- Откуда у тебя такие сведения?
      - Не беспокойся, парень, сведения у меня самые проверенные. Ты слушай, Ермаков, что я тебе скажу: генерал Корнилов сейчас выехал в Москву на Государственное совещание. Там соберутся все генералья и буржуи, будут вести сговор, как подавить революцию да власть в свои руки забрать. Понял? А чтоб это дело вернее было, Корнилов тайно приказал генералу Крымову двинуть третий конный корпус на Петроград, разогнать революционные организации... В составе этого корпуса должен идти и наш полк. Вот они какие, дела-то. А ты говоришь - слухи...
      - Подожди, вахмистр, - схватил Прохор за руку Востропятова, - ты тут наговорил такого, что прямо не верится. Не брехня ли?.. Что он, Корнилов, с ума, что ли, сошел? Не дурак ведь он, понимает, небось, что революцию теперь подавить самому дьяволу не удастся.
      - Дурак он или не дурак, о том мне не известно, - пожал плечами вахмистр. - Водку я с ним вместе не пил. Я тебя, Ермаков, прошу, уведоми об этом деле своих членов комитета. Поставьте перед нашим командиром полка вопрос ребром. Казаки, мол, не пойдут душить революцию. Мы, мол, понимаем, куда гнет Корнилов. Так вот, Ермаков, мы на тебя рассчитываем, что ты своих комитетчиков обработаешь... А мы среди казаков развернем работу. Глядишь, общими усилиями и удастся дело по-другому повернуть.
      - Ладно, - пообещал Прохор. - Потолкую. Дело, действительно, серьезное. Допустить, чтоб наш полк пошел на Петроград душить революцию, никак невозможно... - Помолчав, он спросил: - Слушай, вахмистр, ты вот говоришь: "Мы на тебя рассчитываем..." "Мы развернем работу". А кто это вы?..
      - Тебе не понятно? - засмеялся Востропятов.
      - Нет, - простодушно сознался Прохор.
      - Мы - это большевистская организация полка.
      - Вот как? - изумленно протянул Прохор. - Значит, такая уже есть?..
      - Есть, - подтвердил вахмистр. - Да, правда, еще малочисленна.
      Вечером того же дня стараниями Прохора в штабе полка был созван полковой комитет. На заседание был приглашен и командир полка, генерал-майор Хрипунов, полнотелый мужчина лет сорока пяти с рыжеватыми пушистыми усами и голубоватыми надменными глазами.
      Заседание почему-то долго не открывалось, и генерал, заложив руки за спину, расхаживал около школьной доски, нетерпеливо поглядывая на членов комитета, о чем-то тихо разговаривавших у стола. Наконец генерал не вытерпел и, круто повернувшись к шептавшимся членам комитета, густым, сочным баритоном сказал:
      - А-а... извините, господа. Я э-э... прошу меня не задерживать. Дело в том, что мне некогда.
      - Сию минуту, господин генерал, - услужливо наклонил голову председатель полкового комитета, черноусый румяный урядник из четвертой сотни, Жученков. - Сейчас начнем! - крикнул он. - Прошу, господа члены полкового комитета, рассаживаться... Итак, считаю заседание комитета открытым. На повестке дня один вопрос, - покосившись на командира полка, сказал он нерешительно: - Информация командира полка, господина генерала Хрипунова о предстоящем выступлении полка...
      Генерал побагровел. Он шумно встал и, иронически сощурив глаза, спросил у Жученкова:
      - Интересуюсь, господин председатель, почему, ставя на высокочтимое заседание комитета мою информацию, председатель комитета меня, командира полка, не поставил об этом в известность?.. Как же я буду вам об этом докладывать, если не информирован об этом? Я не подготовлен. А поэтому, прошу вас, увольте меня от такой необходимости. Ни о чем говорить я не буду.
      Жученков растерянно оглянул присутствующих, как бы спрашивая, что же теперь делать?
