- А вот я тебе сейчас покажу и вежливость и уважение, козел, перед бабой меня опозорить хотел!
      С криком "иа!" мастодонт снова пошел в атаку, но Максу, кажется, прискучили забавы, и он перед самым его носом развернул удостоверение.
      - Так бы сразу и сказали, - в момент успокоился драчун. - Чего от меня надо-то?
      - Сущую безделицу, товарищ, - перехватил я инициативу в свои руки, поговорить мы с вами хотели. Извините, что пришли не вовремя.
      - Ничего страшного, - философски успокоил хозяин, - жизнь - она и есть жизнь, а в жизни оно всяко-разно бывает, не стоит обращать внимания. Прошу вас в дом. Так в чем проблемы? - усаживая нас в роскошные кресла, поинтересовался он. - Чем только смогу, всегда с радостью помогу родным органам.
      - Михаил, вы были инструктором у Николая Лунина? - сразу же взял я быка за рога, и это ему, кажется, не понравилось.
      Он молча поднялся с дивана, притащил коньяк, разлил по рюмкам и с усмешкой процедил:
      - Ах вот оно что, вот зачем вы пожаловали, гости дорогие, визитеры ночные. Все вам неймется, все вам Мишка Андреев спать не дает. Тогда целый месяц дергали, так вам этого мало показалось, вы аж через полгода явились. Не додергали, значит. Опять появилось желание в прошлогоднем дерьме поковыряться, протокольчики построчить. Менты вы и есть менты поганые.
      - Сам ты жук навозный, - объективно заметил Макс, - а если ты и дальше будешь оскорблять, то я тебя так отделаю, что писать будут не протокол, а заключение морга. Как меня понял?
      - Другого от вас и ожидать не приходится.
      - Ну что, здесь говорить будем или тебе повесточку оставить?
      - Лучше уж здесь, но только я не понимаю, что я могу сказать нового? Вы же полгода назад вывернули меня наизнанку, я вам рассказал все, как было, и причем не единожды. Или вы хотите, чтобы я вам напридумывал с три короба? Не понимаю зачем, ведь дело-то закрыли.
      - А это тебя волновать не должно, твоя обязанность отвечать на вопросы, которые мы тебе будем задавать. Ты меня понял?
      - Да. - Смирившись со своей горькой участью, Андреев обреченно повалился на диван. - Задавайте свои дурацкие вопросы.
      - Вы были инструктором у Николая Лунина? - издалека начал я.
      - Да, - односложно ответил он, видимо решив не баловать нас информацией.
      - С какого года вы были его тренером?
      - С восьмидесятого.
      - Ого, - присвистнул я, - почти двадцать лет, это же целая жизнь. А с какого года он начал заниматься этим видом спорта?
      - С восьмидесятого.
      - Значит, вы были его первым и единственным наставником?
      - Первым, но не единственным. Он некоторое время посещал аэроклуб в другом городе, но потом вернулся к нам.
      - Что так, не сошелся характером или до вас было ближе?
      - Нет, до нас было дальше, но все равно он предпочел нас.
      - В тот день, когда он разбился, вы были с ним?
      - Почему разбился? - недоуменно вытаращил глаза Михаил. - Это для меня что-то новенькое. Вы хоть с делом-то ознакомились, прежде чем идти ко мне и задавать свои идиотские вопросы?
      - Виноват, оговорился, - неуклюже поправился я, - я хотел сказать - погиб.
      - Когда нам приходится оговариваться, вы цепляетесь к каждой мелочи, а вам можно все, - забрюзжал он по-стариковски. - Да, я был на борту, и что с этого?
      - Расскажите подробно, как все произошло.
      - Рассказываю в последний раз. На первые в этом году прыжки собрались только свои, то есть люди, знающие парашют уже не первый и не второй год. Я специально отобрал десять опытных и проверенных парней, потому что "Аннушку" нам дали всего на полтора часа, а значит - мы могли сделать только пару заходов, то есть по два прыжка. Решили прыгать безо всякой программы, просто в мишень, в свое удовольствие. Высоту ребята выбрали сами, как сейчас помню, шестьсот метров.
