* * *
      Дорогой Прохор ругал брата:
      - Черти тебя дернули выступать перед стариками. Все ж они, проклятые, монархисты. Ежели б я не отпугнул стариков, так они б тебе добре помяли бока...
      - Они, дьяволы, злые, пожалуй, и убить могли б, - сказал Сазон.
      - Разве ж я думал, что так получится, - удрученно проговорил Виктор. - Мне хотелось рассказать народу правду. Ведь я только что приехал из Петрограда, сам очевидец всех событий... фронтовики попросили меня выступить...
      - Попросили, - проворчал Прохор. - Натравили мальчишку, а сами - в кусты... Боюсь, что через тебя отец и в дом меня теперь не пустит...
      - Твой отец - не дурак. Не такой, как другие старики, - заметил Сазон. - Что он, не понимает, что ли, что с царем все теперь покончено.
      - Дело не в царе. Боюсь, что осерчает он на меня из-за того, что круто обошелся со стариками.
      - Так что же, выходит, что ты должон был им своего брата на измывку отдать? - возмутился Сазон. - Он, твой отец, ведь понимающий человек.
      - Поглядим, - неуверенно буркнул Прохор.
      Войдя в хату, Прохор увидел семью за обедом. Все молча хлебали щи. Прохор понял, что, видимо, до его прихода разговор за столом шел о нем. Он пытливо взглянул на отца. Вид у того был сумрачный. У Прохора защемило сердце. "Так и знал, - подумал он огорченно, - осерчал".
      - Гость на порог - хозяину радость, - снимая шапку, проговорил Сазон. - Здорово живете!.. Хлеб да соль!..
      - Спасибочко, - приветливо отозвалась Анна Андреевна. - Пожалуйте с нами кушать.
      - Благодарствую, - проговорил Сазон. - Зараз пойду домой, наши, небось, тоже ждут обедать.
      - Чего ж меня не подождали? - скидая шинель, спросил Прохор.
      - Да думали, сынок, что ты не скоро придешь, - виновато проговорила старуха. - Отец вот сказал...
      - Чего сказал? - хмуро взглянул на нее Василий Петрович.
      Старуха испуганно взглянула на него.
      - Да ничего... так это я... Садись, Проша! Садись и ты, Витя, с нами обедать. Ой! - всплеснула она руками. - Боже ты мой! Ты ж весь в крови... Родимый мой, да кто же это тебя так изувечил-то?
      - Мать, дай теплой воды, - попросил Прохор. - Я обмою ему рану да обвяжу голову. У меня, кажись, в запасе бинт есть...
      Обмыв Виктору рану и завязав голову бинтом, Прохор потянул его к столу:
      - Садись обедать, инвалид.
      - Теперича такое время настало, - покуривая у двери, проговорил Сазон, - что не токмо на позициях, но и у себя дома, на печи, могут изувечить.
      Насупив кустистые с проседью брови, не обращая ни на кого внимания, Василий Петрович по-прежнему ел молча. Он был явно не в духе, и Прохор чувствовал, что в доме назревает скандал. Да и все, видимо, это чувствовали.
      Глотнув дыму, Сазон вдруг чему-то засмеялся.
      - Вспомнил я зараз такой случай, - ухмыльнулся он. - Однова сидим мы, трое казаков, на позиции, кулеш с салом едим. Только что приехали с разведки, проголодались. А дело-то было весеннее, под вечер. Кругом, стало быть, красота! Травка зеленая, пташки распевают... Около нас болото. Рыбешка играет, лягушки орут да бултыхаются... Едим да родимый Дон вспоминаем, взгрустнулось нам по родной сторонушке... Разговариваем да из котелка уплетаем. Кулеш вкусный получился, горячий, только с костра. "Что, мол, у нас, на Дону, теперь делается?" - говорю я да протягиваю ложку к котелку зачерпнуть, а она, проклятая, как сиганет, да прямо на меня. Да такая здоровенная, нечистый дух, как все едино собака...
      - Кто? - нарушив тягостное молчание, расширила от чрезмерного любопытства глаза Надя.
      - Ну кто ж, - выпуская из ноздрей клубы дыма, произнес Сазон. Конечное дело, лягушка.
      - Ха-ха-ха! - сотрясаясь всем телом, захохотала девушка, расплескивая из ложки борщ по столу.
      Василий Петрович сурово посмотрел на дочь, неодобрительно покачал головой. Девушка, взглянув на отца, подавила смех.
      - А я их, дьяволов, до смерти боюсь, - продолжал Сазон. - Ринулся я от нее, проклятой, да котелок с кулешом перевернул... Такая досада забрала. Ведь голодные же мы, толечко ложки по две и успели отхлебнуть... Ну что делать, не будешь же кулеш с земли подбирать?.. А один казак, Егор Королев, дурило такой, гутарит: "А почему б и не подобрать кулеш? Не пропадать же ему?" Зачерпнул ложкой с земли и начать жрать. "Ешьте!" говорит. Мы отказались, а он, нечистый дух, весь кулеш с земли подобрал, хрустит на зубах песок, а он жрет.
      Смешливая Надя снова фыркнула, зажимая рот руками. Василий Петрович с досадой бросил ложку на стол.
      - Совести и стыда у тебя, Сазон, нет. Потерял стыд на войне... Ты ж видишь, мы едим, а ты про гадости разные разговор завел... Ты хоть пакостные побаски рассказываешь, - это еще так-сяк, а вот другой вояка так надумался в стариков из револьвера стрелять... Поганец!
      Побледнев, Прохор положил ложку и взглянул на отца.
      - Батя, - тихо спросил он, - вы были у правления?
      - Ну был, так что?
      - А если были, так, значит, видели, что в стариков я не стрелял... Выстрелил я в белый свет, чтоб отпугнуть их.
      - Ты ж наставлял в них револьвер?
      - А вы видели, для чего я это сделал?
      - Ну?
      - Ежели б, батя, я им не пригрозил, так они б изувечили Виктора.
      Сорвавшись с лавки, старик разгневанно загремел:
      - А кой дьявол ему, твоему Виктору, велел не в свое дело нос совать?.. Его ль мужичье дело лезть туда, куда не подобает?
      - Дядя, зачем вы меня оскорбляете? - дрожащим голосом произнес Виктор. - Я ведь ничего плохого не сделал...
      - Ты, сукин сын, - не отвечая Виктору, снова набросился старик на сына, - вот завтра увихришься на позицию, а я должон тут оставаться. Какими глазами я буду глядеть на стариков, на соседей?.. Приехал долгожданный сынок, набезобразничал тут да и улетает, а я должон моргать глазами перед людьми... Бельтюки твои бесстыжьи!.. Вот что я тебе скажу: уметайся ты зараз же из моего дома, чтоб и духу твоего тут не было. Будь ты проклят!..
      - Петрович! - в ужасе вскричала Анна Андреевна, подбегая к мужу. - Да в уме ли ты, сына-то своего проклинаешь?
      - На дьявола он сдался, такой сын! - распаление взревел Василий Петрович. - Зреть не могу!
      Зарыдав, старуха упала головой на стол. Двое маленьких ребятишек, сидевших за столом, глядя на бабку, заплакали. По розовым щекам Нади поползли слезинки. Она испуганно смотрела то на отца, то на брата, толком еще не понимая, что происходит.
      - Значит, батя, прогоняете? - глухо спросил Прохор, вставая.
      Старик не ответил сыну и круто повернулся к Виктору:
      - И ты чтоб в моем доме больше ни ногой. Понял?.. Хам премерзкий! Казачья земля тебя, мужика, взрастила, вскормила, и ты ж на нее наплевал...
      - Дядя, позвольте, - горячо заговорил Виктор. - Я ни на кого не плевал. Я никого даже не обидел... Разве вот только о революции говорил... Так что же тут плохого?
      - Про революцию, - передразнил его Василий Петрович. - А что ты смыслишь-то в ней, сопляк?.. Да что мне с тобой тут разговоры вести, уходи, покуда не выгнал.
      - Ну уж, дядя, - вскакивая с табурета, негодующе вскрикнул Виктор, такого оскорбления я вам не прощу!.. Никогда!.. Прощай, тетушка!.. Прощайте, Надя, Луша!.. Проша!.. - крикнул он в горницу, куда ушел Прохор. - Когда будешь уезжать, заходи прощаться.