      Прохор вскочил и взволнованно произнес:
      - Нет, господин генерал, вы нам должны сказать, куда вы хотите направить полк? Какая тут может быть подготовка? Мы от вас доклада не требуем, а просим только сказать, куда направляется полк и зачем?.. А ежели вы не хотите этого сказать, так я скажу. Господа члены комитета, полк наш в составе третьего конного корпуса генерала Крымова направляется на разгром революционного Петрограда. Нас снова хотят сделать душителями революции...
      Для некоторых непосвященных членов комитета сообщение Прохора явилось неожиданностью. Они шумно заговорили между собой.
      - А позвольте узнать, господин урядник, - высокомерно спросил генерал у Прохора, - из каких источников вам известны такие подробности, о которых я, командир полка, еще не знаю?.. Это первое. А второе: если бы, предположим, мне и были известны истинные цели и маршрут выступления полка, то разве я должен все это разглашать, поскольку это является военной тайной?..
      - Душить революцию - это тайна? - не владея собою, закричал Прохор.
      - Как вы смеете так разговаривать со мной? - бледнея, гаркнул Хрипунов. - Кто вам дал такое право?.. Под суд отдам!
      - Казаки, выбиравшие меня в комитет, дали мне это право, - в повышенном тоне говорил Прохор. - А судом вы мне не грозите, господин генерал. Не боюсь я его. Я стою за интересы своих казаков, и они за меня заступятся. Сейчас, господин генерал, не царский режим, чтобы с нами обращаться, как с баранами. Мы - выборные члены комитета от всего полка, а поэтому с нами надобно совет держать. Я вам прямо заявляю от имени казаков, что душить революцию мы не пойдем. Так и знайте, не пойдем!..
      - Правильно, не пойдем! - поддержал Прохора чубатый приказный Прокудин. - Зараз не старорежимный строй, а свобода. Правильно я, братцы, говорю? - окинул он взглядом присутствующих, но его никто не поддержал.
      Потупив глаза, остальные члены комитета молчали, видимо, не желая ссориться с генералом.
      Тот учел настроение большинства членов комитета и уже спокойно проговорил:
      - Я, уважаемые члены комитета, не желаю обострять наши взаимоотношения напрасными пререканиями. В этом никакой необходимости нет. Не хочу я делать и соответствующих выводов по отношению некоторых лиц в связи с их нервозными выкриками, - строго взглянул он на Прохора. - Все это я объясняю повышенным нервным состоянием. Хотя, как единоначальник вверенного мне полка, на основании последних приказов правительства и верховного главнокомандующего, мог бы их сделать. Но это ни к чему... Хочу только еще раз напомнить, - четко и раздельно, как диктуя, говорил генерал с сознанием своего превосходства, - я, как офицер русской армии, командир полка, требую строжайшей дисциплины и беспрекословного подчинения от каждого, кто находится в моем подчинении. Понятно?.. Комитет, избранный казаками нашего полка, в данном случае не должен быть помехой в выполнении мною военных приказов вышестоящего начальства. Наоборот, комитет должен быть помощником мне в укреплении железной дисциплины. Времена митингов, разгильдяйства, расхлябанности безвозвратно прошли. Воинская часть должна быть подлинной воинской частью, а не шайкой анархистов. Все, господа! В заключение могу заверить: полк никогда не пойдет душить революцию, как здесь некоторые утверждали. А если и пойдет, то только защищать ее. До свидания, господа! - надев фуражку, козырнул генерал. - Честь имею кланяться. Огорчен, что по безотлагательным причинам вынужден покинуть вас и, таким образом, лишаю себя удовольствия продолжать с вами беседу.
      Позвякивая шпорами, генерал, на ходу надевая лайковые перчатки, с достоинством вышел из класса. Члены комитета растерянно переглянулись. Приказный Прокудин раскатисто захохотал:
      - Вот отмочил так отмочил... Ха-ха-ха!.. Говорит: "Огорчен, что лишаюсь удовольствия с вами беседовать..." Ха-ха!.. Молодец! Ей-богу, молодец!.. Здорово отрезал.
      - Говорил же я тебе, что из этого толку не выйдет, - набросился на Прохора Жученков. - Смех один, да и все.
