-- Внимание!
      Застрекотали киносъемочные аппараты. И в то же мгновение стало светло.
      Сквозь густо-черные окуляры отчетливо были видны окаменевшие лица, приборы и аппаратура в кабине, рябая поверхность океана и серые полосы слоистых облаков за окном. Свет бил из-за восточного горизонта. Через несколько секунд он померк, и снова все потемнело. Адмирал сорвал очки, крякнул и заслонил глаза. Так, вероятно, бывает с тем, кто заглядывает в доменную печь.
      Первая минута; Над горизонтом поднялся быстро увеличивающийся в размерах ослепительный желто-оранжевый шар.
      Вторая минута. Шар поднялся выше. Диаметр его около километра, высота -- примерно три километра. Смотреть на него без очков все еще трудно, но можно разглядеть на его поверхности темные прослойки.
      Третья минута. Шар продолжает стремительно подниматься и увеличиваться. Цвет его стал кроваво-красным, темные полосы и пятна обозначились резче. Из-за горизонта появились клубящиеся облака раскаленного пара.
      Пятая минута. Шар теряет правильную форму и превращается в пухлое багровое облако, похожее на солдатскую каску. Диаметр облака -- восемь километров, высота -- двенадцать километров. Облако тянет за собой огромный хвост пара и пыли.
      Десятая минута. Облако раздается вширь. Теперь оно напоминает исполинский гриб на скрученной клочковатой ножке. У основания гриба громоздятся тучи пара.
      Пятнадцатая минута. Шляпка гриба расплылась в веретенообразную массу, над которой вырастает второй гриб. Высота верхнего гриба -- двадцать пять -тридцать километров.
      Через полчаса над океаном неподвижно встал невиданной высоты прямой столб серебристо-серого цвета. Вершина его упиралась в туманное пятно, расползавшееся где-то в ионосфере, на высоте ста -- ста пятидесяти километров над океаном.
      Адмирал откинулся на спинку кресла и перевел дыхание. Ученые лихорадочно возились у своих приборов. Были слышны их отрывистые возгласы:
      -- Двадцать пять тысяч... тридцать...
      -- Температура падает медленнее, чем мы рассчитывали, Джеймс.
      -- Оставьте этот спектрограф в покое...
      -- Здесь что-то не так, джентльмены!
      -- Ага! Радиоуглерод... Позвольте, а это еще что такое?
      -- Восемьдесят тысяч каунтов!
      -- Пора выбираться отсюда...
      -- Ни за что, пока я не кончу! Внезапно самолет сильно встряхнуло. Встревоженный адмирал приказал лечь на обратный курс. И тут кто-то крикнул:
      -- Атолл горит!
      Сквозь облака пара у основания огненного столба мерцало красно-желтое пятно. Это горел, рассыпался и тончайшим прахом уносился внутрь столба обреченный атолл;
      Он продолжал гореть и под водой.
      Чарли и Дик, убаюканные легкой качкой, спали и счастливо улыбались во сне. Им снилось, что они стали миллионерами. У них есть своя строительная контора, и строят они только огромные башни с алюминиевыми колпаками. Сам человек в тропическом шлеме почтительно здоровается с ними и предлагает им виски с содовой и консервированное пиво.
      КВАДЖЕЛЕЙН
      -- Проклятый ветер... Ну кто бы мог подумать? Адмирал Брэйв раздраженно ткнул окурок сигары в красивую большую раковину, служившую пепельницей.
      -- Одному богу известно, что получится из всего этого...
      Полковник Смайерс насупился. Генерал Коркран усмехнулся, показав мелкие желтоватые зубы, и откинул со лба жидкую, влажную от испарины прядь.
      -- Ничего, адмирал. Вы еще должны благодарить бога, что ветер был западный. Представляете, что бы было, если бы ему вздумалось подуть с севера? Как раз в эту сторону, на Кваджелейн?
      -- Тогда прежде всего досталось бы вашему великолепному теплоходу... "Санта-Круц", или как его там...
      -- Вот именно. И хлопот было бы много больше. Лучшее из двух зол -меньшее. Брэйв вздохнул:
      -- Боюсь, хлопот нам хватит и теперь. Ведь на Ронгелапе была наша метеостанция. Четырнадцать нижних чинов и лейтенант.
      -- И они...
      -- Попались. Точно так же, как и туземцы.
      -- Черт побери, -- пробормотал Смайерс, вертя зажигалку, -- не хотел бы я быть на их месте. Но, боюсь, я не совсем понимаю, что же произошло... Неужели все это наделала наша бомба?
      -- Нет, -- желчно сказал Коркран, -- это не наша бомба. Это последнее великое противостояние Марса. Не будьте таким... э-э... младенцем, Смайерс. Дело серьезное.
      Брэйв исподлобья взглянул на него, но промолчал. Смайерс обиженно поджал губы:
      -- Я, разумеется, не ученый. Я только строитель. Но... полагаю, как участник операции, я мог бы рассчитывать на... на более вразумительное объяснение. Ронгелап... туземцы, метеостанция -- и наша бомба! И при чем здесь ветер, скажите на милость?
      Коркран снял очки, достал из нагрудного кармана кусочек замши и принялся протирать стекла. Без очков и тропического шлема, за который Смайерс втихомолку называл его "английским резидентом", лицо генерала-ученого стало каким-то детским и растерянным.
      -- Хорошо, Смайерс, попробую объяснить вам популярно. Полмесяца назад мы произвели взрыв нашего устройства -- так? Я не буду вдаваться в подробности термоядерного процесса, это долго и скучно. Главное то, что над местом взрыва возникло, по-видимому, плотное облако радиоактивных продуктов взрыва. И ветер понес это облако на северо-восток. К счастью, -- на северо-восток, а не на юг, не сюда, на Кваджелейн. Но и на северо-восток было достаточно плохо. На пути облака оказался атолл Ронгелап с населением в две сотни канаков и с нашей метеостанцией...
      -- Понятно, понятно, -- проворчал Смайерс. -- Они все заболели атомной горячкой... Искренне благодарен вам, мистер Коркран. -- Он подумал и добавил с глубокомысленным видом: -- За границей, должно быть, теперь поднимется бешеный шум. Но ведь никто не мог предположить таких последствий, как вы думаете?
      Коркран водрузил очки на нос и надменно взглянул на него:
      -- Считается, что мы должны были учесть все, -- даже невозможное.
      Брэйв отсутствующим взглядом смотрел куда-то поверх головы генерала, неслышно барабаня пальцами по столу. Он никогда не любил дельцов, перед которыми ему приходилось пресмыкаться, и ученых, от которых в той или иной степени зависела мощь армии и флота. Вдвойне несимпатичны были ему дельцы и ученые в мундирах, как этот Смайерс и Коркран. Но сейчас они делили с ним ответственность за то, что произошло. Его неприятности были их неприятностями. Он закурил новую сигару и благосклонно кивнул генералу-физику:
      -- Вполне с вами согласен, Коркран. В таких делах всегда есть риск... большой риск. Смайерс вздохнул:
      -- Интересно, в каком они сейчас состоянии? -- Кто? -- Те... туземцы и служащие метеостанции.
      -- А... не знаю, право, -- сказал Брэйв. -- Их привезли сюда, на Кваджелеин, и разместили в гарнизонном госпитале. Ими занимается некто Нортон, полковник, сотрудник АВСС (комиссия по наблюдению за жертвами атомной бомбы. Создана в Японии после взрыва атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки (август 1945 года)). Я вызвал его из Японии и он прилетел через день после взрыва.
      -- Большой специалист? -- Говорят, лучший в мире. -- Еще бы! -- хмуро проворчал Коркран, -- Почти десять лет возится с японцами, пострадавшими в Хиросиме и Нагасаки. Должен же он чему-нибудь научиться за это время...
      -- Он будет здесь через час, я думаю, -- сказал Брэйв. -- Кстати, Коркран, вы, кажется, принимали участие в испытаниях первой водородной бомбы в пятьдесят втором. Случилось ли тогда что-нибудь подобное?
      -- Нет, все прошло нормально.
      -- И чем вы это объясняете?
      Коркран пожал плечами: ..
      -- Эти водородные бомбы -- капризные штуки. Чрезвычайно трудно предсказать все последствия взрыва, Понимаете... слишком много факторов, которые трудно или невозможно учесть заранее.
      -- Например?
      -- Гм... Форма оболочек, их толщина... материал. Гм... Расположение урановых запалов... Мало ли что... Кстати, почему вы называете их бомбами?
      -- То есть...
      -- "Бомбы"! -- Коркран презрительно фыркнул. -- Даже то чудище, которое мы испытывали сейчас, весило со всеми приспособлениями около сорока тонн. А в пятьдесят втором это был чудовищный, неуклюжий фургон весом в семьдесят тонн, и будь я проклят, если кто-нибудь знал заранее, что из него получится!
      Смайерс с любопытством взглянул на генерала, На лице которого изображалась смесь самодовольства и крайней степени брезгливости.
      -- Значит, можно ожидать, что следующий экземпляр будет уже настоящей бомбой?
      -- Возможно. Видите ли, господа, первая термоядерная установка была чрезвычайно примитивной по конструкции. Смесь жидкого дейтерия и жидкого трития, устройства для их хранения, необычайно громоздкие и нерентабельные... Сейчас мы испытали более совершенный образец; Основой в нЕм было твердое вещество - соединение лития с дейтерием и тритием.
      Брэйв зевнул.
      -- К сожалению, -- проговорил он, -- первенство здесь принадлежит не вам.
      -- Русским? -- спросил Смайерс. -- Увы, да.
      Генерал Коркран покраснел.
      -- Ничего нет удивительного! -- сердито выкрикнул он.-- Они тоже не зевают, да никогда и не зевали, если
      вам угодно знать.
      -- А! -- сказал Брэйв. -- Вот и Нортон! В комнату вошел высокий, худощавый человек с утомленным лицом, в коротких штанах и простой серой рубашке с засученными рукавами.
      -- Позвольте вас познакомить, господа. Полковник Нортон -- генерал Коркран...
      -- Мы уже знакомы... во всяком случае, -- заочно, -- буркнул Коркран кивая.
      -- Полковник Нортон -- полковник Смайерс.
      -- Очень рад, сэр, -- сказал Смайерс.
      -- Ну, как у вас там? -- спросил Брэйв, когда Нортон опустился в кресло у окна.
      -- Никто не умер? -- насмешливо процедил Коркран. Нортон внимательно взглянул на него, затем посмотрел на Брэйва:
      -- Я думаю, все в порядке, сэр. Опасности нет никакой.
      -- Слава тебе, господи, -- сказал Брэйв.
      -- Хорошо, что вы вызвали меня сразу же, -- продолжал Нортон. -- Я успел произвести полную дезактивацию, промывание желудков и прочее...
      -- Воображаю! -- хмыкнул Коркран. -- Думаю, что теперь можно поручить лечение вашим местным врачам. Я дал необходимые инструкции, и они справляются превосходно... Одним словом, если дело только в этих беднягах с Ронгелапа, то все в порядке.
      -- Что вы имеете в виду? -- нахмурился Брэйв.
      -- Не пугайте адмирала, доктор! -- насмешливо осклабился Коркран. - Он и так достаточно переволновался из-за этих несчастных канаков. Вы представляете, что теперь будет с мировым общественным мнением?
      -- Черт бы его побрал! -- с большим чувством сказал Брэйв.
      -- Не знаю, джентльмены... -- Нортон встал. -- Для меня человеческая жизнь есть человеческая жизнь, не меньше. Независимо от общественного мнения. Лучевые удары -- это очень болезненно и очень опасно. Вряд ли. они могут быть темой для шуток...
      Он шагнул к двери, но в этот момент на пороге появился лейтенант Погги, адъютант Брэйва.
      -- Прошу прощения, сэр, -- сказал он. -- Радиограмма полковнику Нортону.
      -- Откуда? -- удивленно спросил Нортон, протягивая руку за листком.
      -- Из Токио.
      Нортон торопливо развернул бланк.
      -- Черт... -- хрипло сказал он.
      -- Что? Что случилось? -- Брэйв медленно поднялся, опираясь руками о стол.
      Нортон протянул адмиралу радиограмму:
      -- Мне надо немедленно возвратиться в Японию. Наступила тишина. Наконец Брэйв осторожно положил желтый листок на стол и провел ладонью по побледневшему лицу.
      -- Так, -- проговорил он. -- Ну что ж... Погги! (Адъютант выжидательно глядел на адмирала.) Мой самолет -- для мистера Нортона. В Токио, сейчас же!
      * ЧАСТЬ 2. НЕБО ГОРИТ. *
      новый год
      Для японца -- во всяком случае, для японца, не потерявшего голову и уважение к традициям в неразберихе войны и в сутолоке жизни больших городов, -- Новый год -- всегда событие исключительной важности. Те, кто в полночь тридцать первого декабря с благоговением прислушивается к звонким ударам храмового колокола, знают, что с последним, сто восьмым ударом, все неприятности, пережитые в старом году, исчезают, рассеиваются, как дурной сон, и жизнь снова начинает сиять чистым светом радости и надежд. Поэтому к встрече нового, 1954 года, или 29 года эры СЕва (В Японии летоисчисление ведется не по европейскому образцу, а по годам правления императоров. Эра Сева началась со вступлением на престол императора Хирохито в 1926 году), в семье Сюкити Кубо-сава готовились по всем правилам. Накануне старая КиЕ, маленькая Ацу и Умэ тщательно и ревностно провели "сусу-хараи" -традиционную уборку дома: известно, что счастье и удача нового года входят только в чистый дом. На улице, перед входом в дом, были установлены красивые "кадо-маду" -- каждая из трех косо срезанных стволов бамбука, украшенных ветками сосны и сливы, -- символизирующие пожелание здоровья, силы и смелости. Над дверью красовался внушительный "симэ-нава" -- огромный жгут соломы, охраняющий дом от всякого зла и несчастья. Кладовая была полна съестных припасов, праздничных кушаний и напитков, которыми хозяину и домочадцам предстояло угощаться и угощать в течение всей первой недели января; в шкафу для каждого члена семьи было приготовлено свежее белье и новая одежда. А в самой большой и светлой комнате стоял низенький столик, покрытый двумя листами чистой бумаги, на котором лежали друг на друге, увенчанные аппетитным красным омаром, два "кагами-моти" -- символы удачи -- круглые пироги из толченого отваренного риса. Им предстояло пролежать до одиннадцатого января, чтобы затем быть добросовестно съеденными.
      Короче говоря, праздник обещал быть по-настоящему радостным и веселым, как это принято в каждой семье порядочного японца.
      Сам Сюкити Кубосава, в прошлом ефрейтор корпуса береговой обороны, а ныне радист рыболовной шхуны "Дай-дзю Фукурю-мару", что в переводе означает "Счастливый Дракон No 10", считал себя человеком передовым и не придавал какого-либо значения декоративной стороне новогоднего праздника. Но, во-первых, эта сторона кое-что значит для торжественного настроения, без которого немыслимы праздники подобного рода; во-вторых, как и всякий истинный японец, Кубосава был немного суеверен и втихомолку верил в чудесные свойства "кадо-мацу", "симэ-нава" и прочих атрибутов встречи Нового года. Поэтому он никогда не мешал теще, этому великому, известному всему Коидзу знатоку старых обычаев, действовать по-своему. И КиЕ старалась в полную меру знаний и способностей.
      Шумная, суетливая, она успевала работать сама, давать указания маленькой Ацу и старшей внучке и отвечать на бесконечные вопросы семилетней Ясуко.
      Кубосава, расположившись на чистой циновке с газетой в руках, с любопытством прислушивался к разъяснениям старухи по поводу "кагами-моти". Оказывается, эти круглые сухие ковриги делаются по образу и подобию счастливого зеркала, при помощи которого в незапамятные времена боги выманили из пещеры обиженную богиню света Аматэрасу.
      -- А почему? -- спросила Ясуко. -- Как же? Разве Ясу-тян (Тян -суффикс, придающий японским именам уменьшительно-ласкательный оттенок) не знает, что солнышко приносит нам свет и тепло? Солнышко и есть сама великая Аматэрасу, наша прародительница. Она дает нам свет и счастье. Вот бабушка и испекла кагами-моти, чтобы в новом году в наш дом пришло счастье...
      -- И сусу-хараивы тоже делаете для этого?
      -- Конечно! Нельзя пыль и грязь переносить из старого года в новый. Не будет удачи.
      -- Значит, в прошлом году мать убрала дом не так, как надо... -- не удержался Кубосава.
      -- Что вы, что вы, Сюкити-сан! (Сан -- суффикс, употребляемый в японских именах при почтительном обращении.) Нельзя так говорить -- удача может обидеться!
      Кубосава вздохнул. Удача... Конечно, со стороны могло показаться, что он достаточно удачлив. Стотонная шхуна, на которой он служил, принадлежала самому Нарикава -- человеку, весьма уважаемому в Коидзу. Хозяин благоволил к нему за почтительность и усердие, за то, что он в свое время был в армии и понимал толк в дисциплине. Зарабатывал Кубосава не очень много, но все же гораздо больше, чем простой рыбак. Кроме того, должность ставила его в привилегированное по отношению к прочим положение: он входил в рыбацкую аристократию, в тот круг людей, к которому принадлежали капитаны, начальники лова -- "сэндо", радисты. Как будто бы ясно, что оснований жаловаться на судьбу у него не могло быть. А между тем счастье упорно обходило его домик, В котором он жил с женой, двумя дочками и старухой тещей. Дело в том, что "Счастливому Дракону" не везло. Своего названия он не оправдывал, возможно, потому, что был десятым "Счастливым Драконом", зарегистрированным в списках государственной инспекции морского промысла. Как бы то ни было, улов и, следовательно, доля в наградных с каждым рейсом становились все меньше и меньше. А во время последнего плавания несчастная шхуна попала в индонезийские воды и была задержана за браконьерство. Поистине несчастливый год! Хорошо еще, что удалось откупиться от пограничников уловом. Обычно такие дела оканчивались конфискацией орудий лова и даже самой шхуны, а команду во главе с капитаном сажали на шесть месяцев в тюрьму.
      Неудачи "Счастливого Дракона" выводили толстого Нарикава из себя. Правда, хозяин мог утешаться тем, что все сошло относительно благополучно. Как-никак, шхуна осталась цела, снасти не отобраны, и сам он не был вовлечен ни в какие неприятности. Такому обороту дела хозяин был обязан той традиции, которая свято соблюдается рыбаками всех приморских городков, вроде Коидзу. Пограничники соседних стран, задержавшие японских браконьеров в своих водах, могут сколько угодно опрашивать капитана, начальника лова -- сэндо и команду -- всех вместе и каждого в отдельности, -- пытаясь выяснить, почему они вели лов в чужих водах. Задержанные, чем бы это им ни грозило, будут дружно и угрюмо отстаивать два положения: во-первых, в чужие воды они зашли по незнанию; во-вторых, сделали они это сами, по своей воле, без ведома и, уж конечно, вопреки воле хозяина.
      Однако факт остается фактом. Шхуна приносила убытки, а для команды это было вопросом жизни. Сюкити Кубосава в последнее время с трудом сводил концы с концами. Правда, у него были кое-какие сбережения, к тому же он мог от времени до времени подрабатывать на берегу -- на ремонте дешевых отечественных приемников, которыми пользовалось большинство его земляков и которые не отличались высоким качеством. По зато не отличалась качеством и та одежда, которой пользовалась семья Кубосава, особенно одежда девочек. Казалось, она горела на них. Сильно подорожал рис, поднялись цены и на другие продукты. Сбережения таяли, и никаких побочных заработков больше не могло хватать на жизнь. Кубосава даже забыл о тех временах, когда вечером можно было всласть посидеть с приятелями в какой-нибудь унагия (унагия -ресторан, где подаются блюда из угрей).
      "Ничего, -- утешала его жена. -- Скоро снова начнется сезон, и вам обязательно повезет. Только бы продержаться до первого рейса, а там вы получите аванс... Вспомните только, как плохо было во время войны!"
      Что ж, она права. Нет ничего ужаснее, ничего непоправимее войны. В памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись, над своей рацией и прислушивался к оглушительному грохоту зениток и зловещему гулу американских бомбардировщиков "Би-29", идущих на Токио. Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из заросших травой капониров на вершине горы, под которой расположен Коидзу.
      Хорошо, что все это позади. И все же... Бедная маленькая Ацу! Ей тяжело, она отказывает себе во всем и старается скрыть это. И девочки... Они давно не видели от отца подарков. Очень, очень скверно...
      Кубосава отбросил газету и поднялся. Не годится предаваться мрачным мыслям в канун Нового года. В новом году все, несомненно, будет по-другому. Счастье в дом, черт из дома! Сегодня последний день старого года, день забвения всех пережитых невзгод. Он хлопнул в ладоши:
      -- Ну что? Скоро ли у вас будет готово? Не пора ли подкрепиться?
      Старая КиЕ обернулась и хотела ответить, но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге появилась массивная фигура самого хозяина, господина Нарикава.
      -- Разрешите войти? -- низким, простуженным голосом прогудел он.
      Кубосава обомлел. Перед ним качалось желтое одутловатое лицо с узкими припухшими глазками и седой щеточкой усов над улыбающимся ртом.
      -- Вот, решил навестить вас, Кубосава-сан. Давно уже собирался...
      КиЕ, Ацуко и Умэ склонились в почтительном поклоне. Ясуко испуганно таращила черные глазенки, прячась за спиной бабушки. Первой опомнилась КиЕ:
      -- Входите, входите, господин Нарикава!.. Входите без церемоний. Как же, какая честь... сам хозяин навестил!.. Сюкити, что же ты стоишь столбом?
      Кубосава пришел в себя. Семеня ногами и кланяясь, он подбежал к Нарикава и принял у него из рук тяжелую суковатую трость.
      -- Прошу вас, входите, пожалуйста... Конечно, сам хозяин! Я прямо-таки растерялся от неожиданности... Простите великодушно!
      -- Тут только он заметил остановившихся в дверях капитана Одабэ и сэндо Тотими.
      -- Входите, входите, Одабэ-сан, Тотими-сан! .Какая радость, какая честь! Навестить мое скромное жилище... Никогда не забуду этого благодеяния.,
      Действительно, приход хозяина был большой честью и большим благодеянием. Капитан и сэндо довольно часто навещали радиста, но никто из них, да и мало кто в Коидзу, мог похвастать тем, что принимал у себя богатого, влиятельного и отнюдь не склонного к. фамильярности со своими служащими Нарикава. А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал:
      -- Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на КиЕ-тян, хе-хе-хе...
      -- Хе-хе-хе... -- залился сэндо.
      Старая КиЕ поклонилась:
      -- Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели...
      -- Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время...
      -- Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж...
      -- Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой...
      Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались.
      -- Разрешите предложить вам скромно закусить, -- сказал Кубосава.
      Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ?
      Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его.
      -- А ты как думаешь, Тотими?
      -- Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен...
      -- Помнится, КиЕ-тян была мастерицей готовить.
      -- Да, мать готовит очень хорошо,-- сказал Кубосава. Гости выпили по чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем КиЕ, гордая и счастливая, подала "тосо" -- рисовое вино, заправленное пряностями. Нарикава выпил две чарки, шумно отдулся и вытер глаза.
      -- Замечательное тосо! -- проговорил он. -- Моя жена делает значительно хуже. Как тебе это удается, КиЕ-тян?
      -- Право, Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал... Как я делаю? Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино...
      -- Ага, в шелковый мешочек! А моя кладет в серебряную сетку... Я пришлю ее к тебе. Пусть поучится.
      -- Ах, что вы говорите, Нарикава-сан! Мне ли учить вашу почтенную супругу...
      Подали "дзони" -- бобовый суп с поджаристыми комочками рисового пудинга, ломтиками курятины и овощами.
      -- Настоящий дзони! -- похвалил Нарикава. -- Я уж думал, такого теперь нигде не делают. Всюду пошли новые моды...
      -- Совершенно правильно, -- подхватил Тотими. -- Все стараются жить, как на Западе. Конечно, в наше время без этого не обойтись, но нельзя же без разбора...
      Блюда следовали за блюдами, палочки для еды оживленно стучали о фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал:
      -- Большое спасибо! Замечательно вкусно! Мы отпраздновали настоящий старинный бонэнкай (Бонэнкай -- "встреча забвения старого года" -проводится тридцать первого декабря в семьях, следующих старым традициям).
      Сэндо поспешно достал портсигар и протянул хозяину. Нарикава закурил.
      -- А теперь, -- продолжал он, -- мне хотелось бы посоветоваться кое о чем с вами, Кубосава-сан. Если вы не возражаете, конечно.
      По знаку Кубосава старая КиЕ и Ацу быстро убрали посуду, поставили перед гостями бутылку рисовой водки -- "сакэ" и крохотные чарки и исчезли в соседней комнате.
      -- Прошу прощения, Кубосава-сан, -- сказал Нарикава, принимая от Тотими чарку с сакэ, -- что осмеливаюсь беспокоить вас делами в вашем доме и в такой день. Разумеется, непростительная бесцеремонность. Но... время не терпит.
      Рука Кубосава, державшая бутылку, замерла.
      -- Слушаю вас со вниманием, -- пробормотал он.
      -- Тогда я хотел бы, чтобы вы все выслушали меня и высказали свое мнение.
      Нарикава помолчал, собираясь с мыслями.
      -- Так вот. Как вы знаете, дела наши в этом году были очень плохи. Я уже забыл, когда "Счастливый Дракон" приходил с полным трюмом рыбы...
      Сэидо раскрыл было рот, но Нарикава досадливо отмахнулся от него:
      -- Знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Правда, другие шхуны и другие владельцы тоже не в лучшем положении. И я не собираюсь относить свои неудачи за счет плохой работы капитанов или начальников лова, тем более что вы все заинтересованы в богатом улове не меньше меня.
      "Наверно, даже больше", -- подумал Кубосава.
      -- Нет, не собираюсь. Но факт остается фактом -- рыбы вы не привозите. Это убытки. Это разорение. А если я разорюсь, куда вы пойдете?
      Нарякава взял еще одну сигаретку, чиркнул спичкой и затянулся:
      -- Я скорблю при мысли о том, что произойдет со мной, с вами и с вашими семьями, если такое положение будет продолжаться и дальше. Пусть прошлые наши неудачи уйдут навсегда вместе со старым годом! Забудем их. Но тем осторожнее должны мы быть в будущем, новом году. И я решил: в новом году вы выйдете в море как можно раньше.
      Сердце Кубосава забилось.
      -- Когда? -- спросил он.
      -- Полагаю, не позже двадцатого. Двадцатое января я имею в виду. А может быть, и раньше. Вы хотите что-то сказать, Одабэ-сан?
      -- Извините, хозяин, -- капитан кашлянул. -- В январе еще не кончается период штормов.
      -- Мне это известно, -- усмехнулся Нарикава. -- Вам придется трудно. Но разве рыбаки боятся штормов? Или "Счастливый Дракон" -- дырявая лоханка, а не новая шхуна?
      -- "Счастливый Дракон" в полном порядке, хозяин.
      -- Твое мнение, сэндо?
      -- Преклоняюсь перед вашим решением, Нарикава-сан, -- поспешно отозвался Тотими, упираясь руками в пол и кланяясь. -- Нам не привыкать рисковать, и мы сделаем все, чтобы вы были довольны.
      -- Как со снастями?
      -- Старые починены, новые, которые вы изволили купить в июле, приведены в готовность. Мы вполне готовы, Нарикава-сан.
      -- Нужно только погрузить продовольствие, воду и солярку, -пробормотал Одабэ. Нарикава кивнул.
      -- У вас, Кубосава-сан, я не спрашиваю. У вас всегда все в порядке, не правда ли?
      -- Смею надеяться, -- дрожащим от радости голосом сказал радист.
      -- Вот и превосходно! Значит, вы сможете выйти в любой день. Теперь еще одно.
      Все трое изобразили на лицах почтительное внимание.
      -- Постарайтесь все-таки не залезать в чужие воды. Один раз вам это сошло, хотя вы остались без заработка, а я без тунца. Но не надо искушать судьбу. Конечно, риск есть риск, рыбак, боящийся риска, -- не рыбак. Но я не желаю рисковать шхуной. Конфискация шхуны приведет меня к разорению, а вас -- к нищете. С другой стороны... -- Он отложил сигарету и обвел всех жестким. взглядом. -- С другой стороны, если вы вернетесь без рыбы, нам придется расстаться. Всегда помните, что ваше благополучие, как и благополучие других рыбаков, зависит от процветания хозяина. Вот все, что я хотел вам сказать.
      Сэндо поклонился еще раз. Капитан Одабэ почесал в затылке. Кубосава же почти ничего не слышал. Мысли его были заняты другим. "Выход двадцатого... может быть, раньше... Значит, аванс... Тысяч десять иен... ну, пусть вoceмь. Прежде всего обновки для девочек, новое кимоно для Аду. Что-нибудь для КиЕ. Купить рис. Да, новый год начинается прекрасно. Поистине "счастье в дом, черт из дому"... Он вздрогнул и виновато улыбнулся:
      -- Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан?
      -- Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам.
      -- Я счастлив...
      -- У меня сейчас полно народу -- родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан -- холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан.
      -- Хе-хе-хе, -- заблеял сэндо.
      -- А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом.
      Сэндо поперхнулся.
      -- Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... -- Нарикава с трудом Поднялся, опираясь на плечо сэндо.
      Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.
      Проводив гостей до ворот, он поклонился в последний раз и сказал:
      -- Спасибо вам за вашу доброту ко мне в этом году. Прошу не оставить меня вашими милостями и в новом году.
      Утро первого января выдалось ненастное. С океана дул холодный ветер, небо было обложено низкими серыми тучами, моросил дождь.
      Но это не могло помешать празднику. Нравы в Коидзу патриархальны и консервативны, как и в сотнях других крохотных, ничем не примечательных рыбацких городков, которые лепятся по берегам Страны Восходящего Солнца от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных заливов южного Кюсю. Правда, через Коидзу проходит железная дорога, и всякий желающий может добраться до Токио за несколько часов. Тем не менее влияние огромной;
      беспокойной столицы в провинциальном городке ощущается слабо. Рыбакам и мелким лавочникам, которые составляют основу населения Коидзу, вполне достаточно десятка его ресторанчиков, небольшого кинотеатра и местной газеты. И праздники, особенно Новый год, они встречают, как встречали их предки, -- обстоятельно, серьезно, весело.