– Ага, с Ивановского текстильного комбината. Катька Жукова, проститутка районного масштаба.
      – Зачем же он женился на ней?
      – Когда вам будет шестьдесят, такого вопроса вы не зададите.
      – Наверное. Дочка у нее от Юшкевича?
      – Вы посмотрите на нее сами, – сдерживая улыбку, ядовито посоветовал адвокат. – Тогда мои комментарии не понадобятся. Вот ее адрес, наверное, поговорить вам с ней будет полезно. Очень мне подозрительны подобные браки. К хорошему они не приводят. Кстати, во втором случае, в случае с Крутько, брак аналогичен. Тоже пятидесятилетний хрен, возжелав молодого мясца, привел в дом двадцатилетнюю девочку-шлюшечку. А та на похороны не явилась вообще. Приехала дней пять назад и сразу начала напрягать следователя на предмет богатейшей коллекции мужа. Вынь да положь ей мужнины сокровища. До генерального прокурора обещалась дойти.
      – Во сколько оценивалась коллекция?
      – Мне этим интересоваться непозволительно и нетактично, а вам стоит побывать в обществе нумизматов.
      – Конечно. Могу ли я увидеть Владимира Полякова?
      – Вне всякого сомнения, пойдемте. Извините, все не решаюсь спросить, почему у вас такое необычное лицо. Лоб забинтован…
      – Потому что по нему вчера поздним вечером стукнули дубинкой, и, сдается мне, сделал это уже знакомый нам тип.
      – Батюшки, могли ведь убить!
      – Почему – могли? Почему во множественном числе? Вы только что уверяли, что убийца работает один? Значит, у вас есть какие-то основания?
      – Ничего у меня нет, – резко оборвал юрист. – Просто с языка сорвалось, вот и все, идем к Владимиру Петровичу.
      Странно, думал я, проходя мраморным коридором, странно, чтобы у адвоката с колоссальной практикой что-то просто так срывалось с языка.
      – Кого я вижу… – протянул Длинный Вован, чуть оторвав тощий зад от кресла. – Ну и видок. Подходяще тебя обработали.
      Он с удовольствием рассматривал мою физиономию, а я его брюки. Но как бы я ни ловчился, заглянуть ему за спину не мог. Однако, вне всякого сомнения, на нем красовались все те же вчерашние брюки цвета морской волны.
      – И где это тебя так массировали?
      – А то ты не знаешь.
      – А что я тебе, ясновидец, Ванга какая-нибудь? Тогда бы я обошелся без твоей помощи. Где уделали?
      – В собственном подъезде.
      – А кто?
      – Судя по описаниям, ты сам или твой братец, у тебя есть его фото?
      – Значит, и ты в это поверил?
      – Что же, по-твоему, я не должен верить своим глазам?
      – Опиши внешность.
      – У тебя есть темные очки?
      – Есть.
      – Надень, пожалуйста.
      – Такие пойдут? – Он натянул раскосые солнцезащитные очки.
      – Пойдут, теперь подойди к зеркалу и внимательно на себя посмотри.
      – Ну и что? – Обернувшись к зеркалу, он продемонстрировал совершенно целые зеленые брюки.
      – Ничего. Нападающий выглядел точно так.
      – Ты мне брови не закручивай, а то действительно получишь в лоб, и не палкой, а кое-чем похуже.
      – Топориком, например?
      – Каким топориком, ты че, обкурился?
      – Топориком, которым ты вчера раскроил череп четырнадцатилетнего пацана, когда понял, что он может расколоться.
      – Мужик, тебе, наверное, вышибло мозги. Яковлевич, позови парней, пусть его вышвырнут на хрен.
      – Подожди, Владимир Петрович. Я пока не сошел с ума, нападающий действительно был похож на тебя. Причем точно в таком же костюме.
      – Абсурд. Во сколько это произошло?
      – Часов в десять вечера, может, позже.
      – Тогда я автоматом исключаюсь. В это время я отдыхал в загородном клубе. Вернулся в два ночи.
      – Кто может подтвердить?
      – Полтора десятка знакомых.
      – Как мне их увидеть?