      Прохор гневно хлопнул кулаком по столу.
      - Ты что, Жученков, хвостом закрутил? - выкрикнул он. - Ты кто есть, а? Скажи! Председатель революционного комитета полка, поставленный на эту должность самой революцией, избранный казаками? И ты перед генералом струсил. Эх ты! Ежели генерал с нами не стал говорить, так значит мы должны подчиниться ему?.. Так, что ли? Стало быть, по-твоему, мы должны идти душить рабочих? Революцию?.. Что молчишь?.. Мы должны за горло взять командира полка и заставить его слушаться нас...
      - Позвольте сказать, - поднялся с парты, до сих пор молчавший член комитета, франтоватый молодой сотник Фролов. - Я считаю, вопрос ясен. Пререкаться нам здесь нечего. Вы слышали, генерал заявил, что полк не будет душить революцию, а, наоборот, будет ее защищать. О чем же тут могут быть разговоры?.. Предлагаю прекратить всякие споры по этому вопросу. Дальнейшие события покажут нам, что нужно будет предпринимать.
      - Правильно! - обрадованно воскликнул Жученков. - Чего зря языком болтать. Поживем - увидим. Само дело покажет...
      - Поздно будет! - крикнул Прохор. Но его никто не слушал. Члены комитета торопливо уходили из школы.
      * * *
      Вахмистр Востропятов был огорчен провалом заседания полкового комитета. Но он не хотел так легко сдать своих позиций и примириться с тем, чтобы генерал Хрипунов повел полк на подавление революционного Петрограда.
      Вокруг Востропятова группировались надежные большевистски настроенные казаки, на которых можно было положиться в любую минуту. Но таких было мало. Надо было на свою сторону привлечь еще больше полчан, наиболее авторитетных среди казаков, убедить их, что командир полка Хрипунов ввязывает их в авантюру, задуманную Корниловым, которая неминуемо приведет к гибели.
      Из наиболее авторитетных в полку казаков был Прохор Ермаков. Востропятову нравился этот честный молодой казак. Он знал, что Прохор грамотен, лучше многих других казаков разбирается в происходящих событиях. И Востропятов в первую очередь решил приблизить его к большевикам.
      ...Прохор с Востропятовым сдружились крепко. Вахмистр знал много, имел опыт революционной работы. Они часто о многом беседовали. Прохор все больше и больше поддавался влиянию своего друга. Востропятов свел его со своими друзьями-большевиками.
      Эта дружба с вахмистром и его товарищами была решающей в жизни Прохора. Он бесповоротно избрал путь революционной борьбы, стал верным помощником Востропятова.
      IX
      Несмотря на противодействия со стороны большевистски настроенных казаков во главе с вахмистром Востропятовым и Прохором, генералу Хрипунову все же удалось под страхом отдачи под суд заставить казаков погрузиться в вагоны. Теперь уже ни для кого не было секретом, что полк направлялся к Петрограду.
      У казаков было подавленное настроение. Для каждого стало понятно, что полк шел туда не для прогулки, а для битвы с революционными войсками, защищающими столицу.
      Среди казаков велись по этому поводу оживленные разговоры:
      - Ведь генерал же сказал, что он против революции не будет выступать? А вот, оказывается, сбрехал.
      - Он и зараз говорит, что супротив революции не пойдет, - отвечали другие. - Он, мол, не супротив революции, а супротив смутьянов, грабителей и жуликов идет. Вот и пойми его.
      17 августа вечером первая и вторая сотни были погружены в вагоны и первым эшелоном двинуты по направлению к Минску.
      Стояла теплая августовская бархатная ночь. Прохор и Востропятов сидели у распахнутых дверей товарного вагона и вели тихий разговор. Мимо проплывали огоньки сел и деревень. В вагоне, у фонаря, казаки играли в карты.
      - Это ведь еще не все, - говорил вахмистр. - Я убежден, что наши атаманцы не будут сражаться против революционных войск. Вот посмотришь, Ермаков, как подойдем к Петрограду, да ежели увидят наши казаки, против кого их посылают класть голову, так сейчас же повернут назад. Класть головы за Корнилова да за таких, как наш генерал, они не будут. Не дураки.
      - Больно уж уверенность у тебя большая, вахмистр, - мрачно заметил Прохор. - Ежели б мы одни шли на Петроград, а то ж, я слышал, туда целиком Дикая дивизия идет. Они, брат, не будут разбираться, революционные там войска или еще какие. "Резил башка" - и все.
      - Ну, брат, в Дикой дивизии тоже не все дураки, - возражал Востропятов, хотя сомнение вкрадывалось и в его сердце.
      - Стыд и срам за наших казаков, - с раздражением проговорил Прохор. Видишь ты, страх на них напал, генерала испугались. Ежели б все дружно выступили, не пойдем, мол, и все... Никто б с места не двинулся.
      - Что уж говорить о казаках, - сказал Востропятов, - когда ваши комитетчики - и те перед генералом на задних лапках прыгают, выслуживаются, проклятые... Все они, мерзавцы, как один эсеры да кадеты... Им с нами, большевиками, не по пути...
      К ним подошел толстый, грузный казак Скурыгин.
      - О чем, станишники, разговор ведете? - спросил он подозрительно.
      - Да вот, говорю, погода теплая стоит, - зевнул Востропятов. - У нас, на Дону, теперь вовсю под зябь пашут...
      - Это правда, - согласился Скурыгин. - Охота пахануть... Надоела военная служба. Наш батя, бывало, десятин по пятьдесят засевал.
      - Ничего себе, - удивился вахмистр. - Вы, стало быть, жили-то богато?
      - Да так, ежели поискать, - с самодовольством проговорил Скурыгин, то, пожалуй, богаче-то нас и в станице никого не было. Восемь лошадей имели, шесть пар быков...
      В стойле задрались лошади.
      - Никак, мой конь? - встрепенулся Скурыгин и бросился разнимать лошадей.
      - Кулак проклятый, - прошептал Востропятов. - Ты его, Ермаков, опасайся. Это его к нам нарочно приставили, чтоб надзирал за нами да доносил.
      Поговорив еще некоторое время, Прохор и Востропятов улеглись спать.
      Ворочаясь с боку на бок, Прохор долго не мог заснуть. Беспокойные думы мучили его. Его омрачало будущее. Он боялся, как бы в самом деле атаманцам не пришлось вступить в бой с революционными войсками под Петроградом... Потом он задремал.
      Сквозь тревожный сон он слышал, как поезд останавливался на небольших станциях, а затем снова стучал колесами на стыках рельсов.
      ...Перед рассветом Прохора разбудил какой-то невнятный шум, крики. Он приподнял с седла голову и прислушался. Поезд стоял. Сквозь щель приоткрытой двери проникал яркий электрический свет от фонаря. На платформе с криками метались какие-то тени.
      - Вылазь из вагонов! - слышались властные выкрики. - Сдавай оружье!.. Живо!..
      - Востропятов! - толкнул вахмистра Прохор. - Ты слышишь?
      - Что такое? - встревоженно поднял тот голову. - Что это там, Ермаков?
      - Послушай.
      Крики становились все слышнее:
      - Сдавай оружье!
      - Вылазь из вагонов!..
      - Ну уж нет! - вскакивая, вдруг завопил Скурыгин и схватил свою винтовку. - Оружья я своего никому не дам!.. Всех постреляю, сам жизни решусь, а не дам!.. Не дам!..
      Кто-то с силой рванул дверь, и она с шумом распахнулась. Прохор и Востропятов вскочили. У вагона толпилось человек десять драгун. Наставив в дверь винтовки, они кричали:
      - А ну, казаки, сдавайте оружье!.. Вылазьте из вагона!..
      - А вы мне его давали? - взревел Скурыгин. - Отойди от вагона, не то стрельну! - прижимаясь щекой к прикладу, угрожающе прорычал он. - Истинный господь, стрельну, так вашу!..
      Кто-то из драгун шарахнулся было от дверей вагона. Востропятов, подскочив к Скурыгину, схватился за его винтовку и поднял дуло. Хлопнул выстрел. Пуля с треском пробила потолок вагона.
      - Какого дьявола лезешь? - с яростью взвизгнул Скурыгин, пытаясь вырвать винтовку из рук Востропятова. - За большевиков стоишь.
      Прохор помог Востропятову вырвать у Скурыгина винтовку. Востропятов кинул ее солдатам.
      - Какой он у вас бешеный-то! - с удивлением сказал пожилой драгун.
      - Такого надо б к стенке поставить, - озлобленно выкрикнул второй. Убить бы, сволочь, мог.
      - Да нет, товарищи, - миролюбиво проговорил Востропятов. - Он казак не плохой... Это он, видать, спросонок... Почудилось ему что-то.
      - Сон, должно быть, приснился страшный, - засмеялся пожилой драгун. Ну, давайте, казаки, добром ваши ружья и шашки... Сопротивляться ни к чему, так как все вагоны окружены нашими солдатами.
      - Товарищи, - решительно заявил Востропятов, - я сам большевик и оружья своего отдать не могу. Оно мне еще пригодится бить контру.
      - Большевик он, - негодующе выкрикнул кто-то из драгун, - а сам ехал громить революционный Петроград.
      - Ты ежели, товарищ, не знаешь, как мы ехали громить революционный Петроград, то лучше помолчи, - сурово проговорил Востропятов. - Допрежде надобно выяснить, а потом уж и говорить. Кто у вас за начальника или за старшего?.. С ним сам поговорю, а так оружья не дам.
      Драгуны заговорили между собой.
      - Поведи его к Буденному, пусть с ним поговорит.
      Услышав знакомую фамилию, Прохор спросил у солдат.
      - Да вы, братцы, какого полка-то будете?
      - А тебе какого надо?
      - Не восемнадцатого ли Северского?
      - Ну, восемнадцатого Северского, а что?
      - О, черт побрал! - обрадованно воскликнул Прохор. - Так я ж Буденного вашего хорошо знаю. Наш он, донской. Из наших краев... Кем он у вас?
      - Председатель полкового комитета, - ответил драгун.
      - Так я к нему пойду. Где он?..
      - У начальника станции, - ответил пожилой солдат.
      - Пойдем, Востропятов.
      Выпрыгнув из вагона, Прохор и Востропятов направились в вокзал. Это была станция Орша. В кабинете начальника станции Буденный о чем-то оживленно беседовал с седовласым железнодорожником.
      - Семен Михайлович! - радостно вскричал Прохор. - Здорово.
      - Ермаков?! - удивленно обернулся Буденный. - Здорово, дорогой!.. Какими судьбами попал сюда?
      - Да вот, Семен Михайлович, ваши драгуны обезоруживают нас.
      Буденный нахмурился. Покрутив длинный ус, сурово спросил у Прохора:
      - Значит, контрреволюционером оказался?
      - Ну уж нет, Семен Михайлович, контрреволюционером никогда не был. Большевиков поддерживаю.
      - Большевиков? - испытующе и насмешливо посмотрел на него Буденный. А как же так получается: большевиков поддерживаешь, а сам против них с оружьем идешь, а?.. Ведь Петроград-то большевики защищать будут.
      - О том, как мы идем на Петроград, Семен Михайлович, я тебе сейчас расскажу, - и Прохор коротко сообщил Буденному обо всем, что произошло в их Атаманском полку, с каким настроением едут казаки к Петрограду.
      - Не хотят атаманцы ехать, - говорил Прохор. - Да насильно гонят... Вот наш вахмистр Востропятов, большевик... Он тебе тоже подтвердит все, что я тебе рассказал...
      - Давайте познакомимся, - пожал руку Буденный Востропятову. - Ну, что же, донцы, я верю вам. Говори, Ермаков, спасибо, что напал на меня. Тебя я знаю, мне ты не врешь... Так, говорите, друзья, за сотню свою ручаетесь?
      - Ручаемся, товарищ Буденный, - убежденно проговорил Востропятов.
