- Ваше превосходительство, - подобострастно смеясь, проговорил седоусый войсковой старшина, - мне кажется, достаточно двух дней для того, чтоб такой мощной силой, - хвастливо махнул он рукой, затянутой в замшевую перчатку, - разбросать от стен Царицына, как мусор, красных.
      - Ну, может быть, и не два дня, - снисходительно сказал Мамонтов, - а неделя потребуется для этого. Через неделю, я даю гарантию, красных в Царицыне не будет.
      - Совершенно верно, ваше превосходительство, - учтиво подтвердил Константин, также находившийся в свите генерала. - Недели достаточно. При виде таких вот штучек, - указал он на танки, - красные зададут такого деру, что их и в Москве не удержишь.
      Офицеры засмеялись. Усмехнулся самодовольно и Мамонтов.
      - Вполне возможно, - сказал он. - Мне обещали прислать еще с десяток аэропланов... Думаю, что это тоже произведет соответствующий эффект...
      Генерал всматривался во что-то черными, пронизывающими глазами.
      - Господа! - воскликнул он весело. - Ей-богу, я не ошибаюсь, ведь это женщина, - указал он на всадника, медленно проезжавшего вдоль берега. Эй, молодец! - крикнул он всаднику, - а ну-ка, поезжай сюда!..
      Всадник подъехал к генералу. Теперь и все убедились, что это, действительно, была молодая, румяная, красивая женщина в военной шинели с погонами и в мужской шапке.
      - Казачка? - спросил ее Мамонтов, оглядывая с ног до головы.
      - Так точно, ваше превосходительство, - бойко ответила она. Казачка.
      - Служишь?
      - Нет, ваше превосходительство, не служу. Привезла мужу провиант, указала она на большую сумку, привешанную к седлу.
      - Вот молодец баба! - восхищеннно воскликнул генерал, оборачиваясь к офицерам. - Люблю воинственных казачек.
      Обернувшись к женщине, он внимательным взглядом окинул ее дебелую фигуру, спросил:
      - Как фамилия, милая?
      - Лукарева Мария.
      - Ну вот что, Лукарева, за твое молодечество произвожу тебя в младшие урядники.
      - Покорно благодарю, - показывая свои ровные белые зубы, улыбнулась казачка.
      - Господа, - снова обернулся Мамонтов к офицерам, - нашейте ей сейчас же лычки младшего урядника на погоны.
      - Сию минуту, - услужливо подъехал к казачке Константин. Он, вынув из кармана белый платок, разорвал его на ленты и, достав из шапки иголку с ниткой, пришил лычки на погоны казачки.
      - Ну, вот ты теперь стала урядником, - сказал Мамонтов. - Довольна или нет?
      - Премного довольна, ваше превосходительство, - посмеиваясь, с лукавством посмотрела на него казачка серыми выразительными глазами. - Но толичко боюсь, ваше превосходительство, приеду домой, в станицу, засмеют меня, скажут, сама пришила себе лычки. Навроде как бы сама себя произвела в урядники, - и она засмеялась приятным, грудным смехом.
      - Я тебе бумагу дам соответствующую, - засмеялся и генерал. - Ты когда возвращаешься от мужа?
      - Да зараз же и возвернусь.
      - Ну так ты на обратном пути заезжай ко мне, - сказал Мамонтов. - Я нахожусь вот в том доме... Я тебе выдам документ...
      - Заеду, - пообещала казачка.
      - Обязательно заезжай, - просительно проговорил генерал, оглядывая снова казачку влюбленными глазами. - Я тебе еще что-нибудь подарю.
      - Заеду! - обещающе проговорила казачка и снова засмеялась.
      Офицеры, улыбаясь, переглянулись.
      С низовья реки, выпуская черные клубы дыма, показались буксиры, медленно таща за собой караваны барж и баркасов.
      - Очень кстати! - заметив их, воскликнул Мамонтов. - Я приказал доставить сюда баржи для успешности переправы. Не будем ждать, господа, окончания наводки моста, начнем переправлять войска баржами и лодками... Время, господа, не ждет... Пррошу!..
      Офицеры поскакали к своим полкам. И, когда буксиры подвели баржи к берегу, началась торопливая переправа войск на левый берег Дона.
      Мамонтову, командующему Донской армией, было поручено возглавить группу войск, состоящую из сорока полков. В задачу ему вменялось штурмовать Царицын, который мешал донскому войсковому атаману Краснову выполнять его завоевательные планы.
      Среди казачьих полков, набранных в донских контрреволюционных мятежных низовых станицах, немало было кубанцев и терцев под командованием новоиспеченного двадцатисемилетнего генерала Покровского, за год сделавшего головокружительную карьеру от простого сотника до генерала. Были здесь даже пришедшие с Украины на помощь "донским братьям-белогвардейцам" офицерские полки Скоропадского...
      * * *
      Натиск белых полчищ не был неожиданностью для защитников Царицына. Пять дивизий X Красной Армии под командованием Ворошилова мужественно обороняли город. Первоклассная техника и вооружение белых значительно превосходили силы советских частей.
      Под напором белогвардейских полков советские войска с ожесточенными боями отходили к городу. К концу месяца белые плотным кольцом окружили Царицын, заняв все подступы к городу на правом берегу Волги от села Пичуги до колонии Сарепты.
      В это время сальская группа войск, насчитывающая около пятнадцати тысяч бойцов, прикрывающая до двадцати тысяч беженцев, медленно продвигалась к Царицыну, находясь в еще более тяжелом, бедственном положении, чем защитники Царицына. Белогвардейские шайки беспрестанно вились вокруг медленно продвигавшегося обоза беженцев, норовя напасть и пограбить. Кавалеристы Буденного не знали ни минуты отдыха, все время вступали в схватки с обнаглевшим врагом.
      На пути следования партизан и беженцев встречалось много станиц, хуторов и сел. И в каждой станице и селе немало находилось таких, которые искренне сочувствовали советской власти. Они толпами приходили к Буденному и просили принять их в его полк. Буденный не отказывал, и вскоре полк так разросся, что командование было вынуждено развернуть его в бригаду...
      С ежедневными боями медлительно продвигались вперед сальские партизаны, зорко охраняя растянувшиеся на десятки верст подводы беженцев и эшелоны поездов.
      Обессиленные лошади и быки едва тащили по смерзшей, запорошенной первым снежком дороге громоздкие возы. Плохо укрытые, окоченевшие от холода дети плакали. Измученные продолжительным тяжелым путем женщины с трудом передвигали опухшие, отекшие ноги. Отощавшая, голодная скотина падала и издыхала. Свирепствовал тиф. Почти на каждой подводе стонали в бреду больные. Ежедневно умирали сотни. Умерших хоронили на обочинах дорог.
      Прохор по-прежнему, прикрывал своим эскадроном хвост обоза. Кавалеристам особенно было тяжело. Все время приходилось отбивать налеты следовавших по пятам белогвардейских банд. А тут надо было еще и подбирать отстающих беженцев, размещать их на выделенных для этого подводах...
      Никогда, ни при какой беде не унывавший Сазон Меркулов был в этом многострадальном пути душой эскадрона. В минуты затишья он балагурил с конниками, то рассказывая сказки, то какие-нибудь истории, будто происшедшие с ним, то выезжая наперед эскадрона, зажмурившись и приложив ладонь к щеке, запевал какую-нибудь старинную, хватающую за душу казачью песню. Пел он удивительно чистым, звучным голосом, задушевно, с увлечением. Обычно пел один. Все ехали молча, слушая. Потом к нему присоединялись один-два голоса. А затем уж подхватывали песню и все конники эскадрона. Хор стройных мужских голосов разносился над заснеженной степью, над холмами и буераками.
      На отбитых у белых тачанках лежали ослабевшие беженцы и раненые кавалеристы. Уход за ними Прохор возложил на свою сестру. Полковой фельдшер, изредка навещавший эскадрон, научил ее элементарным правилам оказания помощи больным и раненым. И девушка была поглощена порученными ей обязанностями.
      Если б на Надю теперь взглянул ее строгий отец, то пришел бы в ужас до того она преобразилась. На ней была меховая кожаная куртка, снятая с убитого белогвардейского офицера. Но на ногах - сапоги. На одном богу висела кобура с маленьким браунингом, на другом - брезентовая санитарная сумка с большим красным крестом.
      Дмитрий Шушлябин, сталкиваясь с Надей, не мог скрыть своего восхищения ею. Да и она не могла насмотреться на своего возлюбленного. Дмитрий тоже до неузнаваемости преобразился. Это был уже не тот хрупкий паренек, каким его все знали в станице. В новеньком оранжевом дубленом овчинном полушубке, лохматой белой папахе с красной лентой поперек, с карабином за спиной и шашкой на боку, он производил внушительное впечатление. У него был вид мужественного, бывалого воина. Правда, если внимательно вглядеться в его розовое, почти детское лицо, впечатление несколько менялось. Но в его лицо никто, кроме Нади, не вглядывался.
      Однажды Прохор после погони за белогвардейской шайкой, которая особенно назойливо беспокоила обоз, ехал на взмыленном жеребце за тачанкой, на которой сидели дядя Егор и Надя.
      Старик, правя лошадьми, ворчливо выговаривал племяннику:
      - Ты, Проша, хоть и командир, навроде начальник большой, а никакого понятия не имеешь о божественности... Почему такое допущение сделал, что каждый твой рядовой солдат скверными словами бога и божью мать обзывает, а?.. Разве ж мыслимое дело, какой-нибудь сопляк, прости господи, молокосос, только что от материной груди оторвался, а он кроет и в бога, и богоматерь, и ангелов-архангелов, и в рай небесный... Хоть уши затыкай. Срам!..
      - Правильно, дядя, - соглашался Прохор. - Нехорошо это, непристойно...
      - Да ты что ухмыляешься-то? - сердился старик. - Насмехаешься надо мной. Тоже, должно, в бога не веришь и втихомолку ругаешь его?.. Тоже мне командир. Нет чтоб укорот им дать, а он смеется...
      - Скажу, дядя, бойцам, чтоб не ругались... Что это за шум?
      Все прислушались.
      Впереди, от подводы к подводе, катился гул голосов:
      - Ура-а!.. Ура-а!..
      - В чем дело? - привстав на стременах, пытливо всматривался Прохор.
      - Ура-а!.. Ура-а!.. - все ближе доносились радостные крики.
      Какой-то всадник, стремительно скача с сияющим лицом навстречу двигавшемуся обозу, размахивая шапкой, восторженно кричал:
      - Братья!.. Мы соединились с царицынскими войсками!.. Ура-а!.. Соединились!.. Конец мытарству!.. Конец!.. Ура-а!..
      - Ура-а! - взмахнув папахой, закричал Прохор. - Ура-а!..
      Старик Волков заплакал. Растирая грязным кулаком слезы, он воскликнул:
      - Ну, Надюшка, пришел конец нашему мытарству... Раз упаслись от белых гадов, стало быть, еще поживем и повоюем. Повоюем, племянница!..
      Всех охватила необычайная радость. Всем теперь стало известно, что передовой отряд Буденного встретился с кавалерийским разъездом X Красной Армии.
      Люди плакали, обнимались, целовались. Мучительный трудный путь остался в прошлом.
      III
      Константин, успокаивающе похлопывая ладонью по бархатистой, горячей шее не стоявшего на месте своего серого жеребца, пристально смотрел с пригорка на развертывающееся в низине сражение. Его окружало несколько войсковых старшин и один уже довольно престарелый седоусый полковник.
      Спешенные сотни белогвардейцев перебежками наступали на цепь красных, полукружием вытянувшуюся вокруг железной дороги, за которой в кучу сбились обозы беженцев.
      Из конца в конец заснеженного поля трещала ружейная перестрелка. Столбами вздымались взрывы осколочно-фугасных снарядов, со страшным грохотом и воем разносивших по полю смерть...
      Дня за два до этого Мамонтов поручил Константину Ермакову важную задачу: разгромить группу большевистских войск, двигавшуюся с боями из сальских степей на Царицын.
      Для выполнения этой задачи пятому кавалерийскому казачьему полку, которым командовал Константин, приданы были еще три кавалерийских и один пластунский полки.
      - Поймите, полковник, - испытующе поглядывая на Константина, назидательно говорил Мамонтов, - не всякому доверяются такие ответственные задания... Меня, откровенно говоря, подкупает ваша неутомимая энергия, ваш боевой задор. Хотя я вас еще не достаточно хорошо знаю, но думаю, что не ошибаюсь, возлагая на вас эту задачу. Только предупреждаю, одной лишь храбрости да горячности в этом деле будет недостаточно. Зрелое решение, умение и распорядительность, - вот успех всему. Там у них, говорят, какой-то Буденный за главного... Из унтер-офицеров... Говорят, с головой солдат... Пару дней назад он вдребезги разгромил группу князя Тундутова под Абганерово. Я еще точно не проверил, но есть сведения, что князь Тундутов попал к нему в плен... Желаю удачи, полковник, - в заключение пожал руку Константина Мамонтов. - Хорошо было бы, если б вы этого Буденного захватили в плен, - усмехнулся генерал. - Имейте в виду, полковник, в случае успеха, будьте уверены, вас не забудут...
      Намек Мамонтова, собственно, ни о чем не говорил, но Константин прямо-таки потерял покой. "Уж не генеральство ли он имел в виду?" размышлял он. Константину кажется, что невозможного в этом ничего нет. Ведь вот Андрей Шкура, или, как он теперь себя называл, Шкуро, совсем недавно, каких-нибудь полгода назад был всего-навсего простым есаулом, а теперь генерал... Или этот мальчишка Покровский. Прошлый год с турецкого фронта сотником пришел. А сейчас - ваше превосходительство. В двадцать семь лет генерал. Командует кубанским казачьим корпусом. Или Сашка Секретов. В гражданскую войну начал с командования сотней. Сейчас генерал. Командует крупной боевой единицей... Вот эти парни сделали карьеру так сделали.
      "Хуже, что ли, я их? - думал Константин. - Конечно, нет. Ведь если разобраться, то я и образованнее их и умнее... Да и значительно больше их оказал услуг белому движению... Еще при покойном Каледине не побоялся вступить в открытую борьбу с большевиками".
      ...Глядя сейчас на битву и думая об этом, Константин вдруг увидел такое, от чего его сердце затрепетало в страхе. Красные, недвижимо лежавшие в окопах, неожиданно поднялись во весь рост и с громкими криками бросились в контратаку. Белые побежали... назад.
      Константин не только был плохим стратегом, но вообще-то мало разбирался в военной науке. Не зная, как можно поправить положение в данном случае, он растерянно посмотрел на своего начальника штаба Чернышева, как бы ожидая от него совета, помощи. Но Чернышев, насмешливо встретив его взгляд, отвернулся. Он смертельно ненавидел Константина и желал ему всегда всяческих неудач.
      "Растерялся, сволочь, - думал он озлобленно. - Ну, вот посмотрим, что ты теперь будешь делать... Генеральский чин, гадина, ждешь. Посмотрим, как сейчас будешь выкручиваться"...
      - Беглый огонь!.. Беглый!.. - приказал Константин.
      Сотник Воробьев повторил приказание телефонисту, расположившемуся со своим аппаратом тут же, на пригорке. Тот передал приказ батарее. Артиллерийский обстрел цепи красных усилился. Но это на них не произвело впечатления. Они наступали, преследуя поспешно отходивших белогвардейских пластунов.
      Константин хрустнул пальцами и, отняв от глаз бинокль, смачно выругался.
      - Полковник, - сказал он, обращаясь к престарелому офицеру, прикажите своему полку зайти вот той балкой, - указал он, - в тыл красным и атаковать. Это произведет панику в их рядах. Живо! - прикрикнул он.
      Старик полковник с изумлением посмотрел на него, как на чудо, и глухим, слегка дрожащим от обиды голосом, проговорил, отчеканивая слова:
      - Я на старости лет в силу обстоятельств вынужден подчиниться вам, но кричать на себя, как на мальчишку, не позволю!.. Да-с, не позволю, милостивый государь!.. Имейте это в виду... Теперь разрешите мне, господин полковник, как человеку, более опытному в военных делах, чем вы, высказать свое мнение по поводу вашего приказания. Я бы вам не советовал жертвовать конницей. По крайней мере, пока не следует бросать конницу в тыл противника... Противник держится уверенно, в его рядах не чувствуется деморализации или чего-нибудь похожего на панику. Наоборот, красные воодушевлены...
      Константин побагровел от бешенства.
      - Молчать! - крикнул он. - Что за рассуждения?.. Кто здесь командующий группой - вы или я?..
      - Я нисколько не хочу умалить ваши достоинства, - тихо проговорил старый полковник. - Вы - начальник, я подчиняюсь вам... Но я, как более опытный человек, хочу вас предупредить: бросать конницу в атаку на прекрасно держащуюся пехоту неприятеля - безумие... Это - закон, в уставе так записано. Вот если б пехота противника была деморализована, тогда другое дело. Тогда именно и надо бросать на нее кавалерию. Она завершила б победу... Я вам лучше посоветовал бы спешить еще один полк из резерва и направить его на правый фланг. Это дало бы...
      - Прекратить разговоры! - оборвал его Константин. - Я вас слушать не хочу. Выполняйте мое распоряжение!..
      - Слушаюсь! - козырнул старый полковник и, пришпорив коня, с места в карьер помчался с адъютантом и казаком-ординарцем к своему полку, который стоял где-то за курганом.
      - Какой это дурак придумал доверить полк этому старому хрену? вздернул плечами Константин.
      - Видимо, сам генерал Мамонтов, - тихо проронил кто-то из офицеров. Ведь это же дядя его жены.
      - Что вы говорите? - живо обернулся Константин к офицеру, произнесшему эту фразу. - Этот... старик - дядя жены генерала Мамонтова?
      - Да, - со злорадством подтвердил Чернышев. - Именно так. Я знаю этого старика. Он - полковник генерального штаба, зовут его Вольский, Андрей Андреевич... Боевой, знающий офицер... Давно б уже должен генералом быть, да не везет ему...
      - Гм... - промычал Константин, косо посмотрев в спину поскакавшего полковника.
      "Черт меня дернул грубить ему, - пожалел он. - Еще пожалуется Мамонтову... Да, наверняка пожалуется"...
      У него испортилось настроение, и он, досадуя на себя за свое легкомыслие и невыдержанность, стал снова смотреть в бинокль. То, что он увидел, его обрадовало: белые, приостановив отход, лежали теперь в синих сугробах и частым огнем обстреливали неприятеля, который продолжал перебежками подходить к ним все ближе... Вот-вот, казалось, две силы столкнутся в рукопашной схватке.
      Константин ободрился. Дело, оказывается, обстояло уж не так плохо. Вот только бы скорее этот полковник Вольский со своим полком ударил в тыл красным. Он посмотрел в ту сторону, куда поскакал старик-полковник. Вдалеке он увидел, как, мелькая древками пик, по одному спускались в балку всадники.
      - Замечательно! - воскликнул Константин.
      Он был уверен в том, что стоило только лишь показаться белым кавалеристам из балки в тылу красных, как участь их будет решена...
      * * *
      Из балки выскакивали казачьи сотни и, на ходу строясь в лаву, с криками и гиканьем, опустив пики к бою и размахивая шашками, помчались в тыл наступавшей пехоте красных...
      На мгновение красные пехотинцы оказались в затруднительном положении. Впереди была пехота белых, с тылу угрожающе неслась на них кавалерия. Но красные не растерялись. Часть их стала обстреливать несшихся на них белых кавалеристов, другая - белую пехоту, которая при появлении своей кавалерии в тылу красных оживилась и перешла в наступление. Несмотря на мужественное сопротивление красных пехотинцев, все же было видно явное преимущество белых.
      Константин торжествующе оглянул офицеров, задержал насмешливый взгляд на Чернышеве.
      - Вот так-то, господа, - самодовольно сказал он, намереваясь похвастаться перед офицерами своим умением предвосхищать события, но не успел.
      - Господин полковник, смотрите! - закричал один из офицеров, указывая на заснеженные песчаные холмы, обросшие кустами сосновых насаждений. Смотрите!..
      Константин посмотрел, куда указывал офицер, - и передернулся. Между кустарниками мелькали темные фигурки мчавшихся всадников. Их было так много, что, казалось, они заполняли все пространство. Константин отлично понял их намерение: они мчались на белую конницу, которая теперь развернутой лавой с сокрушающим воем и криками неслась на пехоту красных.
      - Кавалерия Буденного! - спокойно проговорил Чернышев.
      - Черт побрал! - вскричал Константин. - Так они ж скачут-то в тыл нашей кавалерии!.. И наши не видят этой опасности!.. Как же предупредить?..
      - Это невозможно, - ответил Чернышев. - Единственное, что можно сделать, - это обстрелять их из орудий... Это, пожалуй, обратит внимание наших кавалеристов.
      Константин отдал приказ батарее обстрелять кавалерию Буденного. Тотчас же в песках, в сосновых посадках стали подниматься столбы взрывов. Но конники Буденного уже вырвались из зоны обстрела и заходили в правый фланг белогвардейской конницы.
      IV
      Буденный давно заметил в стороне неприятельских позиций, на пригорке, конную группу. Он понял, что это было белое командование, руководившее сражением. У него появилась смелая мысль захватить белогвардейских офицеров в плен.
      Перед тем, как повести свою бригаду в атаку на белогвардейскую конницу, только что выскочившую из балки и помчавшуюся в тыл пехоте красных, Буденный приказал Прохору пройти со своим эскадроном той же балкой, по которой только что прошел белогвардейский конный полк, и оцепить пригорок, на котором расположилось командование противника, с тем, чтобы не выпустить из окружения ни единого белогвардейца...
      Воспользовавшись суматохой, которую поднял Буденный своей бригадой, бросившейся в атаку на белых, Прохор с эскадроном незаметно спустился в балку и, беспрепятственно пройдя ее до конца, вывел своих конников из нее и не спеша, чтобы не спугнуть с пригорка белых офицеров, стал их окружать...
      Вначале на кавалеристов Прохора никто не обращал внимания, полагая, что это разъезжают свои же, белые всадники. Но когда советские кавалеристы подъехали настолько близко к пригорку, что стали видны на их шапках красные ленты, а у лошадей подрезанные хвосты*, на пригорке заволновались. Некоторые офицеры стремительно поскакали к хутору.
      _______________
      * В отличие от красных белые не подрезали хвостов у лошадей.
      - Вперед! - гаркнул Прохор и, поддав жеребцу шенкеля, помчался наперерез скачущим белогвардейцам. - За мной!.. Ура-а!..
      - Ура-а!.. - подхватили конники, рванувшись вслед за своим командиром. Сазон и Дмитрий не отставали от Прохора.
      Нагнувшись над гривой мчавшегося, как ветер, жеребца, Прохор выхватил из ножен шашку и" крепко сжимая эфес, остро вглядывался в скакавших белогвардейцев. Растянувшись цепочкой по дороге, они мчались к хутору, обгоняя друг друга. Прохор даже сосчитал их. Было семнадцать всадников. При этом Прохор сумел различить, что из семнадцати всадников половина были офицеры, остальные, судя по обмундированию, - рядовые казаки.
      - Дураки! - выругался Прохор, думая об этих казаках. - Чего бегут?.. Кого боятся?..
      Прохор, далеко вырвавшись вперед от своих, настигал белых.
      - Стой! - грозно крикнул Прохор, со свистом взмахивая шашкой над головой белогвардейца, нагоняя его.
      Казак, обернув свое пепельное, испуганное лицо, поднял вверх руки.
      - Сдаюсь, бра-атушка!.. Сдаюсь!..
      - Бросай оружие! - крикнул Прохор, проскакивая мимо. Казак с готовностью скинул с себя винтовку и шашку и бросил на дорогу.
      Прохор устремился дальше.
      - Сдавайтесь! - кричал он. - Сда-а-вайтесь иль смерть!..
      Три казака, видя, что им не ускакать от Прохора, приостановив лошадей и спрыгнув, подняли руки.
      - Бросайте оружие!.. - предупреждающе крикнул Прохор им и поскакал дальше.
      Низко склонившись к лошадям, впереди мчались белогвардейские офицеры. Ближе всех к Прохору скакал всадник на красивой, серой, в яблоках, крупной лошади. Он так ссутулился, подавшись всем телом вперед, что Прохор сразу не разобрал, кто это был, - казак или офицер. Прохор погнался за этим всадником. Но лошадь и у белогвардейца была резвая. Прохор продолжительное время скакал на одинаковом расстоянии, не приближаясь к белогвардейцу и не отдаляясь от него... Его разобрало зло. Вложив шашку в ножны, он выхватил из кобуры наган и выстрелил подряд несколько раз.
      - Сдавайся, сволочь! - хрипло выругался он.
      Белогвардеец на мгновение приподнял голову и оглянулся. Теперь Прохор убедился, что впереди скакал офицер. Он решил взять его живьем, представить Буденному.
      - Сдавайся, гад! - снова загремел Прохор. - Убью!
      Белогвардеец не отвечал. Прохор с силой несколько раз ожег плетью своего коня. Жеребец сразу же стал приближаться к серой лошади белогвардейца. И когда он почти касался мордой хвоста серого коня, Прохор снова вытащил из ножен шашку.
      - Сдавайся, гад! - привстал он на стременах, потрясая шашкой. Заррублю!
      Офицер снова оглянулся. В глазах его отразились изумление и ужас.
      - Прохор! - сдавленно крикнул он. - Ты, проклятый?
      Прохор узнал брат.
      - Сдавайся, Константин!
      Но тот, обернувшись, не целясь, выстрелил в Прохора из маузера.
      - Ах ты, сволочь! - вскрикнул Прохор и, приподнявшись на стременах, с силой рубанул. Константин ткнулся лицом в гриву коня, заливая светлую шерсть его кровью...
      Прохор качнулся в седле. Рука обессиленно повисла, шашка выпала из нее на снег.
      Подскакал Сазон.
      - Проша!.. Товарищ командир, что с тобой? - встревоженно спросил он.
      - Ничего... А что?
      - Да ты побелел, как мел.
      - Голова закружилась... Подними-ка мой палаш.
      Сазон спрыгнул с лошади и, подняв шашку, подал Прохору. Тот взял ее, хотел вложить в ножны, но она снова выпала из его рук.
      - Да что с тобой, Прохор? - с испугом спросил Сазон. - Ты, должно быть, ранен?..
      - Н-нет, - вяло сказал Прохор и замолк.
      Голова его поникла на грудь, он потерял сознание.
      V
      Хотя рана была и легкая, но все же Прохору на несколько дней пришлось лечь в околоток.
      Как-то, лежа на койке, Прохор читал "Правду", в которой была опубликована речь Ленина на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов о международном положении.
      В палату вошла Надя в белоснежном халате и в косынке с красным крестиком.
      Отложив газету, Прохор взглянул на сестру и залюбовался ею. Белизна ее халата и косынки особенно как-то подчеркивали целомудренную красоту ее почти детского личика.
      - А-а... сестричка! - приветствовал он ее. - Ты мне вдвойне сестрица - и по медицине и по родству. Ну, как тебе, девочка, тут работается?..
      - Я довольна, Проша, - сказала она.
      - Не раскаиваешься, Надюша, что ушла из дому?
      - Нет, братец. Я вот вырвалась из своей станицы и поняла, что до сей поры я еще не жила на свете... Какая еще я темная... Боже ты мой!.. Погляжу кругом: люди умные, ученые... А я, как дурочка... едва грамоте знаю... Вот доктор все хвалит меня, говорит, что я хорошо ухаживаю за ранеными. Непременно, говорит, подучу тебя и будешь сестрой милосердия... Мне и радостно это слышать, а в то же время и страшно...
      - Чего ж страшного-то, глупая? - улыбнулся Прохор.
      - Да не справлюсь я сестрой работать.
      - Глупости говоришь. Не так страшен черт, как его малюют. Я вот тоже простой казак, видишь, командую эскадроном. И справляюсь, милая.
      - Ну, где уж мне до тебя, - вздохнула Надя. - Ты умный. Двухклассное училище окончил...*... А я что... три класса только.
      _______________
      * Двухклассное училище имело 5 классов.
      - Дурочка ты моя милая, - притянув к себе, поцеловал ее Прохор. - У тебя все еще впереди... Вот покончим с белыми, будешь учиться... Ты хочешь учиться?..
      - Уросла... Засмеют меня, ежели я такая здоровенная сяду за парту.
      - Уросла, - засмеялся Прохор. - Старики учатся - и над ними не смеются.
      - Вот Митя иной раз приедет ко мне, - застенчиво проговорила девушка, - и тож об учении говорит. У него большая охота к учению. Говорит, что, мол, мы оба будем учиться... А я смеюсь...
      - Митя правильно говорит. Вам обоим надо учиться... Да и мне не мешает...
      - Мне вот курсы б сестер милосердия окончить, - мечтательно проговорила Надя. - Я б тогда на девятом небе была...
      - А если б ты институт окончила да профессором стала, на каком ты небе тогда б была?..
      - Ой, что ты говоришь, братец! - замахала руками девушка. - Куда мне... Разве ж это возможно?..
      - При советской власти все возможно...
      В палату торопливо вошел фельдшер.
      - Товарищ Ермаков, - обратился он к Прохору, - к вам приехал какой-то командир из политотдела армии... Я ему сказал, что вы ранены и не можете разговаривать, а он настойчивый. Как же быть?
      - Товарищ фельдшер, может быть, с чем-нибудь важным ко мне, - сказал Прохор. - Пропустите, пожалуйста, этого командира...
      - Как хотите, конечно. Вообще-то не полагается.
      Фельдшер вышел и вскоре ввел в палату одетого в больничный халат высокого, молодого мужчину лет под тридцать. Подойдя к Прохору, он отрекомендовался:
      - Инструктор политотдела армии Большаков. Я к вам по делу...
      - По какому?
      - По очень важному, - сказал инструктор, садясь на табурет около койки Прохора. - Во-первых, разрешите узнать, как ваше самочувствие?.. А тогда уже будем говорить о деле.
      - Самочувствие неплохое, товарищ Большаков. Дня через три думаю выписаться...
      - Рановато, - возразил фельдшер. - Через недельку - и то еще рано... Так это, может быть, дней через десять...
      - Многовато, - промолвил Большаков. - Вот если б дней через пять, то это было бы расчудесно...
      - А в чем дело? - спросил Прохор.
      - Сейчас поговорим, - сказал инструктор, оглядываясь на фельдшера и Надю, давая этим понять, что они здесь в данную минуту лишние.
      Фельдшер с Надей вышли.
      Инструктор начал рассказывать Прохору о том, что партийная прослойка в армии невелика, а особенно незначительна она в кавалерийской части Буденного.
      - Понимаете, товарищ Ермаков, - продолжал инструктор. - Почти весь командный состав беспартийный. Дерутся за советскую власть они, как львы... Горло перегрызут... но задач нашей партии недопонимают... До зарезу нужны нам партийные командные кадры, хорошо понимающие политику нашей партии. Каждый толковый, политически разбирающийся коммунист у нас на счету... Да еще на счету-то каком!.. Как золотом, дорожим таким коммунистом... Короче говоря, политотдел армии сейчас отбирает с десяток хорошо грамотных коммунистов, чтоб послать их в Петроград на краткосрочные политические курсы. Курсы эти будут работать месяц-полтора, но они много дадут нашим товарищам. К чтению лекций привлечены лучшие силы нашей партии.