Сновидения петербуржца

Петр Артемьев

Сновидения петербуржца

Не противься злому.

(От Матф., 5, 39)

Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?

(От Матф., 6, 22–23)

Тогда отдало море мертвых, бывших в нем.

(Откр., 20,13)

Предисловие

«Сновидения петербуржца» – это реальные сновидения, облеченные в поэтическую форму. Вначале видишь сон, записываешь его, потом выбираешь стихотворный размер – начинаешь сочинять.

Любой сон – загадка, требующая разгадки. Бывает, истолковать его не трудно: увидел, проснулся, записал, подумал – понял. Садишься писать стихотворение, заранее зная смысл. Но чаще приступаешь к работе, не представляя конечной идеи произведения. По мере поэтической разработки, в процессе поиска рифмы смысл сна постепенно проясняется и, в конечном итоге, становится очевидным. Поэтому техническое конструирование стихотворения на самом деле является инструментом познания сновидения.

События, происходящие на страницах «Сновидений петербуржца» с людьми и животными, – это выдумка, фантазия Сна. Актер Алексей Серебряков («Серебряков») не нападал на меня и не бил гвоздодером по голове. Сон сделал его злодеем из-за фамилии, в части которой «серебр» зашифрован Цербер, аллегория злой силы, гнетущей человеческие души.

Рассказанные истории заинтересуют читателя сюрреалистичностью и юмором. Но главное – знакомство с внутренним миром автора. Открыть его – это значит поделиться своим сокровенным, это значит – любить людей.

19.11.2007

Автор

Книга 1

КРОНШТАДТ

Балтийские воды на солнце сверкали,

Ласкали песок золотой.

У самого моря меня провожали

Дурак с неразлучным Лафой.

Прощайте, Лафа с Дураком!

Смотрите: за дымкой виднеется город.

Отныне там будет мой дом.

Меня принимает Кронштадт.

Оттуда не ждите назад.

Отныне там будет мой дом.

Прощайте, Лафа с Дураком!

КОРАБЛЕВ

В тереме, где ни дверей нет, ни окон,

Тих и бесстрастен, сидит одиноко

Юноша с кротким и бледным лицом

И никогда не покинет свой дом.

Руки сложил на коленях, смиренный.

Он – осужденный, он – вечнопленный.

Тут появляется женщина – Зоя,

В нем принимает живое участье,

И обещает, что кончится злое,

И вдохновляет крылатой мечтою.

Узнику грезится вечное счастье,

Светлые дали, прекрасные страны.

К терему я возлагаю тюльпаны.

Юноша – имя его Кораблев —

В путь свой последний, к “отплытью”, готов…

МОРСКОЙ СОБОР

Какой-то остров. Еду на трамвае.

Ночь белая, но краски вдруг померкли

Зари вечерней. Двери открывают —

И выхожу я у немецкой церкви.

Орган гудит, и голоса поют,

Что этот Храм для странника – приют.

А здание похоже на ковчег.

Приветливы распахнутые двери:

Войдешь в него – останешься навек.

Входящие (кто в лютеранской вере)

Безмолвны: сомкнутые рты

И лиц окаменевшие черты.

В цилиндре каждый, фраке черном…

Я шагом в Храм вхожу проворным.

Но вскоре вышел через Южные ворота

(Не по себе мне стало отчего-то)

На улицу. Меня окутал мрак.

Я понял, что в ковчеге том – чужак.

И вышел на берег: напротив за Невой,

Над островом, покрытым тьмой,

На небе, как на черном мониторе,

ЦПКиО – светились буквы, как сигнал,

Что на Крестовском я… Ночную тьму прогнал

Рассвет. И я увидел – море.

И перенес меня в мгновенье

Сон крылатый На площадь, где

Морской собор Кронштадта.

Стою на паперти, приблизился к дверям —

И вот вхожу, как в бесконечность, в Храм.

И стал читать я письмена

На стенах, сводах —

И понял: это имена

В безбрежных водах.

ГОСАВТОИНСПЕКТОР

Я гулял по Невскому проспекту.

У Публички как из-под земли

Вырос грозный госавтоинспектор.

Хвать за шиворот: «Не там вы перешли!»

Силой потащил меня к киоску.

Тетка с юркими глазами, как у крысы,

Из окошка высунула моську.

Мент при ней всего меня обрыскал,

Дескать эта тетка понятая.

И, права мои законные читая,

Произвел он паспорта изъятье.

Ничего не смел ему сказать я.

Объявил, что под арест я взят,

Потому что правила нарушил.

У Библиотеки карою грозя,

Наизнанку вывернул мне душу.

ГРАВИЙ

Однажды во сне я поверил,

Что мне повезло наконец.

В шикарного дома двери

Внутри обстановка нарядная:

Мрамор, колонны, ковры,

Швейцар у подъезда парадного,

И нет озорной детворы.

Творческой тихой работой

И время пройдет без заботы,

Без жертв и моральных мук.

Подумал и благостно вышел,

Важно спустившись с крыльца.

На Загородном проспекте

Я встретил толпу парней,

И стали подонки эти

В меня сыпать град камней.

У них получалось здорово —

Я увернуться не мог.

Гравий обстреливал голову,

Темя, затылок, висок.

Наполнился громом череп,

Был камнепад в мозгу.

С тех пор во дворец не верю,

Но память навек сберегу.

ГАРМОНЬ

Во сне мне грезилась гармонь. Она была

Самостоятельным как будто организмом.

Сперва мелодию красивую вела,

Но оказался нрав ее капризным.

Вдруг

       оборвались

                    визгливо

                                 звуки —

И лязг

           затвора

                   раздался

                               жуткий.

Клавиши разом гармонь обернула,

Их превратив в пулеметные дула.

(Это была прелюдия.)

И застрочила гармонь-пулемет.

Спасения нет – везде достает.

Мечутся в панике люди.

Как бомбы патроны

                               заряженной ленты.

            Пальба их как музыка ада.

И крики, и стоны

                                  аккомпанементом

          Для залпов смертельного града.

ГОЛОВА ЛИНЫ

Я по мрачному шел коридору:

На столах лежали и стыли

В простынях мертвецы, с которых

Я одежды срывал простые.

Нужно мне было голову Лины

Отыскать. Наконец повезло:

Коридор скоро кончился длинный

И кругом сразу стало светло.

В деревянном лотке земля голая,

А на ней словно вырос цветок.

Отсеченную Линину голову

Посаженной вижу в лоток.

Расцвела, не подвержена тленью!

Я достиг своего рубежа.

И воздал я хвалу преступленью

И отточенной стали ножа.

СУХУМИ

В троллейбусе порой ночной

Домой мы ехали с женой.

В салоне молодой нахал

Меня толкнул, к жене пристал.

Рецидивиста-вора вид.

Лицом ни дать ни взять бандит.

Он был какой-то смуглый,

И черные глаза

Пылали, словно угли,

Впивались, как гюрза.

Его я за плечи схватил —

Их силу испытал:

Под пиджаком я ощутил —

Металл.

Ему расправиться со мной

Раз плюнуть, левою одной.

Но он не склонен был к борьбе,

Не агрессивен был.

Чтобы внимание к себе

Привлечь, меня он злил.

Он что-то важное хотел

Сказать, его душа

Носила бремя темных дел.

Он начал не спеша:

«В горячих точках я бывал,

В горах Кавказа воевал.

В сраженье под Сухуми

Был ранен, как бы умер.

Пробила пуля ухо мне

И в самый мозг вошла,

Засела там, живу я с ней.

Она причина зла.

И показал мне рану он,

Простреленное ухо.

«С тех пор вредить я обречен», —

Признался павший духом.

ЛОЖЬ

I

Я возделывал сад, слушал пение птиц

И кормился от щедрой земли.

Два мальчишки-подростка в калитку вошли

С плутовским выражением лиц.

И сказали: «Пришли мы тебе помогать.

(Я не верил лукавым речам.)

Сторожить будем сад». – «Хватит, парни, вам лгать!

Я читаю по вашим глазам».

II

На высоком холме сад цветущий мой рос.

От него уходила вниз лестница.

И взошла по ней женщина родом из грез.

О ней думал я годы и месяцы.

Раньше только в мечте к ней навстречу летел,

А теперь воплотилась она.

Я любовью ее насладиться хотел,

Чтобы знать о любви все сполна.

Велика власть веселых и нежных очей,

Но закралась мне в душу тревога.

Вижу – сумка висит у нее на плече.

И тогда я спросил себя строго:

Вдруг там ноша лежит и она не легка?

Неотрывно блаженство от мук.

Прежде чем эта женщина станет близка,

Избегу плена ласковых рук.

III

Все исчезло: деревья, цветы и кусты.

Земля стала бедна и пустынна.

До небес возвышался на ней монастырь

В честь Отца, Свята Духа и Сына.

Монастырь этот был красоты неземной

И огромен был силой духовной.

Кто отрекся земли, становился Женой,

Предаваясь в нем ласкам любовным.

А у Южных ворот в белых ризах Жених

Приходивших Невест обнимал.

Целовать и ласкать собирался Он их,

Но сперва покаяния ждал.

Вышел чинно на паперть седой иерей,

Завлекая в обитель святую,

Но был деготь в меду сладкозвучных речей:

Яд смертельный проник в красоту их…

Ранит сердце и ум злом отточенный нож,

Все благое за что-то карая.

Землю, веру, любовь – все испортила ложь,

Даже праведность Божьего Рая!

ЛЯГУШКА

Какой-то человек принес однажды в школу

Величиною с кролика лягушку:

«Пускай она попрыгает по полу.

Живая будет, дети, вам игрушка!»

С глазами, полными упрека и тревоги,

Сильней лягушка жалась к человеку:

Внушали ужас ей топочущие ноги —

Они раздавят, сделают калекой.

Но он пустил ее скакать по коридору.

Смотрел со страхом я – ничем помочь не мог.

И огласилась школа диким ором,

Лягушку смял табун бегущих ног…

ПРУЗА

Через Волгу перекинут мост дугой,

А на нем есть церковь из стекла.

В ней иконостас, весь золотой.

Только храм стоит совсем пустой:

Ни одна душа в нем не зажгла

Ни лампады, ни свечи живой.

Город опоясал тайный круг.

За проклятою чертой край света.

Заступил я – и пропали вдруг

Волга с Ярославлем. Вихри вьюг

Русское сменили лето.

В тундре вечная и лютая зима:

Намело огромные сугробы,

Между ними черные дома —

Как тела, которые чума

Растлевает действием микробов.

Солнце село – два фантома ночи,

Двух я девушек окинул взором:

Лица безобразны, худосочны,

А глаза раскосые порочны,

Кожа вся изъедена узором,

Плоть истлела, но мужчины хочет.

Грязным девкам без ума я рад.

«Эй, – кричу, – любовь делить со мной

Не желаете?» Они: «Любовный яд

Будем пить в компании иной.

Нам Жюльен-француз милее во сто крат,

Хоть болезнью заразил дурной.

Он нам муж, лишь он огонь и зной».

Отказали – это не беда,

Клином не сошелся свет на них.

В Ярославле есть мужик. Он весел, лих,

Глаз дурной, густая борода,

Черная как смоль. Когда

Попрошу его, пришлет любых.

Отправляйтесь к своему французу!

(И прислал, а звали ее Пруза.)

ВОР

Свою квартиру вижу я во сне.

Извилист полутемный коридор.

Вдруг тень мелькнула чья-то на стене.

Прошел озноб колючий по спине:

Из-за угла с улыбкой наглой вор

Выходит, приближается ко мне.

Одет он был в костюм спортивный.

Лет тридцати. С лицом противным.

Повадки мерзкого злодея.

В поту, от страха холодея,

Кричу ему: «Ступайте вон,

Не то я вызову ОМОН!»

Ничуть ему не страшно было —

Угроза вора рассмешила.

До колик в животе он хохотал,

Пока в изнеможенье не упал.

Потом пришел в себя, встал с пола

И фразой оглушил тяжелой:

«Эх, брат, родной ты мой козел!»

Входную дверь открыл и прочь ушел.

ГОЛОГРАММА

Я эротический однажды видел сон:

Вхожу в безлюдный порнопавильон.

Для посетителей там зал был смотровой.

