- Поспали?
      - Вздремнуть не вздремнул, - сказал Сазон, - а всхрапнул да присвистнул... А как у тебя дела?
      - Дела хорошие. Познакомьтесь, - указал он на пришедшего с ним парня. - Это Поль из Мурэеля. Он все узнал про Жана Гудерана. Жан сегодня утром вместе со своим отцом выезжает с овощами на рынок в Париж. Мы уже все обдумали, как захватить Жана. Управляет машиной обычно Жан... Мы заляжем у шоссе. Поль хорошо знает старенькую автомашину Гудерана. Как только она появится перед нами, мы обстреляем ее по баллонам. Машина остановится, и мы тогда заберем Жана голыми руками...
      - Плохой план, Флоримон, - покачал отрицательно головой Меркулов. Никудышный.
      - Никудышный? - переспросил студент. - Я что-то этого слова в русском языке не встречал... Что оно значит?
      - Значит, ни к черту не годный, - пояснил Меркулов.
      - А-а, - понимающе протянул юноша.
      - Это еще бабушка гадала да надвое сказала: то ли ты попадешь в машину, то ли нет. Да ежели к тому и попали бы, так пока машина остановится, она еще далеко пройдет... Пока мы доберемся к его машине, так и след Жана простынет... Да и стрелять тут нельзя - немцев можем выстрелами привлечь...
      - Да, вы правы, - согласился Флоримон. - Я все это сразу не продумал. А что вы предложите?
      - Надобно обмануть Жана с его отчимом. Мы остановимся с мотоциклом на дороге к Парижу, как будто у нас бензин кончился. А когда Жан будет ехать на своей машине, то выйдем ему наперед, остановим его, попросим продать по хорошей цене литров пять бензину, дескать, нам до Парижа только... И вот когда Жан остановится, начнет нам наливать бензину, тут-то мы его и сцапаем...
      Несколько секунд Флоримон молчал, а потом захохотал.
      - Правильно. Так и сделаем. Поль, послушай-ка... - обратился он к крестьянину и рассказал ему о плане Меркулова. Тот, хлопнув себя по ляжкам, тоже рассмеялся.
      - Ловко получится, - сказал он. - Мы поможем вам. Наши парни скоро подойдут... Но только нам нельзя показываться на глаза Жану и его отчиму. Они нас знают. Но мы все время будем в придорожных кустарниках, около вас. Надейтесь на нашу помощь.
      - Надо еще одно дело уточнить, - выслушав Флоримона, переведшего слова Поля, сказал Меркулов. - Как мы узнаем, что едет по трассе именно Жан Гудеран?.. Ведь будет еще темно.
      Флоримон спросил об этом Поля.
      - О! - успокаивающе закивал тот. - Не волнуйтесь. Все будет в порядке. Я со своими товарищами стану ближе к Мурэелю. Как увидим машину Жана, так сейчас же просигнализируем вам электрическим фонариком. На расстоянии полкилометра фонарик видно хорошо...
      - Ладно, договорились, - промолвил Меркулов. - Не уговорясь на берегу, не пускайся за реку...
      Вскоре к ним подошли еще двое молодых фермеров из Мурэеля, а потом все они двинулись к шоссе, ведущему в Париж.
      - Вот здесь мы будем стоять, - сказал Поль Флоримону, - а вы на своем мотоцикле отъезжайте от нас на полкилометра и просигнальте нам своим фонариком два раза, мы вам ответим...
      Флоримон вскочил на мотоцикл, усадил сзади себя Меркулова и отъехал от засады крестьян на полкилометра, как было условлено. Меркулов дважды посветил фонариком. Оттуда, где остался Поль со своими товарищами, тоже два раза слабенько засветил фонарик.
      - Ну, все в порядке, - сказал Меркулов. - Будем теперь ждать.
      Проходили томительные минуты ожидания. Изредка с шумом проносились груженые автомашины крестьян, везущих на парижский рынок молоко, птицу, овощи. Иногда и со стороны Парижа пробегали громоздкие автомашины с горланящими на них немцами.
      - Людно тут, Флоримон, - сказал Меркулов.