      - За исключением, может быть, трех-пяти человек, - добавил Прохор.
      - Ну, это не страшно, - махнул рукой Буденный. - Они у вас всегда на глазах. Хорошо, прикажу оружье оставить вам... А маршрут я вам дам такой: обратно, аллюр три креста, - засмеялся он. - Господин начальник станции, обернулся он к седовласому железнодорожнику, - подцепите им паровоз к эшелону с обратной стороны и дайте направление до той станции, с которой они грузились.
      - Слушаюсь! - сказал начальник станции и вышел отдать распоряжение.
      - Вот и встретились снова, - с улыбкой проговорил Буденный, смотря на Прохора. - А ты говорил, не скоро встретимся. В жизни оно так часто бывает. И не думаешь и не гадаешь, а смотришь, и вот столкнулись. Еще не раз, Ермаков, встретимся...
      - Как хорошо, Семен Михайлович, что ты оказался на нашем пути со своими драгунами, - сказал Прохор. - А то б увели нас к Петрограду, и могло б произойти у нас сражение с петроградскими рабочими.
      - Ничего б не было, - убежденно проговорил Востропятов. - Казаки не стали б сражаться с рабочими.
      - Ну, это еще не известно, - пожал плечами Буденный, - стали б они или не стали сражаться - трудно сказать. Могли б и заставить, помимо их желания, вступить в бой...
      - Каким образом оказался тут ваш полк, Семен Михайлович? - спросил Прохор.
      - В последнее время наша бригада находилась в Минске, - начал рассказывать Буденный. - И вот стали до нас доходить слухи, что Корнилов задумал мятеж устроить. В Гомеле солдаты пехотных частей взбунтовались против него. Тогда нашу бригаду наибыстрейшим порядком бросили на усмирение пехотинцев. И вот от этой переброски для начальства нашего получился большой конфуз: побывали мы в Гомеле, пехотинцев не усмирили, а еще больше против Корнилова возбудили. Дело там крепко наладили и обратно возвращаемся... И вот по пути узнали, что казачьи эшелоны на Петроград идут завоевывать Корнилову диктатуру... Ну, тут мы нашли себе новое дело, начали разоружать казачьи эшелоны. Сколько мы их, Васюков, разоружили, а? - смеясь, спросил Буденный у вошедшего в кабинет молодого унтер-офицера.
      - Да уж порядочно, - усмехнулся тот.
      - Вот, - многозначительно проговорил Буденный, - хоть и небольшую, но а все-таки приносим пользу революции... Большевики на нас в обиде не будут.
      Находясь в то время со своим полком в Минске, Буденный был тесно связан со старым большевиком Михаилом Васильевичем Фрунзе. До революции, будучи в Союзе земств и городов, он создал в Минске нелегальную большевистскую организацию, а после свержения царизма стал одним из руководителей революционного движения в Белоруссии и на западном фронте. Фрунзе был организатором Минского Совета рабочих депутатов, председателем его исполнительного комитета. И хотя Буденный в то время формально в коммунистическую партию еще не вступил, но по своим убеждениям был большевиком. Да и все полки дивизии, в которой он был, - Нижегородский, Тверской, Северский - были настроены большевистски. При голосовании во Всероссийское Учредительное собрание солдаты этих полков дружно поддержали большевистских кандидатов.
      - Ну что же, Ермаков, идите, а то поезд без вас может уйти. До свиданья, товарищ Востропятов! - пожал Буденный руку вахмистру. - И впредь действуйте так же, как вы действовали с Ермаковым до сих пор. Васюков, пойди там распорядись, чтоб казакам их сотни вернули оружие. Эти казаки не пойдут под Петроград. А офицеров пока задержите. Мы с ними поговорим, а потом отпустим. Они нагонят свой эшелон.
      * * *
      Командиром кавалерийской дивизии, в которую входил полк Буденного, был генерал-лейтенант Карницкий - крупный шляхтич. Узнав о том, что Буденный возглавил революционно настроенный полк и разоружил казачьи эшелоны, направлявшиеся на подавление революции, он рассвирепел. Вызвав к себе Буденного, Карницкий окинул его гневным взглядом с ног до головы.
      - Ты кто? - гаркнул он.
      Буденный, насмешливо глядя на побагровевшего от злости генерала Карницого, молчал.
      - Что молчишь?..
      - Я не привык к грубостям, - с достоинством проговорил Буденный. Потрудитесь переменить тон, господин генерал.
      Карницкий ошеломленно посмотрел на Буденного.
      - Ах, извините, пожалуйста, господин унтер-офицер, - с шутовскими ужимками расшаркался он. - Я изволил вас обидеть...
      - Нет, вы меня не обидели, господин генерал, - холодно возразил Буденный. - Но я смотрю на вас и думаю, что из вас хороший бы мог получиться клоун...
      - Что! - выкатывая светло-серые глаза на Буденного, в бешенстве заорал генерал. - Как вы смеете?..
      - Я только высказал свое мнение, - едва уловимо усмехнулся Буденный. - Вы же, господин генерал, меня оскорбляете - тыкаете и кричите на меня...
      - Вы изволите, сударь, - кричал генерал, - разлагать моих солдат, разваливаете дисциплину, вносите смуту...
      - Из чего это видно, господин генерал? - спросил Буденный.
      - Вы разоружили казачьи эшелоны, - брызжа от злости слюной, кричал распаленный Карницкий. - Вы нарушили следование воинских частей туда, куда их послало высшее командование...
      - Так вот что я вам скажу на это, господин генерал, - обрывая Карницкого, спокойно и твердо проговорил Буденный. - Имейте в виду, никогда вам задушить революцию не удастся!.. Никогда!.. Солдаты ваши стали уже не те, что были раньше...
      - Замолчать! - снова закричал Карницкий. - Будем судить тебя военно-полевым судом!.. Тебя... вас, - поправился он, - накажут по всем законам военного времени. А полк ваш прикажу разоружить...
      - Хорошо. Посмотрим. Разрешите идти?..
      - Уходите. Но имейте в виду, до суда вы будете находиться под надзором... Мы еще с вами встретимся, уважаемый господин Буденный, погрозил он выхоленным пальцем. - Встретимся.
      ...Суд над Буденным не состоялся. Корниловский мятеж был ликвидирован. Узнав об этом, Карницкий бежал в Польшу.
      X
      Стояла дождливая, слякотная осень. Миллионы солдат, сидя в сырых, залитых грязью окопах, с нетерпением ждали конца войны.
      До них доходили слухи о том, что в тылу, в их деревнях, поселках и городах неспокойно: крестьяне, не дождавшись от Временного правительства земли, сами брали ее, жгли помещичьи имения, делили скотину и имущество дворян, запахивали их землю. В городах бастовали рабочие и служащие. Все громче раздавались голоса недовольства Временным правительством.
      Для каждого наблюдательного, здравомыслящего человека было ясно, что дело идет к развязке. Приближалась новая революция. Ее подготавливали большевики во главе с Лениным.
      Преследуемый контрреволюцией, Ленин находился на нелегальном положении в Финляндии и оттуда через своих ближайших соратников руководил подготовкой вооруженного восстания.
      Контрреволюция не унималась, хотя попытка генерала Корнилова произвести переворот в августовские дни провалилась и сам он со своими приверженцами был арестован.
      Корнилов находился под стражей в быховской гимназии. Охрана "арестованных" была поручена текинцам из Дикой дивизии, той самой дивизии, которая была в составе третьего конного корпуса, направлявшегося на разгром революционного Петрограда. По существу эти текинцы-конвоиры были в полном подчинении Корнилова. В результате такой "охраны" "тюрьма", в которой был генерал, превращена в его боевой штаб.
      В самое короткое время Корнилов сумел подготовить в десять раз больше сил, чем их было в августе. Более двухсот тысяч подобрал он хорошо вооруженных солдат и офицеров, чтобы бросить их на захват власти. Кроме этого, Корнилов твердо рассчитывал на помощь юнкерских училищ и школ прапорщиков, в которых насчитывалось до пятидесяти тысяч человек. Рассчитывал он также на поддержку некоторых кавалерийских и казачьих частей.