      - Простите, - не выдержал я, чтобы не задать мучивший меня вопрос, - а вы тогда прыгали со шнуром или как?
      - С каким шнуром? Вы, наверное, имеете в виду вытяжной фал? Нет, я же говорю, что ребята были опытные и хотели полетать в свое удовольствие. Раскрытие парашюта было автономное, купол открывали вручную, кто когда хотел и считал нужным.
      - А Николай открывать его вообще не захотел или не счел нужным и потому полетел прямиком к Господу Богу? - язвительно спросил я.
      - Как это не захотел? - Инструктор опять удивленно посмотрел на меня. Простите, но я вас действительно не понимаю. Кажется, вы в самом деле не знакомы с азами парашютного спорта. Извините, но в таком случае я отказываюсь с вами говорить.
      - Ты это, Мишутка, брось. - Макс дружески похлопал ему по колену. - Здесь все свои, не надо морщить погоду. Тарахти дальше, а то хлопот не оберешься.
      - Странные вы какие-то. А если я позвоню в милицию и спрошу, работает ли у них лейтенант Ухов?
      - Валяй, - усмехнулся Макс. - Тебе номер ксивы продиктовать?
      - Да ладно, чего там. Лишь бы вы меня оставили в покое.
      - По рукам, только рассказывай все, как есть.
      - Ну вот, значит, стоим на старте. Рассчитались еще на земле, Николай должен был прыгать последним во второй пятерке.
      - Разъясните этот момент, я не совсем понимаю.
      - Все очень просто. Когда прыгаешь на мишень, желательно десантироваться как можно кучнее, но как это сделать, если сразу нужно выпрыгнуть десяти человекам? Ведь у "Аннушки" одна маленькая дверца, а самолет летит. Получается большой разброс. Вот и приходится делать над мишенью два круга, выкидывая спортсменов пятерками.
      - Вашим объяснением я удовлетворен, продолжайте.
      - Ну и вот, поднялись мы, сделали пару кругов, набирая высоту, и к старту приготовились первые пять человек. Они благополучно десантировались и так же благополучно приземлились, а мы пошли на второй круг. В очередь встала вторая пятерка. По команде летчика приступили к прыжкам. Началось все нормально, трое вышли как и положено, а вот четвертый замешкался и упустил время, а когда он выпрыгнул, то Николай уже здорово опаздывал, а тут еще откуда ни возьмись отрицательный ветер. Я делаю ему отмашку, чтобы не прыгал, он это понял и попросил третий круг. Я согласился, о чем очень жалею до сих пор. Но сделанного уже не вернешь, а как бы хотелось...
      - Короче и без эмоций, что было дальше?
      - А дальше получилось вот что: я подошел к пилотам и упросил их крутануться в третий раз. Матерясь, они неохотно согласились. Мы уже сделали полкруга и находились над водохранилищем, когда я повернулся, чтобы подготовить Николая к прыжку, но его не оказалось на месте. Салон был пуст.
      - То есть как это пуст?
      - Очень просто - пуст. Не дожидаясь команды пилота, он выпрыгнул раньше времени и угодил прямо в водохранилище.
      - Значит, он не разбился?
      - Да нет же, сколько раз вам говорить, он утонул.
      - Как утонул, он же мог раскрыть парашют?
      - А он его и раскрыл.
      - Тогда я вообще ничего не понимаю, он что же - не умел плавать?
      - Не знаю, полагаю, умел, но дело не в этом. Вы, наверное, не представляете себе, что такое парашютный купол?
      - Это шелковая ткань со стропами, - немного обиделся я.
      - Вот именно, под сто квадратных метров шелка и сотни метров строп. Теперь представьте себе, что вас в воде накрывает весь этот перепутанный, перекрученный хаос тряпок и шнуров, а на вас не совсем легкая амуниция. Думаю, дальнейшие вопросы будут излишни. В общем, когда Николая вытащили из воды, он был мертв. А теперь, господа, уж коль зашел у нас такой разговор, давайте выпьем за упокой души раба Божьего Николая. Фифочка! - громко крикнул он. Принеси, душечка, нам закусочки.
      - Ну, что скажешь, Иваныч? - уже в машине прервал молчание Макс. - Как тебе исповедь наставника? Ты, наверное, думал услышать что-то иное?
      - Я вообще ни о чем не думал. А вот ты снабдил меня ложной информацией. И тем самым поставил в дурацкое положение. За такой прокол я бы на его месте вышвырнул нас за дверь. Как ты считаешь?
      - У него бы этого не получилось. Кишка у него тонка.
      - А вот тут я с тобой не согласен, люди с тонкой кишкой не могут всю жизнь подвергать себя риску, регулярно прыгая с километровых высот. И тебя он ни грамма не боялся, я это прекрасно видел. Но он нас не выпер, спрашивается почему? Что ты думаешь по этому поводу?
      - Мне кажется, он говорил правду. Он ведь все разложил по мелочам и как будто нигде себе не противоречил.
      - Еще бы. Макс, за то время, что его таскали, самая фантастическая история могла бы обрести вполне реальные очертания.
      - Ты чем-то недоволен?
      - Да. Почему замешкался четвертый парашютист и почему Николай сиганул в воду. Ведь по оценкам их же инструктора, оба они асы своего дела.
      - Ну, знаешь ли, и на старуху бывает проруха.
      - Бывает, но не сразу на двух старух.
      - Может быть, ты и прав. Какой будет план дальнейших действий?
      - Одна старуха у нас мертва, а значит, и проку от нее никакого, но вторая-то жива. Живы и летчики. Что ты на это скажешь?
      - Как я понял, мне предлагается опять позвонить моему корешку и выяснить их адреса. Сейчас уже полночь, наверное, он спит, но завтра прямо с утра я с ним свяжусь и по результатам перезвоню.
      - Отлично. Завтра воскресенье, - напомнил я.
      - Иваныч, я тебя понял, жди меня утром.
      Он подвез меня прямо к подъезду и, несмотря на мои возражения, проводил до квартиры и, лишь убедившись, что все нормально, уехал.
      Не успел я раздеться, как пронзительно заверещал телефон.
      Все они действуют по одному сценарию, подумал я, снимая трубку, но, к счастью, на этот раз ошибся - звонила Милка; ее высокий пронзительный голос, казалось, слышен был всему дому.
      - Где тебя черти носят? - вместо "здравствуйте", чуть не плача, прокричала она. - Я же места себе не нахожу.
      - Это ты врешь, там же три комнаты, выбирай любую, только не ори.
      - Ага, ты там носишься неизвестно где, а я тут переживай.
      - А ты не переживай, я тебя об этом не просил.
      - Гад ты ползучий! Алкоголик подзаборный.
      - Это все, что ты хотела мне сказать на ночь глядя, или что-то еще?
      - Подожди, не клади трубку, отец в шоке.
      - Не надо было распускать язык, зачем ты ему обо всем растрепалась?
      - Я тут совершенно ни при чем. Час назад раздался телефонный звонок, и отец первым снял трубку. Звонил мужик. Он сказал ему, что его птичка, которая пока что у него под крылышком, пусть закроет клювик, а если будет чирикать, то очень скоро от нее останутся одни перышки. Старик взял меня в оборот, и пришлось ему все рассказать. Он хочет с тобой поговорить.
      - О чем, ты же ему все уже рассказала?
      - Ну хоть ты успокой его. Он наглотался валидола, а теперь ходит по всем комнатам и горстями мечет икру.
      - Передай, что ему, как полковнику в отставке, это не к лицу. Спокойной ночи.
      - Подожди, мне-то скажи, как у тебя дела?
      - Никак, пытаюсь зацепиться, но пока не получается.
      - Костя, а может, ну их к чертям собачьим, они к нам не лезут - не будем и мы?
      - Милка, ты уже не девочка и прекрасно понимаешь, что рано или поздно они начнут нас доставать снова, только уже не столь дипломатично. Подонки они серьезные, и надеяться на их порядочность наивно. Я заключил это после разговора с одним субъектом, который состоялся совсем недавно. А кроме всего прочего, я не исключаю того, что Григорий Лунин еще жив и пока существует такая надежда, я должен ему помочь. Ну а теперь поцелуй за меня папулю и ложитесь спать, завтра утром позвоню.
      Едва я отошел от аппарата, как он затрещал с новой силой.
      Не иначе как тестюшка не выдержал информационного голода, подумал я и, к сожалению, опять ошибся. Знакомый голос, показавшийся мне на редкость гнусным, поинтересовался моим здоровьем.
      - Вашими молитвами, - едва сдерживаясь, ответил я. - Что опять нужно?
      - Нет, ничего особенного, просто иду, смотрю - телефон-автомат висит, дай, думаю, Константину Ивановичу позвоню, как он там, хорошо ли добрался, чем занимается. Как хорошему человеку не позвонить, о себе напомнить, а то, беспокоюсь, забудет дядю Володю, шалить начнет, а это плохо, шалости до добра не доводят. Да и дела того мы с тобой еще не закончили.
      - А ты, жирная свинья, еще не отказался от этой мысли? - все-таки не выдержал и сорвался я. - Так вот мой тебе совет: откажись и, если тебе еще дороги твои поросячьи окорока, забудь мой телефон и телефон тестя.
      - Это можно, забыть недолго, только ты вспоминай про пацанчика. Его Павликом звали. Его скоро маманька будет искать, а ты его завалил, нехорошо. Она его пока не хватилась, а как хватится, так волну поднимет. А его можно найти, а можно и не найти. Ты понимаешь, о чем тебе говорит дядя Володя? У нас и пистолетик с твоими пальчиками хранится, и кусочек сыра с зубками твоей женки, и твои окурки со слюной. Ты меня понимаешь?
      - Понимаю, что ты полный идиот, потому что при твоем раскладе в первую голову залетишь ты вместе со всей своей шоблой.
      - А что мы такого сделали, мы же просто пошутили. Да, да, пошутили, увидели в кабаке мужика, как две капли воды похожего на нашего Гришаню, вот и порешили его бабу, Валентину, разыграть. Только-то и всего, а ты как думал? За розыгрыши срок не дают, а вот за мокруху еще не отменяли. Так что поймаете вы, голубки, за группешник по восьмерику и полетите к белым медведям.
      - Послушай, грязная свинья, засунь свои угрозы себе в жирную задницу и учти - ты меня достал, и достал крепко. Самое лучшее в твоем положении убраться отсюда далеко-далеко, так, чтобы от твоей мерзопакостной хари не осталось и следа.
      В степени крайнего раздражения я швырнул трубку и, чтобы как-то компенсировать причиненный мне моральный ущерб, извлек из хитрого тайника склянку медицинского спирта, чуть-чуть разбавил и с отвращением перелил в себя. Немного полегчало, а вскоре я уже представлял, как кровожадно и жестоко я разделываю еще живую, дебелую тушу толстяка. Он лежит на вивисекционном оцинкованном столе в слепяще ярком свете прожекторов совершенно голый. Его необъятное брюхо вздыбилось снежной горой. Оно пульсирует и волнообразно перекатывается. Где-то у его подножия заходится в жутком вопле его перекошенный рот. Он просит пощады, но я непреклонен. Я подаю знак тушканчику-ассистенту, и он радостно протягивает мне огромный скальпель, больше похожий на свирепый нож для колки кабанов. Проверив остроту лезвия, я прошу тушканчика смазать объект спиртом. Он выполняет приказ и обрабатывает жертву. Перекрестившись, я втыкаю нож в пупок толстяка и начинаю там его поворачивать, безжалостно кромсая плоть. Он визжит и вскакивает. Только это уже не он, а пацанчик, и зовут его Павлик. Он без штанов, и его член, словно пушка, нацелен точно на меня. Он хочет меня убить, но неизвестно откуда взявшаяся Милка выдергивает из-под него ноги, и он падает, задевая при этом бутыль со спиртом. Со страшным звоном бутыль разбивается. Осколки и звон, звон, звон.
      Ошарашенно, еще ничего не соображая, я снимаю трубку.
      - Але. Ты меня слышишь? - раздается на том конце ненавистный голос толстяка. - Извини, братец, что так поздно, но я тебе не все сказал. Ты меня слышишь?
      - Слышу, - хрипло отвечаю я, не вполне понимая - это продолжение пьяного кошмара или кошмар наяву.
      - Вот и хорошо, - промурлыкал толстяк, и я окончательно проснулся. - Я тут посидел и вспомнил, что я тебе не все рассказал.
      - Что ты там еще выдумал, подонок?
      - Все шутишь, братец, кабы плакать не пришлось. Ты вот говоришь, что я чего-то, мол, выдумал, а ведь я ничего не выдумывал. Ты, наверное, слышал, как в церкви дьякона замочили. Так вот, получается интересный момент. Скоро могут найти автомобиль "ВАЗ-2109" цвета мокрый асфальт, а у него в салоне почему-то обнаружат кое-какие вещи, украденные из храма. И одна наша общая знакомая хорошо видела, как эта машина ночью отъезжала от места преступления. Не правда ли, интересно? А знаешь, какой у нее номер? Ты не поверишь, хочешь скажу?
      - Не надо, - прохрипел я сухим горлом и подумал, что толстяка я недооценил.
      - Я тоже думаю, что не надо. Мы с тобой знаем, а другим не надо. Так, кажется, поется в одной хорошей песне? Другим знать не надо! Если, конечно, ты этого захочешь. Ну что, мы можем приступить к прерванным переговорам?
      - Позвони сегодня вечером, я сейчас плохо соображаю.
      - Напился с горя, бедненький, не расстраивайся, все будет хорошо, если ты сам того захочешь.
      Бросив трубку, я, преодолевая тошноту, выпил воды и посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого. Похоже, у толстяка тоже есть причина для ночных бдений. Кто он такой? Это мне необходимо выяснить в самое ближайшее время, иначе он может развить бурную деятельность, направленную против неприкосновенности Константина Ивановича Гончарова и его дражайшей супруги. Нет, все-таки напрасно мы вчера не потрясли Валентину. Глядишь, что-нибудь бы да вытрясли. И мне бы поспокойнее было, и толстяк перестал бы суетиться, донимая меня ночными кошмарами и телефонными звонками. Что и говорить, с машиной он меня ущучил крепко, кто бы мог подумать, что он разыграет эту карту.
      Уснуть я больше не мог, так и промаялся до утра, до приезда Ухова. Он внимательно осмотрел мою внешность и, кажется, остался недоволен. Я подробно рассказал ему о своих ночных кошмарах и телефонных звонках, но на него это впечатления не произвело.
      - Иваныч, это не повод для ночной пьянки, а тем более в одиночку. Ничего страшного не произошло; то, что они будут шантажировать, мы знали, но это их личное дело. Не думаю, что они всерьез хотят тебя засветить. Пока просто пугают, но поторопиться нам не мешает. Я тут, пока ты пьянствовал, кое-что выяснил. Второго пилота зовут Анатолий Зинкевич, живет не очень далеко отсюда. Четвертым номером прыгал Александр Никифоров, его координаты тоже имеются, а вот с первым пилотом накладка получилась.
      - Не смог разыскать?
      - Разыскать-то я его смог, только что с того? Туда, где он теперь находится, нас с тобой пока не пустят, да оно и к лучшему.
      - Не понимаю, говори яснее, помер он, что ли?
      - Именно. Откуда ты, Иваныч, все знаешь, аж неинтересно с тобой.
      - Да что они все мрут-то у нас: один головой в омут, его брат неизвестно куда исчезает. Теперь пилот. Он-то хоть по собственному?
      - Да, по крайней мере, так говорит мой дружок.
      - Ну это уже полегче, одной загадкой поменьше. Поехали, что ли?
      - С кого начнем - с летуна или с парашютиста?
      - Нет, Макс, начнем с села Степашино, а конкретно с Валентины, она у меня как острый гвоздь в пятке, чуть пошевелюсь, и в голову отдает.
      - Тебе решать, но мое мнение ты знаешь, копать под них надо с корнем, иначе толку не будет, только верхушку оторвем, а сердцевина останется.
      - А мы, дорогой ты мой агроном, сделаем по-другому. Я останусь в машине, а побеседуешь с ней ты сам.
      - О чем же я должен с ней беседовать?
      - Решишь на месте, суть дела ты знаешь не хуже меня, а если возникнет благоприятная ситуация, то я рядом, только свистни. Такой вариант тебя устраивает?
      - Не очень, не спугнуть бы нам ее, а вместе с нею и остальных.
      - За это не беспокойся, их не спугнешь, они сами на рожон лезут.
      - Хорошо, попробуем, но, честно говоря, пока не представляю, под каким предлогом я начну ее трясти.
      - Успокойся, ты забыл старую присказку о том, что настоящий мент и до столба докопаться может. А потом учти, что у них ограбили церковь и пришибли дьякона.
      - Ну если только так... Добро, поехали.
      При въезде в село я указал на нужный нам дом и, чтобы меньше привлекать внимания, затаился на заднем сиденье. Не доезжая сотню метров до домика с красной крышей, Макс остановился. Несколько минут мы молча наблюдали за его внутренней жизнью, но ничего необычного не увидели. Полное безмолвие, если не считать двух перемазанных шестилеток во дворе, самозабвенно дерущихся на палках. Громко чертыхаясь, Макс выбрался из машины и лениво побрел к дому. Он отворил калитку, постучал в дверь и скрылся из виду.
      Приготовившись к томительному ожиданию, я закурил, и сделал это совершенно напрасно, потому что уже через минуту он знаками, нетерпеливо и требовательно позвал к себе.
      - Опоздали мы, Иваныч, - провожая меня в дом, сокрушался Макс, - верно ты говорил, надо было вчера приехать.
      - Да что случилось, объясни толком, - входя в опрятную деревенскую горницу, потребовал я. - Она что - тоже померла?
      - Нет, сейчас тебе хозяйка, баба Нина, все расскажет.
      Только теперь за уступом печи я заметил крохотную, вертлявую бабку с сигаретой во рту. Она въедливо и внимательно разглядывала меня, видимо осуждая мою похмельную рожу.
      - Ну что, баба Нина, расскажи моему другу то же, что и мне.
      - А сигареты у него есть? - шустро сориентировалась кикимора, пытливо буравя крохотными глазками мои карманы.
      - Есть, старая. - Я вытащил и бросил на стол почти полную пачку. Рассказывай!
      - Об чем?
      - То есть как это об чем? О Валентине, где она?
      - Ты об жиличке, что ли? Так ее не Валентиной, а Танюхой зовут.
      - Какая разница, где она?
      - А вчерась еще съехала.
      - Как съехала, куда?
      - А вот этого она мне не сказывала. Курточку натянула, сумочку в зубы - и гуд-бай. Только я ее и видала.
      - А дети, куда она детей дела?
      - Ты еще про внуков спроси. Какие у нее, к черту, дети! Как одна пришла, так одна и упорхнула.
      - Бабка, что ты мне тюльку гонишь, она здесь жила с детьми, у нее была корова.
      - Ой, не смеши, корова у нее была! Быки, может, и были, а насчет коровы ты загнул, она у меня молоко покупала.
      - Погоди, а что за пацаны во дворе кувыркаются?
      - Внучата мои резвятся, на старости лет мне наказание.
      Я стоял, тупо переваривая услышанное, никак не желая верить в примитивную ложь Валентины. Я знал, что она мне лгала относительно своей непричастности к исчезновению Григория, но был уверен, что она действительно жительница села и мать двоих детей.
      - Жила здесь с месяц, не больше. Мужика себе завела, на тебя очень похожего. Я, когда ты вошел, так и подумала - никак, Гришка Лунин ко мне пожаловал, потом только поняла, что обозналась. Гришка - он помужикастей будет, а ты ему не сродственник?
      - Сродственник, бабка, сродственник, - выходя, пробормотал я, - все мы сродственники на этой земле.
      - Лихо она тебе, Иваныч, нос натянула, да и сам ты хорош - деревенскую бабу от авантюристки отличить не сумел, - запуская движок, уколол меня Макс. Это как же так?
      - А вот так, нюх потерял. Но не это меня волнует на данный момент. Тебе не кажется, что уж слишком серьезно они разработали всю эту аферу?
      - Кажется, мне это с самого начала кажется.
      - О чем это говорит?
      - О том, что кусок они хотят ухватить жирный.
      - Правильно, я тоже так думаю, но тогда ответь мне на такой вопрос, сам я на него ответа не нахожу: зачем они ограбили церковь и убили дьякона?
      - Этого я не понимаю.
      - Я тоже. Имея какой-то грандиозный проект, параллельно пойти на банальное ограбление с убийством? Не понимаю. Ведь они могли на нем погореть, и тогда весь их план полетел бы псу под хвост. Убей меня, но я не вижу логики.
      - А может быть, церковь не их рук дело?
      - Возможно, конечно, но толстяк, когда я задал ему этот вопрос, не заторопился возражать, а зачем ему было брать на свою шкуру чужую мокруху?
      - Да черт его знает, Иваныч, я же тебе говорил - копать их надо под корень. И чем скорее, тем лучше.
      - Ты прав, едем по адресам, пока жильцы куда-нибудь не смылись.
      Саша Никифоров, тридцатилетний носатый парень, жил в собственном доме и, кроме беременной жены, имел трех куриц и лохматого добродушного пса по кличке Мент. Он принял нас довольно радушно, но, узнав о цели нашего прихода, немного потускнел и скис, всем своим видом показывая, что приход наш нежелателен.
      - Мужики, ну сколько же можно, - наморщив нос, заныл он, - я ведь все там у вас расписал по полочкам, чего вы еще от меня хотите?
      - Правду, правду и только правду, - авторитетно подняв палец, строго сказал я.
      - Так я правду и говорил.
      - В таком случае тебе нетрудно ее повторить, а бутылку со стола убери, правосудие не купишь, да и рюмки больно маленькие. Ответь-ка нам, Саша, всего на несколько вопросов. Во-первых, видел ли ты, как прыгал твой товарищ Николай Лунин?
      - Конечно видел. Это все видели.
      - Кто все?
      - Все, кто был на аэродроме.
      - Но ты-то был в самолете, - попробовал я запутать парня.
      - Да нет, я вышел раньше и уже успел приземлиться, а он чего-то там протелился и выйти следом за мной не успел. Я, когда приземлился, смотрю, его нет, а аппарат на третий круг заходит. Ну, думаю, дела! А потом глядим, а он прямо в Волгу опускается. Никто ничего понять не может. Ну и утонул, конечно.
      - Саша, расскажи не торопясь и вдумчиво только об одном моменте того дня. А именно - почему ты задержался с прыжком?
      - Особо я не задерживался, я об этом уже говорил, так, поправился немного и пошел. Почему вы на этом постоянно акцентируете внимание?
      - Потому что из-за тебя Николай не успел выпрыгнуть вовремя.
      - Чепуха это все. Мы прыгали, как всегда.
      - Да, только поправлялся ты перед выходом долгонько.
      - Еще раз чепуха! Далась вам эта поправка, я, может, и не поправлялся вовсе, мне теперь кажется, что вы сами это мне в голову вдолбили.
      - Вот как, это уже интересно, а кто конкретно вдолбил?
      - Наверное, вам лучше знать. Вы этот вопрос обсасывали.
      - Ты, наверное, что-то путаешь, мы видим тебя впервые, как и ты нас.
      - Ну не вы, так кто-то из ваших.
      - Вот это другое дело. А ты не помнишь, от кого исходила инициатива?
      - Конечно помню, об этом все время талдычил инструктор, больше-то в самолете никого не оставалось - я, он и Николай. Но Николай теперь ни подтвердить, ни отрицать этого факта не может. Кому в таком случае верить? Конечно инструктору! Вот вы и взяли за аксиому версию Андреева. Да так, что я и сам в это поверил.
      - Я мог бы с тобой согласиться, но ведь в самолете еще находились и летчики.
      - А что летчики? Что летчики? Они сидят себе в своей кабинке, и плевать им на нас с высокой крыши.
      Я призадумался. Произошедшая полгода назад трагедия поворачивалась иным ракурсом, и теперь, с позиции сегодняшнего дня, принимая во внимание события, произошедшие со мной, дело принимало довольно-таки зловещий характер. Рискнув, можно было предположить, что планировалась акция давно, а полгода назад началось претворение этого плана в жизнь.
      - Ты вот что, Санек, - я осторожно взял его за локоть, - про наш визит лучше не распространяйся. Так будет спокойнее нам всем, а если уж тебя прижмут, то отвечай: да, действительно были, но ничего нового я им не сказал. В смысле версии Андреева.
      - А кто должен меня прижать, кому я должен что-то отвечать?
      - Я не уверен вполне, но возможно, кому-то из твоих знакомых.
      - Час от часу не легче. Угораздило же меня прыгать тогда... Водку-то пить будете, я стаканы поставил?
      - В другой раз, Санек.
      - А вы что, собираетесь прийти еще раз? - Его длинный нос стал совсем унылым, и я поспешил успокоить парня:
      - Только в самом крайнем случае, если с тобой ничего не случится. Шутка. Спасибо тебе, Санек, живи и не кашляй, привет семье, а Менту особенный.
      Вырулив из частного сектора на магистраль, Макс озабоченно спросил:
      - Ну, что ты скажешь на этот раз?
      - А я как раз хотел услышать твое мнение.
      - Предпочитаю ограничиться твоим.
      - Нехорошо, Макс, я понимаю, что ты офицер ОМОНа, но хоть чуть-чуть думать должен, не все же время кулаками размахивать.
      - Если кратко, вообще-то парень мне понравился. Мне кажется, он не врет, а вот наш вчерашний клиент - инструктор - мужик гнилой, я это сразу заметил. Надо его получше пощупать.
      - Если он позволит. Давай-ка к летчику-истребителю. Если он ничего и не видел, то свое мнение на этот счет иметь должен. Если он, конечно, дома, если не повез топить в Волге очередную партию спортсменов.
      - Не должен, холодно уже, сезон, наверное, кончился.
      Сорокалетний пилот Анатолий Зинкевич жил на третьем этаже типового девятиэтажного дома. На наш звонок он отреагировал весьма своеобразно. Он долго и внимательно разглядывал нас в глазок, а потом, не открывая двери, заявил:
      - Я тут ни при чем, она пришла сама в час ночи.
      - Ну и что? - ничего не понимая, озадаченно спросил Макс.
      - Что же, по-вашему, я должен был ночью выгнать женщину на улицу? Вы сами знаете, сколько шастает сейчас хулиганья.
      - О чем вы? Да откройте, наконец, двери.
      - Не открою! Говорю же вам, она сама приперлась, нужна она мне сто лет. Слава Богу, без нее хватает, могу поделиться.
      - Мужик, ты что, рехнулся?
      - А вы кто? - после минутной паузы спросил Зинкевич.
      - Из милиции мы, открывай.
      - Так вы не муж Ларисы?
      - Нет, - наконец сообразив что к чему, жеребцом загоготал Макс. Открывай, истребитель-перехватчик, небо над Берлином пока безоблачно.
      Кроме усов и котовьих бакенбард, второй пилот имел барский халат, остроносые, восточные шлепанцы и персидскую феску с кисточкой. Узнав, что мы не мужья Ларисы, он обрадовался нам как родным. Приложив к губам указательный палец, он заговорщицки кивнул на дверь в комнату и потащил нас на кухню.
      - Извините, господа, что заставил вас ждать, но сами понимаете... обстоятельства. Чем могу быть вам полезен?
      - Вы помните такого Николая Лунина? - с места в карьер начал я.
      - Помилуйте, а кто же его не помнит? Замечательный был мужик.
      - Вот как? Вы что же - хорошо его знали?
      - Относительно, в пределах времени, отведенного для тренировок. Несколько раз, после полетов, случалось выпивать. Отличный был парень, знал кучу анекдотов и при этом умел их рассказывать. Мне он очень нравился.
      - Тогда зачем же вы его в водохранилище сбросили?
      - Да, тут действительно загадка, до сих пор не пойму. Как мог Коля, опытный и проверенный спортсмен, допустить такую лажу.