      - Верно, - подтвердил тот. - Но как ни людно, а Гудерана мы все-таки увезем... Не увезем - прикончим...
      Со стороны Мурэеля блеснули два огненных ослепляющих глаза какого-то автомобиля.
      - Не Жана ли это? - сказал Меркулов. - Смотри зорче, Флоримон, не сигналит ли Поль, а то у меня глаза что-то затуманило.
      Молодой француз пристально глядел в сторону приближавшейся автомашины. Свет ее фар то исчезал на склонах дороги, оставляя за собой мутное зарево, то вдруг с новой силой вспыхивал, когда автомобиль въезжал на гребень.
      - Не видать сигналов? - осведомился Меркулов.
      - Пока нет.
      Машина была совсем уже недалеко от них, когда Флоримон воскликнул:
      - Поль просигналил! Это мчится машина Жана.
      Юноша выбежал вперед, на шоссе и, сняв шляпу, начал ею размахивать. Меркулов, зажимая под полой куртки веревки, стоял около, держа в руке пустой бидон.
      Машина мчалась прямо на них. Но франтиреры и не думали уступать ей дорогу. Флоримон, подпрыгивая, по-прежнему размахивал шляпой.
      Автомобиль на быстром ходу с визгом затормозил, остановился около франтиреров.
      - Какого черта надо? - выругался, высунувшись из машины, пожилой мужчина.
      - Мсье, ради бога, прошу вас, - взмолился Флоримон, - продайте литра три-четыре бензину. Не хватило нам до Парижа. Мы везем туда горох, лук... Мотор заглох. Будьте милостивы, сударь.
      - Что у нас тут, лавочка бензиновая? - огрызнулся кто-то из машины. Сойдите с дороги!
      - Мы вам в пять раз дороже заплатим. Даже в десять, - клянчил Флоримон. - Тысячу франков дадим. Нам очень нужно попасть до утра в Париж.
      Алчность охватила пожилого мужчину.
      - Полторы тысячи франков, - сказал он.
      - Ладно, - произнес Флоримон. - Согласен.
      - Жан, ну их к черту, от них не отвяжешься, - сказал пожилой молодому. - Получи с них тысячу пятьсот франков да отлей литров пять бензину из запасного бидона.
      Наступил рассвет. Меркулов пристально вглядывался в пожилого мужчину, сидевшего в машине. И по голосу, и по всему облику этого располневшего толстяка в сумеречной полумгле зарождающегося утра он смутно угадывал близко знакомого человека. Прошло более двадцати лет, как он не видал его, а все-таки узнал. Это был друг его детства, односум Максим Свиридов.
      - Ну, скорей! Скорей, Жан! - нетерпеливо подгонял Свиридов пасынка, который, как видно, неохотно вылезал из машины. - Поторапливайся, дорогой! А то все хорошие места на рынке займут...
      Сойдя с машины, Жан открыл багажник, достал бидон, наполненный бензином.
      - Во что вам перелить? - буркнул он.
      Флоримон, взяв бидон у Меркулова, многозначительно посмотрел на него. Сейчас самый бы раз скрутить Жана, да как на грех по шоссе, хлестая молниями фар, приближалась еще какая-то машина. Проходили томительные минуты. Меркулову казалось, что эта машина ползет, как черепаха. "Вот проклятая-то, - мысленно ругался он. - Черт ее вынес откуда-то!.."
      Жан уже заканчивал отливать бензин.
      - Приготовьте деньги, - сказал он, не оборачиваясь.
      - Сейчас, мсье, - кивнул Флоримон, делая вид, что полез в карман за деньгами, а сам, оглянувшись, посмотрел, далеко ли еще эта несносная машина, которая, кажется, испортит им сейчас все...
      Но нет, обдав их ветром и пылью, машина, заполненная кричавшими немцами, проскочила мимо.
      - Пора, - тихо сказал по-русски Флоримон Меркулову.
      - Что "пора"? - вдруг тоже по-русски обеспокоенно спросил Жан.
      - А то, что руки вверх! - наставляя на него револьвер, крикнул Меркулов.
      Дико вскрикнув, Жан бросился в сторону. Меркулов дал ему под ножку. Жан упал. Сазон и Флоримон, оглядываясь, не идет ли еще какая-нибудь машина, стали его связывать. Жан был сильный парень, он крутился, вертелся, не давал себя связать. Но все же франтирерам удалось опутать его веревками. А чтобы Жан не орал, в рот ему забили кляп из тряпок.
      Поняв, что сзади машины происходит что-то неладное, Максим Свиридов поспешно вылез из нее. Он увидел, что те люди, которые просили у него бензин, тащили к мотоциклу его пасынка.
      - Мерзавцы! - взревел он, бросаясь на выручку пасынка. - Что вы делаете?
      Сазон наставил на него револьвер.
      - Отойди, Максим, не то пристрелю...
      Свиридов отпрянул и ошеломленно уставился на Меркулова.
      - Кто ты?.. Откуда меня знаешь?
      - Не узнаешь, сволочь?
      Теперь уже хорошо развиднелось, и Свиридов в этом приземистом рыжеватом человеке узнал своего бывшего друга.
      - Сазон?! Откуда тебя черти сюда принесли!
      - Не мешай нам, Максим. Мы тебя не тронем, ты нам не нужен. А ежели будешь мешать, то за ножку да об сошку.
      Свиридов со страхом смотрел на Меркулова и не двигался с места. Он видел, как Сазон и его спутник выбросили из коляски лук, горох, а потом, положив в коляску Жана, накрыли его брезентом, увязали.
      - Садитесь! - крикнул Флоримон Меркулову. Франтиреры уселись и тронули.
      - Прощевай, Максим! - крикнул Сазон. - Не поминай лихом!
      Со стороны Парижа, поблескивая наг восходе солнца фарами, мчалась машина с немецкими солдатами.
      - Стой! - заорал Свиридов, бросаясь ей навстречу. - Стой!..
      Машина остановилась.
      - В чем дело? - строго спросил гитлеровский офицер.
      - Вон!.. Вон!.. - рыдая, указал на исчезающий за пригорком мотоцикл Свиридов. - Моего сына Жана франтиреры увезли... Спасите его, умоляю... Когда мать узнает об этом, она с ума сойдет...
      - Догоним, - успокоил его офицер и приказал шоферу. - Вперед! На предельную скорость... Догнать во что бы то ни стало этих партизан на мотоцикле!..
      Свиридов, стоя на шоссе, смотрел вслед военной немецкой машине и думал: "Догонят или нет?"
      ...К вечеру того же дня в их дом привезли труп убитого пасынка. Привезший тело Жана ажан рассказал, что немцы нагнали мотоцикл и убили франтиреров.
      Но это была неправда. Погиб только Флоримон. Меркулов же был тяжело ранен. Поль и его товарищи успели его укрыть и отвезти в Париж, где передавали на лечение надежным людям из Сопротивления.
      XII
      Патриотическое движение Сопротивления захлестывало Францию от края до края. Французские патриоты не могли терпеть нашествия на свою землю гитлеровцев. Они объединялись в подпольные группы, создавали многочисленные отряды франтиреров. Наиболее активными и стойкими оказались отряды, организованные французскими коммунистами.
      В рядах французских партизан немало было и советских военнопленных, бежавших из концлагерей, а также представителей русской молодежи, проживавшей во Франции.
      Но создавались на территории Франции и самостоятельные отряды. Плечом к плечу с французскими франтирерами они боролись за освобождение Франции. Вот далеко не полный список этих советских партизанских отрядов: "Ленинград", "Железняк", "Чапаев", "Каховка", "Котовский", "Ковпак", "За Родину", "Донбасс", "Сталинград", два отряда "Родина", причем один из них состоял исключительно из советских женщин.
      Всеми отрядами руководил главный комитет советских военнопленных, куда входили старший лейтенант Василий Таскин и политрук Марк Слободинский. Комитет, штаб которого обосновался в городе Нанси, установил связь с комитетами военнопленных в концлагерях Парижа, Обуэ, Пьенна, Жудревиля, Ландре, Ламурье, Тукена, Эрувиля, организовывал побеги, создавал новые партизанские отряды, выпускал газету, листовки.
      Во многие эти отряды вступали русские эмигранты, члены организации "Русские патриоты". Зная местные условия, жителей, французский язык, они были незаменимыми проводниками, связистами, разведчиками...
      Один из четырех уполномоченных, которым национальный фронт Франции поручил руководить действиями советских партизан, отметил: "Нельзя написать историю освобождения Франции от гитлеровских орд, не рассказав о советских людях, которые бок о бок с французами участвовали в этой борьбе... Французский народ исполнен вечной благодарности к собратьям по оружию - советским партизанам, сражавшимся на земле Франции. Кровь советских партизан, оросившая французскую землю, - самый чистый и самый прочный цемент, навеки скрепивший дружбу французского и русского народов..."
      * * *
      Константин теперь достаточно знал, что в его салоне действует подпольная группа Сопротивления. И, что удивительно, наряду с молодыми художниками в нее входят и старые мастера - мэтры, и юные красавицы натурщицы, вообще, все, кто горячо любил Францию, все, кому была дорога свобода.
      Если раньше сотрудники настороженно относились к директору салона, остерегались, а возможно, даже побаивались его, то теперь почему-то никто не таился от него. Каждый при нем говорил то, что думал, открыто, откровенно...
      Константин вначале дивился такой перемене, а потом понял все. Ведь он сам был таким же, какими были и они, его сотрудники. Он жил теми же настроениями, что и они, он сочувствовал патриотическому движению, ненавидел фашизм. И они этого не могли не заметить.
      Однажды в кабинет Константина вошел чем-то взволнованный старый мэтр Франсуа Рошан.
      - Сударь, - сказал он торопливо, - к вам сейчас войдет один достопочтенный француз, профессор Шарль Льенар. Ему нужно поговорить с вами совершенно конфиденциально по одному серьезному делу. Прошу, сударь, доверьтесь ему полностью. Я его хорошо знаю. Он не подведет...
      "Что ему нужно? - удивился Константин. - Льенар... Что-то знакомая фамилия..."
      - Пусть входит. Пожалуйста.
      Старик вышел из кабинета и тотчас же вернулся в сопровождении элегантно одетого француза средних лет, в очках.
      - Пардон, мсье, - сказал профессор. - Я, наверное, вас побеспокоил... Но что поделать, такой уж экстраординарный случай. Надеюсь, вам сообщили, кто я?..
      "Где я его видел? - размышлял Константин, глядя на профессора. - У меня зрительная память отличная..."
      - Да, мне сообщили, кто вы, - сказал он. - Чем могу быть полезен? Прошу, садитесь.
      - Некогда, - покачал головой профессор. - Я, может быть, сударь, навлеку на себя ваше недовольство тем, что сообщу вам, но другого выхода нет. Человеческая жизнь на волоске. Надо ее спасти. Меня заверили в том, что вы человек гуманный, патриот своей родины и что я со стороны вашей найду полное понимание, а главное, помощь...
      - Поясните, в чем дело? - попросил Константин.
      - Надо срочно сделать человеку операцию... Ваш соотечественник, русский, был во французском отряде франтиреров. Он опасно ранен. Я должен ему сделать операцию, сейчас же, в вашей студии.
      - Но это невозможно. Как же вы будете делать операцию в студии русскому партизану, если студия полна народа? Ведь сейчас же донесут эсэсовцам...
      - Нет, не донесут. Все в нашем салоне знают об этом и просят поторопиться дать согласие, человек может умереть.
      - Делайте, что вам угодно, - сказал Константин.
      - Мерси, дорогой!.. - крепко пожал его руку профессор. - Как это по-русски?.. Спасибо!..
      - Но куда мы положим раненого?
      - В вашей большой студии есть удобная маленькая комнатка, - сказал Льенар. - Я ее видел. Там проведем операцию.
      - Но в студии бывают посетители, немцы. Они могут услышать стон или почувствовать запах лекарств...
      - Мы попросим раненого потерпеть и не стонать, а запах лекарств смешается с запахом красок.
      - Смотрите сами, как удобнее, - сказал Константин. - А как вы раненого перевезете сюда?
      - А он уже здесь.
      - В студии?
      - Да. Мы его перебросили сюда без вашего ведома, - сказал Льенар. Если б вы не дали своего согласия, то мы все равно бы его лечили здесь, у вас... И вы, по-видимому, так бы и не узнали об этом. Но мы решили лучше поставить вас в известность обо всем. Это упростит дело.
      Такая откровенность несколько покоробила Константина.
      - Когда у вас перерыв на обед, сударь? - осведомился Льенар.
      - Через десять минут.
      - Нельзя ли закрыть салон сейчас? - попросил профессор. - Десять минут для раненого много значат...
      - Хорошо, - покорно согласился Константин и позвонил швейцару. Закрывайте салон на обед.
      Салон закрыли. Художники и сотрудники разошлись по бистро. В помещении остались только Льенар, облачившийся в белый халат, швейцар да одна натурщица по имени Кэти Обронская из обедневшей русской эмигрантской семьи. Она имела медицинское образование, и ее оставили у профессора в качестве ассистента.
      - Ну, так что, коллега, приступим? - спросил у нее профессор.
      - Да, я готова, - ответила натурщица.
      Профессор начал тщательно мыть руки, подготавливаясь к операции.
      - Вы любите свою родину, мадемуазель? - спросил профессор.
      - Я не знаю, где моя родина, - ответила девушка. - Я русская, а родилась и живу во Франции. Я одинаково люблю и Францию и Россию, хотя и никогда в ней не была...
      - Вы русская, вы должны любить Россию, - сказал Льенар. - Россия великая страна. Все прогрессивные люди мира относятся к ней с большим уважением. Но любите и Францию, вы в ней родились, получили образование. Я вот очень люблю Францию, - помолчав, проговорил профессор, глядя, как Кэти кипятила инструмент для операции. - Она - прекрасная страна, благодатная земля, которую добрые боги создали для счастья, - так в восемнадцатом веке воспевал ее поэт Андре Шенье... А наша гордость - Виктор Гюго - в своих стихах говорил, что если б он был богом-отцом и имел бы двух сыновей, то старшего он сделал бы богом, а младшего - королем Франции. Этими словами он высказал безграничную любовь к ней... Франция - это страна с многовековой историей, страна-музей. Каждый наш город - это летопись истории Франции. Сейчас мы с вами приступим к операции. Хирургия - великое искусство. Еще за три тесячелетия до нашей эры египтяне уже знали хирургию. В одном из сражений египтян с ливийцами сыну фараона красавцу Сутаро мечом отсекли нос. Горе юноши было безутешно, он хотел убить себя. Разве он мог жить обезображенным? Ведь ни одна красавица не взглянула бы на него. Тогда ему решил помочь ученый жрец. Строго сохраняя тайну хирургии, запершись с раненым юношей в храме, он отделил со лба Сутаро лоскут кожи и путем пересадки сформировал юноше нос. Такой же нос, какой у него и был... Все считали это сверхъестественным чудом. От этого престиж жреца вырос еще выше... Готово? Давайте, Кэти, займемся раненым.
      Они вошли в маленькую комнату, в которой на диване лежал раненый русский - Сазон Меркулов...
      ...Когда гитлеровцы нагоняли на шоссе мотоцикл, на котором мчались Флоримон и Сазон со своим пленником Жаном, Флоримон понял, что им не спастись. Он выхватил из кармана пистолет и пристрелил своего пленника.
      - Спасайся, Меркулов! - крикнул он и крутнул мотоцикл вправо. Мотоцикл, подпрыгнув через кювет, перевернулся. Флоримон и Сазон, вскочив на ноги, бросились в придорожные кустарники. Раздался залп. Флоримон, пронзенный смертельной пулей, упал и застыл неподвижно... Сазон, чувствуя, что он тоже ранен, некоторое время еще бежал, но потом, обессилев, упал. Его бесчувственного, потерявшего много крови, подобрали французские патриоты из деревни Мурэель, которые еще не успели уйти домой. А потом Сазона тайно переправили в Париж, к хирургу Льенару...
      В то время, когда профессор Льенар с Кэти делали операцию Сазону, Константин сидел в своем кабинете и силился вспомнить, где он видел профессора Льенара. И вдруг откуда-то в его сознании всплыли образы старика букиниста Льенара и его сына Шарля, передавшего ему сувенир для профессора Мушкетова.
      - Да, это он, - сказал Константин, и ему стало стыдно, что он тогда обманул Шарля, не передав его подарка Аристарху Федоровичу.
      XIII
      Прошло более месяца с тех пор, как профессор Шарль Льенар сделал операцию Меркулову. Натура у казака была живучая, и он стал поправляться. За ним все трогательно ухаживали, кормили, принося ему вкусные вещи. Но особенно добрые отношения сложились у него с Кэти. Наверное, потому, что она говорила с ним на родном русском языке.
      - Хорошая ты, Катя, - говорил ей Меркулов. - Красивая, характер спокойный, не задира. Вот только зря твои родители уехали из России. Чего они испугались? Ай твой родитель какой генерал был либо князь?..
      - Нет, - уклончиво отвечала девушка. - Я не знаю, почему они уехали.
      - Ну, это их дело.
      Между прочим, Меркулов был прав. Кэти очень красивая девушка. Грациозная, прекрасно сложенная, с прелестным одухотворенным лицом, она всех обворожила в салоне. Все молодые художники (а порой и старые) были влюблены в нее...
      Как-то так получилось, что директора салона, в котором его приютили и вылечили, Сазон Меркулов до сих пор еще не видел. Со слов Кэти он знал, что директор этот русский, в прошлом белогвардеец, поддерживает патриотическое движение французского народа и сочувствует борьбе советского народа с гитлеровцами и что здесь, в студии, он, Сазон, находится по его разрешению.
      Это немало удивляло Меркулова. Белогвардейцев он всегда считал негодяями, врагами социалистической Родины и всего советского народа, а тут вдруг нашелся среди них такой, который приютил его, израненного, дал возможность вылечиться... Ведь разве он, этот директор, не знает, какой опасности он подвергает себя, делая это?.. Гитлеровцы могут расстрелять его за укрывательство бежавшего из концлагеря советского военнопленного, вдобавок франтирера.
      Когда Меркулов стал подниматься с постели, художники и сотрудники салона принесли ему обувь, белье, костюм, шляпу... Одевшись в костюм, Сазон бродил по студии, присматриваясь, как работают художники, даже старался помогать им, чем мог: то краски растирал, то на подрамник холст натягивал.
      К нему все привыкли, называя его Созен. Меркулов знал, что все люди ведут смертельную борьбу с гитлеровцами. Следовательно, они не только его друзья, но и братья по борьбе с фашизмом...
      Сазон так осмелел, что даже при появлении гитлеровцев в студии не прятался. Немцы на него и внимания никакого не обращали, принимая его за служащего салона.
      Однажды Меркулов спросил у Кэти:
      - Катя, а что это не видать директора салона? Мне хотелось бы поблагодарить его за приют...
      - Сейчас он болеет. А вот как выздоровеет и явится, я ему скажу, что вы хотите его повидать...
      Кэти выполнила свое обещание. Константин пригласил Меркулова к себе в кабинет. Когда тот вошел и увидел сидевшего за письменным столом Константина, он в изумлении вскрикнул:
      - Прохор Васильевич? Товарищ генерал! Неужто, вы? Какими судьбами?..
      Не менее Меркулова был поражен и Константин.
      - Меркулов! - привскочил он на кресле. - Ты?..
      - Я-а, - растерянно протянул Сазон, недоумевая, каким образом тут мог очутиться Прохор Ермаков. Но потом, вглядевшись в лицо Константина и поняв свою ошибку, проговорил: - Извините... Вижу, что я ошибся... Очень уж похожи на нашего станичника Ермакова Прохора Васильевича... Генерал-лейтенант он теперича...
      - Вот как свела нас судьба, - глядя на Меркулова, проговорил Константин. - Кто бы мог подумать, что так получится? Как в сказке...
      Меркулов внимательно рассматривал Константина.
      - Ба! - обрадованно хлопнул Сазон ладонью по своему лбу. - Вспомнил. Это ж вы тогда, в тридцатом году, приезжали к нам в станицу с иностранными газетчиками. И тот раз, помните, когда мы сидели с вами, пили водку, глядел я на вас, да и думал, как вы похожи на моего друга детства Прохора Ермакова...
      - Садись, Меркулов, - указал на кресло Константин. - Нам надо, дорогой, объясниться, поговорить начистоту... На Прохора Васильевича я ведь похож потому, что я его брат...
      - Как, вы - Константин Васильевич? - удивился Сазон. - Да не может того быть!.. Вы же самоубитый! Я сам читал ваше письмо к родителям лет десять, а то, может, и более тому назад, что вы покончили жизнь свою. С того света, что ли, явились?..
      - Выходит, так, - скупо улыбнулся Константин. - Но об этом мы еще успеем побеседовать. Как себя чувствуешь, Меркулов?
      - Спасибочко, почти совсем поправился. Без дела мне скучно, Константин Васильевич. Домой, в Советский Союз, конечно, не пробьешься сейчас. Я вас хочу просить, поскольку вы меня вылечили, на ноги подняли, переправить меня опять в мой партизанский отряд. Хочу с автоматом свидание поиметь, немцев из него крошить...
      - От меня это не зависит, - развел руками Константин. - Надо поговорить с кем следует...
      Константин предложил закурить Сазону, закурил и сам. Потом пытливо взглянул на Сазона.
      - Расскажи, что у вас там делается... Живы ли мои родные?
      Сазон стал рассказывать о его родственниках.
      - Значит, родители уже умерли, - вздохнул Константин. - А Прохор пошел далеко... Молодец, Прохор. Многого сумел добиться... И, видимо, не ставил все это он своей целью... Само все ему пришло... По способностям его, по таланту... А я в свои молодые годы из кожи вон лез, чтобы добиться генеральства, почета, уважения, положения. Да ничего у меня не получилось. Не по тому пути пошел...
      XIV
      Наконец, генерал Кунгоф с женой прибыли в Париж. Немецкие офицеры и французы - должностные лица в Париже, - встретили барона на аэродроме пышно, с почетом. Да иначе и быть не могло. Генерал Кунгоф ведь получал в парижской комендатуре важный пост. С ним надо было считаться...
      Особняк бежавшего от немцев в Англию маркиза на авеню Фош, богато отделанный мастерами и художниками из салона Константина, очень понравился Кунгофу, а особенно его жене.
      Когда Вера Сергеевна, сопровождаемая молоденьким адъютантом генерала капитаном Гансом Лейсле, обошла все комнаты дома, она в восхищении воскликнула:
      - Очаровательно! Видно, что прекрасные мастера все это отделывали. Откуда вы их брали?
      - Мы их брали, - ответил капитан, - из лучшей художественной мастерской Парижа графини Сфорца, княгини ди Колонна-Понятовской...
      - Боже мой! - воскликнула Вера Сергеевна. - Ведь это ж моя хорошая приятельница. Какое совпадение! Капитан, наведите, пожалуйста, справку о телефоне графини...
      - Немедленно же, баронесса, - изогнулся молоденький офицерик, влюбленный во все еще обаятельную, хотя уже и далеко не молодую генеральшу. Несмотря на то что ей было уже под пятьдесят (а может быть, и за), Вера Сергеевна действительно была еще свежа и хороша.
      Бывает ведь в жизни так, когда женщины, заботящиеся о своей внешности, еще и в пятьдесят и даже более лет сохраняют свою юность и красоту.
      В тот же день услужливый капитан вручил генеральше надушенный листик бумаги, на котором был выведен номер домашнего телефона графини Сфорца.
      Вера Сергеевна тотчас же позвонила.
      - Я слушаю, - прозвучал по-французски голос Люси.
      - Люсенька, милая, здравствуй! - по-русски сказала Вера Сергеевна. Узнаешь?
      - Верочка, неужели ты?
      - Узнала! - рассмеялась Вера Сергеевна. - Ну, конечно, я... Ты знаешь, милая, я сегодня утром приехала в Париж. Мне очень понравился прекрасный дом, который предоставили мужу и мне... И представь мое удовольствие, когда я узнаю, что отделывали дом твои художники.
      - Очень рада. Вера, что тебе понравилось.
      - Я тебе очень благодарна, Люся.
      - Меня-то за что же? Я здесь ни при чем. Благодари Константина Васильевича. Это его старания.
      - Ах, разве? Ну, что же, благодарна и ему. Ты с ним в очень близких отношениях?
      - Я - его жена, - сухо ответила Люся.
      - Та-ак, - протянула Вера Сергеевна. - Но он ведь очень стар... Ему лет шестьдесят или больше...
      - Нет, он ничуть не стар, - возразила упрямо Люся.
      "Врет, - подумала, усмехаясь, Вера Сергеевна. - Старый изношенный сапог..."
      - Ну, что же, я рада за тебя. Но если ты замужем за Константином Васильевичем, то как же ты сохранила за собой титул?
      - Ведь я с Константином Васильевичем живу гражданским браком.
      - Ага, понимаю. Это для того, чтобы сохранить титул?
      - Ты, Верочка, как всегда, очень догадлива.
      - Ну, я думаю, дорогая, ты меня навестишь? Запиши мой телефон и адрес.
      - Спасибо, Вера, постараюсь.
      Вечером Люся рассказала Константину о телефонном разговоре с Верой Сергеевной.
      - Пригласила меня, - добавила она. - Да на что она мне?.. Подумаешь, азовская рыбная аристократка.
      - А ты семикаракорская графиня, так, кажется, тебя называл твой муж Сфорца? - засмеялся Константин.
      - Да дело не в этом, Костя. А в том, что ее муж фашист и она, наверное, такая же дрянь...
      - Это верно, Люсенька. А впрочем, как-нибудь поезжай, посмотри, как живет Верка... Интересно все же...
      * * *
      С приездом генерала Кунгофа в Париж репрессии гестаповцев против подпольных организаций Сопротивления усилились. Эсэсовцы хватали правого и виноватого, заполняли французскими патриотами тюрьмы, пытали их в застенках, казнили.
      Считали, что усиление террора против народа является делом рук Кунгофа, так как подавление народного движения входило в его обязанности.
      На заседании парижского совета движения Сопротивления было постановлено: на террор гестапо ответить народным террором, в первую очередь убить ряд видных гитлеровских сановников, в числе их и генерала Кунгофа.
      Убить Кунгофа возлагалось на подпольную патриотическую организацию, созданную при художественном салоне, которым ведал Константин Ермаков. Решение это было вполне продуманное, резонное, так как мастера, работавшие по отделке особняка для Кунгофа, были из этого салона, и они хорошо знали ходы и выхода в этом особняке. А где удобнее убить генерала, как не в его же доме?
      "Да, все это, конечно, верно, - размышлял молодой, атлетического сложения художник, красавец Робер Рожан, подлинный руководитель группы Сопротивления при салоне. Эту роль играл старый мэтр Франсуая Рошан из конспиративных соображений. - Но как проникнуть в дом генерала двум-трем нашим парням? Ведь у Кунгофа все время дежурит охрана. Трудная штука, черт подери!.."
      Долгое время ломая над этим голову, Гожан вспомнил, что директор салона Ермаков имел в прошлом какое-то отношение к жене генерала Кунгофа, - не то она была его женой, не то любовницей. Гожан слышал, как об этом болтали художники в студии. "Но важно то, - размышлял он, - что наш директор, говорят, ненавидит ее... Надо как-то тактично потолковать с ним, может, в чем посодействует..."
      Решив поговорить с Константином, Робер Гожан, конечно, не собирался открывать ему намерения организации убить генерала фон Кунгофа, а ему просто хотелось выяснить, не знает ли тот, как удобнее пробраться в дом, занятый бароном...
      - Можно к вам, патрон? - открыл дверь Гожан в кабинет Константина.
      - Входите, Робер, входите, - радушно пригласил его Ермаков.