      – Туда посторонних не пускают.
      – Надеюсь, на сей раз сделаете исключение.
      – Попробую, только смотри, чтобы об этом не узнала ни одна живая душа. Да сам с ума не сойди.
      – Постараюсь. Ты сейчас сильно занят?
      – Я всегда сильно занят и поэтому всегда свободен.
      – Надо бы поехать в твой трактир «Будь как дома» и еще повидать водителя с джипа. Ну и в конце отдохнуть в какой-нибудь баньке или бассейне.
      – Обширная программка, ничего не скажешь.
      – Надо, Володя, надо. Сейчас я работаю в твоих интересах.
      – Вижу, уже мокруху мне клеишь. Яковлевич, скажи Тузику, пусть берет Настю с Белкой и ждет нас в машине. С чего же начнем, великий сыщик? Клуб еще закрыт.
      – Давай с трактира или с джипа.
      – Правильно. Время обедать. И Ленька наверняка там.
      На заднем сиденье «мерседеса» вальяжно расположились две стандартные девицы светлого окраса из личной бабатеки Длинного Вована. Туда же усадили и меня. Ляжка сидящей посередине Насти была стройна и красива. Вся она легко вдавилась в меня, благоухая ароматом дорогой парфюмерии, но после сегодняшней ночи это не возбуждало. То ли по причине черепно-мозговой травмы, то ли свежа была память о бурных, но осторожных ласках моей соседки Валентины.
      Миновав пост ГАИ, мы вырвались из города и через зону отдыха понеслись к реке. Чуть не доехав до второго поста, «мерседес» свернул влево и покатил вниз. Через километр асфальт кончился, и мы резко и неожиданно выскочили на совершенно сказочную полянку с двухэтажным рубленым теремом. Возле высокого резного крыльца автомашина остановилась.
      Нас встречали. Навстречу шла румяная девица в русском сарафане и бородатый парень в косоворотке.
      – Здорово, Григорий. Здравствуй, Татьяна, как живете-можете?
      – Твоими молитвами, Володя. Надолго к нам?
      – Как получится. Отдохнем, в баньке попаримся, ну и так далее…
      – Баньку какую приготовить: сауну с бассейном или…
      – Сауну с бассейном, – тут же вмешался я, вспомнив наказ хирурга.
      – А кушать где будете?
      – Где будем бухать? – спросил меня Поляков.
      – Не знаю, я здесь не бывал.
      – Можно в большой горнице, можно в спальне, можно здесь на пеньках, а можно в бане.
      – Мне все равно, было бы что…
      – Тогда в бане. Гриша, Леня сегодня будет?
      – Должен заехать. Вчера звонил, обещался. Пойду баньку затоплю. Отдыхайте пока. Таня, принеси квас, шампанское… Все, что надо.
      – Можно вам помочь? – увязался я за хозяином.
      – Да что вы! Там помощник не требуется, запалим форсунку, только и делов.
      – Возьми его с собой, Гриша. Он хочет с тобой побазарить.
      – Как скажете.
      То, что они непочтительно называли баньками, оказалось целым банно-помывочным комбинатом. К обоим торцам большого стеклянного зала с бассейном примыкали две бани. Обычная и сауна. Одновременно в них могли смывать грех до тридцати человек.
      – О чем вы хотели говорить? – протирая кафельный пол ресторана-предбанника, начал Григорий.
      – Когда вы в последний раз видели Геннадия Полякова?
      – В ночь с первого на второе, перед тем как он исчез.
      – Где он находился?
      – На пеньке сидел перед входом. Я собак выходил кормить, когда возвращался назад, его уже не было.
      – Во что он был одет?
      – Как всегда, малиновый пиджак и зеленые брюки.
      – Он был один?
      – Да, и хорошо поддавший. Сидел и что-то бубнил под нос. Вроде кому-то жаловался, но я ничего не расслышал. Да и не положено это.
      – Сколько автомобилей стояло на площадке?
      – Один джип Леонида Леонтьевича.
      – Где был водитель?
      – Здесь, в бане. С подругой. Леонид Леонтьевич не любит, когда водители вместе с ним парятся. Обычно они приходят после него.
