Первое субботнее утро после тещиных похорон выдалось на удивление солнечным и теплым даже для конца апреля. Потоки света врывались в окна, проникая в самые отдаленные уголки квартиры, рассеивая жарким дыханием светила накопленную за зиму тяжелую застойную тяжесть, побуждали к действию, ласково щекоча лицо теплыми, мягкими лучиками.
      Я не выдержал этих осторожных, но требовательных прикосновений и открыл глаза, расставаясь с мягкой, ленивой дремой. Сел на кровати, нашаривая очки. Подивился, как чудно спит Ирина, закрыв голову одеялом и выставив наружу свою упругую сексапильную попку и стройные ножки. Воткнул ноги в тапочки, и пошел в туалет, слегка покачиваясь спросонья. Если раньше приходилось натягивать штаны или надевать халат, то сейчас эта условность осталась в прошлом.
      В большой комнате, на диване блаженствовал лабрадор Дюша, наш с женой пес. Обычно он лежал на своей подстилке в закутке, но теперь его никто не сгонял с дивана и Дюша быстро понял, что можно совершенно легально спать по-человечески.
      После сортира, я прошел на кухню. Долго и со вкусом хлебал молоко из открытого пакета, держа нараспашку дверцу холодильника и с удовольствием чувствуя, как тело овевает прохлада, исходящая из нутра агрегата.
      Дюша, почуяв, перспективу получить что-нибудь вкусненькое, с громким топотом прибежал на кухню, махая хвостом от переизбытка чувств.
      Он уселся и, улыбаясь, как могут улыбаться только собаки, стал выпрашивать угощение, пыхтя и крутя головой от нетерпения. Дюше перепала пара кусочков сервелата из тещиных запасов.
      Я продекламировал псу отрывок из «Гамлета»:
 
Истлевшим Цезарем снаружи,
Дома заделаем от стужи.
Тот, пред кем мир лежал в пыли,
Торчит затычкою в щели.
 
      Дюша хитро показал глазами на колбасу, словно говоря: «Я не понял, ты что, меня сказками будешь потчевать? А где же вкусненькое?» Он даже взвизгнул от нетерпения.
      — Никакой колбасы, — строго сказала Ирина, появляясь в дверях.
      Но надолго ее не хватило, и она тоже влезла в холодильник хлебать молоко, а потом сама стала угощать Дюшу, превратив это в цирковое представление, заставляя собаку вставать на задние лапы и лаять.
      Я уселся на пол, с нижнего ракурса разглядывая то, что не прикрывала надетая на голое тело футболка Ирки.
      Она почувствовала мой взгляд, смутилась, легонько стукнула меня по голове. Завязалась шутливая потасовка. Я с удовольствием ощущал ее тело, ее усилия одолеть меня. Я, пользуясь случаем хватал ее за ноги, грудь и зад, потом вообще, не взирая на протесты, нагнул, одной рукой держа ее за шею, другой ощупывая ее ягодицы и лобок. В какой-то момент я почувствовал, что Ирка перестала сопротивляться и откровенно получает удовольствие от того, что ее хватают и тискают.
      Я стянул с себя «боксеры» и приступил к делу. Дюша, укоризненно поглядев на нас, ретировался с кухни, не забыв, однако, при этом утянуть остаток сервелата, при начале «процесса» полетел на пол.
      Скоро Ирка, не сдерживаясь кричала, стонала и охала…
      Потом мы завтракали, а нахальный Дюша, который сожрал полпалки сервелата, а потом был накормлен полагающимся ему завтраком из риса с курицей, снова сидел на боевом посту и профессионально клянчил пожрать.
      — Пойдем куда-нибудь? — спросила жена.
      — Не знаю, ответил я. Может быть. Но я бы хотел немного навести порядок в доме.
      — А что ты хочешь сделать? — насторожилась Ирина.
      — Выставить из нашей комнаты кой-какое барахло. В конце-концов это спальня, а не гибрид кладовки и рабочего кабинета.
      — Это дело, — согласилась Ирка.
      Для начала я настроил телевизор в большой комнате, который у тещи показывал только одну программу, чтобы старая могла смотреть только «Клона» и «Человек и закон». По правде говоря, и этот канал жутко рябил и потрескивал.
      Это было моей «заслугой», вернее ответом на привычку тещи включать «ящик» на полную громкость, а самой уходить в свою берлогу, читать газеты или выкрикивать проклятия и творить заклинания, взятые из популярной книжонки для лопоухих лохов.
      Под коктейль из МТВ и ТНТ, я выволок в большую комнату коробки с обувью, одеждой, со шкафа, где все это было уложено до потолка, вытащил из кладовки, которая, как и во многих стандартных «хрущевках» была устроена как продолжение комнаты, завалы тещиного барахла. Заняло это у меня минут сорок. К этому времени жена выгуляла Дюшу и вернулась домой.
      — Ну ты герой, — недовольно сказала она, разглядывая залежи. — Ну, и куда это все девать?
      — Зато посмотри, как у нас хорошо стало. Никакой свалки.
      Ирка заглянула в комнату и вынуждена была согласиться.
      Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
      — Алло, Валентину Матвеевну можно? — спросил уверенный и властный пожилой голос.
      — Ее нет, — как можно печальнее ответил я.
      — А где она? — спросила тетка.
      — Умерла…
      — Ой, — огорчилась тетка. — А от чего?
      — Инсульт…
      — А такая молодая была, такая энергичная…
      — Да, вот.
      — А Ирочка как там, переживает?
      — Да, валерьянку пьет.
      — Ну, вы держитесь, ребята, звоните, если что.
      В трубке запикали сигналы отбоя.
      — Кто это был? — спросила жена.
      — Ну, как ее там… Короче, с работы «этой». А, вспомнил, Хрущева.
      «Этой», без имени и прочих опознавательных сигнификаторов мы называли тещу.
      Причем Ирина первая стала так называть мать, которая после смерти мужа стала в открытую гадить ей, устраивая скандалы, утаскивая вещи в наше отсутствие и почти открыто читая заклинания на развод.
      — Хруничева, — поправила меня жена. — Ну, теперь начнется.
      — Хочешь, я буду подходить.
      — Ты думаешь, я откажусь, — Ирина благодарно улыбнулась и поцеловала меня. — Женя, а с барахлом, что будем делать?
      — Кое-что я бы выбросил, кое-что запихнул бы в маленькую комнату.
      — Ты думаешь?
      — А чего тянуть? — серьезно сказал я.
      «Берлога» тещи представляла собой ловушку метров пяти, возникшую по прихоти безумных советских архитекторов, как реализация желания напихать максимально возможное количество комнат в квартире, чтобы именовать этот закуток трехкомнатным, не увеличивая его метраж.
      По правой стене стояло кресло-кровать, тещина гордость, слева — старый обшарпанный платяной шкаф со старухиным барахлом, который она закрывала на ключ, чтобы «прихаметливый зять» и дочка — «подколодная сучка» ничего не украли.
      То, что поношенное шмотье нужно было нам как рыбе зонтик, — старуха даже мысли не допускала. На шкафу лежали завалы «бесценных сокровищ»: давно снятые и брошенные светильники, коробки, банки, бережно сохраняемый на черный день дерьмовый набор кухонной посуды, тряпки, бумажки и рваные ботинки. У кровати в беспорядке лежала гора дешевых бульварных газетенок и околомедицинских изданий, рассказывающих, как при помощи ведерного клистира и перекиси водорода можно приобрести железное здоровье и вечную молодость. На полке, за шкафом стояла батарея туалетного формата детективов и любовных романов.
      Мне стало неуютно в этой шизофренической обстановке и я решил, что нужно что-то сделать прямо сейчас. Я стянул постель с кресла и бросил ее на пол.
      — Нам тряпки нужны? — спросил я жену.
      — Нет, — ошарашено ответила она.
      — В помойку, — подвел я итог.
      — Подушки нужны?
      — Нет.
      — В помойку.
      — Одеяла?
      — Оставь, — ответила Ирина. — Сделаю Дюше новый матрасик.
      — Как эта хрень складывается? — сказал я, пытаясь перевести тещино ложе из положения «кровать» в положение «кресло». — Из-за него не развернуться.
      С третьей попытки у меня получилось. Места сразу стало больше.
      Зазвонил телефон.
      — Алло, — мрачно сказал я в трубку.
      — Кто это? — спросил голос на той стороне.
      — А куда вы звоните?
      — Валентина Матвеевне Кармакуловой.
      — Валентины Матвеевны нет.
      — А что с ней?
      — Умерла. Инсульт.
      — Ой, как же это, — запричитала тетка. — Так мало пожила. А где похоронили?
      — В Ракитках, рядом с мужем.
      — Горе то какое.
      — Да…
      — Ну извините, молодой человек.
      Тетка отключилась.
      — Кто на этот раз? — поинтересовалась Ирина.
      — Хрен ее знает, — ответил я, возвращаясь в комнату для продолжения погрома.
      — Ну и что дальше? — спросила жена.
      — Мешки давай. А я пока займусь шкафом.
      Я попробовал открыть дверку куском проволоки, но у меня не получилось. Тогда я сходил за гвоздодером и вырвал замок «с мясом».
      — Пожалуйста, — сказал я, торжественно распахивая обе створки. — Смотри что надо и что не надо. А я пока прессу на помойку отправлю.
      Я принялся набивать мешки макулатурой, периодически дурашливо бодая жену пониже талии.
      В несколько приемов на контейнерной площадке оказались и «Жизнь» и «ЗОЖ» и еще много другого барахла. Туда же перекочевало полное собрание сочинений Шиловой и Поляковой. Рядом с ними упокоилась Даниэла Стилл и Вера Кауи.
      Когда я вернулся в очередной раз и хотел было заняться тряпками, раздался звонок.
      — Достали, — сказала Ирина.
      — Слушаю вас, — печальным голосом произнес я.
      — Это Женечка? — поинтересовалась женщина.
      — Да. А вы кто?
      — Ой, Женечка, какое горе. Я с Валечкой вместе работала. Ты меня наверное знаешь, я Зинаида Марковна.
      — Да.
      — А что с Валечкой случилось?
      — Инсульт, — как можно печальнее ответил я.
      — Не мучилась?
      — Нет. В воскресенье случился удар, увезли, и во вторник с утра уже умерла, не приходя в сознание.
      — Бедная Валечка, — в трубке раздались всхлипывания. — Она ведь моложе меня. Извини, Женечка. А дочка, Ирочка, как?
      — Переживает, — ответил я, прислушавшись, как жена гремит вешалками, выгребая шмотье.
      — Передай от меня соболезнования. Надо держаться.
      — Обязательно, Зинаида Марковна, спасибо за сочувствие.
      Я положил трубку.
      Ирина заканчивала разборку, приготовив на выброс почти все содержимое шкафа. Она вошла во вкус и откровенно получала удовольствие от процесса.
      — Чего ты так долго с ними болтаешь, — спросила она. — Не противно?
      — Где теща? Умерла теща. В среду похоронили… Где теща? Умерла теща. В среду похоронили… Так бы слушал и слушал… — ответил я, складывая на лице блаженно-мечтательную гримасу.
      — Дурак, — засмеялась Ирина. — Лучше вынеси что я подготовила, а то повернуться негде.
      Мурлыкая про себя: «Где наша теща? Умерла наша теща. В среду похоронили», я выволок из дому тещины «бесценные» блузки, кофты и юбки.
      С особым старанием, развесил их на невысоких стенках огораживающих контейнерную площадку, напевая: «Где наша теща? В Ракитках наша теща. В среду похоронили. Прощай поганая старуха, прощай помойная зуда».
      Заиграла мелодия танго и на поясе завибрировал мобильный.
      — Да, — коротко бросил я в трубку.
      — Жека! Привет! — заорал в динамике телефона голос Игоря, моего приятеля.
      — Игорешка, здорово! Сколько зим, сколько лет.
      — Я слышал, у тебя теща померла?
      — Да. А кто уже сообщил?
      — Ирка твоя. Я сначала на домашний позвонил, а она сказала, чтобы непременно связался, тебе приятно будет.
      — Ты себе не представляешь. С утра звонки. Где? Что? Как? Так бы слушал и слушал.
      — Счастливец, — завистливо вздохнул Игорь.
      — Ты то чего плачешься? — удивился я. Твоя теща отдельно живет.
      — Так в гости ведь карга старая ходит. Сразу начинается: «Не так стоит, не так лежит. Неправильно ребенка воспитываете». Так бы прибил тварь.
      — Ну, это уже батенька от жира. Ни один суд не сочтет это извиняющим обстоятельством.
      — По больному бьешь… — Игорь вздохнул. — А еще друг называется…
      — Ладно, не переживай. Слышал появились такая штучка, гаситель называется — подложил и ласты склеила.
      — Правда что-ли?! А как найти?
      — В Интернете поисковиком. Попробуй.
      — Спасибо, Жека. Если будет толк, то с меня причитается. Пока.
      Он отключился.
      — Тут тебе Игорь звонил, — сообщила мне Ирина.
      Она очистила шкаф изнутри и сняла хлам сверху.
      — Знаю, он после мне на мобильный набрал. Ирка, слушай, — предложил я, резко меняя тему, — тебе это гробина нужна?
      — Нет, конечно, — ответила она. — Сколько живу, столько и хочу выбросить.
      — Без проблем, — ответил я. — Ты пока прощайся, а я топор принесу.
      Очень скоро шкаф был раскурочен и составил компанию своему содержимому, которое уже потихоньку стали растаскивать благодарные бомжихи.
      Дальше было проще: мешок обуви, пара мешков старушечьего нижнего белья, любимые вырезки из журналов с фотографиями «народных» целителей и мутными, черно-белыми репродукциями картин. В мусор полетела гордость старухи — безвкусные, сделанные в Китае китчевые птички, которые разражались звуками имитирующими пение, стоило только громко хлопнуть в ладоши или зазвонить телефону.
      Потом жена повела нетерпеливо гарцующего Дюшу на прогулку, а я стал запихивать наше барахло на освободившееся место.
      Ирка вернулась и помогла мне перетащить морозилку. Я раскатал ковер, купленный в большую комнату еще до ухудшения отношений с тещей и при помощи таковской матери затолкал края под сервант и диван.
      После этой процедуры я рухнул на пол. Ирка улеглась рядом, скосив глаза в экран, где без звука кривлялась Алсу. Я было потянул руки к жене, но между нами втиснулся засранец Дюша, виляя хвостом и повизгивая.
      — Знаешь, где лучше лежать, — сказала Ирина, откидываясь назад под напором пса, который вылизывал ей лицо.
      — Дюша, ты лапы помыл, чтобы по ковру бегать? — спросил я собаку.
      Тот сделал вид, что его это не касается.
      — Мы пойдем куда-нибудь? — спросила жена.
      — А надо ли? — возразил я, с удовольствием запуская руку в Дюшину шерсть. — Прошли те времена, когда мы шлялись по улицам, лишь бы не слушать что гундосит сумасшедшая старуха. Теперь у нас есть свой дом.

конец.