      В это время войсковой атаман Дона генерал Каледин, вначале обвиненный в связи с Корниловым, в контрреволюционным мятеже, а затем оправданный, стал открыто превращать Донскую область в оплот контрреволюции.
      В Новочеркасске - столице донского казачества - был подписан договор об образовании Юго-Восточного союза, в который входили донское, кубанское, терское и астраханское казачьи войска, а также горские народности Северного Кавказа.
      Узнав об этом, на Дон и Кубань, как спугнутое черное воронье, забирая с собой все ценности, устремились коммерсанты, жандармы, изгнанные из частей офицеры, помещики, шулера и аферисты, проститутки и чиновники и, вообще, всякий буржуазный сброд.
      Для общественной безопасности, а главным образом своей, Каледин решил стянуть в Новочеркасск верные донскому правительству войска.
      Когда Каледину докладывали о надежных воинских частях, то немало лестного сказали и о ростовской отдельной казачьей сотне, которой командовал Константин Ермаков. Этого было достаточно для того, чтобы Каледин распорядился отозвать Константина с его сотней в Новочеркасск.
      Константин, конечно, не знал причин отзыва его сотни из Ростова. Как преданный начальству офицер, он даже не стал вдаваться в размышления об этом. Раз надо - значит надо! И он отдал приказ по сотне готовиться к переезду в Новочеркасск.
      Когда он прибыл с сотней в Новочеркасск, ему приказали разместить казаков в отведенном для них помещении - городском училище.
      Вскоре для Константина все стало ясно, почему его с сотней перебросили в Новочеркасск. Не только он один, но и еще некоторые надежные офицеры со своими казаками стягивались в столицу Дона. Константин думал: "Ага, значит, уж не такой я маленький и незначительный человек, раз во мне нуждается донское правительство". Он почувствовал в себе силу. "Надо от жизни брать все, что она дает", - внушал он себе.
      Без жены ему в Новочеркасске было скучновато, и он написал ей письмо, чтобы она подготовилась к переезду из Ростова.
      * * *
      Теперь Виктор редко заглядывал к Ермаковым. Делать там было нечего. Марина по окончании гимназии, оформив свое поступление на медицинский факультет, уехала к родителям в Азов. Без нее было тоскливо, и Виктор с нетерпением ждал осени, когда она снова должна приехать в Ростов учиться.
      Он почти никуда не ходил. Днем работал в канцелярии роты, а вечерами читал книги. Большим праздником для него являлись те дни, когда он получал от Марины письма.
      Но вдруг почему-то письма от нее перестали приходить. Это встревожило Виктора. Он решил пойти к Ермаковым, надеясь узнать что-нибудь о любимой девушке.
      Виктор застал Веру в хлопотах, она упаковывала вещи.
      - А-а, Витенька! - обрадовалась она. - Как вам не стыдно, совсем забыли меня!.. Как хорошо, что вы пришли. Я так устала. Целый день вожусь с узлами. Противные, надоели...
      - Куда это вы собираетесь? - удивился Виктор.
      - Ну вот, - недовольно пропела она. - Он даже и не знает, куда я собираюсь... Гм... Вы бы еще год не приходили. Тоже родственник называется. Хоть умри, он и хоронить не придет... А вы разве не знаете, что мы переезжаем в Новочеркасск?
      - Нет. Это зачем же?
      Она рассказала о распоряжении Каледина перевести Константина с его сотней в Новочеркасск.
      - Привыкла я к Ростову, - вздохнула Вера. - Не хочется мне в Новочеркасск. Очень не хочется... хотя, - оживилась она, - Константин пишет, что я могу там найти хорошее общество, занять в нем выгодное положение. Ведь вы понимаете, Витя, Новочеркасск - это все же старый казачий аристократический город... Там много казачьих дворян, генералов, много умных, интеллигентных людей... А сейчас там в особенности весело. Из Москвы и Петрограда понаехало столько интересных людей. Все аристократы, капиталисты туда съехались.