      – А где был «мерседес» Полякова?
      – Не знаю, но перед входом его не было.
      – Сколько времени вы кормили собак?
      – Минут десять, не больше.
      – Сколько в этот вечер у вас было гостей?
      – Десять человек. Четверо с «мерседеса» и шестеро приехали на джипе. Плюс два водителя.
      – В какое время вы кормили собак?
      – Могу сказать с точностью. Когда я выходил из кухни с объедками, часы в баре пробили полночь..
      – Значит, Длинный Гена исчез от полуночи до ноль десяти?
      – Значит, так.
      – Окрестности осматривали?
      – Милиция прочесывала лес часа три. Говорят, безрезультатно. Ничего не нашли.
      Сухая жара жгла тело. Если бы не обострившаяся головная боль, это жжение казалось бы приятным. Напротив расположился Длинный Вован. Лежа на животе, он рекламно демонстрировал сухие идеальные ягодицы без малейшего намека на собачий прикус. Разочарованный, я поплелся в душ, а потом в бассейн. В хрустальной воде резвились две нагие наяды. Автоматически прикрыв ладонями стыд, я стоял на борту, не зная, что делать дальше.
      – Дяденька, смелее, – хихикали блудницы. – Ну что же вы такой нерешительный?
      – Голова болит, да и повязку не хочу мочить, – промямлил я.
      – В нашем деле голова не требуется, а поверх бинтов у вас натянута резиновая шапочка.
      – Ага, – поддержала ее подруга, – прямо на больную головку.
      Прыгать я не стал, осторожно оберегая боль, тюленем сполз по трапу. Они как пираньи агрессивно на меня налетели, покусывая и пощипывая самые разнообразные места.
      – Оставьте меня, ради Бога, – взмолился я искренне и серьезно, – как-нибудь в другой раз, сил нет, голова болит.
      Со смехом они удрали в сауну, а я оказался в спокойной обстановке благоприятной водной среды, почувствовав, как головная боль потихоньку проходит. Пристроив голову на спине надувного лебедя, в полудреме прикидывал, куда мог подеваться Длинный Гена. Если предположить, что его братец и Григорий говорят правду, то остается два варианта. Во-первых, он мог пешком добраться до трассы и там, поймав левака, уехать в город. Уехать и не доехать. Или доехать и скрыться. Или же на полпути еще до дороги встретить Тузика и попросить довезти его до дому. Но тогда почему молчит Тузик?
      И в том и в ином случае это легко проверить. Движение автомобилей по зоне отдыха ограничено, и оно контролируется двумя постами ГАИ в двухкилометровом промежутке.
      Одевшись, я заглянул в комнату отдыха. На широкой ковровой тахте две хищницы-пираньи высасывали последние силы из Длинного Вована. В предсмертных судорогах костлявое его тело дергалось и колотилось. Широко открытый рот жадно ловил воздух, наполняя его звериным рычащим стоном.
      – Помогай, Гончаров, – уже в конвульсиях прохрипел он.
      – Некогда, дай машину на полчаса.
      – За-а-бирай…
      Больше слушать и смотреть я не решился, боясь быть насильно или добровольно втянутым в этот клубок человеческих тел.
      Тузика я застал за некрасивым занятием. Через бинокль он разглядывал барахтающуюся на пляже парочку.
      – Уважаешь? – насмешливо спросил я.
      – Да нет, просто делать нечего.
      – Твой хозяин мне машину на полчаса дал.
      – Ну и езжай.
      – Я не умею, свози, тут недалеко.
      – Делать мне нечего. Ну да ладно, поехали.
      Мне повезло: и на первом и на втором посту ГАИ дежурили те же бригады. Но, к моему великому сожалению; они не помнили одиноко идущего верзилу в тот день, первого августа.
      – Поехали назад, – велел я водителю. – Тебя как зовут?
      – Тузубай.
      – А почему Тузиком кличут?
      – Делать нечего.
      – Тузубай, а для чего ты замочил Гену?
      – …?
      – Ага, когда ты возвращался к хозяину, то по дороге встретил Гену. Он попросил тебя отвезти его в город, а ты по пути его и пришил. Где труп?