      - Ладно, - ответил тот.
      - Пойдем, Виктор, провожу тебя, - сказал Сазон, выходя вместе с ним из хаты. - Ну и анчутка ж твой дядя, злющий, как бешеная собака. Я думал он поумнее других, а он, антихрист, оказался дурнее всех...
      После ухода Виктора и Меркулова Анна Андреевна, заплаканная и удрученная, вошла в горницу. Увидев, что Прохор укладывает свои вещи в мешок, она беспокойно спросила:
      - Никак, собираешься, сынушка?
      - Ныне уеду, мамуня.
      - Да ты что? - всплеснула она руками. - Как же ты, милушка, без харчей-то поедешь? Я же тебе ничего не успею приготовить. Надо же бурсачиков испечь, курочек пожарить.
      - Ничего мне, мать, не надо... Обойдусь.
      - Нет уж, милочек, ты на отца-То серчай, а на мать не гневайся... Мать, - заплакала старуха, - готова за тебя жизнь отдать. Ты что же, хочешь, чтобы мать твоя день и ночь слезы лила? Нет уж, родимый мой, не пущу... Не пущу!.. Хоть до завтра останься. Ночь не буду спать, а всего тебе наготовлю. Зараз и тесто замешу... Да и Косте ведь надо гостинца послать... Ты не раздумал к нему заехать-то?
      - Заеду, мамуня.
      - Ну вот, тем более. Как же ты к нему без гостинца-то материнского приедешь?
      Забота матери растрогала Прохора. Он привлек ее седую голову к своей груди, и оба заплакали.
      - Ну ладно, мама, останусь до завтра, - лаская ее, проговорил Прохор. - Но только ночевать пойду к дяде... Тут, мать, я больше не могу быть. Ноги моей никогда не будет в этом доме... Обидел меня отец.
      - Зря на отца обижаешься, сынок, - печально сказала старуха. Помирись с ним... Отец осерчает, отец и приласкает... Одним словом, родитель... Он могет и отругать, он могет и простить.
      - Нет, мамуня, - отрицательно покачал головой Прохор. - Не простит он меня. Да я и прощения у него не буду просить, потому что не виноват перед ним.
      - Вот все вы такие, Ермаковы, - укоризненно сказала Анна Андреевна. Упрямые. Ну, смотри, тебя виднее... Коли уж так, - вздохнула она, - иди ночевать к дяде Егору, а мы со снохой ночку не поспим, наготовим тебе и Косте всего. Утречком завтра принесем.
      Прохор оделся и, взяв мешок, вышел на кухню. Отец, надев очки, сидел за столом, делая вид, что читает библию. Расцеловав маленьких племянников, потрепав по щеке сестру, Прохор, не взглянув на отца, вышел.
      III
      Перед отъездом Прохор сказал Виктору:
      - Поедем, Виктор, со мной в Ростов. Поживешь неделю-другую у брата Константина, а потом вернешься. К этому времени, глядишь, и старики угомонятся... А то по свежей памяти они тебя где-нибудь и изувечат... Они злые, черти.
      Виктор охотно согласился поехать в Ростов, и не потому, что боялся стариков, а просто ему хотелось навестить тот город, с которым было связано столько детских воспоминаний о днях учебы в гимназии. Хотелось встретить товарищей, с которыми учился. Хотелось съездить и к сестре в Новочеркасск.
      Сноха Лукерья отвезла их на станцию.
      Поезд шел медленно, подолгу простаивая на станциях, и в Ростов пришел с большим опозданием, к вечеру следующего дня.
      Перрон вокзала был густо забит народом. По замусоренной платформе сновали солдаты, казаки, офицеры. В глазах пестрило от красных бантов. У многих военных кокарды были обернуты красной материей. Один какой-то солдат покрыл алой материей даже погоны.
      Прохор и Виктор выгрузили из вагона мешки с продуктами, в изобилии наготовленные матерью и Лукерьей. Смотря на них, Прохор сокрушенно разводил руками:
      - Что мы с ними будем делать? Как потащим к Константину? Я и адрес-то как следует не знаю его.
      - Может, носильщика возьмем? - предложил Виктор. - До трамвая поможет донести.
      - Придется, - согласился Прохор. - Пойди поищи носильщика. - И вдруг, кого-то увидев в толпе солдат, он обрадованно крикнул:
      - Семен Михайлович!.. Буденный!.. Никак, ты?.. Здорово, дорогой!
      Бренча шпорами, к Прохору с недоумевающей улыбкой подошел молодой, складно сбитый унтер-офицер с лихо закрученными усами. Из-под накинутой на плечи враспашку шинели на груди у него сверкали четыре георгиевских креста и четыре медали.
      Солдаты почтительно обходили его, оглядывались.
      - Бантист! - переговаривались они. - Бантист*.
      _______________
      * Б а н т и с т - полный георгиевский кавалер, имеющий четыре
      креста и четыре георгиевские медали.
      - Что-то я вас, браток, не узнаю, - всматриваясь в Прохора, нерешительно проговорил унтер-офицер.
      - Ну как же так! - огорченно воскликнул Прохор. - Неужто забыл Прохора Ермакова?.. Но я-то тебя, Семен Михайлович, вовек не забуду. Помнишь, как на австрийском фронте ты меня, можно сказать, от смерти спас? У Малушинского фольварка. Помнишь?
      - А-а! - вспоминая, вскричал унтер-офицер. - Ну как же не помнить. Помню отлично. Ермаков! Из наших сальских степей... Здорово, дорогой друг!
      Они обнялись и крепко пожали друг другу руки.
      - Тебя, брат, и не узнать, - показывая из-под холеных усов белые крепкие зубы, смеялся унтер-офицер. - Совсем ты каким-то другим стал. Смотри, молодой, красивый, румяный... Должно быть, на домашних харчах отъелся. Из дому, наверно?
      - Из дому.
      - На побывку приезжал?
      - На побывку.
      - Ну вот, так и есть, - снова засмеялся унтер-офицер. - Потому-то я тебя и не узнал. Жена тебя отмыла от фронтовой грязи, откормила.
      - Я, Семен Михаилович, неженатый.
      - Вот тебе на! Что же это ты не обзавелся женой? Казаки ведь рано женятся.
      - Да так вот получилось, - усмехнулся Прохор. - В свое время не женился. А теперь уж буду жениться лет сорока. Возьму тогда себе жену молодую, семнадцатилетнюю...
      - Хитер, - улыбнулся унтер-офицер. - Зачем в Ростов приехал?
      - К брату заехал денька на два. Брат мой тут служит командиром сотни. А отсюда прямым направлением в полк, в действующую армию. А ты, Семен Михайлович, каким образом в Ростове оказался?
      - По служебным делам приезжал, - ответил Буденный. - А сейчас в Тифлис еду. Наша дивизия под Тифлисом расквартировалась.
      - Вот как! - удивился Прохор. - Твоя же дивизия на австрийском фронте была?
      - Верно, - сказал Буденный. - Когда-то была, да сплыла. После австрийского фронта я со своим полком немало мест исколесил по свету. Наша дивизия в составе экспедиционного корпуса генерала Баратова была переброшена в Персию. А недавно мы из Персии вернулись. Дивизия вот там сейчас расквартировывается, а меня с солдатом в командировку в Ростов послали.
      - Что же, Семен Михайлович, значит, дождались революции, а? - спросил Прохор.
      - Это еще, не революция, Прохор, - загадочно усмехнулся Буденный. Только начало. Буржуазный переворот. А революция впереди.
      - Как это все понимать?
      - А это уж как хочешь понимай, - пожал унтер-офицер плечами. Приедешь на фронт - увидишь, чем живут фронтовики, и поймешь.
      - Ничего не понимаю, Семен Михайлович, ей-богу, не понимаю, недоумевал Прохор. - Растолкуй.
      - Эх, Прохор! - снисходительно похлопал его по плечу тот. - Молод ты еще, зелен, жизнь плохо знаешь. Ну ничего, поживешь - узнаешь. А пока прощай, дорогой! - подал он руку Прохору. - Побегу в вагон, а то как бы поезд не ушел. Да и солдат, наверно, заждался. Я за папиросами на минутку выбежал.
      - Прощай, Семен Михайлович, - пожал его руку Прохор. - Рад был увидеть тебя.
      - И я рад.
      - Увидимся ли скоро?
      - Увидимся, Прохор, - убежденно произнес унтер-офицер. - Гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда... Вот скоро война закончится, демобилизуют нас. Ваша станица недалеко от нашей, как-нибудь и встретимся.
      Махнув папахой, унтер-офицер, позванивая шпорами и крестами, побежал по перрону. И снова солдаты, почтительно уступая ему дорогу, оглядывались.
      - Полный бантист, - кивали они на него. - Герой-парень.
      - Кто это? - спросил Виктор у Прохора, с теплой улыбкой смотревшего вслед уходившему унтер-офицеру.
      - О, брат! - восторженно воскликнул Прохор. - Замечательный человек!.. Он из наших краев, из Платовской станицы... Я его на фронте повстречал. В восемнадцатом драгунском Северном полку служил... Однажды я со своим разъездом на австрийскую заставу напоролся. Крышка б нам всем побили б ай в плен забрали. Да вот спасибо Буденному, он со своими драгунами выручил. Лихой человек!
      * * *
      Константин Ермаков жил на Пушкинской улице, занимая уютную квартиру в четыре небольшие комнаты.
      - А-а! - вскричал он. - Братья!.. Добро пожаловать!.. Какими ветрами?
      - Приехали проведать тебя, - обнимая брата и целуясь с ним, сказал Прохор. - Давно ведь, Костя, не виделись. Еду на фронт, думаю, надо заехать к брату, а то убьют еще и не увижу...
      - Ну, с бог с тобой! - отмахнулся Константин. - Убьют! Что ты...
      - На войне все бывает, Костя.
      - Это хотя правда. Смерть найти - плевое дело... Ну, не будем говорить в эту радостную минуту встречи о смерти... Хорошо, что приехали...
      - Вот тебе, Костя, мать гостинцев прислала, - передал ему Прохор мешок, набитый пирогами, бурсаками, салом, жареными курами и гусями.
      - Узнаю любвеобильное материнское сердце, - засмеялся Константин, пробуя поднять мешок. - Ого! Как только вы и тащили такую тяжесть!
      Константин был очень похож на Прохора. Такой же смуглый, здоровый, напоминающий загар цвет лица, тонкий с горбинкой нос, вьющиеся длинные волосы, зачесанные назад, небольшие подстриженные усы. Ростом только он был меньше Прохора. Константина можно было бы назвать красавцем, если б его внешность не портили большие серые со стальным оттенком глаза, всегда холодные и надменные.
      - Верусик! - позвал он жену. - Иди-ка сюда, милая, тут тебе в подарок целый продовольственный склад привезли.
      Из гостиной вышла совсем еще молодая, но уже немного располневшая хорошенькая белокурая женщина.
      - Здравствуйте! - отчужденно кивнула она Прохору и Виктору.
      - Верунчик, - заискивающе проговорил Константин. - Познакомься, родная. Это - мой брат Прохор... А это - Вера Сергеевна, жена моя...
      - Узнаю, - сухо проговорила Вера. - На тебя похож, Константин.
      - А это, Верочка, - указал Константин на скромно стоявшего в углу юношу, - мой двоюродный брат Виктор...
      Она пристально, оценивающе посмотрела голубыми глазами на Виктора, как бы взвешивая, как ей вести себя с этим мальчуганом, и улыбнулась. Видимо, юноша ей понравился.
      - Очень приятно, - певуче сказала она и жеманно протянула белую пухлую маленькую руку ладонью вниз, словно для того, чтобы он прикоснулся к ней губами. Но Виктор не догадался это сделать. Он лишь пожал ее руку и поклонился.
      - Они, Верусик, дня на два-три к нам... - заюлил перед женой Константин. - Знаешь, мимоездом...
      - При чем тут "на два-три дня?" - строго посмотрела она на мужа. - А если они десять дней или больше проживут, разве это плохо?
      - Да нет, - смешался Константин. - Пожалуйста. Моя квартира в полном их распоряжении... Я хотел сказать...
      - Ничего ты не хотел сказать, - отмахиваясь от него, засмеялась Вера. - Просто ты пустое болтаешь.
      Вера была волевая женщина, и Константин ее побаивался.
      - Раздевайтесь, господа! - певуче произнесла Вера, обращаясь к Прохору и Виктору. - Проходите в гостиную.
