– Во-первых, он отдыхает где-то в Турциях, во-вторых, жена говорит, что никаких электрошоков на автомобиле установлено не было, а в-третьих, если машину вели и установили подобную мудистику, значит, предполагалось какое-то преступление. Видимо, так оно и есть. Тем более обычно ставят один электрошок, его вполне хватает, а тут вляпано два, можно и убить.
      – Что вы и хотели со мной сделать! Дайте выпить, – попросил я полковника, усаживаясь за руль. – Где кнопка-то?
      – Под педалью сцепления. Удобно. Что на завтра планируешь?
      – Еще раз встретиться с Семушкиным, если ничего нового до этого не случится.
      – И что нового ты от него хочешь получить?
      – Не знаю. Но если Гену убивают или где-то прячут, значит, это кому-то нужно. А в крысиной норе всегда больше крыс, чем на улице.
      – Логично. Тебе Ухов завтра нужен?
      – Не мешало бы и эту крысоловку тоже.
      – Но она ж в угоне. Тебя первый же гаишник зацапает.
      – Я номера перекину. Их у тебя вон сколько. С любого рыдвана снимай.
      – Ладно, перевинчивай, опять, чую, неприятностей от тебя наберется море. Это же вещдок, а ты на нем разъезжать будешь.
      – То-то и оно. Хочу я на ней одного мужичка прокатить.
      – Личная месть?
      – Нет, думаю, что он к этому автомобилю причастен.
      – Вот как, и кто же он?
      – Пока не знаю. Прокачу нескольких, посмотрю, как реагируют. А Ухов чтоб сзади на подстраховке висел.
      – Если он будет с тобой, то и номера менять нет нужды.
      – Резонно. Ладно, я поехал. В восемь утра пусть Ухов ждет меня здесь.
      – Погоди, ты, как приедешь, моего паренька отправь домой, а то загостился.
      – Ладно.
      – Стой. Тебе, может, рацию дать?
      – На кой она? В ней, кроме верблюжьего хрюканья, ничего не слышно. Привет, полковник.
      Полковник показал кулак.

* * *

      Наверное, это был самый правильный вечер, проведенный мною за последние полтора года. Бросив «адскую» машину прямо возле подъезда, я влетел на второй этаж и условным сигналом объявил, что Гончаров явился. Мы с почестями проводили телохранителя, и я забыл, что живу двумя этажами выше. Я по достоинству оценил приготовленную для меня ванну с благовониями и ароматами.
      Из ванны я поднялся легкий и благоухающий, как ангел, но мысль, посетившая меня, была нечестива. Валентину я ухватил прямо в передней, когда она несла мне очередные мужнины подгузники. Около часа пес укоризненно наблюдал за нашим бесстыдством, слегка покачивая головой и пуская длинную прозрачную слюну.
      Потом, едва живые, не удосужившись даже прикрыться простынями, прямо на полу мы пили замечательный кагор, закусывая его поцелуями. А потом настала ночь, черная в своем безумстве и солнечная в нашем счастье.
      – Что будем делать, Кот? – задала она извечно глупый бабий вопрос рано утром.
      – Трахаться, – оптимистично ответил я, одеваясь.
      – А когда наши приедут? Твоя жена и мой муж? Что тогда?
      – Поженим их!
      – Костя, ты все шутишь, а я тебя люблю.
      – Брось, Валька. Любовь штука проходящая. Константная величина есть деньги, а они есть у твоего мужа.
      – Но и ты Константин, а значит, и ты величина постоянная. Я люблю тебя, слышишь? Позови меня, и я брошу эту чертову двухэтажную квартиру, уйду к тебе…
      – К пустому холодильнику и шелудивому коту. Нет, Валюшка, тебе все быстро надоест, и мы потихоньку, разлюбив друг друга, станем сварливы и противны. Подмечая друг в друге малейшую погрешность, вскоре мы станем врагами.
      – Я люблю тебя, дурак, как ты не можешь этого понять.
      – Могу. И люблю тебя не меньше, милая Валя, у нас есть еще немного времени. Давай безжалостно пить друг друга. До полного финиша, чтоб без остатка…
      Замурлыкал телефон, и я автоматически про тянул руку.
      – Стой, я сама, вдруг это…
      – Вот видишь, Валюшка… это жизнь. Инстинкт самосохранения.
      – Бери трубку! – крикнула она с вызовом. – Бери, и сразу ставим крест на прошлом.
      – Нет. – Я протянул ей телефон. – Ответь, потом решим.
      – Але, я слушаю… Да… Он только что зашел. Тебе, кажется, какой-то начальник.
      – Гончаров слушает.
      – Слушай, Костя, слушай! У меня для тебя еще один сюрприз.
      – Какой?
      – Ты знаешь, где новая мусорная свалка?
      – Приблизительно.
      – Подъезжай, там и лежит наш подарок. Мы тоже едем.
      А я уже знал, какой «подарок» могли найти на мусорке. Поэтому, хмуро одевшись, я бросил Валентине:
      – Дверь никому не открывай. Ни знакомым, ни незнакомым. Ни женщинам, ни мужчинам, ни даже детям. Сиди и прижми попу. Я позвоню условно.
      – Что-то случилось?
      – Случилось, – буркнул я уже в дверях.

* * *

      Милицейский «уазик» и ефимовскую «Ниву» я повстречал на повороте к свалке. Он хмуро махнул рукой, предлагая следовать за ними.
      У южного борта свалки тарахтел бульдозер. Именно туда мы и направились.
      Бульдозерист и два пьяных рабочих встретили нас молча.
      Слюнявя кончики сигарет, они усердно курили.
      – Где? – спросил Ефимов.
      – Там, – кивнули мужики, – за бульдозером.
      – Кто первым его заметил?
      – Я, – нехотя промямлил небритый лысоватый мужичонка.
      – Пойдем с нами.
      – Нет, я его уже видел и больше не хочу.
      – Где твои документы? – поставил точку на «не хочу» Ефимов.
      Труп, вернее, то, что осталось от трупа за двадцать пять дней гниения, выглядел не лучшим образом. Бесспорно было одно: на нем были зеленые штаны и некогда белая рубашка. Как и тот мужичонка, смотреть я больше не захотел. Отошел за бульдозер. Там приятно пахло выхлопом солярки, горячим маслом. Труповозка и медэксперты прибыли одновременно. Доблестные милицейские работники безоговорочно уступили место вновь прибывшим. Преодолевая тошноту, я вновь поперся к трупу.
      – Ребята, хорошенько посмотрите на его пальцы на кисти.
      – А че на них смотреть, если их нет. Похоже, их отрезали, во, гляди, на надкостничной ткани порезы.
      – Что и требовалось доказать! – вслух подумал я, подходя к Ефимову.
      – Чего ты там бормочешь? – прогнусавил полковник в носовой платок.
      – Лапы-то ему отрезали, а потом выкинули. Перчаточки, значит, смастерили, а самого Длинного Гену за ненадобностью сюда. Думали, вовсе с концами. А он взял и вылез на свет Божий.
      – Ну и что нам это дает, великий сыщик?
      – Пока то, что ни техника, ни нумизмата с любовницей, ни пацана с почты он не убивал.
      – Ну и что? Об этом ты талдычишь уже десять дней.
      – Кому-то хочется, чтобы все думали, что Гена жив до сих пор.
      – А кому это хочется?
      – А вот об этом, мой полковник, я постараюсь сегодня узнать. Где мой верный Ухов?
      – Там, где ты сказал.
      Санитары тащили брезент гнилого мяса к машине, следователь пытал бульдозериста, а в сером небе каркали вороны, возмущаясь нашим нахальным воровством.
      Все было так, как и должно было быть. Не было только главного – коренных жителей этого дома. На них канареечный цвет милицейского «уазика» действует так же, как свет на вурдалака. Наверняка сейчас пар двадцать глаз внимательно наблюдают за нашими действиями. Ждут, болезные, когда же уберется этот чужой, враждебный им элемент.
      – Господин полковник, разрешите обратиться?
      – Чего тебе?
      – Вот деньги. Пусть Ухов возьмет две-три бутылки водки и едет сюда, только в штатском. И еще, пока ничего не сообщайте Полякову.
      – Право первой ночи? – ухмыльнулся Ефимов. – Некрасиво.
      – Нет, если он будет знать заранее, тогда не сработает внезапное появление «четверки».
      – Я тебя понял, но это от меня не зависит. Это уже вопрос опознания трупа.
      – Но о том, что это Поляков Геннадий, пока знаем только мы. Ладно. Пусть Ухов ждет меня здесь. Через полчаса я подъеду.
      Я давно не сидел за рулем, и гнать, как гнал, да еще на ворованной машине, было чистым безумием. Но Бог не выдал, свинья не съела. Я подрулил к самому офису, несмотря на гневные, протестующие окрики охранников.
      – Мальчики, спокойно, мне срочно нужен Поляков.
      – А ты кто такой?
      – Передайте, что его ждет Гончаров по срочному делу, очень срочному. Жду в машине.
      – Прямо пойдет он к твоей машине, раскатал губу.
      – А это не твое трезорское дело. Тебе сказано передать – передай.
      – А ты вылазь тогда. Колек, обшмонай его.
      – На, держи газовый пистолет, больше ничего нет.
      Вован выскочил сразу, будто поджидая меня. На машину он не обратил никакого внимания.
      – Что случилось, Иваныч?
      – Да вот, твою «девятку» обменял на «четверку».
      Он мельком скользнул по машине, совершенно на нее не реагируя.
      – Ты че, серьезно?
      – Садись, поехали.
      – Мне некогда.
      – Это срочно. Садись, в дороге все объясню. Это серьезнее, чем можно предположить.
      – Генку убили? Нашли тело?
      – Еще серьезнее, садись. Ты мне платишь, я работаю на тебя.
      – Сейчас. Тузик, где Тузик?
      – Поехали на этой. Тузик твой тоже может быть опасен. Пойми, тебя обложили.
      – Едем.
      Он плюхнулся на переднее, пассажирское место, и я окончательно понял, что автомобиль ему не знаком.
      – Вован, будем говорить серьезно. Не перебивай. Следы твоего брата привели меня на пляж, где работают проститутки. Там я нашел его малиновый пиджак.
      – Где он?
      – Сейчас увидишь, только не перебивай. Этот пиджак я нашел у одной проститутки, но она, судя по всему, ни при чем. Она привела тогда Генку в божеский вид и посоветовала подняться в трактир не пешком, а на машине. Он подошел к стоянке и попросил подвезти его. И тогда какая-то женщина, окликнув его по имени, предложила свои услуги. Он сел в «четверку» на то самое место, где сидишь ты. И машина эта была та же самая, сейчас ты на ней едешь.
      – Господи, но чья она?
      – Она в угоне с тридцатого июля. То есть ее угоняли не для продажи, а для того, чтобы на ней увезти твоего брата. Под твоим сиденьем установлено два электрошока. Очевидно, его сначала парализовали, а уж потом… Но давай-ка отвлечемся.
      – Что значит – отвлечемся? Он жив?
      – Не знаю. Давай поговорим о тебе и о твоей фирме. Кто, кроме тебя, имеет в банке право второй подписи?
      – Генка.
      – Значит, если ты умрешь, то право будет иметь твой брат и… Кого он приблизит, как ты думаешь?
      – Думаю, он остановит свой выбор на Семушкине, сам-то он в бизнесе ни черта не смыслит.
      – А твой личный капитал, как распределится он?
      – Половину ребенку, а половина Генке, такое условие подписано.
      – Теперь прорабатываем второй вариант. Погибает твой брат, кого предпочтешь ты?
      – В смысле?..
      – Кому доверишь право второй подписи?
      – Своему экономисту.
      – А что получится с личными сбережениями брата?
      – Они целиком отходят мне. У нас никого больше нет.
      – Мой тебе совет. Не отдавай право подписи своему экономисту. Ни под каким видом.
      – А с какой стати? Да я и не смогу это сделать, пока жив Генка.
      – Гена мертв. Все, приехали. Выходи.
      – Как мертв, он же убийца?
      – Нет, он не мог быть убийцей, потому как сам был убит в ту ночь второго августа.
      – Но отпечатки, следы крови. Кругом отпечатки его пальцев. Меня же затрахала ваша милиция. Говорили, что я скрываю убийцу.
      – Но ведь ты в это не верил.
      – А факты, улики, куда деться? Я уже начал верить.
      – Зря, но выходи, приехали.
      – Что это, какая-то свалка.
      – Свалка. Здесь и нашли твоего брата мертвым.
      – Когда?
      – Сегодня.
      – Кто?
      – Вот те ребята. Подойди к ним. Скажи хоть спасибо или что… Потом мы с тобой еще обговорим детали.
      Окаменев, как на ходулях, Вован подошел к бульдозеру. Мужики, чуя дармовую выпивку, засуетились, принялись наперебой описывать процесс обнаружения и состояние трупа.
      – Константин Иванович, я здесь, – тронул меня за плечо Макс. – Ваше поручение выполнил. Все в машине.
      – Ты пиджак не оставил?
      – Нет, на заднем сиденье валяется. Что предстоит сегодня?
      – Сейчас решим.
      Вован по-прежнему тупо смотрел в землю, словно до него не доходил смысл сказанного. А по обширному мусорному полю уже тут и там, словно сурки, сновали человеческие фигурки, собирая, сортируя, выбрасывая или складируя понравившееся барахло.
      Пора и мне было браться за работу.
      – Владимир Петрович, время не ждет, – окликнул я застывшую долговязую фигуру.
      И он так же, беспрекословно повинуясь, на деревянных ногах поплелся к нам. По дороге остановился, выложил на гусеницу денежный пресс и поклонился куда-то в глубь мусора. Стакан водки я держал наготове. Не думал я, что этот циник полупреступник так расквасится. Мне казалось, он отреагирует спокойнее.
      – Держи, Вован, помяни брата.
      – Да, да, конечно.
      Захлебываясь, он выпил стакан, вылив остатки в мусор.
      – Устрою я поминки, они у меня слезами кровавыми умоются. Найди их, Гончаров. В долгу не останусь.
      – Об этом поговорим часа через два. Сейчас езжай в свой трактир и жди меня там. И запомни, никаких подписей. Макс, отвези его в тот ресторанчик и следи. Никуда ни на шаг от него не отходи. Будет просить водки, выбирай бутылку из кладовой сам, но много не давай. Я приеду через час-полтора. Здесь надо поболтаться.
      Ефимов расщедрился и прислал аж пять бутылок. Батон колбасы и три булки хлеба. В придачу я забрал у Макса вчерашний набросок портрета Жоры. Некрасивое это занятие – при помощи водки выуживать информацию у людей и без того ущербных, Богом обиженных. Но действует практически безотказно.
      Первой подошла женщина неопределенных лет, одетая в обноски с определенным запахом, унылая и с явной грустью в глазах.
      – Покойничка поминаете?
      – Поминаю, сестра, – смиренно согласился я.
      – А кем ему будете-то?
      – Дядюшкой.
      – А не нальете стаканчик, я б тоже помянула.
      – Отчего же не налить, помянуть – дело святое.
      Она, манерно отставив мизинчик, разом хряпнула сто пятьдесят и не спеша, с достоинством удалилась. И тут на меня, как на Бастилию, двинулась невесть откуда взявшаяся толпа. Да не хватило бы и пяти ящиков! Поэтому я поспешно закрылся в машине, через стекло выбирая информатора действительно знающего. Десятка полтора бродяг терлись вокруг машины, словно под ней лежала самая вкусная корочка сыру. Наконец до моих ушей дошел нужный мне разговор.
      – Ты че, вообще, что ли? – говорил он.
      – А я тебе говорю, точно она, – доказывала женщина.
      – Иди ты! Станет он второй раз приезжать?
      – Да я и номера-то помню: сорок восемь сорок пять.
      – Это ты сейчас увидела.
      – Мудак, как я их могу увидеть, когда сбоку стою. Зайди и проверь.
      – Точно. Галка, давай-ка отсюда!
      – А мужик-то не тот.
      – Да. Тот постарше был.
      С независимым видом я вышел из машины. Парочка отпрянула. Я не торопясь открыл капот и бесцельно подергал свечи, проверил масло, открыл радиатор и засунул туда палец. Парочка осмелела, подошла поближе, стараясь заглянуть поглубже вовнутрь салона, где на заднем сиденье рефлекторным раздражителем лежало четыре пузыря водки.
      – Выпить хотите? – спросил я как можно обыденней.
      – Еще чего? – заартачился мужик.
      – Не хотите – не надо, – послушно согласился я, захлопывая капот. – А то племянника помянули бы. Убили его здесь. Вот на этой машине привезли и убили.
      – Я же тебе говорила, что та самая машина, а ты… Можно и помянуть.
      – Ну, садитесь тогда. – Я открыл дверцу.
      – Нет, может быть, лучше к нам зайдем?
      – Куда? Куда к вам? – спросил я, искренне ошарашенный.
      – Это недалеко, как раз в том месте, где закопали вашего племянника.
      – Ну, вы идите, а я за вами поеду.
      Метров через сто они остановились, приглашая меня следовать за ними. Только куда, я так и не понял. Но все-таки вышел и наконец сообразил, о каком жилище шла речь. В яме глубиной метра полтора на куске рубероида стояли два платяных шкафа. Сдвинуты они были задними стенками, а сверху тоже прикрыты рубероидом. Фантастика!
      – Заходите, – любезно пригласили радушные хозяева.
      – Да ведь мы там не поместимся.
      – Не скажите, мы вшестером помещались и даже спали.
      – Нет уж, садитесь лучше в машину.
      С опаской, но они все-таки влезли на заднее сиденье, и я тут же пожалел о своем гостеприимстве. Удушливый смрад, казалось, навечно овладел салоном. Я поспешно откупорил приманку, влил в них по полбутылки, после чего предложил прогуляться.
      – Расскажите мне все о последних минутах жизни моего племяша.
      – Ну че рассказывать, вон там его зарыли, даже не зарыли, закидали всякой всячиной. Знали, что там «КамАЗы» – мусоровозы разгружаются. Так оно и было, на следующий день его засыпали так, что не докопаться. А три дня назад бульдозер пришел, стал разравнивать кучи, вот он и вылез.
      – А кто его привез?
      – Двое, мужик да баба. Галка услышала шум и меня разбудила. Я выглянул. Гляжу, подъехала эта машина и связанного мужика из кабины, значит, вытаскивают.
      – С какого сиденья?
      – С переднего. А он живой еще, значит, слазить не хочет, тогда мужик его чем-то по голове стукнул, он и вывалился. Они его к фарам подтащили. Фары не шибко горели, не ярко. Тут баба говорит, дескать, давай скорей, утро скоро. Мужик достал ножик и начал ему, значит, руку отрезать. Он как закричит. Не надо, мол, я все сделаю, буду слушаться. А баба говорит, мол, что ты нам мертвый нужен.
      – Не так она сказала, – вмешалась Галка. – Она сказала: «Мертвец, ты еще будешь жить!» Ну а потом, само собой, мужик его убил.
      – Как?
      – Он ему голову резко крутнул. Говорит, чтоб крови меньше было. Баба тогда засмеялась и говорит: «Крови, дядюшка, еще много будет». Мужчина, а можно нам еще выпить?
      – Да-да, конечно, – с готовностью побежал я к машине, схватил бутылку водки, булку хлеба и батон колбасы. – Вот ешьте, пейте, только сначала дорасскажите.
      – А че дорассказывать-то? Опять мужик стал у него руки отрезать.
      – Как?
      – Почти от локтя, кожу подрезал и осторожно, значит, как будто кроличью шкурку сдирал, содрал до пальца, а потом всю руку с костями отрезал.
      – Кисть, что ли?
      – Во-во, кисть. Говорит бабе: «Остальное дома сделаю, аккуратно надо, чтоб не порвалась». Отрезал он одну, положил в полиэтиленовый мешок и отдал бабе, а та, довольная, смеется, говорит: «Золотые мои рученьки». Потом, значит, вторую точно так же отрезал и тоже в пакетик положил. Говорит бабе: «Принеси воды, чтобы кровь смыть».
      – Нет, – опять вмешалась Галка, – сначала они его закопали, а только потом он стал мыть руки. Она ему из канистры поливает и спрашивает: «А полезут ли, рука-то у него побольше». Он ей отвечает, у меня, дескать, все полезет. Ну а потом они уехали, а мы всю ночь не спали. Теперь можно выпить?
      – Пейте, конечно, только скажите, не этот ли мужик был?
      Я достал Максов набросок.
      – Нет, что вы, это какой-то бандюга, а тот был человек интеллигентный.
      – А девушка какая была? Блондинка, брюнетка, толстая, тонкая, высокая, низкая, как была одета?
      – Они оба были в черных блестящих костюмах. А на головах у них были черные резиновые шапочки. Росту были одинакового, может, мужик чуть повыше. Ну где-то как вы. Да и комплекции такой же.
      – Какого возраста был мужик?
      – Лет пятьдесят, может, чуть поболе, а бабе лет тридцать. Вот так.
      – Больше вам ничего не запомнилось?
      – Нет, ну… Вот туфли еще они с него сняли.
      – И все?
      – Сейчас мы выпьем, может, еще чего вспомним, можно?
      – Можно, конечно.
      Та информация, что я от них получил, стоила еще две бутылки. Поэтому я терпеливо ждал, когда их желудки станут полны, а мозги веселы. Выпив бутылку и сожрав еще полбатона колбасы, они недвусмысленно посматривали на оставшуюся и, по их мнению, ненужную мне водку. Я был не против.
      – Ну, что-нибудь еще вспомнили?
      – Да как сказать. Вот Галка бычок подобрала, хотела его выкурить, но я отобрал, на всякий случай, значит. Может, думаю, пригодится. Бычок тот баба выбросила. Хороший бычок. Его еще курить и курить можно. Я у Галки его отобрал и в мешочек полиэтиленовый определил. Человек-то я с понятием.
      Язык его потихоньку начал заплетаться, как и он сам, а вот подруга, как ни странно, держалась. Видно, пить начала недавно. Бычок, безусловно, стоил двух бутылок водки, о чем я им и сообщил. Торг состоялся, и довольные стороны засим расстались.
      Отъехав с полкилометра от кладбища мусора, я остановился, обдумывая ситуацию и полученную только что информацию.
      Что мы имеем? Двух убийц, это бесспорно, а возможно, и трех, потому что способ убийства Гены совершенно иной, чем в остальных случаях. К тому же перчатки, судя по рассказам бомжей, предназначались какому-то третьему лицу. И он их с успехом использовал во всех известных убийствах. Но не золото техника или монеты нумизмата были основной целью бандитов. Эта серия преступлений имела совершенно иную нагрузку. А именно: внушить Вовану, что Генка жив и нет никакого основания бить тревогу по поводу дальнейшей судьбы фирмы. Как, впрочем, и по поводу своей собственной. Но для чего такая временная оттяжка? Наверное, Поляков проводит какую-то крупную финансовую операцию и они ждут ее завершения. Очевидно, банду возглавляет экономист. Кому, как не ему, детально известно состояние и сроки выполнения договоров. С этим мы решили. Второе: мужик, который свернул Генину шею, а потом аккуратно снял с него перчатки – поносить. Причем сдирал кожу хладнокровно и профессионально. Кто он? Это может быть врач, причем врач-хирург, или патологоанатом, или мясник, или… или нейрохирург. Отлично, Константин. Недаром он тебе не понравился. Да и Валентина что-то похожее плела, правда, со своей точки зрения. Но это уже детали. Теперь третье: девица, что увезла Геннадия на верную смерть. Кем она может быть? Да кем угодно, начиная от Генкиной бляди и кончая дочкой министра. Но баба она, безусловно, циничная и рисковая. Причем посвящена во все тонкости черного мероприятия. Еще мы знаем о ней то, что курит она сигареты «Салем» и пользуется темной, почти коричневой, губной помадой, фильтр не прикусывает. Совершенно равнодушна к кровавым зрелищам, или даже, наоборот, они доставляют ей удовольствие. Прагматичная и перспективная девочка, яркий продукт сегодняшнего дня. И еще знаем то, что она назвала вивисектора дядюшкой. Это, возможно, и хохма, но на всякий случай запомним это. Она знакома с садистом Жорой, иначе какой смысл ему выгораживать ее и давать мне ложные ориентиры… Просто знакомы или… Скорее всего, Жора хоть краешком, да вхож в их банду. Убийства Юшкевича, Крутько и его любовницы совершены с поразительным садизмом, а Жора, судя по рассказам проституток, как раз и является садистом. Итак, что мы имеем? Если исходить из моих умозаключений, двух из четырех членов банды я знаю в лицо. Это нейрохирург Самуил Исаакович и урезанный Жора. Экономиста вычислить несложно. А вот кто эта девка? Но думаю, они расскажут сами.
      Все это хорошо, господин Гончаров, твои рассуждения мне нравятся самому. Только вот вещественных доказательств у тебя, прямо скажем, не густо. А значит, и все твои умозаключения не стоят кошачьего хвоста. Можно, конечно, привлечь бомжей и проституток в качестве свидетелей, но совершенно непредсказуемо, как они себя поведут в ходе следствия. А с другой стороны, почему именно я должен искать эти самые доказательства? Достаточно того, что я сделал как для Полякова, так и для Ефимова. Первому я указал, откуда следует ждать неприятностей, снял с него подозрения, отыскал (правда, не я) труп брата, более того, могу назвать убийц, хотя бы одного. Но он ли это? Впрочем, сейчас проверим. Для Ефимова тоже сделал немало.

* * *

      К элитной больнице я подъехал осторожно и машину приткнул между забором особняка и чьим-то гаражом. Подъехать-то я подъехал, а вот что делать дальше? Как попасть в элитную клинику, да еще незамеченным? Дырка в заборе, слава Богу, цела. А возле бокового хозяйственного входа копошились маляры. Три мужика и две женщины, это уже легче. Наметив одного из них, я подал ему знак подойти. Лениво и нехотя он подошел, продувая головку пульверизатора.
      – Что хочешь?
      – Ничего, хочу спросить, что вы там красите?
      – А ты что, госприемка?
      – Не, я просто так. А выпить хочешь?
      – Конечно, если нальешь.
      – Вот тебе двадцать «штук», скоро обед. Сам выпьешь.
      – Спасибо. Выпью за твое здоровье. Ну, я пошел.
      – Э, мужик, погоди, чего вы там красите?
      – Стены на лестницах. И не красим, а делаем «шубу».
      – Хочешь еще сто «штук»?
      – Конечно, если дашь.
      – Дай на полчаса свою робу.
      – А я голый останусь?
      – Мое пока наденешь.
      – Только на полчаса. Пока я до магазина прогуляюсь.
      Чумазый, в извести, цементе, мраморной крошке и еще черт знает в чем, я через пять минут поднимался по хозлестнице на третий этаж. Кажется, там был кабинет Самуила Исааковича. Навстречу спускалась санитарка, толстенная баба лет под пятьдесят.
      – Девушка, как мне найти Самуила Исааковича?
      – По какому делу?
      – Работаем мы у вас, а у меня проблемы личного характера.
      – Он обедает.
      – Тогда я подожду.
      – Только переоденьтесь. Кабинет триста пятый.
      – Спасибо, кисанька.
      – Не болей, котеночек.
      – А он долго обедает?
      – С полчаса кушает.
      – Ну и ладно. – Я поплелся вниз, но как только санитарка скрылась из поля зрения, махом оказался на третьем этаже. Глубоко надвинув солдатскую панаму, я нагло шагал по стерильному коридору, крытому ковровой дорожкой.
      Дверь триста пятого оказалась запертой. Мне не оставалось ничего другого, как воспользоваться фомкой, времени было мало, и действовать приходилось наверняка. Платяной шкаф, пиджак, карманы. Есть. Водительское удостоверение и билет члена клуба нумизматов. Ха-ха. Со злости я забрал и то и другое. Мне хотелось еще остаться и смотреть, смотреть, щупать, нюхать, узнавать, чем живет этот старый злобный урод. Но можно было испортить все. Лучше яйцо в руке, чем на дереве.
      Я уже шел по коридору, когда меня окликнул женский голос. Никак не реагируя, я быстро спустился вниз, предвидя, что сейчас начнется погоня. Дожидаться мужика я уже не мог, тут же помчался к машине. Отъезжая, я заметил, как несколько человек выскочили на крыльцо.
      Свалка была на месте. Исправно тарахтел бульдозер. В его тени на спецовках громко храпело трио, видимо основательно обмыв сегодняшнюю находку. Мои подопечные бомжики тоже спали, уютно расположившись каждый в своем шкафу. Стоило большого труда их растолкать. Они поначалу очень осерчали, но, сообразив, что перед ними стоит живая выпивка, встретили меня радостно и задушевно. Когда я объяснил им суть дела, мужик, сделав озабоченное лицо, почесал под мышкой и глубокомысленно изрек:
      – Это надо смотреть. Тут дело серьезное.
      – Все серьезное лежит в машине.
      Пошатываясь, он поднялся. Я уже хотел подниматься наверх, когда заметил еще одну очень серьезную штуку. А именно: в измазанную жиром разделочную доску был воткнут вивисекционный скальпель.
      – Это я возьму тоже! – кивнул я на нож.
      – Можно тоже, но дороже, – выдал свежую прибаутку алчный бомж.
      На солнце он внимательно осмотрел все фотографии, так же внимательно пересчитал пять бутылок водки и позвал бомжиху.
      – Конечно он! Он вот этим самым ножом и отрезал ему руки. Точно говорю.
      – Да я не спорю, – подтвердил мужик, – только за ножик-то добавить надо. Вещь все-таки!
      Я протянул им сотенную и, уезжая, посоветовал:
      – Вы бы, дамы и господа, убрались отсюда куда подальше хоть на время – на месяц, на два. А если вы мне понадобитесь, то я через вашу почту сообщу, дескать, дядя Костя хочет видеть тетю Галю и…
      – Дядю Сашу! Меня Сашей зовут.
      – Ну вот и договорились. Сегодня же поменяйте офис.
      «Теперь и гадать не надо, – думал я, укладывая стрелку на 120, – теперь можно сказать, „девятка“ моя. Как отреагирует Вован на такое сообщение? Сейчас заеду к Вале, а потом прямым ходом в трактир. Эх, Валя, Валентина, и что же мне с тобой делать? Приедет Ленка, скандал устроит. А впрочем, откуда она узнает? Хотя узнает. Такие вещи узнаются сами собой. Помимо нашего желания».
      Я уже собирался позвонить в дверь Валентининой квартиры, когда неясный шорох сверху заставил меня насторожиться. Это среди белого-то дня. Что дальше будет? На цыпочках по стеночке я поднялся на пролет. Прислушался. Точно, кто-то затаился и чего-то ждет. Уж не меня ли? Так же осторожно я продолжал восхождение, задерживаясь на каждой ступеньке по пять секунд. И вот, когда я ступил на третий этаж, на меня с грохотом и матом понеслось что-то тяжелое и громоздкое. Инстинктивно пригнувшись, я упал. Человек пролетел мимо, воткнувшись головой в дверь квартиры.
      – Батюшки, кто к нам в гости пожаловал? Сам дядя Жора с дубинкой и плохими намерениями.
      Я повернул его голову. Она была в крови. Небольшой лоскут кожи навис над бровями. Но был он жив, хотя и без сознания. Интересно, на кого охотился он сегодня? На Валю или на меня? Наручники я оставил в машине, но без присмотра этого дьявола оставлять нельзя, даже если он без сознания. Колотушка у него что надо, вероятно, залита свинцом. За шиворот я потащил этого монстра вниз. Возле Валиной квартиры условно позвонил. Открыв дверь, она несколько минут просто стояла и смотрела то на мою малярскую одежду, то на «дичь». Федор реагировал иначе. Сразу почуяв старого врага, он изготовился к прыжку.
      – Ну, что стоишь? – не выдержал я.
      – Муж пришел домой?
      – Ну, пришел!
      – Муж убил большого мамонта?
      – Еще не убил.
      – У нас будет много мяса. Муж, дай дубину.
      – На, и позвони Ефимову, пусть приезжают и забирают. Это убийца, тебе знакомый. Звони быстро.
      – Он просит тебя подойти к телефону, – через минуту сообщила Валя.