      – Что мне, делать нечего?..
      – Шутка. Тузик, ты пляж разглядывал?
      – Ну и что?
      – Это хорошо. Скажи, от трактира вниз есть тропинка?
      – Ну есть, только ей редко кто пользуется. Она крутая. Минут десять спускаться надо. Иногда хозяйка искупаться сходит, или из пляжников кто за «Фантой» приползет. Но тоже редко. Бар дорогой.
      – А мог бы по ней идти Гена?
      – Но он же в сиську был, шею б поломал. Ты сам прикинь, поймешь.
      Прикидывая и матерясь, я улиткой полз по крутому склону тропинки, цепляясь за сучья, ветки и корневища. Пройти по ней даже трезвому человеку было непросто, что уж говорить о Длинном Гене, что, по свидетельству многих очевидцев, был пьян вдрызг.
      Спускаясь, я размышлял. Но лучше бы я этого не делал. Запнувшись о коварную корягу, я полетел куда-то вниз. К черту на рога.
      Очнулся я оттого, что в моем затылке прочно торчит огромный раскаленный гвоздь. А перед глазами плывет вибрирующая мутно-серая пелена. Кажется, такая атмосфера висит в приемной у Сатаны. И похоже, аудиенция вот-вот начнется.
      Но рано я понадеялся. Постепенно туман развеялся, и прямо перед носом я сфокусировал красивый позолоченный колпачок дорогой авторучки. Как он сюда попал? И не мираж ли это? Я попробовал протянуть к нему руку и опять улетел в небытие.
      Когда за мной пришли, я был уже в сознании. Тузик хотел тут же перевернуть меня на спину, но, услышав мой тихий мат, оставил в покое.
      – Что же делать? – только и спросил он.
      – Слушай сюда, – негромко, но внятно приказал я. – Поднимайся наверх, сооруди носилки. Возьми целлофановый пакет и пинцет. Потом подгони машину на пляж. Спускать меня будет легче, чем поднимать. А ты, Григорий, попробуй усадить меня на задницу. Очень больно лежать ногами вверх.
      Перевернув, он кое-как придал мне сидячее положение. Во время этой процедуры меня вырвало – боль была адской. Я едва балансировал на грани новой потери сознания, зная, что это может закончиться печально. И все-таки я победил. Дождался Тузика с носилками и его долговязым шефом. Слава Богу, оценив обстановку, он вопросов не задавал, а попытался сразу водрузить меня на носилки.
      – Подождите, – остановил я их, – где пинцет и пакет?
      – Здесь, все принесли.
      – Хорошо. Возле моей правой ноги лежит авторучка. Тузик, возьми ее пинцетом, не касаясь руками и аккуратно положи в пакетик. Хорошо. Теперь завяжи его, но воздух не спускай.
      – Стой, – вдруг заорал Длинный Вован, – это же Генкин «паркер», я ему сам его дарил на Новый год. Как он тут оказался? Дай его сюда.
      – Не лапай, – предупредил я. – Можешь стереть отпечатки.
      – Почему? Это же его ручка, точно говорю. И отпечатки там его.
      – Не сомневаюсь, но могут быть и не его.
      – Да, ты прав.
      К машине меня сносили долго и больно. Широкий «мерседес» шел плавно, заботливо качая меня, лежащего на заднем сиденье.
      – Куда едем-то? – обернулся ко мне Вован.
      – Домой.
      – А может, лучше в больничку? Зелено-серый ты, Гончаров. Краше в гроб кладут. У меня в элитной больничке свой мужик есть. Нейрохирург. Я прикидываю, он тебе как раз нужен.
      – Вези, – не желая помирать, согласился я. – А потом привезешь мне Николая Подвойко, эксперта из РОВД моего района. Достань его из-под земли. Только тихо. Кажется, у нас что-то получается.
      – Все сделаю как надо. Притараню его живого или мертвого. Ты смотри только не помирай.
      – Про нашу находку никому не говори и своих предупреди. Это в наших интересах. Если что, отдашь ручку Подвойко.
      – Ежу понятно. Приехали, лежи, я схожу за санитарами и договорюсь с Самуилом Исааковичем.
      Через пять минут он явился с двумя быками в белых халатах с жесткими носилками под мышкой.
      – Исааковича пока нет, но я обо всем договорился с его шефом. Считай, тебе повезло, попал к лучшему хирургу лучшей больницы города. Тащите его в двадцать пятый кабинет. Да осторожней, балбесы. Коновалы, вам только быков кастрировать.
      Куда я попал? Понять было трудно. То ли лаборатория, то ли операционная, то ли одноместная больничная палата. Кушетка жесткая, но удобная и широкая.
      Результаты диагностики, проведенной тут же, оказались неутешительными, а в латинской транскрипции просто ужасающими. Из блиц-консилиума, проведенного у моего ложа, я понял, что повторно я сотряс свои мозги совершенно напрасно и, по медицинской логике, я должен был спокойно лежать абсолютным мертвецом. Но уж коли случился такой феноменальный факт, то я должен тихо, без движения, валяться десять дней. В ляжку мне засобачили несколько уколов, и я провалился в темную мягкую вату забытья.

* * *

      То ли во сне, то ли наяву ко мне подходило множество знакомых и незнакомых людей. Кто-то с добрыми намерениями, они гладили меня по щеке, протирали влажными салфетками, осторожно поворачивали голову. Мне слышалось равномерное ласковое урчание, тихие щелчки и негромкий успокаивающий говор. Иногда появлялся длинный худой человек в темных очках с тяжелой бейсбольной битой. Почему-то он был в белом халате. Наверное, доктор. Но тогда почему он хочет меня убить? В полной темноте он замахивается на меня дубинкой. Я слышу громкий звук удара и кричу от ужаса и боли. Опять становится светло. Возле убийцы появляется женщина. В руках у нее шприц. Убийца говорит ей что-то резкое, поворачивается и уходит. Она согласно кивает головой и втыкает в мою ляжку иглу. Через несколько мгновений ни с чем не сравнимое блаженство заботливо берет меня в свои сказочные объятия. С высоты птичьего полета я наблюдаю за жизнью Земли. Я ясно вижу, как крутится планета, подставляя мне то один, то другой бок. Желтая, синяя и зеленая, она раскрашена во все мыслимые цвета. И разноцветные люди совершают разноцветные дела. Черные, белые, красные. Вскинулось к небу заминированное высотное здание, и сотни недвижимых людей лежат в руинах. Автоматная очередь, и человек, сломавшийся пополам, у ног автоматчика. Блеснул нож в руках насильника, и бьется в конвульсиях жертва, а нетерпеливый подонок уже выворачивает ее карманы. Но мне-то все равно, я уже не связан с тобой, проклятая Богом Земля. Я эфир. Я сама эйфория. Ангелы и святые окружают меня.
      – Костя, Костенька, как же это ты? – спрашивает милый далекий голос, так давно ко мне не обращавшийся.
      – Все хорошо, мама. У нас все хорошо. Где отец?
      – Я приду к тебе завтра.
      – Где отец?
      – Я приду, и мы вместе к нему пойдем. Все будет хорошо, котенок.
      Она целовала мой лоб, губы, и горячие слезы, родные и забытые, стекали по дорогому милому лицу.
      – Достаточно, уходите, идет доктор, мне влетит!
      Я очнулся, не сразу сообразив, что мой бред состоит из действительности. А плачущая женщина реальна и телесна, но, к сожалению, это не моя мать, да ей и невозможно оказаться здесь, в этой жизни, если десять лет назад вслед за отцом она покинула этот мир. Но кто же тогда эта плачущая женщина?
      Я открыл глаза, что-то очень знакомое и желанное узнавал я в ее лице. Но что? Вполне вспомнить я этого не мог.
      – Уходите скорее, он уже идет, – властно торопила медсестра.
      – Подожди! – крикнул я, но даже сам не услышал своего голоса.
      Незнакомка встала. Вошел длинный доктор, моя посетительница вздрогнула. Нет, мне не показалось, она именно вздрогнула.
      – В чем дело? Почему посторонние?
      – Простите меня, Самуил Исаакович, она на секундочку попросилась.
      – Соня, это первое предупреждение. Гражданка, покиньте палату. Соня, да что с ней? На ней же лица нет. Быстро нашатырь и кардиограмму. Замерь давление.
      – Нет, нет, не надо, – почти закричала женщина. – Оставьте меня. Не прикасайтесь.
      Стремительно и испуганно она скрылась за дверью.
      – Кто такая?
      – Не знаю, доктор, я увидела ее уже перед палатой.
      – Зачем ты ее пустила?
      – Не знаю, она очень просила, плакала.
      – Сколько она тебе заплатила?
      – Нисколько… Хотя вот, крестик золотой с цепочкой. С себя сорвала и сунула в мой карман. Я сейчас хотела ей отдать.
      – Можешь оставить его себе, ты уволена.
      – Но… Самуил Исаакович… – захлюпала девица-сестрица, – куда же мне?
      – Куда хочешь! В обычную клинику. В нашей ты оказалась случайно. Ты хоть знаешь, сколько стоит вот этот пациент с отбитыми мозгами? А вдруг бы с ним что-то случилось? Может быть, она сюда явилась, чтоб удушить его? Кто ее вообще пустил там, внизу?
      – Не знаю.
      – Пойди и узнай.
      – Хорошо. Я все разузнаю.
      Доктор подошел ко мне вплотную. Сквозь сомкнутые веки шестым чувством я следил за ним, почему-то интуитивно подозревая опасность. Хотя и подозрение это было абсурдно.
      – Ну-с, что скажете, господин Гончаров?
      – А вы? – не открывая глаз, ответил я вопросом.
      – А я поздравляю вас с благополучным возвращением с того света и желаю как можно дольше не бывать там хотя бы потому, что удовольствие это дорогое.
      – И сколько попросил Сатана за мой выкуп?
      – Полтораста долларов в сутки.
      – А сколько я пробыл у него в заложниках?
      – Неделю. Точнее, шесть дней.
      – Значит, я должен вам шесть «лимонов»?
      – Немного больше, но за вас платят, не волнуйтесь.
      – Кто?
      – Для вас, как и для меня, это не важно.
      – Док, мне, наверное, вредно волноваться.
      – Волноваться вредно даже дятлу, а уж вам тем более.
      – Давайте сделаем так, чтобы я не нервничал.
      – Давайте.
      – Не прогоняйте девчонку.
      – Какую?
      – Медсестру.
      – Хм, она берет взятку у вашей… вашей…
      – Сестры, – подсказал я первое, что пришло на ум.
      – Да, у вашей сестры, а я должен этому потакать?
      – Сестра у меня верующая, и предложить взятку предметами религиозного значения ей бы не пришло в голову. Скорее всего, моя сестра этим поступком хотела сказать: «Возлюби ближнего и будь милосердна».
      «Во куда меня занесло!» – подумал я, сдерживая улыбку.
      – А вы богослов или мозги еще не вполне в своей тарелке?
      – Я смиренный блюститель нравственности и моральных догм.
      – А в перерывах между проповедями ловите убийц и насильников, так? Отец Браун?
      – Ничто мирское мне не чуждо.
      – Ладно, уговорили. Сейчас снимем показатели датчиков, а там посмотрим. Соня, подключай аппаратуру. Проводим полное обследование. Рентген тоже.
      – Вы меня идиотом сделаете.
      – Успокойтесь, Гончаров, это безвредно, у нас немного другая аппаратура, чем в обычных больницах.
      Через полчаса, закончив какие-то мудреные расчеты, он произнес вердикт:
      – Вы будете здоровы, если еще дней десять – пятнадцать пролежите не двигаясь. Соня будет за вами постоянно ухаживать. Тебе понятно?
      – Конечно, конечно, спасибо вам, Самуил Исаакович.
      – Двадцать четыре часа в течение десяти дней ты пробудешь в этой палате, не спуская глаз с больного. Прием посетителей только с моего ведома. До завтра я с вами прощаюсь!
      – Спасибо, доктор, но мне кажется, что вы вынесли слишком суровое наказание для Сони.
      – А ей как кажется? Ответь, Соня.
      – Ну что вы, огромное вам спасибо, вы очень добрый и хороший человек.
      – Объясни это больному.
      Дверь плотно и тихо закрылась, как будто ставя точку на моей неясной тревоге. Что-то тут не так. Тревога хоть и прошла, но пауза вопроса повисла в воздухе. Бесплотная, она казалась осязаемой.
      Робко подойдя к изголовью, Соня разжала кулачок. На потной ладошке подрагивал пресловутый крестик, едва не стоивший медсестре увольнения.
      – Возьмите, это ваше.
      – Что на нем написано?
      – «Спаси и сохрани».
      – Вот и сохрани его.
      – Но я не вправе.
      – Это вопрос теологии и философии. Человек, который его тебе дал, наверное, очень хороший?
      – А вы не видели ее?
      – Видел, но не четко. Как будто во сне или в бреду. Расскажи мне, какая она?
      – Высокая, светлая, глаза голубые…
      – И волосы длинные, немного вьющиеся?
      – Да, и она плакала.
      Я закрыл глаза, и длинные золотистые волосы рассыпались надо мной золотым дождем. В комнате был полумрак, лишь один рожок причудливой люстры освещал нас.
      – Валя! – невольно воскликнул я.
      – Да, кажется, она так представилась.
      – Кто еще приходил ко мне?
      – Какой-то маленький носатый мужчина, назвался криминалистом. Он вам оставил записку. Зачитать?
      – Да, пожалуйста.
      – «Константин, на поверхности представленной мне перьевой авторучки фирмы „Паркер“ в конечной ее части, закрытой колпачком, мною обнаружены папиллярные линии, идентичные отпечаткам большого и указательного пальцев правой руки гражданина Полякова Геннадия Петровича, находящегося сейчас в розыске. Дактилоскопическая идентификация проведена соотносительно дактилоскопической карте Полякова Г. П. Других отпечатков не обнаружено. Костя, о результатах экспертизы я не распространялся, авторучку передал Полякову В. П., а записку Соне, она моя…»
      – Ну, читайте дальше.
      – Остальное не важно.
      – И все-таки.
      – «… Она моя дочь. Веди себя с ней без присущего тебе хамства. Выздоравливай! Подвойко».
      – Значит, Софья Николаевна.
      – Значит, да!
      – А чего же вы папаню так невыгодно описали?
      – Я не думала, что в записке он будет сообщать такие подробности нашего родства. А потом, у него действительно длинный нос и ростом не вышел.
      – Больше никто мною не интересовался?
      – Еще три раза приходил какой-то хмырь. Длинный и наглый, как ослиный член.
      – Очень удачное сравнение, – подумав, одобрил я молоденькую сиделку.
      – Ага, а наши доктора перед ним из шкуры вылезают. Особенно Самуил.
      – Почему ты его не любишь?
      – Почему не любят навозного жука?
      – Но он же, говорят, врач высочайшей квалификации.
      – Да, но это не мешает ему быть говнистым мужиком.
      – Например?
      – Не хочу я говорить. Зачем вам наши помои?
      – Как знаешь. День-то который сегодня?
      – Воскресенье, двадцать четвертое.
      – А на часах?
      – Шесть вечера. Вы, наверное, есть хотите? Тут все заготовлено. Шесть секунд, и ужин перед вами.
      – Нет, Соня, есть я не хочу. А вот прогуляться был бы не против.
      – Ну что вы, ни в коем случае.
      – Соня, а по воскресеньям у вас всегда врачи работают?
      – Нет, только дежурный хирург. А Самуил сегодня сам вызвался, хотя смена не его.
      В голове у меня просветлело, но в душе появился дискомфорт. Почему? Объяснить я не мог. Может быть, тому виной внезапный испуг Валентины? Испуг при появлении хирурга. Или его собственное усиленное ко мне внимание. Какого черта, к примеру, он вызвался дежурить именно в воскресенье, когда в клинике почти никого нет. И зачем в качестве надсмотрщика приставил ко мне Соню? Не нравится мне все это, господин Гончаров. Ты как хочешь, а я, наверное, слиняю. Только как? В палате дежурит матерщинница медсестра. В коридоре можно напороться на Самуила, а при выходе наверняка поджидает охрана. Да и как, скажите на милость, голому человеку шагать по улицам освещенного города? Не поймут. А на мне из одежды только и есть, что белые больничные подштанники до колен.
      Но смываться нужно хотя бы потому, что я напал на след Длинного Гены, который может привести меня во всякие интересные места. Например, назад в эту же больницу. Но это уже вопрос второстепенный, главное, как выбраться и во что облачиться? Сонечка – девушка красивая, стройная, высокая, моей примерно комплекции. Плечики, правда, узковаты, да и задница пошире моей будет. Туфельки без каблуков! Это она правильно придумала. На каблучках плохо, а вот с объемом стопы неувязка получается. На пару размеров моя лапка побольше будет. Ничего, подрежем задник. Намного хуже обстоит дело с волосяным покровом головы и ног. На голове у Сони их много, а я острижен наголо, зато растительность, покрывающая голень, у меня значительно выше и гуще. С прической мы решим вопрос элементарно. На лысую голову поглубже натянем белый хрустящий колпак. Халатик мне, бесспорно, придется впору, комбинация тоже, ну а трусики с лифчиком оставим хозяйке заодно с моими больничными панталонами. Волосатые ноги будем считать моим дамским невезением. Проблему экипировки можно считать решенной, правда, еще нужно получить согласие хозяйки. Но это попозже. Основной вопрос, вопрос выхода отсюда, остается открытым. Есть два пути. Один обычный, через дверь коридора и проходную. Он опасен, потому как незнакомая медсестра с волосатыми ногами сатира обязательно привлечет внимание. Остается окно. Я на втором этаже, но прыгать мне противопоказано. Значит…
      – Сонечка, что-то щетина повылазила, колется, сил нет. Как бы мне побриться.
      – Сейчас я вас побрею. Какой бритвой предпочитаете, электрической или безопасной?
      – Безопасной, – прокрутив в голове еще один вариант, ответил я. – Только предпочитаю бриться сам.
      Я привстал, собираясь идти в туалетную комнату.
      – Ни в коем случае, побреетесь лежа.
      – Но, Сонечка, я еще кое-куда хочу.
      – Я все принесу в кровать.
      – Я не смогу, не получится.
      – Но раньше же получалось.
      – Я же был трупом, без сознания.
      – Даже не знаю, может, я выйду? Хотя мне и выходить-то нельзя. Я сейчас спрошу.
      По селектору она вызвала дежурного врача.
      – Чего там у тебя? – недовольно спросил хирург.
      – Самуил Исаакович, у нас появилась проблема. Константин Иванович захотел в туалет.
      – Что же, прикажешь мне подержать его над горшком? Дай ему судно и пусть справляется по-детски.
      – Он не может при мне.
      – А я вообще в судно не могу.
      – Ладно, откати его в туалет и посади на унитаз, но смотри, если что случится, то… ты меня знаешь. Из палаты не выходи.
      – Хорошо.
      Торжественно, как генерала на параде, меня повезли в сортир. Я лежал серьезный и значительный, сознавая важность предстоящей мне миссии. Усадив меня на стульчак, Соня удалилась. Я защелкнул задвижку, намылил ноги и принялся ожесточенно сбривать шерсть.
      – Что-то вы долго, – через пару минут забеспокоилась медсестричка.
      – Будешь тут долго, – недовольно отозвался я, принимаясь за бритье физиономии.
      Спустив воду, я открыл дверь и позволил ей войти.
      – Вы что, успели побриться? Нельзя же…
      – Все можно, если это не запрещено статьей закона. Голубушка, доставь мое бренное тело на место.
      – Ну что там у вас? – захрипел селектор.
      – Все нормально, он испражнился, – гордо ответила Соня.
      – Ага, Самуил Исаакович, отлично, – бодро заверил я. – Стул – пальчики оближешь!
      – Вот лежите и облизывайте, – хрюкнул селектор, отключаясь.
      – Ну вот, дитя мое, похоже, нам с тобой предстоит долгое пребывание в этих стенах.