Это был высокий, широкогрудый мужчина лет под сорок, с маленькими, плутовато бегающими глазками, красноречиво говорившими о том, что на душе его не все чисто.
      Он писал стихи, слыл поэтом. Старательно публиковал их всюду, где мог, но творения его были настолько бездарными, что их никто не читал, кроме самого Сиволобова и его жены, кстати сказать, женщины весьма почтенной и уважаемой.
      - Привет, Виктор Георгиевич! - входя в комнату, весело воскликнул Сиволобов таким дружеским тоном, словно между ними всегда были исключительно приятельские отношения.
      - Здравствуй, Архип Зиновьевич, - ответил Виктор, вопросительно поглядывая на гостя. - Проходи сюда.
      Сиволобов, оглядывая комнаты, вошел в кабинет.
      - Неплохая квартирка, - сказал он. - Просто чудесная... Никто еще не претендует на нее, а?
      - Не слышал. Как будто нет.
      - Ты после своего отъезда не можешь ли ее мне уступить?..
      - Это не от меня зависит. Обращайся в горсовет... Он хозяин.
      - Да я знаю, что горсовет... Горсовет-то не будет возражать. Лишь бы ты не возражал... Может быть, ты наметил ее кому-нибудь передать...
      - Нет, не намечал.
      - Так я поговорю в горсовете.
      - Пожалуйста.
      Сиволобов присел на диван, закурил.
      - Да, Витя, повезло ж тебе, черт подери, - льстиво сказал он. - Стал ты большим писателем. Большим, именно большим... В Москве широко издают... Сталин, говорят, расхвалил. Глядишь и за границей будут издавать...
      - Издают уже, - поддразнил Виктор.
      - Издают?.. Где же именно, а?
      - В Англии, Франции... Еще где-то...
      - Счастливец! - вздохнул Сиволобов. - Ей-богу, счастливец.
      Поговорив еще несколько минут, Сиволобов сказал:
      - Знаешь, Виктор Георгиевич, какое дело. У меня есть один приятель, по профессии инженер... Федоров Яков Кузьмич... Так ты знаешь, он такой казакоман. От твоего романа просто без ума. Пристал ко мне: "Познакомь да познакомь с Волковым..." Так вот и заставил пойти к тебе... Разреши ему зайти к тебе... Знаешь, как он будет полезен... Ведь он мало того, что песенник, но и фольклорист... У него много фольклорного материала.
      Это заинтересовало Виктора. Работая над второй книгой, он испытывал недостаток именно в таком материале.
      - Откровенно говоря, Архип Зиновьевич, я на такие случайные знакомства иду туго. Ни к чему они мне... Но ты меня заинтересовал фольклором его. Мне нужны некоторые казачьи песни, свадебные обряды... Могу ли я все это найти у Федорова?
      - Определенно, - заверил Сиволобов. - У Федорова все есть...
      - Ну хорошо, - согласился Виктор. - Пусть приходит.
      - А когда?
      - В любое время.
      - Хорошо, я ему скажу.
      Сиволобов снова закурил. Посидев немного, он встал.
      - Ну до свиданья, Виктор, - крепко пожал он руку ему. - Ты на меня не обижайся, дорогой. Раньше между нами были натянутые отношения. Почему они такие создались, сам не пойму... По глупости, наверно. Нам с тобой делить нечего... Если я когда что сделал неприятное, то извини, дорогой... Извини!.. Я, наверно, недопонимал, что ты истинный, самобытный талант... Прости!.. Я пошел.
      Но у порога он вдруг обернулся:
      - Виктор Георгиевич, я слышал, что ты будешь в Москве редактировать какой-то большой журнал?
      - Не знаю, право. Может быть.
      Сиволобов вкрадчиво подошел к Виктору.
      - Слушай, Витя, будь другом, не забывай тогда своих старых друзей... Нет-нет да и протолкни в печать какое-нибудь мое стихотвореньишко или поэмку... Все-таки, как ни говори, а росли-то мы творчески с тобой вместе.
      - Пока я еще не собираюсь стать редактором, - сказал Виктор. - Но если, к тому говоря, был бы им, то, конечно, если пришлешь хорошие стихи, почему же их не напечатать...
      - Спасибо, - пожал руку Виктора Сиволобов и вышел.
      После его ухода из кухни вышла Марина.
      - Я весь разговор ваш слышала, - сказала она. - Ну и хитрец же... Подхалим. Это он почувствовал твою силу... Ты еще что ж что-то ему обещаешь. Нужен он тебе?
      - Да черт с ним, - отмахнулся Виктор. - Меньше врагов будет... Не злись, Марина.
      * * *
      Через два дня после посещения Сиволобова к Волковым пришел небольшого роста, румяный, со смешливыми глазами упитанный человек с черными закрученными усами.
      - Здравствуйте, - весело сказал он. - Чую, казачьим духом пахнет в этом доме... Разрешите представиться, не могу ли вам понравиться: Федоров Яков Кузьмич, лихой казак и джигит, но пресквернейший инженер...
      - Пожалуйста! Пожалуйста! - гостеприимно пригласила Марина. Ей этот инженер сразу не понравился. Ольгуня и Андрей смотрели на него, как на забавное чудо, готовые вот-вот покатиться со смеху, если этот толстенький маленький человек скажет что-нибудь смешное.
      Волковы как раз обедали. Виктор пригласил Федорова за стол.
      - С удовольствием! - охотно согласился гость.
      Марина принесла хрустальный графинчик. Федоров весело блеснул глазами.
      - Графинчик, графинчик, - тоненько запел он, - дать тебе полтинничек?.. - И вдруг басом рявкнул: - Я тебе полтинник-серебряник, а ты мне водки стаканчик.
      Дети захохотали, Виктор наполнил стаканчик.
      - Ну, пожалуйста, Яков Кузьмич, - сказал он.
      Федоров, подмигнув ребятам, взял стаканчик.
      - Стоит стопочка на окошечке, - запел он снова, - не подъявлена, не выявлена: пришел хват подъявить, подъявил и выявил... За здоровье хозяев! - приложив стаканчик к щеке, он, как фокусник, крутнул рукой, и стаканчик послушно юркнул ему в рот. Держа губами стаканчик, Федоров запрокинул голову. В горле у него булькнуло. Пустой стаканчик он поставил на стол.
      - Вот так-то! - подмигнул он снова детям.
      Этот дядька - балагур и весельчак - обворожил ребят. Они с него не спускали искрящихся, ждущих глаз.
      - Ешьте, Ольгуня, Андрюша, - сама смеясь над прибаутками Федорова, говорила детям Марина. - Ну что вы, Яков Кузьмич, с ними сделали... Вы их очаровали, они и есть не хотят.
      - Нет, есть надо, - сказал серьезно Федоров. - Давайте поедим борщ быстро-быстро, а потом я вам что-то скажу. Ну?.. Кто первый съест ваш борщ, тот получит премию. Идет?
      - Идет, - согласился Андрюша.
      Все стали проворно есть борщ. Первым, как и следовало ожидать, съел Андрюша, затем Оля, последним Федоров.
      - Давайте мне премию, - требовал мальчик.
      - Премия тебе будет, - сказал Федоров. - Ты ее честно заработал... Но прежде вы с Олей скажите мне быстро-быстро, так же, как борщ поели: шли три попа, три Прокопия попа, три Прокопьевича, говорили про попа, про Прокопия попа, про Прокопьевича... Ну, кто? Только быстро-быстро.
      Первая начала Ольгуня.
      - Шли три попа, три Про... про-копича...
      - Не годится, - сокрушенно покачал головой Федоров. - Теперь ты, Андрюша...
      - Шли три попа, - тоненько запел мальчик, - три Прокопия попа, Прикопия...
      - Долой! - сказал Федоров. - Не годится. Теперь мама.
      - Шли три попа... - смеясь, начала Марина. - Три Прокопия попа, гово... го...
      - Все!.. - поднял руку Федоров. - Никто не смог эту скороговорку правильно передать.
      - А вы сможете? - спросил недоверчиво Андрей.
      - Я смогу, - заверил Яков Кузьмич. - Слушайте. - И он быстро, как трещотка, протрещал ее, ни разу не сбившись... - Выходит, что премию-то заработал я.
      - Сейчас я вам вручу премию, - промолвила Марина, наливая в его стаканчик водки.
      - Эта премия мне доставляет удовольствие, - заметил Федоров.
      Всей семье понравился этот забавный толстяк. Такой он, казалось, был симпатяга, жизнерадостный, душевный человек.
      После обеда Виктор пригласил Якова Кузьмича в свой кабинет.
      Сидя на диване и покуривая, Федоров говорил:
      - Как я рад с вами познакомиться, Виктор Георгиевич. Я читал ваши великолепные произведения.
      - Мне говорили, что вы занимаетесь фольклором? - спросил Виктор.
      - Да, - кивнул Федоров. - Занимаюсь, люблю это дело... Главным образом, собираю казачий фольклор.
      - Не можете ли вы подобрать мне материал о казачьих свадебных обрядах и две-три походных казачьих песни...
      - С удовольствием подберу, - пообещал Федоров. - А песенки я могу сейчас напеть. Вы выберите, что вам нужно, а я потом перепишу и принесу вам.
      - Хорошо, - согласился Виктор.
      Федоров приятным тихим тенорком пропел несколько казачьих песен. Пел он по-народному, со всеми завываниями, с прибавлениями: "Ой да!.. Эй да!" и т. п. Получалось у него неплохо.
      Виктор выбрал три песенки. Федоров обещал их переписать и принести Виктору вместе с другим материалом, который был нужен ему. Потом он попрощался и ушел.
      После этого Федоров заходил к Виктору еще раза два, а потом исчез.
      ...Как-то встретившись с Сиволобовым, Виктор спросил у него о Федорове.
      - А ты разве не знаешь? - удивился тот. - Этот твой друг Федоров арестован. Он оказался врагом народа...
      - Почему он "мой друг", а не твой? - пожал плечами Виктор. По-моему, ты его мне рекомендовал.
      - Мало ли кого я тебе мог рекомендовать, - усмехнулся тот. - Но я-то с ним не дружил. А с тобой он подружился крепко, - подчеркнул он. - Он мне сам об этом говорил.
      "Какой же он провокатор, - ужаснулся Виктор. - Страшный человек. Надо от него подальше быть... В беду легко попасть..."
      ...В связи с арестом Федорова было арестовано и еще несколько человек, в том числе и профессор Карташов.
      XVI
      Однажды Прохору позвонил адъютант командующего.
      - Вас просит командующий к себе.
      - Сейчас приду, - сказал Прохор, кладя телефонную трубку.
      Ничего, конечно, не было неожиданного в том, что командующий вызвал к себе Прохора. Такое часто бывало и раньше. Прохор каждую минуту мог понадобиться начальству по тому или другому вопросу. Все это так, но вот... сердце что-то неспокойно...
      Прохор вошел в кабинет командующего.
      - Можно?
      - А-а... Прохор Васильевич, - сказал командующий. - Прошу, - указал он на кресло, - садитесь.
      По тому необычно оживленному, а в то же время смущенному тону командующего Прохор понял, что сердце его не обмануло, предстоял разговор серьезный:
      - Я вас слушаю, Евдоким Карпович.
      - Закуривайте.
      - Спасибо, - поблагодарил Прохор и взял из портсигара командующего папиросу.
      Оба закурили.
      - Прохор Васильевич, - взглянул командующий на Ермакова. - Вы знаете, что я к вам отношусь хорошо. Даже, можно сказать, со всей сердечностью... В этом вы можете не сомневаться... Я ценю ваши заслуги перед революцией... Ценю как честного человека, настоящего коммуниста...
      - К чему вы это все, товарищ командующий? - тоскливо сказал Прохор, предчувствуя под этими словами что-то недоброе. - Говорите прямо, я все выдержу.
      - Поймите, дорогой, - развел руками командующий. - Я все время за вас боролся. До поры до времени мне как будто удавалось отвести от вас все нападки... Но сейчас я уже ничего не могу сделать... Приходится подчиняться...
      - Увольняете в запас? - упавшим голосом спросил Прохор.
      - Да, - кивнул командующий. - Придется идти в запас. Есть приказ Ворошилова.
      Удар был неожиданный и тяжелый. Несколько секунд Прохор сидел молчаливый, понурив голову. Потом он встал.
      - Кому прикажете, товарищ командующий, сдать дела? - спросил он.
      - Сдайте Коршунову.
      - Слушаюсь, - прищелкнул каблуком Прохор. - До свидания, товарищ командующий.
      - До свидания, Прохор Васильевич... - Командующий хотел еще что-то сказать, но запнулся и махнул лишь молча рукой.
      * * *
      В этот же день к Волковым пришла взволнованная, с покрасневшими от слез глазами Зина.
      - Прошу с работы сняли! - зарыдала она.
      - Как сняли? - спросил Виктор. - За что?
      - Сказали, увольняют в запас, - причитала Зина. - Все это проделки Коршунова... Что теперь будет делать Прохор?.. Ведь он же никакой профессии не знает... Еще и из партии могут исключить...
      - Ну за что же?
      - Найдут за что. Скажут, отец кулак сосланный. Ты б, Виктор, как-нибудь помог ему...
      - Чем же я могу ему помочь, Зина? Человек я маленький. Надо Прохору на работу устраиваться, вот в этом я, пожалуй, помогу.
      И действительно, Виктору удалось устроить своего двоюродного брата заместителем директора инженерно-строительного института по хозяйственной части.
      XVII
      Воробьева привезли в краевой город и посадили в "одиночку" дома предварительного заключения при управлении НКВД.
      "За что меня арестовали? - с горечью думал он. - Я же ни в чем не виноват... Неужели за прошлое?.. Так я же во всем чистосердечно покаялся... Ведь меня простили... Это, наверное, за то, что я скрыл генерала Ермакова... Он был в Советском Союзе, а я не рассказал... Да, именно за это... Боже мой, и надо же случиться беде в такой момент, когда меня ждало огромное счастье!.. Милая Лида, как ты все это перенесешь?.."
      Воробьев решил, что как только его вызовет следователь на допрос, повиниться ему в своей ошибке.
      В полночь у "одиночки" загремел замок, надзиратель велел Воробьеву собираться на допрос.
      - Живо! - прикрикнул он.
      - А я готов, - содрогаясь от волнения, проговорил Воробьев, выходя из камеры.
      Его ввели в большую комфортабельно обставленную комнату. За столом, нагнувшись над какой-то бумагой, сидел мужчина в военной гимнастерке с тремя "кирпичами" в малиновых петлицах.
      Он медленно поднял голову, и Воробьев даже содрогнулся от изумления. Неужели Яковлев, тот самый Яковлев, Михаил Михайлович, который в Париже руководил подготовкой шпионов и диверсантов, засылаемых в СССР?
      "Нет, не может быть, - подумал Воробьев. - Это я обознался. Этот человек просто очень похож на Яковлева."
      - Иди! - кивнул сотрудник НКВД вахтеру, приведшему Воробьева.
      Когда вахтер вышел из комнаты, он озлобленно взглянул на Воробьева.
      - Садись, - приказал следователь, указывая на стул, стоявший посреди комнаты. Воробьев покорно сел. Следователь встал из-за стола, засунул руки в карманы, прошелся по комнате.
      - Ты что же, шпионить остался у нас, а? - спросил он, круто останавливаясь перед Воробьевым.
      - Я остался потому, гражданин следователь, что считаю лучше жить на своей родине и заниматься честным трудом, чем околачиваться на чужбине.
      - Врешь! Все вы, гады, притворились честными.
      Воробьев присматривался к следователю. Яковлев это или нет? Пожалуй, что не Яковлев. Тот был ниже ростом и поплотнее. Да и рябин на лице этого человека нет. Но как разительно он похож на парижского Яковлева.
      - Между прочим, гражданин следователь, вы очень похожи на одного моего знакомого.
      - Догадываюсь, о ком ты говоришь, - зло усмехнулся следователь. - Ты же сам, в Париже-то, якшался с моим братом-белогвардейцем.
      - Значит, вы тоже Яковлев?
      - Да, но к это к делу не относится.
      Следователь подошел вплотную к Воробьеву.
      - Говори начистоту, - сказал он сурово. - Понимаешь, начистоту. Шпионишь, а?
      - Простите, как вас зовут? - снова спросил Воробьев у следователя.
      - Ну, Иван Михайлович, а что?
      - Иван Михайлович, - прикладывая руку к сердцу, со всей искренностью сказал Воробьев. - Да поймите же, ради бога, я не враг. Нет!.. Я остался в Советском Союзе для того, чтобы жить среди своих русских людей, на своей родине... Мне хочется жить честно, трудиться.
      - Не крути хвостом! - грубо оборвал его следователь. - Не ври. Говори правду. Ты ведь был послан для шпионажа в Советский Союз, и ты шпионил.
      - Нет! - горячо возразил Воробьев. - Я не шпион, я честный человек.
      - Ты с белогвардейским генералом Ермаковым, когда он сюда приезжал, встречался?
      - Да.
      - Если так, как говоришь, честно раскаялся о своем прошлом, так почему об этом не сообщил органам?
      - Это моя ошибка, - вздохнул Воробьев. - Я считал, что Константин Ермаков, приезжавший сюда поднять восстание казачества, потерпел здесь фиаско. Беды он Советской власти никакой не принес. Я думал, пусть вернется в Париж и расскажет белоэмигрантам, что трудовые казаки крепко стоят за Советскую власть и не пойдут за ними...
      - Ух ты, политик какой! - скривился Яковлев. - Скажи, а Ермаков знал, что ты хочешь остаться в Советском Союзе?
      - Конечно, знал.
      - А кого он видел здесь из своих родственников и не родственников?
      - Предполагаю, что сестру в Москве. Но не уверен в этом.
      - Кто такая?
      - Мушкетова Надежда Васильевна.
      - Так, - записал Яковлев. - А еще кого?
      - Больше никого не знаю.
      Спохватившись, что напрасно, видимо, сказал про Надю, он проговорил.
      - Нет, насчет Надежды Васильевны я ничего не знаю... Это я так, только подумал. Вычеркните...
      - Но это мы проверим.
      - Товарищ Яковлев! - с дрожью выкрикнул Воробьев, вставая. - Я честный советский человек! Понимаете, честный! С прошлым своим я давно порвал. Возврата к нему не может быть... Это ошибка молодости моей. Товарищ Яковлев, вы, наверное, думаете, что в душе своей я враг родины, своего народа... Ей-богу же, нет. Товарищ Яковлев, поверьте мне, я честный, преданный Советской власти человек.
      - Сядь, гад! - в бешенстве выкрикнул Яковлев. - Честный, говоришь?.. Тогда пиши!
      - Что писать?
      - Я буду диктовать. Садись к столу, вон бумага, ручка.
      Воробьев подсел к столу, омокнул ручку в чернильницу.
      - Пиши: уполномоченному НКВД по Азово-черноморскому краю. Написал?.. Я, такой-то... Становлюсь на колени перед Советской властью и прошу пощады... Я прислан из-за границы с шпионско-диверсантскими целями... Со мной вместе был заслан в СССР белогвардейский генерал Ермаков К. В., который впоследствии выбрался снова за границу.
      Яковлев прошелся по комнате, обдумывая, взял со стола какую-то бумажку.
      - Пиши дальше, - сказал он. - В Советском Союзе мы с генералом Ермаковым завербовали в свою шпионско-диверсионно-вредительскую организацию Ермакова Прохора Васильевича, Волкова Виктора Георгиевича, читал он по бумажке. - Потом эту, как ты сказал?.. Ага, Мушкетову Надежду Васильевну...
      Воробьев уже не писал, а широко открытыми изумленными глазами смотрел на Яковлева.
      - Что вы говорите? - в ужасе сказал он. - Это же неправда!.. Никого мы не вербовали. Эти ложь!.. Эти люди ни в чем не виновны...
      - Не будешь писать?
      - Нет!
      В комнату вошел высоченный широкоплечий и широкогрудный молодой сотрудник с копной вьющихся белокурых волос. Воробьев заметил в его петлицах тоже по три шпалы. Значит, это тоже был большой начальник.
      - Ну, что? - спросил он, кивая на Воробьева. - Раскололся, нет?
      - Нет еще, товарищ Щавелев, - хихикнул Яковлев. - Крепится еще орешек... Я ею заставлю расколоться...
      Щавелев, подойдя к Воробьеву, расставил толстые свои ноги, уставился на него из-под нависших на глаза волос.
      - Ну, ты что?.. Сопротивляешься еще?.. Хочешь, наверно, резиновых палок отведать, а?
      - Товарищ Щавелев, - торопливо выдохнул Воробьев, боясь, что ему Яковлев не даст говорить. - У него брат белогвардеец!.. Брат его в Париже руководит в РОВСе шпионами и диверсантами... А вот он хочет, чтобы я клеветал на честных советских людей...
      Щавелев и Яковлев переглянулись и весело захохотали.
      - Вот, понимаешь, сволочь-то, - сказал, смеясь, Яковлев. - Какая у них, врагов народа, тактика... Если бы меня не знал лично Николай Иванович Ежов, то, может быть, можно бы ему и поверить... Хе-хе!..
      - Ах ты, гадина! - рассвирепел Щавелев, размахиваясь своим огромным, как дыня, кулаком. - Ты что чернишь советских чекистов? - Он с такой силой двинул кулаком по щеке Воробьева, что тот, как перышко, легко слетел со стула на пол...
      XVIII
      ...Однажды утром к Волковым прибежала взволнованная, с покрасневшими распухшими глазами Зина Ермакова.
      - Прохора арестовали! - выкрикнула она и зарыдала.
      - Как арестовали? - побледнел Виктор. - За что его могли арестовать?
      - А разве они говорят, за что?.. Пришли под утро, предъявили ордер на арест, обыскали и увели...
      Если до этого Виктор еще верил в то, что арестовывают правильно, за преступления, то сейчас вера эта поколебалась. Брата своего Прохора он знал, как себя. Прохор был кристально чистый коммунист, без единого пятнышка.
      - Это что-то не так, - покачал он головой. - Прохор ни в чем не виноват... Это ошибка... Его выпустят, я в этом убежден.
      - Не будь наивным, - сказала Марина. - Вот уже сколько арестовали людей, хоть одного из них выпустили? Я что-то не слышала...
      - И командующего тоже арестовали, - всхлипнула Зина.
      - Ну, командующий-то в чем, может, и виноват, - сказал Виктор. - Это я не знаю, но а вот в Прохоре-то я убежден...
      - Витя, ты человек авторитетный, - сказала Зина. - Может, узнал бы что про Прошу, помог бы ему в чем...
      - Ну уж нет, в этом отношении я ничего не буду делать... Мне неудобно. Брат ведь... Разберутся сами... Вот посмотришь, не нынче завтра вернется он домой...
      Говорил это он так убежденно, что Зина поверила и заулыбалась.
      Но прошло несколько дней, а Прохор не возвращался...
      * * *
      Но вот наконец и телеграмма из Москвы! Сколько ее ждали. Словский писал, чтобы Виктор срочно приезжал в Москву оформить ордер на получение квартиры. Виктор выехал.
      В Москве его ждало много приятного. Во-первых, он получил ордер на квартиру из трех просторных чудесных комнат на Ленинградском шоссе. Можно было вселяться.
      В Союзе писателей он встретил Смокова.
      - О, старина! - обрадовался ему Виктор. - Пойдем обедать в ресторан. Угощаю, обмоем, так сказать, мою квартиру московскую...
      - Ладно, - согласился тот. - Только подожди минуточку. Мне надо повидать Нонну Львовну Краснолуцкую... Мы сейчас договорились с ней здесь встретиться... Я не задержусь.
      - Это критик, что ли?
      - Вот именно. Я тебя познакомлю с ней.
      - Да это необязательно, - отмахнулся Виктор.
      Они сели в вестибюле на диване и закурили. Но Смоков тотчас же вскочил и бросился навстречу немного располневшей яркой брюнетке средних лет.
      - Здравствуйте, здравствуйте, уважаемая Нонна Львовна! - раскланялся Смоков и поцеловал ей руку. - Какая вы божественная, - шепнул он и, оборачиваясь к Виктору, представил: - Познакомьтесь, Нонна Львовна. Это наш модный писатель, мой приятель и друг Виктор Георгиевич Волков.
      - Волков?! - радостно изумилась Краснолуцкая. - Какая неожиданность. А я только что закончила рецензию о вашем романе. В "Правде" будет печататься... Мне бы очень хотелось ее вам почитать. Я казачий быт плохо знаю, могу ошибиться... Вы бы подсказали. Куда вы, товарищи, собрались идти?..
      - Да, откровенно говоря, хотели пойти пообедать, - сказал Смоков. Может быть, и вы с нами...
      - Нет, поедемте лучше ко мне обедать, - сказала Краснолуцкая. - Я совершенно одна. Все мои на даче. Едемте!.. Вот, кстати, и почитаем статью...
      - Ну как, Виктор, а? - нерешительно посмотрел на него Смоков.
      Виктора разбирало любопытство ознакомиться со статьей Краснолуцкой. Интересно, что она там написала о романе?
      - Ладно, поедем, - сказал он.
      И они поехали.
      Пока домработница разогревала обед, Краснолуцкая зачитала рецензию, которую она подготовила для "Правды".
      - Хотя это я и преждевременно делаю, - сказала она. - Да ничего. Статья-то уже принята. На днях должна быть опубликована.
      В своей статье Краснолуцкая книгу Виктора вознесла до небес.
      - Ну, знаете ли, Нонна Львовна, - смущенно проговорил Виктор. - Вы, наверно, перехвалили меня.
      - Нет, - сказала она. - Книга этого вполне заслуживает. Прекрасная книга...
      Смоков как-то сразу погрустнел, сидел за столом скучноватый. Виктор понял причину. Иван Евстратьевич завидовал ему.
      Пообедав у Краснолуцкой, Виктор, сославшись на дела, распрощался и ушел.
      * * *
      Виктор с Мариной решили не медлить с переездом в Москву. Они стали запаковывать багаж. Виктор даже уже снялся с партийного учета.
      В то время, когда они увязывали багаж, зазвенел телефон. Виктор взял трубку.
      - Алло! Слушаю.
      Здравствуй, классик, - продребезжал в трубке голос Сиволобова. Когда уезжаешь?
      - Послезавтра. А тебя почему это интересует?
      А как же. Ведь я все-таки квартиру-то твою почти отвоевал. Ты смотри никому ее не передавай.
      - Я ключи сдам управдому.
      - Вот это правильно, - согласился Сиволобов. - Сдай ему... А я у него возьму. - И как бы между прочим - это на всю жизнь запомнилось Виктору спросил: - Ты дома эти дни будешь?
      - Как то есть дома?
      - Никуда не отлучаешься?
      - Нет. А что?
      - Да так просто спросил. Ну всего хорошего!
      "Нет, это он неспроста, - думал Виктор. - Что-то не так. Какое его дело, дома ли я буду или где?"
      Только уже значительно позже Виктор понял, почему его об этом спрашивал Сиволобов...
      Накануне отъезда Виктор допоздна возился с увязыванием багажа. Потом долго не мог уснуть. Сердце было какое-то неспокойное. Оно щемило в смутном предчувствии.
      Чтобы не разбудить жену, он осторожно поднялся с постели, пошел в столовую, полежал там на диване. Но сердце не успокаивалось, оно билось тревожно.
      Нет, сон не шел.
      Виктор пошел в детскую комнату. Призрачный свет луны тускло сочился по комнате, освещая две кроватки. Дети крепко и беззаботно спали. Виктор подсел к кровати Ольгуни, внимательно осмотрел милое детское личико.
      "Она очень похожа на Марину", - подумал отец. Потом он подсел к кровати сына. Мальчик дышал ровно, глубоко, чему-то улыбаясь во сне.
      "Боже мой! - подумал Виктор. - А все же как тяжело на сердце".
      Проглотив таблетку снотворного, Виктор снова прилег подле спавшей жены. Но заснуть по-прежнему не мог. Было уже около трех утра. Он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к неугомонному сверчку, затеявшему свою тоскливую песнь на кухне... Потом Виктор задремал. Но спал он совсем недолго. Он очнулся от громкого стука в дверь.
      - Стучат! - просыпаясь, прошептала Марина.
      Виктор, всунув ноги в шлепанцы, вышел в переднюю.
      - Кто стучит? - спросил он, чувствуя, как сердце его, точно птица в клетке, трепещет порывисто и тревожно.
      - Это дворник, - ответил знакомый голос. - Откройте, пожалуйста. У меня девочка заболела... Соды надо, дайте, пожалуйста...
      Виктор удивился странной просьбе дворника: почему это вдруг больной девочке потребовалась сода? Но он не стал об этом размышлять.
      - Не открывай, Витя, - предупредила Марина. - Это воры.
      - Да это дворник, - сказал Виктор. - Я же его узнал по голосу... Ему соды надо.
      Он пошел на кухню, отыскал там баночку с содой, отсыпал из нее в бумажку, завернул, а потом, открыв дверь, протянул сверточек дворнику:
      - Возьмите.
      Отпихивая его, в переднюю вбежали двое.
      - Кто это? - испуганно вскрикнул Виктор.
      - Сотрудники НКВД, - ответил один из них. - Зажгите свет.
      Виктор включил свет. Перед ним стояли в штатском двое: один блондин лет сорока, другой чернявый парень лет двадцати. Лица у них были суровые, хмурые.
      - Вот ордер на обыск и арест, - протянул бумажку Виктору блондин. Но Виктор так был взволнован, буквы прыгали в его глазах, двоились, и он ничего не мог прочитать.
      - Возьмите, - сказал он покорно, возвращая бумажку блондину.
      - Оружие есть? - спросил блондин.
      - В письменном столе.
      Парень порывисто, словно его кто-то хотел опередить, подскочил к столу, открыл ящик и, схватив там браунинг, сунул в карман.
      - Что это за тюки? - сунул ногой блондин.
      - Так мы же завтра уезжаем в Москву, - сказала Марина, успевшая уже подняться с постели и надеть халат.
      Блондин усмехнулся.
      - Отъездились, - буркнул он. - Придется багаж распаковывать, - сказал он парню. - Разрезай веревки.
      Парень начал вспарывать тюки.
      Обыскивали часа два, перерывая все. Где только ни рылись представители управления НКВД: и в письменном столе, вытряхивая все из ящиков, и в тюках, и в чемоданах, и под постелью. Парень хотел разбудить детей, чтобы осмотреть их постели.
      - Не надо, - буркнул блондин. - Пусть ребятишки спят.
      И этот незначительный человечный жест грубого человека чуть ли не до слез растрогал Марину.
      - Спасибо вам, - прошептала она признательно.
      Она сидела как истукан, недвижимо на кровати, такая бледная, как будто ее только что напудрили мелом. Глаза сухие, воспаленные, губы нервно вздрагивали.
      Виктор не мог без волнения смотреть на нее... "Бедная-бедная Марина. Как она переживает".
      Наконец, обыск был закончен. Сотрудники НКВД набили два чувала рукописями Виктора, читательскими письмами, фотографиями знакомых и родных Волковых.
      - Собирайтесь, - сказал блондин Виктору. - Пойдем.
      Виктор надел костюм и летние парусиновые белые туфли.
      - Что же мне с собой взять? - спросил он у блондина.
      - Возьмите рублей тридцать денег, - сказал тот. - Больше ничего не надо. Белье вам жена будет приносить.
      - Прощай, дорогая! - дрогнул голос у Виктора. - Прощай, милая. - Он расцеловал Марину. - Я думаю, через день-два я вернусь. Ведь ни в чем же я не виноват. Разберутся...
      Блондин с парнем переглянулись и усмехнулись.
      - Прощай, Виктор, - прижалась к нему Марина. - Пойди попрощайся с детьми... Только не буди.
      Он вошел в детскую. Дети спали безмятежным крепким сном. Виктор поцеловал их и вышел.
      Его вывели на улицу, где стоял автомобиль. Блондин и парень положили мешки в машину.
      - Садитесь, - сказал блондин Виктору.
      Виктор глянул на балкон своей квартиры. Там сиротливо стояла печальная Марина.
      Он послал ей воздушный поцелуй и сел в машину.
      XIX
      Виктора отвезли в новочеркасскую тюрьму.
      В камере, куда посадили его, было сравнительно чисто, стояли койка с матрацем и столик.
      С неделю его не трогали, не вызывали на допрос.
      Каждое утро у двери гремел замок, распахивалась дверь. Надзиратель совал Виктору паек хлеба, два кусочка сахара и наливал в кружку кипяток. В обед выдавали миску "баланды", как называли в тюрьме жидкий суп или борщ...