За оставление старика в зале оказалось человек десяток. Остальные были против.
      Ободрившийся было при словах Свиридова, но теперь не видя поддержки у делегатов съезда, старик обиженно запахнул полу полушубка.
      - Ладно! - сердито заговорил он. - Прогоняйте. Хрен с вами... А тебе я, - пригрозил он Подтелкову костылем, - припомню!.. Истинный господь, припомню!..
      Казаки засмеялись.
      - Пропустите его, товарищи! - так же спокойно, но чуть побледнев от волнения, сказал Подтелков.
      Что-то бормоча и отплевываясь, старик исчез в дверях.
      - Вот такие нам и зло делают, - сказал Щаденко. - Я этого старика хорошо знаю. Богач, лютый человек... Кроме пакости, от него ничего нельзя ожидать... Видите, как ему правда глаза заколола...
      Речь Щаденко была убедительной. Его казаки слушали внимательно. Он говорил, что если трудовые казаки-фронтовики не расправятся с правительством Каледина, которое их толкает к гибели, то неизбежно начнется гражданская война, в которой погибнет все хозяйство казака, погибнет все народное хозяйство, так как рабочие бросят шахты, разбегутся, станут рудники, застынет промышленность, и казачество, вдоволь испытавшее все ужасы войны, будет, как и весь русский народ, обречено на голод, на отсутствие предметов первой необходимости: соли, мануфактуры, керосина и прочих промышленных товаров.
      - За советскую власть, - говорил Щаденко, - стоят многие миллионы рабочих и крестьян, и, конечно, не маленькой кучке казаков справиться со всем русским народом. Эта борьба была бы не в пользу казачеству. Она его вконец разорила бы. Рассчитывать на выгоду от такой войны только генералы, помещики и капиталисты, которые хотят вернуть себе отобранные у них народом фабрики и землю...
      - Я прошу дать мне слово! - попросил Свиридов.
      - Как фамилия? - спросил у него Подтелков. - И от какого полка?
      - Урядник Свиридов. Он сорок четвертого полка.
      - Слово предоставляется Свиридову! - объявил Подтелков. - Делегат сорок четвертого полка.
      Твердо шагая, Свиридов подошел к трибуне, повернулся лицом к делегатам.
      - Станишники-односумы, - начал он уверенно. - Дозвольте мне, что называется, напрямки с вами поговорить. Вот тут много уже выступало людей, и все это они зовут нас поднять оружье на генерала Каледина, сместить его с атаманского места и на место его, стало быть, выбрать какого-нибудь своего советского атамана...
      - Не атамана, а советский революционный исполнительный комитет, поправил его Кривошлыков.
      - А это все едино, - отмахнулся Свиридов. - А у меня мнение другое. До рвотины надоела нам война проклятая. Сколь уж мы с вами нагляделись на реки крови, пролитой на войне, сколько мы навидались трупов... Из души воротит, как вспомнишь об этом... А нас тут наталкивают, чтобы мы снова начали кровь проливать, генералов да офицеров своих били... Нет! Надоело нам все это дело. Хватит! Надобно замириться с атаманом Калединым да попросить, чтоб нас скорей по-домам распустили...
      - Правильно! - отозвалось несколько голосов. Но большинство молчало, обдумывая сказанное Свиридовым.
      От дверей к столу прошел чубатый казак и подал Подтелкову какую-то бумажку. Подтелков прочитал и, укоризненно покачав головой, отдал ее Востропятову. Все в президиуме прочитали принесенную казаком бумагу. Кривошлыков бурно вскочил со стула и, перебивая Свиридова, взволнованно крикнул:
      - Товарищи фронтовики! Вот сейчас товарищ, выступая, сказал, что надо помириться с Калединым да спокойно разойтись по домам. И некоторые из вас его поддержали, кричат "правильно!" Нет, товарищи, неправильно это! Не имеем права мы разъезжаться по домам, пока не закончим начатого дела... Дай, Федор, телеграмму! - обернулся он к Подтелкову.