      Виктор сбросил с себя шинель, одернул гимнастерку и вслед за Константином и Прохором вошел в комнату, а Вера, позвав кухарку, пошла на кухню разбирать мешок с подарками, присланными свекровью.
      Гостиная была небольшая, убрана со вкусом. Хотя все здесь было дешево, но нарядно. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый голубой бархатной скатертью с махрами. Вокруг него в строгом порядке расставлены венские стулья. Вправо, к стене, стоял диван с тумбочками, обитый синим шелком. Рядом - пианино. У противоположной стороны - массивное трюмо, а рядом - небольшой, но вместительный буфет со множеством посуды, среди которой немало сверкало хрусталя. На разных маленьких и больших пуфиках и столиках лежали и стояли хорошенькие подушечки, статуэтки, безделушки.
      - Познакомьтесь! - сказал Константин. - Это - наша Мариночка, Верочкина сестра.
      Только сейчас Виктор заметил у окна, за широколистной пальмой, сидевшую девушку. Она что-то делала: писала или читала на подоконнике.
      Девушка поднялась со стула и покраснела.
      - Марина, - просто назвала она себя, подав руку Виктору. На ней было скромное бордовое платье с белым кружевным воротничком. "Гимназистка, наверно?" - подумал Виктор, и он не ошибся.
      - Заканчивает гимназию, - пояснил Константин. - А ты, Виктор, бывший гимназист, вот у вас и найдутся общие разговоры.
      Марине было около семнадцати лет. Волосы у нее такие же, как и у сестры, пышные, белокурые с пепельным оттенком, глаза миндалевидные, темные и блестящие, как черносливы, опушенные черными длинными ресницами.
      - Ну, так каким же образом вы попали сюда? - спросил Константин, усаживаясь на диван.
      Прохор коротко рассказал ему о себе и Викторе.
      - Так-так, - оглядывая то Прохора, то Виктора, проговорил Константин. - Молодцы! Ей-богу, молодцы! Герои!.. По два Георгия заработали. Лычки у них на погонах. Хе-хе!.. Горжусь своими братьями... Между прочим, тебе б, Виктор, надо в школу прапорщиков поступить. Обязательно! Как георгиевскому кавалеру тебе легко будет устроиться. Идея!.. Если хочешь, я тебе помогу? У меня, брат, везде хорошие знакомства...
      - Не думал я еще об этом, Костя! - проговорил Виктор. - Не особенно меня прельщает военная служба. Как окончится война, думаю в университет пойти учиться...
      - Зря так пренебрежительно относишься к офицерской карьере, нахмурился Константин. - Когда я был учителем, я тоже так думал. А вот стал офицером, почувствовал все достоинство офицерского звания. Лермонтов, Пестель, Лев Толстой, да и многие другие великие люди России офицерами были. Они не гнушались офицерским званием. Как брат твой, я тебе советую. Большая честь для тебя, сына простого кузнеца, выйти в офицеры. Для твоего отца это будет счастье.
      Виктору не понравилась эта Константинова тирада, но он, не желая при первой же встрече ссориться с ним, сказал:
      - Хорошо, Костя, подумаю.
      Вошла улыбающаяся, подобревшая Вера. Она только что управилась с выгрузкой продуктов из мешка. Их было действительно так много, что при виде всего этого изобилия она повеселела.
      - Я вам очень благодарна, Прохор, - улыбаясь, сказала она. - Вы, правда, привезли целый склад продовольствия. Сейчас это настоящее богатство... Костя, пошли за вином. Коньяк у меня есть. По случаю встречи с родственниками мужа я устраиваю семейный пир.
      - Ура-а! - захлопал в ладоши Константин. Видя, что настроение у жены изменилось и она приветливо относится к неожиданным гостям, он тоже повеселел и побежал распорядиться насчет вина.
      Вера расстелила на столе белую накрахмаленную скатерть.
      - Мариночка, помогай, - сказала она сестре, то и дело с улыбкой поглядывая на Виктора.
      Вскоре все сидели за столом, уставленным винами и закусками.
      - А у нас тут такие дела творятся, - говорил захмелевший Константин, - что и сам черт не разберется в них. Вчера было гарнизонное собрание (теперь эти собрания и митинги стали модными). Приехал комиссар Временного правительства кадет Зеелер... То ли еврей, то ли немец, черт его разберет... Начал он перед нами распинаться: "Объявляю, говорит, вам для сведения, что теперь нет нижних чинов. А есть, говорит, солдаты свободной России, такие же равноправные граждане, как и все"... Сволочь! Разлагал солдат и казаков. Выходит, значит, какой-нибудь сопливый Ванька-солдат...
      - Фу! - наморщила нос Вера. - Как ты выражаешься.
      - Прости, Верусик, к слову сказано... Какой-нибудь Ванек и почтенный, заслуженный генерал, командующий корпусом или армией - равноправны... Ха-ха!.. Комедия! Как это понимать - равноправие?.. Конечно, генерал-то всегда может опуститься до положения Ваньки-солдата, если сопьется или разжалуют, но вот Ванька-солдат никогда генералом не станет...
      - Но почему же, Костя, - тихо сказал Виктор. - Может и солдат стать генералом. У Наполеона многие солдаты стали знаменитыми генералами, даже маршалами. Мюрат, король неаполитанский, начальник молодой гвардии Наполеона, вначале тоже был солдатом. Да и в русской истории при Петре Первом такие случаи бывали. Даже из казачьей истории я знаю такие случаи Федор Денисов, простой малограмотный казак, при Потемкине и Суворове генералом стал...
      Константин мрачно посмотрел на Виктора.
      - Мальчишка ты! - сердито сказал он. - Ты бы еще из древней истории примеры привел. Спартак тоже полководцем рабов был. Сейчас, брат, эпоха другая. Чтоб быть генералом, надо много культуры иметь, военных знаний... Посмотрел бы я, какой из тебя или Прохора генерал был бы, - засмеялся Константин.
      - Константин! - строго посмотрела на него Вера. - Не переходи границ... Ты, кажется, лишнее выпил.
      - Ничего подобного, - горячо возразил Константин. - Я совершенно трезв. Мы ведь просто беседуем... Извини, если тебе кажется, что я погорячился. Гм... создали в воинских частях солдатские и казачьи комитеты... Хе-хе!.. Я - есаул, командир сотни, без комитета теперь ничего не могу сделать. Прежде чем что-нибудь предпринять, я должен прийти в сотенный комитет и сказать своему бывшему холую - денщику Митрофану: "Уважаемый член комитета, разрешите сделать то-то или то-то..." А Митрофан-болван почешет своей пятерней в волосатой голове и ответит: "Нельзя!.." Ха-ха-ха!.. - озлобленно рассмеялся Константин. - Дожили, черт побрал!.. Как, спрашивается, теперь будем с германцами воевать, а?.. Командующий армией, почтенный, мудрый генерал, сидит над картой, решает стратегическую задачу, от которой зависит, быть может, победа или поражение. А рядом сидят комитетчики, сопл... - запнулся Константин, опасливо глянув на жену, поправился: - мальчишки, глупости генералу говорят. Все это, конечно, было бы очень смешно, если б не было трагично. А что делается сейчас в городе?.. Создали Совдеп... Вы только вникните в это звучное слово... ха-ха-ха! Сов-деп! то есть Совет депутатов... А в него вошел разный сброд, которому при царском строе и на люди-то показаться было нельзя... Сволочи!..
      - Костя!
      - Извини, Верусик... Понимаешь, нервы, - сказал Константин и потянулся к бутылке с коньяком.
      - Не пей больше, - отодвинула от него бутылку Вера. - Ты пьян.
      - Верусик, я же пью в кругу своих, дома. - Он налил себе в стакан коньяку, выпил и продолжал: - Повылазили, как крысы, из темных углов и щелей разные прохвосты. "Долой, кричат, войну! Да здравствует мир!.." Кошмар! Дали бы мне волю, я бы всем им прикрутил хвосты. Как русский офицер, я не могу спокойно смотреть на эту вакханалию...
      За столом было тягостно. Константин всем надоел со своим брюзжанием, но никто не решался его прерывать, - не хотелось с ним спорить. Вера хмуро посматривала на мужа, но тоже молчала. Константин выпил еще и, пьяно покачиваясь, продолжал:
      - Другое дело Новочеркасск... там еще кое-какой порядок наведен. Там этим мерзавцам не дают разойтись... Хотя тоже, - вспомнив, безнадежно махнул он рукой, - войскового атамана, графа Граббе, прогнали. А ведь какой милейший человек был, я его видел близко... Теперь создали там Донской исполнительный комитет, а войсковым атаманом выбрали какого-то Волошина... А кто такой Волошин? Кто он?.. Никто не знает... Какой-то там войсковой старшина... Прощелыга!.. Дураки!.. Я вот что вам скажу, братья, пропадает наша многострадальная Россия. Гибнет!.. Так давайте спасать ее... Если ее не спасем, то давайте спасем свой родимый тихий Дон... Я за него жизнь свою отдам!.. Ей-богу, отдам! - И, зарыдав, совсем опьяневший Константин ткнулся лицом в стол.
      - Боже мой! - в ужасе простонала Вера. - Ты совсем опьянел, Костя. Вставай, пойдем спать. Слышишь, пойдем!
      - Пойдем, Верусик, спасать Дон, - поднял голову Константин. - Пойдем, дорогая. Я им, - поднял он кулак, - о-о!
      Вера увела его в спальню.
      - Вы учитесь в гимназии? - спросил Виктор у Марины.
      - Да. Я в этом году кончаю ее.
      - Вы из гимназистов никого не знали?
      - Кого именно?
      - Да были у меня приятели: Вася Колчанов, Миша Афиногенов. Не знаю, где они теперь. Особенно мы большие друзья были с Васей Колчановым.
      - И Васю, и Мишу я знала, - промолвила Марина. - Они бывали у нас на гимназических балах... Вася Колчанов сейчас офицер. Но в Ростове ли он, я не знаю...
      Вошла Вера.
      - Ну, теперь можно посидеть спокойнее, - сказала она. - А то все политика да политика... Ужасно не люблю политики. Все это очень скучно... Мариночка, сыграй что-нибудь.
      Девушка покорно встала и открыла пианино.
      - Что же сыграть? - вопросительно взглянула она на сестру.
      - Что-нибудь такое, знаешь, под настроение.
      Марина стала играть. Вера высоким, сочным голосом запела:
      Вот вспыхнуло утро,
      Румянятся воды.
      Над озером быстрая чайка летит...
      - Скучно жить, - вдруг обрывая пение, сказала она. - Ах, как скучно!.. Тоска гложет сердце. Влюбилась бы, да не в кого, - выразительно посмотрела она на Виктора.
      Он покраснел. Вера рассмеялась.
      - Давайте выпьем, друзья.
      За столом сидели долго. Вера много пила, пела, танцевала. Глаза ее поблескивали от удовольствия, щеки горели.
      - Вот я напилась так напилась, - хохотала она. - Совершенно пьяна. Ка-а-кой обе-ед нам пода-авали, - запела она. - Уж я пила-а, пила-а... Пи-ила-а... Пойду, господа, спать, голова кружится... Витенька, - подойдя к Виктору, шепнула она, - вы просто прелесть... Плохо только то, что вы за дамами не умеете ухаживать, - ударив его по руке, засмеялась она. - Но я вас научу.
      Виктор снова покраснел и посмотрел на Марину. Девушка сидела, опустив голову, вся пунцовая от смущения. Ей было стыдно за сестру.
      - Ну, хорошо, - сказала Вера, - я пошла. Марина, укладывай гостей. Виктору постели здесь, на диване, а Прохор пусть ложится в той комнате. Адье! - помахала она рукой и исчезла за дверью.
      После ее ухода Прохор сидел недолго.
      - Пойду и я спать, - сказал он, вставая. - Голова тоже кружится. Да и устал я в дороге.
      Марина вышла ему постелить. Скоро она вернулась.
      - Вы тоже, наверное, хотите спать? - спросила она у Виктора. - Я вам сейчас постелю.
      - Нет, мне еще не хочется спать, - проговорил он. - Посидите со мной немного, Марина.
      Вошла кухарка Марфа, пожилая женщина, стала убирать со стола посуду.
      Виктор и Марина долго сидели молча, наблюдая за проворными движениями Марфы. Когда она закончила уборку и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, Марина прошептала: