Витаутас Петкявичюс
      Приключения Желудя
      На опушке леса жил-был старый-престарый Дуб, такой старый, что никто в точности не знал, сколько ему лет. Не помнил, когда родился, и сам Дуб. Шелестя ветвями, он, бывало, рассказывал любопытным, что цветы в то лето вымахали ростом выше его самого, а иногда ещё добавлял, что той осенью в поле сгнила вся репка.
      Он был самый обыкновенный старичок, этот Дуб, хотя все в один голос звали его властелином леса. Дуб давно уже не цвёл, не покрывался желудями. Он даже запамятовал, сколько было у него детей.
      - С-с-сотни... С-с-сотни-и-и и с-с-сотни-и-и... - шептал он, а ветер покачивал его узловатые, замшелые от старости ветви.
      На самой макушке Дуба гнездился Ворон. Чуть ниже поселился Голубь. В нескольких дуплах проживали по соседству три брата: Скворец, Певец и Говорец. Под мышкой у самой толстой ветви прилепился глиняный домик Ласточки. В тесной дыре рядом с нею хозяйничал Воробей. А под самым большим листом отсиживалась Улитка.
      Так они все и жили: весной распевали песни, играли, порхали, летом воспитывали детей, а осенью одни отправлялись в тёплые края, а другие зимовали в дуплах. Свыкся Дуб со всеми своими постояльцами, сдружился с ними и считал, что без них и дня не проживёт.
      Но однажды весной на самой молоденькой веточке, которой шёл всего лишь триста тридцатый годик, появился цветок, а из него получился Жёлудь. Дуб был просто сам не свой от радости. Ни днём ни ночью не спускал глаз с сыночка, резными листьями укрывал его от дождя и обмахивал в жару, спасая от мух и мошкары.
      И Жёлудь рос, впитывал в себя самые сладкие соки, качался целыми днями на гибкой веточке, становясь всё крупней да сильней, пока не вырос в краснощёкого крепыша.
      Но чем больше баловал Дуб сына, тем скучнее становилось тому. Надоели ему тихие воспоминания отца о славной седой старине, песни и сказки птиц, тяжёлые вздохи старого Дуба. Болтаясь на ветке, Жёлудь над всеми смеялся, всех дразнил и озорничал как только мог.
      Однажды вечером Лягушка поймала в пруду под Дубом Комара и, приготовив ужин для семьи, стала звать дочку:
      - Куотре, Куотре, Куотре!
      - О-ах, о-ах, о-ах!..- лениво проквакала та.
      - Дай-ка ножик, дай-ка ножик, дай-ка ножик!
      - Как-кой, как-кой, как-кой?
      - Кр-р-ривой, кр-р-ривой, кр-р-ривой! Сидя на листе кувшинки, Куотре ворочала большими вытаращенными глазами и не двигалась с места. Немного погодя мать снова завела:
      - Куотре, Куотре, Куотре!
      - О-ах, о-ах, о-ах!
      Захотелось Жёлудю напугать их. Прицелившись, он сорвался с ветки и плюхнулся в воду прямо под носом Куотре, так что только брызги полетели.
      Вся Лягушкина семья с перепугу нырнула в воду и забилась в ил. А Жёлудь, отвоевавший лист кувшинки, покатывался со смеху: ему ужасно понравилось, что лягушки так боятся его.
      Старый Дуб, наверное, пожурил бы озорника, но тут, как нарочно, ветер утих, и ни один листок не шелохнулся. Только придирчивый Скворец не мог успокоиться - растолкал братьев и, взмахивая крыльями, стал доказывать им:
      - Фьють! Фьють! Фьють! Не даёт уснуть, не даёт уснуть!
      Его поддержал Говорец:
      - Просто жуть, просто жуть, просто жуть! Однако Певец стал их урезонивать:
      - Как-нибудь, как-нибудь!.. Задремавший было Воробей высунул голову из своей дыры и обругал братьев:
      Чир-чир-чир
      И чиру-чиру,
      Не даёте
      Спать вы миру.
      Чир-чир-чир
      И ча-ча-ча,
      Нет покоя
      По ночам!
      Скворец, Певец и Говорец накинулись на Воробья. Воробей кликнул на помощь жену. И загомонило всё дерево!
      А Жёлудь, который всё это устроил, поплыл к берегу и, спрятавшись за бугорком, стал ждать, когда у Куотре в лёгких кончится воздух.
      На этот раз он вскочил прямо на лист кувшинки и столкнул Куотре, отчего бедняга, испугавшись, потеряла дар речи. И как ни звала её несчастная мама Лягушка, Куотре до утра не могла откликнуться.
      На другое утро, ещё не успев размяться и промыть росой заспанные глаза, Жёлудь уже хвастался перед всеми молоденькими деревцами своими необычайными подвигами.
      Ему нравилось обижать тех, кто был слабее и трусливее его. В самый полдень он забрался в глиняный домик Ласточки и стал дразнить голодных малышей, подражая голосу их матери:
      Пеку-варю,
      Пеку-варю,
      Су-унь клюв, говорю,
      Сунь клюв, говорю!
      Малыши разевали клювики, пищали, думая, что их сейчас покормят, однако Жёлудь только дразнил птенцов, швыряя им кусочки коры.
      Прилетела мать, схватила Жёлудя за шиворот и выбросила вон.
      Озорник перевернулся в воздухе и шмякнулся в траву. К счастью, он угодил на лист Подорожника, а иначе неизвестно, чем бы закончился этот полёт.
      Подорожник спружинил, словно растянутая пожарниками простыня, а Жёлудь сполз вниз и спрятался, потому что разъярённая Ласточка летала над землёй и жаловалась Дубу:
      Как вор,
      Как тать,
      Гнать его,
      Гнать!
      Дуб сказал, что выпорет сына, но тут же забыл о своём обещании: как шелестел, так и продолжал шелестеть листвой.
      Пробираясь в траве, Жёлудь заметил несколько круглых, как горошины, камешков. Он снял с головы берет и собрал их все до одного. Собрал и стал разбрасывать по сторонам. Не кашу же из камней варить!
      Тем временем Голубь вывел семью на прогулку; кивая головой, бегал туда-сюда по толстой ветке и бубнил:
      Будут люди
      С ума сходить,
      Будут люди
      С ума сходить:
      По всей земле
      Горох садить,
      По всей земле
      Горох садить...
      Жёлудь прицелился и запустил камешком в спину Голубю. Голубь решил, что это горошина, и заворковал:
      Хорош посев,
      Хорош посев...
      Жёлудь запустил ещё один камень. Голубь поймал его на лету.
      Клюю, присев,
      Клюю, присев...
      похвалился он и, только проглотив, понял, что это такое.
      Жёлудь хотел было кинуть ещё раз, но поздно: Голубь схватил его и задал добрую трёпку. Он, возможно, и совсем бы раздолбал хулигана клювом, если бы у Жёлудя была не такая толстая шкура. Затем Голубь вернулся к детям и жене и, бегая по толстой ветке, стал объяснять им:
      Едва не съел,
      Едва не съел
      Клевал, присев,
      Клевал, присев...
      Хвать!..
      Старый Дуб только кивал ветвями, поддакивая. Проделкам Жёлудя не было конца. Наткнувшись на свисающую с ветки паутину, он уговорил младшего сына Улитки покачаться. Привязал его за рожки и так раскачал, что малыш стал кричать не своим голосом. На этот крик подлетел к дереву Дрозд и уже хотел было схватить улитчонка. Он бы и схватил его, и проглотил бы, если б не решил сперва похвастаться;
      Поймал лягушонка,
      Поймал лягушонка!..
      Жирного,
      Жирного,
      Как поросёнка!
      Одно сало,
      Одно сало.
      Ешь,
      Ешь
      и всё мало!..
      Но тут вовремя появился Ворон. Он прогнал Дрозда, подхватил паутину и принёс привязанного за рожки улитчонка матери.
      Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения соседей. Они решили взяться за Жёлудя сообща, всем коллективом. Выбрали родительский комитет во главе с Говорцом, который выступил на собрании с самой прекрасной речью. К тому же братья громогласно поддержали его кандидатуру.
      Целый день прозаседали родители и всё никак не могли прийти к единому мнению. Одни требовали гнать Жёлудя с дерева в три шеи; другие просили пожалеть его старого отца; третьи предлагали ещё что-то, но никому не было жаль озорника.
      - Фить его, фить его! - не могла забыть обиды Ласточка.
      - Бить-лупить, бить-лупить! - поддержал её Голубь.
      - Трах, трах, трах! -взмахивал крыльями Ворон. Внезапно подул ветер, и Дуб прошелестел:
      - Нехорошо детей обижать. Нехорошо... Услыхав это, Ласточка прокричала:
      - Чить его, чить его!
      - Прошу учить, прошу учить, - поддержал её Голубь.
      Родители единогласно приняли это предложение, Согласился с этим и Дуб.
      УЧЁБА ЖЁЛУДЯ
      На другой день Ворон отыскал брошенный детьми старый билет в кино, сложил его пополам, сделал тетрадку и принёс Жёлудю. Воробей подарил ему выдранное в стычках перышко из крыла, а Скворец сорвал несколько ягод калины и нацедил отличных красных чернил. Маленькая Улитка одолжила для этого свою раковину. Ласточка вылепила из глины крепкий стол и стул, а Голубь сплёл из веточек навес.
      Когда всё было готово, Жёлудь засучив рукава взялся за учёбу.
      На первом уроке Ворон учил его читать и писать. Вначале успехи Жёлудя были не плохи. Хотя он и перепачкался по самые уши красными чернилами, однако с грехом пополам нацарапал несколько кривых чёрточек. Учитель сказал ему, что всё это цифра "1".
      Жёлудь не спорил. Сидя за партой, он изрядно проголодался и поэтому стал рисовать баранки. Учитель тут же объяснил, что с этого дня баранки будут уже не баранки, а буква "о".
      Услышав это, Жёлудь ужасно расстроился и захныкал:
      - А что же я теперь буду есть?
      Ворон успокоил его, дал домашнее задание и сделал перерыв.
      На уроке арифметики Голубь доказал Жёлудю, что чёрточка и баранка вместе означают не цифру "1", не букву "о", а число "10". Если же приписать к нему ещё один кружочек, получится целая сотня.
      На третьем уроке Ласточка учила Жёлудя рисовать и лепить.
      Пока ученик в поте лица месил глину, она успела объяснить, что если два кружочка соединить изогнутой чёрточкой, то получится не 10 и не 100, а очки старого Ворона.
      Однако братья Скворец, Певец и Говорец, которые обучали Жёлудя стихосложению, пению и музыке, не согласились ни с одним из учителей и упорно твердили, что если к этим кружочкам прилепить слева или справа по чёрточке, то получатся самые простые ноты.
      Делая домашнее задание, Жёлудь перепутал, когда и как приписывать чёрточки к кружочкам. Он долго ломал свою твёрдую голову, изгрыз половину Воробьиного перышка, пока не нашёл выход: тщательно нарисовал одну большую баранку, а к ней приделал столько чёрточек, сколько задал написать каждый учитель. Кончив работу, Жёлудь даже подскочил от радости: какое замечательное вышло солнце!
      На следующий день Ворон заглянул в тетрадку и гневно каркнул:
      - Бр-р-рак!
      Голубь даже смотреть не стал; он только бегал вперёд-назад по ветке и грозился:
      - Будет кол, будет кол, будет кол!.. Три брата музыканта так и присели, свистнув:
      - Фью! Фью! Фить! - и, размахивая крыльями, стали обсуждать, как быть дальше с таким бездарным учеником.
      Только Ласточка по достоинству оценила старания Жёлудя и поставила ему пятёрку за прекрасно нарисованное солнце.
      Три дня Жёлудь всем и каждому хвастался этой отметкой, а отец любовно качал его на ветке и шелестел:
      - С-с-славно, оч-ч-чень с-с-славно...
      Больше всего нравились Жёлудю уроки физкультуры, которые вёл Воробей. Тут не требовалось ни читать, ни писать. Учитель каждый раз приводил кого-нибудь из своих сыновей, ставил их с Жёлудем друг против друга и велел драться.
      - Так, так, так,- скакал он вокруг, показывая, куда бить. - Бей сильней, дыши глубже!.. Бей, бей! Вот так, так, так!
      Когда оба ученика выбивались из сил, Воробей поглядывал на солнце, как на часы, и заканчивал урок:
      Всё, ребята, Чиру-чиру, Айда мыться Чин по чину!
      Потом все трое закаляли мускулатуру в пруду и нежились на горячем береговом песочке.
      Однако учиться с каждым днём становилось все труднее и труднее. Жёлудь умудрился нахватать двоек даже по лепке и рисованию. И если б не физкультура, он был бы круглым двоечником. Один только Воробей сочувствовал бедному ученику - иногда выводил за драку тройку. Время шло, и учителя стали поговаривать об экзаменах. Жёлудь до того испугался экзаменов, что решил дать тягу. Он, наверное, так и сбежал бы, если б не одно происшествие.
      Однажды в конце необычайно жаркого дня на Дуб и его обитателей налетела злая Буря. Владыка леса только усмехнулся и, напружинив ветви, без особого труда отразил все наскоки Бури.
      Но Буря не успокаивалась. Она решила уничтожить это певчее гнездо и призвала на помощь всем ветрам ещё и все вихри мира, собрала все самые чёрные, набрякшие градом тучи и снова кинулась на Дуб, срывая с него листья, ломая ветки. Но тысячелетний силач стоял как вкопанный, потому что твердо знал: если он погибнет, погибнут и все его жильцы.
      Ворон уже еле-еле держался на макушке дерева, прикрыв птенцов крыльями, Воробей от страха не мог уже выговорить ни слова, Голубь уже считал последние минуты своей жизни. Один только Жёлудь радовался, видя, как ветер колошматит его навес вместе со столом и стулом. Он надеялся, что школа развалится и учиться больше не придётся. Сидя в глубокой щели, он дразнил вихри и швырял им испещрённые двойками листы тетради, а вихри, почернев от злобы, гоняли их по бурно клокочущему небу.
      - А теперь хватайте Ворона! - кричал им Жёлудь.
      Только он крикнул это, как тут же в дерево ударила ослепительная молния. Дуб обомлел, а ветры, под-натужась, стали медленно валить его набок. Затрещали корни великана, захрустел ствол, и смертельно испуганный Жёлудь высунул нос из щели, решив посмотреть, что там творится. Вихрь тут же подхватил его, завертел и швырнул в густую, чёрную тучу.
      - Папочка, спаси!- только и успел крикнуть озорник.
      Услыхав крик сына, Дуб собрал последние силы и стал искать глазами Жёлудя. Тем временем иссяк напор вихрей.
      Когда Буря утихла, Ворон поправил покосившееся гнездо и по просьбе лесного владыки отправился на поиски пропавшего озорника. Только на третий день разыскал он Жёлудя: тот валялся на мягкой мшистой постели, засыпанный целой горой веток и листьев.
      Всю дорогу Жёлудь плакал и дрожал: теперь-то, думал он, ему как следует влетит за то, что изорвал тетрадку и помог Буре сломать навес. Но Дуб не стал его ругать, он был рад, что сынок нашёлся, назвал его храбрецом и попросил Певца сложить в его честь весёлую песенку.
      - А не рановато ли? - усомнился поэт. - Ничего, пусть все знают, из какого теста мы вылеплены! - горделиво заявил отец в присутствии сына.
      Три дня и три ночи думал Певец, призвав на помощь жену и братьев, и вот какую песню он сочинил:
      Я сегодня
      Мал и мелок,
      Просто
      Жёлудь-недомерок.
      Завтра стану
      Дубом взрослым,
      Всех лесов
      Владыкой грозным!
      Скворец сочинил музыку к этой песне, Ворон сделал несколько тетрадок, чтобы записать слова, Ласточка вылепила новый стол и удобное кресло, а Голубь, хорошенько всё рассчитав, построил навес, который был в три раза больше и в три раза прочнее, чем прежний. И тогда все лесные жители впервые исполнили песню, посвящённую Жёлудю. Только Улитка, после того как все уже разошлись, продолжала спешить на торжество. На спине у неё была старинная, доставшаяся ей ещё от дедушки чернильница.
      Так рухнула последняя надежда Жёлудя удрать из дому задолго до экзаменов. Однако после всех этих приключений он ещё больше стал задирать нос. Ему казалось, что вокруг него одни лишь трусы и, неучи. Он теперь не стеснялся покрикивать даже на отца:
      - Цыц, старый пень! Сотни лет стоишь на одном месте и ничего не видишь.
      Он грубил не только отцу, но и своим учителям.
      - Пускай теперь ваш отец не пугает меня колом, колом! - пыжился он перед голубятами.
      - Мне и Ворон нипочём, - хвастался он перед сыновьями Воробья.
      - Подумаешь, какие-то экзамены! Да я их сдам с закрытыми глазами, похвалялся перед птенцами Ласточки.
      Однако в день экзаменов вся храбрость Жёлудя вдруг улетучилась. Он снова решил спрятаться, да не успел. Только высунул голову из своей щели, как вокруг тут же столпились любопытные.
      - Жёлудь ещё покажет, на что он способен, - говорил один.
      - Бьюсь об заклад, что сегодня кто-то из учителей поставит ему шестёрку! кричал другой.
      Не зная, как избавиться от них, Жёлудь нырнул в пруд и пытался спрятаться среди водорослей.
      Чиру-чир,
      Скорее в школу
      Первый класс
      Кончает Жёлудь!
      кричал Воробей.
      Жёлудь нехотя выплыл на берег и вернулся к Дубу.
      - Конец, - сказал он, сев к экзаменационному столу, и почувствовал, что сердечко от страха провалилось куда-то в левую пятку. Кое-как взяв себя в руки, он обмакнул перо в чернила и приготовился писать диктант.
      - Кра, кра.." Улетели вороны со двора, - диктовал Ворон.
      Жёлудь внимательно прислушивался к тому, что говорит Ворон, писал, трудился, но за весь урок вывел всего-навсего первое слово. Ворон глянул поверх очков и спросил:
      - Почему только "кра"?
      - Потому... потому что вороны уже улетели, - ответил Жёлудь.
      - Верно! - кричали собравшиеся вокруг неучи. - Правильно, ставь ему шестёрку!
      Но Ворон был непоколебим. Только из жалости к старому Дубу он поставил Жёлудю большую тройку с ещё большим минусом.
      На экзамен по арифметике Голубь принёс два камешка и положил их порознь. Потом сложил вместе и спросил:
      - Сколько будет?
      Жёлудь загибал пальцы, скрёб в затылке, грыз перо, пока наконец не додумался:
      - Тут один и тут один!
      Голубь нахохлился и стал недовольно расхаживать взад и вперёд по ветке.
      - Будет "два", будет "два"! - пригрозил он ученику.
      - Будет два, - повторил испуганный Жёлудь. Голубь удовлетворённо кивнул, прибавил к двум камешкам третий, а затем подумал немного и забрал его.
      - Будет два, - по-прежнему твердил Жёлудь. Голубь даже присел от неожиданности, услышав такой быстрый и точный ответ. Потом он от четырёх отнял два, от пяти - три, от шести - четыре и даже от десяти - восемь. А Жёлудь на всё безошибочно отвечал:
      - Будет два.
      Собравшиеся вокруг дружки Жёлудя и просто любопытные прыгали от восторга.
      - Пиши шестёрку! - кричали они Голубю.
      - Присев, пишу, присев, пишу... На! - пробурчал Голубь и всё-таки поставил Жёлудю четвёрку.
      Только экзаменатор Певец пошёл навстречу по желанию любопытных и разрешил Жёлудю самому выбрать песенку и спеть её присутствующим.
      - Больше всего мне нравится та, что вы обо мне придумали, - ответил Жёлудь.
      Такое прилежание ученика до того растрогало Певца, что он не выдержал и первый затянул им же сочинённую песенку. И все подхватили её. Поскольку экзамена по рисованию и лепке не было, Ворон под звуки песни вручил Жёлудю справку об окончании первого класса.
      С того дня Жёлудь так зазнался, что уже не мог сговориться даже сам с собой.
      КРАСНОНОГАЯ ПТИЦА
      После экзаменов начались бесконечные каникулы Жёлудя и бесконечные напасти жителей Дуба.
      В благодарность Ласточке за уроки он однажды залепил глиной дверь её домика. Прилетевшая Ласточка стучалась снаружи, а птенцы изнутри, но ничего не могли поделать: Солнце так высушило глину, что пришлось звать на помощь мастера Дятла. Он пробил новое отверстие и вытащил через него голодных, еле дышавших птенцов.
      Жёлудь сам испугался своей проделки и поклялся соседям больше так не делать. Но не прошло и нескольких дней, не успели жители дерева перестать судачить о его безобразном поведении, как Жёлудь взял табличку с надписью "Скворец" и повесил её над жилищем Воробья, а табличку с надписью "Воробей" прибил над дуплом Скворца. Сам же спрятался за ветку и стал ждать, что будет дальше.
      Прилетел Скворец, летает вокруг и дивится:
      - Если бы я был неграмотен, то подумал, что попал в гости к Воробью!
      Прилетел домой Воробей и ничего не понимает:
      - Видать, жена со Скворцом квартирой поменялась.
      Воробей сунул голову в дупло, а Скворчиха как клюнет его в лоб! Воробьишка присел, встряхнулся и, когда перестали лететь искры из глаз, увидел, что в узкой двери его домика застрял Скворец.
      Только теперь соседи поняли, что случилось, и тут же стали жаловаться Дубу.
      Не успели они сообщить, в чём дело, как в пруду раздался страшный шум. Жёлудь плыл, взобравшись на спину Куотре, и размахивал прутом. Соседи бросились спасать бедняжку. Жёлудь плюхнулся в воду и исчез. Лишь под вечер он явился, держась за хвост одного из сыновей Воробья, тихий, с расквашенным носом.
      Пока заживала рана, Жёлудя никто в глаза не видел. Однако вскоре он опять принялся за своё: забрался в гнездо к Ворону и набросал там колючек шиповника.
      Вернулся на закате Ворон, летавший с воронятами на прогулку, и прилёг отдохнуть. Только вдруг что-то как кольнёт его в живот. "Уж не гвоздь ли я проглотил?" - подумал Ворон. Однако сразу же почувствовал новый укол. Старик пожаловался жене:
      - Кра, кра, я колючку съел с утра.
      Он попробовал перевернуться на бок, но его кольнуло в крыло. Потом в ногу и опять в живот. Ворон так раскаркался, что слетелись все соседи. Осмотрели чернокрылого да так и ойкнули от удивления: всё тело Ворона было утыкано шипами!
      Этот случай положил конец терпению соседей. Однажды вечером они собрались все вместе, соорудили небольшую будку из глины, приделали решётку и решили, что будут держать в ней Жёлудя за каждый проступок.
      Но озорник нисколько не огорчился. Ему даже понравилась такая игра. Он не стал сопротивляться и сам залез в эту тюрьму. Соседи не могли поверить в такое счастье и толпились возле окошка, чтобы посмотреть, действительно ли этот неслух наконец утихомирился. А Жёлудь лежал, свернувшись калачиком, и краем глаза наблюдал за решёткой.
      Первым заметил подвох Голубь. Он удивлённо воскликнул:
      - Был бел, стал чёрен!
      Все, кто хотел посмотреть на Жёлудя через решётку, испачкали себе живот, голову или клюв, так как Жёлудь заранее вымазал решётку тюрьмы сажей.
      Жители Дуба вконец расстроились и опустили руки. Только старый Ворон, посоветовавшись с Дубом, полетел к своему мудрому приятелю Филину спросить, что делать с озорником, которому не помогает даже тюрьма.
      На другой день ехали мимо корреспонденты и остановились отдохнуть в тени Дуба. Жёлудь глянул на них, потом на себя и загордился:
      - А чем я хуже? И я учёный, и на мне берет, да ещё с помпончиком, и я буду путешествовать и записывать.
      - Да у тебя под беретом-то ничего нет,- добродушно урезонивал его Дуб.
      Жёлудь страшно обиделся. Он показал отцу язык и стал кричать:
      - Ты старый болтун, сам ничего не знаешь! Как задумал Жёлудь, так и поступил: свернул трубочкой тетрадь, заложил за ухо перо Воробья, повесил на шею чернильницу Улитки с калиновыми чернилами и пустился в путь. Он шёл, подпрыгивая и распевая во всё горло любимую песню:
      Я сегодня
      Мал и мелок,
      Просто Жёлудь-недомерок.
      Завтра стану
      Дубом взрослым,
      Всех лесов
      Владыкой грозным!
      Дуб махал сыну ветвями, провожал его заботливым отцовским взглядом и тяжело вздыхал:
      - Нехорошо, нехорошо уходить из дому. А Жёлудь прыгал, скакал, пугал придорожных кузнечиков, гонял жуков и всё удалялся и удалялся от дома. Сколько времени он так шёл - трудно сказать. Вначале он считал деревья, что росли вдоль дороги, но очень скоро не хватило пальцев на руках и ногах, и Жёлудь сбился со счёта. Тогда он взобрался на самый высокий стебелёк, чтобы осмотреться. Вокруг не было ни одной живой души, только вдали разгуливала на лугу какая-то странная красноногая птица с белым хвостом.
      - Здорово, Гусь! - крикнул, подбежав, озорник.- Будем знакомы: я знаменитый корреспондент самой толстой в мире газеты.
      Птица посмотрела на него, склонив голову набок, и застучала клювом:
      - Кто-кто-кто ты таков?
      - Ко-ко-корреспондент,- передразнил Жёлудь.
      - А кто-кто-кто я таков?
      - Гусь.
      - То-то-тогда здорово, Червяк!
      - Ты не только глухой, но и слепой вдобавок,- разозлился на птицу Жёлудь.
      - Если я Гусь, то почему бы тебе не быть Червяком? - спокойно ответила птица.
      - Не смей оскорблять меня: я сын Дуба!
      - Знаю. Но в то же время ты и самый большой невежда, если не можешь отличить Аиста от Гуся. Не хорохорься, я тебя как облупленного знаю. О твоём беспутстве уже все лягушки квакают.
      Жёлудь даже не покраснел от этих слов. Он по-прежнему не уступал Аисту:
      - На нашем дереве не только птицы, но и Улитка стихами говорит, а ты не умеешь.
      - Могу и стихами, - ответил Аист. Немного подумав, он произнёс:
      Та-та-та
      И тук-тук-тук.
      Что ж ты вздор болтаешь,
      Друг?
      Видно, нет в тебе
      Стыда!
      Тук-тук-тук
      И та-та-та.
      Видя, что на вранье далеко не уедешь, Жёлудь хотел было улизнуть, но Аист схватил его за шиворот и сказал:
      - Раз уж ты такой любитель стихов, так послушай, что болотные соловьи о тебе квакают.
      Жёлудь пытался брыкаться, царапаться, но это не помогло. Аист притащил баловника к ближайшему болоту и, не выпуская из клюва, заставил слушать. Очень скоро двоюродные сестры Куотре хором затянули в его честь такую песню:
      Жёлудь - лодырь
      И хвастун!
      Это видно
      За версту.
      Хвастунишку
      Старый Дуб
      На свою
      Растит беду.
      Однако и это не подействовало на Жёлудя. Он схватил камень и запустил в болото.
      - Замолчите, пучеглазые! - крикнул он. - Вот нажалуюсь отцу, тогда узнаете.
      Но лягушки не унимались. Они, по-видимому, решили воспеть все подвиги озорника: как он дрался, обижал слабых, не слушался старших и вечно задирал нос. Но и Жёлудь не сдавался: как только где-нибудь раздавались голоса лягушек, он бросал туда несколько камней.
      Добрых полчаса шло это сражение. Но лягушек было больше - не долетит еще камень в один конец пруда, как на другом конце уже несколько голосов кричат:
      - Ква-ква-ква, засучи-ка рукава!
      Жёлудь - и туда камнями!
      Но вот уже с другой стороны доносится:
      - Квак-квак-квак, криворукий дурак!
      Жёлудь - и туда камнем!
      А из третьего угла ещё громче хохочут:
      - А у Жёлудя, ква-ква, дубовая голова! У драчуна иссякли и силы и терпение, а лягушки так орали, что всё гремело на несколько километров вокруг. А тут ещё откликнулись их родственники из других мест. Такого единодушного отпора озорник никогда не видывал. От злости он заткнул уши и зажмурился.
      - Ну что, не нравится? - спросил его красно-ногий.
      - Нравится! - ответил нахал. - Отпусти!
      - Если ты так и не исправился, придумаем что-нибудь другое, - покачал головой медлительный Аист.
      - Не твоё дело! -крикнул Жёлудь. - Отпусти!
      Поднял Аист Жёлудя с земли, взмахнул сильными крыльями и взлетел под облака. Скоро у баловника закружилась голова, потемнело в глазах. Он уже больше ничего не видел, не чувствовал. А птица всё несла и несла его вдаль, через леса и горы, через реки и озёра, в невиданное, неслыханное Кривдино государство.
      "ЕШЬ-НЕ-ХОЧУ"
      Очнулся Жёлудь на небольшой лужайке, протёр кулаками глаза и осмотрелся вокруг. Места были мрачные и совершенно незнакомые. Вдруг он вспомнил про Аиста и заплакал от злобы и досады. Поплакал, прислушался, потом заревел ещё громче, однако никто не спешил его утешить. Тогда Жёлудь стал орать во всю глотку: орал, орал, пока не почувствовал под собой огромную солёную лужу. Боясь захлебнуться в собственных слезах, Жёлудь перебрался на сухую кочку и продолжал реветь. Но тут, как назло, кончились слезы. Озорник ещё немного пошмыгал носом и, вытерев рукавом глаза, отправился по протоптанной муравьями тропе.
      Он шёл не спеша, оглядываясь по сторонам, однако взгляду не на чем было задержаться: вокруг тянулась мрачная, поросшая чахлой травой равнина. Стемнело. Жёлудь переночевал под открытым небом, а утром почувствовал, что страшно хочет есть. От голода у него отчаянно урчал живот. Но вокруг не было ничего съедобного. Хоть землю грызи.
      На второй день живот приумолк и только чуть слышно бормотал: "Хоть р-р-росиночку какую-нибудь!"
      На третий день желудок Жёлудя съёжился, прилип к спине и вовсе замолчал. Темнело в глазах. Тропинка двоилась. Тряслись поджилки. Не дождавшись ночи, маленький путешественник устроился под листом Подорожника и тут же крепко заснул. Наутро Жёлудю никуда уже не хотелось идти. Не хотелось даже есть.
      - Папочка, папочка, я всегда буду тебя слушаться, - без слез плакал Жёлудь.
      Подорожник сжалился над беднягой.
      - Вставай, рёва, а не то пропадёшь, - сказал он. - Иди прямо по лесу, пока не дойдёшь до старого сада. Там всё есть, даже птичье молоко. Только берегись: оттуда не многие возвращаются.
      - И пускай, - махнул рукой Жёлудь.- Всё равно я не могу идти.
      - А что у тебя в этой ракушке? - Это чернила, их пить нельзя. - Ну, как знаешь, - ответил Подорожник. Жёлудь долго вертел в руках чернильницу, прежде чем решился отпить несколько капель. От перебродивших чернил из ягод калины только свело скулы и пить захотелось ещё сильнее.
      Он кое-как поднялся с земли и, больше отдыхая, чем двигаясь, поплёлся к старой живой изгороди из шиповника. Ухватился за неё руками и сполз на землю. Из-за изгороди донёсся чей-то пронзительный голос:
      - Не хочу, не буду есть! Я лучше умру! Дайте мне "ешь-не-хочу"!
      Кто это говорит о еде? Жёлудь прислушался и, напрягая последние силы, ободрав лицо, высунул голову из-за живой изгороди.
      Посреди большого старого сада стоял чудесный дворец, сложенный из разноцветных перламутровых ракушек и янтаря. Во дворе с шипением били несколько источников газированной воды, фонтаны всевозможных соков. Из распахнутых окон дворца долетали вкусные запахи, от которых Жёлудь только облизывался и едва успевал глотать слюну.
      В это время из окна замка выпрыгнул какой-то шарик и во всю прыть помчался к уставленному яствами столу. За ним гнались взъерошенная сухая Шишка и толстый кривоногий Шишак. Оба на бегу умоляли:
      - Шишик, сыночек, только чуточку, одну только ложечку!
      - Хочу "ешь-не-хочу"! - вопил шарик, бегая вокруг стола.
      Жёлудь присмотрелся и понял, что перед ним маленькая шишечка, которую родители называли Шишиком.
      Вдруг Шишка остановилась, а Шишак продолжал гнаться, растопырив руки. Шишик не стал ждать, пока его поймают. Он вскочил на стол и стал отбиваться от преследователей пирожными, вареньем и прочими сладостями.