      Тот подал ему бумажку, которую только что читали все в президиуме.
      - Вот! - потряс ею над своей головой Кривошлыков. - Это телеграмма Каледина к командиру нашей дивизии. Казаки ее перехватили на телеграфе да принесли сюда... Каледин приказывает арестовать весь наш съезд... Вот так, товарищ урядник, - обернулся Кривошлыков к Свиридову. - Вы предлагаете помириться с Калединым, а он приказывает вас и ваших товарищей арестовать. Простите, что я вас прервал, продолжайте свою речь.
      Сообщение Кривошлыкова вызвало возбуждение. Некоторые фронтовики, вскочив на парты, разгневанно размахивая руками, орали:
      - Нас заарестовать?.. Да мы этому Каледину голову оторвем!..
      - Пойдем побьем всех буржуев!..
      - Веди, Подтелков, на Новочеркасск!..
      Все еще стоя у трибуны, Свиридов пробовал что-то говорить, но его голос тонул в общем гаме. Он растерянно оглянулся и пошел на свое место.
      - Тише! Тише! - успокаивая расходившиеся страсти, кричал Подтелков.
      Понемногу голоса стали утихать.
      - А ну, пропустите! - послышался в дверях басовитый голос. Казаки дали дорогу. Позванивая шпорами, в класс вошло пять офицеров. Впереди, прихрамывая, шел полнотелый, черноусый есаул. Делегаты притихли, выжидающе глядя на вошедших. Подтелков на всякий случай нащупал в кармане наган.
      Подойдя к настороженно наблюдавшему за вошедшими офицерами президиуму, черноусый есаул вытянулся, приложив ладонь к папахе.
      - Честь имею представиться, - прищелкнул он каблуком, - есаул Скворцов. В распоряжение комитета донского революционного казачества привел три эшелона казаков. Мои офицеры, преданные революции, - указал он на своих офицеров. Те, звякнув шпорами, козырнули.
      - В подтверждение своих слов, - гудел есаул Скворцов, подавая Подтелкову пропуск, подписанный уполномоченным Совнаркома по Южному фронту, - пожалуйста, мой документ. А теперь, господин председатель, прошу дать мне слово.
      - Пожалуйста, - разрешил Подтелков.
      - Станичники, друзья, односумы, братья! - заговорил он, скинув шапку. - К вам я обращаюсь с приветом от имени ваших братьев, революционных казаков нашего полка. Я не знаю, что говорилось на вашем съезде, что вы решили делать. Казаки нашего полка уполномочили меня заявить вам о том, что все они единодушно считают нужным объявить войсковое правительство Каледина низложенным. Всю власть они предлагают передать в надежные руки революционного комитета, избранного революционным казачеством...
      - Ура-а! - радостно воскликнул Подтелков. - Ура-а!
      - Ура-а! - подхватил президиум, поднимаясь.
      - Ура-а! - закричали многие делегаты, размахивая шапками.
      Более осторожные из делегатов еще молчали и оглядывались. Но, видя, что все кричат, поддались всеобщему порыву, тоже закричали "ура".
      Есаул Скворцов и его смущенно улыбавшиеся офицеры хлопали в ладоши.
      Появление на съезде фронтовиков офицеров и взволнованная речь есаула Скворцова положили конец колебанию некоторых фронтовиков. Теперь почти все были полны решимости и единодушия бороться с калединской контрреволюцией.
      Председателем революционного казачьего комитета был избран Подтелков, товарищем председателя - хорунжий Ермилов, секретарем - прапорщик Кривошлыков, членами - Лагутин, Головачев, Сверчков, Кудинов, Востропятов, Прохор Ермаков и ряд других фронтовиков.
      На съезде была принята такая резолюция:
      "Съезд, фронтового казачества, учитывая создавшееся положение на Дону, обсудив его, решил взять на себя революционный почин освобождения трудового населения, и прежде всего трудового казачества, от гнета контрреволюционеров из Войскового правительства, генералов, помещиков и капиталистов, мародеров и спекулянтов.
      Съездом образован Военно-революционный комитет, который войдет в историю славного Дона, к которому, впредь до образования новой власти трудового казачества, с этого числа переходит власть в Донской области.
      Съезд и Военно-революционный комитет призывают все казачьи части, все трудовое казачество, все трудовое население Донской области отнестись с доверием к нему, сплотиться, сорганизоваться для поддержки Военно-революционного комитета.
      Братья и товарищи! Устраивайте собрания сотенных, полковых и других комитетов, собрания частей, станичные и сельские сходы, выносите резолюции о поддержке, отстраняйте контрреволюционеров, арестовывайте мешающих делу создания трудовой власти, устраивайте перевыборы командного состава, присылайте ходоков для связи.
      Смело за свободу и счастье трудящихся!
      Ночь с 10 на 11 января 1918 года".
      По предложению Подтелкова была послана телеграмма Ленину, в которой сообщалось, что съезд фронтового казачества Донской области признавал центральной властью Российской Федеративной Республики Центральный Исполнительный Комитет. Фронтовики предложили революционному комитету в ближайшие же дни создать съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов Донской области.
      Представитель центра Янышев, выступая, сказал, что в ближайшее время в Петрограде состоится III Всероссийский съезд Советов, на который надо выделить делегацию от фронтового казачества. Предложение это было встречено с шумным одобрением. Делегатами были избраны Прохор Ермаков, вахмистр Востропятов и урядник 28-го казачьего полка Захаров.
      XVI
      На Дону образовалось двоевластие: с одной стороны, Войсковой круг во главе с генералом Калединым, а с другой - Военно-революционный комитет, избранный казаками-фронтовиками. Казачество растерялось, не зная, какую же власть признать. Правда, это относилось к среднему казачеству. Беднейшее казачество сразу же потянулось к ревкому, а верхушка - к Каледину.
      Середняки воздерживались открыто высказаться за ту или другую власть, выжидая, как дело покажет. Но в таких "нейтральных" семьях шла скрытая, глухая борьба. Старые казаки явно были настроены за Каледина. Фронтовики же, только что вернувшиеся с фронта или еще находящиеся в частях, считали себя большевиками. Между ними и их отцами и дедами шли бесконечные споры о том, кто лучше - Каледин или большевики. Иногда, не сумев убедить друг друга словами, противные стороны доходили до мордобоя...
      ...Узнав о создании в Каменской революционного комитета казачества, Каледин всполошился. Он послал в Каменскую делегацию.
      Делегация говорила с членами революционного комитета, но не сумела ни о чем договориться и пригласила Подтелкова, Кривошлыкова и еще ряд казаков из ревкома приехать в Новочеркасск поговорить с самим атаманом Калединым.
      Представители революционного казачества во главе с Подтелковым и Кривошлыковым ездили к Каледину, говорили о будущности Дона, требовали от Каледина передачи власти Военно-революционному комитету, но, как и следовало ожидать, ничего не добились и вернулись в Каменскую ни с чем. Ни одна сторона не хотела уступать добровольно власти.
      В то время, когда Подтелков со своей делегацией договаривался с Калединым о власти, Каледин послал есаула Чернецова с отрядом на Каменскую разгромить революционных казаков.
      Между калединцами и революционными казачьими частями начались столкновения.
      * * *
      "Добровольческая" армия Корнилова в сражениях с красногвардейскими отрядами теряла силы. Корнилов писал одно воззвание за другим к офицерам, к учащейся молодежи, к казакам, призывая их вступить в его армию. На заборах Ростова расклеивались красочные плакаты с изображением красивых румяных юношей, сидящих верхом на сытых лошадях. На переднем плане была изображена лошадь без всадника. Внизу заманчивая надпись: "Юноша, вы ищете счастья? Ваше счастье на спине вот этой прекрасной лошади. Вступайте в кавалерийские отряды Добровольческой армии! Выполните свой рыцарский, гражданский долг, спасайте Россию!"
      На другом, не менее красочном плакате, изображен чубатый донской казак с пикой. Он, как на вилку, насадил на пику с дюжину карликовых красногвардейцев и весело хохочет. Под плакатом выразительная надпись:
      Не подвертывайся под руку Титу,
      Всех чертей посадит на пику
      В газетах корниловский штаб широко публиковал воззвания:
      "Офицеры и солдаты! Записывайтесь в Добровольческую армию (в Ростове-на-Дону, Никольская улица, дом No 120) для борьбы с анархией, во имя спасения родины.
      В нашей армии нет комитетов. Полная дисциплина и подчинение воле начальников.
      Условия службы в Добровольческой армии: офицер получает на всем готовом от 150 руб. и выше. Семейному офицеру добавочное содержание в размере 100 руб. в месяц. За нахождение в строю в течение восьми месяцев 200 руб. Двенадцать месяцев - 500 рублей.
      Добавочные: за период участия в боях 1 руб. в сутки, раненому 500 руб., семье убитого - 1000 рублей".
      Но ничто не помогло. В армию почти никто не шел. Не помог и приказ, изданный о мобилизации офицерства в ряды белой армии. Не помогали и устраиваемые духовенством торжественные крестные ходы с хоругвями и молитвенными песнопениями об избавлении от большевизма.
      * * *
      В ночь под 29 января Корнилов послал Каледину телеграмму, в которой извещал его о своем намерении вывести "добровольческую" армию из пределов Донской области вследствие того, что донские казаки не оказывают никакой помощи.
      Каледин был потрясен. Он всю ночь не спал, расхаживая по кабинету, обдумывал создавшееся положение. Утром он созвал правительство.
      Сидел Каледин за столом мрачный, молчаливый, с красными от бессонной ночи глазами. Когда все члены правительства расселись вокруг стола, он встал и глухим голосом сказал:
      - Господа, сегодня ночью я получил от генерала Корнилова прискорбную телеграмму. Прошу прослушать ее содержание...
      Он зачитал телеграмму.
      - Это было последнее, во что мы с вами еще верили, - положив телеграмму на стол, проговорил он растерянно. - С уходом армии Корнилова рушится все то, что мы с вами с таким трудом пытались строить и воздвигать. Мы могли бы еще предотвратить свое крушение и гибель, если б могли оказать генералу Корнилову реальную помощь в военной силе. Но где наша военная сила? - с горечью спросил Каледин. - Что вы, господа, можете мне сказать в утешение?..
      Те молчали. Чем они могли утешить атамана? Каждый из них, сидя сейчас здесь, думал о себе, о собственной своей шкуре. Надвигались плохие времена, надо было подумать о своем спасении.
      Не дождавшись ни от кого ответа, Каледин снова встал.
      - Все, господа! Судьба наша предрешена. Я слагаю с себя полномочия атамана войска Донского, возложенные на меня Войсковым кругом... Предлагаю то же сделать и вам... Я решил передать власть местным общественным организациям... Но вот кому именно?.. Лучше всего, я думаю, городской думе... Это будет правильно.
      - А также военному комитету и новочеркасскому станичному правлению, подсказал заместитель войскового атамана Митрофан Богаевский.
      Каледин задумался.
      - Это, пожалуй, будет верно, - согласился он. - Городская дума избранница города - отражает его мнение.
      - Правильно! - поддержали голоса членов правительства. - Так и нужно сделать.
      - Мне думается, господа, - печально проговорил член Войскового круга Карев, - надо бы сюда пригласить представителей общественных организаций и посоветоваться с ними...
      - Довольно разговоров! - резко сказал Каледин. - От болтовни Россия погибла. Вопрос ясен.
      - Но а что же нам делать? - растерянно спросил кто-то.
      - Что делать? - переспросил Каледин. - А это уж каждый за себя решит. Что касается меня, то мною это уже решено давно, - загадочно сказал он. Итак, господа, в четыре часа соберемся в думе на общем заседании.
      Распустив свое правительство, Каледин пошел к себе в кабинет. Он сел за стол и написал генералу Алексееву письмо.
      "Многоуважаемый генерал Алексеев, - писал он. - ...Вы с вашим горячим темпераментом и боевой отвагой смело взялись за свое дело и начали преследование большевистских солдат, находящихся на территории Области войска Донского. Вы отчаянно и мужественно сражались, но не учли того обстоятльства, что казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него.
      Уважающий вас Каледин".
      Расписавшись, атаман взглянул на часы. Было два часа двенадцать минут. Он надписал в конце письма: "29 января в 2 ч. 12 м." и встал. Прошелся по кабинету. Вспомнив о чем-то, полез в письменный стол и достал оттуда пачку денег. Вызвал денщика.
      - Вот, голубчик, - сказал атаман денщику, - отнеси сейчас же Митрофану Петровичу Богаевскому. Скажи, что эти деньги войсковые. Пусть он определит, куда нужно.
      - Слушаюсь, - ответил денщик и ушел.
      В раздумье, еще раз пройдясь по кабинету, Каледин решительно вдруг шагнул в комнату брата, расположенную рядом с кабинетом. В ней никого не было. Каледин снял с себя китель и шейный георгиевский крест и положил на стол. Вынул из кармана кольт, внимательно осмотрел его, улегся на кровать и выстрелил в сердце...
      Пятого февраля Малый войсковой круг избрал атаманом Назарова и объявил мобилизацию казаков от семнадцати до пятидесяти лет. Но мобилизация результатов не дала. На сборные пункты приходили единицы. Да и те, кто приходил, попьянствовав, снова расходились по домам.
      Революционные казачьи части подходили к Новочеркасску.
      Из Новочеркасска бежали все, кто только мог. Бежал и Константин Ермаков со своей сотней. Вера осталась в городе.
      XVII
      После разгрома калединцев красногвардейцами и революционными казаками и захвата ими столицы Дона - Новочеркасска - остатки белогвардейских отрядов походного атамана Попова, полковников Гнилорыбова и Семилетова заполнили степи Сальского округа.
      Для борьбы с этими бандами по станицам создавались дружины самообороны: в Великокняжеской - под командованием боевого солдата Алехина, в Платовской - вахмистра Никифорова, в Больше-Орловской Ковалева, в Картаковской - Мельникова, в районе Тушун - Куберле Зимовники - отряды Скибы, Иванова, Белодедова, Колпакова, Шевкопляса и другие.
      Эти отряды, составленные, главным образом, из демобилизованных солдат и небольшой части фронтового казачества, были вооружены винтовками, которые они принесли с собой с фронта.
      Как только эти отряды были организованы, они тотчас же вступили в схватку с белогвардейцами, не давая им возможности захватить центр округа - станицу Великокняжескую...
      ...Когда Буденный ехал на съезд Советов в Великокняжескую, он сомневался, чтобы в такой напряженный момент собрались делегаты. И каково же было его изумление, когда, войдя в большой зал окружного правления, где предполагалось провести заседание съезда, он увидел, что зал был переполнен делегатами. Среди казаков, которые считались основными жителями округа, здесь были калмыки, немцы-колонисты и иногородние крестьяне.
      Под шумные аплодисменты большей части делегатов и негодующие крики остальных на съезде была зачитана "Декларация прав народов России", утвержденная специальным постановлением советского правительства.
      Начались прения. Многие выступали за утверждение и принятие декларации советского правительства. Другие протестовали, в особенности калмыки и казаки.
      - Мы не подчинимся декларации, - в ярости кричал меньшевик Песенко. Мы за Учредительное собрание!.. Почему разогнали Учредительное собрание?.. Это козни большевиков. Но мы еще посмотрим, на чьей стороне будет правда. Мы еще поборемся с вами!
      - С кем это "с вами?" - иронически спросил Буденный.
      - А с такими, как ты, Буденный, - озлобленно выкрикнул Песенко. - Я знаю, что ты большевиков поддерживаешь... Я от имени группы делегатов казачьего сословия предлагаю съезду вынести постановление, чтобы выселить из пределов нашего казачьего округа всех безземельных крестьян иногородних... Их науськали на нас большевики, чтобы они у нас, казаков, землю отобрали. Но не будет этого!.. Не дадим земли!.. Пусть каждый едет в свою губернию, кто откуда приехал, и там получает себе земельный надел... Прошу съезд принять такое постановление...
      - А ежели кто из иногородних родился на донской земле, - закричал кто-то из делегатов, - так что, ты и тем прикажешь выселяться?..
      Поняв, что слишком уж далеко зашел, Песенко замотал головой.
      - Нет. Против таких иногородних, которые родились на нашей казачьей земле, я ничего не имею. Я предлагаю таких иногородних принять в казаки и наделить их паевыми земельными наделами из земельных фондов станиц.
      - Правильно!.. Правильно!.. - поддержало его несколько голосов.
      Слово взял Буденный.
      - Граждане, - обратился он к делегатам. - Мы уклонились от существа вопроса. Разве в том сейчас суть дела, чтобы обсуждать вопрос о выселении иногороднего населения из пределов нашего округа?.. Какое бы мы постановление ни вынесли по этому поводу, никто его, конечно, выполнять не будет. Какой это глупец сорвался б со своего насиженного годами места и тронулся б в путь с семьей, с ребятишками в глубь России искать того, чего там для него никто не готовил. Никаких разговоров об этом не может быть; никто никуда выселяться не будет. А вот поговорить о том, как нам наделить землей иногородних крестьян, надо. Это - неотложный вопрос. Тем более фонды войсковых земель у нас есть. А если разобраться детальней, то и у коннозаводчиков земли немало лишней. Надо у них ее забрать...
      Поднялся невообразимый рев казачьих и калмыцких делегатов.
      - Ишь ты, мужик, чего захотел!..
      - Землю нашу делить?
      - А вот этого не хотел? - показывали они кулаки.
      - Не дам... моя казачья земля, - гневно сверкая глазками, яростно визжал какой-то толстый калмык. - Моя земля будет расти трава... раз! загибал он палец. - Трава будет кушать коровка и бык - два! - загибал он второй палец. - Травка вырастет, будем косить - три!.. Моя аренда будет сдавать земля - четыре!.. Во!.. Какой право имел брать мой земля?.. Кинжал в бок, буду резать - а земля не дам!..
      - Тише! - старался успокоить разгоревшиеся страсти председатель президиума съезда, учитель, большевик Кучеренко. - Не все сразу кричите!.. Не все!.. Выступайте в порядке очереди!..
      Взял слово Василий Петрович Ермаков, который также был выбран делегатом на съезд от своей станицы.
      - Граждане, господа, товарищи! - начал он степенно, поглаживая бороду. - У нас, казаков, спокон веков такой обычай: ежели пришел, мол, к нам гость на Дон, то ты его угости, ублажи и в дорогу проводи... Так у нас до последних дней водилось на Дону. Но а что делать в таком разе, ежели гость нахальный пришел?.. Мы его угостили, чем господь послал, ублажили и норовили по-хорошему в дорогу проводить... Ан нет, гость разохальничался. Он у нас, хозяевов, половину куреня отобрал, пол-усадьбы отмахал и землю твою норовит пополам переделить... Вот оно что!
      - Да ты, старик, говори-то яснее! - закричали голоса. - Что ты нас побасками кормишь?
      - Вот и яснее, - проговорил Василий Петрович. - Разговор веду я про иногородних. Они пришли к нам, на Дон, навроде в гости, а зачали распоряжаться, как хозяева... Мое предложение такое: надо всех их до одного выселить в Россию... Нехай там у себя и живут...
      - Ермаков, да что, ай с ума сошел? - возмущенно выкрикнул кто-то из делегатов. - Ведь у тебя ж и жена-то из иногородних. Стало быть, и ее надо выселить с Дона.
      Василий Петрович ничего не сказал в ответ. Он сошел с трибуны и пошел, сел на свое место.
      К трибуне подошел высокий, молодой калмык. Он поднял руки и помахал, прося делегатов успокоиться.
      - Слюшай меня!.. Помолчи немножко!.. Помолчи!.. Зачем кричать так громко?..
      Этого калмыка все знали. Это был Ергенов. В зале наступила тишина.
      - Разрешите мне, граждане делегаты, от наш калмыцки народ передать съезду горяч низки поклон. Наш калмыцки народ просил передать вам, что калмыки готовы свой земля делить со своими русскими братьями-иногородни... А помещик и атаман долой!.. Громить их надо...
      Слова Ергенова потонули в одобрительных криках и аплодисментах делегатов. Калмыцкие делегаты были поражены заявлением Ергенова и замолчали. Никто тогда не понял, что это был просто хитроумный маневр Ергенова.
      При выборах в окружной исполнительный комитет Совета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов "великодушный" калмык был избран в президиум ревкома одним из первых. Был избран в Совет также и Буденный.
      При распределении обязанностей между членами Исполкома Буденный был назначен заведующим земельным отделом, а Ергенов - военным комиссариатом.
      Приняв дела по военному комиссариату, а главным образом, получив доступ к складам с оружием, Ергенов, как только вступил в должность, начал тайно вооружать контрреволюционно настроенных калмыков, казацких юношей из Великокняжеского военно-ремесленного училища, гимназистов и прочих и переправлять их через Маныч, на пополнение белогвардейского отряда генерала Попова.
      21 февраля Буденный, получив помещение под земельный отдел, стал организовывать свое учреждение. На должность секретаря отдела ему порекомендовали одну молодую женщину Нину Ковыреву. Она живо распланировала, кто где будет сидеть, расставила шкафы, завела дела.
      - Семен Михайлович, - сказала она Буденному в конце рабочего дня, - я завтра рано приду. Надо будет нам кабинет устроить для вас.
      - Хорошо, - согласился Буденный. - Я ночевать буду здесь, на диване. Когда придете, я вам тоже помогу.
      Квартиры для себя Буденный в Великокняжеской еще не нашел, а поэтому ночевал в земельном отделе. Утром, чуть свет, его разбудил тревожный стук в дверь.
      Буденный открыл дверь. В кабинет вбежала секретарь Нина Ковырева.
      - Семен Михайлович! - вскричала она взволнованно. - Бегите отсюда, белые занимают нашу станицу... - Бегите скорей!.. Я прибежала вас предупредить...
      - Вы, Нина, успокойтесь, - сказал Буденный, - а потом подробнее расскажите мне, в чем дело... Что случилось?
      Молодая женщина немного успокоилась и рассказала:
      - Мой брат только что пришел домой раненый. Он был в красногвардейском отряде Алехина... Всю ночь они дрались с белыми на переправе через Маныч, у Казенного моста... А потом не выдержали и отступили...
      - Где ваш брат? - спросил Буденный.
      - Брат ранен в руку, - ответила она. - Я его перевязала, и он пошел на станцию Торговую... Там, говорят, советские войска. А почему получилось поражение, как рассказывал брат, так это потому, что калмыки, которые были в отряде товарища Никифорова, изменили и перешли на сторону белых. До свидания, товарищ Буденный, - сказала Нина, - не пришлось нам с вами поработать... Побегу, а то боюсь, как бы меня белые не захватили здесь...
      Все это было так неожиданно, что Буденный несколько даже растерялся, не зная, верить ли сообщению Нины или нет. Он знал, что вчера вечером, действительно, у Казенного моста под командованием Алехина красногвардейские отряды вступили в бой с белогвардейской частью под командованием полковника Гнилорыбова. Все время к мосту стягивались красногвардейские дружины, и положение там казалось настолько надежным, что беспокоиться не было причин. И вот вдруг такое известие...
      Буденный вышел на крыльцо земотдела. Было еще очень рано. Но в утренней мгле по улицам уже маячили всадники, и трудно было понять, свои это или белые... Буденный направился к исполкому Совета, который помещался неподалеку, в большом кирпичном здании. Его обогнал юный всадник в гимназической шинели. На боку всадника воинственно болталась шашка. Он строго и подозрительно посмотрел на Буденного, но не остановился и проскакал дальше.
      "Да, похоже на правду, - подумал Буденный. - Скоро белые займут станицу, раз эти щелкоперы уже открыто разъезжают. Но почему же меня никто не предупредил?"
      Он вошел в помещение исполкома Совета, но дом был пуст. Буденный прошел по опустелым звонким комнатам, шаги его гулко стучали. На столах и на полу были разбросаны какие-то бумаги. Много было пепла. Видимо, второпях жгли что-то...
      В кабинете председателя исполкома, куда заглянул Буденный, тоже было пусто. На письменном столе, накрытом красной суконной скатертью, лежало два снаряда от трехдюймового орудия. Было непонятно, кто их положил. Забыли ли их здесь советские работники или, быть может, они положены здесь врагом для устрашения: кто сядет за этот стол, того ждет смерть.
      Буденный поспешно вышел из здания. Каждую минуту сюда могли нагрянуть белогвардейцы.
      И, действительно, когда он вышел на улицу, то увидел группу всадников, мчавшихся по улице. Видимо, они направлялись к исполкому. Буденный забежал за угол и, так как его в Великокняжеской никто еще не знал, он, не скрываясь, направился на рынок, думая встретить там кого-нибудь из Платовской, с кем можно было бы уехать домой.
      На свое счастье, Буденный встретил на рынке соседа, старого казака.
      - Здравствуй, дед Трофим!
      - О! - удивился старик. - Семен!.. Ты чего тут делаешь?
      - Приезжал по делам. Да, видать, не вовремя.
      - Что так?
      - Да, видишь ли, Трофим Зотьевич, - стал рассказывать Буденный. - Бои идут под станицей между красными и белыми... Красные отступили... А сейчас сюда войдет отряд полковника Гнилорыбова.
      - Как бы они не забрали мою лошадь, - встревоженно сказал старик.
      - Все может быть. Лошадь у тебя неплохая.
      - Поедем, Семен, домой, - неожиданно предложил старик. - С тобой, вроде, веселее ехать.
      - Да ты же, Трофим Зотьевич, муку-то еще свою Не распродал?
      - А ну ее к шутам, с мукой! - отмахнулся старик. - Разве ж теперь до муки?.. Тут хоть бы свою жизнь сохранить да лошадь уберечь... Поедем, Сема, ради бога.
      - Поедем, дед. Делать мне тут нечего.
      - Зараз, Семен, - обрадованно сказал старик. - Вот сейчас подвяжу супонь да чересседельник подтяну и поедем. А ты, Сема, подбери пока сенцо. Мягче будет ехать...
      Казак проворно затянул супонь, подвязал чересседельник и, критически оглянув Буденного, укоризненно замотал головой:
      - Нет, брат, так никуда не гоже... В таком виде они тебя доразу сцапают. Надевай-ка ты, Семен, мой тулуп, а я надену зипун. Да, слава богу, что я куль муки еще не успел распродать... Давай, Сема, трохи мукой обсыпемся, навроде с мельницы...
      Они обсыпались мукой, уселись в сани и поехали.
      Станицу они минули благополучно, но когда выбрались с окраины в степь, то столкнулись с конным отрядом белогвардейцев, въезжавшим в станицу. Старик свернул с дороги в сугроб, пропуская конников.