                             В нем голые она и он

Друг друга лаской истязали огневой.

И постепенно сам вошел я в раж:

Стал на колени над телами,

Хотел их обхватить руками.

Но обнял пустоту, мираж!

Я понял: порнопавильон —

Аттракцион, иллюзион,

Порнографический же срам —

Всего лишь фокус голограмм.

ПИОНЕРОЧКА

Взмыть хотел я в лазурь небесную.

Настежь было раскрыто окно,

Но захлопнулось плотно оно —

Не покинуть мне комнату тесную.

А потом в глубину провалился

И в каких-то фабричных цехах,

У кипящих котлов, очутился.

Бесновался огонь в печах.

Среди них в школьной форме девочка,

В алом галстуке пионерочка,

Горько плакала, оробелая.

Содрогалось детское тело.

Не видать мне лазури небесной

И не хочется жизни честной,

Если там пропадает девочка.

Я останусь с тобой, пионерочка!

КИРОВСК

Комната: в ней за столом

Топограф сидит, углубленный в работу,

Разложены карты кругом.

Гостя заметив, приблизиться просит,

Зовет меня жестом руки.

На контурной карте кружок он наносит,

Где рядом текут две реки.

«Смотрите, вот Кировск, город великий.

Здесь древний священный Восток». —

«Сошли вы с ума, звучит это дико! —

Ему я поверить не мог. —

Кировск находится под Ленинградом,

А вы говорите вздор!»

Смерил меня он презрительным взглядом —

И прекратил разговор.

УНИВЕРСИТЕТ

Я в тоннеле перехода,

Я в подземке. Там – буфет:

Продает он соки, воды,

Пачки сигарет.

Разные их марки

Выставлены в ряд,

А на самой яркой —

Цифра 50.

И под ней название

Сигарет – Российские.

В цифре предсказание?

Я в потемках рыскаю

По ночному городу

В поисках разгадки.

Всюду вижу морды

Разных типов гадкие.

Попадаю на Заневский

(В мыслях цифры тайный знак),

Но маршрут меняю резко —

Вижу свору злых собак.

Вот проспект пропал из вида,

Он остался где-то слева.

Справа вижу: пирамида,

Называемая Нево,

Возвышалась величаво.

Я взобрался по ступеням —

И с вершины златоглавый

Рядом с морем вижу Храм.

Он гудит от песнопений,

Гимнов радости и славы

Неизведанным мирам.

И в незримом этом хоре

Чей-то голос мне секрет

Выдал: будто Храм у моря —

Это Университет!

УЛИЦА ВОССТАНИЯ

Там, где начинается улица Восстания,

Мы стояли с Федором. Вдруг подряд все здания

Невского проспекта, сторону всю южную,

Вмиг Нева смывает волн напором дружным.

Там, где жил я раньше, где был Поварской,

Страшная пустыня, – думаю с тоской.

Впереди зеркальная гладь сплошная моря

И Собор виднеется на морском просторе —

Храм Христа Спасителя. Там Москва, столица.

Я перекрестился, стал на Храм молиться.

Но и Он обрушился и ушел под воду.

И гнетет предчувствие летального исхода.

С улицы Восстания спускаемся в подвал,

Кто-то шприц стерильный бережно мне дал,

Но его я выронил, и упал он на пол,

В грязь. Теперь негоден шприц, ну а я растяпа!

ЛЕВ С ГОДАРСКИХ ОСТРОВОВ

Я на Выборгской стороне.

По квартире хожу во сне.

Узнаю в ней свой старый дом.

Годы детства провел я в нем.

Но от ужаса жив едва:

В коридоре встречаю льва!

Повезло, что он добрый, игривый:

Лижет щеки, юлит у ног,

Чтоб я гладил, трепал его гриву —

В завитках золотое руно.

Он мне предан, он ласков, но жутко

Силу представить львиную.

Ярость царя не шутка,

Лапа и пасть звериная!

Мамин голос дошел до слуха,

Чтоб не падал от страха духом:

«Лев не будет к тебе суров:

Родом с Годарских он островов».

ОТСТАВНОЙ ВОЕННЫЙ

Жена, сын, я – мы шли втроем домой.

За нами по пятам военный отставной

(Его не знал я цели)

В зеленой наглухо застегнутой шинели

И с непокрытой головой,

С назад зачесанною шевелюрой черной

Как тень ходил, нахальный и упорный.

Ума не приложу, как незнакомец в дом

Проник, как он пролез в квартиру.

Стал приставать к жене, – блудливая проныра!

Когда на кухне мы сидели за столом.

Сгорая яростью, колоть стал ловеласа

Я кухонным ножом, которым режут мясо.

Сошли на нет порыв мой и отвага:

Бумажный под шинелью был рулон.

Пудов с десяток весил он.

Не кровь текла – клочок бумаги

На острие из-под шинели извлечен.

Тогда другой избрал я метод,

Устав колоть твердыню эту.

Рубить стал незнакомца я сплеча:

Бумажное слоилось тело

И под ударами разящего меча

На ворох клочьев он распался обгорелых.

Но не успел я вымести золу,

Смотрю – а он сидит в углу:

Живой и невредимый и спокойный.

Серьезен, мрачен, свято предан злу.

Его стихия – ненависть и войны!

ЦИКЛОТРОН

Вот мой сон: как на грех

Я забрел в фабричный цех.

В самом центре, на платформе,

Вид меняя, как трансформер,

Черный барабан кружится.

Он то вещь, то зверь, то птица,

То безликие скульптуры

Человеческой фигуры,

Словно без усилий рук

Лепит их гончарный круг.

У платформы с барабаном

Инженер ведет в блокноте

Запись о его работе.

Я в недоуменье странном:

Голову ломаю,

Что все это значит,

Но не совладаю С чертовой задачей.

К инженеру подойду,

Пусть мне объяснит!

«Сударь, к моему стыду,

          Не пойму,

                    что к чему».

Он и говорит:

«Парень, это ведь АЭС.

Вот куда ты, брат, залез!

И не ложь, не обман:

Этот черный барабан —

Прежних тел денатурат,

Страшной силы в нем заряд.

Массы мрака кружит он.

Называют циклотрон.

И несет в себе угрозу

Радиоактивной дозы!»

У меня глаза на лоб:

Здесь в момент загонят в гроб!

Заревела вдруг сирена.

Ну, пропал – убьют рентгены!

Инженер сказал: «Немного

Постращал тебя, тревога

Лишь учебная была.

Но гляди – сгоришь дотла!»

ЛЕОН КРОВАВЫЙ

Был захвачен универмаг.

Террорист взял в плен толпы людей.

Я попал в их число. Лиходей

От себя не пускал ни на шаг.

Безоружен, но властен был он.

Шла о нем ужасная слава:

Его звали Кровавый Леон,

Беспощадный Леон Кровавый.

Взгляд пронзительный, мрачный.

Бородка Клиновидная, огненно-рыжая.

Приказал подойти поближе

И ко мне обратился вот как:

«Я тебе дарую свободу,

Чтоб на воле сказал Спецназу,

Тем, кто хочет помочь народу:

Снайпер истинный тот,

Тот меня убьет,

В чьем глазу мир, любовь и разум».

ГРЕНАДЕРСК

Во сне я приехал с другом

В город Пушкин, где музы живут.

Мы жрецы их и верные слуги,

И они нам воздали за труд.

И закончив богиням служенье,

Поспешили скорей на вокзал.

Там ужасное столпотворенье —

В толчее друг куда-то пропал.

Я спросил у одной прохожей:

«Когда поезд на град Петров?»

Мне в ответ: «О, Господи Боже!

Здесь не ходит таких поездов.

В Петербург нет отсюда движенья,

Есть один с этой станции путь —

Гренадерск. Деньги, власть, поклоненье

Там найдешь, но про чувства забудь!»

В Гренадерск ни за что мне не надо:

Ведь я питерский, я не изгой.

Чтоб найти поезда к Петрограду,

Бегу на вокзал другой.

Напоследок назад оглянулся:

У перрона стоит мой друг.

Я в надежде ему улыбнулся,

Что нам с ним по пути, но вдруг

Обступили стеной его люди,

И поверил речам он их,

И меня теперь позабудет

Ради новых друзей своих.

КЛЕМЕНТЬЕВ

Тюремщики в камере били

С жестокостью бесчеловечной

Клементьева. Ужас насилья

Терпел он, весь изувеченный.

Лупили по голому телу,

Смакуя каждый удар.

Глаз вытек. В крови, ослабелый,

Клементьев воскликнул: «Пожар!»

И тотчас при этом слове

Остановились убийцы

И больше ни капли крови

Не пролили. В грубых лицах

Милость и снисхожденье,

Простить их Клементьева молят.

Из камеры заключенья

Узник отпущен на волю.

ПРОСПЕКТ КРЕСТЬЯНСКОЙ ОБОРОНЫ

В рассудке здравом шел домой.

Вдруг стало голову туманить:

Забылся адрес, город мой

Предстал чужим, отшибло память.

Ушел я словно от родимого порога.

И не вернуться мне – внутри меня препона.

Вот вышел на какую-то дорогу —

Проспект крестьянской обороны.

Как в глушь меня такую занесло?

Дорога пролегла через село.

Какие-то крестьянские дома,

Иду через сады и огороды.

Как выбраться, не приложу ума:

Кругом нет ни машин, ни пешеходов.

Но вот прохожий на пути.

Спросил его, куда идти.

Он мне в ответ: «Кончается дорога.

Ждать до прозрения немного.

Плетень заметили вон тот?

Осталось сделать главный ход».

Я перелез через забор —

И память стала как кристалл.

Вдали Исаакиевский собор

Злаченым куполом сиял!

ПИСТОЛЕТЫ МАКАРОВА

Однажды шел я в школу на работу.

На пустыре заметил двух мужчин.

Они в траве высматривали что-то.

Один нагнулся вдруг и поднял карабин.

Его товарищ – ленту пулемета.

Пустырь был настоящим арсеналом:

Набрали в пять минут друзья

Винтовок – три, два помповых ружья.

И этого им показалось мало!

Нашли гранатометы, автоматы,

Патронов ящик и гранаты.

Примером следопытов подогретый,

Я на колени стал, нашарил под кустом

Прикрытые репейника листом

Макарова два черных пистолета.

И бережно их уложив в портфель

(Он стал такой внушительно тяжелый!),

Не понимая действий своих цель,

Находку грозную понес я в школу.

Когда сотрудников радушная семья

Меня, приветствуя, вниманьем окружила,

Я вспомнил: уголовная статья

Мне за ношение оружия грозила.

Дверь отворив пустого кабинета,

Зашел, как вор, под сердца громкий стук

И в связку книг запрятал пистолеты,

Не в силах дрожь сдержать своих преступных рук.

Но тут меня окликнули за дверью.

На голос в коридор я вышел

И с ужасом, ушам своим не веря,

Такой сюрприз от директрисы слышу:

«Лежит здесь где-то связка книг.

В мой кабинет ее снесите».

Остолбенел тут я на миг,

Сказав: «Минутку подождите!»

Скорей оружие мне перепрятать надо.

К столу метнулся – связки нету.

Ну положение – хоть стой, хоть падай!

Исчезли книги, с ними пистолеты.

Туда-сюда по этажу,

Но где оружие, ума не приложу.

Оно ведь в книгах было

И вместе с ними сплыло!

В один момент стащить успели.

Вдруг девушка идет с портфелем,

Учительница молодая,

И видит, что страдаю.

Мой тайный страх весь на виду.

Она портфель свой открывает на ходу —

А в нем знакомые железные предметы,

Добытые из книжек пистолеты!

ТРУБОЧИСТ

Чист и свеж утром воздух в палате.

Легко дышится мне, больному.

Окна настежь. Лежу на кровати,

А напротив, на крыше дома,

Стоит трубочист неумытый,

Взлохмаченный и сердитый.

Он не смотрит, что я больной,

Подметать начинает крышу —

Сор и гарь в окна сыплются свыше.

Издевается он надо мной!

А потом, ловкий как обезьяна

(Нервы крепкие у хулигана),

На окно мое спрыгнул вниз,

Зацепился рукой за карниз.

Булыган достает из кармана.

Не уймется – все ему мало: