахал ручкой в воздухе. Пальчики у него были длинные-длинные и шевелились, как водоросли в воде... Изо рта показались острые кривые зубы...
      Все поплыло.
      И возникли титры: "Сбой в программе. Извините".
      Глава седьмая
      ВТОРОЙ ФИЛЬМ БУДУЩЕГО
      Да! Перед мысленным взором бабушки возникли ее кухня, старая стиральная машина, дешевый магазинчик и базар у метро, все места, где она вынуждена была мелькать изо дня в день. Спальня, где у внука была кроватка а у нее раскладное кресло... Дни и ночи, когда Кузя болел...
      Бабушка, стоя под погасшим экраном, сказала Кузе:
      - Я, правда, в молодости красотка была. Меня так и называли в авиационном институте: красотка МАИ. Волосы - кудри белые... Конечно, я красилась. Но все равно... Закончить институт пришлось заочно, родилась Танечка, твоя мама... Какие уж тут конкурсы красоты... Моя мама заявила, пусть его ноги здесь не будет, тогда буду помогать. Он выпивал.
      Градом полились слезы.
      - А мой муж, твой дед, заявил: я у вас не раб, тяжести таскать. То шкаф, то овощи из магазина. И вообще я у тебя последнее место занимаю после кошки. И все, ушел. Выбрал свободу. И допился. Где он, не знаю, продал свою комнату. Мама моя с тех еще пор со мной еле разговаривает, ты его защищала, говорит. И иди отсюда. У меня еще брат есть. Хороший человек, но слабый. Я тогда пошла от них с ребенком в общежитие, дали полкомнаты. Дворником работала. А потом только дали комнату, вот было счастье. И через пятнадцать лет квартиру. О-о, чтобы доучиться на заочном, Таню пришлось отдать в круглосуточные ясли... Вот и вся история моей жизни. Двое воюют, один горюет. Теперь моя мама со мной так и говорит, квартиру, говорит, не надейся, я завещаю Тимуру. Внуку от брата. Вот я и езжу по субботам бабушку Светлану купать. По субботам, да? Ты с мамой-папой сидишь. Помнишь, прошлый раз они тебя в субботу в магазине потеряли? А баба Света считает, что это я к ней шастаю только ради квартиры. А твоя мама считает, что я развлекаюсь... Говорит, что же, нам с Валерой и по субботам не вздохнуть, ты вильнешь хвостом, а я как потный бобик...
      Кузя слушал, уныло опустив голову. Он не любил домашних ссор, да кто их любит...
      - Меня никто не выслушает, кроме тебя. Ты мой друг, да? Мой дружок, да?
      Тут экран снова засветился.
      "Красотка, дубль-2" - пронеслась какая-то дощечка и сгинула.
      Куколка со своей прической выходит из белой, как сливочное мороженое, машины у шикарного места - светятся огни, что-то крутится, какие-то буквы складываются в слово "Метели"...
      - Метелить, - читает бабушка Кузе.
      Куколка поднимается по ступеням, завороженные красавчики со сломанными носами и подслеповатыми, как у бультерьеров, глазками широко открывают двери...
      Она входит как к себе домой... У столиков с каким-то прыгающим шариком сидят толстые дяди и худые тети, и многие тут как бы родственники мужа дворника.
      Мужской народ поднимается и окружает куколку. Ей протягивают бокалы с шампанским...
      (- От шампанского потом изжога, на Новый год всегда, - бормочет бабушка Кузе.)
      - Нет, спасибо, у меня от него изжога, ой что вы, - отнекивается куколка. - Каждый раз на Новый год!
      (- Ну, - довольно замечает бабушка.)
      - Я лучше водки, - говорит куколка.
      (- На голодный желудок? - восклицает бабушка.)
      - Но я хочу сначала есть! Не буду пить на голодный желудок! капризничает куколка. - Жареной картошки с солененьким огурчиком и котлету!
      (- Ой, нам бы, нам бы, - завидует бабушка.)
      Затем куколка садится в чью-то длинную машину и едет... Какая-то почему-то баня... За столом сидят опять-таки как бы родственники Ахмеда... Все почему-то голые и поголовно толстые...
      (- Ужас, - решительно говорит бабушка.)
      Рожи, хари, морды... Куколка в халатике поднимает кружку с пивом и говорит, обращаясь в камеру:
      - Да, тренинг, лифтинг, диета сделают чудо! Быстрое и эффективное похудение, потеря веса за десять дней! Похудеть до восьми килограмм! Фигура навсегда! Стабилизация веса! Восстановление баланса шлаков в организме! Вы можете курить и пить! Но без последствий! Наши экстрасенсы отворожат от неудачи в деле, от потери своего бизнеса... От дефолта...
      Куколка набирает воздуху в легкие. Ее невнимательно слушают. Чья-то волосатая лапа оказывается на ее колене. Она сбрасывает лапу и продолжает:
      - Широкий спектр препаратов, специальные личностные схемы, индивидуальный подход и методики, массаж в четыре руки, тайский эомассаж, дети - цветы вашей жизни! Это даст вам успех в вашем бизнесе! Не бойтесь инфекций - ежедневные консультации с вашим врачом - и все это дорого, комфортно, эффективно! До пяти кэгэ вашего жира за один сеанс! Кодирование на бессилие! Мускулы теннисиста за три недели, без беготни, по вечерам, совместимо с банными сеансами! Пересадка собственных волос с лобка на... лобок! - Тут она запнулась. - На брови! - Запись явно перематывают, и куколка поправляет себя: - На кожу головы! Устранение второго и третьего живота вплоть до седьмого! Эффект с первой процедуры! Удлинение ваших ног! Устранение кривизны ног - пересадка! Великолепные ноги от призеров чемпионата мира по методу академика Елизарьева в Гонолулу! Ювелирный аппаратный удлинитель широкого спектра, авторские работы! Ресницы, волосы, ногти, далее по списку! Тренинг по эмптингу! Центр среднекитайской молодости! Восстановление возможностей! Отель "Высокая Ель", шесть звезд! Совместно с телепрограммой "Чудо"! И вся цена - две бусинки жемчуга!
      Вдруг все поплыло, перекосилось, как будто у оператора упала из рук камера, потому что на экране открываются (явно пинком) двери и какие-то фигуры в масках начинают стрелять...
      Опять надпись во весь экран: "ИЗВИНИТЕ ЗА НЕПОЛАДКИ". Все погасло.
      Тут они увидели, как из боковых дверей выпархивают давешние молодые красавицы, укутанные в меха и блестящий шелк, как они подходят к центральному входу и поднимаются по лестнице, и перед ними открывается вход, у входа стоит привратник в красном мундире и в шляпе треугольником, и все эти красотки входят туда, где свет, где сверкают золото и хрусталь люстр, где блещут вспышки фотографов...
      Трубный голос объявил:
      - Есть еще койкоместо на сеанс омоложения! Один шанс на миллион! Программа "Чудо!" Ждем вас! Катание на яхте по Средиземному морю! Гостиница "Иль джардино дель Таормина!" Ничего не бойтесь! Две бусины!
      Но бабушка уже отступила на прежние позиции и сидела как мышь за пыльной елкой, прижимая внука к груди. Кот привалился сбоку.
      Внезапно перед глазами залопотала белая бабочка, суясь прямо в зрачки. Она как будто сошла с ума. Крылья ее, жесткие, как бы жестяные, норовили врезаться между ресниц.
      Бабушка закричала:
      - Это еще один опыт, убью я или нет живое существо! Но нет!
      Мишка, как всегда при виде мухи или моли, стал подскакивать, но ему было неудобно: пришлось бы кидаться с когтями на хозяйку, мотылек плясал у самых ее глаз. Так что он прыгал вокруг.
      А бабушка стала осторожно отмахиваться, стараясь отогнать безумную самоубийцу капустницу, не хотелось прихлопывать невинное существо, но пришлось поневоле даже крикнуть "кыш!"
      Из-за чего у нее изо рта выскочила жемчужинка.
      Молнией кинулась откуда-то взявшаяся бабочка. Как бритва, наперерез.
      - Лови! - заорала бабушка, и внук протянул ладошку ковшиком.
      Сияющая бусинка коснулась его руки и упала.
      Тут же снизу сверкнул тонкий луч света.
      Психованный мотылек исчез.
      Бабушка стала вслепую шарить в пыли. После такого яркого луча света у нее в глазах все померкло.
      Она опустилась на колени и поползла, загребая и шаря руками.
      - Вот это да... Выплюнула. Ну как пришло, так ушло...
      Поплутав и вся испачкавшись в пыли, она сказала:
      - Ну ладно, Кузя. Иди ко мне.
      Она села и подхватила Кузю с целью посадить его к себе на колени.
      Ее руки обняли что-то холодное.
      Она закричала.
      Глава восьмая
      ПОБОИЩЕ
      Тем временем бабушка Лена именно в этот момент возилась у себя на кухне, и никто не подозревал, что это не баба Лена, а Топор - который, как мы уже догадались, искал две жемчужины феи, и если бы он их нашел, он бы смог частично внедриться в обиталище враждебных сил, в город Света, и навести наконец там порядок, новый порядок.
      А сама фея Сирени в виде тонкого, слабого луча все еще летела со скоростью мысли в свою туманность, чтобы там через много тысяч световых лет поставить вопрос - почему меня не оставили на посту? Земля же погибнет! На нее идет черная грязь!
      А колдун Топор, пребывая один во многих лицах, мог одновременно и порхать бабочкой, и возиться на кухне в образе бабы Лены, это было проще всего, чтобы изнутри узнать, куда она дела проклятые бусины.
      А поскольку он был хотя и злой колдун, но неорганизованный, то связь сам с собой поддерживал нерегулярно, был малость разбросанный мужчина. И не всегда контролировал всю ситуацию целиком. То есть где-то он сам швиндиляет в облике бабочки, а где-то на кухне, согнувшись в три погибели, роется в пакете с картошкой, и на нем халат и шлепанцы, а где-то он восседает, тоже в халате и в кальсонах, в горной пещере, окруженный соратниками, и вещает перед телекамерой.
      И информацию о том, что баба Лена выронила одну жемчужину, Топор еще не переслал сам себе.
      Итак, бабушка-2 топталась на кухне, гремя кастрюлями. У нее был план перерыть всю квартиру и найти искомое с помощью самосознания бабушки-1.
      Но в этот момент в мозгу настоящей бабы Лены всегда горела одна только мысль: с работы, с ночной смены, уже собирался вернуться хмурый и невыспавшийся Валера-зять.
      Больше у нее никаких соображений на данном этапе никогда не возникало.
      Он должен был ворваться в квартиру с криком:
      - А че горит?
      Обычно к этому мигу все у нее было готово.
      Дело в том, что баба Лена, мирный человек, не хотела ни с кем ссориться и берегла как могла незадачливую свою дочь Татьяну и ее семейную жизнь (помня о предыдущей своей).
      Так что баба Лена-2, почуяв, что зять уже прется с работы, мигом раскочегарила конфорку, поставила на огонь сковороду и плеснула туда масла, а потом стала чистить картошку, да так лихо, что кожура полетела по всей кухне (баба Лена-2 работала со скоростью электродвигателя).
      - Сейчас все сделаем, - бормотала про себя она.
      Попутно новая хозяюшка налила воды в кастрюлю и закинула туда пачку макарон: пущай варятся. Но при этом забыла включить огонек под кастрюлей.
      Масло почернело и задымилось, вся кухня была в ошметках кожуры, а попутно еще баба Лена задумала компот, но забыла, из чего его делают. В голове вертелось: "компот, компот", так как настоящая бабушка еще с вечера собралась сварганить его на подольше, зять обожал компот из чернослива и изюмчика, а вот яблоки сушеные не жаловал.
      Настоящая баба Лена, высокоорганизованный интеллект, имела всегда свой бизнес-план на каждое мероприятие.
      Кроме того, существовал и порядок, что за чем должно происходить, то есть алгоритм домашнего хозяйства.
      Правда, у нее этот алгоритм был уже наработан в совершенстве и шел, говоря научно, на автомате, и потому некоторые моменты происходили сами собой, без участия головного мозга (в котором и копошился в данное время Топор). В частности, многие мелочи - что картошку надо, перед тем как почистить, еще помыть и вытереть, что кожуру необходимо сбрасывать в мусорное ведро, а ведро стоит за дверцей и т.д. - все это не содержалось в теперешней голове Топора.
      Но бизнес-план имелся: поджарить картошки, сварить суп, макароны и т.д. И что придет зять.
      А вот необходимый алгоритм действий, повторяем, отсутствовал.
      Покопавшись со скоростью пылесоса в ящиках (все взлетело в воздух), повариха ничего не обнаружила и перешла к корзинке для овощей. Там она надыбала моркови и, порезавши ее, шваркнула все это в громадную кастрюлю. Подумала и для скорости сунула туда же пальчик, и вода мигом закипела.
      Горе было в том, что неопытная бабушка-2 морковку-то не помыла.
      Но откуда-то в ней всплыло воспоминание о том, что компот должен быть сладким!
      И она от всей души насыпала туда из кулька сахара! Но при этом ошиблась и насобачила в компот соли.
      У настоящей бабушки на пакетах не было ничего написано, она даже вслепую могла отличить, где у нее что лежит.
      Но никакой новый хозяин не мог бы на ощупь в этом разобраться, а в столе, где все хранилось, разумеется, лампочек не было.
      Стало быть, на третье у фальшивой бабы Лены был компот из хорошо посоленной, но грязной морковки, на второе у нее готовились, лежа в холодной воде, промокшие невареные макароны.
      Что касается супа, то тут колдун задумался.
      Мамаша кормила его в детстве одними подзатыльниками. На третье у нее постоянно была хорошая оплеуха. А вот супов она не выносила принципиально. И правда, какая надобность в супах может быть на глубине вонючих болот, которые и сами представляют из себя довольно густой и с крепким запахом суп?
      Так что наш колдун Топор сызмальства не выносил никаких наваров, бульонов и вообще ничего жидкого.
      А тут - зятище идет. Голодный и злобный, невыспавшийся и с большими кулаками.
      Фальшивая баба Лена видела его внутренним оком как на рентгене.
      В животе у зятя болталась испорченная килька в томате (две съеденных на большой скорости консервные банки), а также медленно горели три пакета сухих чипсов с просроченной датой годности и несвежий литр пива - все из ближайшего ларька. Это он позавтракал, перед тем как покинуть свой служебный пост.
      Поэтому во всем организме его назревало пищевое отравление.
      Как правило, такие отравления он лечил плотным и сытным завтраком дома: суп, жареная картошка с тремя котлетами, компот. Это дело, подумав, полежав и покряхтев, он всегда жадно закусывал макаронами.
      Кроме того, в башке у зятя в настоящее время сидела ясно читаемая мысль: поспать в тишине, и чтобы ни шороха! Сидеть!!!
      Настоящая баба Лена свято чтила моменты возвращения зятя и, поставив горяченькое на стол, она от греха, подхватив внука под мышку, бежала с ним в любую погоду в магазин. Там, отдышавшись, баба Лена покупала молоко и кефир, не торопясь, и возвращалась эта парочка домой, когда из спальни уже несся трудовой храп Валеры.
      Тогда у них начиналась жизнь.
      Просыпался отец семьи к вечеру и, плотно пообедав, садился к телевизору.
      Через пять минут и оттуда несся храп.
      Но ничего этого новая хозяйка не знала.
      А вот слово "суп" в ней сидело. И "котлеты" тоже.
      Проще было наколдовать.
      И баба Лена-2 плюхнулась на пол (задев при этом миску с сырой картошкой, картофелины разлетелись) и задумалась. В такие моменты Топора лучше было не тревожить - он окутывался испарениями, в воздухе носился аромат тухлых яиц и так далее - все как на родной планете и все как учила его мамаша Зараза Ивановна. Он хотел выйти на связь с бабочкой-капустницей и почти уже видел свою преисподнюю с запахом старого вазелина, чистый ад, ни капли воды - как в этот самый миг стукнула дверь, и в дом вперся зять.
      - Кто дома?
      Фальшивая баба Лена, с трудом приходя в себя, пискнула:
      - О! какие люди и без охраны!
      - Чем воняет? - грозно предупредил зять с порога, снимая ботинки.
      Баба Лена вежливо сказала:
      - Одну маленькую минутку!
      И мысленно оглядела поле деятельности.
      Зять ей помешал, и потому суп в кастрюле получился полуготовый, то есть горох еще не сварился, а вот лук распарился до состояния вареной тряпки. А котлеты застряли на фазе намоченного хлеба (сухую булку залить водой или молоком, добавить сырое яйцо, вымешать).
      Кроме того, баба Лена-2 позабыла положить на сковороду сырую картошку, чтобы ее поджарить. Неопытность давала о себе знать! Да и класть уже было нечего - вся эта картошка валялась вокруг нее на полу и по столам.
      Зять вломился в кухню, где плавал дым от горящего масла и курились сернистые болотные испарения.
      Он обнаружил свою тещу в сидячем виде на полу.
      Она присобрала с полу кучку чищеной, но грязной картошки.
      Все кругом - вплоть до потолка - было украшено кудряшками картофельной кожуры, которые приклеились там и сям и свисали в виде подсыхающих длинных гирлянд.
      Баба Лена-2 ведь чистила картошку как автомат, тонко и почти непрерывно.
      На полу было сильно натоптано - ошметки земли от грязной картошки, на них насыпана соль, валялись отдельные макаронины и все еще довольно много сырых картофелин.
      - Э, - сказал зять, - это ты че? - Он принюхался. - Болеешь? А чем воняет? Яйцо разбила? Я не понял!
      Он имел в виду запах серы.
      Баба Лена, все еще сидя на полу, подняла на него затуманившиеся глаза и сказала:
      - Мы рады приветствовать новых гостей!
      Она не знала, как говорить с этим посторонним мужчиной.
      Руки у нее все еще выделывали летательные движения, бабочка-капустница давала себя знать. При этом баба Лена возила ногами по полу.
      Валера негромко выругался, обогнул тещу, сходу выключил чадящую сковороду, оглядел все безумным взором и собрался действовать, но тут до него донесся запах паленого, и - здрасьте! - клубами повалил дым. Валера шарахнулся в комнату, где в этот момент Кузя-2 как раз поджег занавеску и стоял, размахивая спичками.
      (Вспомним, что главной задачей Топора на Земле был полный тарарам, беспредел, кошмар и головотяпство.)
      Валера отобрал у малыша спички, сорвал и затоптал занавески, а потом шлепнул сына пониже спины.
      Парень обернулся, посмотрел на него снизу вверх и вдруг плюнул, да так ловко, что попал прямо в оба глаза. Было такое впечатление, что это какая-то кислота, а не детские слюнки.
      Валера ахнул, стал тереть глаза кулаками, побежал на кухню сполоснуться и напоролся на все еще сидящую в позе йога тещу с грузом сырой картошки в руках.
      - О, какая встреча, секунду, - запела теща, что-то куда-то с силой шваркнула, (картошку на сковородку?), и в воздух взметнулся фонтан кипящего масла.
      Валеру сильно обожгло множеством искр.
      Он вздрогнул, разлепил веки и остался стоять, не в силах вымолвить ни словечка. Кулаки у него от напряжения набрякли, зачесались и потребовали применения.
      А бабушка, оказывается, все еще продолжала что-то бросать на сковородку прямо с пола, где пребывала. И ловко попадала. Капли масла летели, горя и постреливая, и обжигали Валеру, который стоял нерушимо, как озаряемый огнем сталевар у доменной печи. Он просто онемел.
      Бумс! Бряк! Пшик!
      - Не хочешь компотику? - предложила теща.
      Валера, которого еще мучили кильки в томате, стоя весь в слезах и моргая, машинально кивнул, как под гипнозом, взял большую кружку и черпнул из кастрюли, где уже стоял готовый бабушкин горяченький компот, на вид темно-розовый.
      Он махом выпил полкружки, и глаза его, от природы небольшие да еще и зажмуренные, вдруг широко распахнулись, как будто он оказался в полной темноте и ничего не в силах был увидеть, и зять на этом сильно поперхнулся, закашлял и опрыснул соленым компотом все еще сидящую на полу бабу Лену, окруженную легкой вонью.
      - Ты че, дурак? - мирно откликнулась она. - Слюнями прыскаться?
      Зять разинул рот и рявкнул:
      - Почему морковь (...) в компоте и (...) соленая? Почему (...) вода с (...) землей?
      И он плеснул кипятком из кружки на голову бабы Лены.
      - А пошел бы ты к шутам собачьим, - по-настоящему обиделась бабушка-2, и Валера вдруг поскользнулся, шлепнулся и куда-то делся, потеряв память.
      Тем временем Кузя-2, лохматый и грязный, раскрашивал маминой губной помадой ее же паспорт и все документы, которые он достал из верхнего ящика шкафа, поставив скамеечку на стул.
      Когда он раскрасил все в кроваво-красный цвет, он вспомнил, что у него есть фломастеры.
      Кузя-2 мигом принес их, по дороге чиркнув спичкой и поднеся ее к занавеске, и, вернувшись, уселся в спальне и стал чертить в мамином паспорте еще и желтым, ядовито-зеленым и черным.
      Потом он взял у мамы из косметички ее тоненькие ножницы и начал вырезать на висящих из шкафа рукавах всякие узоры - полосочки и кружочки, что удавалось. Попутно он залезал во все карманы и прощупывал шовчики.
      Затем он нашел ножницы побольше и принялся стричь, как парикмахер, мамину китайскую собачью шубу, которой она очень гордилась и которую с большим трудом купила.
      После чего Кузя добрался до чемодана из искусственной кожи, стоящего на шкафу, опрокинул его на себя, продырявил теми же ножницами, все вывернул наружу и наконец достал оттуда тонкую пачку денег.
      Кузя-2 разложил их по полу и стал вырезать из них картинки.
      - Во! - сказал он, прибежав на кухню с кучкой картинок в руках. Погляди, ба!
      А "ба" еще не пришла в себя, она все сидела на полу, дыша туманами родной планеты. Башка ее чесалась от соленого кипятка, и она время от времени вытягивала губы в некоторый длинный, как у мухи, хоботок и дула себе на макушку.
      Но в ее мозгу все еще была отпечатана программа действий настоящей бабы Лены.
      - Ба-а! - дико, как сирена, заверещал Кузя-2.
      "Ба" очнулась, сходу дала внуку хорошую затрещину, от которой рухнул бы дуб, но внучок даже не покачнулся. Затем она тоже заорала благим матом и кинулась в спальню. От всего увиденного она на секунду потеряла всякое соображение и рухнула в кресло. И тут же вскочила: из кресла торчала пружина, потому что внучок и в нем прорезал большую дыру и уже порылся во внутренностях обивки.
      У него в головенке работала четкая поисковая программа: найти маленькие круглые белые штучки. Попутно все порушить.
      Вдруг со стороны большой комнаты потянуло гарью: там уже вовсю пылала занавеска на окне.
      "Ба" бросилась туда на подгибающихся ногах, потом залетела в ванную, набрала в тазик воды, тут ей под ноги специально кинулся шкодливый кот Мишка-2, и она растянулась со всего маху на пороге ванной и пролила весь тазик.
      - Ура! - гаркнула баба Лена от неожиданности.
      - Ура! - подхватил внук-2.
      И Кузя с коробком спичек радостно загулял по всей квартире, нашел, перелопатил со скоростью вентилятора, а затем и поджег кипу старых газет, которые бабушка собирала за шкафом для следующего ремонта, чтобы застилать полы, и газеты сразу занялись.
      "Ба", удивляясь сама себе (программа действовала), вскочила на ноги, прибежала, отобрала у него спички, опять дала ему хорошую затрещину (Кузя-2 нежно сказал "еще дай пинка"), выругалась и бросилась обратно в ванную, а по дороге словила вредного кота и кинула его на лестницу.
      Там уже толпились соседи, которые, увернувшись от растопыренных когтей Мишки-2, яростно кинулись на помощь с ведрами, и через полчаса квартира была вся залита черной от сажи водой, даже без пожарных.
      Но пожарные уже были вызваны и спустя полчаса появились в окнах, выбили стекла и стали заливать квартиру пеной...
      То есть когда мама вернулась с работы, она застала картину, от которой любое сердце должно было разорваться...
      Несло горелой дрянью, как на тлеющей помойке.
      Бабушка лежала на диване, не в силах сказать ни словечка, сынок, весь черный, стоял на кухне и прилаживал на шее кота петлю, а кот сидел над сковородкой и доедал последнюю сырую котлету. Кастрюля лежала боком на плите, из нее веером высыпалась крупно нарезанная грязная морковка. На полу была лужа и какая-то каша из земли, мокрых топтаных макарон и той же морковки, валялось много сырой картошки вперемешку с осколками побитой посуды - видимо, Кузя долго перед этим ловил кота, пока не поймал и не посадил над сковородкой есть семейный обед.
      Мама взвыла, как пожарная сирена.
      Кот рванулся, петля на его шее затянулась, Кузя крепко держал второй конец веревки и вопил:
      - А че он наши котлеты съел!
      Прежде всего мама отобрала у Кузи несчастного полузадохнувшегося кота. Кот при этом сильно порезал ей руки когтями. Затем она обвела глазами свой дом и пошла будить бабушку. Кузя же, находясь рядом, врал про то, что "ба" напилась и все деньги постригла и бумажки пораскрасила, все вещи в окно выкинула и т.д.
      Папа уже давно должен был прийти с дежурства, поэтому мама пыталась навести хоть какой-то порядок. Слез у нее не было. Она моталась по квартире, шлепая по мокрому полу, как грязный призрак, пыталась как-то что-то помыть, что-то прибрать...
      Вечером в квартиру позвонили, она безо всякого соображения открыла, вошли люди и сказали, что на нее подают в суд за пожар, что квартира внизу из-за них залита целиком, а наверху частично.
      И что сейчас к ним переселяются жертвы протечки из квартиры внизу и квартиры наверху.
      И тут же ввалился Ахмед с мокрыми узлами, с новой женой дворником Лидой и со старой разведенной женой, а также с семью детьми от первого брака и одним ребенком дворника Лиды (который недавно вернулся из армии, обнаружил свою мать замужем и всюду ходил с топором, намекая, что боится, что его убьет Ахмед).
      Он и сейчас, входя, заявил:
      - Меня хотят убить, знаю кто!
      И приоткрыл пиджак, показав заткнутый за ремень хороший топор.
      Лида же была пьяна, как обычно, и хвастливо говорила:
      - Четырнадцать тысяч! - И потом, помолчав: - Нижняя неделя! Участковый Михалыч!
      За ними стояла семья с верхнего этажа, которая, увидев, кто заселился первым, не стала въезжать, а вернулась в свое полузалитое жилище, крича, что лучше вообще жить на улице, чем так.
      Ахмед с первой женой и детьми сразу расположился во всех трех комнатах. Лида с ребенком заняла кухню и сказала, что никого туда не пустит, иначе вызовет Михалыча:
      - Нижняя неделя, на хрен!
      Что касается Кузи, то он носился по головам новых жильцов, нового мужа дворника и его предыдущей семьи, вывалил на пол их узел с кастрюлями и сковородками и другой узел с тарелками (что-то массово кокнулось), прихватил сотовый телефончик и понесся, положил его в унитаз, и за Кузей кинулись все члены семьи Ахмеда, и много чего побилось из-за этого, а пока они вылавливали мобильник из воды, Кузя помчался в ванную, налил полное ведерко, и, крича "пожар, пожар", начал щедро поливать вещи новоселов.
      Силач, однако, оказался этот новый Кузя.
      Ахмедовы дети, вернувшись, застали его за тем, что он прыгал на их завернутом в шаль телевизоре, используя его как батут. Они глядели на него во все глаза, не в силах ничего сказать, потом прибежала их мама и встала как столб, а за ней явился и сам Ахмед с мокрыми по локоть руками (в кулаке был зажат мобильник) и стал громко икать, приговаривая:
      - Зачем, любимый, слушай?.. Что делаешь?.. Совсем семью позоришь... Слазь... Взорвется... Зарежу!
      Тут Кузя захихикал, сбегал на кухню и принес Ахмеду большой хлебный нож.
      Но Ахмед закрыл глаза и покачал головой.
      И все дети и их мать тоже отказались от оружия.
      Почему-то они все потеряли способность возражать и бороться.
      Мама Кузи сидела на полу, закрыв глаза. Бабушка Кузи так и лежала на диване, громко храпя.
      Если бы программа Топора была полностью осуществлена, то семья Ахмеда бросилась бы в драку с ножом, и в следующие два часа оба семейства должны были бы друг друга перебить и перерезать, затем к этому бы подключились родственники и друзья Ахмеда, с одной стороны, и простые крепкие горожане, с другой. Затем предполагалась ликвидация рынков, игорного бизнеса (взрывы, взрывы), затопление подземных переходов, пожар на всех бензоколонках, участие авиации и танков, бомбардировки, крестики на дверях квартир, сделанные мелом, и т.д.
      Но бабушка почему-то лежала без задних ног, бормоча в бреду:
      - ...компот. Взять килограмм спелых антоновских яблок. Почистить, порезать, отварить. Компот. Взять килограмм спелых антоновских яблок... - и т.д. по кругу.
      А Кузя был занят тем, что прыгал из окна во двор на чужие автомашины (с четвертого этажа, заметьте). Внизу гомонила толпа. Первым треснул и прогнулся автомобиль Ахмеда. "Есть!" - заорала публика. Возвратившись на лифте, Кузя опять деловито прыгнул, целясь уже в новый объект, в "Мерседес".
      - Цирк! - ликующе крикнул кто-то.
      Все опять получилось, даже лучше прежнего.
      Что же касается его мамы, то она ни о чем не думала.
      Она только крестилась, закрыв глаза, и говорила:
      - Господи, Господи...
      Потом она встала, даже взяла брошенное ведро и понесла его в ванную и снова наполнила его водой, желая, видимо, помыть полы. Но тут подвернулся Кузя, который с криком "я помогу" бросился ей под ноги, мама упала как подкошенная, ведро вылилось.
      Кузя при этом взвизгнул и дико засмеялся, видя все это безобразие.
      - Любимый, - слабо откликнулся на это Ахмед, - что опять маму обижаешь?
      Печально члены семьи Ахмеда стали собирать разбросанные, помятые и мокрые вещи и понесли их вон...
      Глава девятая
      В КУЩАХ
      Руки бабушки обняли что-то холодное.
      Она закричала.
      Это был битком набитый кожаный мешок.
      Бабушка вскочила как громом пораженная. Мешок упал на землю.
      Она стала громко плакать и бегать, побежала даже к дому, хотя окна там уже не горели, и даже рванула на себя дверь, а что было делать - когда у человека горе, он кидается за помощью к другим людям.
      Так она и звала:
      - Люди, люди! Что же это такое! Люди! Господи, помогите!
      За дверью был лес. Никаких блондинок.
      Вернувшись к своему кусту, бабушка опять увидела мешок с песком. Она со злостью пихнула его ногой. Мешок сидел на земле, кургузый, неподвижный. На боку его осталась вмятина от удара.
      - Кузя! Кузя! - завопила бабушка, рыдая. - Где ты? Что я твоей маме скажу, скажи! Она же умрет! Она же любит тебя больше своей жизни! Она же меня убьет! Да я тоже покончу с собой еще раньше! Прыгну с балкона! Я тебя не уберегла! Я недосмотрела за тобой! Мой маленький! Проклятые телевизионщики, верните мне ребенка! Внесите приз в студию! Моего внука! Я ваша подопытная мышь! Дочка, если ты меня видишь на экране, позвони им, чтобы нас освободили! Верните Кузю! Дурацкий мешок!
      Тут мешок, словно подумав, упал на бок. То есть, видимо, когда бабушка его стукнула, он начал падать, но очень медленно. И вот теперь он свалился окончательно.
      Но было похоже на то, что мешок упал после этих слов.
      Бабушка нагнулась, посмотрела на него и подняла, весом мешок был тяжелый, ровно такой же, как маленький Кузя. Только очень холодный.
      Бабушка прижала к себе мешок. Она как сошла с ума. Стала его баюкать.
      Потом она развязала его, посмотрела, что внутри. Там был серый песок.
      Она тут же завязала мешок и стала его укачивать, говоря:
      - Кузя, ты что, не плачь. Бабушка тебя не бросит. Даже пусть тебя превратят в мешок. Ты же мне обещал, что будешь со мной! Вот ты и со мной!
      Тут бабушка подошла к декорациям и стала громко вещать:
      - Дорогие зрители! Вы видите перед собой неудачный эксперимент, меня заманили сюда на передачу, чтобы снимать в прямом эфире мою реакцию на то, что вокруг один искусственный лес из новогодних елок, ни еды, ни воды, при этом у меня отняли ребенка! Украли! Сунули мне этот холодный кожаный мешок с песком! Может быть, они хотят подсматривать за мной, как я плачу? Снимать на видео, как я умираю от голода? Как я рою ямку в земле, чтобы набралась вода? Чтобы неделю подряд снимать страдания человека, у которого отняли внука? И медленную смерть?
      Тут она перевела дух.
      - Я понимаю, это сенсация! Съемки в реальном времени! А? Все будут смотреть не отрываясь! Все купят эту запись! Ну спасите же нас! Это будет еще интереснее, я вас уверяю! Еще дороже будет стоить кассета! Помоги-и-те! Кара-уул! Этот мешок - то, что осталось от моего мальчика! Я понимаю, что вы смеетесь надо мной, как всегда люди смеются над дураком, который поймался на удочку! Над тем, кто упал, над тем, кто потерял штаны! Над тем, кого снимает сам себе режиссер! Но не смейтесь! С каждым из вас это может случиться. Доченька! Не бросай меня! Не смейтесь над моими слезами, вы! Вас могут так же убить, как моего Кузю!
      Она пыталась согреть кожаный мешок с песком. Качала его, прижав к груди. Не плакала. Им жирно будет.
      - Ну и ничего, Кузя, - сказала бабушка громко. - Мы с тобой прикорнем под кустом, утро вечера мудренее.
      Она села на прежнее место и стала качать свою ношу, припевая "Баюшки-баю". Она как бы временно сошла с ума и прекрасно это понимала.
      Она качала кожаный мешок, клюя носом, как вдруг осветилась все та же декорация и у порога главного входа появилась тележка. Продавец заголосил:
      - Быстрое питание! Горячие собаки! Котлеты в булке! Напитки!
      Бабушка было подняла голову, крикнула:
      - Воды сюда! Дайте попить! Спасите! Убили ребенка!
      Но торгаш торжественно возразил:
      - Да! Только в обмен! Принимаем драгоценные камни! Бриллианты, изумруды и жемчуг! Один камень - комплексный обед: бутылка пепси и гамбургер!
      Бабушка вдруг вспомнила о второй жемчужине у себя за щекой и, подхватив кожаный мешок под мышку, тронулась к продавцу. Есть и пить хотелось нестерпимо.
      А потом вдруг она остановилась как вкопанная и громко сказала:
      - Сама-то ты поешь, а вот как накормить кожаный мешок? Не будешь же его развязывать и лить туда воду и совать куски булки? Песок ведь быстро испортится, закиснет! Заведутся букашки... Дорогие телезрители! Вы меня понимаете!
      И она вернулась к своему месту под пыльной елкой, решив голодать до последнего вместе со своим несчастным кожаным мешком. Но откуда телевизионщики узнали, что у нее есть жемчужина?
      Так что уж лучше голодать быстрее. Если не пить, то сколько может прожить человек? Вроде бы неделю? И если совсем будешь умирать, ведь освободят?
      И она сказала кожаному мешку:
      - Вот какие чудеса бывают на свете. Будем голодать. А моя дочь с мужем, они соберут соседей и друзей и разнесут это телевидение по клочкам! Чтобы нас спасти!
      А продавец булок и котлет вдруг завопил, как будто бы его ужалили:
      - Принимаем также к оплате пустые кожаные мешки! Пустые! Без песка!
      - Как же! - сказала бабушка ядовито. - Иди отсюда! Без песка! В этом песке, может быть, одна надежда!
      Потом она добавила:
      - А откуда знаешь, что там песок?
      Все вдруг опустело, вокруг стоял искусственный лес. Только пованивало расплавленной пластмассой, как на свалке.
      А точно, тут свалка!
      Вот где они оказались в результате. Ну что же, и у каждой свалки бывают берега, подумала бабушка, собралась с силами и пустилась напролом.
      Прижимая к себе кожаный мешок и загораживаясь локтями, бабушка в самых лучших своих одеждах пробиралась сквозь завалы искусственных елок.
      Видимо, сюда их свозили многие годы. Праздники давно отгорели, отсветили, каждая из искусственных елок сослужила свою службу не один раз... Вокруг них сидели самые бедняки или бездетные, старенькие, одинокие, которым не по карману было покупать живые елки... Самые неприхотливые, запасливые и скуповатые. Но все-таки и им хотелось веселья, пусть дешевого. Вон на взлохмаченных, почерневших ветках висят ошметки сверкающей мишуры.
      - А моль эту белую еще увижу - прихлопну, - сказала, воюя одной рукой с пыльными ветками, бабушка. - Чего я ее жалела? Это же моль!
      Мишка бежал у самых ног, как собака: почуяла животина, что отставать нельзя.
      В искусственном ельнике стемнело. Лес был бесконечным.
      Бабушка не знала, что его придумал колдун Топор, а то, что придумано, не имеет ни конца ни края.
      Через много времени бабушка, вся поцарапанная, сидела на куче сваленных елок и говорила коту:
      - Ты бы разведал, куда идти. А то слоняешься бестолку, Миша. А ребенка надо кормить, вон, смотри, проголодался (и она погладила мешок). И неизвестно чем, и неизвестно как.
      Кот, однако, вспрыгнул ей на колени, умостился рядом с мешком и стал топтаться.
      - Тебе бы все погреться, Миша. А я так устала. Что делать будем? За нами идет наблюдение, и что?
      Вдруг она закричала:
      - Добрые люди, помогите! - Она спихнула кота с колен и встала. - Мы ведь тут пропадаем! Ребенка похитили, а это уже не шутки! Я с мешком таскаюсь, а в нем больше пуда! Не ели и не пили ничего! Так и помереть недолго! Интересно будет смотреть, как мы постепенно станем подыхать, а? Они же специально сказали, что ничего с собой не брать! Мы и не взяли! И у меня ничего нету! Они, правда, предлагали гамбургер за драгоценные камни! А откуда у меня они? Ижумруды там, алмажи?..
      Тут бабушка запихнула жемчужину обратно за щеку и замолчала.
      Может, они желали выяснить - есть ли у нее жемчуг? И ей специально предлагали такой обмен - гамбургер и воду за жемчужину.
      Бабушке вдруг захотелось посмотреть, что за бусинка у нее осталась, как она выглядит, может, она волшебная вообще?
      Баба Лена отвернулась, покатала ее во рту, и, нагнувшись, аккуратно спровадила жемчужину в ладонь, и быстро зажала кулак.
      Однако жемчужина как-то выскользнула и упала.
      Тут же, как бритва, сверкнула в полете белая бабочка, несясь наискосок мимо глаз.
      А кот живо выставил лапку крючком, поймал бусинку, прыгнул в кучу елок и тут же уронил жемчужину. Сверкнул тонкий луч, направленный вверх.
      - Куда?! - завопила бабушка. - Мишка!
      Но кот как-то ловко собрался в комок, дал свечу вверх, как за мухой, сиганул далеко в сторону - и пропал.
      - Ай, ой!
      Мотылек сгинул.
      Бабушка бросилась в кучу елок, где пропал Мишка, стала его звать, вся исцарапалась со своим мешком, продираясь сквозь пластмассовые заросли - и никакого результата.
      Тогда она села и стала тяжело думать.
      Кот не пропал, он исчез, подбросив жемчужинку. Значит, она и вправду непростая. Недаром ее хотели выманить. Наверно, кот уже сидит дома.
      Она опустилась на четвереньки и стала искать вокруг себя. Подползала под пыльные, пахнущие химией отрепья, под палки, шарила по земле...
      Хорошо, что почва такая сыпучая - на ней все отпечатывается, как на свежем снегу.
      Бабушка зашагала на четвереньках, ища Мишкины следы.
      На всякий случай она обернулась и сказала в невидимую камеру:
      - Дорогие зрители! Вам смешно? Я как верблюд с горбом? Наверно. Но знаете, я тоже еще посмеюсь! Когда выиграю главный приз! Надо двигаться, надо что-то делать, нельзя сидеть на месте! Это важно! Я всю жизнь двигаюсь и работаю, и хоть я ничего не заработала, но я верю!
      Тут она запыхалась и присела.
      - Я верю в то, что своим трудом можно добиться результата! Никогда не теряйтесь! Никогда не останавливайтесь! Не сидите как пни, подруги! Делайте что-нибудь! Можно...
      Она подумала.
      - Можно много чего! Раньше-то вон... Какие кружева из ниток плели! Вышивали шерстью! Вязали! Из лоскутов иконы лицевые шили! Да пирожки пекли и продавали! И всем помогали! Человек - это тот... ну... который живет для других! И не надо ждать, никто спасибо не скажет! Такая жизнь для других сама по себе, и без спасибо, уже награда! Все домашние хозяйки, все матери и бабушки, работницы, которые живут без спасибо, всем привет и поклон! Среди попреков! Как герои!
      Чтобы произнести эти слова, она даже встала, а потом поклонилась. Поклон удался легко. Бабушка сильно исхудала.
      - Дайте мне вернуться! С моим Кузей увидеться! Я все поняла! Я вернусь, я горы сворочу! Даром времени не потеряю! Язык начну изучать какой-нибудь, вместе с внуком! В кружок пойду! Что это я пропадаю на домашнем уровне!
      И опять она завопила:
      - Все, финал, приз в студию!
      Немного подождала, но ничего не произошло.
      Посмотрела на небо. Дрянь какая висит, надо же.
      Бабушка опустилась на четвереньки и вернулась к куче елок, куда прыгнул Мишка.
      Разгребла пыльные, убогие палки с зелеными колючками. Заглянула вниз.
      На этом месте лежал темный кожаный мешочек, крепко завязанный веревкой.
      Бабушка завыла, присев на колени. Она взяла на руки еще и этот мешочек (килограмма в два с лишним) и обратила свое заплаканное лицо к каким-никаким небесам данного леса. Там, высоко, просматривались темные, криво прибитые доски, висели отрепья, палки, плохо натянутые провода...
      - Дорогие телезрители! - опомнившись и вытерев лицо рукавом, заговорила бабушка. - Вы видите, в какие условия меня поставили режиссеры. Прошу вас, откликнитесь и пришлите свои отзывы на это безобразие. Я есть перед вами человек, у которого отобрали все, но оставили его жить и носить непонятные мешки. Звоните и шлите все, что можно. Татьяна! Идите с Валериком на прием в милицию с заявлением и простите меня, старую идиотку, что я вас не ценила и чего-то от вас требовала. Я все поняла! Чтобы меня освободили и, главное, вернули ребенка! И кота тоже! Ку-зя! - заорала она с визгом. - Где ты-ыы?! Мишка! Ксс-кс-кссс!
      Звук ушел как в ватную подушку. Искусственный лес молчал.
      Мало того. Когда бабушка по собственным следам вернулась на полянку к декорации, то, присев на прежнее место, в пыль и труху, она увидела, что стена дома медленно падает. Поднялся столб как бы дыма. Через небольшое время на месте дворца лежали в беспорядке поломанные и перекошенные куски толстого картона.
      Глава десятая
      НАШЕСТВИЕ
      Вместо того чтобы испугаться, бабушка быстро подошла к куче стройматериалов и одной рукой (другой она придерживала оба мешка, висящие через плечо) стала сволакивать к себе под елку особенно большие обломки картонных стен.
      Вскоре удалось, зацепив за ветку, установить стоймя, хоть и слегка кособоко, два кривых прямоугольника. Вниз бабушка постелила кусочки поменьше. Получился шалаш.
      Затем она подумала и притащила еще один фрагмент бывшего дворца и прислонила его с третьей стороны. Выходил какой-то даже шатер.
      Соорудив все это, бабушка осторожно заползла внутрь и, высунув руку, добыла и поставила стояком еще кусок, теперь уже снаружи.
      В последний раз выглянув из шалаша, бабушка сказала в пространство:
      - Рекламная пауза!
      И на этом она окончательно закрылась куском картона, как дверью, в своем шалаше.
      И там, положив свои драгоценные мешки, она легла на них головой, как пассажирка на вокзале, боящаяся кражи.
      Пахло вонючим клеем и побелкой, но никакие камеры не могли уже наблюдать за ней.
      "Вот интересно, - подумала бабушка, - теперь им нечего делать со мной. А я отсюда не собираюсь выходить. Вот пускай и подумают, что передавать в эфир".
      И она закрыла глаза.
      Ничего не происходило. Стояла полная, оглушительная, звенящая тишина. Только сильно урчало от голода в животе. Пересохло горло. Язык стал жестким и еле ворочался.
      В закрытых глазах плавали какие-то круги и разнообразные квадраты, уплывая во тьму.
      Бабушка погладила оба мешка и шепотом сказала:
      - Все равно они нас должны вернуть, потому что им показывать-то нечего... Все, ребята... Доигрались. Надо только обождать и не торопиться. Тихо лежим. Мы спрятались.
      На этом она заснула, и ей стал сниться какой-то огромный зал, полный народа. На сцене стоял космический корабль, готовый к старту. Вокруг корабля теснились накрытые столы. На них стояли вазы с фруктами, тарелки с едой, большие бутылки. Бабушка в чем-то блестящем спускалась к сцене из задних рядов, и ей все аплодировали. Похоже было, что ее провожают. Она шла, чувствуя большое смущение. Ей никогда в жизни не хлопали. Она добралась к подножию сцены, обернулась, зал поднялся в едином порыве, началась овация, засверкали вспышки фотоаппаратов.
      Теперь надо было подняться на сцену, прихватить побольше еды и воды, войти в аппарат и улететь.
      То есть она даже подумала, что зачем ей ракета, надо нахватать всего с тарелок - и все. Поесть и попить.
      Но было неудобно совершать такие действия на глазах ликующей публики. Поэтому бабушка взяла и свернула вбок, к выходу, бормоча:
      - Ешьте сами. Мне это не нужно. Куда это я одна поеду. Летите вы. А я не желаю.
      И вдруг шум рукоплесканий как-то стал замирать.
      Обернувшись, бабушка увидела, что ракета на сцене как-то вспучилась, приняла форму яйца, и даже по этому яйцу прошла глубокая трещина...
      Люди в зале замерли.
      Послышался треск, трещины зазмеились уже по всей ракете, и вместо ожидаемого гигантского птенца (или хотя бы крокодила) из скорлупы поползла густая черная грязь.
      От ракеты понесло густой вонищей, запахло тухлыми яйцами.
      Люди повскакали с мест, побежали наверх, закричали, завизжали.
      Грязь уже залила всю сцену, упали столы с угощением и потонули, гуща вывалилась в зал и медленно стала подниматься по рядам.
      В жирных потоках грязи извивались какие-то живые черные веревки...
      Бабушка, сама того не замечая, оказалась по колени в холодной, густой болотной жиже и начала изо всех сил стараться выйти наверх, к людям.
      Вдруг ее ноги оплела какая-то холодная, крепкая лента, задергалась, забилась, потянула вниз...
      И тут бабушка увидела, что последним, среди испуганной толпы, могучий зять Валерик несет к выходу Кузю, раздвигая народ, а рядом, оглядываясь в ужасе, пытается не отстать дочь Таня.
      - Валерик! Таня! Помогите! Ну что же это такое! - задыхаясь, закричала бабушка. - Руку хоть подайте! Тут змеи!
      Она пыталась оторвать от себя черные плети.
      Кузя там, наверху, обернулся, молча посмотрел сверху на бабушку и вдруг стал решительно рваться с отцовых плеч. Слабенький, а сползал все ниже. Он почему-то был очень хорошо виден бабушке - как будто его осветил прожектор. Волосики на голове встали дыбом и тоже сияли. Маленький был такой красивый, румяный, со сверкающими глазами, как будто он вдруг заболел. У детей так бывает.
      Бабушка мгновенно завопила:
      - Таня! Не пускай его! У него температура! Держи-и! Ладно-о! Пока! Уходите! Утонете сами! Быстро! Они сейчас всю планету-у! Бегите отсюда-а! Берегите его! Кузю, слышите! Ушки, ушки ему береги, Таня! Не разводитесь! Валера! Не пей! Богом прошу! На дерево лезьте-е!
      Ее тянуло вниз, еще одно живое выхлестнулось и опоясало ее, еле стоящую в грязи, подвижное, крепкое, дрожащее, как тугая веревка. И лезло к горлу. Грязь все поднималась, или это бабушка уже опускалась. Бабушка не смотрела вверх, не хотела знать, как уходят родные, пусть берегутся сами, пусть берегут Кузю. Она зажмурила глаза, чтобы не видеть, как вокруг плещутся живые кнуты, черные, скользкие, крепкие. Их было не оторвать. Какая-то была статуя такая же, два голых человека стягивали с себя прилепившихся змей, вспомнила она, только статуя была белая. Лаокоон, оплетенный змеями... "Я вроде них, но уже почти черная". Очень громко и часто колотилось сердце. "Как прям перед казнью, - все еще упираясь, чтобы не упасть, думала бабушка, - щупальца, их не оторвать, прощайте, неужели все? Ничего в жизни не видала, одна радость - Кузенька. Радость моя! Счастьице. Живи, родненький, и мама с папой твои. Без них тебе нельзя, дорогой мой. Без меня будет вам труднее. Ну ладно. Господи!"
      До нее еще доходил чей-то оглушительный визг:
      - Баба! Баба! Баба Лена!
      Она начала молиться, все еще стоя на ногах, потом ее сильно рвануло, подсекло, она упала на колени. Лицо уже было все в грязи. Что-то завозилось на горле мелкое, жгучее, как колючие волосинки, сильно укусило. Как будто ударило током, проникло внутрь шеи. "За что?" - вдруг обиделась она и попыталась встать.
      Тут же ее зверски ухватило за косичку и поволокло куда-то.
      Бабушка взвыла, стала высвобождать руки, растягивать эти плети, болтала ногами.
      Вдруг она, как пробка, вылетела из грязи на воздух и еще не открыла перемазанные, слипшиеся веки, как руки ее уже впились ногтями во что-то теплое, жилистое, что волокло ее. Бабушка вопила, сама не своя:
      - Ах ты гад!
      Ее поставили ногами на что-то твердое.
      Густой, недовольный голос сказал:
      - Мамаша, вы чо когти-то распускаете? Обалдели совсем, да?
      Перед ней стоял Валера с грязными по локоть лапами, злобный и бледный.
      Рядом находилась вся красная Танюшка, крепко держа Кузю двойным обхватом своих могучих рук. Кузя морщил нос, мордочка у него была заплаканная.
      Наверху уже не было людей, все сбежали.
      Вдруг раздался громкий бесстыжий пук.
      Бабушка обернулась.
      В грязи что-то как будто взорвалось, всплеснулись кривые, мокрые, черные плети, как вопросительные знаки, и все исчезло - зал, черное вонючее болото, родные...
      Запыхавшись, вся в поту, бабушка проснулась. Звенело в голове. Ощупала свои ноги - тут. Надо же, что приснится!
      - А все же их всех повидала, - сказала бабушка, адресуясь к мешкам. Валера мужик хороший, хотя и по жизни мог бы много сделать, чем это предъявите пропуск. Это их Кузя заставил вернуться, наверно. Начал рваться ко мне. Соскочил с рук и побежал.
      И тут она заплакала. Однако спать уже не решалась. Мало ли еще какая гадость приснится!
      Просто так лежать уже не хотелось, даже назло телевизионщикам. Надо было действовать.
      Она поднялась, взвалила на себя оба мешка и вылезла.
      В спертом, несвежем воздухе что-то дополнительно пованивало.
      На поляне, кое-как освещенное, стояло огромное яйцо. Причем безо всякой подставки.
      - Батюшки светы! - охнула бабушка.
      Это что же такое происходит?!
      У нее мгновенно ослабели колени.
      Одна, в этом дурацком каком-то подвале, елки-палки. И эта будущая грязь!
      Бабушка, однако, сосредоточилась, сказала себе: "Спокойно, спокойно!", села, стала крепче перевязывать мешки, то есть основательно соединила их веревочками, опять перевесила через плечо. Кузин мешок за спину, Мишкин на грудь. Встала, поправила их, встряхнулась.
      Руки освободились.
      И она начала таскать елки и сваливать их вокруг яйца. А что еще оставалось делать?
      Работа есть работа, к ней бабушка была привычна, а уж убирать и наводить чистоту она умела как никто.
      Все дальше приходилось ходить за елками, и все выше росла гора синтетической помойки вокруг яйца.
      Разумеется, искусственный лес не кончался, работы было много, и это успокаивало бабушку.
      - Мы вас изолируем, - бормотала она. - Ешьте пластик. Оплетайте. Авось подавитесь, гадюки.
      Бабушка Лена до того дошла, что стала размахиваться, как метальщик копья, и посылать палки повыше.
      Она уже не думала ни про какие съемки, не до того было. Ежели есть у человека работа, то он занят.
      - Работа - это выход из любого положения, - вдруг сказала себе бабушка. - Самое жуткое - это ничего не делать. Человек от этого шалеет. Поэтому и курят, и пьют, и все такое, чтобы заняться чем-нибудь хотя бы. Вот взять нашего Валеру. И на работе свободен, и дома как обалдуй. Про мой сон я ничего не говорю, зять оказался молодец. Спасти он может... когда захочет... - Тут она сосредоточилась, поправила мешки и зафиндилила елку на самый верх. - Вообще горы своротит. Ежели ему дело дать. А так спит или сериалы смотрит. Пьет свое пиво и курит. И все, что он взял от жизни. Помрет, кто про него хорошее слово скажет? Кому он помог в жизни? На даче у брата и то не допросишься крышу протекающую покрыть...
      В этот момент что-то произошло, какое-то дуновение спертого воздуха.
      - Баба, - сказал чей-то густой голос и прокашлялся. - Вообще не понял юмора, это что за компот? Человек приходит после ночи, блин...
      Она обернулась и покраснела. За ней стоял Валера собственной могучей персоной и, может быть, все слышал.
      - Компот? - переспросила она и отправилась за следующей порцией искусственного хвороста. - Где компот? Ты что, Валера? С дуба упал?
      Валера шел следом и гнул свое:
      - Да? С дуба. Ну ничего себе! Ночь не спавши, у человека печет в горле, дают компот, он соленый и с землей, плавает морковка, хрен ее знает... это компот, да? Это компот? А этот вообще... Внук ваш... В глаза плюнулся... Как его воспитали, так он и харкает.
      Глава одиннадцатая
      ГОРОД СВЕТА
      Кузя шел по какой-то дороге, рядом, мешая идти, увивался кот Миша. Путь пролегал среди полей, окрестности были как около дачи другой бабушки, вдали синел лес, пели птички, вспыхивали в воздухе стрекозы (Миша то и дело прыгал), а Кузя не мог понять, что происходит. Не то что он был испуган, но он как будто оцепенел.
      Шел себе и шел.
      Вроде солнышко, ветерок, а плакать хочется. Хочется позвать бабушку и хотя бы прижаться к ее юбке. Взять за ручку. Попроситься, чтобы его понесли, потому что устал. Вздохнуть наконец спокойно.
      Вдруг, как облака, перед ним встали далекие шары, купола, возникли башни, сады, засверкали стеклянные грани домов, заклубились высокие фонтаны.
      Веяли огромные флаги, доносилась веселая, смешная музыка, но очень тихо.
      Там, вдали, вдруг проскакали лошади, на них сидели дамы, и их белые платья развевались на ветру.
      Город приближался, как будто Кузя прыгал большими прыжками, но он плелся еле-еле.
      Город разворачивался перед ним все явственней.
      Красавицы причесывали на башнях других красавиц, шляпы и шали, шлейфы, вуали пролетали как облака, минуя тихо идущего Кузю и его уставшего кота.
      Вдруг они оказались на некоторой улице, и Кузя стеснялся спросить, как добраться до дома.
      Вообще он уже один раз терялся в большом магазине и плакал при всех, было такое дело. И сам ужасно стеснялся, что плачет, и не мог с собой ничего поделать. Оказался вдруг один.
      Поэтому сейчас он даже не глядел на прохожих, а смотрел себе под ноги. Только что были бабушка, какой-то темный лес, а теперь оказалась неизвестная местность, как будто Кузя заснул и пропустил самое главное как он сюда забрался. Вот тебе и на, проснулся неизвестно где.
      Светило солнце. Кузя то шел в тени больших деревьев, то выходил на свет. Хотелось есть.
      - Какой кот! - сказал голос.
      Кузя испугался и подобрал Мишу на руки.
      - Это что за кот? - продолжал женский голос. - Чудо просто!
      Чья-то рука стала гладить Мишу.
      Кузя посмотрел наверх и увидел красавицу в воздушном платье.
      - У нас таких и не видывали! - воскликнула тетя. - Тебя как зовут?
      Кузя потупился и ответил:
      - Его зовут Миша.
      Кот вдруг возразил:
      - Меня звать Мельхиор. А вас?
      - Сирень.
      - Что-то знакомое, - заметил кот Миша.
      - И мне ваше имя нечто напоминает. Пойдемте ко мне в гости?
      - Кузя, - тихо сказал Мельхиор, - я жутко хочу жрать. Пошли? Вдруг покормят?
      Кузя, все так же не поднимая головы, поплелся вслед за сверкающим платьем.
      В тот раз, когда он чуть не потерялся, его тоже окружили тети в магазине, спрашивая адрес, имя и фамилию, а он в ответ орал "ой-ёй-ёй", пока не прибежали папа с мамой...
      Тут никто ничего такого не требовал, не спрашивал: "Где ты живешь, мальчик?", хотя Кузя давно уже знал назубок свой адрес и даже сейчас потихоньку его повторял, частично вслух. Просто так:
      - Дом тридцать четыре, квартира двадцать три.
      Сирень быстро шла впереди, Кузя с Мишей на руках еле поспевал за ней.
      Но уже началась какая-то тихая радость, как будто Кузя мог вот-вот увидеть бабушку, папу и маму, и вдруг там будет родной двор, а там, рядом с песочницей за столиком около качелей, окажутся все знакомые - дядя Юра и дядя Коля, которые всегда любили поговорить с Кузей, узнать у него как дела и не хочет ли бабушка с ними отдохнуть малёк.
      Почему бабушка все время и уводила Кузю гулять в сквер.
      Но ничего такого не оказалось, когда Сирень ввела их в какие-то красивые кудрявые ворота, сплошь увитые розами.
      В ее доме оказались деревянные, но как будто кружевные сквозные двери, а за ними был сад, потом опять цветы, колонны, башня, увитая листьями, потом солнечная поляна и замок: разноцветные стеклянные стены, мраморные ворота, фонтан в центре, заросли цветов, как облака...
      И тут пролетела розовая птичка (Миша на руках насторожился, встопорщился, а птичка сказала: "Как раз!" - и закачалась на ветке цветущего дерева, словно нарочно, очень близко), потом их посадили за стол (Миша сел на отдельное сиденье, довольно высокое, как для маленьких, и со специальным лоточком).
      Вдруг Миша сказал:
      - Я не люблю цветы. Я их не ем.
      - А вы попробуйте, Мельхиор, - засмеялась Сирень.
      Кузе дали на тарелке тоже какие-то цветы. Он сидел, опустив голову, и боялся взглянуть на хозяйку.
      - Ешь, ребенок, тебе надо набраться сил, - прозвучал вдруг нежный голосок.
      На тарелке танцевала маленькая девочка. Еще новости!
      Девочка взяла в руки цветок, белый и блестящий, и поднесла прямо ко рту Кузи.
      - Ам, - сказала вдруг она крикливым голосом бабушки. От неожиданности Кузя открыл рот, а когда закрыл, то пришлось что-то жевать, сладкое и вкусное. Мороженое, вот что! Но не ледяное, а прохладное.
      У Мельхиора на лоточке тоже работал какой-то малюсенький мальчик, и Мельхиор принимал от него на вилке полные охапки мелких цветочков, жевал и облизывался.
      - Ну как тебе жареное мясо? - поинтересовался Мельхиор у Кузи.
      Кузя постеснялся ответить, что у него мороженое.
      - Вкусно.
      - Как баба Лена приготовила, - заметил Мельхиор. - Как дома.
      Они так долго ели, причем мороженое у Кузи все время было разного вкуса, в конце даже с шоколадками, мелкими орешками и чем-то воздушным и хрустящим.
      - Вкусно? - спросил Мельхиор. - Волшебная жареная рыбка!
      - Да.
      - Мм. А курочка! - сладко пропел Мельхиор, принимая последние цветочки. - Я в упоении!
      После обеда над Мишкой заплясали две розовые птички со словами: "Ну Мельхиор, ну пойдем" - и стали манить на диван.
      Мельхиор вздыбился было при виде птичек, закрутил хвостом, но потом быстро смягчился, сказал: "Куда это вы меня", потом сказал, как бы оправдываясь: "Совершенно неохота жрать" - и оказался на низком, мягком диване. Там он потоптался, выделывая круги, и вдруг заговорил:
      - Баба Лена, вы прелесть. Спасибо за обед. Разрешите улечься к вам на ручки.
      Что-то ему все время не то казалось. То рыбка, то баба Лена.
      Что касается Кузи, то он от этого так затосковал по бабушке, что чуть не заплакал.
      - Кузя, - сказала Сирень, - посмотри.
      Он заснул мгновенно и что-то во сне видел, то войны и сражения, а то голод, тьму, казни, когда людей прибивали к столбам с перекладиной и оставляли под палящим солнцем, потом он видел, как львы валят и грызут женщин, детей и стариков в каких-то специальных цирках, на глазах у радостно кричащей толпы, видел шеренги худых мальчиков, босых и в тряпье, идущих колоннами, видел несущиеся высокие наводнения, в которых мелькали кричащие головы и отчаянно бьющие по волнам руки, видел землетрясения, когда целые города проваливались в пекло, а на земле горели неугасимые пожары, при этом он все время спасал кого-то и его спасали, выручали, протягивали ему руку. Он видел горящих на кострах девушек, пролетал над полями, затянутыми пеленой отравляющего газа, и солдаты в окопах сваливались, надсадно кашляя, плюясь кровью... Он видел, как забавлялись, пыхтя, краснорожие смеющиеся мужики, как они распарывали штыками животы, заливали в чужие глотки кислоту, рубили штыками детей, видел, как голые люди толпами смотрели в потолок, откуда шел ядовитый газ, и как они падали и рвали ногтями рты, задыхаясь, и седели прямо на глазах, все - молодые и старые. А эти седые волосы состригали потом у мертвых такие же истощенные людишки в полосатых, истрепанных одеждах и набивали ими матрацы... Он видел такие же тени в кандалах на обледенелых просторах, они рубили деревья или возили тачки с мерзлой землей, где содержался уран, и этих работников, уже мертвых, складывали штабелями до лета, с номерками на ногах... Потом он увидел огромные, как грозовые облака, грибообразные взрывы, людей, которые обращались в тени на камне... Видел больных малышей, они складывали из бумаги журавликов, прежде чем умереть... Видел валящиеся, разорванные у вершины высочайшие дома, видел горящие в самолетах тела, кого-то, кто махал белым листом бумаги из окна на шестнадцатом этаже, надеясь на спасение, а потом прыгнул и летел до самой земли... Видел женщин, худых как скелеты, прижимающих к себе таких же истощенных детей. Видел человека, который, согнувшись под тяжестью наваленного на него мусора в недрах машины-пресса, говорил со своей матерью по телефону, пока его совсем не раздавило... Помощь не пришла, он не знал, где эта машина, а Кузя не успел, хотя мчался на вертолете. Он видел, как рождаются дети, как умирают, как болеют и как тяжело работают люди, как они танцуют и веселятся как ни в чем не бывало, беседуют за длинными столами, заставленными посудой, как они болтают по телефону, убивают по телефону ради денег, как мучают привязанных детей и снимают это на пленку, а потом смотрят и хохочут... Он видел, как курят, как жуют и глотают, всасывают, запускают в себя иглами медленно действующие яды, как торгуют ими, богатеют на этом и что происходит потом с их собственными потомками. Он видел убивающих себя девочек, которые летели с крыши пятиэтажного дома, взявшись за руки... Опять не успел, хотел их подхватить у самой земли, но промахнулся. Он видел, как молятся, оставив обувь на улице, покрыв голову, открыв голову, лежа распростершись, стоя, сидя, плача, в одиночестве, в толпе на площади под окном одного святого человека, или прислонившись к стене, или вокруг огромного черного камня... И потом, обвязав себя взрывчаткой, идут на смерть, молоденькие, почти дети... А их родители смотрят вслед, кивая и не смея плакать.
      Потом он проснулся на диване, рядом с тихо дышащим Мишкой, обнял его, почесал за ушком. (Мишка басом сказал: "Еще и чуть левее".) Вскочил.
      - Господи, нам уже пора, - сказал он.
      Кот Миша открыл глаза и важно сообщил:
      - Я многое понял, простите.
      Он, видимо, адресовался к двум розовым птичкам, которые сидели прямо над ним, на расстоянии полулапы. Птички покивали, и одна ответила:
      - Бывает.
      - Я вернусь, - нежно пропела Сирень, - через некоторое время. Ты меня дождешься. Все, пока.
      Миша важно протянул ей лапку, спрятав свои крючки. Попрощались.
      Потом Сирень хотела погладить Кузю по голове, но Кузя, хмурый, стоял так печально, так одиноко, что Сирень сдержалась.
      Затем Кузя взял Мишу на ручки, и они пошли вон из города как пришли, пешком по улице.
      Мимо проплывали огромные, какие-то прозрачные дома со сверкающими куполами, а вокруг них нежно пахли сады, белые и розовые. Счастье расплывалось в воздухе, сердце у Кузи подпрыгивало от радости, Мишка же произносил длинный монолог о том, что каждое живое существо нуждается в защите, и хватит убивать-то, дураки.
      Глава двенадцатая
      ВАЛЕРА В БОРЬБЕ
      - Оглянись, Валера, - сказала баба Лена, волоча три елки. - Где ты находишься.
      Валера наконец пришел в себя.
      - В больнице?
      Баба Лена засмеялась.
      - Нет, это вас приветствует телепрограмма "Чудо"! Такая как бы передача по телевидению. Нас снимают. Скрытой камерой. Как мы, земляне, можем очистить помещение. И с какой скоростью.
      Она надеялась, что Валера примется ей помогать. Но не тут-то было. Помогал он только посторонним, причем бабам со своей работы. Вешал полки. Приходил домой угостившись.
      - Телевидение? - глупо сказал Валера и стал обтряхиваться. - Я упал же!
      - Как упал? С дуба? - спросила баба Лена.
      - Как упал? Это ты меня послала, а я на твоем компоте подсклизнулся! как можно тише объяснил Валера. - Со всей силы ёкнулся! А я тебя только спросил, почему с землей и соленый компот. И пролил маленько, плеснул, типа того... Ты меня послала, а я ногой так... В лужу попал, типа. Упал, очнулся - я в "Скорой помощи". Спрашиваю, куда меня везут, отвечают: на рентген. Выгрузили и уехали, елки. Вместо рентгена ты сидишь.
      - Во-первых, я не варила никакого компота. Я только бульон успела. А за мной приехали без пятнадцати десять! И сюда привезли! Ты же пришел как всегда в полдвенадцатого с работы. Хотя заканчиваешь в девять.
      - Так пока смену сдашь... - привычно возразил Валера. - А ты же компот сварила... Из моркови... Но по вкусу как морская вода, у! Морковь варила нечищенную... В земле всю... Ты-то мне сказала "не хочешь компотику", я и махнул кружку... Соленой грязи твоей.
      - Я что, с ума бы сошла?
      - Не понимаю, - сказал зять. - Я пришел... В доме все кверху дном. Везде кожура с потолка свисает... Ты на полу сидишь пьяная... Гарью пахнет. Кузя занавеску поджигает... Прям не знаю. Я у него спички отобрал, он в меня плюнулся...
      - Это была не я, Валера! Когда это я пила? Совсем на своей работе глаза залил! Ваш пропуск!
      - Ты! Ты это была!
      - Кузя причем никогда бы в тебя не плюнул, ты что! Он мальчик хороший! Не в отца пошел! И он бы ни за что не поджег занавеску! Это тебе привиделось, Валера! С пьяных глаз и не то может померещиться! Надо, надо тебе закодироваться. У Таньки на работе директор рынка закодировался, а уважаемый человек, не чета другим, которые только могут, что пропуска проверять.
      - Дура, - привычно отвечал Валера.
      - Вот ты себя показываешь во всей своей красоте, ай-яй-яй! значительно сказала баба Лена. - Уймись, Валерий! Нас снимают, - без усилия кидая очередную елку, важно произнесла она, - нас смотрит вся страна и мир. У нас задание - очистить это помещение, собрать в кучку.
      - С какого это переполоха снимают? - вылупившись, произнес Валера.
      - Ти-ше! За нами видеонаблюдение. Носи елки.
      - Сама носи! - приглушенно завопил Валера. - Я же упал! "Скорую" вызвали! Я же больной, елки!
      - На голову? То есть... у тебя сотрясение, что ли?
      Валера подумал:
      - Не помню. Упал, очнулся... До гипса даже не довезли.
      - Ну помогай потихонечку, а то неудобно перед народом.
      Валера понуро поддержал елку, которую несла баба Лена, за тонкую верхушку.
      Как всегда, все его действия вызвали у бабы Лены гнев. Но, как всегда, она постаралась сдержаться.
      - Ты что, вообще, Валерочка, - без выражения сказала она. - Народ смотрит. Твои с работы... Вы же все время телевизор не выключаете там у себя. Круглые сутки ведь. Твои глядят и смеются.
      Тут он побагровел (видимо, представил, как над ним потешаются сменщики и начальство, собравшись вокруг экрана).
      - А я что, нанимался вкалывать на лесоповале?
      - Как бы, Валера. Это все искусственное. Легкое. Пластик. Носи, помогай.
      И она на всякий случай добавила:
      - Нас освободят, если мы все это соберем в единую кучу.
      Тут Валера совершил неожиданное: он отошел в сторону и лег со словами:
      - Я после ночи же.
      Лег прямо на пыльную, горелую какую-то труху. И закрыл глазки.
      Баба Лена возмутилась:
      - Да? А я потом с тебя все снимай да стирай? Нет уж. Ляжешь на картонку. Идем.
      Он с трудом поднялся, глаза его слипались. Больной, что ли?
      Баба Лена отвела его к тому месту, где оставила свой полусложенный шалаш, указала, где подстилка, запустила туда зятя и загородила листами картона. Очень быстро из-за тонких стенок понесся заливистый храп. Баба Лена почувствовала себя при деле.
      Было о ком заботиться.
      Таская елки, она вдруг подумала: интересно, почему Валера не заметил этого гигантского белого яйца? Баба Лена его не закрыла еще и на одну треть.
      Что-то тут не то.
      Она продолжала, как муравей, носить и складывать, таскать и кидать повыше. Яйцо пока еще не трескалось. Видимо, не созрело.
      А вообще что же это такое происходит? Ни дня ни ночи, ни входа ни выхода, ни темно ни светло... И зятя тоже привезли и сгрузили, но про телевидение ни словечка не пикнули, только про больницу.
      Заманили! А что здесь? Вот и вопрос. Если сюда прибыла эта ракета... Причем она не трескается, а чего-то ждет... Может, она еще куда-то направлена?
      Вдруг раздалось какое-то глухое рявканье. Оно шло из шалаша. Валере, видимо, что-то привиделось. Вот опять он как бы густо чихнул. Затем послышались слова:
      - Не пускай его, Тань, держи! Ну как держи? Так и держи! Дай мне! Куда!!! Утонет ведь! Он ее не потянет! - Пауза. - Я ее вытащу, сынок, не мешай. Так! Да не кричи ты под руку! Я кому сказал, Тань! Держи его! Лен Петровна! О. Воротника нету! Придется за косу...
      Тут шалаш рухнул, и из обломков показалась бритая голова Валеры.
      - Лен Петровна, вы? Живая?
      - Что приснилось, что ли, Валера?
      Он очумело заморгал, воззрился куда-то над головой бабы Лены и сказал:
      - Яйцо!
      - Ну вот что поделать.
      И она вдруг нашла гениальное решение: по-бабьи пустила слезу и села прямо наземь.
      - Что делать, Валера? Без тебя не знаю, куда и податься! Они же все грязью покроют! Как атомный реактор! А нам отсюда все равно не выбраться, это конец! Это у них ад! Чистилище такое! Смотри, вся земля горелая! Нас сюда заманили, а на свете нас уже нет! Я не варила никакого компота! Это была не я, и Кузя был не он!
      И баба Лена с охотой зарыдала. Вот этого Валера не ожидал от своей закаленной, как сталь, кислотоупорной и ядовитой тещи.
      Горячие капли потекли у нее по щекам. Она чувствовала, что пыль и зола мешаются у нее на щеках с потоками слез. Она вытирала их, и руки стали черно-полосатыми.
      - Так, - грозно сказал зять.
      - Что делать, что делать, - ничего не видя, хлюпала баба Лена.
      Тут зять встал (она почувствовала, что почва задрожала) и пошел, гулко топая, к ракете.
      Баба Лена разлепила веки, и вот что она увидела: Валера сунул руку в карман и что-то достал, потом как-то дернул кулаком. Ага, запалил зажигалку.
      Затем Валера поднес руку к елке.
      Завоняло жутко. Пополз дымок. Валера еще и еще подносил зажигалку к торчащим палкам.
      Видимо, все же внутри там содержалось что-то деревянное, потому что загорелось наконец.
      - Валера, одобряю! - завопила теща, кашляя. Из глаз у нее полились уже другие слезы - от химической гари. - Пусть мы сгорим, но это не пропустим на Землю!
      Густые волны дыма поплыли над почвой. Валера плясал около ракеты.
      - Тащи еще! - заорал он.
      Теща помчалась, тряся мешками, стала хватать елки и бегать с ними к костру. Зять включился в работу. Этот могучий мужик таскал такие огромные охапки, что яйцо вскоре все было окружено дымом и пламенем, потемнело, закоптилось.
      Начала тлеть и почва под ногами. Поползли язычки синих огоньков.
      Зять с тещей носились среди этого ада, подваливая в костер все больше палок.
      Внезапно яйцо дало змеистую трещину.
      В костер вывалилась грязь. Заплясали, взвиваясь запятыми, черные веревки. Что-то заныло, как ветер.
      Грязь шла безостановочно. В центре огонь уже погасал. Яйцо работало как огнетушитель, заливая огонь черной змеистой пеной.
      Баба Лена со своей охапкой елок остановилась, попросила у зятя зажигалку, полила свою вязанку бензином, подожгла ее у края и смело сунулась к самому яйцу, бросила поближе к скорлупе.
      Тут же ее ногу оплели, судорожно извиваясь, два присоска.
      Баба Лена рухнула в горячую грязь.
      - Валера! - тонко завопила она. - Уходи-и! Спасайся! Они без тебя не выживу-ут!
      Но тут крепкая ручища схватила ее за пучок и поволокла наружу с криком:
      - Сколько раз говорено! Не лезть не в свое дело!
      Что-то взорвалось с неприличным звуком, невыносимо завоняло, и на горячих волнах этого взрыва оба участника событий полетели вверх, в могучую черную промоину, мимо железных балок, жженых тряпок, дымящихся конструкций, затем каких-то освещенных пещер (мелькало как в метро). Валера летел впереди, а теща с мешками позади, почти у него на плечах.
      Они очнулись там же, откуда отправились, - в собственной квартире.
      Что касается событий в их собственной квартире, то там колдун Топор погулял не на шутку, разделившись, как мы уже знаем, на бабушку-2, Кузю-2 и кота Мишу-2.
      Зятя Валерия это не коснулось, а все бедствия легли на плечи бедной толстухи Татьяны, которая очнулась в собственной квартире от какой-то очень громкой музыки. Гремели барабаны в основном.
      Пахло паленым, мокрым, каленым, гнилым, тухлым и кислым - как на лениво дымящейся свалке.
      Не было занавесок, пол был залит какой-то мало разведенной сажей, со стен свисали клочья мокрых обоев, потолок мерно истекал черными каплями.
      Татьяна поднялась со стоном и крикнула:
      - Ма!
      Голос у нее был какой-то дикий, она и сама себе подивилась. Просто рев какой-то.
      - Ма!!!
      В ответ шевеление и короткое мычание.
      - Ну ма!!! Че это все, а? Че стряслось, а?
      Татьяна взывала к матери, потому что считала, что именно мать во всем виновата, напилась пьяная и все подожгла.
      Пора было ее судить судом совести с позиций невинного, честного, все потерявшего человека.
      - Убить тебя мало, паскуда, - звенящим от слез голосом постановила Татьяна. - Кузя! Ты где? Ох, голова моя.
      - Че те? - возник в дверях ее здоровенький, грязненький, хулиганистый пацан.
      - Ты что наделал, а? Ты зачем все порезал, мать твою? А? - завопила Татьяна, вытрясая из шкафа свое погубленное имущество - платья, юбки, свитера, колготки и, на закуску, полулысую шубу. - Где все отцовы доллары, а?
      - Мать твою! - откликнулся боевитый парень. - Молчи, сука! Я на тебя обиделся, все! Я с тобой, блин, не разговариваю! Все!
      - А ремня не хочешь? - выкрикнула Татьяна.
      Она была потрясена. Ее тихий, разумный, задумчивый мальчишечка, нежно любящий всех, тихий, безобидный, - вдруг стал оторвой, причем за одно утро!
      Вползла мамаша. Грязная, какая-то хитроватая, с прищуренными глазками, красным носом и черными ногтями. На голове у нее красовались сальные лохмы.
      - Ты че наезжаешь на пацана? - спросила мать и выругалась последними словами. - Я его в обиду не дам. Иди отсюда, это моя квартира, ясно! Иди к своему хрену позорному. А меня не волнует, - завопила она, видя, что Татьяна хочет возразить, - что вы ее сдали! Снимайте другую, мне это по семечку! Вы мне не платите ни хрена! Мне юбку не на что купить! Ему костюм, ему свитер! Вот пусть он больше сюда не суется, Валерка твой. Посмел плеснуть в меня компотом! - горделиво произнесла она. - Я ему кто, кули? Хозяин какой, ваш пропуск! Ты тоже, вообще. Расползлась как квашня, никто на тебя и взглянуть не захочет, вот ты перед ним и пляшешь. Ублажаешь. А у него таких как ты полный офис. Секретутки и уборщицы. Денег в дом не дает! Ни зарплату, ни за свою квартиру! Все на твои денежки живем с хлеба на квас! Якобы Валерка копит на машину! Да он купит машину - и поминай как звали, сядет кому-то еще на шею. Ты зарабатывай, зарабатывай. Гнись на рынке. Стой в мороз и в жару. Одна такая нашлася.
      То, что говорила ей ее мать, Татьяна не раз и сама себе говорила, но все оставалось как оно есть. Мать ее жалела, и они часто вместе, без слов, сидели вечерами, пили чай, и мама иногда гладила ее по голове.
      Однако сейчас Татьяна готова была эту мать убить.
      - Вот так, да? - загудела она, пробираясь на кухню. - Я вот сейчас тебя поглажу... утюгом по башке. Сидишь на моей шее! Вот огребешь у меня...
      Неожиданно мать встретила ее на пороге кухни со сковородой в одной руке и с ножом для рубки мяса в другой.
      Татьяна в панике обернулась - на пороге стояла еще одна мать, такая же поганая, и показывала грязный кукиш, и вертела им, произнося нехорошие слова.
      Кузя сидел на кровати и резал подушку ножичком, а другой Кузя в это время поливал у ее ног пол маслом из бутылки.
      Два кота драли когтями ковер.
      Татьяна взвыла и бросилась вон с криком: "Врача! Врача! В дурку меня положите! На помощь!"
      Но по дороге она поскользнулась на пролитом масле и со всего маху грянулась головой об пол.
      Тут же пришли люди, подняли ее, положили на носилки и отвезли в больницу. Там она быстро поправилась, ее навещали и мама, и Валера с сыном, никто ни о чем ее не спрашивал, а сама она временно потеряла дар речи.
      А потом ее выписали, но родные что-то говорили, что сегодня все идут на концерт, и надо идти, и так далее.
      Там был театр, Татьяна немного стеснялась своего вида, что слишком толстая и платье дешевое (мать сшила из каких-то уцененных отрепьев ей и себе).
      Вдруг, прямо перед началом концерта, мать зачем-то встала, вышла из ряда и потопала вниз, на сцену.
      - Че она? - спросила Татьяна мужа.
      Он пожал плечами.
      Кузя сказал:
      - Бабушку сейчас будут награждать! За безупречное служение!
      Выговорил все правильно, надо же!
      - Видишь, - сказала Татьяна мужу, - какая у нас мама?
      - Да уж, - усмехнулся Валера.
      - Не то что твоя! Вообще не обращает! На Кузю совсем!
      Валера только рукой махнул.
      Когда бабушка добралась до сцены, вдруг открылся занавес, и все увидели стоящую за занавесом ракету. Рядом были накрыты богатые столы.
      - Ракета?
      - Ее будут отправлять на другую планету, - сказал каким-то взрослым голосом Кузя. - Но там такое время, что она уедет туда на сто лет, а вернется к нам прямо сейчас. Но она проживет лишних сто лет для себя. Это награда для Золушек.
      Татьяна ничего не поняла.
      Потом вдруг ракета осела, расползлась в талии, стала похожа на яйцо, треснула, оттуда покатили волны грязи.
      Все повскакали с мест, Валера схватил парня на закорки и двинулся через толпу, но снизу тут раздался жуткий крик мамы:
      - Валерик! Таня! Руку хоть подайте!
      Они обернулись и увидели маму, стоящую внизу в грязи по колено, оплетенную какими-то черными лентами или (они шевелились) бесконечными змеями.
      Вот одна лента вздыбилась, сделала петлю и стала дрожать у лица мамы, упруго примериваясь то одним боком, то другим, как живая.
      Валерик шагнул уходить, но в этот момент завертелся на его плечах Кузя, завизжал: "Баба, баба!", стал ползти вниз, и сполз как-то, и бросился вниз к бабушке, где вскипала черная грязь, полная змей.
      - Мама, я иду! - закричала на бегу Татьяна, спускаясь, а мужу гневно сказала: - Лови Кузю, раз ничего больше не можешь!
      - Тещу не выдам, хватай Кузю, - отвечал Валера, бросаясь вниз как русская ракета, как хоккеист на ледяном поле.
      Татьяна догнала маленького Кузю, схватила его и потащила наверх, а Валера в это время выловил из грязи бабушку.
      А тут и ракета взорвалась и все исчезло.
      Долго Татьяна отмывала в театральном туалете свою маму.
      Валера исчез за дверью рядом...
      Потом они воссоединились и пошли домой...
      Отперли дверь, а в квартире, в черной жиже на полу, вертелись, вздымались и опадали черные живые веревки...
      Семейка оказалась на улице и пошла в скверик. Во дворе было неудобно сидеть в таком грязном виде.
      Татьяна опять стала плакать и проситься в дурдом, крича, что ей все показалось, что на самом деле мир - это сон, и ей все снится.
      - Не хочу просыпаться, - твердила она как в горячке. - Дайте мне укол.
      Пока она так плакала, ее семья сидела рядом на скамейке, а потом настала ночь, и все растворилось во тьме.
      Татьяна очнулась, лежа у себя в квартире на полу, потому что в дверь стучали и звонили.
      Она с трудом встала, открыла дверь.
      Там стояли запыленные, грязные, как бомжи со свалки, мама и Валера. Мама причем с двумя мешками наперевес.
      У стоящих в дверях были усталые, какие-то чумовые лица и круглые от изумления глаза.
      Татьяна сказала:
      - Мам, ты почему?.. Ты там? Как ты чувствуешь?
      Ей никто не ответил. Пришедшие осторожно заглядывали в квартиру.
      В доме зияла пустота. Ветерок из открытых, полусгоревших окон гулял, шевеля лохмотья обоев.
      - Что смотрите? - спросила Татьяна. - Змей уже нет, проходите.
      Они переглянулись, кивнули и вошли.
      - От это да, - загудел Валерий. - Погуляла без нас.
      - Не я погуляла, - тихо возразила Татьяна.
      - Как ты похудела! - закричала мама.
      - А ты как! А Валера!
      - Кузи нет дома? - осторожно спросила бабушка.
      - Слава те, нету, - ответила Татьяна и заплакала.
      Бабушка поставила свои мешки на стол, единственное сухое место в доме, и сказала:
      - Большой мешочек - это был Кузя.
      Татьяна отвернулась и заплакала, затыкая себе рот рукой.
      - А маленький? - из вежливости к больной старушке спросил Валера.
      - Маленький - это был Мишка.
      - Здорово. А они не разговаривают?
      - Пока что нет, - ответила бабушка неуверенно.
      - А что там внутри-то? - спросил опять зять. - Можно посмотреть?
      - А песок. Песочек, - объяснила помертвевшая баба Лена. - И все.
      Она тяжело опустилась на обгорелый диван.
      Зять взял в руки маленький мешок, развязал его своими могучими пальчищами, и вдруг в образовавшуюся горловину оттуда на волю вылезла усатая голова! И тут же стал выдираться сам Мишка (уши на всякий случай прижатые). Он выскочил и от радости начал делать плотные восьмерки вокруг ног бабушки! И обвивать ее хвостом! Не обращая внимания на мокрый пол.
      - Вот, - заключил Валера самодовольно и стал развязывать следующий мешок.
      Через две секунды они уже все обнимались, Кузя молчал, тыкался носом то в бабушку, то в маму, Татьяна плакала, а отец всех отодвинул и стал подбрасывать Кузю до грязного потолка.
      Бабушка твердила:
      - Ну-ну, ну-ну, ну хватит...
      А сама шмыгала носом.
      * * *
      Шесть рук, ведра и тряпки, пакет побелки для потолка и обои на стены...
      Потом все пировали в чистой квартире, было много гостей, бабушка сделала тазик холодца и тазик винегрета. Люди натащили всякого добра.
      - Мы бедные, - объяснял всем захмелевший зять, почему-то очень добрый. - У нас нет ни-че-го! Принимаем в дар любое. На тебе, небоже, чего нам негоже.
      Потом народ пел любимые "То не вечер" и "Ой, мороз", печальные песни, но очень громко и радостно.
      Кузя молчал, не путался под ногами, он сидел и смотрел по принесенному кем-то телевизору новости, все подряд.
      Что-то он там кивал, шептал, показывал на экран пальцем, как все маленькие дети, а потом уходил и рисовал войну, взрывы или солнце, цветы и домик ниже цветов, и один раз сказал бабушке, когда взрослые уже прощались в прихожей:
      - Ты не умрешь.
      - А как же, - закивала усталая бабушка. - А как же. Вот вырастешь, изобретешь лекарство от смерти.
      - Да, - ответил он. - Приблизительно так.